Новый Мир ( № 7 2013)

Бабочка и президент (Стивен Кинг. 11/22/63)

o:p /o:p

Стивен Кинг. 11/22/63. Роман. Перевод с английского В. А. Вебера. М., «Астрель», 2013, 796 стр. o:p/

o:p/

Cтарые добрые времена» всегда находятся в прошлом. Оборачиваясь назад, мы видим волшебный мираж «золотого века», маячащий то вблизи (каких-нибудь двадцать-тридцать лет назад), то в отдалении (скажем, времена трубадуров и менестрелей или блистательной античности). Но если давно минушие года надежно покрыты романтическим флером истории, то притягательность недавнего прошлого как бы подтверждается рассказами родителей и собственными воспоминаниями, бережно хранимыми в памяти. o:p/

И недосягаемость этих времен кажется досадной ошибкой. o:p/

Вот и писатель, получивший от поклонников титул «короля ужасов», выступая в непривычном для себя амплуа, пытается эту ошибку исправить (не он первый, впрочем, но об этом позднее). Герой романа «11/22/63» (переводчик предпочел сохранить оригинальное название, хотя для русскоязычного читателя оно значит не так много, как для соотечественников автора), школьный учитель Джейк Эппинг живет в маленьком провинциальном городке, болезненно переживает недавний разрыв с женой, а заодно пытается переписать историю XX века и предотвратить убийство Джона Ф. Кеннеди в Далласе. o:p/

Обнаруженный приятелем Эппинга портал в кладовке (место для перемещения в прошлое выбрано символически точно) трейлера-закусочной ведет прямиком в 9 сентября 1958 года — до трагедии 63-го еще пять лет. Достаточно времени, чтобы изменить ход событий. o:p/

Литературные путешествия во времени — по крайней мере, те из них, что обращены в прошлое, — всегда связаны с историческими развилками («переломными моментами», по определению одного из персонажей книги). Моментами, когда колеблющаяся «равнодействующая миллионов воль» еще не направила течение истории в русло, которое post factum представляется детерминированным и забетонированным. Собственно, на этом предположении — а что было бы, если… — основано целое направление фантастики под названием «альтернативная история», имеющая вполне почтенных отцов-основателей. Еще Арнольд Тойнби (1889 — 1975), британский историк, философ истории, культуролог и социолог, автор двенадцатитомного труда по сравнительной истории цивилизаций, размышлял, в числе всего прочего, о том, что было бы, если бы Александр Македонский не умер в 323 году до нашей эры. Любопытно, что результатом реконструкции (впрочем, весьма ироничной) стало образование могущественного государства, империи, устоявшей во всех бурях и катаклизмах вплоть до ХХ века (хотя вряд ли современное летоисчисление в ней применялось бы), распространение в качестве мировой религии «западного буддизма» как результата взаимопроникновения эллинизма и восточных культурных практик, а также ускорение научно-технического прогресса. Венчает этот исторический сценарий открытие Америки (Атлантиды Платона), сделанное Ганнибалом по пути из Африки к берегам Китая. o:p/

Взгляд на известный нам мир, брошенный из других времен или реальностей, указывает на необязательность наличной реальности, возможность альтернативы, парадоксальность. o:p/

Парадоксы вообще часто сопутствуют литературным путешественникам во времени, которые рискуют вернуться не в тот мир, что они оставили, застрять во временной петле или убить по недоразумению собственного дедушку, — излюбленная игра фантастов. Хотя если вдуматься, этот ключевой принцип — что было бы, если… — лежит в основе практически всех фантастических произведений. Фантастика как жанр специализируется на вероятностях, вариантах и сценариях развития, охватывающих и будущее и прошлое. Здесь роман Кинга следует традиции. Сам автор прямо говорит о влиянии классического текста Джека Финнея «Меж двух времен» [1] (1970) — о путешествиях и путешественниках во времени, погружающего читателя в атмосферу — полную ностальгии и восхищения — Нью-Йорка конца XIX века. o:p/

