Обольстительная Джойс

9

Джойс выглянула в окно: дорога еще была пуста. Часы показывали уже четверть десятого, начало темнеть, а Андреа и остальных все не было. Значит, задерживаются. Вот и отлично, и она спокойно села опять за компьютер.

Прошла уже почти целая неделя с того момента, как во время спуска археологов на «12 Б» произошел обвал. В тот первый день в больнице Андреа, вернувшись к вечеру, попытался откреститься от собственных слов по поводу переезда Джойс к нему в загородный дом, но она ухватилась за эту возможность, как утопающий за спасательный круг. В итоге после нескольких перебранок спустя сутки цель была достигнута. И вот теперь Джойс сидит в кабинете Мартелли и работает за компьютером.

Дом был великолепен. Большой, неухоженный разросшийся сад с огромным количеством цветов, которыми никто не занимался и которые теперь беспорядочно выглядывали то там, то здесь. Деревья, не подстригавшиеся уже лет сто, раскинули свои ветви в разные стороны, как будто приветствуя этим широким жестом вернувшегося хозяина. И ни одной тропинки, ведущей в глубь этой кущи! Джойс так хотелось забраться туда, подальше. Но, увы, она пока толком не могла ходить.

Дело в том, что застуженные ноги болели по-прежнему, и врачи высказывали опасения, что это затянется еще недели на две. Джойс страдала не столько физически, сколько нравственно. Ей запретили вставать. И Мартелли строго следил за выполнением этого требования. Он по возможности чаще старался приезжать с раскопок, но работы там прибавилось, поэтому частенько ему против воли приходилось задерживаться. Амалия еще не вернулась, поэтому забота о Джойс как бы распределилась между членами команды. Ночью и утром ей помогал Андреа. Уезжая утром, он обязательно готовил завтрак и отслеживал, чтобы он был съеден. Джойс не привыкла по утрам ни к чему, кроме кофе и булочки с джемом. Но после выговора и лекции о правильном питании эту привычку пришлось оставить. Андреа был неумолим и не отправлялся на работу до тех пор, пока тарелка не опустошалась.

Потом на машине заезжал Феликс и отвозил Джойс в больницу на процедуры: перевязки и ингаляции. После той серой пыли ее легкие пришлось чистить в прямом смысле слова, заживали они медленнее, чем хотелось бы. Выражалось это в болезненном грудном кашле, который одолевал Джойс всякий раз, когда она начинала дышать чуть чаще, чем в состоянии покоя. Стоило взяться за костыли, как через пару минут она начинала хрипеть. Это еще более усложняло процесс передвижения по дому. Еще в больнице ставили капельницы, потому что Джойс очень ослабела, а восстановление шло как никогда медленно из-за поражения дыхательных путей. Кислород не поступал в организм в нужном количестве. От этого медленнее затягивались раны, которые оказались совсем не опасными, медленнее заживали ноги. Поэтому Джойс еще ходила дышать кислородом — процедура, название которой она все время забывала. Короче, на больницу уходило часа три, не меньше. Но приходилось терпеть. Обычно ближе к полудню за Джойс опять заезжал Феликс и отвозил ее домой, где Андреа уже готовил обед, точнее заказывал его. После совместной трапезы Джойс полагалось отдыхать до возвращения всей компании, то есть спать. Настаивая на этом, Андреа забрал у нее все книги. Врачи советовали не переутомляться. Но Джойс, само собой, не могла спать целыми днями. Она честно укладывалась после обеда, потому что действительно уставала, но уже часам к шести, как и следовало ожидать, просыпалась. А Мартелли с компанией (ужинали теперь в доме Андреа, а не в отеле) возвращались не раньше девяти. А иногда и позже. Таким образом, у Джойс было два-три свободных часа, когда никого не было рядом и, следовательно, можно было заняться чем-то, кроме лечения и отдыха. Выяснив, что в доме есть старенький компьютер, которым Андреа не пользовался уже давно, Джойс в первый же день пробралась в кабинет и проверила, в каком состоянии этот предмет антиквариата. Оказалось, что в рабочем. Там даже нашлись все необходимые программы. Итак, украдкой Джойс обрабатывала свои тайные материалы, о которых никто пока не знал. Главное, было вовремя заметить приближающиеся машины и быстро подняться к себе в комнату. Причем само расположение кабинета весьма этому способствовало. Дом стоял на холме, и окна очень удачно выходили на дорогу, которая вела от Гизы к частному сектору. Джойс все видела и, несмотря на костыли, успевала ретироваться до того, как Мартелли с остальными переступали порог. Чтобы не вызывать подозрений, она даже не стирала пыль с монитора. И никто ничего не знал.

