Обретенная любовь

Глава 30

Движение по горным дорогам и тропинкам в повозке было медленным. Адам не хотел, чтобы Эви что-то повредило, ее бедное тело и так достаточно намучилось.

— Думаю, я могла бы идти пешком быстрее и не чувствовала бы себя так плохо, — жаловалась Эви, когда они сделали привал на ночь и установили палатку.

— Как только выберемся из этих гор, начнем двигаться быстрее. Не стоит слишком переживать. Как ты себя чувствуешь?

Эви потянула свои ноющие мышцы.

— Хорошо, Адам. Только немного болит тело. Не беспокойся обо мне. Я ведь не фарфоровая кукла.

Адам усмехнулся:

— Знаю, Эви, но я вовсе не хочу рисковать ни тобой, ни ребенком. Хочешь, я разотру тебе спину? Может быть, это поможет.

Эви соорудила постель из еловых веток и одеял. Когда они легли, Адам просунул руки ей под рубашку и начал массировать ее мышцы.

Она удовлетворенно закрыла глаза, не чувствуя ничего, кроме рук Адама. Его длинные твердые пальцы легко могли возбудить ее тело до безумного экстаза, но сейчас они двигались плавно, успокаивая и убаюкивая ее.

Среди ночи Эви несколько раз просыпалась в объятиях Адама, наслаждаясь мгновением близости и покоя. Как она любит его! И теперь уже никогда не покинет.

Ее рука скользнула по округлому животу. «Надеюсь, это мальчик», — мечтательно подумала молодая женщина, с любовью глядя на такое мальчишеское во сне лицо рядом с собой. Ее губы тронула легкая улыбка, она закрыла глаза и снова уснула.

Начало дня было серым и мрачным. Низкие облака грозили разразиться ливнем. С помощью толстой палки и брезента Адам соорудил навес в задней части повозки.

Наспех позавтракав, они двинулись в путь. К середине дня начался ливень, превративший местность в болото. Камни сделались скользкими. Теперь они двигались черепашьим шагом. Адам настоял, чтобы Эви передвинулась в конец повозки под брезент, однако ей несколько раз приходилось слезать на землю, когда он вытаскивал колесо из глубокой размокшей колеи.

Адам начал пересекать вздувшийся от дождя ручей, когда заднее колесо повозки застряло между двух камней. Он соскочил в воду, перебрался вброд, вылез на берег и нашел крепкую палку, которую можно было использовать как рычаг.

Несколько раз, пытаясь освободить колесо, Адам терял равновесие в потоке воды. Лошадь тянула изо всех сил, но повозка не двигалась с места.

— Эви, я должен облегчить груз! — крикнул Адам сквозь ливень. Как только он добрался до Эви и поднял ее, повозку сорвало с застрявшего колеса, и она тут же попала в быстрое течение. Адам ухватился за задний борт, придержал из последних сил служившую им колымагу и залез внутрь, Эви тоже добралась до сиденья и попыталась подхватить повод, который плавал рядом в воде, словно длинная лента.

— Я не могу достать его, — сказала она задыхаясь, когда Адам забрался на сиденье рядом с ней.

— Сиди и держись, — резко приказал он. Эви думала, что Адам наклонится и подхватит повод, но вместо этого он спустился в воду и, перехватываясь руками, двинулся вдоль оглобли.

Эви ничем не могла помочь и только наблюдала за ним. Если он потеряет опору, то может упасть и удариться головой. Однако Адам держался крепко и, достигнув конца оглобли, закинул ногу на барахтающуюся лошадь.

Крепко сжимая коленями бока животного, Адам наклонился, чтобы дотянуться до поводьев. Когда они оказались в его руках, он направил лошадь к берегу. В конце концов измученная лошадь нашла опору и добралась до противоположного берега, волоча за собой сломанную повозку.

Измученный Адам сполз на землю. Все его силы были отданы борьбе с течением. Он лег на землю, не отпуская поводьев.

