Нюргун Боотур Стремительный

Свист быстрых лыж,

Хрипящий дых

Тревожат тишь

Трущоб лесных…

Буран шумит,

Беда вокруг…

Илбис летит —

Убийства дух…

Когда сын

Ардьаман-Дьардьамана-шамана,

Редкозубого богатыря,

Вскарябавшего земной простор,

Взгромоздившего на ровной земле

Восемь зубчатых горных хребтов,

Когда удалой его сын

Бохсоголлой Боотур,

Подымающий снеговой ураган,

Пролетая на лыжах своих,

Тот, кого никто не сумел обуздать,

На кого никто не надел ярма,

Ухватил загребистой лапой своей,

Умыкнул, умчал воровски

Красавицу Айталыын Куо,

Когда он в чащобе лесной исчез, —

Нюргун Боотура небесный конь

Восемь дней и ночей подряд

Ржал над ухом хозяина своего

И не мог его разбудить.

Отчаялся верный конь,

Отскочил, попятился он,

Копытами задних ног

Спящего прямо в темя лягнул;

Так лягнул, что искры из глаз

Посыпались у того.

Вскочил Нюргун Боотур,

Протер глаза, огляделся вокруг,

Видит — нет Айталыын Куо,

Сестры его дорогой,

Красавицы с восьмисаженной, косой,

Только длинных саней следы,

Только оленьих копыт следы

Там и сям видны

На талом снегу,

На камне и на земле…

Понял тут исполин айыы —

Пока он спал заколдованным сном,

Удача врага не спала…

Удалой Нюргун Боотур

Ударил по бедрам себя,

Зубами заскрежетал,

Сказал такие слова…

А-а! Какая обида мне!

Ардьаман-Дьардьамана выродок-сын

Обнаглел, видать, осмелел!

Затаенный в таежной тьме

Звереныш заматерел,

Из логова вырвался волк,

Из берлоги вылез медведь!

По следам на талой земле,

По следам на мерзлой земле

Хищника я прослежу,

Хитрого разбойника догоню,

Отыщу дорогую мою сестру,

Отомщу за обиду свою!

Все гнездо воровское

Врасплох захвачу…

Ух, как погоняю вас!

Уж пеняйте тогда на себя. —

Прянул в седло Нюргун Боотур,

Прямо на юг поскакал,

По урочищам, по дремучим холмам,

По широким оленьим следам…

Так скакал Нюргун Боотур,

Так летел богатырский конь,

Что девять ревущих вихрей взвились,

Что вскипели тучи следом за ним,

Клубясь над простором земным

На восемь дней пути,

Градом ледяным грохоча,

Громом весенним гремя,

Ветвистыми молниями блестя.

Как огромная летящая тень,

Как призрак, всадник и конь

Были видимы за семь суток пути;

От грузного топота скакуна

Дрожала, гудела земля

За шесть суток пути.

Белыми столбами огня

Било дыханье из ноздрей

Бешено мчащегося коня.

Взлетая птицею в высоту

Блистающе гулких небес,

Пробегая восьмихолмистый путь,

Пробивая семиизвилистый путь,

То над горной крутизной,

То над облачною грядой

Черной стрелой проносился конь,

Только ветер свистел в ушах…

Восьмикрайняя, о восьми ободах

Изначальная мать-земля

Глубоко внизу утонула во мгле…

Зубчатые каменные хребты

За плечами богатыря

Исчезли в синем дыму,

За черту окоема ушли.

Вот, обнимая весь кругозор,

Водным простором кипя,

Волнами вечно гремя,

Полыхая мутным огнем,

Опаляя крылья гагар,

Прибоем яростно грохоча,

Седою пеной плеща,

Открылся грозный сумрачный лик

Моря огненного Нюдулу.

Суток за девять верховой езды

Слышен был шум его,

Суток за восемь быстрой езды

Стужею несло от него,

Суток за семь пути

Взлетало над ним,

Реяло над простором морским

Сумрачное пламя его…

От просторов пылающих моря того

В ту сторону Нюргун повернул,

Где тянулся неведомый лес —

Дремучая подымалась тайга.

А в трущобе той,

В чащобе лесной,

Из-под замшелого древнего пня,

Из-под корявых его корней

Языками алый огонь вылетал,

Клубящийся дым валил…

Остановился Нюргун Боотур,

Увидя такое диво в лесу —

Откуда, мол, дым валит;

И услыхал под землей,

Под подошвами ног своих

Человеческие голоса.

О, старик, старик!

От начала времен

Орлиной кровью,

Орлиным пером

На каменных плитах писать

Наказано было тебе,

Проникая в будущие века,

Предрекая удел миров,

Предсказывать судьбы людей…

О, седобородый мудрец,

О, добрый советчик мой,

Острый на слух

Сээркээн Сэсэн,

Скажи мне, что знаешь ты?

О чем размышляешь ты,

Гадающий на крови?

Куда еще вражда заведет

Людей, обитающих на земле?

Лютей их участи нет…

А что я, бедная, сделать могу?

Чем я им, покинутым, помогу?

Тяжело мне видеть страданья людей,

Томно на сердце у меня…

В темную, трехсонную ночь

Трижды приснились мне

Три одинаковых сна:

Ардьаман-Дьардьамана-шамана сын,

Облаченный в продымленную доху,

В добротную ровдугу

В пестром шитье,

Владелец несметных оленьих стад,

Большелобый хозяин тайги,

Удалой медвежатник и зверолов

Бохсоголлой Боотур

Загребистой лапой своей ухватил,

Украл, уволок в становье свое,

Укрыл под землей в тайнике

Небесных родителей младшую дочь,

Прекрасную Айталыын Куо,

Красавицу с восьмисаженной косой.

Эту весть

В оба уха мои,

Задыхаясь, хрипя, на лету

Прокричала Илбис Кыыса…

О, старик, о мудрый старик,

Об этом слыхал ли ты? —

В ответ на старухину речь

С грохотом под землей

Распахнулась книга каменных плит;

Волшебное маховое перо

Из крыла Хотоя-орла

Шумно строчить пошло;

Старческий голос потом

Раскатисто прозвучал,

Как отдаленный гром…

Полно, старая, голосить,

Прежде времени горевать!

На сверкающих каменных плитах своих

Я, словно киноварью, записал

Ярко алой кровью орла,

Что летающий, как стрела,

На небесном коне своем Вороном

Стремительный Нюргун Боотур

Снарядился на битву,

Вышел в поход,

Взбаламутил и расплескал,

Словно воду в посудине берестяной,

Бедственный Нижний мир…

Вот уже третий год

Я по приметам своим узнаю,

В пророческих вижу снах,

Что скоро Нюргун Боотур

Из неволи страшной освободит

Несчастную Туйаарыму Куо,

Красавицу с девятисаженной косой,

Предназначенную породить на земле

Тридцать племен айыы-аймага,

Сорок племен уранхай-саха…

Обладатель несметных оленьих стад,

Ардьаман-Дьардьамана сын,

Удалой разбойник лесной

Бохсоголлой Боотур,

Чрезмерно силой своей возгордясь,

Черную накликал беду —

На горе себе украл он сестру

Нюргуна-богатыря.

О бугор ударит его Нюргун,

Распорет толстую кожу его,

Сокрушит его дюжий костяк,

Отомстит за дерзкое воровство!

Что свежие вора следы

Прослежены богатырем,

Сиплым ревом Илбис Кыыса

Проголосила мне…

Что остывший след воровской

Отыскан богатырем,

Провыл, пролетая,

Осол Уола…

Говорят, шаман

Ардьаман-Дьардьаман

У грозного Дьэсегея с небес

Горсть воды бессмертья украл.

Видно, веря в неуязвимость свою,

Надеясь на силу живой воды,

Решился Бохсоголлой-удалец

Совершить беспримерный грабеж,

Но ничто не поможет ему —

Не уйти от возмездья ему… —

Заветные эти слова,

Сказанные ведуном-стариком,

Гулким эхом из-под земли донеслись

До слуха богатыря…

Услыхав слова старика,

Поскакал Нюргун Боотур,

Миновал перевалы восьми хребтов,

Над тучами перелетел

Излучины девяти хребтов,

На красивом склоне пестрой горы

Скакуна черногривого

Остановил

И силой заклятья, в единый миг,

Он превратил коня

В березу о трех ветвях

С серебряною корой;

А сам Нюргун Боотур

Покатился кубарем по земле;

Оборотился он

Горностаем — белым, как снег,

С чутким нюхом,

С черным хвостом.

Неуловимые для людей

Слыша запахи на земле,

Он на след семи оленей напал,

Резво, весело побежал,

Рощу темную миновал.

На опушке леса,

На взлобке горы

Осмотрелся,

На задних лапках присел

И прямо перед собой

Стойбище увидал…

Среди стойбища, снег топча,

Семь оленей пегих —

Рога о рога —

Звучно сшибаясь, дрались,

Бодались, жарко дыша.

Поодаль, на суковатом стволе

Висели на крепких ремнях

Девять шкурой лосиной подбитых пар

Деревянных волшебных лыж,

На которых, как ветер, летал,

Подымая буран за собой,

Бохсоголлой Боотур удалой;

Девять пар высоко подвешенных лыж,

Сыпя искрами,

Полыхая огнем,

Раскачивались сами собой,

Друг о друга хлопались на весу…

К дереву сухому тому

Смело горностай подбежал,

Живо вскарабкался по стволу,

Перегрыз ремни деревянных лыж.

На землю упали они,

Силу потеряли свою…

Проворно кругом горностай обежал

Просторную урасу.

Принюхался, отыскал нору,

Юркнул в нее и попал

В каменный глубокий подвал.

В том подвале,

Привязанная к столбу,

Обливаясь ручьями слез,

Томилась его сестра,

Милая Айталыын Куо,

Жаворонок золотой

Милосердного рода айыы.

Принял Нюргун Боотур

Прежний человеческий вид,

Проворно освободил сестру,

Трижды поцеловал ее

В трепетную верхнюю губу,

Шестикратно обнюхал ее

Нижнюю розовую губу,

Нежно погладив ее, покатал

Между ладоней своих,

В шерстяной комочек ее превратил,

В боковую сумочку положил,

И превратился опять

В горностая, сверкающего белизной,

С черным кончиком на хвосте.

Пробежал по узкой норе,

Пролез в просторную урасу,

На задних лапках привстал,

Огляделся и увидал:

Посредине дымного чума-жилья

Прямехонько перед ним,

На оленьих шкурах, близ очага,

На коленях, сутулясь, сидел

Исполин Бохсоголлой Боотур.

Как широкая деревянная чашка,

Толстый затылок его,

Лоб его на колено похож;

Плоское вытягивая лицо,

Шею в круглые плечи втянув,

Напряженно руку держа

На рукояти меча,

Покачиваясь туловом в полусне,

То всхрапывал богатырь,

То вздрагивал, тараща глаза:

— О-о, татат!

Ох, что за напасть?!

Что-то кожа дергается у меня!..

Ох, похоже — проведал о деле моем,

Ох, похоже — едет сюда,

С шумом, громом скачет сюда,

Грозовою стрелой летит

На Вороном своем,

Стоя рожденном коне,

Стремительный Нюргун Боотур!

Доброе имя мое растоптать,

Громкую славу мою

Опрокинуть задумал он…

Ох, нагрянет скоро сюда

Грозных, надменных соседей сын,

Не приходящий добром,

Не уходящий добром!

Но пока моя голова цела,

Пока в яремную ямку мою,

Пока в богатырскую шею мою

Рогатину враг не всадил,

Миром я никому не отдам

Милую синичку мою,

Бесценную добычу мою,

Несравненную Айталыын Куо! —

Так от тревожного сна

Пробуждаясь, зычно он голосил,

Подбадривал сам себя…

А горностай, подходя бочком,

Блистая белою шерсткой своей,

Сверкая глазками в темноте,

Прямо перед хозяином встал,

Заговорил, запищал.

Ну-ка, я погляжу на тебя!

