Обещание любви

Глава 12

В первый же день, когда Маклеод собрал женщин, их пришло не менее двадцати. Джудит уже знала некоторых: они часто появлялись на кухне в Тайнане. Одни разглядывали ее из дверей, когда она приходила в деревню, другие следили за Маклеодом в тот день, когда он гнался за ней до самого замка. Но были и такие, кого она видела впервые.

Мегги тоже пришла, и женщины улыбнулись друг другу, как старые знакомые.

На следующий день после того, как Джудит узнала о смерти Джанет, она отнесла Мегги котелок с едой. Она опасалась, что ее добрый жест не примут, но Мегги встретила ее тогда очень приветливо.

В домике Мегги было темно. Единственным источником света служило дымовое отверстие в крытой соломой крыше. Джудит задержалась на крыльце, не уверенная, стоит ли ей заходить. Но все-таки вошла, заметив грустную улыбку на лице Мегги.

– Спасибо, – тихо поблагодарила та, забирая котелок из рук Джудит, которая удивленно разглядывала убогое жилище.

Как вообще в таких условиях можно жить? Из просторного отцовского дома она переехала к Питеру. Затем они с Энтони снимали небольшой домик в Лондоне. Но где бы она ни жила, нигде не было так тесно и мрачно, как в хижине Мегги.

В единственной комнате утоптанный земляной пол был чисто выметен неким подобием метелки. Узкая доска, прибитая к раме, служила столом. Кроме одного небольшого стула и койки, другой мебели не было. На полках ровными рядами хранились все вещи Мегги. Комната содержалась в чистоте и выглядела очень опрятно.

Джудит ничего не оставалось, как сесть на непрочный стул, который ей торопливо подвинула Мегги. Она не знала что сказать. Разве можно помочь словами? Но все же сделала попытку сблизиться.

Мегги поведала Джудит, что ее муж был из рода Маклеодов, словно объясняя теперешнее свое присутствие в клане. А сама она из рода Макдугалов. Ее карие глаза загорелись от воспоминаний, когда она рассказала Джудит о том дне, когда один из Маклеодов пришел к ним в клан в поисках женщины с волосами, золотыми, как солнце, и глазами, синими, как небо.

– А получил, – улыбаясь продолжила Мегги, – женщину с темно-каштановыми волосами и глазами цвета земли, но ни разу не высказал недовольства.

Джудит не поняла радостного оживления собеседницы, но порадовалась, что Мегги хоть ненадолго забыла о своем горе, печаль ушла из ее глаз. Впрочем, грусть никогда по-настоящему не покидала шотландцев, однако не мешала им жить полной жизнью. Они просыпались с рассветом и, принимая вызов природы, работали в поле как подневольные. Дни складывались в недели, недели в месяцы. Они гордились своим наследием, своей непохожестью на других, даже своим упрямством. Любили свои песни, свой язык и себя, хранили веру предков, передававшуюся из поколения в поколение, верили в силу клана, легенд и волынки.

Чтобы понять все это, надо было оказаться среди них, собственными глазами увидеть, как они принимают все обрушившиеся на них беды и никогда не склоняются под их тяжестью.

Джудит не знала, сумеет ли когда-нибудь понять этих людей. Вряд ли она сможет стать такой же сильной, жизнерадостной и упрямой. Даже сейчас, когда она всей душой стремилась как-то помочь клану, на нее смотрели с подозрением.

– Я знаю, что вы пришли сюда, чтобы научиться прясть, а те, кто уже умеет, – узнать что-то новое. Я с радостью поделюсь с вами всем, что знаю. Среди вас есть такие, кто работал на этой прялке? Судя по виду, ею пользовались изрядно. – Джудит сурово посмотрела на прялку, словно она была виновата в своем теперешнем состоянии.

Вверх взметнулась натруженная рука, Джудит вытянулась вперед, чтобы увидеть, кто ее поднял.

