Обещание любви

Глава 9

– Совсем плохо, Алисдер? – спросила Софи. В ее тихом голосе звучало сочувствие, а в усталых глазах светилось беспокойство.

Джудит настороженно следила за Маклеодом. Они не разговаривали друг с другом с той самой размолвки несколько дней назад. Она ухитрялась избегать Алисдера, не желая иметь ничего общего ни с самим Маклеодом, ни с его бесценным Тайнаном. Оба были ей совершенно безразличны.

Точно так же, как и то, что он не ночевал в замке все эти ночи. Несомненно, занимается где-то разбоем и грабежом. Глаза у Алисдера покраснели и ввалились, под ними залегли черные круги. Многодневная щетина придавала давно небритому лицу зловещий вид, вид настоящего разбойника.

Джудит наложила ему полную миску овсянки, которую он молча съел, не подумав даже присесть за стол. Он ни разу не взглянул на Джудит, сосредоточенно пережевывая кашу, словно ничего не ел уже несколько дней. По непонятной причине шотландцы, говоря об овсяной каше, употребляли не местоимение «она», как, например, про баранью ногу или говядину, а «они» и считали, что овсянка лучше усваивается, если ее есть стоя. Это была одна из странностей шотландцев, которую Джудит просто приняла. Объяснения пусть выслушивает тот, кому это интересно.

Алисдер вернул пустую миску Джудит и, не сказав ни слова, прошел в кладовую, где налил себе порцию бренди, оставшегося еще от отца, и залпом выпил.

Только после этого он заговорил, глухо и подавленно. Он тер глаза, которые закрывались сами собой.

– Худо, – просто сказал он. – Ребенок не сделал ни одного вдоха.

Софи с грустью смотрела на него. Как ей хотелось избавить его от мучительных воспоминаний, но, увы, это не в ее силах. Со временем образ Анны потускнеет, разумеется если он не будет вспоминать о ней вновь и вновь.

Джудит с любопытством посмотрела на них. Непонятный разговор подстегнул ее интерес, хотя она и пыталась убедить себя, что ей совершенно безразлично, о чем они говорят.

– А Джанет? – спросила Софи.

Какое-то время Алисдер задумчиво молчал. Он стоял, прислонившись к косяку и плотно закрыв глаза: слишком яркий свет. Длинная бессонная ночь оказалась мучительной, он все время молился, пытаясь спасти хотя бы одну жизнь. Но все напрасно.

– Она была безнадежна с самого начала, – пробормотал он. – Постоянное недоедание, тяжелая работа, столько горя.

Софи с трудом встала. Да, на своем веку она повидала немало горя. Она шаркающей походкой отправилась к себе и тихо затворила за собой дверь.

Низко склонившись над столом, Джудит начала яростно скрести его. Она подумала, что Софи не любит эту землю. Здешняя земля вытянула из людей все соки, потребовала непомерно высокой цены. Правда, и в Англии молодые женщины часто умирают во время родов. И все равно, Шотландия кажется намного суровее, словно жизнь здесь лишена всякой красоты и есть только самое необходимое. Здесь нет места мягкости и хрупкости. Мягкотелые здесь не выживают, хрупкие ломаются под тяжестью ежедневной суровой жизни. Дикая, неприрученная, похожая на разрушенный Тайнан, эта земля будто насмехается над недавней победой англичан.

Джудит уже изучила каждый уголок замка настолько хорошо, что могла бы нарисовать его план по памяти. Большинство комнат стояли пустыми и запертыми, в некоторых сгоревшие двери так и не заменили на новые, в проемах зияли черные обгоревшие останки, безмолвно свидетельствовавшие о том, какой силы пожар здесь бушевал. Обеденный зал сохранился в целости, но был так мрачен и темен, что Джудит понимала, почему обитатели замка едят на кухне. Кроме ее собственной комнаты и небольшой ниши Софи при кухне, была приведена в порядок комната Маклеода, из которой наверх к бойницам уходила винтовая лестница – единственный путь, по которому туда можно было попасть. Замок представлял собой лабиринт комнат, в нем легко было заблудиться, что поначалу часто и случалось с Джудит, особенно на втором этаже. На третий этаж она вообще поднималась всего один раз.

Она боялась заходить в комнату к Маклеоду. Только стояла в дверях, окидывая испуганным взглядом огромное помещение. Здесь тоже все окна выходили на море, но в их проемах не было стекол. Громадная кровать занимала целую стену, от балдахина, некогда укрывавшего ее, осталась одна опора. Джудит легко представила на ней вытянувшегося во весь рост и занявшего половину Маклеода. Оставалось вполне достаточно места и для жены. Она спешно ретировалась. Нелегко было выбросить из головы мысли о хозяине этой комнаты.

Алисдер медленно открыл глаза и посмотрел на свою жену-англичанку.

Он убеждал себя, что его тревожат не угрызения совести, а чувство справедливости, нечто совершенно другое. Каждый фермер его клана знал, что может спокойно прийти к нему с жалобой и будет внимательно выслушан. Взрослые тщательно оберегали детей, потому что жизнь здесь ценилась очень высоко. Мужья и все мужчины клана Маклеодов в деревне относились к женщинам с большим уважением, о старых заботились и не позволяли заниматься тяжелой работой, больных и убогих защищали. Тех, кто ошибался, совершал нечто недостойное, поправляли и наставляли на путь истинный, но не стыдили.

