Обреченная на корону

СМЕРТЬ В БАШНЕ ЛУЧНИКА

С громадным облегчением мы вернулись в спокойный Миддлхем. Как я радовалась, что Ричард — лорд Севера и может жить там, на вольном, свежем воздухе. Встретили нас горячо. Детям не терпелось с нами поздороваться. Я первым делом озабоченно поглядела на Эдуарда. Щеки его раскраснелись от волнения, и выглядел он здоровым. Мне хотелось поскорей узнать, как он чувствовал себя, пока нас не было. Джон и Екатерина находились явно в добром здравии и настроении. Когда Ричард поглядел на них, я увидела в его глазах гордость, а когда обратил взгляд к нашему сыну — легкое беспокойство.

Смерть Изабеллы и Анкаретты меня очень расстроила. Изабелла всегда была болезненной, но ее дочь Маргарита казалась вполне здоровым ребенком. Я слышала, что Эдуард, граф Уорик — этот титул перешел к Кларенсу, — вполне здоров, но апатичен: медленно ходит, медленно говорит. Мой Эдуард был очень живым, только несколько хрупким в сравнении с единокровными братом и сестрой.

«Хватит беспокоиться о его здоровье, — твердила я себе. — Хватит думать об Анкаретте. Хватит испытывать ужас перед зятем». Но после того, как я стала жертвой одного из сумасбродных планов Кларенса, это было трудно. В погоне за властью он был безжалостен.

Я задалась вопросом, долго ли король будет позволять ему отравлять жизнь окружающим; и вновь порадовалась, что мы далеко от двора с его интригами.

То были беспокойные месяцы. К нам приехал один из близких ко двору людей, и, когда мы узнали, что там происходит, я вздохнула с еще большим облегчением.

Судя по всему, враждебность между королем и Кларенсом стала откровенной, и Кларенс старался как можно реже появляться при дворе. В тех случаях, когда сидел за королевским столом, он демонстративно осматривал каждое поданное блюдо и отказывался от всех напитков, намекая таким образом, что опасается яда. Открыто говорил о том, как отравили его жену, и о мерзавке, которую королева подослала для свершения этого подлого убийства. «Отравительница, — заявлял он, — получила по заслугам, однако главными виновниками являются те, кто нанял ее».

Подобные речи были весьма опасны. — Говорят, — сказал наш гость, — что король все больше и больше теряет терпение. А королева и ее родные твердо намерены избавиться от герцога. Его наверняка скоро в чем-нибудь обвинят. Вудвиллам очень не нравятся намеки об их причастности к смерти его жены.

С гостем Ричард был несловоохотлив, но впоследствии сказал мне, что Эдуарду, видимо, стала ясна необходимость приструнить Кларенса. Кто знает, что за сумасбродный план у него на уме?

Даже у себя на Севере мы узнали о суде над Джоном Стейси. Вскоре о нем заговорила вся страна: Стейси, оксфордского астронома, обвинили в чародействе. Под пытками он показал, что занимался черной магией и привлек к своим занятиям некоего Томаса Бердетта, одного из кларенсовских приближенных.

После этого история получила широкую огласку, так как Бердетт на допросе с пристрастием признался, что они пытались прочесть по звездам судьбу короля.

Это не могло оставить равнодушным даже Эдуарда. Он назначил судей для разбора дела, те вынесли вердикт, что обвиняемые хотели предсказать смерть короля и, более того, приблизить ее с помощью чародейства. Это являлось изменой. Обвиняемых осудили и повесили в Тайберне.

Это должно было послужить предупреждением Кларенсу, так как одним из них оказался его приближенный.

Кларенс никогда не усваивал уроков. Он возмущался несправедливостью по отношению к невиновным. Бранил Вудвиллов. Они-де помыкают королем. Король не властен над своей женой, а ее ненасытные родственники прибрали к рукам — и губят — страну.

Мы ежедневно ждали вестей о каких-то мерах против Кларенса. Терпение Эдуарда истощалось.