Ну-ка, ты, верзила Сортол,

Ты на толстой постели своей

Из пихтовых смолистых ветвей,

Ты на оленьей подстилке своей

Спишь ли с хозяйкой-женой,

С красавицей Айталыын Куо?

Спокойно ли, радостно ли тебе

На ложе нежиться с ней,

На нежном лоне ее,

На выпуклой высокой груди?

Отведал ли ты с нею любви?

Заповедал ли ты подруге своей,

Чтоб она потомка тебе принесла,

Сынка тебе родила?

Потомка породы моей

Породить, создать я могу…

А тоскливо, поди, тебе

Красивую хозяйку иметь

И не спать с ней, ласки ее не знать?

Это кто еще там пищит?

Постой! Попадешься мне!

Как вздену тебя на рожон… —

Выругался богатырь,

Вытаращил гляделки свои,

Зверюшку малую увидал —

И опять задремывать стал.

Вот ужо я тебя! Ты мне говоришь,

На рожон меня вздеть грозишь?

Но увы, твой черный день наступил,

С тетивы слетела стрела.

В мерзлую землю уткнешься ты

Голым своим, как колено, лбом,

Треснешься о камень лицом,

Смертным сном навеки уснешь!

Красавицу Айталыын Куо,

Которую ты украл,

Отняли у тебя, увезли…

Она теперь далеко! —

Так попискивая весело из угла,

Передними лапками горностай

Показывал кукиш ему,

Подпрыгивал и дразнил.

Огромный детина Сортол-тунгус,

Разъяренный — с места вскочил,

— Вот я тебя! — заорал,

Да как махнул своим длинным мечом

И половину жилья своего

Единым махом разворотил,

В обломки, в щепки разнес…

А храбрый маленький горностай,

Сверкая белым бочком,

В сторону отскочил,

С грохотом разорвался он,

И вот — в трехслойной железной броне,

Величайший в трех мирах исполин,

Явился Нюргун Боотур,

Возник в ужасающем виде своем,

Заслоняя полмира собой,

На полмира бросая тень;

Солнце ли высоко стоит,

Солнце на небе затмевает он;

Месяц ли высоко стоит,

Месяц спиной заслоняет он.

Величайший из исполинов айыы,

Перед Бохсоголлоем представ,

Глаза приблизив к его глазам,

Плюнул ему в лицо.

— Это что еще за напасть?! —

Завопил тунгус-богатырь,

Ударил по бедрам себя,

Раздулся от гнева,

Раздался вширь…

Как медвежья рогатина он,

Как трехзубая острога,

Во весь свой рост поднялся,

Грозно изготовился в бой.

Глядите, богатыри!

Видите вы Слышите вы?

Владельца несметных оленьих стад

Ардьаман-Дьардьамана сын

На семи оленях пегих своих,

На упряжке бешеной их

Летая, кружась, как буран снеговой,

Пролетая на длинных лыжах своих,

Подымая бушующий ураган,

Не знающий ни узды, ни ярма,

Бохсоголлой Боотур

Ограбил меня, обокрал!

Разве в прежние времена

Я вставал поперек дороги его?

А теперь ты сам говорил,

Что гостя ждешь — чужака,

Который добром не гостит,

Который миром прочь не уйдет!

Мою силу ты поднял сам на себя.

Сына грозных соседей ты оскорбил!

Я подобру теперь не уйду,

Я скрючу спину твою,

Разобью твои шейные позвонки,

Крепко обуздаю тебя,

Арканом тебя скручу;

Длинные, толстые кости твои

В осколки я раздроблю!

Миром я теперь не уйду…

Слова последней мольбы,

Что даже отцу своему

Ты вовек не посмел бы сказать,

Вымолвить я заставлю тебя!

Заветные просьбы твои,

Не сказанные тобой

Даже матери сердобольной твоей,

Я заставлю тебя изречь!

Я, смеясь, твое тулово растопчу,

Я в туман твой прах превращу,

По тундре его рассыплю росой,

Развею над ширью морской! —

Закипала словесная брань,

Отзывалась отгулом тайга,

Эхом перебрасывались вдалеке

Ущелья горных хребтов.

Взгорбился от ярости Бохсоголлой,

Голосом зычным он

Гостю грозному отвечал.

Аарт-татай! Одурел, своячок?

А-а, чтобы провалиться тебе!

Я твой зять —

С меня нечего взять.

Норов горячий свой укроти,

Вором напрасно меня не зови!

Красавицу Айталыын Куо

С восьмисаженной косой

По праву я в жены взял, —

По нраву она мне пришлась,

Преступления в этом нет!

Говорю тебе раз навсегда —

Добром отдаешь сестру,

Добром ее в жены беру,

А не отдаешь —

Все равно не верну.

Покамест драка не началась

И кровь еще не пролилась,

По дороге той,

По которой пришел,

Убирайся прочь, дорогой своячок!

То, что я взял — никому не отдам,

А уж я за себя постою!

Посмотрю, как распорешь ты

Толстую кожу мою…

Правду молвить — кожа твоя

Уязвима, как и моя.

Ведь не только мощные кости мои,

Бедненькие, толстые кости мои

В осколки можно разбить…

Долго не о чем нам говорить,

Добра от меня не жди.

Пока я стройные кости твои

Играя не переломал,

Пока твой прекрасный румяный лик

От ужаса не побледнел,

Говорю тебе — убирайся прочь!

Поворачивай отсюда живей,

Не оборачивайся назад! —

Словно житель дикий лесной,

Не пускающий на ночлег никого,

Грубо гостя он гнал своего…

Будто на землю пал удар громовой,

Будто на гору налетела гора,

В рукопашную схватились они.

Талую землю измяли они,

Скалы растоптали они,

Заходила земля ходуном…

Изначальный срединный мир

Закачался на древних опорах своих,

Погибельный Нижний мир

Взбаламутился, как вода

В посудине берестяной…

Всколебались высокие небеса,

Девять пестрых горных хребтов

В щебень растоптали они,

Восемь зубчатых горных хребтов

Опрокинули богатыри.

Удалой Бохсоголлой Боотур

Увертываясь, крутился, как вихрь,

Не давал себя ухватить,

Вправо, влево отскакивал он…

И подумал Нюргун Боотур:

«Много дней в поединке пройдет,

Мне удачи не будет с ним.

Хоть три месяца буду гоняться за ним,

Добра я не наживу;

Играючи, ускользает он…

А я попробую, притворюсь,

Будто иссякли силы мои,

Будто ослабли мышцы мои…

Отступлю —

Пережду, посмотрю…»

Тут прикинулся Нюргун Боотур,

Что изнурился он,

Отступил три шага назад,

Опустил могучие руки свои.

А Бохсоголлой Боотур

Решил, что он впрямь устал,

Лишился последних сил.

«Ну — думает — настала пора

Напасть на него, подмять, растоптать.

Этот человечище-исполин,

Видно, только с виду могуч,

Видно, силы он расточил…

Как морской прибой,

Гремел похвальбой,

Оказался пеной пустой…»

Тут Бохсоголлой Боотур

С громовым воплем напал

На Нюргуна-богатыря,

Будто на скалу налетел.

Ухватил его Нюргун Боотур,

Железной хваткой сдавил,

Поднял трепещущего в высоту,

Вверх ногами, вниз головой;

Теменем грянул его о скалу,

Выхватил быстро свой нож,

Выкованный из тридцати

Черных железных глыб,

По вздувшемуся горлу хватил

Поверженного врага.

Шумно хлынула, как черный поток,

Бохсоголлоя пенная кровь…

Длинные кости врага

Раздробил в осколки Нюргун Боотур,

Короткие кости врага

В мелкую шугу превратил.

На части тело его разорвал,

Во имя Солнца, во имя Луны —

Пир устроил

Для воронов и ворон.

Все его имущество и шатры

Предал огню Нюргун Боотур,

Пепел в синее море смел.

Остатки становья прибой подхватил,

В темную пучину умчал…

Выручив из неволи сестру,

Из неприютных пределов чужих

Пустился в обратный путь

Исполин Нюргун Боотур.

Выше кучевых облаков

Летел ликующий клич его;

В трех подземных

Хохочущих пропастях

Отдавался топот его коня.

Перевалы горные перевалив,

Миновал он великий путь.

На своем Вороном коне

Прискакал, наконец, Нюргун Боотур

На счастливое лоно средней земли,

На высокий загривок ее,

На благословенный простор,

Где красовался серебряный дом,

Блистающий за семь дней пути.

С любимой своей сестрой

Приблизился Нюргун Боотур

К брошенному жилью своему,

Быстрым взглядом все осмотрел

И сразу увидел он

Огромную боевую стрелу,

Торчащую в матице главной жилья,

Что выстрелом прощальным вогнал

Брат его Юрюнг Уолан,

Отправляясь в далекий путь

На своем Мотыльково-белом коне,

Уезжая в подземный мир

Спасать Туйаарыму Куо.

Перистое древко стрелы

Расщепилось, высохло до белизны;

А там, где вонзилась стрела

В матицу головную жилья,

Густая кровь запеклась,

Капала свежая кровь,

Звучно падая у основанья стены…

Понял все Нюргун Боотур,

Понял он, что Юрюнг Уолан

Пропадает, быть может, сейчас,

Погибает в подземной тьме.

На каменный высокий порог

Сверкающего жилья своего

Сел Нюргун Боотур,

Сетуя и ропща.

Огромный, словно гора,

Грозно вздымался он,

Горевал, сокрушался он,

А где его брат — не знал.

Не буря, громом гремя,

Не буран, завирухою шелестя,

Не бушующий вихрь степной,

К небу поднимающий пыль, —

С западной стороны,

С заболоченного края небес

Послышался крыльев могучих шум,

Послышался перьев железных звон…

Сверкая, как падающая звезда,

Полыхая столбом огня,

Растопырив десять черных когтей,

Как десять кривых верхоянских кос,

Опустился медленно из облаков

На вершину древа Аар-Лууп

Полосатый небесный орел.

Склонив железный кованый клюв,

Схожий с десятипудовым кайлом,

Трижды, четырежды распластав

Исполинские крылья свои,

Всем огромным телом он сел

На звонкой макушке ствола

Священного древа земли;

Словно кто-то билом забил

В медный, гулко звенящий чан,

Медным нёбом заклекотал,

Заговорил небесный орел.

Аарт-татай!

Отыскал я тебя, Нюргун!

Изнурен я долгим путем…

Я кружил над миром земным,

Пролетал над домом твоим;

Пустым он был —

Золотой твой дом…

Да не пропал мой труд —

Увидал я тебя самого!

Летающий, как грозовая стрела,

На Вороном своем

Стоя рожденном коне,

Стремительный Нюргун Боотур,

Непреклонный в бедствиях

Друг-человек,

Поклон мой низкий тебе!

Если спросишь — кто я такой,

Непрошенный, к тебе прилетел,

Тревожить тебя посмел, —

Прямо отвечу тебе:

Я тоже неба высокого сын,

Резвый бегун,

Проворный прыгун,

Быстроногий Бараанчай.

Могучие крылья меня

От участи лютой спасли…

Хоть погибели я избег,

Да покинул друга в беде…

Летающего высоко над землей

На Мотыльково-белом коне

Юрюнг Уолана-богатыря

Выручить я хотел,

Вырвать из вражьих когтей,

Да и сам едва не погиб

И теперь за тобой прилетел.

В провале бездонном,

К кровавой земле

Придавленный лапой врага,

Остался Юрюнг Уолан.

Рыдая, меня он просил

Тебя отыскать, тебе передать:

«Если брат мой на небе или на земле, —

Пусть рогатиной устремится вниз,

Коль под землей мой брат,

Пусть острогой взлетит,

Пусть он черное дыхание мое

От погибели защитит,

Пусть он белое дыхание мое

В бедствии отстоит!»

Так меня умолял Юрюнг Уолан…

Зеницу своих блистающих глаз,

Десну своих крепких зубов

Попытайся от смерти спасти,

Поспешай, Нюргун Боотур!

