Обещание любви

Глава 34

«Вид у этой парочки довольно подавленный и несчастный», – подумал Алисдер, заметив в предрассветной мгле въезжающих во двор замка.

Малкольм держался в седле из последних сил. Рядом с ним верхом на тщедушной кобыле ехала Джудит, совершенно измученная и тревожащаяся за старого шотландца. Путешествие до Инвернесса в таком состоянии исключено, раненый Малкольм далеко не уехал бы. Дважды он едва не выпадал из седла, обессилев от потери крови, и упал бы, если бы не своевременная помощь Джудит, которая вовремя подхватывала его. Всю обратную дорогу они опасались встречи с английскими патрулями, но Малкольм здраво рассудил, что ночью их вряд ли будут искать. Обратный путь казался нескончаемым и мучительным.

Но старик не терял времени понапрасну.

– Детка, сомневайся во мне сколько угодно, но только не сомневайся в Маклеоде. Кого ты боишься? Его или себя? – Джудит озадаченно смотрела на старика. – Шотландца любить нелегко, – добавил он, как бы объясняя.

– Ты же давно хотел, чтобы я оставила Тайнан, Малкольм. Почему сейчас уговариваешь меня остаться?

– Думаю, Маклеоду могло повезти намного меньше, – пробормотал старик. Это был самый большой комплимент женщине в его жизни, да разве Джудит оценит?

Впрочем, она молодец, не сдавалась, хотя последние недели он только и делал, что бросал на нее осуждающие взгляды. Она платила ему тем же, как настоящая шотландка. Малкольм слышал рассказ Джудит у постели Мегги, видел ее непритворное горе, когда отошла в мир иной Софи. А когда она не задумываясь безошибочно вонзила кинжал в жеребца Беннета, он был готов целовать ее ноги. Она куда больше шотландка, чем англичанка, и, уж конечно, достойна Маклеода. Теперь оставалось только убедить в этом двух упрямцев.

– Ты не знаешь, Малкольм, – подавленно отозвалась Джудит, – я совсем не такая, как ты думаешь.

– Потому что была замужем за бессердечным мерзавцем, Джудит? Который бесстыдно использовал тебя? Мне сейчас плохо, но не настолько, чтобы я забыл об этом. – Джудит понуро опустила голову. – Дай ему шанс, Джудит. – Он уже не раз повторял эти слова, пока они возвращались в замок.

У ворот Тайнана Малкольм сделал еще одну попытку:

– Тебе нет никакой нужды уходить отсюда, детка, теперь этот негодяй мертв. – Малкольм поморщился от невыносимой боли. Как он не хотел, чтобы Джудит покинула замок! – Ты не можешь так поступить, детка. Ему нужна жена.

– Инвернесс в противоположной стороне, – произнес вместо приветствия Алисдер с верхней площадки лестницы, показывая на запад.

– Верно, парень, а мы и не знали.

Чувство, которое охватило Алисдера по возвращении Джудит, немедленно сменилось тревогой, как только он разглядел перевязанную кое-как голову Малкольма. Он сбежал вниз по ступенькам, пристально вглядываясь в лицо старого друга. Кровь пропитала повязку и перед рубашки.

– Джудит? – Алисдер оглядел ее, но не увидел ничего опасного.

– Со мной все в порядке, Алисдер. Помощь нужна Малкольму.

На секунду Джудит позволила себе забыться. Она возвращается из длинной поездки, и Алисдер встречает ее. Он чуть хмурится от долгой разлуки, радуется, что они снова вместе. Протягивает руки, чтобы обнять ее, а не подхватить Малкольма с седла. Он сердится скорее для порядка. Какое счастье вернуться домой, а когда они останутся наедине, Алисдер подарит ей свою любовь!

Алисдер не успел ни о чем спросить, Малкольм начал первым:

– Раны нанес англичанин, Маклеод. Еще повезло, что этот безмозглый дурак не отхватил мне нос. Уверен, он метил в сердце.

– Как это случилось? – Алисдер помог другу слезть с кобылы, снял повязку и внимательно осмотрел рану.

Старик не только застонал. Он начал ругаться, смачно и громко. Джудит молча шла следом за ними.

– Ты уехал в целости, а вернулся без уха. Поздравляю тебя с этим ловким трюком, но хотел бы все же узнать, что произошло.

– Я тебе все расскажу, только вот выпью бренди, – устало ответил Малкольм, силы быстро покидали его.

– Бренди лучше употребить на промывку раны, Малкольм.

