Обольстительная герцогиня

Глава 35

Тревелин ураганом проносился по мощеной мостовой, измеряя длинными шагами извилистые улицы. У него в голове стучало, но он не хотел садиться в экипаж, который отвез бы его обратно в «Золотого петуха». Ему необходимо двигаться. Необходимо дать выход своей ярости.

Возможно, следовало удариться головой о кирпичную стену.

Злые слова вылетели из его рта, прежде чем он успел хорошенько подумать. Его злость и ярость стоили ему самой несносной, самой тревожащей, самой великолепной женщины, которую он когда-либо встречал. Она оказалась единственной, с кем он мог бы провести всю свою жизнь.

А теперь она не хотела иметь с ним ничего общего.

Если бы только он проявил выдержку, вспомнил то, чему его учили, поговорил бы с ней в примирительной манере, возможно, ему удалось бы со временем убедить ее вести себя более разумно. Если того требовали обстоятельства, он мог быть убедительным. Его приняли в секретную службу отчасти за умение очаровывать и переубеждать, а Артемизия была умной женщиной. И она непременно поняла бы его позицию. Как бы она отнеслась, если бы он проводил время в компании голых женщин?

«Обнаженных», – услышал он в голове ее голос.

А есть ли на самом деле какое-нибудь различие? Могла ли она забыть об этой части своей природы и смотреть на мужское тело как на совокупность линий и углов? Бог свидетель, один вид ее вызывал в нем желание, даже когда она полностью одета. Может ли у женщин все быть по-другому?

Даже если и нет, он теперь понимал, как мало это имеет значения. Ничто не имело значения, кроме того мига, когда она попрощалась с ним.

И винить он может только себя. Боже, он даже угрожал ее отшлепать, словно она непослушный ребенок. Он мог представить себе эту картину: Артемизия лежит на его коленях с задранной юбкой, ее прелестная попка выставлена на его обозрение. Ему было стыдно признать, что при мысли о ней он ощутил волнение в крови. Что же с ним не так?

Очевидно, многое.

Теперь разные мысли яростно вертелись у него в голове, он пытался найти способ обойти им же самим созданное препятствие. Он так напряженно размышлял над этим, что даже не заметил золоченое ландо с гербом Уорров, выгравированным на двери. Экипаж замедлил ход, чтобы с ним поравняться.

– Тревелин, мне нужно сказать тебе пару слов.

Граф открыл дверцу и властным жестом пригласил Трева присоединиться к нему. Верх экипажа был откинут, чтобы сидящие внутри могли видеть все вокруг и сами находились на виду. Очевидно, отец решил публично его унизить.

Его горе теперь стало полным. Его отвергла женщина, которую он любил, и с полным на то основанием отвергла, прибавил он сердито. Но теперь еще и отец решил доставить ему еще больше мучений.

«Не меньше, чем я заслуживаю», – безжалостно заключил он.

Тревелин залез в ландо и устроился напротив графа.

– Сэр, – сказал он.

– Ну, так что ты можешь сказать в свое оправдание?

– О чем вы? – «На этот раз», – мысленно добавил Трев. Каждый раз, когда отец решал его отчитать, Тревелин начинал с одной и той же преамбулы. Иногда Трев не мог даже представить себе, чем он оскорбил графа, но намного чаще он просто не был уверен, на какое из его прегрешений намекает граф, поэтому самым безопасным курсом действий было изобразить полное непонимание.

– О том, что ты вел двойную жизнь, что участвовал в опасных заданиях, не ставя меня в известность, – сказал граф, протянув ему копию «Таттлера», – что защищал интересы Короны, рискуя собственной жизнью.

– Сэр, мое участие в этом деле было безмерно преувеличено.

– Чушь собачья, – заявил его отец с нехарактерной для него грубостью. – Как представитель палаты лордов я имею доступ к информации, которая превосходит информацию желтой прессы. Однако лишь сегодня утром мне сообщили, что мой сын вовсе не тот бесполезный драчун, за которого я его принимал.

– Извини, что разочаровал тебя.

– Не надо вести себя так дерзко, это не пристало Девериджу.