Выручил Юрюнг Уолан,

Вытащил он меня

На волоске золотом

Властителя неба — отца своего,

Выволок меня он на свет

Из провала подземных глубин,

Где пропал бы я без него…

Чтоб за добро ему отплатить,

Чтобы в пропасти его защитить,

Бросился я на бой

С Уот Усутаакы самим,

Великим духом

Бездонных глубин

Ледовитого моря Муус-Кудулу…

Чуть не пропал я

В пасти его.

Еле-еле из грозной схватки унес

Белое дыханье свое.

Тому, кто в боях потерпел урон,

Тому, кто трудом изнурен,

Грозным представляешься ты,

Горой возвышаешься ты!

Кто перед тобой устоит?

Вовеки не стану я

Поперек дороги твоей.

Наперерез тебе не пойду!

От высокой твоей стези

За сорок суток пути

В сторону отойду!

А теперь — надолго прощай… —

Сказал такие слова

И с грохотом разлетелся орел,

Облаком дыма стал,

По ветру улетел,

Растаял на южном краю небес,

Рассеялся в синей мгле…

Скачущий на Вороном коне,

Стоя рожденном на грани небес,

Летающий, как громовая стрела,

Стремительный Нюргун Боотур —

Не промедлил ни часа он;

Не дав насмотреться сестре

На дали в мареве голубом,

Не дав нарадоваться сестре

На дом изобильный свой,

Не дав надышаться ей

Воздухом долины родной,

Взял ее в руки Нюргун Боотур,

В широких ладонях своих покатал,

Шепотом заклятие произнес,

В шерстяной клубочек ее —

В шарик маленький превратил,

В боковую сумочку положил,

Чтобы дорогая сестра

Под боком была у него,

Не осталась дома одна,

Не стала добычей воров.

Стремительный Нюргун Боотур

Прянул на крутое седло,

Повод скрученный натянул,

Послушного коня своего

В сторону западную повернул.

Крикнул, гикнул —

Всклубился прах,

Воздух зашумел, загудел

От полета в его ушах.

Словно лодка, летящая в быстрине,

Длинный огненный хвост коня

Со свистом распластывался в вышине,

В семь маховых саженей

Черная грива коня,

Будто семь илбисов клубились в ней,

Черным вихрем летела, шипя

Вспышками серных огней;

Черная челка коня,

Летящая, как копье,

Задевала небесный свод.

Всколебалось лоно земли,

Взбаламутился Верхний мир,

Зашумела вьюга, ударил град.

Черный западный край небес

С громом, кружась,

Опустился к земле.

Девять вихрей неистово завились,

Завыли во тьме грозовой.

Обезумевшая Илбис Кыыса,

В дикой радости рукоплеща,

В яростной пляске кружась,

Отстала от полета коня.

Ревущий Осол Уола,

Разевая железный клюв,

Отстал от полета коня.

Так отчаянно мчался конь,

Что взбаламутился Нижний мир,

Так бешено мчался конь,

Что взревел грохочущий Верхний мир.

На семидневном пути

Ливень с крупным градом хлестал,

На восьмидневном пути

Ветер яростно налетал,

На девятидневном пути

Зашумела, завыла пурга,

Понесла седые снега,

Тучи призраков понесла.

Вот зловещую песню свою

Затянули духи войны;

Отозвалась песня в костном мозгу,

Дух несчастья заголосил…

Словно туча, вскипел туман,

Полетели сонмы теней.

Головы девяти журавлей

Оторвались от серых шей,

Отломились длинные их носы…

Тут Среднего мира боец

С матерью изначальной землей

Расставаться, прощаться стал,

В дебри дикие въехал он;

От солнечных улусов своих

Во тьму удаляться стал.

Светлые поляны его,

Как пластины из серебра

На шапке из трех соболей,

Перед ним блеснули в последний раз.

Он туманы тундровые всклубил,

По владениям смерти

Погнал коня.

Там, где край земли,

На крутой перевал,

На высокий горный хребет

Проворно поднялся он.

И увидел с той высоты

Море мглистое Лэбийэ,

На далёко вдающийся мыс

С крутизны опустился он…

Пена моря

Плещется, как турпан,

Прыгает, как нырок;

Кружится водоворот,

Рушится море в провал.

Поглядел Нюргун Боотур

И сказал:

— Это — в логово смерти вход!

Это там он вырос и заматерел,

Это там привольно живет

Повелитель подземных сил,

Дух-владыка бездонного моря,

Огнереющего Муус-Кудулу…

Там — Уот Усутаакы

Стоит железный дворец

С тридцатью западнями его!

Там его и застану я.

Только он, проклятый, не спит,

Он ждет;

Он уверен, что мне глаза отведет

Черное его колдовство.

Если я в своем виде туда войду —

Обреку себя на беду,

Сам к нему в западню попаду.

И поэтому должен я

Восемьюдесятью восемью

Чарами обладать,

Девяносто девять личин

Во мгновенье ока менять. —

Так решил

И сошел с коня, —

С верного соратника своего,

Предназначенного от начала времен

Вещего скакуна.

Нюргун Боотур удалой,

Защитник средней земли,

Коня своего повернул

В сторону владений айыы,

Хлопнул по крутому бедру,

К Верхнему миру направил коня,

Как пушинку, сдунул его.

Грянулся об земь Нюргун Боотур,

Кубарем покатился он —

В трехгранное

Стальное копье

Вмиг превратился он;

И сверкая, блистая,

Звеня,

Полетел в бездонный провал.

Ощетинился огнедышащий змей,

Ощутив внезапный удар,

Когда в широкую спину его,

В кованый медный щит

Трехгранное стальное копье

Грянуло с высоты.

Увернулся проворно змей,

Оскалился, зарычав;

Мимо скользнуло копье

По медной толстой броне.

Победное громовое копье

Стоймя глубоко впилось

В стонущее свирепое лоно

Кровавой долины той

Гибельного преисподнего дна.

И отпрянуло вверх копье,

И ринулось неотвратимо опять

Прямо в грудь

Огнедышащего адьарая

О восьми ветвистых ногах.

Заревел меднотелый змей,

Судорогой нервов спинных

Скрученный, завопил.

С оглушительным треском взорвался он.

А трехгранное

Стальное копье

Ударило в каменный столб,

Что опорою был

Трех свирепо хохочущих

Нижних миров.

Половину толщи

Утеса столба,

Как корневище травы-быты,

Удар копья отколол,

В осколки мелкие раздробил.

И в бугристую печень

Долины бед,

В трехслойное лоно ее,

В гранитную глыбу ее,

Сверкая, блестя, звеня

Ударилось копье

И с грохотом взорвалось.

Искры огненные разлетелись кругом…

И в подземном мире возник

Стремительный Нюргун Боотур.

Так внезапно там появился он,

Так возвысился грозно он,

Будто в мерзлую землю долины бед

Лиственничный заостренный ствол

Яростно был водружен.

Бурно кровь заходила в нем,

Распрямились плечи богатыря

В шесть маховых саженей,

Вздула жилы гордая кровь.

Вспучился загривок его,

Будто земляная гора;

Будто молот кузнечный бил —

Загудела тяжелая кровь,

Забилось на темени богатыря

Сплетение толстых жил.

Будто могучий кузнечный мех

Дух его раздувал;

Вихрем из глаз его

Сыпались искры огня,

На широких его висках

Пламя серное

Запылало, шипя;

Перекосилось его лицо,

Исказилось его лицо,

Правый глаз

Оттянулся вниз,

Левый глаз

Поднялся под бровь;

Волосы кудрявые богатыря,

Волнами вороной синевы

Падавшие на плечи его,

Теперь, будто грива коня,

Дыбом встали,

Взметнулись черным смерчом;

Упругие сухожилья его

Напружились, напряглись;

Толстые жилы его

Зазвенели, словно хомус,

Невидимкою кровожадный илбис

С криком летал над ним.

Суставы пальцев богатыря

На неукротимых руках

Затрещали, как боевой барабан.

Будто громовую стрелу

Грозный Улуу Тойон

Бросил в Подземный мир,

Стремительный Нюргун Боотур

Встал в пределах абаасы

Во весь исполинский рост.

Будто яркая молния,

Мрак разорвав,

Ударила с высоты,

Ослепляя белым огнем, —

Так скачущий на Вороном коне

Стремительный Нюргун Боотур

Перед врагом возник,

Опираясь на длинный меч

С остро отточенным лезвием,

С жадно вонзающимся острием.

Был этот меч закален

На крови из печени льва

И на черной желчи густой

Свирепых зубастых рыб.

Блистал этот меч стальной

Зеркальною белизной,

Был заколдован его булат

Заклятьями сорока четырех

Ратных, небесных слав.

Тридцать девять чар впитало в себя

Жадное его лезвие.

Высоко поднял Нюргун Боотур

Воинственное копье

С древком, выкрашенным пестро,

С грозной рогатиной на конце.

На стальной рогатине той

Кровожадный бился илбис.

Потрясая мечом боевым,

По долине смерти и бед

Пошел Нюргун Боотур,

Погрязая до бедер

В кровавой топи,

Протаптывая тропу,

Трижды он обошел вокруг

Бездыханного богатыря,

Брата младшего своего,

Красовавшегося в недавние дни

Над высокой изгородью столбовой

На Мотыльково-белом коне.

Над убитым Нюргун Боотур

Горько сетуя, говорил.

Мира солнечного богатырь,

В преисподнюю проложивший путь,

Не дал он себе отдохнуть.

Громко он в задушевных словах

Горькую печаль изливал,

Колдовал,

Врага заклинал.

Эй, поглядите! Эй, поглядите,

Эй, видите вы Иль не видите вы?

Эти исчадия тьмы,

Невидимые людям земным,

Светлого солнца детей

В пропасть подземную увели,

В уголь, в золу сожгли!

Светлых детей айыы

С поводьями за спиной,

Солнечных богатырей

Адьараи закабалили,

Сокрушили

Длинные кости их!

Эй ты, выродок,

Злобный дух

Бездонного огнемутного моря —

Ледовитого Муус-Кудулу,

Эй, проклятый,

Несчастный ты,

Уот Усутаакы,

Чем безмерно так возгордился ты?

Что неуличенный ты вор,

Не пойманный до сих пор,

За поводья крепко не взят?

Грозы над собою не знаешь ты,

Давно утесняешь ты

Солнечное племя айыы!

Из далекой, высокой страны,

Ратоборец равный тебе,

По свежим твоим следам

Я, как молния, прилетел!

Из прославленной великой страны,

По мерзлой, мертвой дороге твоей

Я пролетел, проскакал,

Я тебя, злодея, застал!

Брата младшего моего,

Над высокой тройной городьбой

Красовавшегося на белом коне,

Дитятю моей души,

Десну моих белых зубов,

Юрюнг Уолана ты погубил,

Длинные кости его раздробил,

Короткие кости его

В ледяную шугу превратил,

Толстую кожу его распорол,

Пролил его драгоценную кровь!

За великие преступленья твои

Я, как прорубь широкую

В толстом льду,

Дыру в твоем темени продолблю,

Как отверстье в столбе ворот,

Рогатиной шею твою пропорю,

Шейный твой позвонок рассеку!

Я из клетки твоей грудной

Вырву черную печень твою,

Воротную вену твою разорву

Окровавленной рукой!

Многожильное сердце твое,

Непомерно жестокое сердце твое

Исторгну я из тебя!

Я до локтя мокрой своей рукой

Залезу в утробу твою,

Железный твой нерв спинной,

Как струну,

Медленно буду тянуть…

Те слова,

Что ты матери не сказал,

Я заставлю тебя сказать!

Те слова,

Что вовеки ты не сказал

Арсан Дуолаю,

Отцу твоему, —

Те слова сокровенные из тебя

Я вырву

В твой смертный час!

Я твой Нижний гибельный мир,

Бездну трех нюкэнов твоих,

Словно воду в лохани берестяной,

Взбаламучу и расплещу!

Железный твой заповедный дом

Искорежу и сокрушу!

Я разрушу твой дымный очаг,

Я, смеясь, твой алый огонь

Затопчу, навек потушу!