– Лучше внутрь, больше пользы.

Он снова выругался, когда Алисдер заставил его лечь на кухонный стол, и недовольно уставился на стропила. Однажды Джудит пристыдила его за грязь и паутину на них. Ему пришлось притащить стремянку и обмахнуть их. Сейчас Джудит стояла рядом со столом, держала шляпу Малкольма и пропитанную кровью повязку.

– Мы наткнулись на английский патруль, парень.

Алисдер метнул взгляд на Джудит. Она не смотрела на него. Она должна многое сказать Алисдеру, но не сейчас, сейчас все внимание Малкольму.

– Ты и с одним ухом прекрасно проживешь, старый дурень, – беззлобно сказал Алисдер, промокая кровь на голове старика.

– Ага, легче будет мимо одного уха твои слова пропускать, – так же беззлобно пробурчал тот.

«Хорошо, что старик не ловелас», – подумал Алисдер, зашивая рану. Остаток бренди ушел не на обработку раны, а на успокоение пациента. Процедура оказалась не из приятных: Малкольм проявлял свое неудовольствие громко и действенно. Алисдер и не подозревал, что он может быть столь красноречивым и на стольких языках.

Закончив с раной на голове, Алисдер придирчиво осмотрел свою работу. Изрядно пострадавший в сражениях, Малкольм уж точно не блистал красотой. Со второй раной Алисдер управился довольно быстро, шпага только слегка задела плечо.

Старого шотландца уложили в комнате Айана. Алисдеру вдруг пришло в голову, что последнее время эта комната стала весьма часто посещаемой, так же как при жизни брата, когда он потихонечку приводил сюда своих бесчисленных подруг.

– Ты расскажешь наконец, что случилось, или придется вытягивать из тебя по словечку? – Алисдер говорил беспечно, хотя на самом деле очень встревожился.

– Думаю, тебе лучше поговорить об этом с женой, Маклеод. – Выпитое бренди смягчило слова Малкольма. Алкоголь, тепло и мягкая постель сделали свое дело.

Он не заметил ни испуганного взгляда, который бросила на него Джудит, ни пристального взгляда Алисдера.

Сосновая скамья, на которой сидела Джудит, была грубая, еще не отполированная – один из немногих предметов обстановки большого зала, где вся остальная мебель сгорела во время пожара.

Раньше Джудит никогда не задерживалась здесь подолгу: стены были толстыми, потолки – высокими, углы скрывались во мраке. В зале такого размера трудно почувствовать себя уютно и в безопасности. На почерневших от копоти стенах торчало множество чугунных крюков, на которые когда-то вешали щиты и боевое оружие Маклеодов. Теперь хранение оружия карается законом, и стены оголились. Остались только копоть на стенах и запах обгоревшего дерева – немые свидетели адского пламени, бушевавшего в замке по приказу графа Камберлендского.

Идеальное место для предстоящего разговора.

Алисдер не двинулся с места, продолжая стоять около окна. Стекла потрескались от жара, оплыли, потом их вновь спаяли, и теперь они представляли собой странную картину из кусочков, через которую в комнату проникало утреннее солнце, расколотое на тысячи лучей. Алисдер не отрывал взгляда от Джудит с того мгновения, как она вошла в зал. Она не была готова к столь пристальному вниманию с его стороны.

– Ты, наверное, проклинаешь судьбу за то, что она вернула тебя в Тайнан? – Ясно, что Джудит вернулась, лишь подчинившись обстоятельствам, а не собственному желанию.

– Малкольму нужна была помощь.

Слова повисли в воздухе. Алисдер удивился боли, которую он вдруг испытал, будто его пронзили кинжалом.

– А тебе, Джудит, уже никто не нужен? – Гнев лучше, чем отчаяние, для гнева более чем достаточно оснований.

Алисдер не знал, правильно ли он поступает, идя сейчас на обострение ситуации. Он был уверен только, что обязательно должен понять поступок Джудит. Почему она так легко покинула Тайнан, так легко отказалась от него? Когда получит исчерпывающие ответы на эти вопросы, он оставит ее в покое. Забыть, задвинуть в уголок сознания, где находились остальные призраки прошлого. Более мудрый человек отпустил бы ее, более здравомыслящий – не спрашивал бы, почему она ушла. Более гордый – не надеялся бы убедить ее остаться.

В жизни, однако, не все разложено точно по полочкам. Жизнь – это бездна, в которую бросаешься головой. Алисдер не мог любить Джудит наполовину, как никогда не смог бы оставить свой клан и Тайнан.

