Обреченная на корону

КОРОЛЕВА АНГЛИИ

Итак, я стала английской королевой. Думаю, никто не принимал корону столь неохотно. Мне больше всего хотелось вернуться в Миддлхем. Хотелось, чтобы Эдуард каким-то чудом воскрес, и мы больше не находились в центре внимания. Хотелось вернуться к сыну и своим уходом поправить ему здоровье. Я постоянно беспокоилась о нем; сама же измучилась и физически, и душевно.

Шли спешные приготовления к коронации, поскольку король не признается истинным монархом, пока не помазан и не коронован.

Платье мне шили с большой торопливостью, швеи трудились денно и нощно, чтобы закончить работу к сроку. Из пурпурного бархата и золотой парчи, оно было великолепным, но интереса к нему я почти не проявляла, так как сердце мое переполняли дурные предчувствия.

Я определенно изнервничалась, расстраивалась по пустякам и в самых заурядных происшествиях видела зловещие предзнаменования.

Нам предстояло ехать из Бейнардского замка в Тауэр и провести там по обычаю ночь, поэтому обоих принцев, занимавших парадные покои,

спешно переселили. Это казалось символическим.

Им отвели башню неподалеку от ведущих к Темзе ворот. Мне было любопытно, каково у них на душе, особенно у Эдуарда, воспитанного в сознании, что он наследник престола. После смерти отца к нему относились с особым почтением, мальчику это наверняка было приятно. У меня мелькнула мысль — как с ним обращаются теперь? Переход из королей в незаконнорожденные, должно быть, сильно потряс его детскую душу.

Я решила, что не должна об этом думать. Должна помнить, что я королева. На меня будут устремлены все глаза. Эта мысль пробудила беспокойство о собственной внешности. Не слишком ли я бледна? Я чересчур исхудала и продолжаю худеть. Стать бы здоровой, крепкой, как Елизавета Вудвилл, мать многих детей. Вот она наслаждалась своей ролью!

Ричард постоянно спрашивал меня о самочувствии. Иногда мне казалось, что он задается вопросом, будет ли у меня еще ребенок. Затем мои мысли переходили на то, что меня больше всего беспокоило: здоровье моего сына.

Вряд ли наша коронация получилась такой пышной, если б не велись приготовления к обряду над другим королем — Эдуардом Пятым.

Лондон пребывал в веселом настроении. Коронации неизменно желанны. Это освобождение от работы, любопытные зрелища, бесплатное вино, танцы, песни, разгул — повод весело развеять скуку однообразной жизни.

Поскольку Ричард был лордом Севера, оттуда приехало несколько тысяч самых преданных его приверженцев, чтобы разделить с ним его торжество. Ржавыми доспехами и потрепанными боевыми одеждами они привлекли всеобщее внимание; южане воспринимали их грубые манеры с насмешливым презрением. Приехавшие разбили лагерь на Мур Филдс, и туда стали стекаться зеваки.

Ричард обрадовался северянам. Он поехал приветствовать их, сказал, что очень доволен приездом друзей на его коронацию. Потом привел всех за собой в город, и они разместились вокруг Бейнардского замка.

— Это мои друзья, — сказал Ричард. — Они наверняка будут служить мне до конца верой и правдой. Пусть им недостает элегантной одежды и утонченных манер, однако их честность и верность вне всяких сомнений.

Думаю, Ричард был в восторге от происходящего с ним. Честолюбием он не уступал братьям. Конечно, ни за что не стал бы пытаться, подобно Кларенсу, захватывать трон, но раз королевский титул достался ему по праву, принял его радостно. Он был рожден править и теперь мог полностью использовать свои способности. Я замечала, как у него все усиливалось возбуждение. И твердила себе, что должна подавить свои страхи, стать ему достойной супругой. Каждый вечер я молилась, чтобы у меня родились крепкие мальчики. «Поскорее, Господи, — просила я. — Мне самое время рожать детей, и я очень боюсь за Эдуарда».

Когда мы поехали в Тауэр накануне коронации, Ричард выглядел великолепно. Я привыкла видеть его в черном; теперь на нем был костюм из голубой парчи и отороченный мехом горностая пурпурный бархатный плащ. К сожалению, я была вынуждена ехать в паланкине.

Мы встали у главного престола. Оба были голыми до пояса, пока над нами совершали Помазание священным елеем. Это была торжественная минута. В памяти у меня проносились эпизоды прошлого. Изабелла, радостно взволнованная, так как надеялась выйти за Кларенса и считала, что может стать королевой; незабываемые похороны младенца в море; я на кухне пекарни; весть о смерти отца; гибель принца Уэльского... горе его матери. Пока меня провозглашали королевой, мне пришло на ум немало трагичного.

Потом нас облачили в парчовые одеяния и возложили нам на головы короны; затрубили трубы, и под клики приверженцев я перенеслась мыслями от прошлого к ослепительному настоящему.

Перед началом пира мы с Ричардом немного

отдохнули у себя в комнате.

Я видела, что Ричард торжествует. — Мне это кажется сном, — сказала я.

— Это явь,— ответил он. — Временами я думаю, что так было предопределено с моего рождения.

— Тебе... стать королем?

— Эдуард понял бы, — сказал Ричард. — Он знал, что его сын не имеет права на трон. Кто мог знать это лучше его?

— Но он надеялся, что никто не подвергнет сомнению это право.

— Да, конечно. Однако правда должна была выйти наружу.

— Не стоит думать о брате в такой день, — сказала я.

— Я думаю о нем ежедневно.

— Ричард, ты будешь хорошим королем.— Постараюсь в меру своих сил. Анна, как ты себя чувствуешь? Вид у тебя очень усталый.

До чего огорчили меня эти слова! Я силилась не выказывать усталости, а заботливость, с какой они были сказаны, только усилила боль.

Я заговорила о Бэкингеме, который постоянно был на виду.

— Можно было подумать — это его коронация.

— Ему очень бы этого хотелось!

— Разодет он был ярче всех присутствующих.

— Бэкингем есть Бэкингем.

— Как сверкали его золотые украшения на голубом бархате!

— Что ж, он красивый мужчина и любит это подчеркнуть.

— Определенно.

— Он хороший друг.

— Поэтому, — сказала я; — чрезмерную пышность в одежде простить ему можно.

— Тысячу раз, — подтвердил Ричард. Потом мы поехали в Вестминстер-Холл, где были накрыты столы. Ричард и я заняли свои места за тем, что стоял на возвышении, обслуживать нас должны были самые знатные дворяне.

Мне было приятно, что Ричард ел из золотой и серебряной посуды, подаренной ему людьми, которых я знала, но не видела много лет. Одним был Френсис Ловелл, другим Роберт Перси. Мальчиками они учились искусству войны и изящным манерам в Миддлхеме вместе с Ричардом.

Все пришли в восторг, когда сэр Роберт Даймок въехал на коне, изображая Королевского Заступника. В белых доспехах он выглядел замечательно, конь его был украшен красным и белым.

Когда он бросил вызов, по лицу Ричарда пробежала тень, и я догадалась, что он вспомнил об Эдуарде и подумал, не смотрит ли брат с небес и видит его на том месте, которое считал принадлежащим своему сыну.

Но это было оправдано. Брак Эдуарда с матерью мальчика был недействительным, и Ричард являлся законным королем.