Светлолицую Туйаарыму Куо

С девятисаженной косой

Из темницы железной освобожу,

Выведу на солнечный свет,

На изначальную землю-мать,

В золотое гнездо,

В заповедный дом

Светлой богини Айыысыт

Невредимую возвращу!

Ах, обманщик,

Ах, невидимка ты!

Черная харя,

Кровавая пасть,

Ну-ка я погляжу на тебя,

На глиняную морду твою,

На кривые колени твои!

Выходи на битву, злодей!

А боишься — так не взыщи,

Силою притащу! —

Покамест Нюргун Боотур говорил,

Покамест от ярости боевой

Взбухали его бока,

Вдруг невесть откуда взялся

Трехголовый

Огнедышащий змей.

Как курительной трубки чубук

Обтягивают ремешком,

Он Нюргуна обвил, обкрутил

От лодыжек кряжистых ног

До гордого яблока горла его,

До вздувающейся шеи его.

Будто железом полосовым,

Со скрежетом огненный змей

Толстыми кольцами оковал

Тело богатыря;

Раздвоенными языками,

Семисаженными языками,

Как бичами, щелкая, зарычал,

Так, что подземный каменный лес

Отгулом загрохотал,

Так, что недрами трех

Преисподних бездн

Дрогнул Нижний гибельный мир…

Оглушительно-зычно

Змей заревел.

А-а! Недоносок, нойон-богдо!

А-а, красавец! А-а, дурачок!

Ах, как тут бахвалился ты!

Я все туже буду сжимать

Дюжее туловище твое!

Пищу, проглоченную вчера,

Изрыгнуть заставлю тебя

Из горла широкого твоего!

Пищу, проглоченную позавчера,

Извергнуть заставлю тебя

Из прохода заднего твоего!

Попробуй, двинься, пошевелись!

Посмотрим — силен ли ты? —

Тут железными кольцами змей

Так туго его сдавил,

Что у богатыря послабей, чем Нюргун,

Помутился бы свет в глазах,

Поднялся бы трезвон в ушах,

Хрустнули бы позвонки,

Треснул бы хребет становой!

Эй ты, крадущийся по ночам

На кривых косматых ступнях,

Выходец из подземной тьмы!

Ты хитер на всякий обман,

Выродок адьарайских бездн.

Ты в будущие времена

Не будешь меня укорять,

Что тебя не предупредил,

Что врасплох на тебя напал! —

Так Нюргун Боотур

Хитрил, говорил,

Дыханье переводя.

Мира подземного исполин

Захохотал в ответ,

От хохота корчился он,

Вдоль огромного туловища его

Зеленые вспыхивали огни.

Тремя головами тряся,

Три пасти разинул он,

И железные кривые клыки,

Словно ржавые сошники,

Оскалились в шесть рядов.

Раздвоенный огненный хвост

Распластывался в длину,

Раскатисто смех гремел.

Ой, лопну от смеха!

Ой, умру!

Ох, горе мне! Ох, позор!

Богатырем ты себя возомнил!

Болтаешь мне всякий вздор?

Эх, бедняк!

Ты попал мне в пасть,

И пропал, как червяк!

А еще предупреждаешь меня —

Что, мол — иду на тебя!

А еще пугаешь меня!

Сколько слов мне страшных наговорил!

Ах ты, пестренький мой щенок,

Ах ты, выкидыш!

Верхнего мира боец!

Теперь, как сел на тебя верхом

Такой, как я, богатырь —

Откуда ты силу возьмешь,

Откуда чары возьмешь

Освободиться, спастись?

Ну, что ж ты, бедняга, стоишь? —

Так извивался и хохотал,

Так издевался змей.

Владеющий Вороным конем,

Стоя рожденным

На грани небес,

Стремительный Нюргун Боотур

Громовый клич испустил,

Всю свою мощь собрав,

Трижды натужился он,

Мускулы до звона напряг,

Вспучился, как гора,

Так, что чуть не лопнул

Чудовищный змей,

Только треснула шкура его на спине,

Только жилы в теле его

С треском, словно лыко, рвались…

Зубы стиснул от боли

Нюргун Боотур,

Зычно, громко он закричал

И грянулся о гранитное дно,

О гулкое трехслойное дно

Погибельной нижней земли;

Громом загрохотал,

Молнией засверкал

И в черную каменную скалу,

Словно в черную печень

Лежащей коровы,

На три сажени врезался он,

Словно топор громовой;

В осколки скалу расколол,

Змея, душившего в кольцах его,

О твердый гранит ободрал.

Разорвался, гремя,

Трехголовый змей,

Испепелился, пропал…

Но у грозного невидимки-врага,

У оборотня подземных сил

Уот Усутаакы

Были нерушимо сильны

Девяносто девять чар колдовских,

Восемьдесят восемь

Обманных чар.

Только искрами

Рассыпался он,

Вмиг могучее сердце его,

Вместилище жизни его,

Полыхнуло мутным огнем,

Улетело, как синий дым.

Исполин, прославленный в трех мирах,

Владыка подземных бездн,

Дух бездонного, огнемутного моря —

Ледовитого

Муус-Кудулу,

В непомерной мощи своей

Не укрощенный никем,

Повелитель абаасы

Уот Усутаакы

В ужасающем обличье своем,

В истинном виде предстал.

Черной пеной

Из пасти плюясь,

Изрыгая брань и хулу,

Словно ель вековая в снегу,

Словно выкованный

Целиком из железа,

Несуразно огромный он

Вдруг перед Нюргуном предстал

В подлинном величье своем.

У него безалаберное лицо,

Как обвалившийся косогор,

В семи провалах гнилых,

Черное,

Обросшее сплошь

Бородавками и паршой;

Едкий, как щелочь,

Единственный глаз

Словно из ущелья глядит

Из прищура бугристых век;

Его единственная нога

Раздвоилась в колене кривом,

Разрослась она вкривь и вкось;

Его единственная рука

Разветвилась у локтя на две руки,

На две стороны бьют наповал

Дюжие кулаки;

На широкое темя его

Нахлобучена набекрень

Проржавленная железная шапка,

Схожая с орлиным гнездом,

Развалившимся за девять веков.

Тридцатипудовые на ногах

Железные торбаса-сапоги;

Из железа кованная на нем

В девять слоев броня;

Из шкуры дохлых телят

Шлык на его башке.

На длинной шее

Шкура льва,

Облезлая доха на плечах

Из заразных,

Содранных с падали шкур.

Осклабился

Адьарайский главарь

Огромным своим,

Вислогубым ртом,

Оскалил зубы, смеясь,

Огненный столб вихревой

Выдохнул из себя.

То ли гнев клокотал

У него в груди,

То ли смех его распирал, —

То хватался он за бока,

То лопатами рук ударял себя

По единственному бедру.

Кривыми ногами

Подрыгивал он,

Приплясывал он,

Подпрыгивал он,

То заклятья невнятные бормоча,

То по-медвежьи рыча,

То выпью лесной крича,

То заливисто хохоча,

То по-волчьи воя —

Тоскливо, уныло,

Вопил он —

Голос свой подавал.

Аар-дьаалы!!! Ыарт-татай!!!

Услыхал гремящее имя мое

На семи великих путях,

Услыхал раскаты славы моей

На восьми великих путях,

Прискакал, видать, из высокой страны

Гость отважный, подобный мне,

Прилетел, видать, из далекой страны

Друг — по удали равный мне!

Высоко занося чело,

Вот он — сам пожаловал к нам!

А-а, буйа-буйа-буйакам!

А-а, буйа-дайа-дайакам!

На каком лугу травяном

Сливками дюжей коровы вспоен —

Дородным выросший богатырем,

В каком краю,

У какой

Выпуклогрудой хозяйки-хотун,

Просторные недра ее растворив,

Расторгнув лоно ее,

Рожденный ногами вперед,

Вскормленный несякнущим родником

Прекрасных ее сосцов,

Непомерно сильный,

Неломкий в кости,

С грозными мускулами исполин,

Грузной поступью колеблющий мир,

Кто он — первый в роду уранхай-саха,

Играющий головою своей,

Бесстрашный — пришел сюда?

В стародавние времена,

В незапамятные года

Голос глухой вещал,

Что владыки Верхнего мира,

Великие духи небес,

В Средний многострадальный мир,

Словно стрелу оперив,

Острием стальным одарив,

Выкормыша своего пошлют —

Девятилетнего удальца,

Владеющего Вороным конем,

Стоя рожденным

На грани небес,

Нюргун Боотура-богатыря,

Выраставшего взаперти,

В темноте,

Воспитанного в цепях

На верху волшебной горы,

В золотом дому

Удаганки небес —

Бессмертной Айыы Умсуур,

Чье счастье вечно цветет,

Чья не иссякнет мощь,

Чья не споткнется судьба.

Великим чарам научена,

От крови заговорена,

Готовая к смутам трех миров,

Издревле стала она

Врачевательницей девяти небес,

Заклинательницей восьми небес.

Думал я —

Недоносок, выкидыш ты.

А увидел —

Ты силен, закален;

Думал я,

Что бессилен ты,

А великой мощью

Ты наделен,

Исполински широк в плечах.

Ты, оказывается, стал

Защитником средней земли?

Ну, детина,

Хоть строен ты и хорош,

Хоть собой ты — ух как! — пригож,

Я играючи

Изломаю тебя,

На части разорву,

Длинные кости твои сокрушу,

Короткие кости

В шугу раздроблю,

Насмерть тебя уложу,

Брюхо твое распорю!

Поперек широкой дороги твоей

Не вставал я, не брал на себя греха.

Длинного твоего пути

Я не пересекал,

Не брал на себя вины.

Что же ты, — ни с того, ни с сего,

Прилетел, угрожаешь мне

Средь владения моего?

На Мотыльково-белом коне

Летающий высоко,

Юрюнг Уолан-богатырь

Широкую дорогу мою

Дерзко переступил,

Длинную дорогу мою преградил

И за это пал от моей руки.

Пеплом станет он и золой.

Кровавую клятву нарушил он

И пролил кровь свою,

Глаза навеки закрыл.

И неужель врага своего

В трех мирах ища,

Отыскали вы

Одного меня?

Почему взялись

Обижать, утеснять

Одного меня?

И теперь меня ты не упрекай,

Что тебя не предупредил,

Берегись, за оружье берись! —

Тут — невесть откуда взялся в руках

Уот Усутаакы

Сверкающий меч-пальма,

Ударил по шлему высокому он

Богатыря айыы,

Так что искры взлетели ввысь

На девять саженей.

Увернулся Нюргун Боотур,

По шлему скользнул удар,

Не ранил его, не задел.

Тут защитник

Двуногих племен саха

Обрушил удар своего меча

На широкое темя —

На ржавый шлем

Сына подземной тьмы.

Богатырь адьарай

Увильнул, отскочил.

Мимо пришелся удар.

Меч исполина айыы

На девять маховых саженей

В долину смерти вошел.

Вдребезги, мелкой дресвой

Разлетелся твердый гранит.

Гром по трем

Преисподним загрохотал,

Молнией полыхнул.

Как два зверя, зычно крича,

Как два льва, свирепо рыча,

Друг у друга мечом норовя

Черную печень рассечь —

Будто сшиблись гора с горой,

Бить взялись друг друга они.

Незыблемое преисподней дно

Задрожало, заколебалось…

Всколыхнулось лоно само

Бедственных нижних бездн.

Боевой их громовый клич

Долетел до верхних небес,

Гулом наполнился Средний мир.

Ударяли друг друга они

По шейным позвонкам,

В сердце друг друга били они

Остриями копий своих.

Гнулись, как гибкие тальники,

Длинные их мечи;

О трехслойную ударяясь броню,

Притупились рогатины их.

С сожаленьем богатыри

Бросили оружье свое.

Тут они

Пятипалою силою всей,

Десятипалою силою всей,

Палицами в девяносто пудов

Колотить друг друга взялись,

Черепа норовя проломить.

Как сырая глина, в руках

Расплющились палицы их.