Эви слезла со своего шаткого сиденья и поспешно опустилась на колени рядом. Ее спутанные волосы свисали на плечи мокрыми сосульками, когда она склонилась над ним с озабоченным видом:

— С тобой все в порядке?

Адам кивнул и сел.

— Да… вот только отдышусь… немного. А как ты? Успокоившись, Эви сказала, стуча зубами:

— Я в порядке… только очень замерзла. Адам обнял ее и крепко прижал к себе. Затем наклонил голову и поцеловал. В этом поцелуе смешались успокоение, желание и любовь. Две фигуры оставались в объятиях друг друга, не замечая дождя, который продолжал поливать их.

Хотя большая часть содержимого повозки намокла, Эви слишком замерзла, чтобы что-то предпринимать сейчас. Дрожа, она сняла мокрую одежду и завернулась во влажное одеяло. Она не могла припомнить, чтобы когда-либо была в таком жалком состоянии.

Прошло около часа, прежде чем Адам сумел отыскать немного сухих дров для костра. Эви поставила котелок, чтобы сварить кофе, в то время как Адам снова пошел за дровами. Когда он вернулся, его уже ждали горячие бобы с солониной.

В эту ночь они залезли под брезент и уснули в объятиях друг друга.

Эви проснулась от ударов грома и вспышек молний, пронзающих небо в отдалении. В течение ночи дождь время от времени затихал, но было ясно, что гроза, шумевшая вдалеке, скоро придет к ним.

Молодая женщина села и осторожно потерла ноющую поясницу. Подошел Адам и протянул ей чашку кофе.

— Доброе утро. Как только поешь, двинемся. Я упаковал все, что лошадь может унести в седельных сумках.

Кивнув, Эви оделась. Одежда была все еще сырой.

— Мы возвращаемся на рудник?

— Конечно, нет. Мы оба сядем на мерина. Он достаточно силен, чтобы довезти нас до Соноры.

Жуя черствый сухарь и допивая остатки кофе, Эви наблюдала, как Адам заворачивал одеяла в брезент. Закончив, привязал скатку к седельным сумкам.

Эви раздражала настойчивость Адама. Продолжать путешествие неразумно.

— Почему мы не можем задержаться на день, чтобы отдохнуть и обсушиться?

Адам раздраженно посмотрел на нее и вздохнул:

— Мы не сможем обсушиться здесь. Посмотри на небо. Так что, пожалуйста, не спорь со мной.

Эви поняла, что дальнейший разговор бесполезен. Однако трудно отделаться от старых привычек: спорить с решениями Адама было ее второй натурой.

— Не понимаю, почему мы не можем вернуться и подождать, когда Сэм и Симона тоже уедут? Какое значение имеет неделя или около того?

— В этих горах через неделю может выпасть снег. Мы можем потерять ребенка, если он родится в Пэдди или, хуже того, на руднике. — Он вывел оседланную лошадь и взобрался на нее.

— Но почему все должно быть так плохо? — упорствовала она.

Адам протянул ей руку, и она неохотно ухватилась за нее. Он поднял Эви, и она уселась на широкое седло в кольце его рук.

— Эви, мотаться по этим горам в твоем положении — безумие. Я терпел достаточно.

— Я не была уверена, что беременна, когда покидала Сан-Франциско, — резко сказала она оправдываясь.

— Не хватало еще, чтобы ты знала об этом. — Его упрек напомнил о прежнем Адаме: самодовольном, упрямом и безапелляционном.

— Если бы я задержалась, Сэм и Симона ушли бы без меня. — Внезапно глаза ее расширились от острой боли в пояснице.

Ни о чем не подозревая, Адам продолжал высказываться:

— Ты думала только о том, чтобы сбежать от меня, не заботясь о последствиях. Однако нравится тебе или нет, Эви, но мой ребенок не должен родиться на руднике.

Эви ощутила новый приступ боли. Она беспокойно посмотрела мужу в лицо.

