Обещание любви

Глава 13

– Ты слишком много работаешь. Я никогда бы не подумал, что кто-то может сравниться со мной по усердию, но ты превзошла меня, – сказал Алисдер утром следующего дня, когда спустился в кухню к завтраку. Он улыбнулся, увидев нетронутую миску с овсяной кашей, стоявшую перед Джудит. Он представлял, что творится у нее желудке. Вересковый эль не только сильно ударял в голову, принявший его на следующее утро жалел, что остался в живых.

– Я не жду жалости, Маклеод. Сама виновата. – Джудит встала и вывалила кашу назад в котел.

– Неужели ты никогда не позволяешь себе расслабиться, Джудит?

Она, смешавшись, посмотрела на него:

– Очень много дел и совсем мало времени.

– Всех дел не переделаешь, а времени никогда не будет больше.

– И это говорит Алисдер Маклеод? Человек, который встает с восходом солнца и ложится спать в полночь? – Джудит обезоруживающе улыбнулась. Однако глаза ее, обведенные темными кругами, смотрели по-прежнему настороженно.

Интересно, снился ли ей ночью кошмар, или эль подействовал так сильно, что она спала вообще без сновидений? Уже много недель Алисдер слышал по ночам ее плач, привык к нему так же, как к звуку морских волн за окном. Еще один вопрос без ответа.

Алисдер протянул руку, загрубевшую от работы, всю в мозолях, ладонью вверх – молчаливое приглашение подойти ближе. Какое-то время Джудит переводила глаза с ладони на его лицо и наконец шагнула к нему и осторожно положила свою ладонь поверх его.

Она и сама не знала, чего ждет от него, но удивилась, когда Алисдер улыбнулся и обнял ее за талию.

– Нам надо успеть увидеть восход, бабушка, – сказал он, обращаясь к Софи, ни на секунду не сводя глаз с раскрасневшегося лица Джудит.

Софи подумала, что это хороший знак. Алисдер начинает смотреть на Джудит с интересом. Несмотря на все свои труды и заботы, он оставался одиноким человеком. Ему нужно с кем-то поговорить, разделить свои заботы, нужно чтобы кто-то внес в его жизнь немного радости и уюта.

Время еще есть, она успеет.

Пока они поднимались на вершину холма, Алисдер держал Джудит за руку. «Странное ощущение, – думала она, – но надо признать, не неприятное». Они шли молча, каждый углубился в свои мысли, невысказанные желания, им обоим было хорошо в этом молчании. Он вел ее по тропинке влево, за поля, к месту, усеянному огромными валунами, поблескивавшими в лучах восходящего солнца. От горизонта ветер гнал в их сторону черные тучи с неизбежным дождем, предупреждая о чем-то и что-то обещая…

Джудит высвободила руку, подошла к самому большому валуну и провела кончиками пальцев по странным знакам, вырезанным на его поверхности.

– Я понял бы, что ты англичанка, даже если бы ты не произнесла ни слова, – раздался голос Алисдера за спиной. – Ты коснулась рукой камня, к которому ни один шотландец даже подойти не решится, – сказал он с улыбкой.

Она сделала шаг назад, все еще протягивая руку к валуну. Ничто, кроме нескольких странных знаков, не говорило о назначении камня. Джудит надеялась, что это не древняя могила. Наверное, ужас, который она испытала, отразился у нее на лице, потому что Алисдер рассмеялся и повел ее к другому камню, гладко обкатанному временем и силами природы, а не руками человека. Они сели рядом и устремили взгляд вниз, где волновалось белое море овец, и дальше, на дорогу, ведущую в Тайнан.

– Нет, – начал Алисдер, рассеивая очевидные страхи Джудит, – это не священное место, просто таинственное. Мы – загадочный народ, полный суеверий. Это несчастливое место. В деревне уверены, что здесь из земли выходит Черный Дональд, а эти знаки на камнях – следы его копыт.

– Кто-кто? – переспросила Джудит.

– Черный Дональд. Англичане называют его дьяволом. Только большой вопрос, кто чернее. Ты когда-нибудь вешала у себя в доме подкову? – быстро спросил Алисдер, до того как она съежилась при упоминании своей национальности.

– Да, конечно, на счастье. – Она взглянула на Алисдера, пойманная врасплох неожиданной мягкостью в его голосе и неотразимой улыбкой. Сердиться было невозможно.

– Мы тоже так делаем. Только англичане вешают ее проемом вверх, а нам все равно, но есть причина, по которой вы вешаете ее именно так. Хочешь услышать? – Его мальчишеская улыбка светилась обаянием, о котором она давно догадывалась, но увидела только сейчас. Перед ней был незнакомец, чей взгляд, устремленный на землю, раскинувшуюся перед ними, являл странную смесь печали и властности.

Она кивнула.