Примечательно, что герой «Меж двух времен» бежит в прошлое именно из середины ХХ века, иначе говоря, из того времени, которое столь восхищает Джейка Эппинга — когда бензин стоил всего-навсего тридцать центов за галлон, а американские автомобили были большими. o:p/

Разумеется, Кинг не так прост, чтобы незамысловато идеализировать прошлое. o:p/

Эппинг, живущий в середине прошлого столетия под именем Джорджа Т. Амберсона, размышляет о труднопереносимом для человека из нашего времени зловонии (тогда мало кого тревожили выбросы фабричных труб и выхлопные газы автомобилей) и о массовых фобиях — в том числе напряженном ожидании возможной атомной войны. Сам автор дополняет инвективы героя назидательными напоминаниями о сегрегации и расистских настроениях, царящих в это время в штатах южнее линии Мэйсона — Диксона. o:p/

«Старое доброе время» на поверку оказывается не таким уж и добрым. Однако в глазах Эппинга, только начавшего обживать прошлое своей страны, оно оказывается куда лучше выпавшего ему (и его современникам) настоящего. o:p/

Люди открыты и доброжелательны. Продукты еще не испорчены химией, и к тому же цены на них и на почти все остальное намного ниже сегодняшних. К слову, эту разницу в ценах использует приятель Джейка Эл Темплтон, тот самый, в чьей кладовой находится «портал». Он путешествует в прошлое, чтобы закупить мясо для закусочной, — вот только многие обходят его заведение стороной из-за подозрительно низких цен, шутливо упоминая «котобургеры Эла». o:p/

Джейк отправляется не в ностальгическое время собственной ушедшей юности, когда «трава была зеленее»: в 1958 году ему еще только предстоит родиться — через два десятка лет. Он открывает страну, в которой жили его родители. o:p/

Обустраивается в 50-х Эппинг с комфортом. Он получает удовольствие от путешествия, и писатель подыгрывает персонажу и читателю, с тщательностью увлеченного реконструктора восстанавливая приметы минувшей эпохи: модную тогда одежду, названия шлягеров и популярных групп, общественную мораль и литературные события. o:p/

Так, на собеседовании, по результатам которого его должны принять на должность замещающего учителя, Джейк Эппинг сталкивается с вопросом об его отношении к всколыхнувшей общество книге «Над пропастью во ржи»: допустимо ли держать ее в школьной библиотеке? o:p/

Кинг, как всегда, чутко уловил тренды — и ностальгия сейчас один из самых массовых. Стоит хотя бы обратиться к индустрии моды, воскрешающей силуэты и элементы 60-х. Путешествия в «близкое прошлое» вполне укладываются в этот тренд. o:p/

Хотя, разумеется, началось все не сейчас — тема благодатная. Рэй Бредбери, Айзек Азимов, Роберт Янг, Клиффорд Саймак, Пол Андерсон, Майкл Крайтон, Гарри Гаррисон — кто только не отметился здесь! И англоязычным миром дело не ограничилось, хотя в силу причин исторических наше собственное столкновение с нашим собственным прошлым, особенно близким прошлым, оказывается травматичным и в лучшем случае исчерпывается любовью к отеческим гробам. Например, возвращение в середину двадцатого столетия, во времена юности родителей, для героя повести Святослава Рыбаса «Зеркало для героя» (1983) и ее одноименной экранизации (1987) режиссера Владимира Хотиненко становится тягостным испытанием. Однако на тот момент это был редкий и, пожалуй, лучший образец исторических экскурсов подобного рода. Это не значит, что у нас тема путешествий в прошлое была в загоне, вовсе нет, стоит, наверное, вспомнить блестящий рассказ Севера Гансовского «Демон истории» (1967), где устранение лидера немецких нацистов, развязавшего Вторую мировую, приводит к возвышению Гитлера. Или его же повесть «Винсент Ван Гог», где на первый взгляд речь идет о путешествиях в прошлое незадачливого спекулянта картинами, раз за разом приводящих к чуть-чуть другому будущему, а на самом деле — о судьбе гения и тех, кто с этим гением сталкивается. Однако именно сегодня и именно у нас, в постсоветской России настоящий бум — тема «попаданцев», как их несколько снисходительно называют коллеги-писатели, более чем востребована, и как следствие, распахана вдоль и поперек старательными, но неумелыми авторами. Трудно, однако, сказать, чем вызвана эта популярность — ностальгическими ли настроениями, охватившими общество, или не менее сильными настроениями реваншистскими — желанием реорганизовать историю сообразно собственным идеалам. Ведь, согласно максиме академика Покровского, «история — это политика, опрокинутая в прошлое». И в связи со все продолжающейся ревизией непредсказуемого, как говорится в грустной шутке, прошлого русской истории временной диапазон поиска альтернативных вариантов будущего весьма широк. o:p/

