Глава 3 Высший брак со смертью

В алхимии пробуждение растений (руд) через орошение водой также понималось как бракосочетание. Текст Комариоса продолжается следующими словами:

10. Каждому благоразумному из вас я говорю: когда вы помещаете растения, элементы и руды (камни) в надёжное место, они действительно кажутся очень красивыми, но они некрасивы, когда подвергаются огню. (Позже), когда они вберут сияние огня, вы увидите разницу между их собственным и божественным сиянием, так как их собственная красота и природа будут преобразованы в божественные. Это происходит потому, что они (адепты) питают их (растения) огнём так же, как утроба матери питает быстро растущего эмбриона. Но когда подходит нужное время, эмбрион рождается. Наше священное искусство (искусство алхимии) протекает подобным образом. Постоянно вздымающиеся приливы волн погружают их (тела) в преисподнюю или в могилу, в которой они лежат. Но когда могила откроется, они выйдут из царства Аида, как ребёнок из чрева матери. Когда адепты смотрят на эту красоту, как любящая мать смотрит на своего ребёнка, они ищут способы, с помощью которых они могли бы питать этого ребёнка (труп) в своём искусстве, т. е. воду вместо молока. Когда искусство станет подобным рождению и развитию ребёнка, т. е. полностью реализуется, вы познаете скрытую за печатями тайну.

11. Теперь я хочу объяснить вам, где находятся растения и элементы. Я начну с притчи (ainigma также означает «загадка»): идите к самому высокому горному месту в лесу, и там вы найдёте камень. Возьмите из этого камня мужской элемент (arsenikon) и идеально отбелите его (до божественной формы).[1] Затем взгляните на среднюю часть горы, ниже места пребывания маскулинного. Там находится феминное, которое радостно соединится с ним. Одна природа должна возрадоваться другой; в противном случае они не станут единым. Спуститесь к Египетскому Морю, взяв с собой так называемый Нитрон, который происходит из источника или песка. Объедините их друг с другом, и их союз произведёт пёструю красоту; без этой красоты они не станут единым. Мужского должно быть столько же, сколько женского. Смотрите, как природа одаривает саму себя, и когда вы всё приведёте в гармонию, природа превзойдёт себя, и они возрадуются друг другу.

12. Смотрите, внимайте и понимайте; наблюдайте за свершающимся в единении жениха и невесты искусством. Наблюдайте за растениями и различиями между ними. Я говорю Вам: вы должны увидеть и понять, как из моря возникают облака, несущие благословенные воды. Эти воды затем питают землю, а из земли рождаются семена и цветы. Таким образом, наше облако поднимается из своей стихии и несёт в себе божественную воду, которая затем орошает растения и элементы. Для осуществления этого процесса не нужно ничего более.

13. Наблюдай парадоксальную мистерию, брат, великую тайну; отмечай, как очевидна истина. Отмечай и поливай свою землю. Будь осторожен, когда ты питаешь свои семена, и тогда ты сможешь сорвать самый прекрасный плод. Внимательно слушай и старайся понять всё, что я говорю тебе. Возьми из четырёх элементов наивысшее, красное мужское и самое низшее, светящееся белым женское. Они должны быть одного и того же размера, чтобы ты мог объединить их друг с другом. Как птица высиживает свои яйца с помощью тепла, так и ты должен согревать и вынашивать их, питая святой водой и солнечным теплом. Ты должен готовить их на мягком огне, в молоке девственных женщин и наблюдать за струящимся из них дымом.[2] Соедини их в обители Аида и направь снова вперёд, а затем погрузи в киликийский крокус на солнце или в хорошо прогретом месте. Готовь их на мягком огне, береги от дыма, осторожно погружай их в обитель Аида, пока их приготовление не стабилизируется, и они больше не смогут избегать огня. Затем извлеки их. Когда душа (психика) и дух (пневма) станут единым, собери их на серебряной поверхности (теле из серебра), и ты получишь золото, которого нет даже среди сокровищ царей.[3]

В этом отрывке фактически заключено описание воскресения. Но сначала мы должны более тщательно рассмотреть некоторые из указанных в нём мыслей. В разделе 13 мы можем найти нечто новое, а именно описание соединения верхнего и нижнего как жениха и невесты. Эта мысль здесь очерчена тонким намёком, однако в более поздних алхимических текстах ей уделяется всё больше и больше внимания. Она отражает объединение психических противоположностей, которое Юнг описал в своей объёмной работе «Mysterium Coniunctionis». Эта иерогамия (священный брак) является «свадьбой со смертью», также широко распространённой в качестве архетипического мотива.

