Очерки истории чумы. Книга II. Чума бактериологического периода

ОЧЕРК XXIV Загадочная чума в Анзобе (1897)

Кишлак Анзоб расположен на высоте 2300 метров над уровнем моря н труднодоступном Ягнобском ущелье в отрогах Гиссарского хребта (39° с.ш.), отделявшего Самаркандский уезд Российской империи от Южной Бухары. Об эпидемии чумы в Анзобе русские власти узнали случайно и только через месяц после ее начала — от жителей кишлака Маргиф. Жители Анзоба обратились к маргифцам с просьбой занять им холста для саванов, которого тем вдруг стало не хватать.

Единственную версию, формально объясняющую возникновение жидемии, пусть даже с контагионистических позиций, привел военный ветеринарный врач Я.М. Финкельштейн (1906). В июле 1898 г. кишлак Марзич, расположенный в 10 верстах к западу от Анзоба на высоте 2400 метров, посетили три бухарских купца из города Гиссар, подарившие платки пяти жителям Марзича, сопровождавших их в обратный путь. Среди этих счастливчиков был некий Сафар. Но в ав-|усте в этом селении тяжело заболели двое детей Сафара и их мать Муад-жан, которые через несколько дней умерли. Больше случаев такой болезни в Марзаче не было. За больной Муаджан ухаживала ее тетка Халь-Биби из Анзоба, получившая после смерти племянницы, по обычаю, часть ее одежды. Халь-Биби, возвратившись в Анзоб, заболела и скончалась на 3-й день, вслед за нею скончались ее родственники и люди, бывшие на похоронах. Так как после смерти Халь-Биби, болезнь распространилась повально, то по указанию местных духовных авторитетов, труп ее неоднократно вырывали из могилы с целью убедиться, соблюдены ли при похоронах все религиозные обряды.

По восприятию анзобцев каждый раз после вырывания трупа следовала новая, усиленная вспышка эпидемии. В числе первых умерли разрывавшие могилу Хасан Рахимов, за ним на 3-й день его сыновья, Шакир, Азчик и Баба-Рахим, их мать, две невестки Хасана, его брат Разим, жена и сын брата, Затем болезнь начала выкашивать и другие семьи анзобцев. В день умирали до 14 человек. Из 60 семей эпидемия пощадила только троих, и то двое из них жили на выселках.

По подсчетам Финкельштейна, из 400 человек населения кишлака, чумой заболело 250 человек (62 %), из них выжили 13 человек. По окончании эпидемии общая смертность составила 85 %. Финкельштейн проанализировал обстоятельства смерти в 219 случаях болезни в зависимости от ее клинических проявлений. Путем опроса родственников погибших он установил, что из 204 (93 %) заболевших легочной чумой (кашель, кровохарканье, отсутствие бубонов, не выжил никто (смертность 100 %); из 14 анзобцев, заболевших бубонной чумой (бубоны), выжили 8 (смертность 43 %); один житель, у которого отмечали и бубоны и кровохарканье, погиб. Т. е. такая высокая смертность объясняется преобладанием, особенно в начале эпидемии, легочной формы чумы.

Финкельштейн считал, что при «крайней скрытности перед русскими туземцев, отдельные, возможно, чумные заболевания были и до анзобской эпидемии в соседней Бухаре, куда с товарами болезнь могла быть занесена через Афганистан из Бомбея». Возможно, что чума не ограничилась тогда Анзобом и Мазаричем, а не распознанной распространялась и в других кишлаках Самаркандского уезда. Профессор

А.М. Левин (1861—?) встречал в этих местах (например, в кишлаке Кштут) в ноябре 1898 г. жителей, у которых имелись рубцы под паупар-товой связкой на внутренней стороне бедер, где обычно располагаются чумные бубоны. Для появления спорадических случаев чумы не требовалось «завозить» ее возбудитель «со стороны». Анзоб находится в непосредственной близости от открытого только в 1970-х гг. гиссарского природного очага чумы (рис. 24.1).

Энзоотичная по чуме территория располагается на склонах Гиссарского хребта в субальпийском поясе на высоте 2400–3400 м над уровнем моря, между рекой Саритаг и субнивальным поясом. Его площадь около 0,3 тыс. км². Эпизоотии регистрируются здесь ежегодно в популяциях арчовой полевки. В эпизоотии вовлекаются: красный сурок, лесная мышь и лесная соня, но довольно редко. Возбудитель чумы по своим признакам относится к полевочьему подвиду, хотя и имеет некоторые отличия по питательным потребностям от полевочьих штаммов из других очагов. Он является слабовирулентным для морских свинок, сурков. Из общего числа штаммов, изолированных в этом очаге, 91,0 % приходится на штаммы, выделенные непосредственно от блох. М.П. Козлов и Г.В. Султанов (1993) считают, что пока в истории неизвестны факты, свидетельствующие о способности полевочьего подвида возбудителя чумы вызывать эпидемии этой болезни, хотя отдельные случаи инфицирования людей чумой от полевок и развитие у них болезни в бубонной форме, зафиксированы.

Осталась и другая загадка анзобской чумы — необычная клиническая картина болезни. Она мало походила на клинику легочной чумы в Ветлян-ке или бубонной в Бомбее. Врачей поразило то, что люди, заболевшие чумой, не выглядели тяжелобольными. Первые два дня болезни, т. е. почти все ее течение очевидцы описывают следующим образом: «Больные сидели у камина сакли, игравшей роль больнички; сидели, пригорюнившись, скучные, температура тела у них была 39–40 °C. Лишь под конец болезни, в последние часы жизни, лицо больного приобретало землистый оттенок, больные ложились на койку, чтобы более не вставать, теряли сознание и впадали в тихий бред. Ни буйного бреда, ни прострации не наблюдалось». Последняя умершая, девочка 8 лет, случайно найденная русскими санитарами в одной из саклей с громадным паховым бубоном, сама дошла до больнички, где на другой день умерла.