Железными — в пятьдесят пудов

Ядрами на тяжелых цепях

По бронзовым скулам

Друг друга они

Начали ударять.

Вдребезги, как сырые грибы,

Разбились железные ядра их.

Не знали, как дальше быть,

Не знали, чем дальше бить.

Ладони широкие их,

Как лопаты гребущие снег,

Дюжие пальцы их

Сжимались в кулаки.

Величиною с тушу быка,

Кулаками тяжелыми богатыри

По бокам друг друга взялись,

Словно молотами, ударять.

Устояли они в кулачном бою,

Не покачнулся ни тот, ни другой.

С криком, гиканьем богатыри,

Словно вздетые на рожон караси,

Навалясь друг на друга,

Бороться взялись,

Принялись хребты друг другу ломать.

Будто дерево,

Гнули друг друга они,

Будто гибкий тальник,

Сплелись, завились.

Лоно гранитное

Нижнего мира

Сапогами железными истоптав,

В щебень раздробили они;

Вязли до бедер в нем,

Утопали в нем до колен.

Растоптали — с низиной

Вровень — они

Возвышенные места,

А низины

Вздыбились в высоту,

Косогорами поднялись.

Гребни острые

Густокровавых гор

Ударами сокрушив,

Торбасами железными искрошив,

В яростном кружении борьбы

Вихрями закрутив,

Будто смерч

Пылающих искр и углей

Низринули в Ледовитое море,

В бездонное море Муус-Кудулу…

С бедственных полуночных небес,

С белого свода,

Полного чар,

С широких, грозящих бедой

Дорог Куохтуйа Хотун,

Со студеных просторов ее —

Сорвался буйный огненный вихрь;

Сверху вниз кружась, налетел

Отрывающий голову чайки морской

Бешеный ураган.

Тучей взметая

Летучую пыль,

Буря завыла, визжа.

Содрогнулось

Нижнего мира дно,

Трех преисподних дрогнула твердь.

С западного края небес

Черная вьюга примчалась, кружась,

Молния распорола мрак,

Гром раскатами загремел.

Суматоха, смута, раздор

В трех великих мирах пошли,

Умножились, разлились

Без края и без конца,

Будто гибель слепая пришла,

Будто смерть плясала, кружась…

Нескончаемо длился бой,

Гул его тяжелый и гром

Слышен был глубоко под землей.

Буря лютая не стихала,

Будто рушился мир земной.

Необъятных бедствий разгул

Человеческие сердца

Ужасом захолонул.

Восходящие по утрам,

Заходящие по вечерам,

Тусклый серп ущербной луны

И темное солнце подземной тьмы

Повернули круг своего кольца,

Справа налево пошли.

Сумрачный Нижний мир

Закружился,

Крениться стал.

Захлестал из трещин его огонь,

Тьма сгустилась —

Черная, как смола.

Ратоборцам

До бедер из-под земли

Мертвая вода поднялась,

Хлынула,

Разлилась.

Два непобедимых богатыря,

Два исполина-богатыря,

Один — айыы,

Другой — адьарай, —

Трижды набрасывались друг на друга,

Три ночи бились, три дня.

Восемьдесят восемь

Обманных чар,

Девяносто девять

Гибельных чар

Никому победы не принесли.

Как древесные корни, руки сплетая,

Как быки лесные, мыча,

Тридцать орущих

Дней и ночей

Боролись богатыри.

Поперек поясниц ухватясь,

Всей давящей силой могучих рук,

Со стоном и ревом они

Принялись друг друга ломать,

Подымать,

Об землю бросать.

Кружилась над ними, визжа и вопя,

Кровожаждущая Илбис Кыыса.

Свистя крылами,

Реял вокруг,

Ревел свирепый Осол Уола.

Сухожилия в теле бойцов

Звенели, как бранная песнь;

Хрустели суставы их,

Будто бубен конской кожи гудел.

Ледовитое огнемутное море,

Бездонное море Муус-Кудулу

Зардело кровавою глубиной,

Зарыдало, черным прибоем гремя.

Три долгих ночи, три дня,

Вздувая бушующие валы,

Из погибельной бездны моря того

Мертвая подымалась вода,

Поднялась, по берегу разлилась.

Выплыли из глубины

Моря Муус-Кудулу

Зубастые чудовища-рыбы

В железной чешуе.

Выброшены тяжелой волной,

Плавниками цепляясь, повисли они

На скалах и на кустах

Страшного мира того.

Судорожно пасти разъяв,

Околевали они.

Высохли их глаза

В провалах глазниц костяных…

Нижнего мира

Огромные звери,

Остроклыкие

Быстроногие звери,

Бурые, как болотная топь,

Стада низкорослых коров,

Спасая морды свои и глаза

От воющего урагана,

Несущего глыбы камней

С двухлетнюю телку величиной,

Спасаясь от той песчаной пурги,

Несущей обломки скал

С корову трехлетнюю величиной,

Ринулись в глубину

Моря Муус-Кудулу,

Чтобы длинные кости их

Не сокрушила пурга,

Чтоб короткие кости их

Не рассыпались, как шуга.

Лишь через тридцать дней и ночей

Стихла битва богатырей.

Опьяненье борьбы улеглось,

Ослабела мускулов мощь.

Опомнились исполины-борцы,

Осматривать стали себя.

Толстая кожа на дюжих телах

Не треснула, не порвалась,

Не просочилась черная кровь;

Трехслойные брони на них

Не разрублены,

Не пробиты нигде;

Не убавилась верхняя сила их,

Не шатнулась нижняя сила их;

Лишь по краю густых волос,

Словно масло, стекая,

Лоснился пот,

Да на туловищах

У могучих борцов,

Как смола на стволах дремучих дерев,

Пена вспучилась,

Словно кипень густой.

Будто два упрямых быка,

Не осиливших тяжкий груз,

Потупясь,

Понуро стояли они,

Тяжело подымались у них бока,

Широкие спины их

Шумно дышали, словно мехи

Кузнеца-чародея

Куэттэни.

Хоть отважны были они,

А стояли — будто пристыжены.

Хоть бесстрашны были они,

А стояли — будто устрашены.

В рукопашной схватке они

Одинаково были сильны.

Знать — друг другу

За долгий срок

До смерти надоели они

Равнодушно — глаза в глаза —

Тускло посмотрели они.

Богатырь адьарайских сил

Во всю ширь распялил в улыбке пасть,

Будто облако гари из живота

Выдохнул, дух перевел,

Ударил себя по бедру

И все то,

Чем был восхищен,

И все то,

Чем был удивлен,

В заповедное слово

Оборотил,

Толково заговорил.

Аарт-татай! Алаатыгар!

А разве я думал, гадал,

А разве я раньше ждал,

Что встречу такого богатыря

Из рода айыы-аймага

С поводьями за спиной,

Чьих сухожилий не рвутся узлы?

Разве ждал, встречу богатыря,

Чью тягу не держит земля?

Вот когда я, бедняжка, тебя повстречал!

Из солнечной далекой страны

Сошел ты — равный силою мне,

Из соседней высокой страны

Прилетел ратоборец,

Подобный мне.

Я удивлен

Величием твоим,

Я изумлен,

Исполин!

Ты силен

И непобедим.

Но, однако, у нас

Не окончен спор;

Покамест один из нас не падет,

Покамест верх другой не возьмет —

Ни один отсель не уйдет.

Не расходящиеся добром

Друзья, как видно, сошлись.

Мира не знающие сыновья

Враждующих двух миров

Вздыбились, поднялись…

Породивший в недрах своих

Полыхающее мутным огнем

Ледовитое море Муус-Кудулу,

В незапамятные времена

Муус Солуоньай,

Мудрый старик,

Мне такие слова говорил:

«Уж очень ты осмелел:

Лучших людей айыы

Повалил на арангас!

Уж очень ты обнаглел!

Племена уранхай-саха

Истребить совсем захотел!

Слушай же — за преступленья свои

Кровью заплатишь ты!

За плоть и кость

Истребленных тобой

Плотью и костью

Заплатишь ты…

Остерегись возмездья, нойон!

Все вины сочтутся твои.

Отыщется богатырь,

Который вихрем закрутит тебя,

Он сокрушит позвонки

Непокорной шеи твоей.

Улуса враждебного сын

Подымется, как волна.

Одному прославиться выше всех,

Одному на весь мир греметь —

Это корень бед,

Это грех!

Даже лучший Айыы Тойона сын —

Прославленный богатырь

Стражами трех племен

В Верхнем и Нижнем мирах

Обуздан был, укрощен;

Крови взявший Эркэн Баатыр,

Опиравшийся на гибель ногой,

Трехлетнее дитя,

Угрожавшее времени самому,

Кулан Игрун,

Кулут Туйгун

Не был пощажен;

Неслыханный исполин,

Хаан Сабыдал Бухатыыр,

Преждевременно рожденный на свет,

Ибо не в силах была его мать

Носить ребенка положенный срок,

Который, в силу войдя,

Небо и землю мог сокрушить, —

Страшным заклятием был заклят,

Закован и заточен».

Так прародитель мне говорил,

Предотвратить мою гибель хотел,

Когда собирался я

В бедственный Средний мир,

Чтобы взять оттуда жену.

А ну, парнишка, нойон-богдо,

Очень прыток был ты сперва…

Видно, туго тебе пришлось?

Ты о чем гадая стоишь?

Ну скажи

Заветное слово свое,

Ответное слово свое! —

Такие слова адьарай

Хвастливые говорил,

Он словом

Словно хлестал…

В ответ на такую речь

Светлого рода айыы великан,

Средней земли богатырь

Промолвил, проговорил,

Прославленному адьараю

Заветное слово сказал.

Добро! Ну добро!

Равный мне в борьбе,

Разумно, толково сказал!

Давай-ка теперь, молодец,

Давай-ка совет держать —

Как дальше нам быть с тобой,

Как дальше бой продолжать,

По шеям друг друга рубить,

По темени глушить…

Но, видно, нашей игре

Не будет вовсе конца!

Когда-то еще

Друг у друга мы

Кожу толстую разорвем,

Когда-то еще

Друг у друга мы

Становые хребты сокрушим.

Грудь о грудь

В поединок вступили мы,

Друг другу не уступили мы,

Одинаковыми в борьбе

Оказались по силе мы.

Мы — враги,

Двух далеких миров сыновья,

Говорим теперь, как друзья.

Не пора ли нам уговор положить,

Мыслей своих не тая?

Если мы,

Такие богатыри,

Что нашу тяжесть

Не держит земля,

Будем бой теперь продолжать,

То срединного

Изначального мира

Свод содрогнется и затрещит.

Если мы на время

Бой не прервем —

То Нижний мир,

Чей сумрак похож

На недоваренную уху,

Обрушится, упадет…

И страна твоя, как вода

В берестяном турсуке,

Всколыхнется, расплещется вся…

Три хохочущих свода

Трех твоих бездн

Обвалятся навсегда!

Так давай-ка, брат,

Тридцать дней подряд

Спать, отдыхать!

А потом

Подымемся, станем драться опять…

Становые хребты друг другу ломать

Мы будем до той поры,

Пока верх один из нас не возьмет,

Пока в прах другой не падет.

Если один из нас воровски

Спящего убьет,

Вечный стыд и позор тому!

Псы смеяться будут над ним.

Поэтому руки свои до локтей

В эту черную вдавим скалу

И громко произнесем

Не произносимые никогда

Грозные имена

Духов подземной тьмы.

Их именами друг другу мы

Кровавую клятву дадим.

Согласен ты или нет,

Подумай, дай мне ответ. —

Такие слова сказал

Защитник племен саха.

Богатырь Уот Усутаакы

Голову нагнул,

В сторону лицо отвернул,

Оскалил в улыбке зубы свои.

С тем, что сказал Нюргун,

Соглашался, видимо, он.

Поднял он свой темный

Задымленный лик,

Железные зубы его

Блеснули синевой.

Дельно придумал ты,

Дельное слово сказал.

Только ты сперва поклянись,

Как это делается — покажи.

Я со дня рождения своего

Клятв никаких не давал,

Клятв никаких не знавал.