– Никакой дерзости. Очень хорошо, – сказал Трев без всякого выражения. Он не чувствовал боли, которую своими словами мог бы причинить ему отец. – Я добавлю это к длинному списку поступков, которые не должен совершать настоящий Деверидж.

– Меня информировали, что ты пострадал – кажется, удар головой.

– Я выкарабкаюсь.

– Мне очень приятно слышать это, – сказал граф. И сразу же обратил взгляд на прохожих из высшего света.

Ландо проезжало через фешенебельный район, и граф время от времени кивал тем, кого считал стоящими его внимания. Когда они приблизились к Вестминстерскому мосту, отец снова обратил внимание на сына.

– Тревелин, в прошлом ты давал мне достаточно оснований для огорчений, Бог свидетель, – сказал граф, плотно сжав губы, подавляя свои чувства, – но в данный момент я могу лишь сказать, что я… полностью одобряю твои действия и… – он сделал паузу, чтобы выдавить слова, так трудно ему дающиеся, – и горжусь твоими героическими поступками.

Вот оно. Наконец. Всю свою жизнь Трев мечтал получить хоть какой-то намек на признание от самого скупого на эмоции человека на свете. И вот момент настал, а похвала лежит у него в желудке грузом, как кусок недожаренной баранины.

– Спасибо, – сказал Трев, больше чтобы нарушить тишину, которая воцарилась между ними, нежели из чувства благодарности. Все, что он чувствовал в данный момент, – это отвращение к самому себе.

Он потерял любовь всей своей жизни. И ничто на свете уже не заполнит пустоту.

– Конечно, никто не знает о том, что неизвестный герой из статьи и ты одно лицо, но я прослежу, чтобы те, кому нужно знать – ты понимаешь, влиятельные люди – граф приложил палеи к носу, – были осведомлены обо всех деталях.

– Я бы предпочел, чтобы ты не делал этого.

– Ерунда, сынок, – сказал граф, – ложная скромность не…

– Подобает Девериджу, – закончил за него Трев. В голове у него пульсировало, однако на сердце стало легко. Только тяжесть ключа Беддингтона в кармане камзола привязывала его к земле. Он положил на него руку, проверяя сохранность. – Сэр, мне не присуща ложная скромность. – Он смог доказать это, когда совершил непоправимую ошибку и стал позировать Артемизии. – Но если я хочу продолжить эту работу, анонимность просто необходима.

– Возможно, твое призвание – какая-то другая работа.

– Я так не думаю.

– Иногда мы не можем сами делать выбор. Некоторые вещи навязывают нам другие. – Граф поднес монокль к левому глазу и оценивающе осмотрел Трева. – Например, твое рождение налагает на тебя определенные обязательства.

Трев никогда не завидовал брату, унаследовавшему титул. Едва научившись ходить, он уже понимал, что ему придется добиваться всего в этом мире самому. Теобальд будет стоять в тени отца и ждать, когда сможет занять его место, как только оно освободится.

Теобальд все еще ждал, а Тревелин должен был двигаться дальше.

– Именно поэтому я в ближайшее время уеду в Индию, чтобы продолжить работать в тайной службе ее величества. У меня не будет возможности посылать личные письма. – «Особенно потому, что скорее всего буду жить там под другим именем». – Однако в случае моей смерти, полагаю, вас известят.

Граф громко прокашлялся.

– Об этом не может быть и речи. Мы не можем допустить твоей преждевременной гибели.

В его груди появилась теплота к отцу. Хотя так не скажешь, но, может быть, его судьба все-таки волнует отца.

– Как бы там ни было, мое будущее предрешено, – сказал Трев. – Я куплю билет на следующий же корабль, идущий в Бомбей.

– Я не могу тебе позволить.

– Ты не можешь изменить мое решение.

– Черт подери, неужели я не имею права защищать своего наследника?

Тревелин нахмурился. Неужели отец сошел с ума. Теобальд – старший сын. Речи об очередности наследия никогда не шло.