– Я умею работать за этой прялкой, – проговорила Гризелла, и Джудит едва не застонала вслух, когда женщина встала.

На вид ей было не менее девяноста лет, возраст сгорбил ее, однако походка, несмотря на немощную наружность, оставалась твердой. Старуха медленно прошла по проходу между скамейками и остановилась перед старой прялкой. Большие узловатые пальцы ласково погладили дерево, нетерпеливо натянули старые, почти истлевшие нити, оставшиеся на изящно вырезанных зубьях. Несмотря на почтенный возраст, руки Гризеллы сохранили прежнюю ловкость.

– Она и двадцать-то лет назад работала еле-еле, не думаю, чтобы за это время что-нибудь изменилось, – проговорила Гризелла скрипучим недовольным голосом. – Давно надо было сжечь ее, но в жизни почему-то всегда получается наоборот: хорошие уходят первыми, а никудышные цепляются за жизнь.

Женщины робко рассмеялись, вместе с ними улыбнулась и Джудит.

Время летело, рассвет сменялся закатом, дневной свет внезапно исчезал, растворяясь в сумерках. День за днем Гризелла учила женщин хитростям прядильного дела на старой прялке, а Джудит направляла их неумелые пальцы и хвалила даже за самые незначительные успехи.

В хижине, где пряли шерсть, всегда было тепло, порой даже душно. Воздух был полон мелких шерстяных волокон, но оживленный незатейливый разговор помогал в работе женщинам, которые знали друг друга всю жизнь, вместе делили радость и горе. Обстановка в хижине всегда была спокойной и приветливой, женщины работали с удовольствием.

Джудит просыпалась по утрам, предвкушая удовольствие от предстоящего дня. Наконец через две недели, в пятницу, первая партия шерсти была переработана. Нить получилась неровная, вся в узлах, но, главное, получилась. Женщины очень гордились своим достижением.

– По-моему, это дело надо отметить, – проговорила Сара, доставая бутыль с элем и передавая Джудит. – Я сама его делала, лучшего не найти.

Эль оказался на удивление сладким. Вкус бренди навевал слишком много воспоминаний, поэтому Джудит не переносила его. Вино она не любила за терпкость. Вересковый эль не был похож ни на бренди, ни на вино. Она отпила несколько глотков.

Только когда Джудит начала не переставая хихикать и ничего не могла с собой поделать, она поняла, что эль очень крепок. Она зажала рот ладонью и широко раскрытыми глазами посмотрела на женщин, которые почему-то начали раскачиваться и странно раздваиваться, хотя по-прежнему сидели на своих местах. Вскоре вся комната наполнилась двойняшками.

Ее подхватили сильные мужские руки, это был Маклеод. Он что-то бормотал про англичан, которые не умеют пить, но для Джудит вдруг все потеряло значение, разве это не замечательно?

Ей очень понравилась дорога назад в Тайнан, когда она свернулась клубочком на груди у Алисдера. А как замечательно они поднимались по лестнице! Как приятно было прижиматься к груди Алисдера и обнимать его за шею! От него веяло полем, солнечным светом и почему-то вереском.

Или вереском пахнет от нее самой?

Голова Джудит легла на руку Алисдера. Джудит несколько раз глубоко вздохнула. Почему от одних мужчин всегда так отвратительно пахнет, а от других – никогда, хотя, казалось бы, должно? Она потерлась головой о руку Алисдера и услышала престранный звук, похожий на раскаты грома.

Джудит приподняла голову, осмотрелась по сторонам и затем решила, что безопаснее держать голову ровно. Тогда и головокружение становилось не таким сильным и желудок немного успокаивался. Ей очень нравилось, что Маклеод такой сильный, не пыхтит и не раздражается. Она хихикнула. Он что-то сказал, она взглянула на него, чуть приоткрыв глаза, но так и не разобрала ни слова.

Как он красив, с гривой черных волос, золотисто-карими глазами и темным от загара лицом! А его губы. Такие наверняка перецеловали тысячу женщин.