— Адам, кажется, я рожаю. Но ведь еще слишком рано. Очень рано.

Увидев ее испуганный взгляд, он тихо выругался:

— Проклятие! Я знал, что нам надо было поскорее убраться отсюда. Ты уверена, Эви?

— Не очень. Я никогда не рожала прежде. Возможно, я ошибаюсь. — Через несколько минут боль снова повторилась, не оставляя сомнений. — Я уверена, ребенок начал двигаться, Адам, но ведь еще слишком рано.

Ссора была забыта. Спокойный голос Адама скрывал его волнение:

— Возможно, ты ошиблась в подсчетах. Я должен доставить тебя в Сонору. Не беспокойся, дорогая. — Он обнял ее и подстегнул лошадь, чтобы та ускорила шаг.

Боли продолжались все утро. Адам остановился только один раз, чтобы дать передохнуть лошади. К полудню снова пошел дождь, и Адам укрыл Эви своим пончо.

Теперь схватки повторялись не часто, но их интенсивность возросла. Эви ерзала в его объятиях от острой боли, но сдерживалась, чтобы не кричать.

Через час над головами послышалось отдаленное громыхание. Вспышки молний сопровождались громом, разносившимся эхом по всей долине.

Стараясь сдерживать стон, Эви напрягалась в объятиях Адама. Ее глаза расширились от испуга. Адам чувствовал, что приступы становятся все более ощутимыми, но она не жаловалась.

Оставалось еще пять миль до хижины и по крайней мере пятнадцать до Соноры. Адам размышлял, как долго Эви сможет переносить эту боль. В городе она могла бы получить необходимые медикаменты и, возможно, помощь врача или по крайней мере помощь женщины, которая знает, что надо делать в подобных случаях. Если бы Эви могла потерпеть, было бы разумнее доставить ее в город. Он крепко обнял ее, стараясь защитить от дождя.

Неподалеку молния ударила в дерево, расщепив его надвое. Вспыхнуло пламя, и лошадь в испуге отпрянула назад, взметнув вверх передние ноги. Адам с трудом удержал Эви, стараясь управлять лошадью.

Натянув поводья, животное опустилось вниз, тряхнув Эви, в то время как ее тело испытывало новую схватку. Не в силах сдержаться, она вскрикнула. Это разрешило все сомнения Адама, и он свернул в сторону хижины.

К сумеркам они добрались до нее. К счастью, она была пуста. С того момента, как они оставили ее, там ничего не изменилось. На полу лежала аккуратно сложенная поленница сухих дров.

Эви неудержимо дрожала, когда Адам положил ее на койку. Он быстро развел огонь, который вскоре изгнал холод и сырость из крошечной комнаты. Глаза Эви были закрыты, когда Адам вернулся к ней.

— Дорогая, я должен снять с тебя мокрую одежду. — Она открыла глаза и кивнула, однако при этом отнеслась совершенно равнодушно к его действиям. Адам укрыл ее одеялом, затем растер ноги, чтобы возобновить кровообращение. — Милая, все будет хорошо, не беспокойся, — нежно сказал он.

Эви слабо улыбнулась:

— Я не беспокоюсь, Адам. Я знаю, что ты не допустишь, чтобы со мной что-то случилось.

Эви снова закрыла глаза. Адам не был уверен, дремлет она или нет. Ее тело вздрогнуло при очередной схватке, и глаза открылись. Она улыбнулась, видя тревогу на его лице:

— Ты когда-нибудь раньше принимал ребенка? Адам покачал головой и криво улыбнулся:

— Впрочем, я видел, как рождается жеребенок.

— Моя интуиция подсказывает мне, что на этот раз на свет появится маленькая кобылка.

Он взял руку Эви и пожал ее.

— Я тоже надеюсь.

— В самом деле? Я думала, мужчины всегда хотят сына. — Эви раскрыла рот от боли при очередной схватке.

Адам нежно погладил ее по щеке.

