Обсуждение книги Т.И. Ойзермана «Марксизм и утопизм»

В.В. Орлов (доктор философских наук, зав. кафедрой философии Пермского гос. университета)

[10]

В своей книге Т.И. Ойзерман предлагает критическую оценку марксизма, которую определяет как «самокритику этого философского учения» (с. 168). Ключевую роль в этой «самокритике» марксизма играет анализ автором диалектического материализма, общая оценка которого такова: диалектический материализм и до настоящего времени «все еще не вышел из стадии становления», имеет только «эскизный характер, не говоря уже о том, что некоторые его положения оказались заблуждениями» (с. 169). Главный его порок заключается в том, что в нем вообще нет своего понятия материи. «...Предложенное В.И. Лениным философское понятие материи не является новым как в марксистской литературе, так и в предшествующей марксизму философии» (с. 134). Суть ленинского определения материи критик усматривает в признаке «данности в ощущениях». Но сей признак, разъясняет автор, имелся уже у Жан-Жака Руссо, Гольбаха, Канта и прочих. Что касается столь же не нового понятия «объективной реальности», которому Т.И. Ойзерман отводит второстепенное место по сравнению с «чувственной данностью» материи, то оно, с его точки зрения, якобы вполне приемлемо и для Канта, и для Гегеля. «...Понятие объективной реальности, взятое вне связи с человеческими чувственными восприятиями, вполне приемлемо для объективного идеализма»(с. 133).

Однако главный смысл марксистско-ленинского понятия объективной реальности заключен не в признаке данности – в конечном счете – в ощущениях, а в понятии объективной реальности. Признак «данности в ощущениях» введен В.И. Лениным, чтобы принципиально отличить марксистское понимание объективной реальности от кантианского. Кант, как известно, признавал существование объективной вещи-в-себе, отрицая ее познаваемость, т.е. данность нам через ощущения, фактически превращая вещь-в-себе в ничто, ибо если она не дана в ощущениях, то утверждение о ее существовании превращается в бессмыслицу. Не заметить коренного различия между ленинским и кантианским понятиями объективной реальности – вещь, мягко говоря, трудно объяснимая.

Подчеркивая суть понятия материи, В.И. Ленин писал: «...Единственное „свойство“ материи, с признанием которого связан философский материализм, есть свойство быть объективной реальностью, существовать вне нашего сознания». «Не заметить» этого точного указания на самую суть нового понятия материи, подменить основной признак материи «чувственной данностью» – не значит ли это «не заметить»... самой сути марксистско-ленинской философии?

В.И. Ленин показал, что единственно возможным способом определения материи может быть только определение через противопоставление материи сознанию. Отсутствие иного пути к познанию наиболее общей сущности мира – его материальности обусловлено «предельным» характером понятия материи, вопроса о сущности бесконечного мира, невозможностью отличить бесконечный мир от чего-либо вне его. Важнейшей особенностью такого подхода является то, что бесконечный мир противопоставляется его универсальной, всесторонней и всеобщей противоположности – сознанию вообще. Только в таком универсальном отношении сущность бесконечного мира реально выражена и может быть схвачена. Поэтому «величайшую бессмыслицу говорят махисты, когда они требуют от материалистов такого определения материи, которое не сводилось бы к повторению того, что материя, природа, бытие, физическое есть первичное, а дух, сознание, ощущение, психическое – вторичное».

Существуют три основных отношения сознания к материи, в которых материя выступает как первичное, а сознание – как вторичное, производное. 1) Сознание – продукт бесконечного развития материи; 2) Сознание – свойство, функция, продукт высокоорганизованной материи – человека; 3) Сознание – отражение, субъективный образ объективного мира. В.И. Ленин показал, что противоположность материи и сознания является абсолютной и относительной. Она абсолютна в том смысле, что в конечном счете материя является первичной, определяющей, относительна – поскольку сознание не является чуждым материи. Будучи производным от материи, сознание в весьма существенном смысле родственно, сходно, едино, тождественно с материей. Более того, в ближайшем плане сознание, выступая непосредственным побудительным мотивом человеческого поведения, оказывается первичным по отношению к материальной деятельности, оставаясь в конечном счете определяемым материальными условиями, факторами.

Таким образом, В.И. Ленин разработал весьма содержательную новаторскую научную концепцию материи, принципиально отличную от представлений о материи прежнего материализма, не вышедшего за пределы понимания материи как природы. Центральным моментом этой концепции является теоретическое «удержание» материи в противоположности и единстве с сознанием.