У Юнга был опыт такой иерогамии в предсмертном состоянии, которое он описывает в своих мемуарах. Он пережил три инфаркта и закупорку лёгочных сосудов, но всё ещё находился на грани жизни и смерти:

Днём я обычно пребывал в депрессивном состоянии. Я чувствовал себя слабым и несчастным… К вечеру я засыпал, и мой сон длился примерно до полуночи. Тогда я приходил в себя и лежал в кровати около часа в совершенно изменённом состоянии сознания. Оно было похоже на экстаз. Я чувствовал себя так, как будто я плавал в пространстве или находился в безопасной утробе Вселенной, в огромной пустоте, переполненный переживанием высочайшего счастья.

Всё вокруг меня казалось чарующим. В это же время медсестра принесла мне подогретую еду, но тогда я готов был съесть любую. Долгое время мне казалось, что эта медсестра была намного более пожилой еврейской женщиной, чем на самом деле, и что она готовила для меня ритуальную пищу. Когда я смотрел на неё, мне казалось, что над её головой был голубой нимб. Мне представлялось, что я находился в Pardes Rimmonim (в гранатовом саду), где свершалась свадьба Тифарет и Малкут.[4] Или что я был рабби Симоном бен Йохай, свадьба которого праздновалась посмертно. Это был священный брак, который появился в каббалистической традиции. Я точно не знал, какую роль играл в нём. С одной стороны, я был собой, с другой я был этой священной свадьбой. Моё блаженство походило на счастье этой свадьбы.

Постепенно гранатовый сад исчез. За ним следовало торжество брака Агнца в Иерусалиме… Я переживал состояние невыразимой радости.

Этот образ тоже исчез, а за ним пришло последнее видение. Я прошёл сквозь широкую долину до начала цепи невысоких холмов. Долина заканчивалась классическим амфитеатром. Он великолепно смотрелся на фоне зелени ландшафта. В этом театре праздновалась иерогамия. На сцене танцевали мужчины и женщины, и на украшенном цветами ложе свершали свою священную свадьбу Гера и Зевс (всеобщий отец), как это было описано в Илиаде.

Это был потрясающий опыт. Ночь за ночью я погружался в чистое блаженство переживания «образов творения». Постепенно они смешивались и бледнели. Обычно видения длились около часа. Если бы не они, я бы просто погружался в состояние сна, а к моменту приближения утра думал бы о том, что вновь грядет очередное серое утро.[5]

Возвращение к повседневной жизни был чрезвычайно трудным и угнетающим для Юнга. Продолжение этого опыта описывается им в письме: «На протяжение всей моей болезни что-то хранило меня. Ноги не слушались меня, но у меня было чувство, будто бы я достиг прочной земли. В конечном итоге, всё, что вы делаете (если вы делаете это искренне), станет мостом к вашей целостности или судном, которое переправит вас сквозь тьму второго рождения, кажущееся погружением в смерть».[6]

Св. Фома Аквинский умер в таком же состоянии экстаза, в каком он был, когда толковал для монахов «Песнь Песней Соломона», самое красивое отражение иерогамии в западной традиции. Он должен был умереть на рассвете со словами «Venite, dilectifilii, egredimini in hortum».[7]

Возможно, алхимический трактат «Восходящая Аврора» своими корнями восходит к толкованию Фомы Аквинского «Песни Песней». В «Авроре» невеста говорит:

Я тянусь губами к своему возлюбленному, и он прижимает меня к себе» (см. «Песнь Песней», 1:2); мы становимся единым (см. Иоанн, 10:30), никто не разлучит нас друг с другом (см. Послание к Римлянам, 8:35–39). Никто, ни один человек, ибо наша любовь сильна, как смерть (см. «Песнь Песней» 8:06).