Она не ответила. Он не удивился ее молчанию, привык к нему. Джудит не понимала, что у Алисдера достаточно времени и терпения, но ее молчание лишь разжигает ярость.

Она сидела, плотно сжав колени и поставив ступни одна к другой. Спина прямая, подбородок вперед и немного вверх. Именно так должна сидеть истинная леди, но сейчас это мало волновало Алисдера, пусть хоть доску к спине привязывает!

Руки Джудит сжались в кулаки. Во всей ее застывшей фигуре чувствовалась напряженность: задень ее сейчас, и она рассыплется на крошечные кусочки. Она научилась не выдавать своих чувств, придавать лицу непроницаемое выражение, но непроницаемым оно было для всех, кроме Алисдера.

Джудит сейчас выдавали глаза, в которых горели боль и решимость.

Ему хотелось подойти к ней, обнять, но она сидела с таким отстраненным достоинством… Алисдеру хотелось отвести ее в уютный уголок поближе к камину, где она бы согрелась и почувствовала себя в безопасности.

Но Алисдер не сделал ни того, ни другого. На него внезапно нашло предчувствие чего-то неизбежного, и неприятный холод охватил его, как в то утро, когда он стоял рядом с Айаном на поле в ожидании приближающегося сражения.

Алисдер заметил полуулыбку, с которой Джудит оглядела комнату, и ему ужасно захотелось крепко встряхнуть ее. Ведет себя как настоящая англичанка!

Понимает ли он, чего ей стоит сохранять самообладание? Она догадывалась, что понимает, а еще подозревала, что он мечтает, чтобы она потеряла это самообладание.

– Чего ты хочешь от меня, Алисдер? – спросила Джудит, заговорив наконец о том, ради чего они встретились.

– Ответа на загадку, Джудит. – Она вопросительно вскинула голову, и он продолжил: – Почему ты бросила меня?

Не «почему ты покинула Тайнан», не «почему выбрала свободу». Он построил вопрос очень лично, сделал его очень болезненным.

Джудит закрыла глаза, чтобы не видеть его сжатых кулаков и гордого выражения лица. Впрочем, умоляющее выражение глаз странно противоречило решимости, которую выражал весь его вид. Даже в этом огромном зале Алисдер казался великаном, внушал ей благоговение одним своим присутствием. Но, в конце концов, не его рост, не его недюжинная сила и даже не его красота заставили ее сказать правду, а мягкий изгиб губ, сострадание во взгляде. Сострадание, которого она не заслуживала.

Джудит долго смотрела на потрескавшиеся плитки пола, однако видела не их, а дальнее видение, запечатлевшееся в ее душе. Она собирала на помощь все свое мужество, расколотое на кусочки, как оконное стекло.

«В ней всегда присутствует какая-то недоговоренность, – подумал Алисдер, – словно она прячет какую-то часть души от меня». И в ней была сдержанность, которая не покидала ее даже в мгновения их близости, словно она боялась, что он прочтет ее мысли. Как Алисдер хотел пробиться сквозь эту стену, через ее молчание, вытянуть настоящую Джудит из скорлупы, в которую она себя заключила!

– А Хендерсон? – спросил он, когда она так и не ответила. – Почему он так ненавидел тебя?

Почему Хендерсон все время старался причинить Джудит боль? Алисдер не понимал, чем была вызвана вражда между ними. Он долго ждал того момента, когда она сама расскажет ему обо всем.

Джудит искоса посмотрела на Алисдера. Сейчас она должна сказать ему правду. Алисдер наконец должен узнать все.

– Потому что знал, что я убила его брата, – проговорила она. Слова падали с ее губ, как большие капли дождя в тишине. – Я убила своего мужа. – Алисдер не пошевелился, будто и не слышал. – Точнее сказать, убила бы, если бы не вмешалось Провидение, которое покончило с ним в ту ночь.

Джудит глубоко вздохнула, сглотнула комок в горле и ощутила на губах вкус слез. По ком эти слезы: по ней самой или по Энтони? Боже правый, а сейчас она не может солгать себе! Она не пролила ни слезинки по Энтони. Даже тогда.

