О маленьких волшебниках и Петькиных друзьях

Глава пятнадцатая Так что же вчера было?

И пошёл перед Петькиными закрытыми глазами его вчерашний день.

Вон Мишка во дворе мороженое ест и пальцы облизывает. Съел, задрал голову, стаканчик к губам приставил и по картонному дну барабанит, может, ещё одна белая липкая капелька в рот скатится. Потом взял и бросил стаканчик на тротуар и деревянную палочку-ложечку тоже. А вокруг чисто-чисто: тётя Даша каждое утро двор метёт. Около подъезда урна стоит — зелёный железный кошель на подставке.

«Ах это Присмотрись и Разглядика к аккуратности меня приучают, — с раздражением думает Петька, — а зачем? Я и так знаю, что стаканчики от мороженого надо в урну бросать».

— Не отвлекайся, Петя, — одёрнул его Присмотрись, — смотри дальше. Это мы тебе ещё не самое главное показываем.

«А что там может быть главное?» — только подумал Петька и вздрогнул от неожиданности, увидав… самого себя.

Вот он сам с улицы вошёл во двор. В руках у него тоже мороженое.

«Куда же я стаканчик дел? — с тревогой думает Петька, — не помню».

Вот он, как Мишка, приставил стаканчик к губам, задрал голову и пальцами по дну барабанит, когда последняя липкая капелька в рот скатится.

«Ну бросай же скорей, — торопит сегодняшний Петька вчерашнего, — вон урна под носом, ну!»

Петька будто услышал, о чём его просят, швырнул стаканчик, но прямо на тротуар и вошёл в свой подъезд.

Петьке сейчас захотелось вскочить, догнать самого себя и дать хорошего тумака. Но ведь прожитый день уже ничем нельзя изменить. Он таким останется навсегда.

«Больше никогда ничего не брошу на тротуар», — убеждённо решил Петька и тут же услышал, как в ответ на его мысли негромко и весело рассмеялся знакомый девчачий голосок.

Но вот вчерашний Петька вышел на балкон. Правое плечо ниже левого, потому что в руке ведро с водой. Еле-еле поднял, плюх в один ящик. Руке легче стало. Плюх — во второй. Плюх, плюх — в третий, четвёртый. Ведро пустое. И, довольный, скрылся в комнате.

Петька даже загордился собой, пускай зелёные человечки посмотрят, до чего он быстрый, ловкий и умелый.

Но вдруг он увидел, как вода, переполнившая ящики, вместе с землёй поплыла по отремонтированной розовой стене и полилась на тротуар. Дом «заплакал» грязными, мутными слезами.

Чтобы не видеть всего этого, Петька открыл глаза.

Вчерашний день сразу кончился. Присмотрись и Разглядика стояли на камнях и внимательно глядели на него. Петька виновато опустил голову и по привычке хотел было сказать «я больше не буду», но Присмотрись успел опередить его;

— Смотри, Петя, дальше. Ведь и это ещё не самое главное.

Петька притих и покорно закрыл глаза.

Он сейчас же увидел бабушку. Свою бабушку, мамину маму, ту самую, которую знают и уважают все ребята.

Петьку сразу насторожило бабушкино лицо. Оно было какое-то… странное. То ли растерянное, то ли расстроенное, сразу и не поймёшь. Вчера он этого не заметил. Бабушка прошла мимо своего подъезда и остановилась около ребят. Он сам в это время уже стоял вместе со всеми.

Тут с улицы появилась Ксюшка. Она, видно, шла из магазина, потому что держала авоську с хлебом. Буханка целая и один батон, у которого угол обгрызан. Ксюша тоже остановилась, но поодаль.

— Вы не знаете, кто это сделал? — громко спросила бабушка.

Бабушка умеет так говорить, тихо-тихо, а слышат буквально всё, потому что другие разговоры в это время обычно смолкают.

Бабушка задала свой вопрос и показала на клумбу в стороне от забора.

Клумба была разорена.

У жёлтого георгина половина куста беспомощно висела, касаясь макушкой земли. А на соседнем кусте торчали к небу пустые, ободранные палки стеблей. И даже неизвестно, какие были на нём цветы. Настурции и анютины глазки жестоко втоптаны в почву, смешанную с белыми ресничками маргариток.

— Так кто же всё-таки это сделал? — ещё тише повторила бабушка.

Ребята переглянулись. А Ксюшка и Олег почему-то, не отрываясь, смотрели друг на друга.

Тут все услышали, как монотонно и занудливо над кем-то ноет комар.

