В противоположность им, "Император Фридрих II" Эрнста Канторовича и восславляемый им образ средневековья являлись оружием в политической борьбе. Можно, конечно, восхищаться эстетически-литературным исполнением этой книги, на что и рассчитывал автор, или же
234 Hcropuk и время
на это он, правда, не рассчитывал - использовать ее как справочник или учебник по истории XIII в. Но если рассматривать намерения Канторовича, то мы приходим к выводу, что эта его работа для нас уже свое значение утратила. И хотелось бы, чтобы в Германии никогда больше не стали возможными или даже мыслимыми такие социально-политические условия, при которых приобрела бы значение такого рода книга.
' OundolfF. Caesar. Geschichte seines Ruhms. В., 1924. S. 8. ' Ibid. S. 7. ' RaulfU. Der Bildungshistoriker Friedrich Gundolf// Friedrich Gundolf/ Hrsg. von E. Wind.
Frankftirta.M., 1992.S. 136. ' Gundolf F. Of. cit. S. 90. 'CM.: Oexle 0.0. Die Geschichtswissenschaft irn Zeichen des Historismus // Historische
Zeitschrift. MUnchen, 1984. Bd. 283.H. 1.; Witikau A. Historismus. Zur Geschichte des Begriffs
unddes Problems. GOttingen, 1994. ' Oexle O.G. Das entzweite Mittelalter// Die Deutschen und ihr Mittealter/Hrsg. von G. Alt
hoff. Darmstadt, 1992. S. 21 ff. ' Цит. по: Hotmann W. Das irdische Paradies. Motive und Ideen des 19. Jhs. MUnchen, 1974.
S. 254. ' Ibid. 'Oexle O.G. Das Mittelalter und das Unbehagen an der Modeme. // Spannungen und Wi
dersprilche / Hrsg. von S. Burghartz u. a. Sigmaringen, 1992. S. 132 ff. " Rosenberg H. Grosse Depression und Bismarckzeit. FrankfUrt a. M., 1976. S. 56 f. " Ibid. S. 121. "Kohnke K.C. Entstehung und Aufstieg des Neukantianismus. Frankfurt a. M., 1986.
S. 327 ff.
" Stern F. Kulturpessimismus als politische Gefahr. MUnchen, 1986. S. 194 "CM.: Bushart M. DerGeistderGotik unddieexpressionistische Kunst. MUnchen, 1990. " Ibid.
" CM.: Oexle O.G. Das entzweite Mittelalter... S. 127 ff. " Schreuer H. Biographic. Studien zur Funktion und zum Wandel einer literarischen Gattung
vom 18. JahrhundertbiszurGegenwart. Stuttgart, 1979. S. 131. " Lowith K. Mein Leben in Deutschland vor und nach 1933. Stuttgart, 1986. S. 24. " Oexle O.G. Das entzweite Mittelalter... S. 136 ff. " CM.: Oexle O.G. "Historismus". Uberlegungen zur Geschichte des Phanomens und des Be
griffs // Braunschweigische Wissenschaftliche Gesellschaft. Jahrbuch 1986. S. 129 ff. " Ibid. " Oexle 0. G. Von Nietzsche zu Max Weber // Rechtsgeschichte und theoretische Dimension /
Hrsg. von C. Peterson. Lund, 1990. " CM. об этом у X. Шройера главу "Биография как мифография" II Schreuer H. Ор. cit.
S. 112 ff.
" Oexle O.G. Die Geschichtswissenschaft... S. 30 ff. " Ibid. S. 170.
" Gundolf F. Ор. cit. S. 91 ff. " Ibid. S. 265.
" Weber Marianne. Max Weber. Ein Lebensbild. TObingen, 1984. S. 464 ff. " Цит. по: Lepenies W. Die drei Kulturen. Soziologie zwischen Literatur und Wissenschaft.
MUnchen; Wien, 1985. S. 341. " Weber Marianne. Ор. cit. S. 470. " CM. также записанные в 1940 г. в эмиграции наблюдения и соображения К. Левита, в
том числе о Xa"aempe(Lowi[h К. Ор. cit. S. 16-19, 27 ff).
О. Г. 9kcAe. Немцы не в ладу с современностью 235
"Lepenies W. Op. cit. S. 342 f. " CM.: Вебер M. Избранные произведения. M., 1990. " KahlerE. DerBerufderWissenschaft. В., 1920.
" Salz A. FUr die Wissenschaft, gegen die Gebildeten unter ihren Verachtem. MUnchen, 1921. S.58.
" Troltsch E. Gesammelte Schriften. Bd. 4. S. 675 f. " Lepenies W. Op. cit. S. 328. " Walters F. Herrschaft und Dienst. B., 1920. S. 6.
" Walters F. Stefan George und die Blatter filr die Kunst. B., 1930. S. 527. "CM.:SombartN.lugendmBer\m 1933-1943.Frankfilrta.M., 1986.S. 160ff. "' GrunewaldE. Ernst Kantorovicz und Stefan George. Wiesbaden, 1982. S. 91. "Lepenies W. Op. cit. S. 331.
" Grunewald E. Sanctus amor patriae dat animum - ein Wahlspruch des George-Kreises? // Deutsches Archiv fOr Erforschung des Mittelalters, 50. 1994. S. 104-125. " Ibid. S. 121 f.