В июне от короля приехал гонец. Кларенса посадили в Тауэр, и Ричард должен был незамедлительно ехать ко двору.

Младший сын короля, Ричард, герцог Йоркский, вступал в брак с Анной Моубрей, наследницей Норфолка. Ричарду предстояло играть свою роль на свадьбе.

— В брак! — воскликнула я, услышав об этом. — Он же совсем ребенок.

— Ему четыре года, невесте шесть. Но это одна из богатейших наследниц в Англии. Очередное ухищрение королевы.

Я с ужасом думала о подобном браке. Жених был едва ли не ровесником моему Эдуарду.

Однако такое событие требовало присутствия герцога и герцогини Глостер.

Поездка была долгой, утомительной. Я знала, что у Ричарда на душе тяжело. Да, от Кларенса ничего хорошего ждать не приходилось. Однако заключение брата в Тауэр Ричарду перенести было трудно. Королю наверняка тоже.

Когда мы приехали в Лондон, Ричард тут же отправился к Эдуарду. Пробыл с ним долго и вернулся очень грустным.

— Видимо, Эдуард простит Кларенса, — сказал он. — Потому что просто не в силах думать о любимом братишке как о враге. Мне он сказал: «Ричард, Георг хочет завладеть моей короной. Полагаю, ничто больше не удовлетворит его. Он очень необуздан... очень глуп. Неужели надеется, что долго бы просидел на престоле? Никогда ведь ни на шаг не заглядывает вперед. Быть королем — это ведь не только носить корону да улыбаться людям, слушая их приветственные клики». Я ответил: «Тебе ничего больше не оставалось, как отправить Георга в Тауэр. Он там одумается. Только так и можно привести его к мысли о том, в какое опасное положение он себя ставит». Эдуард, видимо, согласен со мной, но все же колеблется.

Вскоре после этого нас посетила Сесили, герцогиня Йоркская. Мать Ричарда и тетя моего отца выглядела очень внушительно. Она была поистине одной из самых царственных персон, каких я только встречала; и, видимо, с тех пор, как ее сын Эдуард взошел на престол, стала

вести себя как королева, требовать преклонения от всех окружающих. Каждый чувствовал себя вынужденным воздавать ей королевские почести.

Она была очень красива. В юности ее прозвали за красоту Розой из Рэйби, но теперь на ее лице лежал отпечаток горестей. Я слышала, что она так и не перестала скорбеть по мужу. Друг к другу они были очень привязаны, и Сесили сопровождала его во многих походах даже беременной.

При виде этой старой, но еще статной женщины я представляла, какой гнев и унижение испытала она, увидев голову мужа в бумажной короне на городской стене Йорка. Для нее, очевидно, явилось большим утешением, что ее сын Эдуард стал королем Англии.

Я подошла к ней и опустилась на колени, что казалось совершенно естественным. Она велела мне встать.

— Я в большом горе, — объявила герцогиня. — И хочу поговорить с Ричардом.

— Миледи, — ответил Ричард, — у нас с Анной нет секретов друг от друга. Смело говорите при ней.

Она пристально поглядела на меня. Потом сказала:

— Прекрасно. Останься. Я намерена говорить о Георге.

— Георг — королевский узник, — в смятении сказал Ричард.

— Его родной брат! — воскликнула герцогиня. — Между членами семьи не должно быть ссор.

— Георг вел себя очень неразумно, — сказал Ричард. — Совершил много опрометчивых поступков во вред королю. А теперь позволил себе впутаться в чародейский заговор против жизни короля.

— Георг просто баловник. Он наверняка не замышлял ничего дурного.

На лице Ричарда отразилось легкое раздражение. Я догадалась, что ему часто приходилось слышать это в детстве.

— Миледи, — сказал Ричард, — вы должны знать, что Георг совершил много поступков, за которые другие поплатились бы головой.

Герцогиня изумленно посмотрела на него:

— Я знаю, что он склонен к шалостям.