Сегодня они опять задерживались. Джойс уже заканчивала обрабатывать пятую кассету, соединяя снимки в единое огромное изображение. Один файл для правой стены и один для левой. При этом приходилось убирать разные помехи, вроде пыли и воды. Благо программы позволяли снимать с изображения слой в зависимости от дальности. Кое-где надо было усиливать яркость отдельных участков — Джойс не ровно держала фотоаппарат и поэтому не везде вспышка освещала весь снимок, края некоторых кадров были откровенно темными. Но многие фрагменты дублировались, поскольку Джойс отдельно фотографировала стыки плит и отдельно сами плиты. Накладывая одно изображение на другое, можно было восстановить все. Параллельно она пыталась понять надписи и рисунки. Но они казались ей абсолютно незнакомыми. Какие-то элементы вроде напоминали уже известные ей изображения, но потом, при сравнении с базой данных, программа выдавала, что элемент неизвестен. А искать вручную — проще повеситься. Тем более компьютер точнее человеческого глаза. Джойс терялась в догадках, как никогда остро ощущая недостаток образования, но спросить, посоветоваться не решалась. Если бы была Амалия, ей бы она открылась. В доме еще нашлись кое-какие книги, но и они при сравнении ничего не дали. И самое главное, Джойс катастрофически не хватало времени.

Одно радовало: работа отвлекала от личных проблем. Погруженная в рисунки и программы, Джойс старалась не думать о своих отношениях ни с Маркусом, которому исправно звонила каждый день, ни с Андреа, которого видела теперь реже, чем во время стажировки. Там он вечно маячил где-нибудь поблизости, а теперь: час утром, полчаса в обед и минут сорок в ужин. Андреа установил жесткий режим для своей подопечной: спать не позже одиннадцати. О чем бы ни шел разговор, едва начинали пищать его наручные часы, кто-нибудь из мужчин относил Джойс наверх, причем ее мнение по этому поводу никого не интересовало.

А остаться и послушать очень хотелось. Теперь, когда несколько ослабло нервное напряжение, вызванное последними событиями, археологи с удвоенной энергией взялись за работу. Вечерами обсуждались планы на будущее, строились версии о том, что могло бы быть в обвалившемся коридоре. Джойс готова была слушать ночи напролет, но ровно в одиннадцать часы на руке у Андреа начинали злорадно попискивать. Она понимала, что он прав, и не спорила. После нескольких часов бодрствования она чувствовала себя так, словно целый день таскала мешки с цементом. Стоило опуститься на подушку, и глаза закрывались сами собой. Она засыпала моментально и никогда не слышала, сколько еще времени мужчины внизу сидят за столом.

Джойс снова выглянула в окно. И очень вовремя, потому что «мерседес» Андреа уже проехал свободный участок дороги и скрылся под деревьями. Вот он опять вынырнул из густой зелени и снова исчез. Джойс быстро сохранила сделанный за сегодня файл и, закрыв его, выключила компьютер. Теперь нужно подняться к себе. Подушки костылей привычно подхватили тело, ослабляя нагрузку на ноги, которые тут же отозвались очередным нытьем. Самое сложное — лестница. Но Джойс уже несколько раз поднималась и спускалась по ней, поэтому препятствие было пройдено без затруднений. Она плотно прикрыла за собой дверь и, добравшись до кровати, юркнула под плед, который днем застилался поверх покрывала, чтобы не приходилось каждый раз раздеваться. Голову набок, глаза закрыть. Отлично. Не подкопаешься.