Мне, как никогда, еще захотелось в спокойный Миддлхем.

На вызов Королевского Заступника никто не ответил, и весь зал огласился выкриком: «Король Ричард!» Слушая приветственные клики, я успокоилась снова.

И увидела на лице Ричарда удовольствие. Его признали королем Англии.

Новый король должен показаться подданным во всех концах королевства, и как только Лондон успокоился после коронации, мы отправились в путешествие по стране.

Самым приятным был приезд в Йоркшир, оплот дома Йорков, где, как Ричард знал, можно было ожидать самых сердечных приветствий.

Я радовалась, потому что туда должен был приехать мой сын и вместе с нами присутствовать на приеме. Ричард сказал, что людям захочется увидеть принца Уэльского вместе с королем и королевой.

Я не могла дождаться встречи с ним.

Мы приехали в Понтефрэкт, где Эдуарду предстояло встретиться с нами.

Он еще не появился, но гонцы дожидались нас и сообщили, что принц Уэльский уже поблизости. С какой радостью я увидела его! Но радость омрачал страх, потому что Эдуард приехал не верхом, как я ожидала, а в коляске. Врач сказал, что поездка в седле подорвет его силы.

Моему измученному воображению он представился более хрупким и бледным, чем при нашем расставании.

После формальных приветствий я уединилась с ним в приготовленной для него комнате. У мальчика была легкая одышка.

.— Замечательно, миледи, — сказал он. — Мой отец король, мать королева, а я принц Уэльский.

— Эдуард, полагаю, тебе следует отдохнуть. День был утомительным.

— Я чувствую себя хорошо, миледи матушка, — сказал он, силясь подавить одышку.

Обняв его, я сказала:

— Эдуард, дорогой сынок, скажи, как ты себя чувствуешь? Болит что-нибудь? Мне ты можешь сказать.

Он замялся, потом ответил:

— Нет, миледи. Я здоров. Правда, здоров. Просто слегка устал.

— Дорогой мой Эдуард, — сказала я, — тут нечего стыдиться. Хорошее здоровье дается от Бога. Это Его воля, и нам не нужно искать оправданий своей слабости.

С этими словами я прижала его к себе, и он обнял меня.

— Я хочу быть большим и сильным, — сказал он. — Этого хочется отцу.

— В твоем возрасте отец уставал... так же, как и ты. А теперь, видишь, он большой и сильный... король.

Мальчик кивнул и нежно, трогательно улыбнулся, что меня умилило и опечалило.

— Завтра, — сказала я, — мы поедем в Йорк. Это любимый город твоего отца.

— Потому что мы из дома Йорков?

— Да, конечно. Эдуард, как там Миддлхем?

— Как всегда, миледи.

— Думаешь ты там обо мне?

— Постоянно. Заслышав конский топот, всякий раз думаю, что едете вы... или гонец с вестью о вашем возвращении.

— Мне хочется, чтобы я могла бывать побольше с тобой... или ты мог быть с нами.

Мальчик улыбнулся с легкой грустью, и я догадалась, что он думает о трудностях путешествия и требованиях, которые будут предъявляться принцу Уэльскому при дворе.

«Эдуард слишком серьезен для своего возраста», — подумала я, и мне очень захотелось, чтобы он стал беззаботным, как его сверстники.

— В Йорке мы встретим старых друзей. К нам присоединится твой двоюродный братишка.

— Это какой, миледи?

— Эдуард. Сколько сейчас Эдуардов! Их всех назвали так в честь короля. Его очень любили. Может, мне следовало сказать — твой двоюродный брат Уорик.

— Он мне дважды двоюродный, — сказал мальчик.

Я кивнула.

— Да — сын моей сестры и отцовского брата. Мы должны тепло принять его, потому что он теперь сирота.

— Он поедет в Миддлхем?

— Это пока не решено, однако твой отец проявит о нем заботу. Эдуард, может, полежишь часок? Я подниму тебя заблаговременно.

Сын признательно взглянул на меня, и я вышла. На душе у меня было тяжело. Больше всего мне хотелось уехать с ним в Миддлхем. Мальчик нуждался в материнском присмотре.

Приехал Эдуард, нынешний граф Уорик. Мне очень хотелось увидеть сына моей сестры. Ему было восемь лет — на два года меньше, чем моему Эдуарду. Он всколыхнул во мне воспоминания об Изабелле; матери мальчик не помнил, так что поговорить с ним о ней я не могла. Когда. его отец лишился жизни, ему было всего три годика. Бедный сиротка!

Я думала, он станет сотоварищем Эдуарду, однако Ричард сомневался, разумно ли везти его в Миддлхем. У него из головы не шло, что это сын Кларенса.

— Дети не отвечают за грехи отцов, — сказала я.

Ричард решил повременить, посмотреть, что представляет собой юный Уорик, прежде чем сближать его с нашим сыном. Тем временем мальчик мог обитать в Шерифф Хаттоне. Там жил племянник Ричарда, граф Линкольн; Ричарду казалось, что для Уорика то будет хороший дом, во всяком случае, на время.

В Йорке нас встретили горячо. Такого бурного восторга лондонцы нам не выражали.

Конечно же, Ричард принес Северу мир, здесь были признаны его достоинства. Он неразрывно связан с Севером, и северяне показывали, что сознают это.

Горожане давно ждали его приезда и в течение нескольких недель готовились к нему, не скупясь. Улицы были увешаны флагами, на всех перекрестках шли представления, мэр, члены муниципалитета, именитые граждане собрались в красочных костюмах для выражения преданности.

Ричард был тронут. Приветствия не являлись платой за выходной день и бесплатное вино, а шли от сердца. Мэр от имени горожан преподнес Ричарду золотую чашу, наполненную золотыми монетами, а мне золотую тарелку с тем же содержимым.

Я редко видела мужа таким довольным.

— Эти люди не притворяются, — сказал он. — Преданность йоркцев не вызывает сомнений: Их чувства искренни. Мы поживем здесь, и, думаю, присвоение титула Эдуарду вполне может состояться в этом городе.

Я облегченно вздохнула. Это означало, что мальчику какое-то время не придется совершать далеких поездок. И поддержала его намерение.

— Надо послать людей в Лондон за необходимыми одеяниями и всем прочим.

— Будет сделано, — ответил Ричард. Горожане обрадовались этой перспективе.

Она сулила еще несколько дней веселья и зрелищ. Мэр устроил пир, на пиру нас развлекали актеры.

Присвоение титула представляло собой пышную церемонию, но мне ее омрачало беспокойство. Я знала, до чего эти церемонии утомительны, и не сводила глаз с Эдуарда. Держался он очень мужественно. К сожалению, я не сумела внушить ему, что винить себя за свою слабость не следует. Что отец любит его так же крепко, как я, но не умеет выразить свою любовь. Нелегко объяснить это десятилетнему мальчику.

Я почувствовала облегчение, когда церемония завершилась. Эдуард не выказывал признаков сильной усталости. Мы вышли из кафедрального собора с коронами на головах, с нами шел сын, уже принц Уэльский. Толпа разразилась оглушительными криками.

Мне хотелось бы задержаться в Йорке, но из Лондона шли депеши. В столице чувствовалось определенное недовольство. Люди задавались вопросом, что делает Ричард на Севере. Он уже не лорд Севера, он король Англии. Ходили слухи, будто из любви к Йоркширу он устроил там повторную коронацию.