Коль по нраву придется мне клятва твоя,

Конечно, и я с тобой соглашусь.

Словами, известными мне одному,

И я тогда поклянусь! —

Так сказал адьарай и умолк;

Будто ржавчиной железной покрылось,

Застыло

Его ужасающее лицо.

А прославленный сын

С загривка обузданного

Рода айыы-аймага

С поводьями солнечными за спиной,

Поддерживаемый высшею силой,

В глыбу черного камня,

Как в печень коровы,

Левую руку свою

До самого локтя вдавил,

А правой рукою

Двуострый меч

Высоко над головою подняв,

Пронизывающим взглядом своим

Глядя в высоту, в темноту,

Колена преклонив,

Великой клятвы слова

Звучно, раздельно пропел.

Э-гей! Ээ-ге-гей!

Пусть прославленный пляшущий истукан,

Медная баба

Дьэс Эмэгэт,

В навозную глыбу величиной,

Дух обмана, руки простерши свои,

Убийственно на меня поглядит!

Пусть трех преисподних хохочущих бездн

Червивое божество

В середину темени моего

Пронзительно поглядит!

Пусть Уот Кюкюрюйдээн сама —

Шаманка погибельных бездн,

Духа смерти подняв с подземного дна,

Огненным взглядом своим

Через пяты моих ног

Насмерть меня поразит!

Породивший в древние времена

Огнереющее безбрежное море,

Ледовитое Муус-Кудулу,

Тот, чье имя до сей поры

Было страшно произносить,

Муус Солуоньай, вещий мудрец,

Пусть он смертоносным взглядом своим

Сквозь ребра

Печень мою пронзит!

Пусть жертвенного дерева дух,

Пустынный Кулан Дьалык

Коленные чашки мои сокрушит!

Слушай! Смотри!

Вот я —

Солнечного племени сын

С поводьями за спиной,

Поддерживаемый высшею силой

Племени милосердного сын,

На просторах великой земли

Не встретивший никого,

Кто бы мог меня впрячь в ярмо,

Владеющий Вороным конем,

Молнией летающим в высоте,

Стоя рожденным

На грани небес,

Стремительный Нюргун Боотур

Явно, видимо — сам

Я здесь, пред тобой,

Левую руку в скалу погрузив,

Правую руку к небу подняв,

Священную клятву даю,

Великою клятвой клянусь,

Что Уот Усутаакы-исполина,

Когда он крепко уснет,

Украдкою не убью!

И если клятву нарушу свою,

По-разбойничьи нападу на него,

Пусть вечным посмешищем буду я

Белопегих лаек-собак,

Пусть игралищем буду я

Для чернопегих собак!

Если я ударю рукой,

Если я ударю ногой

Противника спящего моего,

Пусть обе руки мои

По локоть отгниют,

Отпадут,

Пусть обе ноги мои

До колен сгниют,

Отпадут!

Пусть блистающие

Зеницы мои

Из глубоких впадин глазных

Выпьет свирепый дух Чээкэй,

Как в потоке, промерзшем до дна,

Проруби — опустошит!..

Пусть незрячими будут мои глаза,

Как отверстия в городьбе,

Если клятву нарушу свою!

Нерушимо слово мое,

Неколебима воля моя. —

Так поклялся Нюргун Боотур,

Так он клятву свою произнес.

Обросшая шерстью кривая ступня,

Бродящая в темноте,

Разбойник и вор ночной,

Трех нюкэнов лихой кознодей,

Трех хохочущих пропастей

Прославленный властелин

Клятвой Нюргуна был поражен,

Понравилось это ему.

Будто опилками красной меди

Осыпанный, стал багровым он.

Как бездонную яму, рот

Адьарай раскрыл во всю ширь,

И как будто гром загремел,

Заговорил он —

Запел.

Аар-дьаалы! Аарт-татай!

А ну — несуразно и я теперь

Попробую — поклянусь!

Если я украдкою, воровски

Задумаю убить

Спящего крепким сном

Нюргун Боотура-богатыря,

То пусть меня взглядом

Прежде убьет

Сотворенный в начале времен

Великий владыка, отец

Мутноогненного

Гремящего моря,

Грозно кипящего моря —

Ледовитого Муус-Кудулу

Древний Муус Суорун,

Уот Солуоньай-старик!

Если спящего я ударю рукой —

Пусть владычица духов зла

Гибельной нижней страны

Уот Кюкюрэйдээн Удаган

Огненным своим языком

Руки мои проклянет,

Пусть по локоть они отпадут!

Если спящего я ударю ногой —

Пусть владычица

Червивой темницы

Трех моих хохочущих бездн —

Медная Дьэс Эмэгэт

Ноги мои проклянет,

Чтобы сгнили ноги мои,

Отвалились бы до колен!

Пусть обманчивый мой истукан

В мерзлую глыбу навоза

Величиной

Взглядом смерти меня поразит!

Пусть дерево жертвенное мое,

Увешанное коленными чашками

Девяти шаманов былых времен,

Увешанное языками и челюстями

Восьми шаманок

Седых времен,

Опору черепа моего

Чарами сокрушит!

Пусть лопнет

Мой единственный глаз,

Пусть, как яма, вырытая для столба,

Станет не видящей ничего

Глубокая глазница моя,

Как прорубь в ручье,

Промерзшем до дна!..

Если теперь мой язык

Ложь произнес,

То пусть он до половины своей

Отгниет во рту, отпадет!

Пусть корень языка моего

Затвердев, как древесный сук,

Сквозь нёбо мое прорастет,

Немотой меня поразит!

Много слов — нет добра!

Одно слово — добро!

Неколебимо слово мое,

Нерушима клятва моя! —

Так прославленный адьарай

Клятву свою произнес,

В глыбу камня,

Как в черную печень коровы,

Руку по локоть погрузив…

Как закончил слово клятвы своей,

Закружился на месте абаасы,

Ветви рук широко распластав,

Грянулся на спину он,

Вверх лицом упал и уснул.

Шум дыханья его ноздрей

Неистово зашелестел.

Раскатистый храп его,

Как подземный гром, загремел…

И сказал Нюргун Боотур:

— Если я сейчас

Его истреблю —

Беспомощного, погруженного в сон,

Беззащитного передо мной;

Если я сейчас у него —

Обладателя восьмидесяти восьми

Убегающих чар,

Семидесяти семи

Ускользающих чар,

Насылающего напасть

На сияющий Средний мир,

Нападающего по ночам

На солнечные улусы айыы,

Если я у него во сне

Раздеру кровавую пасть,

Если толстую голень его ноги,

Топчущей солнечный мир,

Я, как ярмо, сокрушу,

Если утробу его

Сталью меча распорю

И своею мокрой рукой

Становую жилу ему разорву,

Если черную печень его

Пополам рассеку,

Если вырву из клетки грудной

Многожильное сердце его,

На съедение брошу хищным зверям

Самовластное сердце его,

О, тогда, я знаю! — тогда

Люди лучшие в трех мирах

Мое имя проклятию предадут.

Буду облаян я

Стаями лаек-собак,

Буду посмешищем я

Бешеных пегих собак…

Этому не бывать вовек!

Не для бесчестья на свет

Рождается человек.

Жеребенок дикий в степи

Для лучшей доли рожден.

Не дано нам — живущим знать,

Где нам жить

И где пропадать.

Вот когда пройдет

Условленный срок,

Вновь я с ним

Поединок начну.

Снова крепко схватимся мы,

Спины будем

Друг другу ломать,

Друг у друга на дюжих боках

Кожу толстую разрывать;

Иль себя я не пощажу,

Или насмерть его уложу.

Друг у друга

Длинные кости мы

В осколки превратим,

Друг у друга

Короткие кости мы

В мелкую шугу сокрушим.

Кажется, он и сам,

Как человек живой,

Кожу носит на теле своем,

Которую можно пронзить…

Кровь по жилам его течет,

Которую можно пролить…

Убивающей воинственный дух

Усталости, как у людей,

Подвержены мышцы его,

Железные мышцы его.

Пока один из нас

Не окажется наверху.

Пока другой из нас

Не окажется внизу,

Прикован смертью к земле, —

До тех пор мы будем бой продолжать,

До тех пор я не отступлю.

И пусть — если мне суждено —

Сокрушится шея моя,

Разорвется сердце мое…

Это — твердое слово мое,

Это крепкая мысль моя! —

Так подумал Нюргун Боотур

И двинулся вверх —

По кровле крутой

Покрытого толстым льдом

Дома Уот Усутаакы,

Кого никто еще не уличил

В разбое и воровстве,

Чье своеволье и злобный дух

Никто еще не укротил.

На кровле дома

Нюргун Боотур,

Как прорубь во льду вековом,

Отверстие увидал.

В темном отверстии том,

В той горловине крутой

Лестница кованая вилась;

Кровь на лестнице запеклась.

Это вход был

В проклятый дом.

Прославленный богатырь,

К провалу лестницы ухо склоня,

Прислушиваться стал.

И вот — из глубины ледяной —

Послышался ропот ему,

Послышался плач и стон,

Печальный, тихий напев,

Голос пленницы абаасы,

Дочери улусов земных.

Этот голос, как молния, пронизал

До костного мозга тело его;

Этот придушенный плач

Душу его потряс.

Сжалось сердце богатыря,

Жалость его обожгла.

Прислушиваться к песне он стал

И такие слова различил.

Ыый-ыыйбын! Аай-аайбын!

Прежде не знавшая слез,

Плачу и плачу я…

И откуда такая беда?

И откуда такая напасть?

А когда я на свет родилась,

А когда я росла без забот

Среди солнечного народа айыы

С поводьями за спиной,

Поддерживаемая

Силой небес

В радостной щедрой отчей стране,

Не думала я тогда,

Что буду разлучена

С ясным, белым солнцем моим,

С матерью изначальной землей,

С домом моим родным!

О! Горько,

Обидно мне,

Что я в жертву обречена

Чудовищу-абаасы,

Что насильно унесена

В бедственный Нижний мир!

Родичи солнечные мои,

Видите ли меня?

Слышите ли меня?

Не гадала я в те года —

Когда в холе, в счастье росла,

В радости, в веселье цвела,

Средь свободного народа айыы,

Что похищена буду я

С лучистого лона

Отчей страны,

С зеленеющих луговин,

С золотистых ее долин,

Где в мареве синем

Тонет простор

Бескрайней средней земли!

Не думала я тогда,

Что буду заточена

В эту гнилью пропахшую тьму

Хохочущих трех преисподних бездн

И — в тяжелую ржавую цепь

Закованная —

В железный чулан

Брошена буду я!

Лучше мне б совсем

Не рождаться на свет

От матери среброволосой моей,

Чем такое горе терпеть!

Лучше мне б не являться на свет

От златоволосого

Отца моего,

Чем такие муки терпеть!

О-о! О-о!

Видно, сильные владыки судьбы

Мне могильный, вживе, удел предрекли,

Чтобы в цепях коченела я,

Чтобы мученья терпела я,

Оторванная от родной земли!

О скоро ли, скоро ли он, —

Владеющий Вороным конем,

Стоя рожденным

На грани небес,

Могучий Нюргун Боотур,

Скоро ли он придет,

Теплое дыханье мое защитит,

Белое дыханье мое отстоит

И подымет из бездны меня

К белому солнцу дня,

К блеску его девяти лучей,

Чтобы в Среднем мире,

На милой земле,

На четырех могучих столбах

Изобильный свой я устроила дом

И зажгла священный очаг!

Эй, владеющий

Серо-стальным конем,

Кюн Дьирибинэ,

Старший мой брат!

Ты к чему прислушиваешься, дорогой?

Почему так тяжко вздыхаешь ты?

А у меня

Приметы дурны…

Не к добру

Мои страшные сны.

Знаешь, что сегодня приснилось мне?

Будто летающий над землей

Выше изгороди столбовой

На Мотыльково-белом коне

Юрюнг Уолан,

Возлюбленный мой

Убит…

Длинные кости его

В осколки сокрушены…

Проснулась — и плачу я,

Плачу без конца…

Видно, больше я никогда

Не увижу его лица.