— Ничего себе шалости! Вы знаете, что Георг упрятал Анну в пекарню, где ей приходилось работать на кухне? По-вашему, это шалость? Уже только за это ему следовало бы отрубить голову.

— Ричард! Ты говоришь о своем брате.

— Знаю. Лучше бы он был не моим, а чьим угодно.

— Не смей говорить так о Георге. Анна, объясни ему. Ты должна понимать, что это его брат... мой сын!

— Что же вы не поговорили с королем, миледи? Судьба Георга в его руках.

— Я говорила с ним. Естественно. Первым делом.

— И он не стал слушать? — спросил Ричард.

— Выслушал. Держался очень любезно и сочувственно, однако в его лице проглядывала суровость. Это все из-за той женщины. Она противница Георга. Эдуарду не стоило жениться на ней.

— Думаю, на сей раз королева здесь ни при чем. Эдуард сам наконец понял, как опасен для него Георг.

— Ричард, послушай. Эдуард к тебе привязан. Ты его любимец. Ты всегда неумеренно восхищался им. Эдуард — замечательный человек... великий король... но становится суровым. А мы ведем речь о твоем брате.

— Я не знаю столь незлопамятного человека, как Эдуард. Он много раз прощал Георга. Однако на сей раз Георг зашел слишком далеко.

— Но ты поговори с ним, Ричард. Я, твоя мать, прошу тебя. Нет... повелеваю. Георг шаловлив. Эдуарду это известно. Его шалости нельзя принимать всерьез. Если ты поговоришь с Эдуардом... объяснишь, что Георг не замышлял ничего дурного... он тебя послушает.

— Думаю, он сам решит, как тут быть. Георг показал себя изменником, а вы знаете, что полагается за измену.

— Эдуард не может допустить смерти брата!

— Я уверен, что не допустит. Смягчится к нему, как смягчался уже много раз:

—Ричард, ты должен поговорить с братом. Я прошу тебя.

— В таком случае поговорю.

— Напомни ему, что Георг его брат.

— Вряд ли он забыл об этом, миледи.

— Я надеюсь на тебя.

— Скажу Эдуарду о ваших чувствах, но боюсь, на сей раз Георг зашел слишком далеко.

Больше ничего Ричард не обещал.

Герцогиня осталась недовольна. Она ждала немедленного повиновения от всех окружающих, в том числе и от своих детей.

Бракосочетание герцога Йоркского с маленькой наследницей Норфолка проходило пышно. Жених, крепкий, белокурый, был очень красив, как и все королевские дети. Король явно гордился своей семьей — не без оснований, королева тоже. Выглядела она очень довольной. Отказать ей в красоте было нельзя, она блистала красотой даже теперь. Но только очень холодной, эта женщина походила на статую, и лицо ее с безукоризненными чертами казалось высеченным из мрамора. Она, безусловно, гордилась своими достижениями — вдова незаметного рыцаря стала королевой Англии и к тому же все эти годы сохраняла место в сердце распутного короля. Умом королева, вне всякого сомнения, обладала. Многие говорили до сих пор, что без колдовства тут не обошлось и что она дочь ведьмы. Мать королевы была сильной женщиной. Она вышла за могущественного герцога Норфолка, семнадцати лет овдовела, потом страстно влюбилась в сэра Ричарда Вудвилла, стала женой этого незначительного человека и, по слухам, любила его, пока их не разлучила смерть. Происходила эта незаурядная женщина из правящего дома Люксембургов. Поговаривали, будто она колдовством заставила короля жениться на ее дочери.

И вот теперь Елизавета Вудвилл гордилась всем, чего достигла. Старший сын ее, Эдуард, являлся принцем Уэльским, а брат его, маленький жених, — герцогом Йоркским. Особое внимание я обратила на старшую дочь королевы, тоже Елизавету, которую она возвеличивала, так как ей по Пикиньинскому договору предстояло выйти за дофина Франции. Обращались к младшей Елизавете «мадам ля дофин», я находила это несколько преждевременным, так как знала, чем зачастую оканчиваются подобные планы.