Понятие объективной реальности выступает в марксистской философии синтезом двух категорий – объективности и реальности (бытия, существования, действительности). Еще Энгельс блестяще показал, что бытие не является последним объяснительным понятием философии, что вопрос о бытии с известного момента (до которого мы знаем мир) является открытым, а о материальности – с появлением научной философии – закрытым. В работах В.И. Ленина и его последователей понятие объективности имеет совершенно определенный и строгий смысл. Объективное – это существующее до, вне и независимо от сознания вообще. Совершенно ясно, что никаких оснований для отождествления объективной реальности в марксистском понимании с гегелевским, вопреки мнению Т.И. Ойзермана, нет, поскольку объективное в понимании последнего – это сознание, существующее независимо от человеческого сознания.

Понятие объективного в диалектическом материализме имеет универсальный характер, означает бесконечное многообразие форм объективности, объективной реальности. Диалектический материализм действительно обладает той интеллектуальной мощью, которую Гегель считал необходимой для научной философии и которую он не находил в рассудочной, по его оценке, «философии химер» Канта.

Наиболее сложная, даже – трагическая трудность, с которой встречается философская мысль с момента ее возникновения, состоит в том, как конечный человек, обладающий всегда конечным опытом, может получать достоверное и доказуемое знание о бесконечном мире. Неспособность решить эту проблему лежит в основе «философии химер» И. Канта и всех его многочисленных последователей, включая различные разновидности феноменологии в современной зарубежной и российской философии. На таких же позициях, как мы увидим дальше, находится и Т.И. Ойзерман.

В классической марксистской философии дано принципиальное решение этой проблемы, выраженное прежде всего в способе определения материи через противопоставление ее универсальной противоположности – сознанию. Это общее решение оказалось, однако, недостаточным в середине XX в., когда бесконечность стала непосредственной проблемой конкретных наук – релятивистской космологии. В 60 – 70-е гг. эта проблема вызвала острую дискуссию в советской философской науке, в ходе которой были выдвинуты две крайние точки зрения: полукантианское представление о философии как совокупности постулатов или гипотез, которые никогда не могут быть ни доказаны, ни опровергнуты (что превращало философию в набор заведомо несовместимых гипотез, т.е. в бессмыслицу, набор «химер»), и представление о философии как достоверном и доказуемом научном знании. Эта дискуссия в советской науке никогда не была завершена явно, «ушла внутрь» в 80-е гг. В «период реформ» мы наблюдаем переход ряда отечественных философов, особенно «новой формации», к «философии химер» в ее классическом или более позднем, модифицированном виде.

Ни малейшего упоминания об указанной коренной философской проблеме и дискуссии в книге Т.И. Ойзермана мы не найдем. Однако данная в ней характеристика природы философии свидетельствует о том, что Т.И. Ойзерман фактически присоединяется к трактовке философии как хронически гипотетического, недоказуемого знания.

С нашей точки зрения, марксизм впервые в истории философской мысли разработал способ решения коренного вопроса философии о том, как возможно достоверное решение проблемы сущности мира, разработал способ определения материи через противопоставление сознанию. Ничего подобного, вопреки мнению Т.И. Ойзермана, мы не находим в прежней философии. Открытие способа определения сущности мира, способа определения материи – главное открытие в мировой философии, сделанное марксизмом.

Один из ключевых моментов оценки марксистско-ленинской концепции материи, диалектического материализма в целом – может ли эта концепция устареть? В.И. Ленин, как известно, назвал утверждение махистов, что определение материи как объективной реальности может устареть, младенческим лепетом. Т.И. Ойзерман этот момент обошел, а какой простор открывало такое высказывание В.И. Ленина для упреков в догматизме, упрощенчестве и т.п., каковых оценок в отношении Ленина в книге предостаточно!

Важнейшей тенденцией развития мировой философской мысли, своеобразно подмеченной еще Гегелем, является движение к подлинной, достоверной, научной философии. Требование научности имплицитно заложено уже во взглядах материалистов XVII – XVIII вв. Однако в прямой, «рефлексированной» форме оно появляется, по-видимому, только у Канта, поставившего цель создания «метафизики в качестве науки». Дальнейшее движение философского интеллекта первоначально привело к усилению того характера философии, который Гегель точно определил как «философию химер», затем – к возврату к объективности, которую Гегель считал основным критерием классификации всех философских систем прошлого («Три отношения мысли к объективности»). Гегель заметно усилил требование научности философии, строя свою философию на обобщении данных современной ему системы наук, выдвинув концепцию философии как движения к абсолютной истине (которая «есть процесс»), предмета философии как бесконечного мира мысли, создав развернутую концепцию диалектического развития логической идеи. Гегелева концепция истории философии стоит несомненно выше тривиальной плюралистической концепции философии, широко распространенной в современной российской философии.