— С людьми надо быть осмотрительным, — сказал мой муж. — Придется ехать на Юг. Сын поедет с нами.

— Ричард, — спросила я, — ты заметил, как утомляют его эти церемонии?

Он печально кивнул.

— Прекрасно вижу, Анна. Пройдет ли у него когда-нибудь эта слабость?

— В детстве ты был не очень силен, — напомнила я. — А теперь не уступишь в силе никому из мужчин.

— Может, это какая-то внутренняя немощь?

Ричард поглядел на меня, и я впервые уловила тень... не то чтобы осуждения... может, упрека? Слабость свою Эдуард получил от меня. Имел он это в виду? Возможно, я была слишком мнительна. Воображала себе то, чего нет. Но мне казалось, что я читаю мысли, проносящиеся в его мозгу. Как мог великий Уорик произвести на свет такое хилое существо? Изабелла умерла. Никто не верил, будто ее отравили. Она скончалась от собственной слабости, но, хотя двое ее детей тоже умерли, все же смогла родить двух здоровых. А я оказалась неспособной даже на это. Мой единственный ребенок, принц Уэльский, слаб здоровьем. И в течение стольких лет я не могу забеременеть. Я не нужна ему... как королева... как жена.

Разумеется, это было несправедливо. Ричард всегда был нежным и понимающим... верным супругом. Однако семя было посеяно, и это ужасное сомнение не покидало меня. Вина лежит на мне. Я смогла родить лишь одного хилого ребенка и поэтому не гожусь в жены королю. Ричард страстно желает детей... сыновей. Елизавета Вудвилл, несмотря на все причиненное ею зло, исполнила долг королевы: подарила Эдуарду здоровое потомство.

Я чувствовала себя очень несчастной.

Ричард, уловив это, обнял меня.

— Анна, мы будем заботиться о нем. Укрепим его здоровье. Конечно, в детстве я был слабым. С трудом носил доспехи. И скрывал свою слабость, как теперь Эдуард. От нас ему скрывать ее не нужно. Мы понимаем. И должны облегчать ему жизнь. Да... став постарше, он избавится от слабости, как в свое время я.

Я отогнала дурные предчувствия. И решила молиться, как никогда, о том, чтобы Бог дал мне детей.

— Ричард, — сказала я. — Эдуарду нельзя ехать в Лондон.

— Мы должны быть вместе. Люди ждут этого.

— Но после такой усталости ему нужен долгий отдых. Нужны забота. Покой. Нежность.

— Значит, он должен вернуться в Миддлхем?

— Да, и я должна ехать с ним.

— Нет... тебе надо быть со мной. Тебя недавно короновали.

— Ричард, я бы с радостью осталась при тебе.

— Кажется, тебя тоже утомляют церемонии?

— Нет... нет. Я просто слегка устала. Как, наверно, и все. Но думаю, что никто не сможет заботиться о нем так, как мать.

Ричард понуро уставился в одну точку.

«Я не могу пойти на это, — мелькнула у меня мысль. А потом другая: — Но должна. Сын нуждается во мне больше, чем Ричард».

— Значит, полагаешь, что должна ехать с Эдуардом? — неторопливо спросил меня муж.

— Да.

— Не можешь оставить его на чужое попечение?

— Я знаю, что мне положено находиться с тобой. Люди ждут этого. Пойдут слухи.

— Слухи? Я сумею с ними покончить.

— Мне тяжело. Я хочу быть с тобой. Хочу быть для тебя всем, чем ты хочешь. Я люблю тебя, Ричард. Еще с тех времен в Миддлхеме. Но это наш сын.

— Понимаю, — сказал муж. — Он нуждается в тебе больше, чем я. И если поедешь со мной, то будешь терзаться мыслями о нем.

— А если буду с ним, стану думать о тебе... стремиться к тебе.

— Из этого положения нет полностью удовлетворительного выхода. В жизни часто так, Анна.

— Пойми, Ричард, мое сердце будет с тобой.

— А если поедешь в Лондон, оно будет с Эдуардом. Я понимаю твои чувства и думаю, ты права. Эдуард нуждается в тебе больше.

Я подошла к мужу и обняла его. Он поцеловал мои волосы.

— Вскоре, — сказал он, — видимо, послезавтра, я выеду в Лондон, а ты вернешься в Миддлхем вместе с нашим сыном.

Мы с Эдуардом покинули Йорк. Я настояла, чтобы он ехал в коляске, и поехала вместе с ним, сказав, что хочу спокойной езды, так как устала от всех церемоний. Он воспринял это с довольным видом, и я подумала, что всем людям приятно, когда другие страдают от тех же слабостей, что и они.

С тех пор я заставляла сына отдыхать, жалуясь на сильную усталость.

С нами ехал двоюродный брат Эдуарда, юный Уорик. Глядя на него, я мечтала, чтобы мой сын был таким же здоровым. Однако в Уорике я находила не все, что хотела бы видеть в сыне. Мой Эдуард был определенно умнее.

Думаю, сыну Изабеллы хотелось бы поехать с нами в Миддлхем, мы с ним крепко подружились, ему нравились мои рассказы о детстве, проведенном вместе с его матерью.

«Как печально, — думала я, — что ребенок совершенно не помнит матери и хранит очень смутные воспоминания об отце».

И рассказывала ему, какой красивой была Изабелла, какой веселой, как она волновалась, когда предстояло появиться на свет ему и его сестре Маргарите. Где тогда находилась Маргарита, я не знала. Думала, что воспитывается в каком-нибудь дворянском семействе, жалела, что брат с сестрой разлучены и не могут расти вместе, как мы с Изабеллой.

Мне стало грустно, когда пришлось оставить Уорика в Шерифф Хаттоне. Там жил Джон, граф Линкольн, сын герцогини Елизаветы Суффолкской, сестры Ричарда, и Уорика оставили на его попечение. Нас там приняли хорошо, и я с облегчением поняла, что в этом доме мальчик будет счастлив. «Мы сможем навещать друг друга», — сказала я ему, и он как будто обрадовался.

Затем сын и я поехали в уже недалекий Миддлхем.... Несмотря на разлуку с Ричардом, я испытала радость от возвращения в любимый дом. Как только мы приехали, я отвела сына в спальню и сказала, чтобы он немедленно лег.

Сын радостно повиновался.

Я легла вместе с ним, и мы лежали обнявшись. Эдуард понял, что церемоний между нами быть не должно. Надо забыть, что я королева, а он принц Уэльский. Просто-напросто я его мать, а он мой маленький мальчик.

Последующие недели я целиком посвящала ему. Проводила с ним дни. Наблюдала, как он ест, и, если думала, что Он слегка устал, велела нести еду в спальню. Там мы ели вместе.

Я с удовольствием вспоминаю, что в те дни мой сын был счастливее, чем когда бы то ни было.

И меня очень радовало, что здоровье его улучшается.

Если б Ричард находился с нами, думаю, мы были бы полностью довольны жизнью. Я была лучшим лечебным средством для Эдуарда. Моя любовная забота помогала ему больше, чем любой врач.

Иногда мы вместе совершали верховые прогулки, но я не позволяла Эдуарду долго находиться в седле, хотя временами ему этого хотелось.