Бракосочетание детей проходило в часовне Святого Стефана, стены ее были задрапированы голубым бархатом, украшенным золотыми лилиями. Лорд Риверс ввел маленькую Анну Моубрей.

Дети делали то, что им велели, хотя наверняка никто из них не имел понятия, что все это означает. Когда церемония завершилась, Ричард, как от него требовалось, осыпал золотыми монетами стоявшую снаружи толпу. Потом он и герцог Бэкингем сопроводили Анну Моубрей в пиршественный зал.

Толпа криками выражала преданность Йоркам. Свадьбы всегда бывали источником веселья и радости, а бракосочетание столь юной пары привело людей в особый восторг.

На этой свадьбе я обменялась несколькими словами с королевой. Елизавета сказала, что весть о смерти Изабеллы очень огорчила ее.

— Конечно,— добавила она, — герцогиня была слишком хрупкой. Некоторым женщинам не стоит много рожать.

Королева с легким самодовольством намекала, что уж она-то, родившая нескольких детей, сохранившая при этом свежесть и красоту, к этой категории определенно не относится.

— Анкаретту я отправила герцогине для помощи. — Лицо королевы посуровело. — Это ужасная история. Анкаретта была доброй. И служила хорошо нам обеим.

— Знаю, Ваше Величество, — ответила я. Королева легонько коснулась моей руки.

— Среди нас есть злобные люди, — прошептала она. — Их надо содержать в тюрьме. Я должна идти к мадам ля дофин. Рада видеть вас здесь, герцогиня.

Обратиться ко мне с ее стороны было очень любезно. Думаю, она давала понять, что герцог Кларенс недостоин жить на свете.

Следующие несколько дней были отданы турнирам. Для участия в них рыцари съехались со всех концов Англии. Вудвиллы, разумеется, были на виду. Королева и мадам ля дофин почтили ристалище своим присутствием. Отсутствие герцога Кларенса было очень заметно.

Ричард сказал, что изложил Эдуарду материнскую просьбу о снисхождении.

— Нужно было б высказать и свое мнение по этому поводу, — добавил он. — Но я не решился. Кларенс наш брат. Он всегда был рядом со мной. Мы росли вместе.

— И Эдуард тоже.

— Нет, Эдуарда с нами не было. В детской Фотерингея мы жили втроем — Маргарита, Георг и я. Хорошо, что мне не нужно принимать решений. Бедняга Эдуард. Я понимаю его чувства. Мыслями он сейчас наверняка в башне Лучника вместе с Георгом.

Позднее Ричард сказал мне, что король вызвал его для разговора о Кларенсе. Собственно говоря, Эдуард больше ни о чем не мог думать. И сказал, что разумно было бы казнить Кларенса за измену. Потому что многие поступки его были изменническими.

— Я вынужден был с этим согласиться, — продолжал Ричард. — Но спросил, что творилось бы у него на душе, если б он приказал казнить брата. Такое разрешение могло бы исходить только от короля. Он ответил: «Это легло бы тяжким бременем на мою совесть». Еще бы. Бедняга Эдуард. Мне его жаль.

— Ему не в чем упрекать себя, — сказала я. — Он был хорошим братом Георгу, а Георг ему нет.

— Я предложил Эдуарду съездить к нему, поговорить. Дать Кларенсу последнюю возможность... а если он опять возьмется за свое... тогда принимать решение.

— И как это воспринял король?

— Поедет. И наверняка простит Кларенса. Тогда я сказала:

— Происки начнутся снова. Это неизбежно.

— Думаешь, смертный приговор брату был бы оправдан?

— Да, был бы. Но я понимаю, что король имел в виду под тяжким бременем на совести.

— Что ж, посмотрим. Эдуард собирается в Тауэр. Поедет безо всякой шумихи. Об исходе встречи мы скоро узнаем.

Так и вышло. Возвратясь, король первым делом позвал к себе Ричарда.