Взамен ностальгического «золотого века», побега в «лучшие дни» читателю предлагаются горение и борьба. В самых разных изводах: за победу малой кровью на чужой территории во Второй мировой, за Российскую империю, устоявшую перед бурей революций, и даже за языческие славянские племена. o:p/

Впрочем, и Джейк Эппинг движим не эскапистскими устремлениями или гедонизмом, а желанием даже не просто улучшить, а исправить историю. Его миссия — спасти президента Кеннеди. o:p/

Выбор именно этого события в качестве «переломного момента» (наряду с ним в качестве таковых Кингом упоминаются и падение башен 11 сентября, и поражение Альберта Гора на выборах в 2000 году), разумеется, не случаен. Выстрелы в Далласе стали частью не только Новейшей истории, но и американской национальной мифологии. o:p/

Такой статус подтверждается обилием книг и кинофильмов на эту тему, а также многочисленными теориями заговора, зачастую берущими свое начало в тех сумеречных зонах коллективного бессознательного, где смешиваются факты и мифологемы, иррациональное и рациональное. o:p/

Бытует мнение, что стать успешным автором массовых жанров (да и литературы в целом) без обращения к этим пластам общественного сознания невозможно. o:p/

И многолетний успех Стивена Кинга — писателя не просто успешного, но сверхтиражного — свидетельствует, что распознать страхи и чаяния среднего американца ему удается отлично. o:p/

Мастерство и точность его работы с коллективным бессознательным современного социума закономерно делают его одним из самых экранизируемых на сегодня писателей. И это показательно: именно кинематограф, объединяющий в себе сюжетный нарратив и визуальные образы, является одновременно индикатором и инструментом для работы с общественным сознанием. А заодно и самым массовым по охвату аудитории видом искусства. Тогда как чтение — процесс приватный, читатель всегда одинок. o:p/

Тут можно вспомнить мало кому известный факт — альтернативную концовку отечественного байопика (как это называется на современном киножаргоне) «Чапаев», появившуюся во время Великой Отечественной. В новом финале легендарный — во многом благодаря «каноническому» фильму — комдив выплывал на берег Урала и призывал бить фашистских оккупантов. o:p/

И недаром в недавнем голливудском фильме «Операция „Арго”», предсказуемо получившем «Оскар», спецслужбы при помощи кинематографистов спасают заложников из Ирана — высказывание о роли кино более чем прозрачное. o:p/

Уже планируется экранизация и «11/22/63». o:p/

Итак, «Америка приглашала в гости», и учитель английского языка и литературы Эппинг принимает приглашение. К слову, в романе неоднократно подчеркивается: Джейк преподает именно английский язык и литературу, а историю как раз знает весьма посредственно, — в чем можно увидеть дополнительное подтверждение того, что текст работает в мифологическом, а не историческом измерении. o:p/

Сам, впрочем, Джейк работой своей не слишком увлечен. Он легко оставляет холостяцкое жилище и, исполняя волю умершего друга, хозяина закусочной, где расположена дыра во времени, отправляется в прошлое, чтобы предотвратить убийство президента. Замысел прост: дождаться возвращения Ли Освальда в Америку, убедиться в том, что за покушением на Кеннеди стоит именно он, а не таинственные и могущественные «они» конспирологических теорий, и помешать — любой ценой — Освальду исполнить задуманное. o:p/