Джудит помнила то мгновение в мельчайших подробностях, словно эта сцена сейчас разворачивалась перед ее мысленным взором: взметнувшиеся вверх руки, полный ужаса взгляд Энтони, когда он понял, что подавился и задыхается. Он раздирал себе горло, пока не истек кровью, – эта немая картина была постоянной частью ее ночных кошмаров. Она стояла, сложив руки поверх фартука, и смотрела на его мучения, вспоминая, как он уступал ее своим друзьям, расплачиваясь таким образом за долги, либо молча смотрел, как ее насилуют. Она вспоминала, как Энтони бил ее ремнем или цепью только потому, что она чем-то не угодила ему, а может, не угодил кто-то другой, и тогда она становилась козлом отпущения. Вспоминала все случаи, когда Энтони наблюдал, как издевался над ней Беннет и смеялся, слыша ее крики.

Только позднее она узнала, что умер он не от яда.

Джудит с трудом сдержала истерический смех, когда полковой хирург осмотрел горло Энтони и объявил, что смерть наступила из-за того, что тот подавился куриной косточкой, которая застряла в горле. Несчастный случай, не убийство…

Глаза Джудит почти почернели, в них стояли слезы. Она говорила бесстрастным, ровным голосом, словно все ужасы происходили с кем-то другим, не с ней, словно садизм совершался по отношению к постороннему лицу.

– …Больше я выносить этого не могла, – сказала Джудит, теряя самообладание, оттого что Алисдер молчал. За все время ее рассказа он не пошевелился, не вымолвил ни слова. Чем дольше она говорила, тем легче становилось. Она очень долго скрывала правду о своем замужестве, а за последние три недели рассказывала ее уже второй раз.

Беннет все время подозревал ее.

– Признаюсь, я замыслила убить Энтони, да простит Господь мою грешную душу. Если бы яд не сработал, я перерезала бы ему во сне горло. – Взгляд у нее был затравленный, выражал муку, отголоски которой Алисдер всегда читал в глазах Джудит, отвращение, которое она питала к себе.

Мужество – это не бесстрашная храбрость, это когда оказываешься один на один с глубочайшим ужасом и не отступаешь. Алисдер видел множество примеров мужественного поведения в бою, видел и тех, кто от страха бежал с поля брани, и тех, кто, потеряв в бою шпагу, подбирал окровавленное оружие убитого друга и снова бросался в атаку. Даже сейчас, когда Джудит храбро ждала, что он откажется от нее, осудит, Алисдер подивился, сколько нужно мужества, чтобы изо дня в день жить в подобном страхе.

Джудит склонила голову и так крепко сжала руки, что костяшки пальцев побелели. Она ждала, что он скажет.

Алисдер подошел ближе, шагая очень осторожно, словно боялся спугнуть ее. Он протянул руку, словно выстраивал мост через бездну, которая разделяла их, и опустился перед ней на колени. Алисдер взял холодные ладони Джудит в свои, согревая их, словно это могло сблизить их, и коснулся лбом ее колен.

Она не верила своим глазам: Алисдер стоит перед ней на коленях, словно она – королева, а он один из подданных.

Прогони он ее сейчас, это было бы справедливо, она заслужила наказание. Никогда больше не видеть этого человека, единственного, кого она любила в жизни, несомненно, будет приговором, достойным ее преступления. Не взглянуть больше на него, не коснуться его иссиня-черных как вороново крыло волос, не почувствовать прикосновения его загорелых сильных рук, не вдохнуть его мужского запаха – это будет самой тяжелой пыткой.

Лучше бы уж Бог лишил ее памяти, ослепил, чтобы она больше не видела красоты мира, отнял у нее чувства. Боже, отними у нее память, чтобы она навсегда забыла об Алисдере Маклеоде! Только так можно уменьшить ее страдания.

– Алисдер, – снова заговорила Джудит. Ладонь ее замерла в дюйме от его склоненной головы, совсем-совсем рядом. Она сжала пальцы в кулак и отдернула руку, хотя до боли жаждала прикоснуться к нему. – Алисдер, – повторила она полным слез голосом, – я не стою этого. – Она говорила, что он не должен стоять перед ней на коленях, говорила о его доброте, человечности. О любви и сострадании в его глазах с того дня, когда англичане появились в Тайнане.

– Тогда я должен был выгнать и Мегги, так? – Он поднял голову и напряженно ожидал ответа.

– Что? – Опять он озадачил ее.

– Ее ведь тоже изваляли в грязи, Джудит, ведь ее касались посторонние мужчины, а не муж. Значит, ее надо за это выгнать?

– Мегги не виновата. Она ничего не могла поделать.

– И ты тоже.

Но Мегги не убивала…

Алисдер до боли сжал ее руки в своих, в его словах, когда он заговорил, сквозило нетерпение, возможно, даже страх.