Я с трепетом ждала вестей, так как догадывалась, что произошло нечто очень серьезное. Ричарда не было долго. Вернувшись, он закрылся у себя в комнате. Я пошла к нему. Он впустил меня. Вид у него был совершенно подавленный.

— Ричард! — воскликнула я. — Что случилось?

— Я... просто не могу поверить, — ответил он. — По-моему, это конец.

— Король его простил?

Ричард молчал, уставясь в одну точку. Я села к нему на подлокотник и отвела волосы с его лица.

— Скажи, Ричард. Я хочу знать, потому что многое вынесла от него.

— Оборот событий совершенно неожиданный, — негромко произнес мой муж. — Георг спятил... совершенно обезумел. Отверг последнюю возможность. Это определенно конец. Он сам принял решение.

— Ричард, прошу, расскажи, что произошло.— Эдуард поехал к нему... с намерением снова простить. Но Георг, едва увидев его, поднял ругань, стал кричать, что он привел в нашу семью подлых тварей, что женился на ведьме и приблизил к себе всех ее кровопийц-родственников.

— Думаю, король был не в настроении вести подобный разговор.

— Правильно думаешь. Эдуард велел Георгу замолчать. Обвинил его в изменнических поступках. Сказал, что приехал помочь ему, но теперь это желание у него пропадает. Георг вел себя безрассудно. Он был явно нетрезв. Ему в камеру привезли большую бочку мальвазии. Эдуард продолжал урезонивать его. Георг иногда бывает проницательным и явно понимал, что король ищет оснований для его освобождения. Надо ж быть таким дураком! Мог бы уже выйти на волю, будь хоть немного порассудительней. Он всегда действовал по настроению. И тут продолжал поносить королеву с Вудвиллами. Потом сказал ужасную вещь. Заявил, что, когда наш отец уезжал на войну, мать завела любовника, и тот стал отцом Эдуарда, поэтому законный наследник трона он, Кларенс.

— Какой чудовищный наговор!

— Оскорбление не только Эдуарда, но и матери.

— Интересно, что сказала бы она, если б ей стало известно?

— Пришла бы в ярость, как Эдуард. Он сказал мне: «Видишь, каков Георг? Что делать? Он мой брат. Если я освобожу его, то как знать, что он может выкинуть со дня на день?» Я ответил: «Тебе предстоит разговор с матерью. Думаю, после него она не станет просить за Георга так настойчиво».

— Не представляю, как бы она поступила, узнав о таком обвинении.

— Эдуард не хочет, чтобы мать знала о словах Кларенса. Говорит, это сильно потрясет ее и расстроит. Отцу она всегда была преданной женой. Даже ездила с ним в походы при всякой возможности. Это чудовищное оскорбление ее доброму имени, притом совершенно несправедливое. Но теперь ясно — Георг может сказать все, что взбредет в голову.

— Полагаешь, теперь ему конец?

Ричард задумался.

— Тут есть еще одна загвоздка, — неторопливо произнес он. — Похоже, Эдуард готов был сказать мне о ней, но передумал. Видно, что-то так потрясло его, что он не мог открыться даже мне.

— Значит, не имеешь даже понятия, в чем дело?

— Ни малейшего. Эдуард выразился довольно туманно. Сказал: «Существует еще одна опасность... страшная, если Георг преуспеет». Потом надолго умолк. Я спросил, о чем он. Эдуард ответил: «Да так... это сущая ерунда. Глупость, какая способна зародиться в мозгу у Кларенса». Я вновь попросил его сказать мне. Несмотря на деланную небрежность, с какой он уходил от разговора, видно было, что на душе у него кошки скребут. «Ерунда это... ерунда», — ответил он, давая понять, что говорить на эту тему не хочет.

— Думаешь, Кларенс нанес ему непростительное оскорбление?

— Да.

— По-моему, обвинение в незаконнорожденности уже непростительно.

— Это чушь, которую легко опровергнуть.

— Но из нее видно, что Георг враг своему брату.