— Я хочу девочку, которая была бы похожа на свою мать. — Он наклонился и слегка коснулся губами ее губ.

Тело Эви конвульсивно изогнулось, и она до крови прикусила свою губу.

— Не сдерживайся, дорогая. Плачь и кричи, если хочешь, — взмолился Адам. Он откинул с ее лица прядь волос.

— Сотвори одно из своих чудес, Адам, — усмехнулась она сквозь боль, охватившую ее. Он почувствовал, как ее рука конвульсивно сжалась, когда она переводила дыхание.

— О Боже, дорогая, как бы я хотел быть всемогущим.

Эви снова закрыла глаза и, казалось, задремала. Адам вышел под ливень, чтобы расседлать лошадь и увести животное под навес.

Когда он вернулся, Эви не спала.

— Я подумала, что ты решил оставить меня. Сейчас я не очень подходящая компания.

Адам взял ее руку и поднес к своим губам.

— Думаю, ты принимаешь желаемое за действительное. Вынужден тебя разочаровать.

По крыше хижины продолжал барабанить дождь. Ритмичные удары убаюкивали Эви, и она спала урывками, пока не возросла интенсивность и частота схваток. Родовые муки продолжались всю ночь, и Адам не отходил от нее.

К рассвету Эви совсем обессилела. Адам придвинулся к изножью койки и помогал родам, как только мог.

— Адам, я никак не могу разродиться, — причитала Эви.

— Головка почти вышла наружу. Еще одно усилие, милая.

Эви потеряла сознание от последнего усилия, вытолкнув ребенка. Младенец наконец выскользнул из утробы матери, и руки отца были наготове, чтобы принять его. В ладонях Адама оказалось крошечное тельце. Он быстро обрезал и завязал пуповину и поднял вверх свою дочку. Маленький комочек был чуть больше его ладони. Он пригладил пальцем шелковистые волосики на головке ребенка, такие же черные, как и у матери.

Глаза младенца были закрыты — им никогда не суждено было открыться.

По щекам Адама текли слезы, когда он взял маленькую ручку чудесной формы. Адам прижался губами к каждому крошечному пальчику, затем опустил девочку и осторожно смыл пятна слизи и крови. Он аккуратно завернул маленькое безжизненное тельце в одеяло.

Вернувшись к Эви, Адам приложил ухо к ее сердцу и обнаружил, что она дышит неглубоко, но ровно. Занявшись тем, что необходимо было сделать после родов, он почувствовал, что тело Эви слишком горячее. Адам достал из седельных сумок две запасные чистые рубашки, обмыл Эви, затем разорвал одну из них и использовал в качестве прокладки, а другую надел на нее.

Обычно пышные волосы Эви сейчас прилипли к голове. Под глазами образовались большие фиолетовые круги, которые резко выделялись на фоне бледного лица.

В этот день Адам почти не отходил от постели Эви. Он вышел только один раз для того, чтобы похоронить их дочь. Когда он вернулся, Эви металась в бреду. Адам мучительно переживал, слыша, как она зовет то свою мать, то Симону. Выкрикивая его имя, Эви билась в муках, высказывая все свои прошлые подозрения, вспоминая их ссоры и выражая любовь к нему.

Адам держал ее за руку и, хотя она не слышала его, говорил о своей любви и о своем горе.

Адам Ролинз винил во всем только себя. Он один был ответственным за все, что случилось. Его обман привел Эви к безрассудному поступку, и она ушла из безопасного дома в эти дикие горы. Это безрассудство может погубить ее, как погубило их ребенка. Он ничего не дал Эви, кроме страданий и горя, с тех пор как вошел в ее жизнь. Получив ценный дар, он злоупотребил ее доверием.

Адам поклялся себе, что, если Эви выздоровеет, он заставит себя уйти из ее жизни. Она должна иметь свободу, которую желала и заслуживала.

Когда-нибудь, если он вымолит прощение у Бога, возможно, и Эви простит его.