Неужель для того

Такой красотой

Мать-земля одарила меня,

Чтобы гибли из-за моей красоты

Лучшие люди айыы?

Неужель моя красота

Для того была создана,

Чтобы в прах превратились из-за нее

Племена уранхай-саха.

О горе! О горе мне! —

Словно песня белого журавля,

В подземелье голос

Звучно звенел:

Это плакала в заточеньи своем

Светозарная

Туйаарыма Куо.

Могучий Нюргун Боотур

Голос ее узнал.

Этот голос сквозь поры тела его

Болью в сердце ему проникал.

Успокойся, голубка моя,

Не плачь!

Ты для того создана,

Чтобы род прославить людской,

Ты для того рождена,

Чтобы размножился род

Уранхай-саха!

О том, что спустился

В подземный мир

Владеющий Вороным конем,

Стоя рожденным

На грани небес,

Сам Стремительный

Нюргун Боотур,

Что он, пробежав

По свежим следам

Вора Уот Усутаакы,

Вверх лицом его повалив,

Может быть, в этот час

Булатным мечом

Брюхо распарывает ему —

Вот об этом

Илбис Кыыса,

Свирепая тетка моя,

Кружась над моей головой,

Пронзительно пела мне.

О том, что Нюргун Боотур,

Мерзлую тропу протоптав,

Настиг Уот Усутаакы

И крепко его схватил

За шелковую узду —

Об этом Осол Уола,

Воинственный дядя мой,

Над моей головою

Вопил, орал

Тридцать суток тому назад…

Это правда,

Этому верь!

Как вода в лохани берестяной,

Всколебался весь Нижний мир;

Из-за толстого свода его

Слышался гул и гром,

Оттого, что в самом

Средоточьи своем

Зашатался и задрожал

Бедственный Средний мир…

Видно, где-то там, вдалеке,

Тридцать ревущих дней,

Тридцать грохочущих дней

Великая битва шла,

Великим пылала огнем.

Этот гул и гром,

Что шатал весь дом,

Как свирепой бури разгул,

Недаром до нас долетал;

Неспроста это все,

Неспроста!

Летающий над землей

Выше изгороди столбовой

На Мотыльково-белом коне

Юноша Юрюнг Уолан —

Возлюбленный твой,

Если даже погиб,

Он не умер —

Он крепко спит…

В изумленьи однажды проснется он,

Воспрянет — снова живой.

Жаворонок среброгрудый мой,

Златогрудая синичка моя,

Не убивайся, не плачь!

От тяжелых вздохов и слез

Тяжелым станет дыханье твое…

Из-за стонов твоих и слез

Изверится в тебе

Изливающая благодать,

Сияющая Иэйэхсит! —

Так успокаивающие слова,

Утешающие слова,

Как серебряного колокольчика звон,

У пленницы прозвенели в ушах

И замерли в тишине.

Вскормленная духом тьмы,

Что для трех преисподних

Хохочущих бездн

Тяжелые засовы ковал

Из семидесяти железных полос,

Дородная, как дитя,

Рожденное в богатырской семье,

Медная баба

Дьэс Эмэгэт,

Отбрасывая за щеколдой щеколду

Трех гремящих от хохота пропастей,

Разбрасывая синий огонь,

Подпрыгивая,

Вертясь,

Мельтеша,

Песню свою завела.

Эхээ! Эхээ!

Это я сама!

Ух, как хорошо

Раскружилась я,

Ух, как здорово

Всполошилась я!

Все засовы с толстых дверей

Трех грохочущих пропастей

С треском, лязгом сбросила я,

Распахнула за дверью дверь,

И теперь —

Хэхэкаю,

Бэбэкаю.

Вернусь, кружусь,

Пляшу, мельтешу,

Песню пою,

Просеваю слова…

Ух! Бедовая, медная голова!

Ух! Победная моя голова!

Эхээ! Эхээ!

Эхээ! Эхээ!

Слух прошел, что сам

Припожаловал к нам,

Провалился к нам

В преисподний мир

Прославленный богатырь,

С поводьями за спиной,

Словно бык, до сих пор

Не впряженный в ярмо,

Стремительный Нюргун Боотур.

Как дошел до моих ушей

Грузный топот его ступней,

Гул тяжелый его шагов,

Дрогнуло медное сердце мое,

Помутились мысли мои…

Эх, пропала моя душа!

Ни покупки, ни барыша!

Тетушка беленькая моя,

Тетерочка

Туйаарыма Куо,

Чтоб не выйти тебе вовек,

Чтоб не вырваться никогда

Из пропасти,

Из бездонной мглы,

Из-под нёба, что поглотило тебя,

Из утробы трех пропастей!

Чтоб вовек тебе детей не рожать,

Чтоб вовек тебе счастья не знать!

Юрюнг Уолана

Тебе не видать!

Тут в чулане тебе

Сидеть, пропадать!

Девять пестрокрылых моих журавлей,

Девять милых моих журавлей

В темный нюкэн,

В бездонный нюкэн,

Курлычат — летят,

Крылами свистят!

Восемь белозобых моих гагар,

Восемь большеголовых гагар

«Кюллюр-халлыр» кричат,

В подземный мир

Спешат, летят!.. —

Так напевая,

Вихрем мелькая,

Медная баба

Дьэс Эмэгэт,

Треща сверчком,

Крутясь волчком,

Искры синие рассыпая,

То раскатисто хохоча,

То по-медвежьи ворча,

Уменьшаясь, тускнея, вдруг

Покатилась в темень,

В глухой уголок

И погасла, как уголек.

Слыша такие слова, богатырь

Средней земли

Медлить не мог.

По кровавой кованой лестнице вниз,

В горловину

Ринулся он.

Заржавленные ступени

С грохотом пересчитал,

Пережабину поворотов крутых

Опрометью миновал.

А когда до самого низа дошел,

Осмотрелся и увидал

Темное в глубине

Огромное дома нутро,

Где просторно вихрю летать,

Где привольно ветру гулять.

Посредине

Сумрачного, как пещера,

О тридцати боковухах жилья,

В средоточии пространном его

Высился огромный утес.

Вырублена была

В том утесе

Просторная печь,

А в печи бушевал огонь,

Деревья горели, треща.

По левую сторону

В том жилье,

Дверью на ржавых петлях скрипя,

Провалом зиял железный чулан,

Что спальней хозяина был.

К косякам чулана того

Прикованные на цепях,

В колодках заклепанных,

В кандалах

Стояли Кюн Дьирибинэ-богатырь,

Владеющий Серо-стальным конем,

И, как солнце, блистающая лицом,

Прекрасная Туйаарыма Куо.

Тут посмотрел Нюргун,

Думая, какова же она?

Посмотрел на блистающую лицом,

Трепетную звонкой душой,

Как жаворонок в небесах,

Посмотрел на прекрасную дочь

Источника солнцерожденных племен —

Милосердного рода айыы-аймага

С поводьями за спиной;

Посмотрел

На прославленную в трех мирах

Синичку златогрудую ту,

Дорогую доченьку

Рода айыы,

Что живет с поводьями на хребте,

Поддерживаемый силой небес.

И увидел Нюргун Боотур

Невиданную красоту,

Неслыханную красоту,

Несказанную красоту.

Золотые ланиты ее

Рдеют, как заходящее солнце

На вечерней тихой заре.

Белеет ее лицо,

Как белое восходящее солнце

На утренней заре.

Просвечивает сквозь меха одежд

Лучистое тело ее;

Сквозь нежное тело ее

Стройные кости видны;

Видно сквозь тонкие кости ее,

Как играет, переливается в них

Желтый мозг золотой.

Черные, длинные брови ее,

Будто черные с серебром

Камчатские соболя.

Как из ости соболя-одинца

Подобранные,

Ресницы ее —

Синие — блестят.

Черные, сверкающие глаза

Прищуривает она.

Светлая улыбка ее,

Как весенняя степь в цвету…

А порой

Глаза округлив,

Как пламенем блеснет;

Белая шея у ней стройна;

Гордо, как белый стерх,

Голову держит она;

Как у лебедя на весенней воде,

Плавны все движенья ее.

Поступь у ней легка,

Тихая речь сладка;

Слово ее, словно песня, звучит.

Красивые губы ее

Красны, как ягодный сок.

Слово молвит,

Чуть приоткроет рот —

Ровными зубами блеснет.

Румянец на нежных ее щеках

Огненно-красных лисиц красней.

Черная волнистая коса у ней

В девять маховых саженей.

Такова она —

В трех мирах

Прославленная красотой.

Во всех краях,

На всех путях,

Все, чье сердце бьется в груди,

Услыхав о такой красоте,

Поневоле стремились к ней.

Величайшие богатыри

Населяющих мир племен

Подымались и шли в поход —

Состязаться из-за нее.

Вот как Нюргун предстала та

Несказанная красота —

Светлая духом,

Смелая сердцем,

Лучшая девушка

В трех мирах.

Словно рассвет

Весеннего дня,

Блистая, стояла она;

Словно ясный свет

Осеннего дня,

Все вокруг озаряя,

Стояла она.

Когда богатырь

Срединной земли,

Играющий головою своей, —

В правой руке держа

Прямой сверкающий меч,

Чье пойло — черная кровь,

В левой руке держа

Рогатину боевую свою, —

Когда он вошел

С открытым лицом,

Что вспыхивало серным огнем,

С глазами, из-под густых бровей

Сыплющими

Синим огнем,

Не сидеть же им было,

Не горевать.

Кожу лба от страха

В складки собрав,

Всем телом трепеща,

Разом вскочили они,

Оковами загремев;

Пред Нюргуном Боотуром

Встали они,

Поклонились

Трем его темным теням,

Славному богатырю

Радостно сказали они.

Великому исполину айыы,

Защитнику средней земли, —

Уруй-айхал!

Уруй-айхал!

Призванный защитить

Рожденных с поводьями на хребте

Людей айыы-аймага,

Посланный оградить

От напастей

Солнечный род

С поводьями на спине,

Наконец, ты явился к нам,

Владеющий Вороным конем,

Стоя рожденным

На грани небес,

Стремительный

Нюргун Боотур,

Старший наш

Прославленный брат!

Высокому имени твоему,

Высокой славе твоей,

Трем твоим темным теням,

Сгибая свой

Хребет становой,

Кланяемся мы!

Дух-владыка

Немерянной глубины

Ледовитого моря

Муус-Кудулу,

Своевольный

Уот Усутаакы,

Безнаказанно до сих пор

Верхнего мира

Лучших людей,

Величайших богатырей

Хватал, похищал,

Во прах обращал.

Огневым арканом своим

Он захлестывал их —

Одного за другим.

В бездонную темницу свою,

Где, лязгая и гремя,

Защелкиваются затворы дверей,

Бросал одного за другим.

Знать, владыки судьбы

В небесах предрекли,

Чтоб человеческие племена

Стерты были

С лица земли…

Знать, родились мы для того,

Чтоб из племени уранхай-саха

Не осталось никого.

Не надеялись больше мы

К белому солнцу глаза поднять!

Изобильную

Желтую благодать

Среднего мира —

Цветущей земли

Мы не надеялись увидать!

Так в печаль глубокую впали мы,

Так вот плакали,

Горевали мы…

А теперь,

Когда ты явился к нам,

Будто с неба

Свалился к нам,

Нам легко,

Просторно дышать!

Мы оба полны надеждой живой

Снова жить на земле родной!

Мы оба перед тобой

Колени рады склонить!

Восемьдесят и восемь раз

Ускользающий лиходей,

Девяносто и девять раз —

Оборотень,

Чародей,

Исполин-адьарай,

Исполненный сил,

Видно, непобедим.

Никому не даст он свернуть в бою

Закомелистую шею свою!

Если мы все сообща

Навалимся на него,

Если возьмемся все сообща

Закручивать шею его —

Может быть, тогда

Одолеем мы

Одноглазого сына тьмы…

Если ты не сломишь его,

Кто же к нам придет?

