Рано утром Тревелин ворвался в кабинет отца, обставленный мебелью из ореха, даже не потрудившись постучать. Поверенный семьи, мистер Уэдерби, был удивлен таким вторжением и вжался в красное кожаное кресло.
– Доброе утро, сынок, – сказал отец в своей обычной невозмутимой манере. – Ты встал рано для человека, который пришел домой лишь под утро.
Тревелин не решился прийти раньше, боясь потерять контроль и задушить собственного родителя.
– Отец, мне необходимо поговорить с тобой. – Он изо всех сил пытался говорить цивилизованно. – Немедленно.
Мистер Уэдерби начал собирать документы.
– Мы можем обговорить дела в более подходящее время, милорд.
– Ерунда, – заявил граф. – Все, что собирался поведать мне мой сын, может быть сказано в вашем присутствии. Что на тебя нашло, Тревелин? Похоже, ты окончательно забыл остатки хороших манер. Твое поведение в доме герцогини Саутвик прошлым вечером было неприемлемо. Ты мог хотя бы остаться, чтобы принять поздравления гостей относительно приближающейся свадьбы.
Тревелин стиснул зубы и сжал за спиной кулаки. Желание ударить что-то или кого-то было столь сильно, что он просто не рискнул держать руки свободными. Глаза Трева пылали гневом.
Мистер Уэдерби стал почти зеленым.
– В самом деле, милорд, лучше мне покинуть вас на несколько минут…
– Мистер Уэдерби прав. Когда вы услышите, о чем пойдет речь, полагаю, вы предпочтете поговорить наедине, – сказал Тревелин.
Поверенный вскочил на ноги, готовый спешно их покинуть.
– Садитесь, Уэдерби, мы с вами еще не закончили заниматься делами, и у меня нет намерения откладывать важные занятия из-за капризов моего сына.
Мистер Уэдерби плюхнулся в кресло и сжался в комок, словно кролик, преследуемый двумя терьерами.
– Поверьте мне, отец, я абсолютно не в настроении для капризов.
– Хорошо, тогда давай быстрее закончим с разговором. Мы не можем потратить на него весь день. В отличие от лентяев без средств к существованию у меня есть важные дела, – заявил лорд Уорр с неприкрытым презрением.
– Очень хорошо, отец, я вас предупредил. – Тревелин сделал глубокий вдох. – Хочу сказать, что вы, сэр, настоящий мерзавец.
Мистер Уэдерби выглядел так, словно он проглотил целиком селедку. Кроме того, что уголок рта лорда Уорра едва заметно приподнялся, другой реакции не последовало.
– Полагаю, это имеет отношение к твоей помолвке?
– Нет никакой помолвки, и ты сам прекрасно это знаешь. – Тревелин сжал кулаки. Желание стереть самодовольное выражение с лица родителя стало непреодолимым. – Я едва успел во время единственного танца сказать несколько слов этой девочке. Ты не можешь заставить меня жениться.
– В этом ты ошибаешься. Достойные доверия источники сообщили мне, что тебе удалось сказать девушке больше трех слов. Тебя видели, когда ты входил в ту же самую комнату, куда проскользнула дочь Ангуса Далримпла. Вы оставались наедине достаточное количество времени, чтобы она была полностью скомпрометирована, иначе ты не мой сын.
– Но это же была… – Тревелин прикусил язык. Очевидно, информатор отца не уточнил, какая именно дочь Далримпла была с ним наедине. Тревелин не желал бросать тень на репутацию Артемизии, назвав ее имя.
– Ты сам навлек на себя проблемы из-за своей беспечности. – Голос лорда Уорра зазвучал умиротворяюще. Трев узнал этот тон, ведь именно его отец использовал, если хотел привести представителя враждующей партии в благодушное настроение и заставить согласиться со своей точкой зрения. Обычно это предшествовало полному одурачиванию ничего не подозревающего оппонента. – Если бы она была танцовщицей или же одной из особ легкого поведения, я бы не принял такого решения. Но целомудренная девушка со связями в аристократических кругах…
– Ты хочешь сказать: с отцом, у которого карманы набиты деньгами, – сказал с горечью Трев.
– Вовсе не обязательно быть вульгарным. – Граф одернул камзол. – Когда мать девушки сказала мне, что ее дочь куда-то пропала, как и ты, мне пришлось позаботиться, чтобы ты поступил с ней благородно.
– Отец, ты бы ничего не понял, даже если бы это произошло перед твоим носом.
Граф трагическим жестом воздел руки к небесам и взглянул на своего поверенного, словно говоря: «Посмотрите, что мне приходится выносить», – а затем снова обратил взгляд на Тревелина.
– Тебе уже почти тридцать лет. – Граф начал загибать изящные пальцы, перечисляя недостатки Тревелина. – Ты ушел с военной службы. Политика тебя не привлекает. Мир торговли не подходит Девериджам. Очевидно, ты не рожден для церковного сана. У тебя нет цели, ты еще не нашел себя, сынок. Жена помогает мужчине остепениться, понять свое место в мире. Я бы не был таким, каким стал, если бы не твоя мать.
– Возможно, это правда, если выбираешь себе жену сам, – согласился Трев, первый раз задумавшись, что сказала бы герцогиня, если бы он предложил ей стать не любовницей, а женой. Герцогиня не походила на женщин, которые послушно дают свое согласие. Скорее всего она бы пристально на него посмотрела и объявила, как в первую их встречу, что «он ей не подходит».
Трев также задумался, стал бы его строгий отец другим человеком, если бы жена его прожила дольше. Мать Тревелина умерла при родах, когда ему и его брату было всего шесть лет. Его сестра появилась на свет мертворожденной. Он был уверен, что мать могла бы смягчить суровый нрав лорда Уорра, действуя как буфер между ним и сыновьями. Но она оставила их всех слишком рано. Боль потери привела к конфликтам, которые повторялись в бесконечном замкнутом круге.