Хлопнула входная дверь, на лестнице послышались шаги. Джойс повернулась лицом к стенке. Так, теперь он зайдет. Слабый стук. Петли скрипнули, он заглянул.

— Джойс, ты спишь? — Это было сказано шепотом, чтобы не разбудить в том случае, если она действительно спит.

Конечно, она не ответила. Петли опять скрипнули, дверь закрылась. Ушел. Снизу донеслись приглушенные голоса, сейчас они займутся ужином, а когда все будет готово, Андреа придет за ней. Есть пара минут, которые нечем занять перед одним из самых приятных эпизодов дня: он возьмет ее на руки! Четыре раза он уже делал это. Сегодня пятый. Джойс днем спала в спортивном костюме Амалии, который Мауро откопал в ее вещах. Мягкий, теплый, в нем было очень удобно. Но сегодня Джойс специально сняла куртку, чтобы не пропустить ни одного прикосновения Андреа. Эти сильные руки обнимут ее, подхватят как пушинку, и несколько секунд она будет по-настоящему в его объятиях. Она готова была остаться в них навсегда, но все хорошее быстро заканчивается. Андреа, похоже, вовсе не интересовался ею как женщиной. Только как глупеньким птенцом, который, едва раскрыв крылья, самонадеянно решил сразу подняться к заоблачным высотам и надорвался. Его заботило лишь здоровье Джойс. Он проверял, пьет ли она нужные лекарства, как будто у нее был повод их не пить — в конце концов, быстрее поправиться в ее же интересах, — следил, чтобы она хорошо питалась, отдыхала, не переутомлялась. Одним словом, Андреа считал Джойс ребенком, о котором на данный момент некому позаботиться. Причем ребенком в высшей степени безрассудным.

С одной стороны, Джойс была приятна эта по-настоящему мужская опека. Сколько раз за это время она вспоминала Маркуса, который тоже пытался ее опекать. Но как-то иначе, его забота раздражала и воспринималась как посягательство на личную свободу, на независимость. Просто Джойс не любила его, вот и все. Забота любимого человека — теперь она знала это точно — не может надоесть или опостылеть. Но, с другой стороны, в опеке Андреа Джойс не хватало серьезности. Серьезности взрослых отношений между мужчиной и женщиной. Каждый раз, когда он брал ее на руки, она, обхватив руками его шею и приникнув к груди под предлогом боязни высоты (которая якобы появилась после случившегося), слушала, как стучит его сердце. И в этот миг Джойс казалось, что вот так она провела бы всю жизнь…

На лестнице снова послышались шаги. Опять стук, на этот раз более сильный. Скрип петель.

— Джойс, просыпайся, пора ужинать. — Андреа, войдя в комнату, направился к кровати. — Подъем, соня! Вставай!

Вот сейчас! Его рука легла на плечо Джойс, и она, почувствовав, как по спине побежал приятный холодок, невольно вздрогнула.

— Испугалась? — Над ней склонилось улыбающееся загорелое лицо Андреа. — Пора ужинать, все уже ждут тебя. Хватайся.

Он наклонился ниже, и Джойс почувствовала, как его руки ловко протиснулись под спину и колени. В следующее мгновение она с бесстрастным видом обхватила его шею, ощущая каждой клеткой тела, как приятно касаться его кожи. Ей захотелось поцеловать обветренные губы. Его лицо было так близко, слишком близко. Еще мгновение — и Джойс потянулась к нему, уже не отдавая себе отчета в собственных действиях. Но в последний момент разум все же взял верх над чувствами и… Джойс поцеловала его в щеку. Он удивленно посмотрел на нее, не зная, вероятно, как интерпретировать эту выходку. Но Джойс уже овладела собой и не растерялась, пусть примет этот поцелуй просто за благодарность:

— Ты самый лучший старший по сектору. Таскаешь меня каждый день вверх-вниз, а мог бы просто оставить в больнице. Спасибо.