Другое обстоятельство, обратившее тогда на себя внимание врачей, это незаразность больных легочной чумой. При контакте с ними не заболевали чумой как русский медицинский персонал, так и здоровые анзобцы, согласившиеся ухаживать за больными днем, но на ночь уходившие в свои семьи. Аналогичные наблюдения сделаны во время эпидемий легочной чумы в Пали в 1836 г. (см. очерк XIII) и в Колобовке в 1899 г. (см. очерк XXV).

Первоначально диагноз «чума» поставили по клиническим признакам, и, прежде всего, по повальной смертности. Уже в конце эпидемии Финкельштейн, с помощью завезенной на лошадях по горным тропам ветеринарной лаборатории, выделил из бубона чистую культуру возбудителя чумы и тем самым подтвердил диагноз бактериологически.

Насколько это было непросто, свидетельствует следующее его описание: «Достаточно упомянуть, что в ветеринарной лаборатории имелось только 3 чашки Петри и недостаточное число пробирок, которые приходилось поэтому сильно экономить; в недостатке посуды я уже убедился по приезде в Анзоб. Бензин для лампы под термостат имелся в небольшом количестве и быстро истощился, керосина же из Самарканда пришлось ждать несколько дней. В течение этого времени не оставалось ничего другого, как повторно каждый день нагревать пробирки с посевами чумных палочек, сидя на корточках (мебели не было никакой) перед огнем камина и поворачивая пробирки во все стороны для более равномерного. По ночам питательные среды с посевами замерзали, так как сакля, служившая лабораторией, в это время быстро остуживалась. Вследствие отсутствия в сакле настоящих окон со стеклами работа с микроскопом производилась во дворе, на открытом воздухе. И так как в этой гористой местности ежедневно дует ветер, хотя бы и небольшой, то на столике микроскопа и на препараты вскоре осаждалась пыль».

Русское правительство опасалось заноса чумы из Индии и поэтому придало большое значение анзобской эпидемии. Немедленно в Анзоб из Петербурга и Киева были посланы 72 врача (из них 15 женщин), 46 фельдшеров и 3 врача-бактериолога, побывавших в Индии. Местной администрацией вокруг Анзоба поставлены наблюдательные посты. В Самаркандскую область для ознакомления с положением дел на месте приезжал председатель Комиссии по предупреждению заразных болезней принц А.П. Ольденбургский (ноябрь). Он одобрил принятые меры и ввел дополнительные. Вокруг Анзоба установили оцепление, все ведущие из него дороги закрыли. В селениях Маргиф и Токфан были учреждены врачебно-наблюдательные пропускные пункты, из которых следили за тем, чтобы из селений людей не выпускали без 10-дневной обсервации, а товары — без надлежащего свидетельства. В этих трех селениях были устроены обеззараживающие камеры-землянки. Это была мерная линия охраны рубежей России от проникновения чумы с анзоб-ского направления. За ней была организована вторая линия, содержащая 6 врачебно-наблюдательных пунктов. Ее, в свою очередь, окружили третьей линией с 13 врачебно-наблюдательными и пропускными пунктами, частично расположенными уже в бухарских владениях. На границах с Хивой организовали летучий медицинский отряд. Все перевалы, ведущие из Самаркандской области в Бухарское ханство, закрыли постами, и только в двух местах разрешался пропуск под надзором врачебно-наблюдательного пункта. В Закаспийской области также были организованы летучие медицинские отряды, усилен санитарный надзор (см. очерк XXIII).

Медицинская помощь населению оказывалась русским правительством бесплатно. Все карантины на Черном и Каспийском морях были осмотрены и приведены в порядок. На Амударье организован санитарный надзор с обязательным осмотром пассажиров в местах отбытия и прибытия судов. Жителям Анзоба, не успевшим убрать хлеб осенью, на всю зиму выдали продовольствие, топливо, семена для посева. Предприняты меры к призрению сирот, родители которых умерли от чумы.

I орные дороги исправили, карнизы расширили. От Самарканда до Ток-фана провели телеграф, а Анзоб соединили с Маргифом телефоном.

По прекращении эпидемии был проведен поголовный медицинский осмотр жителей Анзоба и соседних селений, причем женщин, идя навстречу мусульманским традициям, осматривали женщины-врачи. При этом не обнаружено ни одного человека, подозрительного на заболевание чумой. Кладбище обнесли каменной стеной, на всем пространстве засыпали известью, а поверх — землей на 2 аршина, могилы людей, умерших от чумы, завалили крупными камнями, для того, чтобы предотвратить их раскапывание шакалами. Все сакли в Анзобе были дезинфицированы и затем выбелены, вся одежда и постели сожжены, а жителям выданы новые. Остальное имущество дезинфицировали в особой камере-землянке, отчасти паром, отчасти формалином. Лошадей, ослов, рогатый скот обмыли раствором извести при помощи гидропульта, а затем «вытерли» щетками, смоченными тем же раствором. Уже 25 ноября Анзоб и вся Искандеровская волость были объявлены благополучными по чуме, и оцепление снято. Медицинский надзор за здоровьем населения продолжался еще более 6 месяцев.

Эпидемическая цепочка, по которой возбудитель чумы проник в изолированную горную популяцию таджиков, осталась загадкой. Анзоб с сентября по апрель был полностью отрезан от всего мира, крыс и мышей в кишлаке тогда не обнаружили. Эпидемия легочной чумы в отрогах Гиссарского хребта больше не повторялась. Чума в Анзобе — это своего рода напоминание о том, как мало мы знаем о причинах появления и распространения чумы, особенно в ее легочной форме.