Джудит очень захотелось дотронуться до его губ, но сначала она промахнулась. Во второй раз ей повезло больше, она быстро коснулась пальцами его губ. Они оказались мягкими, похожими на бархат или гусиное брюшко. Она счастливо вздохнула.

Алисдер открыл дверь к ней в комнату и осторожно поставил Джудит на пол. Она держалась на ногах только благодаря тому, что намертво вцепилась в его рубашку, не замечая, что при этом крепко зажала в руке и часть волос на его груди. Алисдер поморщился, но руку Джудит не убрал.

Ему понравилось, что его жена-англичанка оказалась такой веселой и общительной в легком подпитии. А ведь вполне могла оказаться плаксивой, или, еще хуже, вредной и скандальной. Она совершенно не соображала, что делает, и это придавало пикантность его действиям, когда он осторожно опустил ее на кровать. Джудит хотела что-то сказать, но слова не приходили на ум, в голове все перепуталось, да и комната вдруг закружилась и потемнела.

Алисдер снял с Джудит башмаки. Она хорошо повеселилась, его жена-англичанка. Две недели он наблюдал, как она поднималась с рассветом и возвращалась затемно, устало поднимаясь по лестнице, и за все время ни разу не пожаловалась.

Сегодня он видел, какой веселой и счастливой она была с женщинами. Сейчас она ничего не соображала, рот у нее приоткрылся, лицо раскраснелось от выпитого. Утром она возненавидит себя, а жаль. Алисдер от души смеялся над ее выходками, она была так не похожа на обычную Джудит!

Он не стал говорить ей, что восхищен ее усилиями.

Однако, когда проходил мимо хижины, где женщины пряли, именно ее смех остановил его. Он звучал нежно, подобно серебряному колокольчику. Алисдер впервые слышал такой смех. И если потребовалась бутыль эля, чтобы превратить жену-англичанку в милую шотландскую девушку, он с готовностью будет варить бочку каждый день.

Он не стал раздевать ее, только укрыл полотняной простыней и тонким одеялом. Этот полный нежности жест не предназначался для посторонних глаз.

Он не ошибся, когда подумал, что она осложнит его жизнь. Почему она ненавидит так же сильно, как боится? Почему так редко улыбается? Почему уверена, что недостойна доброго отношения к себе? И как случилось, что для него вдруг стало так важно получить ответы на все вопросы?

Через несколько недель они расстанутся. Конечно же, он потерпит. Очарование Джудит вызвано просто тем, что он очень долго был без женщины, ничего другого за его чувствами не стоит. После смерти Анны он вел почти монашеский образ жизни, но однажды не выдержал и воспользовался услугами одной пышечки в Инвернессе. Однако в свой последний приезд туда не стал наведываться к ней. Почему бы это?

Он не был слабаком настолько, чтобы кто-то, а уж тем более англичанка с синими озерами глаз и пухлой нижней губой, заставил бы его потерять контроль над своими чувствами. Такой власти у нее над ним нет.

Однако почему же ему безумно хотелось закрыть ей рот, и не только руками, когда она начинает говорить со своим ужасным акцентом? Почему, черт побери, хочется узнать, отчего ее глаза иногда становятся почти черными, а взгляд устремляется туда, куда, как он подозревал, никому нет доступа? Почему, ради всего святого и Шотландии, его не покидает ощущение, что ему сейчас лучше уехать в Инвернесс и остаться там, пока не пройдут три месяца его женитьбы?

Алисдер принял для себя решение работать с удвоенной энергией. Тогда ненужное любопытство и праздные мечты растворятся в безумной усталости.

Он долго стоял в дверях, оперевшись рукой о косяк и устремив взгляд на кровать. Джудит спала очень крепко и негромко посапывала. Алисдер весело улыбнулся.

Лучше бы ему не видеть, как она улыбается.

Лучше бы никогда не слышать ее смеха.