В последующие дни Адам спал очень редко. Иногда он дремал, сидя у постели Эви и держа ее за руку. Он нежно смачивал губкой горячее тело, менял прокладку и поднимал ее голову, чтобы покапать в рот воду сквозь пересохшие губы. И укрывал ее каждый раз, когда она сдвигала одеяло в сторону.

На третий день Эви открыла глаза и увидела сидящего рядом Адама. Голова его склонилась на грудь. Первое, что она осознала, — отсутствие боли. Она помнила, что ощущала сильную боль. Эви оглядела хижину, и ее спутанные мысли начали приобретать определенный порядок. Она вспомнила причину боли и приподнялась, ища глазами маленький сверток. Увидев, что его нет, Эви откинулась назад и зарыдала.

Адам проснулся, услышав ее плач. Он с облегчением обнаружил, что она очнулась, и понял причину ее слез. Присев на койку, Адам обнял ее. Ей надо выплакаться, это положительный признак. Необходимо освободиться от горя.

Эви уснула вся в слезах. Но на этот раз ее сон не был бредом. Адам приложил руку к ее лбу и с облегчением почувствовал, что жар спал.

Впервые за эти дни он мог отойти от нее без страха. Адам установил ловушку для зайца, затем собрал грязную одежду и отнес ее к реке.

Стирка белья было незнакомым делом для Адама Ролинза, но он получал удовольствие от этого занятия, так как делал это для Эви. Выстирав одежду, он улыбнулся: возможно, Эви будет смеяться, если увидит, что ее властолюбивый муж делает женскую работу. Затем лицо его помрачнело, когда он подумал о будущем. С этого момента Эви больше не будет нуждаться ни в нем, ни в его деньгах, ни в чем ином. Как только они вернутся в город, он будет верен своей клятве.

Он оставит ее, и она сможет жить так, как захочет.

Эви проснулась в пустой хижине. Ей нужен был Адам, она не могла жить без него. Он, как всегда, сделал все правильно. Она печально огляделась по сторонам с горькой мыслью о потере ребенка. У них будут другие дети и появится настоящая семья. А сейчас не надо предаваться унынию. Адам и так настрадался с ней.

Эви подняла руку и увидела, что одета в рубашку Адама. Она приподняла одеяло и густо покраснела, увидев, что был вынужден сделать муж, пока она валялась без сознания.

В хижину вошел Адам, неся освежеванного зайца, и улыбнулся ей. Еще несколько минут назад Эви страстно желала его присутствия, но сейчас почувствовала неловкость, как будто они были незнакомы. Она отвернулась от него.

Это движение не осталось незамеченным. Конечно, Эви считает его повинным в потере ребенка. В отчаянии он молча подошел к очагу, чтобы приготовить мясо.

Когда запах жареного зайца ударил в ноздри Эви, она почувствовала, как к горлу подступила желчь. Эви прикрыла рот рукой и устремилась к двери. Срыгнув несколько раз, ощутила, что Адам поддерживает ее, обхватив рукой за талию.

Проклятие! Как только он терпит все это? Она несколько раз глубоко вдохнула свежий воздух. Ее ноги дрожали от напряжения, когда она позволила ему отвести ее назад в койку. Адам склонился над ней:

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — резко ответила она. — Я только хочу спать.

— Может быть, поешь что-нибудь, Эви? Ты не ела уже четыре дня.

— Возможно, чуть позже. А сейчас только чашечку чая.

Адам принес ей чай, и Эви начала медленно пить его.

Вскоре горячий напиток подействовал на нее укрепляюще, и она снова почувствовала себя человеком.

Вместе с этим ощущением пришло чувство стыда за то, что она так обращалась с Адамом. Эви знала, что ее реакция приводила его в замешательство, но ничего не могла поделать с собой. Когда она лежала без сознания, он ходил за ней, как сиделка. Думать об этом было непереносимо.