Жених отвечает:

О, моя прекрасная возлюбленная, как сладок твой голос! (см. «Песнь Песней», 2:14). Твой запах прекраснее всех пряных ароматов (см. «Песнь Песней», 4:10). О, как же прекрасно твоё лицо (см. там же, 4:11)! Твои груди слаще вина (4:10). Моя сестрица, моя супруга, твои глаза подобны озёрам Есевона. Твои волосы золотисты, щёки — цвета слоновой кости. Твой округлый живот подобен чаше (7:2), твои одежды белее снега, чище молока и розовее древней слоновой кости (см. «Плач Иеремии», 4:7). Всё твоё тело для меня самое восхитительное и желанное. Заходите же, дочери Иерусалима, чтобы узреть и рассказать о том, что вы видели; скажите, что можем мы сделать для нашей сестры, которая молода и ещё не имеет груди, в день её сватовства?(Песнь Песней 8:8–9)Я обращу на неё свою силу и приму её плоды, после чего её груди станут, как гроздья винограда (см. Песнь Песней 7:8). Приди, возлюбленная моя! Давай пойдём в твоё поле, давай жить в деревнях и ходить в утренний виноградник, наблюдая за тем, как проходят ночи и приближаются дни. (см. Послание к Римлянам 13:12) Давай наблюдать за тем, как цветёт твой виноградник, как твои цветы приносят плоды. Там ты будешь подносить свою грудь к моим губам, а я сохраню для тебя все свежие фрукты (см. Песнь Песней 7:11–13);… давай напьёмся дорогим вином, опьянимся благовониями и не упустим ни один цветок.

Давай всюду оставим знаки счастья, ибо наша доля (см. Мудрость Соломона 2:5) в том, чтобы жить в единстве любви, радости и веселье и делиться своим счастьем с другими (см. Псалтирь 132:1).[9]

В алхимическом понимании этот текст представляет собой описание завершения опуса или процесса индивидуации, т. е. достижения единства противоположностей психики, освобождения от эгоцентризма и экстатического вхождения в состояние духовной полноты.

Мотив бракосочетания появляется не только в таких экстатических переживаниях конца жизни, но и в снах, указывающих на скорую смерть. К примеру, одна пожилая пенсионерка писала мне о своём сне, где она получила извещение о своей помолвке или обручении. Она ответила на это извещение утвердительно, не зная, кто будет её женихом. Когда она проснулась, она была не в состоянии что-либо понять. Затем она снова заснула, и ей приснилось, что «она была в белом платье смерти и держала в руке красную розу. Далее она направилась к жениху с переполненным желанием и радостью сердцем». Проснувшись, она поняла, что, должно быть, её женихом был Иисус Христос, а целью этого сна было предупреждение бессознательного о приближающейся смерти.

Эдингер описывал следующий сон пациента, которому незадолго до смерти снился «танцующий травяной человек»:

Вокруг было темно, но в этой тьме было не поддающееся описанию свечение. Непонятным образом тьма светилась. В ней стояла красивая золотистая женщина с лицом почти как у Моны Лизы. Сейчас я понимаю, что свечение исходило от её ожерелья. Она выглядело очень элегантно: не огранённые камни бирюзы были обрамлены розоватым золотом. Этот образ был очень значим для меня. В нём словно было заключено неуловимое послание.[10]

Эдингер сравнивает этот образ Анимы с библейской фигурой Софии, которая воплощает собой совокупность вечных архетипических образов (драгоценных камней) и мудрость, через которую «Бог познаёт себя» (согласно идеям Средневековья).[11] Она представляет собой космическую духовную силу, которая, очевидно, в данном случае приходит к сновидцу как вестник смерти.