Как-то в Петькином классе на перемене пропала трёхцветная шариковая ручка, которую учитель оставил на столе. Тогда тоже казалось, что тишина не кончится никогда в жизни. Каждый чувствовал, что могут подумать и на него, и от этой мысли вдруг начинал краснеть. А краска, казалось, уличала в нечестности и от этого разгоралась всё больше и больше. То страшное ощущение запомнилось навсегда.

Так и сейчас ребята стояли у клумбы, молчали и чувствовали, как между ними вырастало недоверие друг к другу. Казалось, ещё немножко и молчание обрушится громом. Но тут Мишка задумчиво произнёс:

— Из нас никто не мог. Это кто-нибудь чужой.

— Безобразие, — подхватил Олег, — мы копали, сажали, а кто-то взял и надругался.

Стало немного легче: прервалось молчание, появилась надежда, что Олег во всём разберётся и кончится эта неприятная подозрительность. Олег всегда приходит на помощь в трудную минуту.

А бабушка, будто между прочим, сказала:

— Ну положим, ты сам не копал и не сажал.

Голубые Олеговы глаза стали просто синими. Он улыбнулся своей артистической улыбкой и спокойно ответил:

— Вы же знаете, Зоя Иванна, что я в то время был очень занят.

— Ах, прости, прости, — спохватилась бабушка, — я ведь и забыла, что именно тогда ты работал над своим стихотворением, которое потом было напечатано.

— Встретился бы мне сейчас этот подлец… — снова начал Олег и не докончил фразу. — Сидит, небось, на базаре и наши цветы за трёшку продаёт…

— А может, это всё-таки кто-то из нас? — неожиданно прозвучал голос Ксюшки.

Ребята возмущённо загалдели. А бабушка, прищурившись, оглядела их и громко сказала:

— Сейчас мне некогда: завтра экзамен, ещё целую тему повторять. А как сдам, устроим собрание и попытаемся найти виновника.

Она подняла свою сумку, до отказа набитую книгами, и ушла в дом.

Ребята стоят и какую-то неловкость чувствуют, с ноги на ногу переминаются, словами перекидываются, вроде бы не знают, куда им девать себя. Будто все их дела сразу кончились.

— А этот георгин я посадил, — задумчиво сказал Мишка, указывая на ободранный куст. — Самый красивый был.

— А я тозе садил малгалитки, — картаво пролепетал маленький мальчонка в полосатых трусах. — И поливал. У меня лейка есть с дылочками, как в душе.

— Интересно, кто же тут всё-таки нахозяйничал? — не унимался Мишка.

— Разберёмся, — ответил Олег и направился в дом.

— Я знаю, кто нахозяйничал!

Все повернулись к Ксюшке. А она стоит поодаль в своём красном платье, в авоське хлеб держит.

— Кто же? — спрашивает у неё Олег громким голосом.

— Это ты сам сделал, — так же громко говорит девчонка, и от движения губ на лице у неё шевелятся коричневые веснушки.

Теперь все поворачиваются к Олегу.

— Я? — пожимает он плечами.

Все снова глядят на Ксюшку. Она подходит ближе.

— Правда. Я сама видела. Не верите? — и начинает волноваться. — Опять не верите мне?

Олег усмехнулся:

— Почему же? Поверят, если сумеешь убедить.

Ребята одобрительно зашевелились.

Ксюшкино лицо розовеет. Она напряжённо молчит, видимо, не знает, как суметь доказать.

— Может, ещё кто-нибудь с тобой был, видел, как я разорял клумбу? — помогает Ксюшке Олег.

— Нет, — простодушно мотает она головой, — никто. Одна я.

Олег снова пожимает плечами и разводит руки в стороны.

Ксюшка переступает с ноги на ногу.

— Я летом на балконе сплю, — начинает она рассказывать, — а сегодня замёрзла, проснулась рано, ещё тётя Даша не подметала, смотрю, ты ходишь по клумбе, цветы рвёшь. Увидел меня, испугался и говоришь: «Хочешь, я тебе букет нарву?» А зачем мне ворованный букет? Тогда ты поднял с земли удочки, ты же с рыбалки шёл, погрозил кулаком и говоришь: «Смотри, если пожалуешься, жить не захочешь».

Олег медленно подходит к девчонке.

— Всё? — улыбаясь спрашивает он.

— Всё, — отвечает Ксюшка.

— Я так и сказал «жить не захочешь»? — переспрашивает Петькин закадычный друг и смотрит Ксюшке прямо в самые зрачки, будто прицеливается.

— Так и сказал, — не отводит глаз Ксюшка.

Ребята неподвижно молчат.

— Ты, значит, такая смелая, что не побоялась?

В голосе Олега насмешка.

— Не побоялась!