— Это не новость. Мне кажется, короля подвигло к решению то, о чем он умалчивает. Хотя как знать? Матушка просила сохранить жизнь Кларенсу, а Эдуард терпеть не может неладов между родными. Он и так уже обидел Маргариту, отказавшись допустить брак Кларенса с Марией и предложив вместо него лорда Риверса. Ему хочется, чтобы все вокруг пребывали в согласии... поэтому... не знаю, какая судьба ждет Георга.

Мы недолго пребывали в неведении.

На другой день стало известно, что мертвецки пьяный герцог Кларенс свалился в громадную бочку с мальвазией и утонул.

Эта новость ошеломила двор. Все хорошо знали о пристрастии герцога Кларенса к вину, и казалось вполне вероятным, что он хотел зачерпнуть вина из бочки, сверзился в нее и спьяну не сумел выбраться. По иронии судьбы причиной смерти его явился любимый напиток, притом в бочке, которую он сам велел доставить в камеру.

Я подозревала другое. После рассказа Ричарда у меня почти не оставалось сомнений, что Кларенс убит по королевскому приказу.

Герцогиня Сесили горько оплакивала Георга. В ней трудно было узнать гордую Сис. Разговаривала она со мной очень печально.

— Эдуард замечательный король, — сказала герцогиня. — Надежно держит в руках бразды правления. Отец его тоже мог бы стать замечательным королем. Как я не хотела этой ссоры между родными! Всем нам требуется держаться заодно. В единстве сила, в разладе опасность.

Пытаясь утешить свекровь, я невольно задалась мыслью, что сказала бы она, узнав о том, как сын оскорбил ее. Возможно, поняла бы, почему Кларенсу пришлось умереть, осознала бы, что он являл собой нешуточную угрозу своему брату и спокойствию Англии. Ричарда эта история очень огорчила. Мы немного поговорили о ней. Я знала, он считал, что утопить Георга велел Эдуард... и в таком случае это было убийство.

— Будь Кларенс жив, — сказал Ричард, — рано или поздно началась бы смута... по всей стране стали б вспыхивать мятежи... люди гибли бы за бессмысленное небезнадежное дело. А если представить, что Георг одержал бы верх над Эдуардом... вообрази, какое зло постигло бы всю страну. В таком случае можно было б оправдать и убийство.

Мы поговорили на эту тему и, видимо, оба сочли, что если насильственная смерть одного глупого, безрассудного человека послужила избавлению тысяч людей от гибели и страданий, то это не убийство, а правосудие.

— Эдуард никогда не был мстительным, — утверждал Ричард. — Что бы ни произошло в ту ночь, это оправдано.

Я поняла, что, когда Ричард пришел к такому заключению, у него отлегло от сердца, и больше мы о смерти Георга не разговаривали.

Мария Бургундская вышла за эрцгерцога Максимилиана Габсбурга, сына императора Фридриха Третьего, чем и завершилось дело, пробудившее такую ярость в Кларенсе и приведшее его к гибели.

В ту ночь, когда погиб Кларенс, был произведен еще один арест, приведший Ричарда в недоумение. Под стражу взяли Роберта Стиллингтона, епископа Батского и Уэльского. Он являлся твердым сторонником Йорков, однако его обвинили в изменнических высказываниях, способных нанести ущерб безопасности государства. Дело вскоре прекратили, Стиллингтон вышел на свободу, но впоследствии мне предстояли вспомнить о нем, хотя тогда оно казалось совершенно незначительным.

Нас больше ничто не задерживало в Лондоне. Ричард уверил короля, что ему не стоит слишком долго находиться вдали от Севера. Эдуард тепло обнял Ричарда, назвав его своим «преданным братом». Ричард был глубоко тронут. Он передал мне слова Эдуарда: «У меня ни разу не было повода усомниться в твоей преданности. Я должен благодарить Бога за то, что он осчастливил меня братом Ричардом».

Я догадывалась, что смерть Георга лежала тяжким бременем на его совести. После нежного прощания, во время которого король велел нам заботиться о себе и друг о друге, потому что он очень любит нас обоих, мы вернулись в Миддлхем.