– Пришло время, наконец, тебе узнать правду, – сказал граф. – Все надлежащие факты документально зафиксированы, присутствовавшие дали заявления под присягой, а документ хранится в запечатанном пакете в кабинете нашего юриста. Ты первенец, Тревелин, а вовсе не Теобальд.

– Все мое детство было наполнено ложью?

Губы отца изогнулись в самодовольной улыбке.

– Редко у кого есть возможность выбирать наследника, тут важную роль играет право первородства. И как часто можно стать свидетелем того, что первенец не оправдывает ожиданий, а у второго сына, который достоин титула, нет никакой надежды на наследство, кроме, конечно, смерти брата. Когда Господь благословил нас рождением близнецов, я увидел хорошую возможность изменить это.

– И что вы сделали, отец? – Все внутри у Трева перевернулось.

– Я отдал твое место брату. Мне хотелось обеспечить себе возможность назвать наиболее стоящего из вас, кто будет наследовать мой титул. Учитывая твое прошлое поведение, мне казалось, я сделал правильный выбор. Но потом ты удивил меня столь неожиданным проявлением героизма. Это показалось мне великолепной возможностью открыть твое истинное предназначение. – Граф распахнул руки в жесте, показывающем, что дело можно считать решенным. – Тревелин Деверидж, ты станешь девятым графом Уорром.

Трев на какое-то время не мог воспринять эту потрясающую новость. В качестве пэра у него будет больше власти, чем он когда-либо мог надеяться. Он сможет повлиять на политику в палате лордов. Ему представится большая возможность предотвратить бессмысленные для империи войны в качестве члена парламента, нежели в качестве сборщика информации в Индии.

А что, если ему даже удастся снова завоевать любовь Артемизии, если…

В памяти его всплыло лицо брата.

– Всю свою жизнь я пытался примириться с судьбой второго сына, – сказал Тревелин, – а что станет с Тео?

– А что с ним? – Граф соединил кончики пальцев. – Единственным его достижением пока что можно считать дюжину дочерей. Вот если бы ему удалось дать жизнь сыну, на которого я мог бы возложить надежды…

– Вы имеете в виду, которого можно было бы воспитать по вашему вкусу?

– Именно, – заявил отец, подняв брови, – как быстро ты понял тонкости моей позиции. А это только доказывает, что я правильно выбрал тебя своим наследником.

– А я отказываюсь быть им, выбранным. Остановите ландо, – приказал Тревелин вознице. Грохочущие колеса сразу же остановились. – Вы не можете манипулировать людьми, и особенно своими собственными сыновьями, в такой солдафонской манере.

– Ты должен бы лучше всех понимать иронию своих слов. Работа в тайной службе ее величества заставляет тебя манипулировать людьми и – да, я скажу это, – лгать всякому, кто рядом с тобой. Однако я, как твой отец, имею право воспитать тебя и брата так, как я считаю нужным. Моя «манипуляция», как ты ее называешь, привила тебе стойкость и характер в большей степени, чем твоему брату Теобальду. – Граф опустил темные брови. – А теперь я желаю объявить тебя своим наследником, я так и поступлю.

Тревелин вылез из ландо.

– Тогда вы будете разочарованы. Отец, ведь я не намерен соответствовать вашим ожиданиям, какими бы они ни были. Вам придется довольствоваться Тео. Он живет, чтобы угодить вам, на что я просто не способен. – Хлопнув дверцей, он добавил: – Вы не можете переделать людей, чтобы они соответствовали вашим ожиданиям. Нельзя разобрать их на кусочки, а затем собрать заново по своему желанию.

– Я не потерплю такой наглости. – Лицо графа побагровело.

– Вам придется это сделать, но, обещаю, в последний раз. Вы больше меня не увидите, отец.

– Ты неблагодарный щенок.

– Приговорен виновным, но не раскаялся, – согласился Тревелин, – и на прощание дам вам совет. Если вы продолжите пытаться изменять людей, которых нужно любить безоговорочно, безо всяких условий, то в последний день останетесь таким же, каким и прожили жизнь, одиноким.

Тревелин повернулся и зашагал прочь. Почему он осознал это слишком поздно? Он пытался изменить женщину, которую так любил.

И только что он озвучил приговор самому себе.