— Гм, или я забывать стал на старости лет, — весело заявил Олег, — вы, ребята, не помните, какой тут храбрец в красном платье вчера визжал на весь двор с перепугу?

Ребята помнили, но хмуро молчали. Только маленький мальчишка в полосатых трусах картаво сказал:

— А я клысов не боюсь.

Ксюшка не произносила ни звука, только хлопала ресницами. Лицо Олега вмиг стало серьёзным.

— Смех смехом, — строго сказал он, — но меня обвинили. — Он кивнул на клумбу, потом на Ксюшку. — Она говорит, это я сделал, я говорю, что не я, хотя я действительно на рыбалке был. Кто из нас прав, неизвестно: свидетелей нет. Но я хочу у вас, ребята, спросить: вы давно знаете эту гражданку?

Олег посмотрел на каждого из мальчишек. Пауза затянулась.

— А как её у нас во дворе зовут? — старался победить молчание Олег.

Опять никто не ответил.

— Я не думал, что у вас девчачья память, — насмешливо кольнул он ребят.

Тогда кто-то неуверенно произнёс:

— Ксюшка-врушка рыжая лягушка.

— Почему же её врушкой зовут?

— Потому что врёт на каждом шагу, — ответил тот же неуверенный голос.

Ксюшка хотела что-то сказать, но не сказала и лишь облизала сухие губы.

— Задам ещё один вопрос. Я сам хоть раз когда-нибудь соврал вам?

И уже несколько голосов ответили «нет».

— Мне больше нечего сказать. Решайте, кто прав, кто виноват.

Ребята дружно зашумели. Ксюшка попятилась.

— Кто же всё-таки разорил? — спросил Петька.

Олег прищурился и вздохнул.

— Я знаю кто, но не скажу.

Ребята притихли.

— Знаешь и не говоришь? — удивился Мишка.

— Я не хотел говорить при Зое Иванне, чтобы вы меня ябедой не считали.

— Почему же потом не сказал?

— Потом я надеялся, что у того человека есть совесть, и он сам сознаётся. Но я ошибся насчёт совести.

— Так теперь скажи.

— Теперь тем более не скажу. Не могу. Нехорошо получится, будто я в отместку… В общем, ладно, завтра разберёмся.

Олег решительно направился в свой подъезд.

— Ксюшка разорила, да? — вдруг сообразил Петька.

Олег не ответил ему, но остановился.

А ребята уже поняли: клумбу разорила Ксюшка, и толпой стали двигаться на неё.

— Я? — сухими губами произнесла девчонка. — Да вы что?

— Не ври, кто тебе верит?

— Когда я врала? Кому? — чуть не плача воскликнула Ксюшка.

— Ты вчера сказала, что познакомилась с Бабой-Ягой.

— Так правда познакомилась!

— В тридевятом царстве?

— Не в царстве, а в магазине! В спортивном!

Ребята засмеялись.

— Что покупала себе Баба-Яга? — съязвил кто-то.

— Кеды, — простодушно ответила Ксюшка, — сорок первый размер.

— Как же она тебе представилась? Как её по имени-отчеству?

— Феликс Матвеич.

— Хи-хи-хи…

— Ха-ха-ха…

— Хо-хо-хо…

С каждым вопросом и ответом хохот становился всё сильней.

Олег не участвовал в разговоре. Он только слушал, засунув руки в карманы и покачиваясь с носков на пятки, с пяток на носки.

Ксюшкины глаза блеснули злым зелёным огоньком.

— Не верите, да? Не верите?

— Верим! — крикнул Петька и щёлкнул Ксюшку по носу.

Ксюшкино треугольное личико сжалось, блеснули слёзы.

— Хотите, — у неё перехватило дыхание, — хотите честное пионерское дам?

Ребята перестали смеяться, затихли. Тут Олег бросил покачиваться, шагнул к девчонке, взял её за плечо и сказал негромко:

— Врать, — ври, не запрещаем, но честного пионерского не марай. Поняла? Оно — честное и пионерское!

Олег будто красным карандашом выделил каждый слог последней фразы и отошёл в сторону.

Ксюшка потрясённо молчала. А ребята засвистели, загоготали и снова двинулись к ней. Петька с Мишкой — впереди всех. Только Олег в сторонке стоит. Подошли. Картавый мальчонка за платье её потянул.

А Ксюшка будто окаменела. Глаза у неё открыты, но непонятно, куда смотрят. Словно — никуда. И лицо теперь белое-белое, как воротничок на платье.

Ребята стоят и тронуть её не решаются. Повернулась Ксюшка, и пошла. Медленно-медленно, как будто спокойными шагами. И ребята перед ней расступились.