Он улыбнулся в ответ.

— Оставишь тебя, как же. Боюсь, во всей больнице не нашлось бы никого, кто мог бы с тобой справиться. Я пожалел врачей, за какие грехи им такой подарок?

Джойс наигранно обиделась.

— Неужели я такая несносная?

— Очень даже сносная, — засмеялся он. — Взял и понес куда нужно. Никаких проблем. — Он опустил Джойс в кресло, которое специально для нее перенесли на кухню из гостиной.

— Привет, с каждым днем выглядишь все лучше. — Феликс в сиреневом фартуке держал в руках сковородку и раскладывал всем омлет с беконом. Шлеп — и на тарелке у Джойс появилась большая порция незамысловатой мужской стряпни.

— Я это все не съем, — тут же запротестовала Джойс, которая действительно с трудом могла себе представить, как подобное количество пищи может уместиться в ее желудке.

— Не слушай ее, Феликс, клади еще, — вмешался Андреа. — Что не съест сама, я запихну.

— Бедная девушка, — сочувственно вздохнул Уоллс.

— Сама выбрала, — заметил Андреа. — В больнице бы к ней никто так не приставал с едой. Я предупреждал, что не дам спуску.

Дальше ужин пошел как всегда. Рассказывали о работе, которую удалось провести за день. Самое главное событие состояло в том, что сегодня снова спускались под землю, в тот, правый коридор, который поток не тронул. Вся вода ушла, теперь там было почти безопасно, могли произойти только небольшие обвалы, потому что земля напиталась влагой. Но каменные плиты, хоть и были сырыми, держали грунт хорошо.

— Мы не можем понять назначение этих комнат, — говорил Мауро, подкладывая себе салат. — Если бы знать, что было в соседнем, левом коридоре. Письмена обычно сообщают о предназначении помещений и переходов.

Джойс оживилась. Сегодня впервые после долгого перерыва опять заговорили о левом коридоре, который негласно считался запретной темой.

— А если бы удалось узнать, что там были за надписи, то…

— Если бы! — вздохнул Уоллс. — Многое бы прояснилось. Но… увы. Теперь там ничего не найдешь. В простых завалах еще иногда удается разобраться, а там, где побывала вода, археологу делать нечего. Бесполезно.

— Но, может быть, сохранились фрагменты? — не унималась Джойс. — Я кое-что помню. Там на стенах были…

— Джойс, у тебя же не фотографическая память, — перебил ее Феликс. — А в подобных вещах нужна точность. Смысл надписи может меняться в зависимости от одного завитка или значка на рисунке. Классический пример из учебника: глаза, смотрящие вправо, означают одно, смотрящие влево — совершенно другое. У каждого изображения или группы изображений. Разве ты вспомнишь такие мелкие детали? А без них нет смысла анализировать и тем более делать выводы.

— Да, конечно. — Джойс стало немного обидно за себя. Ведь она помнила очень многое и без снимков. Ведь картинки по преимуществу были сюжетные.

Феликс заметил ее обиду.

— Джойс, ради бога не дуйся. Я же не тебе в упрек это говорю. Если бы я оказался в том коридоре, мне бы не до рисунков было. Я бы их вообще не заметил, а благодаря тебе мы знаем, что коридор содержал письмена.

— Я все равно очень многое запомнила. Не точно, конечно, но картинки изображали сцены из жизни египтян, и я помню, о чем они были.

— Ну-ка, ну-ка, а вот это уже важно, — заинтересовался профессор Уоллс. — Очень интересно. И что же там было?

— Около развилки, — начала было Джойс, но тут сверху донеслась чуть слышная музыка.

— Ой, это мой сотовый, подайте кто-нибудь, пожалуйста. — Джойс недоумевала: кто бы это мог звонить? С родителями она говорила только вчера вечером. С Маркусом — сегодня утром. Только бы ничего не случилось.