И Джейк Эппинг на удивление легко обживается в этом дивном старом мире. Финансовых затруднений он до поры до времени не испытывает благодаря усилиям Эла Темплтона, снабдившего его и солидным запасом наличности, и списком с результатами спортивных состязаний. Да и общество 50-х открыто, дружелюбно и доверчиво — по современным меркам, излишне доверчиво. На водительском удостоверении нет фотографий, кредитные карточки сделаны из картона и целлулоида, а для покупки билетов на самолет не требуются документы. Как говорит Темплтон, «если в пятьдесят восьмом году ты обмолвишься об атаке террористов, люди подумают, что речь о подростках, гоняющихся за коровами». o:p/

Роман неторопливо (Кинг по недавнему своему обыкновению многословен) погружает персонажа и читателей в лишенную позолоты идеала, но притягательную американскую повседневность конца 50-х — начала 60-х годов прошлого века. Этот мир, по словам автора, «вызывал ощущение защищенности… и предопределенности». o:p/

Еще до того, как приступить к реализации плана по спасению Кеннеди, Эппинг/Амберсон испытывает прошлое на прочность. Сначала он предотвращает несчастный случай на охоте, произошедший в 1958 году с двенадцатилетней ученицей местной школы. А затем — жестокое убийство семьи в городке Дерри, именно там, где происходит действие другого, знаменитого романа Кинга — «Оно». o:p/

Действия Эппинга не сразу приводят к успеху — фактически он уподобляется игроку, раз за разом проходящему уровни компьютерной игры и постепенно улучшающему свои показатели. Ведь каждое путешествие в прошлое отменяет все сделанные изменения, и новая попытка начинается с чистого листа. o:p/

Это свойство портала приходится как нельзя кстати. Ведь это «жизнь может развернуться на пятачке», а направить историю по новому пути оказывается не так-то просто. Едва Эппинг начинает кардинально менять историю, как обстоятельства ополчаются против него. Автомобили попадают в аварии и отказываются заводиться. Хвори и травмы одолевают героя. o:p/

Прошлое инертно — оно сопротивляется. o:p/

Эппинг/Амберсон преодолевает это сопротивление и достигает цели: Кеннеди спасен. Вот только последствия вмешательства в прошлое оказываются не такими радужными, как он ожидал. Мир, который он оставил, отправляясь в 1958 год, оказывается утопией по сравнению с миром, который получился «на выходе». o:p/

Чего стоят только атомная война между Индией и Пакистаном, балканизация Соединенных Штатов, постоянные землетрясения в Калифорнии и Китае и смещение земной коры… o:p/

Кинг не разрушает американский миф о нереализованном великом будущем страны, возглавляемой Кеннеди, но настойчиво говорит о необратимости истории и необходимости примирения с прошлым. А значит, и с настоящим: ведь желание подправить историю указывает на пусть и не проговариваемое напрямую, но существующее недовольство текущим положением дел. o:p/

Примечательно, что коллега Кинга по писательскому ремеслу — Джеймс Эллрой, гранд-мастер и enfant terrible детективного жанра, в романе «Американский таблоид» (1995), напротив, старательно разрушает благостные представления о семействе Кеннеди, а заодно и об американском образе жизни середины XX века. Уподобляясь писателям — «разгребателям грязи», он показывает спайку мафии, бизнеса и правительства, неприглядную изнанку внешней и внутренней политики Соединенных Штатов и в стиле Юлиана Семенова с поправкой на американские реалии трактует убийство Кеннеди как результат успешной совместной операции мафии и спецслужб. o:p/

Да, уничтожение, развенчание мифа тоже является способом его преодоления. o:p/

Для понимания романа важное значение имеет другой текст Стивена Кинга — «Мертвая зона», ставший, к слову, первым произведением писателя, изданным на русском языке (в журнале «Иностранная литература», 1984 г.). Дело в том, что, по словам самого писателя, замысел романа об убийстве Кеннеди возник у него в 1972 году, за семь лет до публикации «Мертвой зоны». Складывается впечатление, что Кинг играет сам с собой шахматную партию, поочередно разворачивая доску, — вот только один из игроков (прямо как в историях о «временном парадоксе») старше другого на тридцать лет и живет в ином, изменившимся мире, жители которого лишены и чувства защищенности, и ощущения предопределенности. Недаром события 11 сентября (другой известный код — «9/11») упоминаются в романе неоднократно. o:p/