Он чувствовал, как она ускользает от него, намеренно отметает от себя прошедшие месяцы, не желая вспоминать о них. Словно не было ночей, когда они лежали в объятиях друг друга, смеялись, наслаждались близостью, любили друг друга…

– Хочешь услышать признание, Джудит? Тогда слушай. Я сознаюсь сам, по доброй воле, до конца. Я человек, который давал клятву исцелять людей, но все же я убивал. Я помню лицо каждого, кто пал от моей руки, помню глаза каждого, у которого я отнял жизнь, будущее, надежду. Я думаю о женщинах, которые стали вдовами, о матерях, чьих сыновей я убил, о детях, оставшихся без отцов. Каждый раз, когда я убивал, я совершал самое ужасное в своей жизни. Но я бы сделал это снова, чтобы выжить. Я хотел жить, у меня не было выбора! Я провел много лет, учась использовать эти руки для милосердия, но за пять часов они превратились в орудие убийства. – Алисдер протянул руки вперед ладонями кверху и внимательно всмотрелся в них, словно видел там кровь. – Что касается отпущения грехов, я в этом мало понимаю. Так же как в вечности и в проклятиях. Я всего лишь человек. Оставим право судить нас другим, у кого это лучше получается, кто лучше разбирается в таких истинах, или ангелам, мне все равно.

Когда Алисдер поднял голову, в его глазах стояли слезы. Он убрал с лица Джудит волосы и осторожно взял его в ладони. Он заглянул так глубоко в ее глаза, что она испугалась, что он проникнет к ней в душу. Голос его звучал тихо, но твердо и искренне.

– Каждый из нас был на войне, Джудит. В Шотландии нет ни одного мужчины, ни одной женщины, которые не пострадали бы от нее. Разве ты не понимаешь, что и ты была на войне. Только у нас было разное оружие и разные враги, а в остальном мы все старались выжить, каждый по-своему. Я уже говорил однажды, что не думаю о тебе хуже только потому, что у тебя на теле рубцы. И в душе – тоже.

Алисдер с трудом сдерживался, он безумно хотел обнять Джудит, прижать ее к себе. Он приблизился к ней, и она спрятала лицо у него на груди. Здесь Джудит и должна быть всегда, рядом с его сердцем.

– Кто знает, может, наше искупление как раз в том, что мы вместе? Два человека, которые не могут простить себя? Но возможно, мы простим друг друга. Кто мы такие, чтобы задаваться такими вопросами?

Алисдер умолк. Повисло молчание. Слова, которые он хотел произнести, должны быть безошибочными и настолько убедительными, чтобы она могла без колебаний связать свое будущее с кланом Маклеодов.

– Шотландия – суровая земля, Джудит, – сказал Алисдер после долгого раздумья, и его теплое дыхание коснулось ее уха. – Наш народ упрямо, вопреки всякой логике держится за старое. Мы выжили, хотя на нашем месте это мало кому бы удалось. Шотландии нужны сыновья и дочери, которые борются за жизнь. По-моему, ты – именно из таких.

Алисдер не знал, что еще сказать, чтобы облегчить положение Джудит, жалея, что не в состоянии найти мудрые доходчивые слова. Хорошо бы рассказать ей об их жизни. Он будет плавать с ней в бухте, стоять на башне замка и наслаждаться закатом. Переживут зиму и будут радоваться наступлению весны. Он будет любить ее до самой старости. Но это все останется пустыми мечтами, если Джудит не захочет разделить их с ним. Жизнь – не просто отсутствие боли и страха.

Но в конце концов, важно не то, чего хочет он, а то, что выберет она.

– Я не буду торопить тебя, Джудит, – прошептал Алисдер ей на ухо. – Есть много способов убеждения, но я не воспользуюсь ими. Ты должна выбрать сама. Я не сделаю этого за тебя. – Слезы застилали глаза Джудит, она была не в состоянии вымолвить ни слова. Алисдер приподнял ее лицо и заглянул в полные слез прекрасные синие глаза. – Решать тебе, Джудит, только решай свое будущее, а не прошлое.

Джудит всмотрелась в его лицо, полное доброты и любви, которую он сейчас так отчаянно старался скрыть. Она читала в нем дразнящий смех, нежность, глубокую страсть.

Сердце Джудит билось все учащеннее, она боялась, что Алисдер услышит его удары, но этого не случилось, потому что он нежно улыбнулся ей и быстро покинул большой зал.