— Вот, возьми. — Мауро, слетавший наверх секунды за три, даже не запыхался.

Мужчины стали говорить вполголоса, чтобы не мешать Джойс. На табло было лицо Маркуса.

— Алло, Джойс, как дела?

— Ничего, нормально, мы ужинаем. А почему ты звонишь, что-нибудь произошло? Только не скрывай от меня, скажи сразу.

— Нет, что ты. Ничего не случилось. Просто… — он замялся, словно раздумывая, сказать или нет, — я, наверное, послезавтра приеду к тебе. У меня дела в Каире. В смысле у отца дела. Но мы решили, что лучше ехать мне, раз ты там.

— Ой, — не сдержалась Джойс.

— Что «ой»? — Маркус насторожился. — Что?

— Нет, ничего, только надо договориться, где и когда точно.

— Ты сможешь днем?

— Да, конечно.

— Куда мне приехать и во сколько? Я туда и обратно, на сутки.

— Позвони, когда будешь уже здесь.

— Хорошо, тогда жди послезавтра. Пока.

— Пока.

Джойс отложила трубку в сторону. Кажется, теперь придется все рассказать. У нее на душе кошки скребли. Маркус приедет сюда и все увидит. Она живет в доме у постороннего мужчины — больная, слабая. Разумеется, он постарается ее забрать. Растрезвонит всем и вся, что Джойс чуть не погибла. Стажировка окончена. Теперь уже точно окончена. Она возвращается в Австралию. Телефонный звонок подействовала на Джойс как ведро холодной воды. Каким странным показалось все вокруг. Только минуту назад ей грезилось, что счастье, окружающее ее, вечно. А теперь все рухнуло в одночасье. Она уедет. Уедет в Австралию. Уже послезавтра. А там… Кто знает, что будет там? Старые друзья, мама, Кейт. Все в один голос станут уговаривать Джойс выйти за Маркуса. Устоит ли она под этим натиском? Теперь, когда точно знает, что любит другого человека. А Маркус… Джойс точно могла сказать, как он поведет себя в этой ситуации: станет убеждать ее, что подобные непроверенные чувства — заблуждение. Кроме того, Джойс все-таки переживала. Предала. Она предала его, обманула. А может, еще не поздно все исправить? Маркус отходчивый, он простит и ложь, и неверность. Джойс почувствовала, как по щеке побежала слеза.

— О господи, что случилось? — Феликс даже подскочил на стуле.

— Джойс, что такое? — Андреа подошел к ее креслу и сел рядом на корточки.

А она не могла им ответить, потому что слезы, которые было уже не сдержать, не давали говорить. К горлу подкатил ком.

— Меня… послезавтра заберут, — едва выдавила из себя Джойс, вытирая глаза руками.

Сегодня уже никто не укладывал Джойс спать в одиннадцать часов. Она объяснила ситуацию, ей хотелось высказаться, хотелось, чтобы ее послушали. В итоге было решено, что послезавтра Андреа, как обычно, уедет на работу, оставив входную дверь открытой, и Джойс пригласит жениха прямо сюда. В том, какое решение тот примет, увидев невесту в таком состоянии, никто не сомневался. Вечером решили организовать прощальный ужин. Мауро сказал, что постарается дозвониться до Амалии.

Джойс была безутешна. Эти люди, ставшие почти родными за две недели, успокаивали ее, говорили, что она, конечно, может приехать в Каир и без стажировки. Андреа клялся и божился, что сделает пропуск. Но Джойс плакала не из-за стажировки. Она смотрела на Андреа, сидевшего на полу рядом с ее креслом, и чем больше тот улыбался, тем тяжелее ей становилось. Теперь все зависит от Маркуса. А его не уговоришь. Он воспользуется болезнью, чтобы вернуть Джойс домой. Устроить ему сцену? Объявить сразу, что не любит? Где-то внутри неприятно затрепыхалась совесть: а он любит, пожалей его.