Несколько лет назад пятидесятидвухлетний женатый врач пришёл ко мне на анализ. Он был здоров физически и психически, однако его врачебная практика стала утомлять его, и он захотел обучиться психотерапии. Тем не менее, его первый сон в анализе неожиданно указал на нечто совершенно иное. (Мы рассматриваем первые сны в анализе, как значимые, потому как они часто определяют ход всего дальнейшего аналитического процесса). Этому врачу снилось следующее:

Он шёл на похороны какого-то безразличного ему человека. С большим количеством людей он участвовал в похоронной процессии. Процессия остановилась на маленькой площади города, где была зелёная лужайка. На лужайке был разведён костёр, в который затем был опущен гроб. Гроб подожгли. Сновидец наблюдал эту картину без особых чувств. Когда пламя поднялось, крышка гроба открылась и упала. Из гроба выскочила очень красивая обнажённая женщина, которая с объятиями направилась к сновидцу. Он тоже хотел обнять её и проснулся с чувством неописуемого блаженства.[12]

Этот сон напугал меня. Мне казалось, что его целью была подготовка сновидца к приближению смерти, в то время как тот ещё был молод и полон сил. Особенно зловеще для меня выглядело то чувство «неописуемого блаженства». После этого у врача вновь появились обычные сны, и анализ пошёл по своему обыкновенному руслу. После года аналитической работы по финансовым причинам сновидцу пришлось вернуться на родину, но он намеревался вновь продолжить обучающий анализ. Затем я неожиданно узнала о его смерти. Он подцепил достаточно серьёзный грипп, и умер от сердечного приступа в машине скорой помощи, которая везла его в больницу.

Давайте более внимательно рассмотрим этот сон. Во-первых, это похороны безразличного сновидцу человека. Вероятно, он отражает земную сторону, телесный аспект сновидца, который после смерти стал для него незнакомцем, чем-то безразличным, старой оболочкой, которую нужно отбросить. Эта фигура соответствует разлагающейся лошади в описанном ранее сне кавалерийского офицера. С точки зрения Юнга, площадь или квадратное поле представляет собой мандалу, образ Самости или завершённой личности. Зелёная лужайка намекает на отражённый в растительности символ воскресения. Далее труп погружается в огонь. Этот мотив будет обсуждаться мной позже, и он предположительно относится к психическому фону ранних обычаев кремации, т. к. он представляет собой своего рода кремацию, которая происходит не в крематории, как сегодня, а в зелёном поле мандалы.

Вместо мертвеца из гроба неожиданно появляется красивая и обнажённая женщина. Она представляет собой Аниму сновидца, его бессознательную женскую сторону. Должно быть, она появилась уже после воздействия огня на мёртвое тело. Алхимики называли бы этот процесс «извлечением души». Такое «извлечение души» описывается в тексте Комариоса, который я выбрала в качестве направляющего наше исследование текста. При обработке огнём душа (психика) погружается во тьму, в гнилостный запах трупа, после чего она вновь по инерции пружины возвращается к телу, как дождь падает на землю.[13] Это возвращение представляет собой священный брак психики и тела в тексте Комариоса. В приведённом выше сновидении это выглядит как брак души и сновидца (последний избавляется от безразличного ему трупа).

Юнг отмечает, что сначала Анима стремится закрутить мужчину в круговороте жизни, но к концу его жизни она становится посредницей на пути к Запредельному, т. е. к содержанию бессознательного. Затем она обретает для него духовно-религиозный смысл. Она становится для него Софией.

Джейн Уилрайт описывает серию снов страдающей раком женщины. Первым и самым главным её сном в анализе был следующий:

Я наткнулась на шумерскую башню с большими зигзагообразными склонами от вершины. Это также был государственный колледж южной Калифорнии. Я должна была подняться к вершине, и это было страшным испытанием. Когда мне удалось это сделать, я посмотрела вниз и повсюду увидела здания — шумерские, готические, выполненные в романтическом стиле, а также древние индийские. Передо мной лежала раскрытая красивая книга. В ней были показаны архитектурные элементы этих зданий, их фризы и скульптуры. Я проснулась, потрясённая величием этой башни.[14]