Джудит нашла мужа у надгробных камней, где на небольшом огороженном пространстве расположились могилы его отца, Айана, Джеральда и Софи. Алисдер стоял неподвижно, склонив голову, внешне напоминая статую, вырезанную из камня, но с гордым и решительным видом.

Он обернулся. Взгляд его был так пронзителен, что Джудит отшатнулась, но только на секунду. Она собрала оставшееся мужество и заставила себя держаться спокойно.

– Алисдер… – осторожно проговорила она и протянула руку. В лице ее была решимость, в глазах – ответ, который он так боялся в них прочесть.

В этот момент Алисдер ненавидел ее со всей страстью, которую так старательно сдерживал. Ненавидел за то, что она причинила ему столько боли, и именно в то время, когда он так страдал от потери единственного родного ему человека – Софи. Ненавидел за то, что она не желала разделить с ним жизнь, не верила в его любовь, в способность преодолеть любые трудности.

– Иди подожди во дворе. Я вызову близнецов, они проводят тебя до Инвернесса. – Голос Алисдера звучал хрипло, в нем слышалась ярость. Его удивило, что слова эти не сопровождались огнем, хотя его самого они буквально обжигали.

Джудит побледнела как полотно, но не отвернулась, не прислушалась к его невысказанному предостережению. Джудит не сознавала, насколько Алисдер близок к тому, чтобы перестать сдерживаться. Человек, который сейчас стоял перед ней, не был добрым. Он вышел из Каллоденской битвы со шрамами на теле и в душе, он много миль вез в разбитой телеге тела убитых отца и брата, чтобы похоронить на земле Тайнана. Он уже ни на что не надеялся, расстался с мечтами. Но она стояла неподвижно, эта упрямая англичанка, хотя глаза ее почернели от слез, а весь вид говорил о смертельной усталости.

– Вчера я услышал смех женщины, и мне показалось, что это ты. – Джудит ожидала каких угодно слов, но только не этих. – Я вслушиваюсь в речь и жду услышать английский акцент, я начинаю сходить с ума. – Он отвернулся к надгробным камням. – Ты нарочно все еще здесь, чтобы увидеть мое унижение?

Он мечтал о ней, как мальчишка, хотел ее так, словно у нее в руках была веревочка, привязанная к его сердцу, и она дергала за нее, все время напоминала о себе. Он ценил каждый день, проведенный с ней. Не знал, как будет существовать недели, потом месяцы без нее. Она так много значит для него.

– Я люблю тебя, Алисдер.

– Да, я знаю, – хрипло отозвался он. – Когда мы расставались в последний раз, ты говорила то же самое, а хватило бы всего одного слова «до свидания».

– Прости меня.

В ответ он только вздохнул, но так и не обернулся.

– Когда я была совсем маленькой, мне очень хотелось иметь свой дом. – Голос Джудит ласковым ветерком обдувал душу Алисдера. Но он не хотел смягчаться, не хотел, чтобы гнев его утих. – Всю жизнь я была не такой, как все, чужой среди своих. Даже отец считал так. – Она робко шагнула в сторону Алисдера. Он вздрогнул. Если она прикоснется к нему, он не выдержит. – После смерти Энтони я ушла в себя, зная, что никто никогда не поймет того, что случилось, что Господь никогда не простит меня, что никто никогда не посмотрит на меня так, как ты сейчас.

Невыносимо слышать слезы в ее голосе! Он повернулся и хотел закричать, чтобы она перестала мучить его, но, увидев выражение ее лица, замер.

Джудит словно светилась внутренним светом. По ее щекам непрерывно текли слезы, но она улыбалась. Алисдер почувствовал, как сжалось его сердце, гнев и боль, словно по волшебству, превратились в любовь и надежду.

– Я всем сердцем хотела бы прийти к тебе чистой, без темных пятен в душе, без сожалений, без воспоминаний, без прошлого. – Она протянула руки к Алисдеру ладонями вверх.

Алисдер не удержался и шагнул к ней.

– Разве ты не слышала моих слов, Джудит? Люди никогда не бывают чисты, как ангелы. – Он крепко держал ее за самые кончики пальцев, она держала его своим взглядом.

– Прошу тебя, не отсылай меня, Алисдер. – В ее глазах слабо блеснула искорка надежды, но этого было достаточно, чтобы разжечь пламя.

– Я бы не вынес этого, – тихо сказал он.

Это и мечтала услышать Джудит.

Он раскрыл ей навстречу объятия, и она прильнула к нему, словно он – якорь, который не даст ей уплыть в никуда.