Согласно Гегелю, история философии – не кладбище идей, а движение к абсолютной истине, в которое каждая философская система вносит свой элемент истины. По Гегелю, результатом такого движения мысли фактически оказывается его философия. Это представление справедливо критиковалось классиками марксизма, другими проницательными мыслителями. Однако в нем заключался и некоторый ценный момент, не получивший в философии Гегеля адекватного выражения в силу известных ограниченностей философии великого предшественника марксизма. Процесс развития философской мысли действительно не может быть бесконечным процессом смены концепций, т.е. дурной бесконечностью, в которой никогда и ни одна концепция не становится научной как целое. Идея развития философии необходимо приводит к парадоксу научности.

Если мир обладает сущностью (признание которой в научной философии неизбежно), то она рано или поздно должна быть схвачена научной философией. Но если это так, то как может научная философия развиваться дальше? Иначе: если философия может стать научной (т.е. объяснить сущность мира), то как она может развиваться дальше; если философия может развиваться дальше, то как она может быть научной (поскольку она еще не дала научного, т.е. правильного, адекватного объяснения мира)? Совершенно ясно, что парадокс научности не может быть решен с позиций релятивизма, дурной бесконечности смены философских концепций, в которой каждая концепция схватывает только «частицу» сущности бесконечного мира, никогда не постигая этой сущности как целого.

В марксистско-ленинской философии парадокс научности фактически решен: научная философия, т.е. диалектический материализм, в принципиальном виде дает окончательное решение наиболее общих вопросов философии. Утверждения о материальности мира и его бесконечном развитии являются окончательными и принципиально не могут быть пересмотрены.

Нередко отождествляют способы развития частных наук и философии, что совершенно неверно. Предметом частных наук выступает конечное, а философии – всеобщее и бесконечное. Поэтому, с нашей точки зрения, способом развития частных наук выступает концептуальная смена (механика Ньютона – теория относительности Эйнштейна – ...), а философии, с момента возникновения научной философии – бесконечное концептуальное углубление. В этом духе и понимал развитие философии, как нам представляется, В.И. Ленин, когда он назвал младенческим лепетом утверждение махистов, что понятие материи может устареть.

Поясним дальше. Существенный момент в понимании самого способа развития философии содержится в замечательной идее Гегеля, по существу – своеобразной программе, в первоначальном и несовершенном виде выдвинутой им и до сих пор, как нам представляется, недооцененной: программе перехода от мышления абстрактно-всеобщими понятиями к мышлению конкретно-всеобщими. Не вдаваясь в эту программу сколько-нибудь подробно, отметим, что с абстрактно-всеобщих позиций постижение всеобщего оказывается окончательным, абсолютно исчерпывающим, а сами абстрактно-всеобщие понятия превращаются в раз навсегда данные, застывшие и поэтому мертвые. Гегель дал блестящую критику мышления абстрактно всеобщими понятиями, определив их лишь как рассудочные. Напротив, конкретно-всеобщие понятия, включающие в себя абстрактно-всеобщие как свой момент, способны бесконечно обогащаться, оставаясь в принципиальных, т.е. абстрактно-всеобщих чертах, теми же самыми.

Открытие конкретно-всеобщего было поистине гениальным, хотя в конечном счете программа Гегеля потерпела неудачу. В марксизме, на новой философской основе, эта программа была гениально воплощена в «Капитале» К. Маркса и лишь в самых общих моментах – в философии.

Понятие объективной реальности в марксизме является таким конкретно-всеобщим понятием, которое в наиболее общих, принципиальных, т.е. абстрактно-всеобщих чертах никогда не может устареть, но будет бесконечно обогащаться и усложняться, поскольку бесконечное многообразие материального мира означает бесконечное многообразие способов объективно-реального существования.

Такой подход и позволил В.И. Ленину высказать свои знаменитые предсказания о том, что физика преодолеет все и всяческие кризисы, о неисчерпаемости электрона и др.

В XX – XXI вв. «точки роста» научной философии, по нашему мнению, связаны с постижением характера объективной реальности на двух «пределах» известного нам отрезка реальности – предшествующей физической форме материи («дофизической формы материи») и нового этапа общественного развития, получившего название постиндустриального общества.