– Я не скомпрометировал мисс Далримпл, – настаивал Тревелин, – и я не буду на ней жениться.
– Тогда ты не оставляешь мне выбора. – Лорд Уорр величественно выпрямился в полный рост, однако он был вынужден поднимать глаза, чтобы встретиться взглядом с Тревелином. – Если ты очернишь имя нашей семьи, я лишу тебя денежных средств. Не дам тебе ни пенса. Откажу в крыше над головой. Тебе не достанется ничего, кроме тарелки бульона, ни от меня, ни от тех, кто служит мне. Я откажусь от тебя и стану считать, что у меня нет сына. Твой брат Теобальд станет моим единственным наследником.
Трев выдержал немигающий взгляд отца несколько секунд, а потом сказал:
– Да будет так.
Он направился к двери и, обернувшись, посмотрел на графа. Ни один мускул не дрогнул на лице отца, но Тревелину показалось, что он за эти несколько секунд стал выглядеть дряхлым стариком. Если бы он только мог рассказать все отцу, если бы граф знал истинный характер работы, которой занимался Тревелин, возможно, он придерживался бы более высокого мнения о младшем сыне.
В жизни Трева была цель. Он посвятил себя сбору тайных сведений, которые помогут предотвратить ненужную войну и спасти жизни бесчисленного количества британских солдат. Но для этого ему был необходим надежный способ проверять истинность информации, а это означало, что нужно непременно найти проклятый ключ Беддингтона.
Но Тревелин не мог сказать отцу, чем он в действительности занимается дни и ночи напролет. Он не мог никому рассказать об этом. С тяжестью в груди, словно на сердце у него лежал камень, Тревелин повернулся и вышел из своего лондонского дома, в котором жил с рождения.
Он заслужил с полдюжины благодарностей за различные подвиги от высших должностных лиц, но отец был единственным человеком, одобрения которого он так жаждал.
Человеком, одобрение которого он не заслужит никогда.
– О, ваша светлость, это ужасно, просто ужасно! – запричитал мистер Уэдерби. – Вы же не можете дать ему уйти просто так.
– Не могу поверить, что он оказался настолько упрямым. – Граф на несколько секунд поднес ладонь ко лбу и закрыл глаза. – У меня устали руки. Не могу бороться с ревматизмом. Надеюсь, он передумает насчет своего поведения.
– А что, если нет?
Граф искоса посмотрел на поверенного суровым взглядом.
– Тогда придется поступить, как я и обещал, и лишить его наследства.
– Но, милорд, он же не знает. Вы никогда ему не рассказывали. Тревелин даже не представляет, чего лишается.
– Не знает, – согласился граф. – И боюсь, не узнает уже никогда.
Феликс Пелем-Смит шагнул из прокуренной темноты игорного дома в ослепляюще яркий свет раннего утра.
Холодный пот выступил на лбу. Да, нужно было остаться на маскараде проклятой мачехи. Ничего хорошего не вышло из затеи незаметно улизнуть из дома прошлым вечером и пойти в игорный дом. Он надеялся, что если сменит вист на игральные кости, то и фортуна сменит гнев на милость. Однако, очевидно, это был не тот случай.
Теперь он задолжал чертовым русским сумму, равную его содержанию за три года, а герцогиня постоянно игнорирует его просьбы увеличить его содержание. Он пытался объяснить Любову и Оранскому, что скоро получит деньга. Им просто необходимо подождать несколько месяцев, пока он не станет совершеннолетним. Проклятие, он готов был даже выплатить им любые грабительские проценты, которые они только потребуют.
Но русские не хотели ждать, и необходимо было придумать план, как достать деньги. Как можно быстрее. Или же нужно представить им Беддингтона. Вообще-то ему даже иногда казалось, что они больше интересуются Беддингтоном, нежели гинеями, которые он должен. Это Феликса абсолютно устраивало.
Самое неприятное было в том, что он никогда не мог застать этого человека, уж не говоря о том, чтобы представить его русским. Каждый раз, когда Феликс брал на себя труд доехать да верфи, чтобы выследить вечно ускользающего льва в его логове, Беддингтон, как ни странно, «только что вышел». Феликса вечно встречал помощник важного человека, мистер Шипуош, который пространно заверял его, что мистер Беддингтон вернется немного позже.
Видимо, будущему герцогу больше нечем было заняться, кроме как прохлаждаться в мрачном маленьком кабинете и ждать, когда какая-то мелкая сошка соблаговолит появиться. В самом деле, разве это не оскорбительно?
И все-таки унижение лучше физических увечий. Русские были способны буквально на все.
– Я хотел бы показать вам небольшой сувенир от последнего, кто задолжал мне большую сумму денег, – сказал Оранский.
Любов вынул из кармана банку с формальдегидом, в которой лежал отрезанный палец. Феликс испугался, что он прямо там облегчит мочевой пузырь.
– Когда-нибудь, если нам придется ждать слишком долго, Любов отрежет что-нибудь больше, чем просто палец, – обещал Оранский с жестокой улыбкой. – Но мы разумные люди, поэтому просто представьте нам мистера Беддингтона… Только чтобы нам не пришлось ждать слишком долго.
Нездоровое сочетание дыма от сигар, огромного количества алкоголя, достаточного, чтобы свалить лошадь, а также абсолютно объяснимый страх заставили Феликса согнуться напополам и излить содержимое желудка прямо в канаву. Если русские хотят порезать кого-то на куски, пусть лучше это будет Беддингтон, а не он.
Залезая в ждущее его ландо, Феликс решил, что пришло время для решительных и срочных мер.