– Однажды, – начал он, словно отец, рассказывающий сказку на ночь своей зачарованно слушающей дочке, – Черный Дональд вытащил кузнеца из постели. Ему нужно было срочно подковать копыто. Кузнец страшно испугался, но и рассердился, что его подняли ночью. Поэтому, забивая в копыто первый гвоздь, он всадил его слишком глубоко. Гвоздь пробил копыто и впился в плоть Черного Дональда. Тот в ярости запрыгал на одной ноге, крича от боли, и потребовал, чтобы кузнец закончил свою работу более осторожно, иначе он нашлет страшное несчастье на него и на всю его семью.

Джудит сидела неподвижно, склонив голову и сложив на коленях руки, словно боялась пропустить слово. Алисдер решил, что она слушает его, и улыбнулся:

– Так вот, услышав такую угрозу, кузнец понял, что лучше ему заключить с дьяволом сделку. Он сказал, что не закончит работу до тех пор, пока Черный Дональд не согласится выполнить одно его условие. А условие было такое: где бы дьявол ни увидел подкову, не важно где, на земле или висящей на гвозде, он не станет делать зла. Черный Дональд, который по-прежнему прыгал на одной ноге, нехотя согласился. И, прежде чем закончить свою работу, кузнец обвешал весь свой дом подковами. Из-за этой сделки Черный Дональд оставил семью кузнеца в покое. Вот почему нам все равно, в каком положении висит подкова, важно, что она есть и, значит, Черный Дональд не сделает ничего плохого.

Джудит улыбнулась. Хорошо бы она улыбалась почаще – тогда в ее глазах появлялись веселые искорки, а на щеках – забавные ямочки.

– Я думаю, это знаки пиктов, – проговорил Алисдер, указывая на камень, – но, подозреваю, никто уже никогда этого не узнает наверняка.

– Пиктов?

– Да, пикты – древний народ. Наверное, от них и пошли шотландцы. По крайней мере они были здесь задолго до римлян.

– Первый раз слышу, что римляне захватили Шотландию.

– Нет, не захватили, – улыбнулся Алисдер. – Пытались, но тщетно. Похоже, чуть не половина всех захватчиков в истории пытались покорить Шотландию и терпели поражение. По крайней мере до англичан.

Как хорошо, как спокойно вот так сидеть рядом!

– Нет, Джудит, – успокоил ее Алисдер, – не надо сердиться. Я не ставлю тебе в вину твою национальность. Она от тебя не зависит. Я виню английское правительство и свору волков, которую выпустил на волю граф Камберлендский, виню каждого зверя из этой стаи.

Ветер развевал волосы Джудит вокруг плеч, она крепко сжала руки на коленях.

Алисдеру нравилось, когда волосы у нее свободно падали, как у дикарки или у шотландской девушки.

Алисдер рассеянно взял длинную прядь волос, потер ее между пальцами, наслаждаясь их шелковистостью и насыщенным каштаново-золотистым цветом.

– У твоих волос сотня оттенков, – негромко проговорил он, не обращая внимания на то, что она с каждым мгновением отодвигается от него все дальше. «Еще немного, – подумал Алисдер, – и она упадет с валуна».

Джудит высвободила прядь из его ладони и пригладила волосы, пытаясь придать им опрятный вид.

– Ты ведешь себя… непрактично, – отозвалась она, хмуро сводя брови.

– Ах, это слово. – Он мягко улыбнулся. – С ним связано столько обязанностей, – сказал Алисдер, поднимаясь с валуна и протягивая руку Джудит, – например, практичность требует, чтобы я не забывал, что у меня полно работы. Греться на солнышке в скалах, конечно, приятно, но у меня есть обязанности и обязательства.

– У меня тоже, – нехотя призналась Джудит, удивляясь нахлынувшему сожалению. С одной стороны, она хотела удержать его здесь еще хоть немного, а с другой – радовалась, что их уединение скоро закончится. Джудит дивилась своим противоречивым желаниям, не понимала себя и старалась держаться на расстоянии от Алисдера.

– А ты знаешь, – словно между прочим начал он, – существует история о пиктах и вересковом эле. Напомни мне, я как-нибудь расскажу ее тебе, когда последствия его пройдут.

– Этот вересковый эль очень коварен, Маклеод. – Джудит широко улыбнулась, блеснув ровными белоснежными зубами.

«Интересно, догадывается ли она, как хороша, когда улыбается?» – подумал Алисдер.

Они опять прошли мимо мирно пасущихся овец, но, прежде чем расстаться, Алисдер остановился, взял руку Джудит и задержал в своей ладони, рассматривая ее тонкие пальцы. Джудит выдернула руку, прежде чем он сказал что-либо о волдырях.

– Я не поблагодарил тебя, Джудит, – тихо произнес Алисдер, – за твои усилия, за твой труд, за то, что тебе не все равно. – Он едва заметно улыбнулся, заметив ее смущение.

– В работе время летит быстрее.

– Ах да, время. Его осталось совсем немного, да? – Он смотрел на нее так пристально, словно пытался разгадать ее мысли.