Так жили мы все долгие золотые дни сентября, и в конце каждого дня я благодарила Бога за улучшение здоровья сына. Даже, уверила себя, что он вырастет крепким.

Очевидно, было безрассудством считать, что хорошая жизнь может длиться долго. Беда пришла с неожиданной стороны.

Смута, видимо, долго вызревала, прежде чем я услышала о ней. Какого-то разлада следовало ожидать. Ричард взошел на трон не совсем обычным образом. Сыновья Эдуарда все еще находились в Тауэре, а дети неизменно трогают людские сердца. Ричарда окружали недруги. Он прекрасно сознавал, что лишен обаяния своего брата. Люди прощали Эдуарду его грехи за обходительность и красоту. Ричард оказался не таким. Серьезный, трудолюбивый, стремящийся исполнить свой долг, вести страну к благу, он не был красавцем и улыбался редко.

Люди не могли его любить, как Эдуарда, — только северяне хранили ему верность, потому что считали своим.

Можно было не сомневаться, что маркиз Дорсет поднимет смуту, если сумеет. Как-никак, сын Елизаветы Вудвилл. Он устраивал заговор вместе с Гастингсом и Джейн Шор. Гастингс лишился головы, Джейн Шор Владений, но коварный маркиз остался в живых и готовил новый удар.

Естественно, он ухватился за первую же такую возможность. Но меня потрясло и возмутило, что его сообщником стал герцог Бэкингем.

Мне была понятна тревога Ричарда, и, узнав о случившемся — по прошествии некоторого времени, я упрекнула себя за то, что находилась не с ним.

Однако в глубине души я сознавала, что поступила правильно, возвратясь в Миддлхем выхаживать Эдуарда.

Произошедшее казалось невероятным, когда я вспоминала, как горячо Бэкингем поддерживал притязания Ричарда на трон. Сделал то объявление, привел своих людей в ратушу подать за него голос. Я помнила, что на коронации он всех превосходил великолепием — перед глазами у меня вставали значок горящего колеса на попоне его лошади, его громадная свита, напоминающая людям о выездах моего отца — только теперь вместо зазубренного жезла на флагах был стаффордский холм.

Это было необъяснимо. Что могло заставить его так внезапно перейти на сторону противника?

Я могла подумать только о каком-то личном притязании. У него имелось хрупкое право на трон. Матерью его была Маргарита Бофорт, дочь Эдмунда, второго герцога Соммерсетского. Генрих Четвертый хотел отстранить потомков Джона Гентского и Екатерины Суинфорд от престолонаследия, но существовало мнение, что это неправомочно, так как дети их были узаконены.

Однако если б эта линия и имела право на престол, то претендовать на него имел бы право не Бэкингем, а Генрих Тюдор, граф Ричмонд. Матерью его была другая Маргарита Бофорт, дочь первого герцога Соммерсетского. Она вышла замуж за Эдмунда Тюдора, и Генрих был единственным ее сыном. Теперь она была замужем за лордом Стенли, так как Эдмунд Тюдор умер рано, и Генриха воспитывал Джаспер Тюдор, сын вдовы Генриха Пятого, Екатерины, и Оуэна Тюдора.

Леди Стенли, могущественная, грозная женщина, вынашивала весьма честолюбивые планы для своего сына, бежавшего в Бретань и наверняка очень пристально следившего за событиями в Англии.

Возможно, Бэкингем склонился к предательству после случайной встречи с леди Стенли по пути из Вустера в Бридгнорт. Он был очень порывистым, безрассудным; в этом отношении я

могла сравнить с ним только Кларенса. И тот, и другой были легкомысленными, готовыми действовать, почти не думая о возможных последствиях. Я не сомневалась, что с Бэкингемом дело обстояло именно так.

Он был слегка недоволен тем, что еще не получил владений в Бохане, которые обещал ему Ричард, и потому охотно выслушал леди Стенли.

К тому же Бэкингем находился в очень хороших отношениях с Мортоном, так называемым узником в его замке. Епископ, умный, проницательный человек, должен был знать, как воздействовать на Бэкингема. Сторонник Ланкастеров, он был бы рад видеть, как вновь расцветет красная роза. Ричард совершенно не понял характеров этих людей. Свести их вместе было громадной ошибкой. Оба они были интриганами, но в то время, как Мортон являлся твердым ланкастерцем, Бэкингем колебался в зависимости от настроения в данную минуту. А в то время он решил отвернуться от Ричарда.

Герцог с епископом составили план.

Они решили, что следует объединить дома Йорков и Ланкастеров. Для этого требовался брак Генриха Тюдора с Елизаветой Йоркской, старшей дочерью короля Эдуарда. Дорсет поддержал этот замысел, осуществление его снова возвысило бы Вудвиллов и устранило человека, стоящего у них на пути, — Ричарда Третьего.

Заговорщики призвали Тюдора в Англию с теми войсками, какие он мог выставить; мятеж был намечен на восемнадцатое октября; и, когда Бэкингем поднял свое знамя в Брекноке, Ричард непременно должен был узнать о готовящемся против него выступлении.

Ричард оказался на высоте. Он быстро двинул вперед свои войска. Ему сопутствовала удача. На Уэльской границе прошли сильные ливни, Северн и Уай разлились, переправиться через них стало невозможно. И Бэкингем оказался отрезанным от своих союзников, которые должны были приплыть на кораблях, предоставленных герцогом Бретонским.

К счастью, вся эта операция провалилась. Шторм рассеял флот из пятнадцати кораблей, Тюдор с Дорсетом не смогли высадиться и поневоле вернулись в Бретань.

Низложить Ричарда Бэкингему не удалось.

Ричард пришел в ярость. Его девиз гласит: «Верность — мой оплот», и он ни разу не изменял ему. Предательство мой муж ненавидит больше всего.

Бэкингема он обличил как «самого вероломного из людей» и назначил за его голову награду в тысячу фунтов. На пощаду Бэкингему рассчитывать не приходилось. Другой изменник — Гастингс — лишился головы в тот же день, когда был

разоблачен.

Мне было любопытно, что испытывал Бэкингем — франтоватый дворянин, считающий себя отпрыском королевского рода, спасаясь бегством от смерти.

Он направился на северо-запад, в Шропшир, к одному из своих старых вассалов, некоему Ральфу Бэннистеру. Тот принял его и поселил в лесном домике, неподалеку от своего жилища в Лэконе.

Бедный, глупый Бэкингем! Оказалось, не только он был способен совершить предательство ради выгоды. Бэннистер не устоял перед соблазном получить тысячу фунтов, и однажды утром мятежный герцог проснулся в окружении стражников.

Его повезли в Солсбери, чтобы судить, как изменника. Бэкингем не терял надежды. Он просил свидания с королем. Заявлял, что может объяснить очень многое.

Ричард держался непреклонно. Бэкингем его предал. От их былой дружбы не осталось и следа. За измену полагается смертная казнь, и гордый Бэкингем, обладавший большим богатством и еще большим могуществом, лелеявший дерзновенные мечты, был с позором обезглавлен на Рыночной площади.

Мысли мои в то время занимал главным образом муж. Я считала, что не должна расставаться с сыном. Состояние его слегка улучшилось, однако не настолько, чтобы можно было отправляться в далекий путь. И я не хотела, чтобы он подчинялся строгим правилам придворной жизни. Мне казалось, в Миддлхеме, на вольном, свежем воздухе, в непринужденной обстановке, его здоровье окрепнет.

