Обыкновенный парень

ОЛЬГА

Ночью, когда заплакал сынишка и Ольга, проснувшись, зажгла свет, Петр не спал. Он, молча, не спуская с нее глаз, встал, дошел до стула, на спинке которого висел его рабочий пиджак, и, вынув из бокового кармана бумажку, положил в зыбку. Это была повестка в военкомат. Он подождал, пока она читала, потом молча нашел ее губы и крепко, крепко поцеловал.

— Тебя и Серегу нужно защищать, — сказал он. И Ольга поняла и даже не заплакала.

А на следующий день — вокзал, проводы. Петр уже был в шинели, и оттого, что был не один, и таких, как она, тоже было много, как-то не плакалось. И только когда глухо ухнул у станции колокол и где-то далеко отчаянно, с надрывом гукнул в ответ паровоз, в груди у нее екнуло, она тоненько, неожиданно для самой себя заплакала.

Ровно через полгода Ольга получила извещение, что погиб Петр. Еще через пару дней пришло письмо и посылка от его фронтового друга. Длинно и нескладно, путая украинские и русские слова, тот сообщал, что сложил свою голову Петр на Днепре, под городом Киевом.

Беда беду кличет. Неделя только, как Ольга похоронила Сереженьку. Сама, шатаясь, как тень, встала после грудницы — простыла на железнодорожных путях, где работала стрелочницей. А вот теперь это…

Плакала ночами, с темными полукружьями под невысыхающими глазами уходила утром на завод. Сторонилась подруг, отмалчивалась. Когда распустив на ходу пушистые пары, мимо нее погромыхивал паровоз, жадно глядела на поблескивающие колеса. Но всякий раз какая-то непонятная сила гнала ее прочь…

В то трудное время пришло письмо от тетки из деревни. Она приглашала Ольгу к себе: дескать, «два горя вместе, третье пополам». И Ольга, не долго думая, собралась. Устроилась в деревне учительницей, благо диплома не требовали, людей не хватало и в школах.

Поначалу туго пришлось. Душа остыла не только к взрослым, но и к детям. Монотонно отбубнив положенное на уроках, скорее убегала домой. Даже от тетки пряталась, стараясь не встречаться с ней взглядами, и только в глаза молодым паренькам смотрела дерзко, с вызовом, словно камень за пазухой носила. «Почему вы здесь, а не там, где был Петр»?

Однажды так прямо и высказала одному молоденькому инспектору из районо, думала обидится, станет оправдываться. Но тот смолчал.

Как-то вечером, уже в сумерках, Ольга сидела у подоконника и проверяла школьные тетрадки. Света зажигать не хотелось, хотя буквы сливались.

Тетка, гремя посудой, убирала со стола. Вкрадчивым голосом вдруг начала издалека, словно прощупывала Ольгу словами.

— Ты бы, Олюшка, сходила в клуб, что ли? Измаялась вся, исхудала. Давеча сказывали, полковник с самого фронту приехал. Пошла бы послушала его. Говорят, доклад будет. Может, среди людей развеешься малость…

Ольга молчала. Тетка ждала ответа. Не дождавшись, шумно вздохнула, чужим, безразличным тоном сказала:

— Холодная ты, точно в ледяной купели крестили тебя. Как такую полюбил Петр? Не знаю.

— Я, тетя, не крещеная, у меня отец нерелигиозный был, — отшутилась Ольга.

А тетка продолжала:

— К слову я это. А по серьезному, я тебе вот что скажу. Может быть, ты и обидишься. Давеча около школы шла, ну и стала слушать под окном, как ты детишек разуму учишь. Прямо скажу, скучнота, скучнота. И еще вот чего скажу. Не любишь ты своих учеников, и они тебе тем же платят: галдят, не слушают.

Тетка помолчала.

— Вчера у Евдокии Пряхиной была. Горе-то там какое: Егора на фронте ранило, может, даже умрет. Реву сколько в доме было! А ты ее Петьке — двойку по письму поставила…

— Заслужил, тетя, он, — оправдывалась Ольга.

— Так-то оно так. Верно. Да ведь душа-то у тебя есть. Было когда ему в книгу заглянуть. Подождала бы… двойка не убежала бы.

— Или вот у Нокотковых, к примеру. Муж ее сапожник, инвалид, без ноги. Каждый день пьяный. Чуть до ножей не доходит. А сыну-то как уроки делать?

«А ведь тетя дело говорит», — подумала Ольга. Решила обязательно сходить к Нокотковым.

Потом зачастила то к одним, то к другим. Женщины больше не обходили ее, как бывало. Наоборот, остановят, поинтересуются, как ведут себя ребятишки. Надо ли ей чем помочь.

Пригодилось Ольге и уменье шить. Кому штанишки для сына выкроит из старой мужниной рубашки. Кого пригласит к себе на своей машинке пошить. Иногда сходилось несколько женщин сразу. Заводили разговор о войне. И хоть не видела Ольга фронта, больше всех просили рассказывать ее. Вспоминала слышанное от других, читанное в книгах, в газетах. Иногда вынимала письма друзей Петра, читала те места, где говорилось о мужестве советских женщин.