– Всего месяц. – В голове у нее словно зазвучала радостная мелодия капели. Кап-кап – весело стучали капли одна за другой. Осталось провести лишь месяц в развалинах замка Тайнан. Как странно, ведь каждый новый день приносит что-то, с чем ей жаль расставаться. Например, Софи… Джудит никогда не забудет ее искрящихся голубых глаз, ее неизменно смеющихся или улыбающихся губ. Ей будет не хватать доброй мудрой женщины, которая не с каждым днем, а с каждым часом становилась все прозрачнее, словно таяла прямо на глазах.

Еще месяц она может наслаждаться закатом над бухтой, сладковатым запахом сосен, который долетал до ее спальни сквозь открытое окно. Месяц, за который она должна научиться жить без ставшего уже привычным говора Малкольма, без ласкового ветерка, обдувающего Тайнан, словно нежный любовник.

– Двадцать восемь дней, – поправил ее Алисдер, – я тоже умею считать.

Казалось, когда он обращался к ней, голос его звучал мягче и тише – так он говорил только с ней. Именно в этом голосе для Джудит и таилась опасность: от него она покрывалась мурашками, словно ее щекотали нежнейшим перышком.

Значит, через двадцать восемь дней она опять будет принадлежать только себе, некому будет внушать ей опасные мысли. Больше никаких глупостей и детских мечтаний! Она перестанет думать о нем!

Знает ли он, как мало похож даже на своих соплеменников? Его чисто выбритое лицо так же странно смотрится среди бородатых шотландцев, как корова среди овец. Однако ему очень идет быть чисто выбритым и очень идет его улыбка. Джудит насчитала за прошедшее время до десяти различных улыбок: нежная, с которой он прижимал к груди Дугласа; улыбка, которой он улыбался бабушке, когда она говорила нечто из ряда вон выходящее; усмешка, которой он отвечал Малкольму, когда старик отказывался сдаваться; довольная улыбка, с которой он обозревал урожай, поля и овец. И странная, ласковая улыбка, которую Джудит не раз замечала на его лице, когда оборачивалась и видела, что он внимательно рассматривает ее.

Двадцать восемь дней, четыре недели… И не надо будет больше гадать, как сложилась бы ее жизнь, будь Джудит другой. Не надо будет притворяться, что прошлого, нанесшего ей незаживающие раны, не было. И не будет мгновений, в которые захочется, чтобы все сложилось иначе, чтобы они встретились в другое время и в другом месте. Возможно, тогда они бы поздоровались, как воспитанные люди, и даже стали бы друзьями. И тогда она смогла бы задать ему запретные вопросы…

«Скоро она уйдет из моей жизни, – подумал Алисдер, – и странные отношения, которыми нас связали слова Малкольма и наилучшие намерения бабушки, закончатся».

Вроде надо бы радоваться, однако вместо радости он вдруг испытал страшное раздражение.

Причиной резкого ухудшения настроения была, разумеется, его жена-англичанка. Сейчас уже совершенно ни к чему замечать, что ее лицо то и дело озаряет улыбка, а ночью ее глаза становятся почти черными и напоминают штормовое море. Он не хотел вспоминать ее великолепные длинные ноги, которые не могло скрыть старое поношенное платье.

Не хотел Алисдер вспоминать и предыдущую ночь, когда ее смех возбудил его интерес и кое-что еще, а улыбка озарила ее лицо, и она стала прекрасна. Он не желал поощрять эти порывы и предчувствие, будто он один в состоянии изгнать печаль из ее глаз, которая, казалось, поселилась в них навсегда, и страх, порой мелькающий в глазах Джудит. Глупая мысль и неразумная, как и любопытство: почему она до сих пор смотрит на него так настороженно, словно она – горная лань, а он – искусный охотник. Зачем открывать двери, которые будет нелегко закрыть?

А ведь он – не худший из мужей. Он образован, у него есть принципы. И хотя он не Адонис, но не пугает своим видом детей. Да, конечно, у него нет легендарного опыта его старшего брата, но все же он знает, как доставить женщине удовольствие. Верно, он стареет, но сила в руках пока все та же и работает он так же много, как раньше. Вредных привычек у него нет, разве что пропустит время от времени стопочку бренди. Бесспорно, наследство в виде Тайнана висит у него на шее тяжелым камнем. Это не то наследство, которое делает людей счастливыми, но все же он – владелец замка, многие ли могут этим похвастаться?

Нет, он далеко не худший из мужей.

Он сухо кивнул, отпуская ее. Взгляд его был полон недовольства.

Джудит безмолвно следила, как он спускается по направлению к деревне, раздумывая, чем вызвано его неудовольствие. Она заметила, как плотно обтягивают штаны его сильные, длинные ноги, как блестят на солнце его черные волосы, как натянута на широкой спине рубашка.

Что за человек этот лорд Маклеод, который с таким обаянием рассказывает ей об истории своего народа, а через секунду вдруг обращается к ней с ледяным высокомерием?

Кто он на самом деле?

Она не желает знать.