От Ричарда пришло письмо с настоятельной просьбой приехать к нему.

Я постаралась объяснить Эдуарду. Сказала, что скоро вернусь, и если он будет исполнять все предписанное, не переутомляться и сытно есть, то вскоре окрепнет настолько, что сможет приехать ко мне и к отцу. Но в любом случае мы расстаемся ненадолго.

Муж очень обрадовался мне, и я поняла, что, приехав, поступила правильно. Предательство Бэкингема еще сильно тяготило его.

— Я ни с кем не могу разговаривать, как с тобой, Анна, — сказал он. — Не знаю, кому еще могу доверять.— Вот бы не подумала такого о Бэкингеме, — ответила я.

— Надо было б относиться к нему с меньшим доверием. Он всегда был неустойчив. Иногда меня удивляет...

Ричард сделал паузу, и я вопросительно посмотрела на него. Но он продолжал:

— Бэкингем больше всех старался, чтобы я занял трон. Верил Стиллингтону полностью... потом вдруг ни с того ни с сего переметнулся к моему врагу! К Генриху Тюдору!

— Я почти ничего не знаю об этом Тюдоре.

— Это выскочка, считающий, что имеет право на престол.

— Как он может так считать?

— Ты же знаешь Бофортов. Они очень сильны и честолюбивы. Это внебрачная ветвь семейства, и никем другим признавать их не следовало бы. Предки их родились до того, как Джон Гонтский женился на Екатерине Суинфорд. Но, поскольку они были узаконены... вообразили себя значительными. Бэкингем разделял этот взгляд, потому что мать его из Бофортов. А Генрих Тюдор считает, что получил право на престол от Екатерины, французской принцессы, вышедшей замуж за Генриха Пятого, когда он завоевал значительную часть Франции.

— Он сейчас в Бретани?

— Да, герцог Френсис предоставляет ему убежище и помощь. У меня есть враги, Анна.

— Есть и те, кто любит тебя.

— Да, Эдуард и ты. Анна, как мальчик?

— Ему немного лучше, — ответила я.

— А что он подумал, когда я позвал тебя сюда?

— Все понял. Я пообещала, что когда он слегка окрепнет, то приедет к нам.

— Хоть бы это стало возможно. Людям надо увидеть его. Они хотят знать своего будущего короля.

— До восшествия на престол ему еще столько лет.

— Это все в Божьих руках. Но люди хотели б видеть его.

— Боюсь, приехать сейчас ему не позволит здоровье.

— Значит, надо молиться, чтобы поскорее позволило. Как там Уорик в Шерифф Хаттоне?

— По-моему, хорошо. Прекрасно ездит верхом и бегает. Вот ученье дается ему трудно.

— Жаль.

— Мальчик он приятный, добрый. Только соображает медленно. Читать до сих пор не научился. До нашего Эдуарда ему далеко.

— Да, голова у нашего сына светлая. Если б он мог соединить в себе здоровье Уорика и собственный ум, какой бы это был мальчик!

— У нас самый замечательный мальчик на свете, и своей заботой я укреплю его здоровье. Через несколько лет мы посмеемся над своими страхами.

— Дай Бог, чтобы ты оказалась права, — с жаром сказал Ричард.

Я заставила себя поверить в это и обратилась мыслями к делам мужа. Вероломство Бэкингема ранило его гораздо сильнее, чем я думала поначалу.

— Знаешь, Анна, — сказал мне как-то Ричард, — он даже распустил обо мне недобрые слухи.

— Верят ли им?

— Они вредоносны. Люди запоминают клевету, и со временем она кое-кому начинает казаться правдой. Бэкингем выставил меня чудовищем... вероломным, беспринципным человеком, не имеющим права на трон Англии.

— Но ведь он сам настаивал, чтобы ты занял его!

— Он не мог сказать, что я принудил Стиллингтона ко лжи, хотя ему наверняка этого хотелось.

— Тут уж ему пришлось бы вести спор со Стиллингтоном.

— Бэкингем явно потому и воздержался от этого. Но распустил очень неприятный слух... меня он весьма тревожит.

— Какой?

— Не хочется повторять. Будто я велел убить в Тауэре принцев — Эдуарда и Ричарда.

— Эдуардовых сыновей! Своих племянников! Люди ни за что не поверят.

— Кое-кто поверит чему угодно, особенно дурному.

— Но ведь принцев видели стреляющими в цель на лужайке Тауэра... значит, они живы! Стоит людям увидеть их, и они убедятся, что слух этот ложен.

— Да, только я думаю, что им теперь нужно поменьше появляться на людях. Такой человек, как Бэкингем, становясь изменником, подает пример другим.

— Пример? Лишиться головы на ближайшей рыночной площади?

— Я имел в виду — восставать. Люди постоянно думают, что преуспеют там, где потерпели неудачу другие. В нынешней атмосфере вокруг этих мальчишек легко может подняться буря. А я меньше всего хочу неприятностей, связанных с ними. Мне и без того тяжело. Мятеж Бэкингема потряс Англию. Страну надо успокоить. Бэкингем должен быть забыт вместе с клеветническими слухами. Я собрался совершить поездку по стране. Повидать людей, поговорить с ними. Анна, ты должна поехать со мной. Я не могу передать, как мне хорошо, когда ты рядом.

Пришлось подавить тревогу за сына и целиком отдаться делам Ричарда.

Наступил март. Нам пора было отправляться. Ричард хотел заручиться поддержкой всей Англии на тот случай, если с приходом весны Генрих Тюдор сделает еще одну попытку высадиться.

Мы ездили по городам и деревням, приехали в Кембридж, где решили провести несколько дней. Ричард проявлял большой интерес к университету и часто жаловал ему различные дары. Нас приняли очень тепло. Ричарду понравилась та атмосфера, мне тоже. Те несколько дней я спокойно жила в монастыре и с удовольствием слушала беседы между королем и церковниками.

В Ноттингем я уезжала оттуда с грустью.

Ноттингемский замок мне никогда не забыть. Когда мы подъезжали к нему, я представить себе не могла, с какой трагедией столкнусь в его стенах. Стоящий на почти отвесной скале, он выглядит неприступным. С особым интересом я разглядывала замысловатую кладку северной стороны, потому что строить ее начал король Эдуард, а завершил уже Ричард.

В Ноттингемском замке кишат призраки, так как там страдало много людей. Супруга Эдуарда Второго приезжала сюда со своим любовником Мортимером. Я слышала, что она каждую ночь клала ключ от крепостных ворот под подушку, значит, пребывала в постоянном страхе. Генрих Второй, Ричард Первый... все они побывали в этих стенах.

Произошло это в середине апреля — в ясный солнечный день, с предвестием весны в воздухе. Но для нас то была не весна. То был конец надежды.

Дело шло к полудню, когда из Миддлхема приехал гонец. Мы с Ричардом радостно приняли этого человека, но при виде его лица нас обоих охватил жуткий испуг.

Я услышала шепот Ричарда:

— Что... принц Уэльский...

Гонец молчал, он боялся — как все гонцы, везущие дурные вести.

— Говори, — хрипло велел Ричард.