И чем дальше, тем сильнее Ольга чувствовала потребность в людях, что-то сделать для них.

Пришла последняя военная весна. Вместе с первыми майскими грозами отгремели победные залпы над страной. Весенней, обнадеживающей молнией резануло по сердцу мысль: «А что, если жив? Что, если был в плену?» Появилась надежда. Не хотелось верить никому, даже письмам друзей. Зачастила по делу и без дела в район, пробиралась на вокзал. С бьющимся сердцем встречала каждый состав с демобилизованными, вглядывалась до рези в глазах в темные проемы теплушек с надписями мелом во всю ширину двери: «Мы из Берлина», «Здравствуй, Родина», искала Петра. Иногда несколько фигур в серых шинелях отделялось от вагонов, и, облепляемые родственниками, плачущими, смеющимися, виснущими у них на плечах, уходили в степь пешком, уезжали на подводах, попутных машинах. Поезд громыхал дальше, унося счастье другим. Ольга до боли закусывала губы, усталая, разбитая брела домой.

Минул еще год, вернулись пленные. Отлежав положенное время в госпиталях, пришли раненые.

Однажды Ольга увидела, как с поезда сошел старшина. У военного было длинное с острыми скулами лицо. Глубокий шрам, начинаясь у пересеченной пополам толстой рыжей брови, стремительно падал на щеку и, пробороздив ее, исчезал в небольшой рыжей бородке. Старшина бережно снял с вагонной площадки щупленькую, как колосок, беловолосую девочку лет пяти-шести и два чемодана с притороченным к одному из них плащом и, одернув концы гимнастерки с пестрой орденской колодочкой на груди, зашагал к серому зданию станции. Ольга постояла, проводила их долгим взглядом. Мужчина чуть прихрамывал на левую ногу, а девочка, держась за угол чемодана, поминутно оглядывалась, тыкала свободной ручонкой в станцию, в лес и, забегая вперед, поднимала к военному вопрошающее тонкое личико.

«Кто-то будет радоваться сегодня. Какая-то женщина заплачет от счастья, увидев этого человека, — подумала Ольга. — Только почему же их никто не встретил и откуда эта девочка?»

Покончив с делами в районе, Ольга зашагала в село. Дорога, стрелой вырываясь из города, другим своим концом уходила в лес. Осень в лесу всегда заметнее. Еще свежа и зелена трава на лугу, а верхушки берез уже подернулись палом и сникли, точно устали от зноя.

Стал накрапывать дождь. Его тяжелые капли шлепали по листьям, вонзались в заросли папоротника, все еще пышного, не тронутого увяданием. Ольга, промокнув до нитки, уже не спешила: осенний дождь не перебежишь и не переждешь.

Когда за одним из поворотов, наконец, открылась деревня, далеко впереди себя Ольга вновь увидела знакомые фигуры военного и девочки, укутанные одним плащом. Они некоторое время маячили перед ней, затем их скрыл поворот.

А через несколько дней Ольга увидела за плетнем бездетной старушки, жившей через дорогу, того же старшину. Вскоре директор школы ввела в ее класс дочь старшины.

— Как тебя зовут? — спросила ее Ольга.

— Люся Громова, — ответила девочка, не смущаясь. — И тут же добавила: — Мой папа на фронте был. Мы приехали из Киева. А мамы у нас нет. Ее убили фашисты бомбой, я тоже была ранена. У меня даже шрам остался. Вот, — и она закатила рукав платьишка.

— Куда же тебя посадить? Ты, конечно, хочешь с девочкой? — спросила Ольга.

— Мне все равно, — отрезала Люся. — Я все равно буду Чкаловой.

Все рассмеялись.

— Ты бы хоть косички остригла, — крикнул кто-то с задней парты.

— Я уже раньше говорила об этом папе, но он сказал, что дело не в косичках и что Чкалов мог родиться и девочкой.

В классе загалдели, особенно мальчики.

— Правильно, Люся, — сказала Ольга, — твой папа сказал правду. Хотите дети, я расскажу вам о Лизе Чайкиной…

Люся была девочкой общительной. К вечеру она уже перезнакомилась со всеми ребятами. А после уроков, когда вместе пошли домой, она вдруг сказала учительнице:

— А мне о вас говорил папа. Вы живете напротив.

— Да? Верно! — удивилась Ольга.

— И еще он говорил, что вы хорошая и чтобы я вас всегда слушалась.

Ольга улыбнулась, погладила девочку по головке.

Познакомилась Ольга и с отцом девочки. Однажды она колола дрова на дворе. Поленья были сучковатые, с сыринкой. Ольга прямо-таки измучилась, а горка наколотых дров все еще была ничтожно мала. Ольга выпрямила спину и вдруг увидела соседа. Тот пристально смотрел на нее, прислонившись к плетню.

«Тоже мне! — подумала Ольга. — Помог бы или ушел бы, что ли», — и с ожесточением принялась снова махать топором.