Возможно, именно трансформацией первоначального замысла объясняется сходство этих романов: и там и там речь идет о покушении на убийство политического деятеля, главные герои преподают в школе и даже впадают в кому по ходу развития сюжета. В остальном «Мертвая зона» является своего рода инверсией «11/22/63»: ее главный герой намеревается не предотвратить, а совершить убийство «плохого политика». Однако если «Мертвая зона» обращена в будущее (ее герой, Джон Смит, everyman, если судить по имени и фамилии, но everyman, обладающий даром предвидения, стремится предотвратить превращение Америки в тоталитарное государство и развязанную «плохим парнем» Третью мировую), то «11/22/63» — в прошлое. Джейк Эппинг пытается предотвратить наше настоящее. Реальность, в которой мы живем. В «Мертвой зоне» герою все удается — пусть не убить злодея, но скомпрометировать его так, что путь в большую политику ему оказывается навсегда закрыт. Будущее поддается коррекции и может быть поправлено, улучшено. Усилия Эппинга/Амберсона оказываются хотя и эффективны, но в конечном счете не результативны: попытка американского бунта против истории бессмысленна и бесполезна. o:p/

Между тем путешественник (и даже «попаданец») во времени, как правило, является «прогрессором» (по терминологии братьев Стругацких) и стремится к вмешательству, понимаемому им как улучшение мира. Будь то Антон-Румата, эмиссар светлого будущего на планете в обществе, находящемся на стадии позднего Средневековья, или марк-твеновский янки при дворе короля Артура. Идея «прогрессорства» тесно связана и с историей колониализма (от Рима и испанских конкистадоров, до английских джентльменов, воспетых Киплингом), и с самой концепцией истории как последовательного улучшения, собственно «прогресса». И «бремя белого человека», и моральный кодекс строителя коммунизма одинаково призывали к вмешательству. o:p/

Однако звучат в фантастике и другие голоса, предостерегающие от опасного заигрывания с историей. Хрестоматийным примером такого рода является старый, 1952 года, уже упомянутый выше рассказ патриарха жанра Рэя Бредбери «И грянул гром», в котором раздавленная в далеком прошлом бабочка повлекла за собой кардинальное изменение настоящего. Спустя несколько лет метафору писателя использовал в своих работах метеоролог, ставший одним из основателей теории хаоса, Эдвард Лоренц (эффект бабочки). Помимо красочности образа, этот выбор обусловлен и тем, что график, определяющий поведение рассматриваемых им систем (так называемый «аттрактор Лоренца»), действительно напоминал два крыла бабочки. Противодействует попыткам «улучшения» настоящего и герой упомянутого романа Финнея «Меж двух времен». o:p/

Прекрасное прошлое далеко и иллюзорно, но испытание ностальгией неизбежно тогда, когда статус настоящего сомнителен, а будущее размывается в очертаниях и теряет свое очарование. o:p/

Резонанс, который вызвал роман в Америке среди критиков и читателей, показывает, что Кинг затронул актуальную тему. Однако мало попасть в нерв времени, его нужно успокоить. o:p/

Что делать человеку, оглядывающемуся в поисках лучших времен? Помнить, что сопротивление историческим процессам бесполезно (прошлое — это мертвая зона, и время, если вновь обратиться к терминологии Стругацких, — «анизотропное шоссе»), а вмешательство способно все испортить. Жить настоящим в пусть и несовершенном, но лучшем из миров. И помнить слова святого Августина: «Все существующее, каждое в отдельности — хорошо, а все вместе очень хорошо». И еще — что поправить будущее легче, чем прошлое. По крайней мере в фантастике. o:p/

o:p /o:p

o:p /o:p

[1] Оригинальное название романа Финнея — «Time And Again» (в переносном значении — «Снова и снова», то есть время, замкнутое в кольцо, повторяющееся). o:p/

o:p /o:p