Почему этот человек молчит? Почему держит нас в тревоге? Мысленно я призывала его говорить и умоляла молчать. Я знала заранее, что он скажет. Случилось то, чего мы страшились многие месяцы.

— Ваше Величество, принц умер.

Ричард не смог подавить мучительного вскрика. Я подошла к нему и взяла его за руку.

Мы стояли, ошеломленные вестью, которой так долго опасались.

Ричард взмахом руки отпустил гонца, так как не мог его видеть. Впоследствии мы узнаем, как умер наш сын. Тогда нам знать этого было не нужно. Мы представляли это себе до того ясно, словно видели все собственными глазами. Ведь так боялись... так долго жили в страхе, с нетерпением ждали гонцов. И вот эта весть пришла.

Мало кого из детей могли оплакивать так горько, как мы своего маленького сына. То была

не просто смерть ребенка; то был конец надежды, конец образа жизни; а для меня и начало кошмаров, которые мучают меня по ночам.

В последующие дни мы с Ричардом почти не расставались. Однажды он разразился восклицаниями:

— Почему это случилось со мной? У Эдуарда было столько детей, а какую жизнь он вел? Постоянно изменял жене; имел бесчисленных любовниц; тешил свою плоть... и однако же оставил двух сыновей и множество дочерей. Не кара ли это небесная? — Он с ужасом взглянул на меня. — Правду ли говорил Стиллингтон? Не лишился ли я сына потому, что лишил венца сына Эдуарда?

Я попыталась утешить его. Напомнила, что он никогда не шел против правды. Сыновья Эдуарда незаконнорожденные. Права на трон они не имели.

— Я не могу избавиться от чувства жуткой вины, — сказал Ричард. — Эдуард был больше чем нашим сыном... был залогом того, что после меня будет кому править. Анна, я обучил бы его государственной мудрости. Он был хорошим мальчиком. И стал бы хорошим человеком. Был умным. Возьми юного Уорика. Он здоров... развлекается в Шерифф Хаттоне, а наш Эдуард... Что это означает, Анна? Мы прокляты?

Я сказала:

— Возможно, у нас родится другой ребенок.

Я сама в это не верила. Если не могла зачать, когда была моложе и здоровее, на что можно было надеяться теперь?

Горький смех Ричарда глубоко ранил меня, и память о нем не проходит.

Нет, у меня больше не будет детей. Единственный сын, которого я смогла родить Ричарду, оказался слабым и с трудом прожил одиннадцать лет.

Я не гожусь в королевы. Мне тридцать, я бесплодна... а королям нужны сыновья.

Мы скорбели вместе, однако что-то произошло. Возможно, только у меня в воображении. Но я невольно ощущала разочарование Ричарда.

— Давай уедем из Ноттингема, — сказал он. — Я не хочу больше никогда его видеть. Он будет постоянно напоминать мне о гонце, приехавшем в самый черный из дней с самой трагичной вестью, какую мы могли получить. Ненавижу Ноттингем. Этот замок я назову замком моей тревоги.

Ричард, казалось, ушел в себя, и я чувствовала, что мы уже не так близки, как раньше.

Он был постоянно занят. Близилось лето, государственные дела требовали внимания. Они не стояли на месте оттого, что король и королева переживали страшнейшую в жизни трагедию.

Ричард знал, что страну надо готовить к обороне. Постоянные стычки с шотландцами обычно начинались летом, но английские лорды Севера, вынужденные защищать свои владения, должны были наверняка отразить врагов.

Большую озабоченность вызывал Генрих Тюдор. Что он замышлял в Бретани? Его попытке высадиться по милости Божией помешал шторм. Можно ли ждать подобного везенья, если Тюдор предпримет очередную попытку?

У Ричарда было много дел. Я не предлагала вернуться в Миддлхем. Теперь для меня он мог быть только местом траура.

Покой навсегда ушел из моей жизни. Теперь я не могла верить ни во что — даже в любовь Ричарда. В душе у меня появилась какая-то язва, и все, на что я смотрела, казалось нечистым.

Себя я видела уже немолодой, слабой, никчемной — бесплодной королевой. Мне казалось, Ричард изменил отношение ко мне. Я была уже не помощницей, не утешительницей. Я стала

бременем.

Ричард сделал неразумный выбор. Я была дочерью Уорика и вместе с Изабеллой являлась богатейшей наследницей в Англии. Да, в детские годы мы были привязаны друг к другу, и наш брак был приемлем для него благодаря наследству. Я мечтала о великой любви. Но разве истинная любовь уходит, когда случается несчастье?

Иногда я сознавала, что в голову мне лезут глупости. Смерть сына не могла изменить отношение Ричарда ко мне. Разве я за нее в ответе? Разве виновата, что не смогла родить здорового ребенка?

И пыталась спорить с собой. Ричард — король. Ему нужен наследник. Он должен думать о будущем. Прежде всего ему необходим сын, чтобы наставлять его, учить, как править страной, когда отец умрет или состарится. Отчаянно необходим.

Говорить с ним о своих тайных страхах я не могла. Зачастую и сама сомневалась в их обоснованности. Ричард никогда не выказывал своих чувств. «Оттого, — твердила я себе, — что они глубоки. Не то, что у его братьев, Эдуарда и Георга. Те умели сказать приятные слова, но в них не хватало искренности».

Так я и жила, раздираемая сомнениями, лелеющая мучительные подозрения, потому что считала себя неполноценной.

Ричард делал вид, что справляется с горем, однако в глазах его я видела жгучее страдание.

Однажды он мне сказал:

— Екатерину уже пора выдавать замуж.

Она все еще жила вместе с братом Джоном в Миддлхеме, ей было около шестнадцати лет.

— Я хочу видеть ее устроенной, — продолжал Ричард. — И Джона тоже, хотя, пожалуй, он еще маловат.

— А кого ты прочишь в мужья Екатерине? — спросила я.

— Уильяма Херберта, графа Хантингдона.

— По-моему, он ей вполне подходящая пара.

— А Джону я хотел бы отдать Кале.

— Сделать его градоначальником? Это очень ответственная должность.

— Он мой сын, — ответил Ричард, как мне показалось, холодно.

«Да, — подумала я, — поистине твой сын, сильный, здоровый мальчик». В том душевном состоянии мне казалось, что он думает: «Я могу иметь здорового сына, но не от королевы, а от другой женщины».

— Он еще слишком мал для Кале, — услышала я свой голос.

— Я хотел назначить его в будущем году. Мне нужны люди, на которых можно положиться, а это мой сын. Однако начнем... с брака Екатерины. Думаю, время для этого пришло.

Екатерина приехала к нам. Умная, хорошенькая девушка, она очень радовалась близкому замужеству, а Херберты, разумеется, приходили в восторг от такого союза: невеста — королевская дочь, хоть и внебрачная, и король позаботится о ней.

Дочь Ричарда вышла замуж, я заметила, что глаза его, останавливаясь на ней, наполнялись гордостью... и, казалось мне, чем-то еще. Обидой? Почему есть у него здоровые дети от другой женщины, а от королевы нет?

У меня это становилось манией. Я в чем угодно видела его недовольство моим бесплодием.

Однажды он сказал мне:

— Я подумывал о том, чтобы объявить Уорика наследником трона.

— Уорика? Но...