Неожиданно на ее плечо легла тяжелая рука старшины и раздался голос:

— А что, если вот так?

Она увидела около себя выцветшую до желтизны гимнастерку. Сосед нагнулся, перевернул упрямое полено, подложил под него чурбан поровнее.

— А ну-ка, зараз.

Ольга с силой опустила топор. Полено распалось на две половинки, как раз посредине сучка.

— Вот видите, — усмехнулся старшина. — К дереву нужно подход иметь.

Ольга сконфузилась.

Он взял у нее топор. Горка наколотых дров теперь стала расти куда быстрее.

— Если вы уж такой специалист по дереву, могу ли я, например, попросить вас наладить несколько парт в школе. За войну они изрядно потрепались, а у председателя колхоза плотника не дозовешься.

— Почему бы и нет? — серьезно ответил старшина. — Я, собственно, по этой части и оформился в колхоз.

— Вам, конечно, нужен наряд. Я достану.

— Наряд не нужно. — В колхозе и без того дел по горло. Давайте лучше я к вам вечером зайду после работы.

Участие и бескорыстная услуга, которую он внезапно предложил школе, тронули Ольгу.

Во двор вышли соседки и недвусмысленно переглянулись, Ольга у них на глазах поспешила распрощаться. А старшина понял так: «Строгая, сплетен боится», — и не обиделся.

В субботу он пришел в школу. Глядя, как его ловкие руки уверенно пристукивают разбитые парты, Ольга никак нарадоваться не могла. С готовностью поддерживала дощечки, подавала молоток, неумело, сбивая в кровь пальцы, ровняла «дефицитные» гвозди.

А когда, закончив работу, они вышли из школы, шел первый снег. Снежинки падали тихо, точно над каждой из них висел невидимый парашютик. Улицы и избы становились опрятнее. Четким белым рисунком печатались на темном небе сучья деревьев.

Говорить не хотелось. Шагая, Ольга думала: «Он, кажется, неплохой человек. Кому же по вечерам охота работать даром?» Потом она решила. «Он меня провожает сейчас, потому что нам по дороге, не больше».

И все же на душе у Ольги было хорошо. Она попробовала прокатиться по ледяному зеркальцу. Разбежалась и упала. Старшина помог ей подняться и, взяв под руку, весело сказал:

— Теперь я вас не отпущу, а то разобьетесь.

Сама не зная почему, Ольга не отняла руки.

У дома они остановились. Если попросит постоять, Ольга решила не соглашаться. Но он не выразил этого желания, и она расстроилась. Домой ей не хотелось.

— Так вы заходите в школу.

— Зачем?

Ольга растерялась и с трудом нашлась что ответить.

— Расскажете, как воевали. Детишкам будет интересно.

— Ну уж, какой из меня рассказчик? А прийти — приду. Люблю детишек.

И в назначенное время он пришел.

Ольга была приятно поражена, словно увидела его впервые. На свежей гимнастерке красовались ордена. Он чем-то напоминал Петра. Может быть, привычкой говорить, размахивать руками. Или улыбкой: одни глаза улыбались, а лицо серьезное.

Говорил он долго. Особенно Ольгу взволновал рассказ о гибели его лучшего друга, когда тот со взводом переплывал ледяную реку, выполняя важное задание. Это случилось на Днепре.

«На Днепре?» — Ольга внезапно почувствовала, как внутри у нее все похолодело: да там убили Петра. Она жадным взглядом впилась в лицо старшины. Но тот уже рассказывал что-то смешное, и глаза его улыбались. «Какая я глупая, — подумала Ольга. — Днепр протекает по всей Украине».

После того вечера они стали встречаться чаще. Если случалось, ходили вместе на работу. Тетка молча радовалась, боялась заговорить о нем. Ольга сама чувствовала это и боялась: спроси тетка, она бы не знала, что ответить, и поэтому мысленно благодарила ее.

Однажды Люся не пришла в школу. Ольга пошла к ней домой. Девочка лежала в кровати и просматривала семейный альбом. Старшины не было. Ольга пощупала лобик у Люси, он палил жаром.

— Папа сказал, что у меня гриб, — сказала девочка. — Разве так могут называться болезни? Грибы ведь бывают летом, а сейчас зима.

Ольга улыбнулась.

— Хотите я покажу вам нашу маму? Вот она.

С фотографии глянула на Ольгу очень молодая женщина с веселыми серыми глазами.

— Есть у папы еще другая фотография, — Люся повернула страницу, и Ольга вздрогнула: на фотографии была снята она, еще школьницей с портфелем под мышкой. Ольга схватила карточку и, все еще не веря себе, повернула, прочла надпись, сделанную ее рукой очень давно: «На память Петру Т. в память нашей первой встречи».

Ольга очнулась от скрипа половиц. Повернувшись, через плечо она увидела старшину.

— Эта фотография была с ним тогда, — тихо проговорил он.

Ольга встала и так, не отнимая карточки от груди, молча пошла к двери. Хотел ее окликнуть, но передумал.

«Пусть. Пусть успокоится».

Сейчас она ему нравилась еще больше.