В интерпретации Уилрайт этот сон указывает на шумерский зиккурат, который считался центром мира или мировой осью, соединяющей небо и землю. В данном сне этот образ представляет Самость. Очевидно, сновидица должна была достичь гораздо более высокого уровня сознания, прежде чем она умрёт. Также, ей нужно было получить представление о коллективно-исторических аспектах психики, о значении коллективного бессознательного для истории развития человеческого разума. В Шумерском государстве, на высоте зиккурата богиня (персонифицированная Жрицей) праздновала священный брак со своим сыном-возлюбленным. Этот образ отражает единство космических противоположностей. Таким образом, данный первый сон анализа показывает его конечную цель, т. е. индивидуацию и иерогамию, хотя эта цель может быть выведена лишь косвенно, через амплификацию образа зиккурата.

В целом, у нас есть лишь несколько литературных источников, повествующих о мотиве брака со смертью в анализе женщин. По большей части, то, что нам известно на эту тему, было написано мужчинами. Мотив анимуса смерти также литературно освещён, особенно в «Леоноре» Г. А. Бюргера:

«Не страшно ль?» — «Месяц светит нам». —

Гладка дорога мертвецам!

Да что же так дрожишь ты?» —

«Зачем о них твердишь ты?» [15]

Менее мрачно выглядит жених-смерть, который появляется у Шуберта в «Смерть и девушка» (цит. 73). Там Смерть говорит испуганной девушке:

Я твой друг и пришла не для того, чтобы наказать тебя.

Наберись мужества! Я не дикарь;

Тебе нужно тихо заснуть у меня на руках.[16]

Существует несколько сказок, в которых женщина выходит замуж за олицетворённую смерть. Например, одна из цыганских сказок повествует о красивой девушке, которая живёт в полном одиночестве. У неё умерли мать и отец, братья и друзья. В её жилище заходит красивый путник, который просит приютить его. Он говорит, что «за тысячу лет он спал всего лишь один раз». Он остаётся с ней на неделю, и она влюбляется в него.

Однажды ночью он является ей во сне, и она рассказывает ему об этом. «Ты был очень холодным и бледным. Мы с тобой ехали в красивой карете. Ты свистнул в бараний рог, и вдруг к тебе подошли и последовали за тобой все мёртвые, ибо ты был их царём и носил красивое лисье пальто». Странник ответил: «Тогда и ты должна пойти со мной. Я — смерть». Девушка очень испугалась и умерла от страха.[17]

В «Жене смерти» [18], рассказе Бретона, Маргарет, одинокая женщина за 40 выходит замуж за неизвестного незнакомца, который внезапно появляется из ниоткуда. Он берёт её с собой, и она прощается со своим младшим братом, который также является её крестником. Она говорит ему, что когда-нибудь он должен навестить их. В течение многих месяцев они идут к восходу солнца и, наконец, доходят до здания с высокими стенами. Это «Замок восходящего солнца», их дом. У Маргарет здесь есть всё, чего она только пожелает, но днём она одинока и ждёт возвращения своего мужа. На протяжение всего сюжета её навещает крестник и сопровождает Смерть на таинственном пути к Запредельному. Один день такого путешествия длится 500 лет, поэтому её брат никогда не сможет снова вернуться домой. Он должен остаться в другом мире. Приезжая и отъезжая, Смерть даёт Маргарет три пощёчины. Когда крестник спрашивает Маргарет об этом, она говорит ему, что это поцелуи. (По всей видимости, в Запредельном меняется значение выражения чувств. Некоторые народы изображают царство мёртвых перевёрнутым; в нём люди стоят на головах.)

Необходимо также отметить образ «космического пастуха» или «мастера фехтования», несмотря на то, что он упоминается вне связи с темой брака. Такой образ появляется в житиях мучеников Passio Perpetuae и Felicitatis, где во сне осуждённому Perpetua предлагается подношение сыра и молока. В следующем сне — золотые яблоки.[19] Здесь не упоминается мотив брака, однако, как было сказано выше, частота встречаемости мотива брака со смертью у мужчин значительно превышает таковую у женщин.

