Новый Мир ( № 12 2010)

Водопад

Горбунова Алла Глебовна родилась и живет в Санкт-Петербурге. Окончила философский факультет Санкт-Петербургского университета. Лауреат премии “Дебют” (2005). В 8-м номере “Нового мира” за 2006 год выходила подборка ее стихов “Тонущий город” с предисловием Юрия Кублановского. Автор двух поэтических книг.

* *

*

И, в Рай восходя, он обернулся вслед

миру, где пахнет потом озимый хлеб,

девятьсот тридцать лет,

как восходит Солнце живых,

и с молодой Луной

восстаёт темноликая красота.

И роженица в муках рожает дитя,

а морской прибой

раковины моллюсков приносит ему, шутя,

и мама целует сына в сахарные уста.

И, в Рай восходя, он обернулся вслед.

И, в Рай восходя, он обернулся вслед

миру, где агнец ранен и старец слеп.

Девятьсот тридцать лет,

как зверь, прободённый стрелой,

бежит от охотника, и расступается лес.

Брызжет на кухне жир и исходит чад,

и рабыня — жена его, и блудница — дочь,

братоубийца — сын, и тать — его зять,

и вины его несмываемую печать

перепевает даже собачий лай.

И, в Рай восходя, он обернулся вслед.

И, в Рай восходя, он обернулся вслед

миру, где вера, как мамонт, вмерзает в лёд.

Девятьсот тридцать лет,

как отеческих яблонь дым

за плечами стоит стеной,

и невеста бела-белым, но вдова седа,

и народы земли встают друг на друга войной

под знамёна корон, которые смоет вода.

Всё беда — от свадьбы до похорон.

Но мир всё же хорош,

раз, в Рай восходя, он обернулся вслед.

Венера

Когда я был младенцем в пеленах,

ты много лет уже была мертва,

теперь я в старости и на пороге гроба,

а ты на свет ещё не рождена, —

так мы друг друга потеряли оба,

на середине встретившись едва.

Поёт старый рыцарь, глядя на статую Венеры.

Вот — прошлое. Стоит перед ним в угловой нише в зале музея. Вылизанный паркет, белые с золотом двери, кровати с балдахинами и зеркала в тяжёлых рамах, картины Ван Дейка, доспехи, — и она. Стоит, обмерев, словно Белоснежка, поперхнувшаяся яблоком.

— Близко, далеко, почти, едва… — шепчет он ей. — Когда я впервые тебя увидел, я сразу тебя узнал. Мы говорили с тобой на нездешнем языке без аз и без язв — говорили белым светом в маковом поле, говорили поцелуями без уст… А потом я испугался потеряться в твоём мире, в твоей сельской обители, в твоих предгрозовых руинах, и змея выползла и, извиваясь, бросилась вниз.

Она — утрата, предчувствие и узнаванье. Туристы, проходящие мимо, считают его старым алкоголиком, непонятно зачем простаивающим часы перед мраморной статуей. Они не знают катастрофы, сломившей его: ведь девушка, которую он любил, была мертва, когда он был ещё младенцем, но теперь, когда он стал стариком, девушка, которую он любил, ещё не родилась.

— Как твоё имя? — спрашивает он её снова и снова. — Скажи мне, чтобы твоей красоте не грозило забвение!

И статуя разжимает белые губы и отвечает:

— В земле есть только молчание.

* *

*

Гусенка с ликом девы

смотрит слепыми глазами,

дети Адама и Евы

уничтожили себя сами.

Больше не будет идеи розы?

Гусенка из бабл-гама делает пузыри,

в них голливудские грёзы

сияют изнутри:

рок-звёзды и президенты,

Мэрилин Монро,

Джон Леннон,

римские папы,

секретные агенты,

гей-порно-беби-арт-сцены,

а из бутылей, которые закрывают бычьи пузыри

и великая магическая печать,

на них взирают гомункулы и кричат,

что хочется выбраться им, —

король, монах, архитектор, рудокоп, серафим.

водопад

встану ли, выстою

или щепкой меня унесёшь,

горная вода,

ревущая, рвущая

в щепы тело моё,

затекающая за ворот,

ты, вода, сверзающаяся отвесно,

к которой подходят пугливо

косуля и росомаха,

в которой голубокожие нимфы распускают пену волос,

громовая песня, вечно творящая песня,

вышибающая из-под меня землю,

ударяющая в колени,

швыряющая с размаху

в головокружительный водоворот.

Весна

Стеклянная Марта в сорочке сорочьей,

рыжекудрая Апрель,

нарядная Майя

На ком из вас женится рыцарь в шкуре медвежьей?

В печках чугунных вы топите снег, вынимая

из рукавов рукава Волги, Рейна, Дуная…

Три сестры — стеклянная Марта, рыжекудрая Апрель, нарядная Майя — три невесты рыцаря в медвежьей шкуре. Они зажигают цветы на полянах и открывают двери озёр. Когда приходит весна, рыцарь в медвежьей шкуре женится на каждой из них поочерёдно.

Март — и рыцарь в медвежьей шкуре женился на Марте стеклянной! Стеклянная Марта в ступке истолкла лёд, перемешав его с солнцем, и пустила зайцев по бескрайней шкуре рыцаря, изборождённой тропами

и колючей от голых ветвей.

Апрель — и рыцарь в медвежьей шкуре женился на Апрель рыжекудрой! В расщелинах шкуры рыцаря побежали ручьи, и ранним, раненым, ускользающим утром рыжекудрая Апрель выдохнула подснежники-первоцветы и растворила в ветре тайную ностальгию, отрочески томящую тоску по невозможному. Ветер этот почувствовали прежде других странники и моряки.

Май — и рыцарь в медвежьей шкуре женился на Майе нарядной! Уж какими молочными травами, буйными гирляндами и простыми веночками из одуванчиков, собранных школьницами на городских загазованных бульварах, украсила нарядная Майя шкуру мужа! Какими крестьянскими плясками её дубила! И свечи зажгла в кронах сосен, не зная и зная, что всё может шкура медвежья, живая, лесная…

* *

*

1

чем тополиный пух не милосердный дух,

чем озеро не овчая купель,

и незамысловато коростель

поёт в прибрежных буйных купырях.

сквозь воду мелкую, сквозь солнечное сито,

чем озеро не тёплое корыто,

где Богоматерь отмывает бесенят,

им отдирает рожки и копыта

и превращает в беленьких ягнят.

2

как кости абрикосовые в ряби,

на дне чернеют юркие мальки.

о воду точат медленные рыбы

свои мерцающие плавники.

на берегу в тигриных полосах

летает шмель и собирает сладкий

бесценный для богов нектарный прах

на молодых телах в припухших складках.

и страсть, и благодать сбирает шмель

и переносит по кустам аллей,

и переносит по тропам колей:

и мёд, и яд, и хмель.