Т.И. Ойзерман придерживается иной, релятивистской точки зрения относительно характера и направления развития философии. Понятие и критерии научности у него фактически отсутствуют. Т.И. Ойзерман отстаивает «плюралистическое понимание философии». С его точки зрения, философия никогда не придет к некой единой универсальной концепции, она всегда будет представлять собой множество различных философских систем. «...Никогда не было и не будет последней, окончательной, единственно истинной философии» (с. 168). Слов нет, «окончательной», в смысле – неразвивающейся дальше, философии никогда не будет! Но вопрос о природе философии значительно сложнее, чем это представляется при тривиальном подходе в смысле «все развивается». С позиций Т.И. Ойзермана, таким образом, в философии никогда не возможна единая целостная научная концепция мира и человека, философия всегда будет набором принципиально различных и несовместимых трактовок – идеалистических, материалистических, религиозных, мистических и т.п. С этих пор, очевидно, следует считать, что либо мир не имеет единства, единой сущности, либо она принципиально непознаваема. Позиция, как видим, весьма далека от Гегелевой, не говоря уже о марксизме. Конечно, плюрализм, многообразие мнений является важным регулятивным механизмом на стадии гипотез. Однако мы встречаемся здесь с переносом этого принципа в область истины, что превращает науку в неопределенность, хаос несовместимых мнений.

Т.И. Ойзерман утверждает, что предметом диалектического материализма являются «универсальные законы диалектики» (с. 121). Выходит, что для создателей научной материалистической философии материя, материальность, материальное единство мира, формы бытия материи не входили в предмет философии? Странное утверждение. Разумеется, классики марксизма-ленинизма нередко не рассуждали привычными в наше время школьными категориями «предмета», «объекта» философии, политической экономии и т.д. Однако не вызывает никаких сомнений, что предметом философии для них служили наиболее общая сущность мира и человека, всеобщие стороны (атрибуты, законы, формы бытия) мира и человека, или, иначе, всеобщее в мире и человеке и, на этой основе, философски понятые особенные (физическое, химическое, биологическое, социальное).

Что касается законов диалектики, то пафос книги заключается в попытке доказать, что утверждение классиков об универсальном, всеобщем характере законов диалектики является ложным, ибо фундаментальные науки таких законов не знают, откуда же философия могла их взять? Ниоткуда не следует, «что существуют всеобъемлющие, абсолютные законы диалектики» (с. 123).

Действительно, проблема всеобщности законов диалектики – сложнейшая проблема философии! Выше об этом уже шла речь. К сожалению, здесь мы не можем рассмотреть ее сколько-нибудь развернуто. Отсылаем читателей к публикациям, где это было сделано еще в 70 – 80-е гг.[11] Сейчас же необходимо отметить, что в работах Энгельса доказательство всеобщности развития и его законов связано с тем аргументом, что отрицание бесконечности развития означает признание неизменного, неподвижного, покоящегося мира, развитие которого, с полной очевидностью иллюстрируемое наукой уже XIX в., могло было бы быть объяснено только «первотолчком», «сотворением мира», против чего естествознание и философия располагали абсолютными аргументами. Еще Гегелем было убедительно показано, что развитие есть противоречие, что признание абсолютного тождества вещей самим себе несостоятельно. Но это и означает признание универсальности, всеобщности закона противоречия, закона единства и борьбы противоположностей.

В упомянутой выше дискуссии относительно способности философии к достоверным заключениям о бесконечном мире было выдвинуто представление о наличии репрезентативных областей мира, областей наивысшего развития, в которых всеобщие стороны мира получают свое явное выражение, благодаря чему человек – «высший цвет материи» (Энгельс) способен схватывать (в принципиальном виде) всеобщие черты, особенности, закономерности бесконечного мира. В рассматриваемой книге все это полностью проигнорировано. Вообще уместно заметить, что в книге даются немногочисленные ссылки на работы преимущественно узкого круга философов, главным образом из Института философии РАН. Какой-либо другой отечественной философии для автора книги, видимо, не существует.

В книге выделяется особый раздел – «Поставленные, но не решенные проблемы». Какие же нерешенные проблемы рассматривает автор? Т.И. Ойзерман объявляет «односторонним и фактически противоречащим» естествознанию утверждение о всеобщей связи и взаимообусловленности всех явлений. Он разъясняет, что «уже во времена Маркса и Энгельса физика газов исходила из положения о независимости молекул газа друг от друга, об отсутствии связи, взаимообусловленности между ними» (с. 121). После этого компетентного разъяснения не знаешь, что и думать. А как быть с наличием у газов средней и средней квадратичной скорости движения молекул, законов Авогадро, Бойля – Мариотта и Гей-Люссака?