Алисдер отлично сознавал, что поступил не по справедливости и очень жестоко. В тот раз он намеренно хотел ранить Джудит словами и по выражению ее глаз понял, что это ему удалось сверх всякой меры.

И хотя возглавлять жизнь целого клана было куда легче, чем просить прощения, Алисдер заставил себя посмотреть Джудит в лицо и произнести слова, которые никогда не собирался говорить английскому подданному.

– Прости меня, – сказал он ровным измученным голосом, – за то, что я сказал. – Он поддерживал веки пальцами, пытаясь уменьшить резь в глазах, поэтому и не заметил удивленного взгляда, которым посмотрела на него Джудит. – Ты не заслужила моей жестокости.

От изумления она не знала, что сказать, но ее молчание, как обычно, вызвало у Алисдера раздражение.

– Бабушка значит для меня очень много, – проговорил он.

Эти слова застали Джудит врасплох. Она перестала скрести стол, выпрямилась и настороженно посмотрела на Алисдера. Он по-прежнему стоял опершись спиной на косяк, закинув голову назад, словно с бесконечным терпением изучая потолок. Его негромкий голос звучал странно торжественно, и это впечатление усиливалось тишиной в кухне. Джудит услышала дыхание Маклеода и громкие удары собственного сердца.

– Я не допущу, чтобы ей сделали больно, – сказал он. – Она хочет только добра.

Его лицо прорезали суровые морщинки, черты были неподвижными, словно он запрятал свои чувства глубоко-глубоко. Это невольно вызывало сочувствие.

– Я не причиню ей боли, Маклеод. – Сосредоточить взгляд на тряпке, которую она крепко сжимала в руках, было значительно легче, чем посмотреть ему в глаза. Однако она каждой клеточкой ощущала его присутствие. Казалось, кухня уменьшилась, а Алисдер стал гораздо больше. Возможно, потому что их разделяет всего несколько дюймов?

Алисдер протянул руку и легко провел по ее волосам там, где они выбивались из узла, в который она по привычке затягивала их на затылке. Кончики его пальцев коснулись ее шеи, вызвав в Джудит незнакомое ощущение, от которого по всему телу побежали мурашки. Медленно, слишком медленно она отодвинулась.

Джудит посмотрела Алисдеру прямо в глаза, сложив руки на груди, словно ограждая себя. Этот жест говорил о многом. Алисдер заметил его с досадой. Он предпочел бы не замечать в этой женщине ничего.

– Будем считать это перемирием? – спросил он, улыбаясь одними губами. – Спи спокойно, Джудит, не надо бояться меня. Лучше провести ночь в воздержании, чем с ледяной английской статуей.

– А что тогда подразумевает твое перемирие?

Алисдер рассмеялся. Насмешливые звуки его голоса эхом отозвались в комнате, больно кольнув Джудит.

– Чем, интересно, твои бедные мужья заслужили такую враждебность? Давали мало денег на расходы? Не обращали на тебя внимания? Требовали отчета о тратах? Если да, то ты с тех пор ничего не выиграла. Мы живем бедно, денег у нас нет совсем, только те, что отложены на зерно и семена.

Джудит посмотрела на Алисдера так, словно у того выросла вторая голова. Господи, если бы это было все, чего хотел от нее Энтони! Она сжала зубы.

– Скажем так: жена я не самая хорошая. А если говорить доступными пониманию фермера словами, назови меня глупой, как овца, и упрямой, как коза.

– А ты, случаем, не верна, как любимая лошадь, безмятежно-спокойна, как корова, умна, как свинья? – Алисдер усмехался, позабыв об усталости и печали, очарованный иронией своей молчаливой жены. Джудит очень хотелось убрать ухмылку с его лица.

– Нет, – просто ответила она.

– Значит, в ближайшие недели хорошего не жди?

Они долго молча смотрели друг на друга. Внезапно Джудит разглядела в его лице тяжесть ежедневных забот, печаль, вызванную смертью Джанет и ее ребенка, смертью Анны и всей разрушенной жизнью.

– Тогда заключим мир, – проговорил он, – ради бабушки.

– На каких условиях, Маклеод?

– Ты будешь хотя бы изредка улыбаться. Перестанешь все время молчать и постараешься говорить без враждебности. Если я войду в комнату, потерпишь мое общество, а я не посягну на твое целомудрие.

После долгого молчания Джудит кивнула.

– Мне хочется услышать твое слово, женщина.

– Слово? – резко повторила она. – Ты бы поверил слову своей лошади? Или ты можешь заставить свинью дать клятву? – Глаза у Джудит расширились, она прижала пальцы к губам, словно испугавшись этих слов.

Алисдер широко улыбнулся. Значит, у его жены-англичанки все-таки есть чувства, особенно если ее разговорить.

– Если ты не ценишь собственное слово, женщина, – тихо произнес он, – значит, оно действительно ничего не стоит.

– Обещания шотландки стоят больше? – Тон Джудит ясно говорил, что она думает по этому поводу.

– Ты совсем ничего не знаешь о нас. Я вижу, тебе не приходилось близко общаться с нашими женщинами, иначе ты не сказала бы такой глупости. Шотландка – друг и помощник своему мужу, она работает бок о бок с ним, делит все тяготы его жизни. А если надо, возьмет в руки оружие и встанет рядом, чтобы умереть вместе с ним.

– Я согласна умереть с тобой, Маклеод, – сказала Джудит, не сдержавшись и выдавая свои чувства, – это не страшно. Я жить с тобой не хочу.

Ответом ей стал раскатистый хохот Маклеода.