— Анна, давай взглянем правде в глаза. Детей у нас с тобой не будет. Уже поздно, я страшился бы за тебя. Однако наследник необходим.

— Ричард, ты еще молод. Прошу, не говори о срочной необходимости наследника.

— Жизнь королей часто коротка.

— Жизнь любого из нас может оказаться короткой.

Я имела в виду Бэкингема и Гастингса. Ричард, видимо, это понял.

— Отец Уорика запятнан изменой. Это не является препятствием?

— На это можно закрыть глаза. Он ближайший мой родственник.

— Ричард, Уорик не способен править. Он слабоумный. Все будет опять, как при Генрихе Шестом.

Ричард задумался.

— Есть еще сын моей сестры Елизаветы, граф Линкольн...

Я печально взглянула на него, и он мягко продолжал:

— О таких делах нужно думать. Иногда это мучительно. Мало ли что...

Ричард отвернулся, потом вышел. Я пошла к себе в комнату и заперлась.

Если б только я могла родить сына! Если б могла стать здоровой! Любил ли тогда меня Ричард? Тут было очень много «если» — а если любовь зависит от таких соображений, то любовь ли это?

Любил ли он меня когда-нибудь по-настоящему?

Я молилась. Просила о помощи Бога и Пресвятую Деву. Но что толку молиться о невозможном?

Пошли разговоры о том, что Генрих Тюдор может попытаться свергнуть Ричарда и занять престол. Его сторонники выдвинули предложение, которое люди могли счесть привлекательным.

Казалось, что, когда Генрих Шестой умер — вернее, был убит, а Маргариту Анжуйскую изгнали из Англии, война Роз прекратилась. Однако смута могла вспыхнуть вновь, и мысль объединить дома Йорков и Ланкастеров казалась превосходной, поскольку в таком случае соперничество между ними прекратилось бы навсегда. Достичь этого можно было женитьбой Генриха Тюдора, родственника Ланкастеров, на Елизавете Йоркской.

Елизавета Вудвилл все еще оставалась вместе с дочерьми в убежище, жизнь там явно была лишена той пышности, которая окружала ее в недавнем прошлом.

Это предложение о браке изменило отношение людей к вдовствующей королеве. Ричард забеспокоился. Честолюбивая Елизавета Вудвилл, решив, что ее дочь может выйти замуж за короля, примется плести интриги.

— Пусть сейчас она беспомощна, — сказал Ричард, — однако за женщиной, которая заставила короля жениться на себе и столько лет оставалась королевой, необходим пристальный надзор.

Мой муж обсудил эту проблему с доверенными людьми. В преданности Рэтклиффа, Кэтсби и Френсиса Ловелла он не сомневался. Считал их искренними друзьями и часто с ними советовался. В итоге Ричард пообещал Елизавете Вудвилл, что если она покинет вместе с дочерьми убежище, то все они будут находиться в полной безопасности, никаких претензий им не предъявят; он возьмет их под свое покровительство и позаботится о том, чтобы ее дочери вступили в хороший брак, и каждая из них получит собственность стоимостью в двести марок.

Когда король торжественно поклялся в этом перед членами палаты лордов, а также лордом-мэром Лондона и членами муниципалитета, Елизавета Вудвилл могла не сомневаться в твердости его слов.

С точки зрения Ричарда, это был разумный ход. Елизавета Вудвилл не питала преданности ни к кому, кроме своих родственников, и ради них сражалась бы изо всех сил. Должно быть, она задавалась вопросом, долго ли ее дочерям находиться в убежище; их было необходимо хорошо выдать замуж, пока они в юном возрасте; а если она могла получить расположение правящего короля, то зачем пытаться заменить его другим?

Со времени смерти нашего сына я не видела Ричарда таким веселым. И понимала причину его хорошего настроения.

— Шпики доносят, что Елизавета Вудвилл рвет связи с Тюдором и побуждает Дорсета вернуться, искать покровительства здесь. Видишь, как удачно я поступил, выманив их из убежища?

Внимание всех было сосредоточено на Елизавете Йоркской, что вполне естественно, так как главная роль принадлежала ей.

Ее пригласили ко двору — это предложение она приняла с готовностью.

Ричард сказал, что это блестящий ход. Я не была в этом уверена, так как едва увидела ее, мои дурные предчувствия усилились.

Она была высокой, у нее были длинные белокурые волосы, голубые глаза и ослепительно белая кожа; была очень красивой, чего следовало ожидать при таких отце и матери. Была подлинной дочерью Эдуарда. Обладала не только красотой, но и обаянием. Двигалась грациозно, лучилась здоровьем и живостью. Определенно должна была стать заметной фигурой при дворе.

Ко мне Елизавета Йоркская отнеслась очень внимательно, почтительно. Я догадалась, что мать велела ей быть любезной с королем, очаровать его, а она явно знала, как это делается.

Положение изменилось. Вудвиллы вернулись, теперь уже как наши друзья.

Едва Елизавета появилась при дворе, я почувствовала себя более усталой, более слабой. Острее стала ощущать свои немощи, кашель донимал меня в неподходящие минуты. Возможно, из-за сравнения себя с Елизаветой.

Я поймала себя на том, что думаю о ней постоянно. С верховых прогулок она возвращалась красиво раскрасневшейся, в окружении поклонников. Танцуя, привлекала всеобщее внимание; одевалась блестяще и со вкусом. Явно радовалась выходу из скучного затворничества и была полна решимости наслаждаться новым окружением.

На улицах люди ее шумно приветствовали. Она напоминала им о своем великолепном отце. Говорили, что дни его правления были веселыми. Никто не боялся войны, не боялся вторжений, когда на троне сидел добрый, улыбчивый, имеющий наследника король.

Вскоре поползли слухи. Не задумал ли король жениться на Елизавете Йоркской? Королеве, судя по ее виду, недолго осталось жить. И разве можно ждать от нее наследника? Но Елизавета его племянница. Допустим ли подобный брак? Даже если папа даст разрешение. Племянница! Папы при умелом подходе становятся очень послушными. Имейте это в виду. Наследник — вот что необходимо! Король, идущий на смену правящему. Ричард еще молод. Он проживет много лет. Но ему нужен наследник.

У Елизаветы родились бы прекрасные, здоровые дети. Вспомните, кто ее родители.

Не выдумывала ли я эти слухи? Может, несколько преувеличивала, но они существовали.

Чувства мои обострились. Мне казалось, я слышу обрывки сплетен. Ловлю пристальные взгляды. Я видела, как Елизавета улыбалась Ричарду, и знала, что он находит ее очаровательной. Что тут можно было поделать? «Возможно, она напоминает ему Эдуарда, которого он любил очень сильно — больше всех на свете, — думала я. — Притом Елизавета расточает на него все свое обаяние. Он ведь король. И так наверняка велела ей мать».

Но захочет ли Елизавета Вудвилл выдать дочь за ее дядю? Я считала, что ради короны она пойдет на все.

Странно, как коварный шепоток, торопливый взгляд, даже случайный жест могут зародить в душе сомнение.

За Ричардом наблюдали. За Елизаветой наблюдали. За мной тоже. Мы стали главными персонажами разворачивающейся драмы. Я была женой, превратившейся в обузу, — женой, которая должна умереть до наступления счастливой развязки.