Т.И. Ойзерман высказывает немало критических замечаний относительно понимания, точнее – недопонимания – развития Энгельсом. При этом он обращается к Гегелевой трактовке развития, поскольку, как справедливо отмечается в книге, каждый, кто «основательно штудировал» Гегеля, не может этого не делать. Утверждая, что Гегелева трактовка развития фактически отрицала его всеобщность (с. 138), поскольку развитие как таковое появляется у Гегеля не в бытии и сущности, а только в понятии, Т.И. Ойзерман явно упрощает взгляды Гегеля. У Гегеля действительно форма «дальнейшего определения» бытия – переход, а сущности – рефлексия, однако это только то, что «лежит на поверхности» Гегелевой логики и фиксируется некоторыми «основательно штудирующими». На самом деле движение логической мысли по Гегелю имеет одновременно два направления: движение бытия в глубь себя, в свое основание и в то же время движение заложенного в нем понятия вовне, развертывание понятия. Но движение понятия – это всегда развитие, понимаемое как движение от низшего к высшему, от простого к сложному и более совершенному, как рост богатства содержания. Бытие по Гегелю – это понятие в себе, которое развертывается в процессе переходов и рефлексии. Развитие – это процесс, «посредством которого полагается лишь то, что уже имеется в себе».

Т.И. Ойзерман находит массу ошибок у классиков и тут же их исправляет. Из соображений краткости рассмотрим лишь некоторые из них. Оспаривая понятие единства и борьбы противоположностей как всеобщего диалектического закона, Т.И. Ойзерман безапелляционно заявляет: «Нет необходимости доказывать, что диалектические отношения, наличествующие в механических, физических, химических процессах, никак не могут быть охарактеризованы как борьба противоположностей» (с. 140). Вот так: нет необходимости, и все тут. Но, как известно, термины науки производятся на основе общих лексических значений слов, а смысл «борьбы», если слову не придавать буквальное значение, ничем не хуже смысла Гегелевых отталкивания, взаимоисключения, отрицания и т.д. Буквализм подобного рода мы уже отмечали. К сожалению, это предстоит нам и дальше.

«Если у Гегеля, – цитируем книгу далее, – идея тождества противоположностей относилась к определениям мышления и поэтому могла быть, в известной мере, оправданна, то у Ленина, рассуждающего о тождестве материальных процессов, вещей, эта идея придает диалектике сугубо релятивистский, субъективный характер. Разве могут быть тождественны наемный труд и капитал, истина и заблуждение, добро и зло, война и мир?» (с. 141). Идея тождества противоположностей в материальном мире может показаться нелепой только с позиций означенного странного буквализма, у нас поэтому нет никакого желания с ним спорить, обсуждать, в чем тождествен капитал и породивший его наемный труд и т.д.

Приведем еще один пример поверхностного буквализма, весьма далекого от реального анализа теории научной философии. Приведя слова Энгельса о том, что «в впервые возникшем комочке белка заключается, как в зародыше, „в себе“ (an sich), весь бесконечный ряд более высокоразвитых организмов», Т.И. Ойзерман утверждает, что оно «приближается к преформистской концепции биологического развития, которая была опровергнута уже во времена Энгельса» (с. 156). Однако Энгельсом сформулирована здесь весьма глубокая мысль, противоположная ходячей тривиальной идее развития как сплошного новообразования (эпигенеза). Суть ее в том, что с появлением простейшей формы живого, как «начала», дальнейший процесс эволюции живого имеет глубоко закономерный характер, находится далеко не в случайном отношении к «началу» биологической эволюции. Если Гегель блестящим образом поставил в Новое время проблему «начала» в философии (хотя и не смог ее решить до конца), Маркс в «Капитале» решил ее для политической экономии капитализма, то Энгельс в самой общей форме ставит ее для биологии. Однако, достаточно. Из буквализмов в рецензируемой книге можно было бы составить своего рода небольшую «хрестоматию буквализмов».

С таких же теоретических и интеллектуальных позиций Т.И. Ойзерман рассматривает исторический материализм.

Подводя итоги, мы можем с полным основанием заключить, что «диалектический материализм» Т.И. Ойзермана весьма мало похож на диалектический материализм К. Маркса, Ф. Энгельса, В.И. Ленина, современного марксизма.