Кто из пропасти выведет нас,

Чтобы снова солнце увидели мы,

Чтобы снова ожили мы?

Ты сможешь ли

На нем раздробить

Восьмислойную стальную броню?

Ты сможешь ли

Мечом разрубить

Девятислойную литую броню?

Ты силен ли — десницей своей

У чудовища в дюжей спине

Становую жилу его,

Боевую жилу его разорвать?

Неоткуда нам помощи ждать!

Не от кого пощады ждать!

Ты получше с силами соберись,

Освободи от цепей

Сорок и четырех

Пленных богатырей.

Как подымемся мы,

Да как поднапрем…

Или вместе

С честью умрем,

Иль железный этот дом разнесем,

Заколдованные двери его,

Гулкие затворы его

Вдребезги разобьем.

Или все тогда мы выйдем на свет,

Или вместе все пропадем! —

Так у Нюргуна совета прося,

Владеющий Серо-стальным конем

Кюн Дьирибинэ-богатырь,

Кланяясь, говорил.

Видно — не по нраву пришлись,

Видно — до сердца не дошли

Нюргун Боотуру эти слова.

Словно лиственница,

Распрямился он

Во весь исполинский рост.

Голосом громовым своим

Он ответное слово сказал,

Словно песню, в ответ пропел.

Посмотрите-ка на него!

Послушайте-ка его,

Что придумал он, что он сказал?

Я пришел в погибельный Нижний мир,

Чтоб из плена освободить,

Чтобы вывести к жизни

На свет

Светоносных людей

Айыы-аймага!

Я пришел сюда,

Чтобы защитить

Всех живущих в мире людей!

И поэтому —

Пусть один я умру!

Пусть один я паду в бою!

Лучше уж мне одному пропасть,

Чем напрасно губить людей,

Томящихся в темноте

Трех гремящих

От хохота пропастей,

В заколдованной западне

Трех бездонных Нижних миров!

Лучше погибнуть мне одному,

Чем погубить остальных —

Несчастных

Не видящих света людей,

У которых и так

Прервется вот-вот

Слабый последний вздох…

Одинокий птенец

Проклюется, иль нет?

Одному и смерть не страшна!

Или всех вас отсюда

На свет уведу,

Или пусть

Один — за всех пропаду!

Ты — избранная в роду

Солнцерожденных людей

С поводьями за спиной,

Жаворонок заревой,

Синичка с грудкою золотой;

Светлая мыслью,

Смелая духом

Светозарная Туйаарыма Куо,

Выращенная в неге, в любви

Благородными матерью и отцом,

Говорившими о тебе:

Зеница нашего ока — она!

Белых наших зубов она —

Розовая десна!

Чтобы копоть с чистых небес

Не омрачила твою красоту,

Они в собольи меха

Укутывали тебя;

Чтобы пыль с лучезарных небес

Не запылила твою красоту,

Мехом рыси

Они укрывали тебя…

И расцвела, и прославилась ты,

Единственной наречена

Среди тридцати шести

Племен уранхай-саха.

Услыхав о твоей красоте,

Со склонов гремящих Верхнего мира

На лоно средней земли

Гурьбою двинулись богатыри

И страшные бедствия произошли…

А из пропасти Нижнего мира

Вышли сонмища богатырей;

И горе на Средний мир

Обрушилось, как гора…

Разгулялась, как буря,

Беда по земле…

Длинные, толстые кости

Лучших богатырей

Переломаны, сокрушены,

Их короткие тонкие кости,

Как ледяная шуга,

В осколки превращены.

А когда из мира исчезла ты,

По свежим твоим следам,

В нелюдимой пустыне

По мерзлым следам —

Помчался тебя спасать

Летающий над землей

На Мотыльково-белом коне

Юрюнг Уолан — младший мой брат,

Дорогое дитя мое.

Залетел он в пропасть сюда,

И попал в беду,

И пропал.

Высокое темя его

Проломлено… разбиты виски.

Изранено мощное тело его,

Разорвана толстая кожа его,

Черная кровь его пролита,

Могучие, длинные кости его

Сломаны, сокрушены,

Короткие, тонкие кости его

В осколки превращены.

Из высокой страны,

Из далекой страны,

С песнею боевой,

Словно перьями маховыми орла

Оперенная трижды стрела,

Я прилетел сюда.

Не знавший усталости никогда,

Неужель теперь я устал?

Тридцать дней и ночей

Боролся я

В поединке с Уот Усутаакы,

Но могучего не победил,

Исполина железного не сломил.

Даже не почувствовал я,

Что противник мой ослабел.

Он мне верхнею силой

Не уступил,

Дух свирепый его не померк.

В преисподнем мире

В чужой стороне,

Встретился, наконец,

Ратоборец, равный силою мне.

Мы в бою с ним насмерть сошлись,

И ничто нас не разведет,

Покамест один из нас

Гибель свою не найдет.

Ты, красавица

Туйаарыма Куо,

Если впрямь тебе суждено

Воротиться в солнечный Средний мир,

Поселиться на милой земле,

Где долины в дымке синеют,

Где луговины весь год зеленеют,

Где каймак белеет,

Как солончак,

По колена коню-бегуну,

Где земля изобильем желтым полна

По колена коню-скакуну;

Если впрямь твой удел, сестра,

Воротиться в средний солнечный мир,

Женщиной-матерью стать —

Вот тогда-то я одолею его,

Вот тогда-то я повалю

Великого богатыря —

Уот Усутаакы!

Могучую клетку грудную его

Стальным мечом разрублю,

Становую жилу ему разорву

И мокрой от крови рукой,

Железной своей рукой

Вырву черную печень его,

Многожильное сердце его!

Слушай, девушка —

Туйаарыма Куо,

Как только увидишь ты

Похитителя своего,

Ты скажи ему обо мне,

Ты пожалуйся ему на меня:

Что, мол, Нюргун Боотур

Приходил,

Расправою угрожал…

«За то, что ты погубил

Брата возлюбленного его,

Бывшего жениха моего,

Юрюнг Уолана-богатыря,

За то, что будто бы я сама

Заманила его в западню,

Угрожал он в рабыню меня превратить,

Чтобы я убирала за ним

Чудовищные изверженья его!

А тебя,

Властелина подземных сил,

Он так позорил,

Так поносил!

Говорил:

Как по темени тресну я

Вора Уот Усутаакы, —

Расколется у него голова!

Говорил, что руки и ноги твои

От тела он оторвет,

Что вытянет жилы он из тебя,

Отрежет уши твои,

В раба тебя превратит…

Называл тебя шелудивым псом,

Насмехался Нюргун над тобой;

Да еще напоследок сказал,

Что тебя оседлает он,

Будет тебя гонять, как коня,

На излучине девяти дорог,

Что сделает он тебя

Подъяремным своим волом…»

Так, жалуясь на меня,

Ты его

До красного каления доведи,

Криком и плачем своим

Ты его

До белого каления доведи.

Но когда здесь бой начнется у нас,

Ты в углу где-нибудь затаись,

Чтоб тебя ненароком я

Не задел оружьем своим! —

Дочь прекрасная

Серопятнистой земли,

Светлая Туйаарыма Куо

Поклонилась радостно богатырю,

Позабыв мученья свои,

И пропела ему в ответ.

В пропасти обуянные тьмой,

Просветлели думы мои.

Всем разумом я согласна с тобой,

Всем сердцем согласна с тобой!

Пусть на могучих плечах твоих

Победа к нам прилетит!

Пусть над головою твоей

Солнце нам заблестит!

Но неужель я разлучена —

Навеки — с избранным другом моим,

От века назначенным для меня

Матерью Иэйэхсит?

Иль я в чем грешна?

Иль на мне вина,

Что из-за моей красоты

Пали в боях,

Растоптаны в прах

Лучшие богатыри

Трех племен уранхай-саха?

Неужель за это меня обвинил,

Неужели определил

Грозный Дьылга Тойон —

Вечно мне о друге тужить,

Вечно в этой пропасти жить? —

Так говоря,

Горевала она —

Светозарная Туйаарыма Куо.

По серебряным ланитам ее

Из темных, мерцающих глаз,

С длинных ее ресниц

Слезы побежали, блестя,

Словно русские жемчуга.

Не плачь, дорогая сестра!

Плачем не оживишь,

Слезами к жизни не возвратишь

Умерших, чей свет померк…

Но все ж почудилось мне,

Что у брата милого моего —

Юрюнг Уолана,

Погибшего здесь,

Подымается медленно грудь,

Будто медленно дышит он.

И еще показалось мне —

Дрогнули ресницы его,

Будто в смертном глубоком сне

Хочет он глаза разомкнуть.

Если в бою врага повалю,

Если я его истреблю,

Мы сумеем мертвого оживить,

Спящего разбудить!

Ну, а ты, дорогая сестра,

Горлинка Туйаарыма Куо,

Когда придет сюда адьарай

В силе восьмидесяти восьми

Несокрушимых чар,

Девяноста и девяти

Неуловимых чар,

Когда прилетит сюда

Уот Усутаакы —

Ты плачь, вопи,

Рыдай, кричи,

Чтобы дрогнули все суставы его,

Чтобы сердце его потряслось

Жалостью,

Состраданьем к тебе,

Желаньем твоей любви…

Чтобы он смягчился душой,

Чтобы он предстал пред тобой

В истинном виде своем.

Тогда бы я расправился с ним!

Я развеял бы,

Словно воздух густой,

Восемьдесят восемь обманов его,

Девяносто девять

Чар колдовских!

Если б насмерть его

Я сумел уложить,

Ты вернулась бы в Средний мир,

В золотое свое гнездо,

Родила бы детей

Со счастливой судьбой,

Стала бы хозяйкой-хотун

В изобильном светлом дому! —

Так промолвив,

Нюргун Боотур

Закружился как вихрь,

Рассыпался в прах,

Заклубился, как синий дым,

Превратился в туман, в росу,

И растаял, как не бывал…

Белолицая Туйаарыма Куо

Не ведала до сих пор,

Не ведала она никогда

Среди окружавших людей

Умения так колдовать,

Неведомо куда исчезать…

Кюн Дьирибинэ-богатырь,

Несказанною радостью обуян,

Трижды поклонился вослед

Исполину средней земли,

Превратившемуся в туман.

Уруй-уруй!!!

Уруй-уруй!!!

Пусть яростная тетка твоя —

Свирепая Илбис Кыыса,

Исступленно запляшет, вопя,

Закружится над тобой!

Пусть грозный Осол Уола,

Рея над головою твоей,

Заревет,

Затянет песню войны!

Пусть вырастет

Твое торжество!

Пусть возвысится

Счастье твое

Над поверженным

Ненавистным врагом!

Имя саха

Не запятнай!

Род уранхай

Вовек прославляй!

Горлинка дорогая моя,

Светозарная

Туйаарыма Куо!

Говорили в прежние времена,

Что великий наш богатырь

С малолетства обучен был

Старшею сестрою своей,

Шаманкой Айыы Умсуур,

Всем восьмидесяти восьми

Чарованиям колдовским,

Девяноста и девяти

Заклинаниям

Трех великих миров!

Радостью великой

Радуюсь я!

Он пришел —

Избавитель наш!

Он пришел,

Чтобы племя саха

Горя не знало впредь,

Чтобы народ уранхай-саха

Не выродился, не пропал!

Предуказанный нам,

Предназначенный нам

Айыы Тойоном самим,

Средней земли богатырь,

Жертвующий за нас головой —

Вот каков Нюргун Боотур,

Как солнце, блистающий человек!

Только он и может один

Грудь о грудь

Сразиться с могучим врагом.

Исполин Нюргун Боотур —

Трехконечный,

Трехгранный он,

Как разящая острога,

Страха не знающий человек!

Я скажу: шестигранный он,

Блистающий человек!

Пышут синие языки огня

От грозного лика его.

Искры сыплются,

Как из кремня,

От суровых его бровей.

Вот какой он —

Наш дорогой Нюргун! —

Так рассказывал радостно,

Так говорил

Кюн Дьирибинэ-богатырь.