«Может, не она разорила?» — мелькнуло у сегодняшнего Петьки, и он напряжённо продолжал смотреть дальше.

Мальчишки растекаются, кто куда. Олег домой через окно полез, потому что живёт на первом этаже. Мишка в двери пошёл, хоть его квартира через стенку от Олеговой, но ему трудно лазить: вес всё-таки.

— Открой глаза! — вдруг повелительно сказал Присмотрись.

Петька открыл. Вчерашнего дня не стало.

— Зачем? А дальше? Я же не досмотрел.

— Не торопись, сейчас досмотришь. Мы хотим тебя спросить, ты сильный человек?

— Не очень, — признался Петька, — Гришка Садоводов пятнадцать раз на турнике подтягивается, а я только девять. Пока.

— Мы не об этом. У тебя есть воля?

Петька замялся.

— Когда по телевизору футбол, я всё равно уроки учу. Правда, задачки тогда не получаются.

И он вздохнул.

— Так вот, Петя, то, что сейчас увидишь, ты должен воспринять мужественно. Скоро начнётся самое главное. Собери всю свою волю и закрой глаза.

Петька беспокойно поёрзал на месте и зажмурился.

Перед ним опять его двор. Во дворе только он сам стоит и ест кусок хлеба со своим любимым клубничным вареньем. Вдруг Петькино лицо делается таким испуганным, будто он утопил в Волге папин лодочный мотор. Петька роняет хлеб и удирает в подъезд.

А из кустов появляется Барбосыч, подходит к этому куску, обнюхивает его, потом внимательно смотрит на Петьку, спрашивая: «Можно мне его съесть?», осторожно поднимает кусок и проглатывает. Живот у Барбосыча впалый, и если бы не лохматая шерсть, наверно, на боках были бы видны рёбра. И Петька подумал: «Что ему сейчас этот кусок? Ему бы целую буханку да банку варенья».

Вдруг пёс повернул голову, ощетинился и зло оскалил зубы. Петька увидел Олега. Тот медленно подходил к собаке, протягивая ей кусок колбасы. У пса зашевелились ноздри, колбасный запах дразнил его, но Барбосыч стоял неподвижно, будто его чёрные лапы вросли в землю.

Вот рука с колбасой уже почти касается собачьей морды, но голодный пёс гордо отворачивается и идёт прочь, только на секунду замирает у разорённой клумбы, внимательно нюхая землю, остро смотрит на Олега и быстро покидает двор.

— Ну и катись! — кричит ему вслед Олег и скрывается в доме.

Петька выходит из подъезда и идёт за ним.

Вдруг сейчас Петькиной спине стало жарко, и он чуть было не открыл глаза. «Может быть, Олег был хозяином Барбосыча? — пронеслось в голове. — Может, это и есть то самое главное, о чём предупреждали его зелёные человечки?»

Но они почему-то ещё продолжают показывать двор. Вот клумба стала медленно подъезжать к нему, и Петька видит на земле след разорителя.

«Неужели у Ксюшки такие большие ноги?»

Петька растерянно улыбается и открывает глаза.

Присмотрись и Разглядика стоят на камнях, смотрят на него и сочувственно молчат. Петька перестаёт улыбаться.

«Может быть, мне показалось? Как хорошо ошибаться!» — мелькает в голове.

Вот перед ним опять клумба, но теперь не вся, а только то место, где отпечатан след. В желудке становится тоскливо и холодно, будто он только что проглотил большой кусок льда. Сомнения больше нет.

Это след Олега. Только у него на подошве такая заплатка.

Да, это был след Олега. Того самого Олега, который умеет так дрессировать собак, что они потом служат на границе. Того самого Олега, который вёл через Волгу катер. Того самого Олега, стихи которого были напечатаны в газете. Петькиного и Мишкиного закадычного друга.

Выходит — Олег врал? Значит — всё неправда? И собака? И катер? И стихи? И дружба?

Петька не помнит, то ли он молчал в это время, то ли кричал во весь голос. Всё было как в страшном бредовом сне, когда у человека высокая температура.

Петька лежал на земле, и ему казалось, что на него с грохотом падает какое-то красивое, сверкающее здание. Ему жалко это здание, потому что он сам его строил, и страшно, потому что обломки сейчас накроют его с головой.

Это был такой кошмар, какого он не испытывал ещё никогда в жизни.

Он даже не слышал слов, которые говорили ему зелёные человечки:

— Ничего, Петя, крепись! Тебе сейчас больно. Но это нужная боль. Это — ты выздоравливаешь. Разочарование в человеке всегда страшно. А ты всё это сумеешь пережить, потому что ты сильный.