Близилось Рождество. С того дня, как я узнала о смерти сына, прошло восемь месяцев, но горе мое ничуть не ослабло. Ричард пытался утешать меня, но я внутренне отдалялась от него. Он не мог скрыть своей жуткой озабоченности вопросом престолонаследия. Думаю, эта проблема беспокоила его не меньше, чем исходящая от Тюдора угроза.

Лондон веселился. Лавки сверкали товарами, люди толпились на улицах. То было время всеобщей доброжелательности.

Ричарду пришлось скрывать свое беспокойство, чтобы не портить праздничного веселья. Думаю, он хотел устроить все так, как бывало при его брате. Несмотря на все великолепие, это было невозможно, я знала, что люди станут только делать вид, будто веселятся.

В рождественский день я надела приготовленное великолепное платье из камчатной ткани и золотой парчи, усеянное жемчужинами. И твердила себе, что дурные предчувствия надо отогнать. Ричард очень нежен со мной, очень заботлив. Надо отбросить свои ужасные подозрения. Они вызваны сплетнями злобных людей и не имеют под собой почвы в действительности.

Мне казалось, я выгляжу немного лучше. На моих щеках появился легкий румянец. И я сказала себе, что вечером буду веселиться, постараюсь поверить, что способна поправиться и родить красавца-мальчика.

В довольно хорошем настроении я стала спускаться к холлу, где меня поджидал Ричард. Мне показалось, он доволен улучшением моей внешности.

Он сказал:

— Анна, ты выглядеть немного получше.

Я улыбнулась, он тоже улыбнулся мне, и мы вместе вошли в холл.

Последовала обычная церемония приветствия короля и королевы. Ричард взял меня за руку и повел к столу на возвышении.

И тут я увидела ее. Поразилась, а затем ощутила глубокое негодование. Платье Елизаветы Йоркской представляло собой точную копию моего.

Мы поглядели друг на друга. Она казалась такой же удивленной, недоумевающей, как и я.

Я сказала:

— Вы надели мое платье, а я ваше.

— Ваше Величество... не знаю, как это случилось. Представления не имею. Можно сказать, что вам оно очень идет?

— Вам тоже, миледи Елизавета, — ответила я. И отошла. В том состоянии духа ко мне вновь

вернулись демоны и принялись меня мучить.

Это сделано умышленно. Кто-то постарался. Очень жестокая шутка. Намекающая, что королев две. Та, что должна уйти, и та, что займет ее место. Потом я спросила у Ричарда:

— Обратил ты внимание на платье Елизаветы? Он недоуменно посмотрел на меня.

— Нет, а что?

— Оно было точно таким же, как мое. Ричард, кажется, не придал этому большое

значения. Но откуда я могла знать, что у него в уме?

После Рождества здоровье мое ухудшилось еще больше. Зиму я пережила тяжело. Мой кашель не унимался. Ричард обнаруживал признаки раздраженности.

Все шло неладно. Существовала постоянная угроза вторжения. Люди с тоской вспоминали Эдуарда. Ходили злобные сплетни. Кто-то приколотил на стену собора Святого Павла бумагу с надписью:

Крыса, Кот и Ловелл наш, собака, Правят Англией под властью хряка.

Это был намек на Рэтклиффа, Кэтсби[2] и Френсиса Ловелла — Ловеллом часто называют собак; эти люди являются ближайшими советниками Ричарда. Под хряком, разумеется, имелся в виду сам Ричард, поскольку на гербе его изображен вепрь.

То было не просто насмешливое двустишие; то было выражение нарастающего людского недовольства и неприязни.

Вскоре его стали распевать на улицах. Я больше, чем когда-либо, тосковала по прежним временам в Миддлхеме. С тех пор, как Ричард надел корону, мы почти не знали радости. Как я жалела, что епископ Батский и Уэльский сделал свое разоблачение! Как жалела, что королем не является Эдуард Пятый!

По всему побережью постоянно наблюдали, не покажутся ли корабли, потому что вторжение теперь казалось неизбежным. Находящийся на континенте Генрих Тюдор готовился отнять у Ричарда то, что не принесло ему и крупицы счастья.

Ощущалась жгучая потребность в наследнике. Я готова была отдать Ричарду все, что имею. Но по иронии судьбы не могла дать того, в чем он больше всего нуждался.

«Я зажилась на свете. Не будь меня, — напоминала я себе, — он мог бы жениться снова. Мог бы произвести на свет сына, и у страны появилась бы новая надежда».

Смерть идет ко мне слишком долго. Появились новые слухи. О Ричарде стали говорить самое дурное, что только можно выдумать.

Я знала об этом по взглядам на мою еду, которую большей частью подавали мне в комнату из-за моей слабости. Догадывалась, что на уме у моих фрейлин. До моих ушей долетали обрывки произносимых шепотом фраз.

Королю надоела больная, бесплодная жена. Она стала для него бременем, он не может больше с ним носиться. Ему надо думать о собственной безопасности. И он велит подсыпать королеве в пищу яд, чтобы побыстрее от нее избавиться.

Прошло три месяца с Рождества, когда Елизавета Йоркская появилась в таком же платье, как и я, показывая, до чего мы непохожи — одинаковая одежда лишь подчеркивала контраст между нами. Она была такой искрящейся, цветущей, блестящей рядом с этим несчастным существом, тощим, бледным, болезненным.

Кто-то предсказал мою смерть, и на улицах стали говорить, что я уже умерла.

Узнала я об этом, когда одна из служанок при встрече со мной чуть не упала в обморок. Она закричала:

— Я видела призрак королевы! Бедняжка, она явилась тревожить нас. Неудивительно...

Меня это расстроило. Я почувствовала себя заживо похороненной. Убитой... ядом, подсыпаемым по велению мужа!

Я сидела в кресле, с распущенными волосами, в халате, потрясенная, ошеломленная.

Ричард застал меня такой.

— Почему у меня такая слабость? — спросила я его. — Ты не знаешь, Ричард? Чем я заслужила смерть?

Он взял мое лицо в ладони и поцеловал меня.

— Почему ты так говоришь? Анна... моя Анна... ты заслуживаешь жизни и будешь жить.

Я покачала головой.

— Нет. Моя смерть близка. Я это чувствую. И жалею, что всегда была такой слабой,

— Анна, дорогая, — сказал Ричард, — не говори так. Ты всегда была очень дорога мне. Приносила громадное утешение во всех моих несчастьях. Помнишь, как жалела меня в Миддлхеме? Я очень уставал... а ты хранила мою тайну.

— Ричард, это было давно.

— Анна, приободрись. У тебя нет причин унывать.

На миг я ему поверила. И устыдилась того, что, пусть ненадолго, позволила себе дурно думать о нем.

Однако ночью эти сомнения вернулись. Ричард очень добр со мной, очень мягок. Так откуда у меня эти мрачные мысли? Почему я позволяю себе сомневаться в нем? Он не может жениться на своей племяннице. И хочет, чтобы я оставалась с ним, чтобы утешала его, как всегда.

Наступил март, с ним приходит предвестие весны. Но я не увижу ее.

Говорят, сейчас затмение солнца. Это символично. Земля погружается во тьму. Однако свет на землю вернется. Но ко мне уже нет. Вокруг меня сплошной мрак. Я очень многого не увижу, очень многого не узнаю.