Символизм брака со смертью был прекрасно освещён в древней Персии и дошёл до средневекового персидского мистицизма.[20] В традиции Персии, у каждого воплотившегося на земле человека есть небесный ангел-хранитель (часто неизвестный ему) — его Даэна, дочь космической Софии (Spenta Armaiti).[21] Даэна — это небесное альтер-эго человека, его образ Анимы, зеркало его земного воплощения. Она формируется его добрыми делами и добрыми мыслями. Когда человек умирает, она появляется как красивая молодая женщина, которая должна встретить его на мосту к Запредельному и сопровождать его на другой стороне.[22] В самом деле, она является «провидицей органа души» и отбрасывает видимый свет.[23] В этом смысле для покойного она выполняет религиозную функцию. Она предстаёт перед покойным в качестве его собственной веры, «вдохновляет, направляет, утешает и судит его».[24] Она также представляет образ, которым ему было суждено стать, образ славы, победы и судьбы. Она — это вечная часть смертного человека.[25]

Эту архетипическую сторону анимы-смерти также можно найти в снах и видениях современных мужчин, которые переживают аниму как демона, который отрывает личность умершего человека от жизни и несёт её в лучший мир. Следующий сон приснился человеку, который внезапно умер от сердечного приступа. Это случилось через три недели после данного сна. Он не был счастлив в браке, но всю жизнь пытался сохранить свой брак, следуя общепринятым христианским стандартам. Ему снилось следующее:

Он был в церкви со своей женой. По всей видимости, они снова женились или подтверждали свой брак. Напротив него были пустые белые стены. Пастор представлял собой человека, которого он на самом деле знал. Это был очень порядочный, но в то же время депрессивный и нервозный человек. Внезапно прекрасная цыганка прервала церемонию. Она связала пастора верёвками и начала тянуть его за собой. Она окинула сновидца пламенным взглядом и сказала: «С вами я скоро совсем потеряю терпение».[24]

Как я уже упоминала, после этого сна сновидец умер. Его анима разозлилась на него, потому что он не любил её, а полностью подавлял свой Эрос ради соблюдения конвенциональных норм. Его природный Эрос превратился в демона смерти в форме ужасающей женщины, которая уносила души умерших в царство Аида.

Однако зачастую этот же самый мотив характеризуется более радостной атмосферой, которая представлена в следующем сне молодого мужчины, внезапно умершего от сердечной недостаточности во время катания на лыжах (этот сон приснился ему за несколько недель до смерти):

На вечеринке своих родственников он встречает женщину и заранее знает, что это его женщина, хотя ранее он никогда не встречался с ней. Внешне она очень привлекательна, но он чувствует к ней не только физическое влечение. Он чувствует, что она воплощает собой самые его сокровенные требования к партнёрше. Она одновременно и независима от него, и очень тесно с ним связана. Где бы она ни появилась, она протягивает ему свою руку и, очевидно, радуется его обществу. С её стороны нет никакого принуждения. Они вместе отправляются в один из магазинов города. Каждый момент их встречи наполнен глубокой радостью.[27]

Барбара Ханна удачно отмечает, что встреча с анимой не обязательно должна свидетельствовать о смерти (это нужно отслеживать по следующим за сном событиям). Мотив брака со смертью также может прийти извне (быть заимствованным человеком или внушённым ему).[28] Показательным является пример Сократа, который, находясь в тюрьме, видел во сне ослепительно белую женщину. Он понял этот образ как предупреждение о надвигающейся смерти. Его отношение к смерти было широко известно в древней Греции. Артемидор писал, что сны о свадьбе могут означать смерть, т. к. «и смерть, и свадьба являются теми поворотами человеческой судьбы, которые всегда указывают на переход в другое состояние».[29] Эрос, Гипнос (сон) и Танатос (смерть) являются братьями, которые часто сменяли друг друга в иконографии. Могилу или гроб часто называли thalamos (спальней новобрачных).[30]