Уже в половине первого Андреа отнес Джойс наверх. Вечер был безнадежно испорчен, говорить не хотелось.

— Пойду провожу гостей, — пробормотал он и вышел из комнаты. Он спускался по лестнице сам не свой от нахлынувших ощущений. Значит, послезавтра. Джойс уедет навсегда, он больше никогда ее не увидит, не прикоснется к этим русым волосам. Жених! Да как он смеет решать за нее?! Она по-настоящему любит свое дело, да кто он такой, чтобы ставить ей палки в колеса? И тут же в голове зазвенел ответ: жених, а ты никто. Она любит его. И в очередной раз Андреа почувствовал острое желание вмешаться в чужую жизнь. Но, правда, тут же запретил себе это. Надо подумать о том, что лучше для нее. А он справится с собой.

Провожать, собственно, было уже некого. Мауро, Феликс и Арнольд, поняв, что Андреа сейчас не до них, уехали. На столе стоял ее недоеденный омлет, вилка лежала боком, так, как она положила ее. Андреа опустился в ее кресло, оно было еще теплым. Нет, ну какое право этот парень имеет так настойчиво требовать? Джойс сейчас, наверное, плачет. Пойти посидеть с ней? Нет, нельзя, это некорректно. Однако Андреа поднялся и пошел наверх. Корректно или нет, не все ли равно, если послезавтра ее уже здесь не будет.

Дверь в комнату была приоткрыта, поэтому стучаться не имело смысла. Джойс лежала на кровати лицом к стене.

— Ты спишь?

Ответа не последовало. Андреа в растерянности остановился. Он пришел сюда успокаивать Джойс, но она с непривычки сразу уснула. Уйти? Но ведь это предпоследняя ночь, когда она лежит в этой кровати, в его доме. Еще завтра, а потом все. Совесть била в набат, сообщая ему, что нельзя оставаться в комнате спящей девушки, которая помолвлена с другим, но Андреа ее не послушал. Он только посидит и уйдет, ничего такого.

Но стоило опуститься на кровать, как по телу пробежала предательская дрожь желания. Она безмятежно спала, чуть приоткрыв рот, и ее губы, влажные, притягательные… На щеке у Андреа вспыхнул сегодняшний поцелуй Джойс. Он и сам не понял, как это произошло, но пальцы потянулись к русым волосам, губы коснулись ее лица. Что ты делаешь?! Андреа ласкал Джойс, не в силах оторваться, перебирал пряди ее волос, целовал руки. Внезапно она тяжело вздохнула и закашляла во сне. Он испуганно выпрямился. Только сейчас пришло запоздалое осознание всей подлости своего поступка. Джойс спит, а он воспользовался ее слабостью. И в какой момент?! Когда ей нужны поддержка и сочувствие, а не домогательства. Андреа резко поднялся и вышел из комнаты, аккуратно прикрыв дверь. Он чувствовал себя мразью, насильником. В памяти всплыли слова Амалии: «Не добавляй проблем ни себе, ни ей». Поздно, теперь Андреа уже не представлял себе жизни без Джойс. А разве раньше он жил? Нет. Лишь существовал, не зная полноты ощущений, которую дает настоящее чувство к женщине. Жизнь началась три недели назад, когда Джойс впервые ступила на песчаную землю «12 Б», а сейчас она подходила к концу. Последний день, и она исчезнет. И Андреа решил быть твердым: он не отнимет у нее будущее. Кажется, Амалия говорила, что жених у Джойс очень состоятельный. А что он, Мартелли, работающий в Египте по контракту, может ей дать? Этот дом? Старый «мерседес»? Нет, он не имеет права вскружить ей голову. Ведь даже если Джойс согласится, если они поженятся, что потом? Потом в одно прекрасное утро она поймет, от чего отказалась и кто виноват в этом. Нет, завтра надо потерпеть еще один день. Уйти с головой в раскопки. Забыться… Андреа успокаивало лишь то, что он шел на эту жертву во имя счастья Джойс.