Еще труднее было ощущать свою вину. В последние дни Адам нес на своих плечах тяжелую ношу, и все из-за ее упрямства. Сколько раз он просил ее вернуться в Сакраменто! И оставался здесь только ради нее.

Сейчас он отдалился от нее, и его молчание было весьма выразительным. Наверное, он больше ничего не хотел от нее и оставался здесь только ради приличия.

Глотая чай, она наблюдала за движениями Адама у очага. Этот молодой человек, всю жизнь проживший со слугами, делал все без особых усилий, легко приспособившись к примитивным условиям и не проявляя какого-либо раздражения.

Болезненно воспринимая его сдержанность, Эви нарушила молчание:

— Адам, мне не хотелось бы говорить на эту тему, но, пожалуйста, расскажи о ребенке.

Адам склонился над котелком, помешивая мясо. Его спина напряглась, и он медленно выпрямился.

— Это была девочка.

Подбородок Эви дрогнул, но она сдержала слезы.

— Как долго она… она…

— Она родилась мертвой. Так и не открыла глаза. — Он повернулся к ней, и она увидела блеск влаги в глазах. — У нее были темные волосы, как у тебя.

— Или у тебя, — вставила Эви с дрожащей улыбкой. — Она была… обезображена?

— Нет, Эви. Она была великолепна. Думаю, у нее оказалось недостаточно крепкое сердечко. — Он замолчал, затем продолжил сдержанным тоном: — Я назвал ее Мэри Макгрегор Ролинз. — Он снова замолчал и проглотил ком, подкативший к горлу. — Она похоронена под большим дубом у реки, — тихо добавил он.

Сердце Эви было переполнено благодарностью за имя, которое Адам дал их ребенку. Ее фиалковые глаза засияли на бледном лице.

— Спасибо, Адам. — Длинные ресницы Эви опустились, скрывая охватившие ее чувства.

Весь день она то засыпала, то просыпалась, а Адам большую часть дня провел вне хижины, заготавливая дрова, наполняя бочки водой и делая различные мелкие дела, чтобы как-то занять себя.

Он поймал рыбу, и в этот вечер Эви даже немного поела. Разговоры были по-прежнему сдержанными:

Эви страдала от чувства вины и стыда, а его терзало раскаяние.

После еды Адам соорудил себе тюфяк около очага, а затем подошел к койке:

— Я хочу сменить тебе прокладку. — И он начал поднимать одеяло.

Эви выхватила его из рук Адама с обезумевшим выражением лица:

— Спасибо, я сама.

Адам не обратил внимания на ее протест и снова потянулся за одеялом.

— Ты еще слишком слаба, Эви.

— О Боже, Адам. Неужели ты не можешь позволить мне иметь чувство собственного достоинства? — недовольно произнесла она.

Адам выпрямился.

— Разве в этом заключается достоинство? — Для него ее вопрос не имел смысла.

Трагические события последних дней подействовали на них обоих подобно похоронному звону. В их отношениях возникла натянутость с того момента, когда она пришла в сознание.

— Ты, очевидно, не хочешь понять. — Эви смотрела на него с негодованием.

— Я понимаю все лучше тебя, Эви, — тихо сказал он. — Это не достоинство. Это скорее обиженное тщеславие. Ты считаешь нас любовниками, а не мужем и женой. А в семье всякое бывает — и болезнь, и грязь. Романтические иллюзии не всегда сочетаются с этим.

Пожалуй, Адам коснулся истины, и Эви мучительно наблюдала за тем, как он подошел к очагу и стал смотреть в огонь.

— Мне хотелось, чтобы я был рыцарем на белом коне, а ты — белокурой принцессой. Но в сказках герой не лжет, а принцесса не истекает кровью. — Он сел, опустив плечи. — Но какого черта я критикую тебя? Я тоже жил, словно в прекрасной сказке, Эви, — грустно сказал он. — Я думал, ты готова быть моей женой.

Адам снял сапоги и лег на спину. Наступила ночь. Они оба оставались вдали друг от друга под черным покрывалом печали.