Память об этих древних верованиях хорошо сохранилась в прекрасной румынской балладе «Миорица», в которой два завистника планируют убить красивого молодого пастуха, т. к. последний намного храбрее и богаче, чем они (у него больше овец). Преданная пастуху ясновидящая овечка предупреждает его об этом плане. Он отвечает ей: «Похорони меня на родной земле, рядом с моим стадом, и поставь на моей могиле флейты, на которых будет играть ветер. Не говори другим овцам, что я был убит. Скажи им:

С царевной прекрасной,

С невестою ясной;

Как свадьбу играли,

Звезды сияли,

Одна упала;

Солнце держало,

Луна подымала Венцы над нами;

Были гостями Чинары да ели;

Птицы нам пели,

Нас величали,

А горы венчали.[31]

Это брак со смертью, объединение души со вселенной, с анимой мунди в утробе природы. Затем пастух просит овечку сказать его матери только то, что он женится на королеве, и ничего больше, если она будет искать его. Он хочет уберечь её от печали и дать ей надежду на то, что когда-нибудь он снова вернётся в этот мир. В конечном итоге он вернулся к великой матери, к Природе. Многие переводчики видят в этой песне описание смерти человека и его слияние с тотальностью природы. Но я понимаю это более буквально, как брак между анимой и космическим измерением бессознательной психики.

Украинская народная песня содержит тот же самый мотив, но в более упрощённой форме. В этой песне умирающий воин обращается к своему коню:

Ржать громче!

Идёт моя старая мать.

Не говори ей, мой конь,

Что я лежу убитый.

Скажи ей,

Что я добился руки своей невесты

И уехал — подальше от могилы в чистом поле.[32]

В турецкой народной песне умерший говорит своим родителям:

Вчера, поздним вечером.

Мать Мира — моя невеста;

Моя законная мать — могила.[33]

Как нам известно, анима мужчины связана с образом матери. Поэтому в данной песне невеста также является «Матерью Мира» — анимой мунди, которая одновременно и мать, и невеста для мёртвых мужчин.



Рис. 7. Брак со смертью. Небесная богиня Нут лежит на дне гроба, раскинув руки к мумии. Над ней висит умерший Ба.


В древней Греции, как уже было отмечено выше, самая глубокая часть могильной камеры называлась thalamos (спальней новобрачных). Стены этрусских гробниц украшались красочными дионисийскими изображениями танцев, веселья и пиршеств, которые походили на свадебные торжества. Богатая образами египетская культура использует те же самые мотивы. Крышки и днища гробов часто окрашиваются изображениями Нут, небесной богини, таким образом, что мёртвые буквально отдыхают на её руках. На верхней крышке гроба часто рисуют Исиду, а на нижней — Нефтиду. В осирийских мистериях на пятом часу скорбящий говорит умирающему:

Вставай, милорд (так велит твоя мать Нут); я пришёл защитить тебя. Твоя мать расстилает над тобой небеса. Я делаю твоё тело красивее, чем у других богов, и преображаю твой трон.[34]

До седьмого-восьмого часа дня литургия идёт следующим образом:

О, Осирис, глава запада!

Посмотри, твоя сестра Исида идёт к тебе. Она любит тебя и окружает своей защитной магической силой. Посмотри, твоя сестра Нефтида идёт к тебе. Они обе защищают тебя.[35]

В двенадцать часов:

Поднимайся, Господь! Как прекрасны твои члены; как прекрасны твои покои. Твои подруги обнимают тебя.[36]

И, наконец, в десять часов ночи:

О, Осирис, глава запада, Исида лечит тебя, Нефтида обнимает тебя. Ты самый прекрасный бог, т. к. на тебя направлено их внимание.[37]

Мистическая природа «Миорицы» восходит к древним идеям, которые возникли в Азии, а затем распространились на всю восточную часть бассейна Средиземного моря (Крит, Кипр, Киклады, Минойский материк и т. д.). Во многих могилах этой местности находят образы «великой богини» в окружении голубей, быков, змей и т. д. Они защищают трансформацию мёртвых. В Средневековье, как было упомянуто выше, трупы часто упаковывали в пифосы (большие сосуды), где они ожидали воскресения вместе с семенами кукурузы. На сосудах Кипра можно найти изображения пар, которые представляют мёртвого и его партнёра или иерогамию, божественную пару. Находящиеся рядом с этой парой голуби символизируют любовь великой богини.[38] С точки зрения психологии, мотив относящейся к смерти иерогамии принадлежит миру, в котором господствует Великая Богиня, богиня-мать или феминный принцип Эроса. В патриархальной, воинственной культуре этот мотив кажется менее значимым.


Примечания:

1. По-видимому, здесь подразумевается использование святой воды.

2. В тексте говорится о «дыме», который не очень удачно вписывается в контекст. Дым для алхимиков был символом сублимированного материала.

3. Berthelot, Collection, Vol. 2, p. 293, pars. loff.

4. «Гранатовый сад» — это название древнего каббалистического трактата Моисея Кордоверо (16 век). «В каббалистической доктрине Малкут и Тифарет… представляют женский и мужской духовные принципы». Это отмечено в «Воспоминаниях, сновидениях, размышлениях» Аниэлой Яффе (с. 294).

5. Воспоминания, с. 293–295.

6. Письма, часть 1, с. 358.

7. См. «Сикст Сиены», Библиотека Венеции, с. 478. Также см. Martin

8. Grabmann «Die echten Schriften des hi. Thomas von Aquin», с. 189. Кроме того, см. М.-Л. Фон Франц «Восходящая Аврора», с 145.

9. Ibid., с. 145, 147.

10. «Эго и Архетип», с. 217.

11. См. фон Франц «Число и время», с. 172.

12. См. фон Франц «Об архетипах смерти», с 14.

13. Как видно из сна, это тело больше не является «старым», оно представляет собой новое одухотворённое тело.

14. «Смерть девушки», с. 28.

15. Цитировано по «Жизни и смерти в религиях», с. 178.

16. Там же, с 203.

17. «Zigeuner Marchen», с. 117.

18. «Franzosische Marchen», с. 141. Также см. «Bretonische Marchen».

19. См. М.-Л. Фон Франц «Страсти Перпетуи», с. 11, 13.

20. Это утверждение основано исключительно на глубоких и тонких толкованиях Анри Корбин духовного тела и небесной земли. С. 3 -105.

21. Ibid., с. 15; также см. с. 38.

22. Ibid., с. 28, 36, 42.

23. Ibid., с. 42.

24. Ibid.

25. Ibid.

26. М.-Л. фон Франц «Об архетипах смерти», с. 13.

27. Барбара Ханна «Regression oder Erneuerung im Alter», с 191.

28. Ibid., с. 191.

29. Traumbuch, с. 207.

30. См. Emily Vermeule «Аспекты смерти в раннем греческом искусстве и поэзии». В этом материале представлены очень значимые интерпретации, однако текст часто поверхностен.

31. Цит. по Мирча Элиаде «Von Zalmoxis zu Dschingis-Khan», с 239. Как отмечает Элиаде, это прекрасное стихотворение практически невозможно перевести. Грубый перевод Элиаде с французского был таким: «Скажи им, что я освободил / прекрасную королеву / И обещал Вселенной, / Что в этой свадьбе / Развернётся нить звёзд, / Что Солнце и Луна будут держать корону / Над троном; / Горы были моими священниками / Деревья — моими свидетелями, / Гимны были песнями / Лесных птиц, / И теперь у меня есть девственные звёзды, / свечи, / тысячи птиц и ярких созвездий».

32. Цит. по Эдгар Герцог «Психэ и смерть», с. 107.

33. Ibid. Также см. другой приведённый там прекрасный материал, в т. ч. «Леонору» Бюргера в параллели с Джоном Радфордом «Образ смерти в снах и балладах».

34. Gunther Roeder, Urkunden zur Religion des alten Aegypten, с. 37 (пятый час).

35. Ibid., с. 38.

36. Ibid.

37. Ibid. См. также с. 195, где умерший обращается к Осирису: «Твоя сестра Исида идёт к тебе, счастливая от любви. Ты сажаешь её на свой фаллос и испускаешь в неё потоки спермы».

38. См. Joseph Wiesner, Grab und jenseits, с. 175.

Загрузка...