'" Brackmann A. Gesammelte Aufsatze. Darmstadt, 1966. S. 22 "GrunewaldE. Sanktus... S. 120, 121, 124. " Ibid. S. 122 f. "' Lepenies W. Op. cit. S. 245.
" Assman A. Arbeit am nationalen Gedachtnis. Eine kurze Geschichte der deutschen Bildungsidee. Frankfilrt a. M., 1993. S. 102.
" Steinen W. von den. Das Kaisertum Friedrichs des Zweiten. B.; Leipzig, 1922. S. 1. " Kantorowich E. Kaiser Friedrich derZweite. DUsseldorf; MUnchen, 1963. S. 81, 75. " Ibid. S. 74, 77. " Ibid. S. 77. " Ibid. S. 79, 82, 83.
" Hofmann P. Claus schenk Grafvon Stauffenberg und seine Brilder. Stuttgart, 1992. S. 61. Вспомнить о Бертольде, Александре и Клаусе фон Штауфенбергах (последний попытался 20 июля 1944 г. совершить спасительное покушение на Гитлера) вполне уместно здесь еще и потому, что их вступление в кружок сильно стимулировало там воспоминания о Фридрихе II; они даже были воспеты Максом Коммерелем и другими как потомки и наследники Штауфенов, как представители нового королевского рода. * RaulfU. Op. cit. S. 147. " Oexle О. G. Das entzweite Mittelalter... S. 24 ff.
Перевод с немецкого К. А. Левинсона
КАРТИНА МИРА В ОБЫДЕННОМ СОЗНАНИИ
Жорж Дюби
ПОЧТЕННАЯ МАТРОНА И ПЛОХО ВЫДАННАЯ ЗАМУЖ ВОСПРИЯТИЕ ЗАМУЖЕСТВА В СЕВЕРНОЙ ФРАНЦИИ ОКОЛО 1100 ГОДА'
В десятилетия, обрамляющие 1100 год, конфликт между двумя концепциями брака - мирян и церковных иерархов - преодолел в Северной Франции свою критическую фазу. В это время завершается реформирование епископата. Благодаря упорному труду теоретиков канонического права, его интеллектуальные основания укрепляются. Епископы берутся диктовать новые модели общественной морали, имея в виду прежде всего такой исключительно важный институт, как семейно-брачные отношения. Они воспрещают вступать в брак духовным лицам, поскольку половое воздержание, возможно, кажется им залогом превосходства, какое должно поставить клир на вершину иерархии земных состояний. Мирянам, напротив того, епископы предписывают жениться, и это - дабы лучше держать их в узде, поставить в определенные рамки, положить предел их распущенности. С другой стороны, им вменяется в обязанность создавать брачные пары сообразно тем принципам и правилам, которые постепенно освящает эволюция обряда и церковной теории. Епископы утверждают нерасторжимость брачных уз. Они принуждают к экзогамии именем непомерно расширительного толкования инцеста. Они твердят, что продолжение рода - единственное оправдание соития. Они грезят о том, как бы изгнать из акта соития всякое удовольствие. Этому порядку, который прелаты навязывают с таким остервенением, на деле противостоит не беспорядок. Порядок наталкивается на другой порядок, на иную мораль, иные практики, регламентированные не менее строго, но созданные отнюдь не для спасения души - призванные упростить воспроизведение в обществе отношений в их структурной преемственности. В конце XI в. под воздействием трансформаций, которые повлияли на рассредоточение власти, эта мирская мораль, эти профанные матримониальные практики также стали более жесткими, по крайней мере, в рамках господствующего класса, в среде аристократии, единственной части светского общества, поведенческие установки которой, по-видимому, можно так или иначе фиксировать. Логично, что перед лицом епископских нравоучений знать и рыцари обнаруживают строптивость. И не единственно из желания
La matrone et la mal mariee // Duby G. Male Moyen Age. De l'Amour et autres essais. P., 1990. P. 50-73.
.________________ЖЛюбц. Почтенная матрона и плохо выданная замуЛ________237
наслаждаться жизнью. Если это главы домов, ответственные за судьбу линьяжа, они хотят иметь возможность свободно разводиться со своими женами, когда те не дарят им наследников мужского пола, жениться на собственных кузинах, когда такой союз сулит воссоединение наследственных владений. Если это холостяки, они желают свободно практиковать присущие "молодежи" эротические обряды. Таким образом, в продолжение григорианской реформы 'противостояние двух этических систем усугубляется. Из числа тех, кто наделен церковной властью, некоторые (папа издалека, затем его легаты, на местах - фундаменталисты типа Ива Шартрского) решительно встают во главе борьбы. И ведут они ее на многих уровнях. Так, они принуждают баронов, являющих собой пример для подражания, и прежде всего короля следовать своим инструкциям и это весьма эффектные предприятия, как, например, трижды провозглашенное отлучение Капетинга Филиппа 1. Так, они всячески пропагандируют идеальную модель семейно-брачных отношений - и это развертывание пасторали о добром браке. Среди наиболее эффективных инструментов подобной пропаганды, во всяком случае, среди тех, что наиболее доступны историку, фигурируют поучительные рассказы, биографии героев, подражать образу действий которых верующие призываются н которые ради этого отнесены к числу святых.
Жития святых при первом к ним обращении кажутся не слишком увлекательными, что следует отнести на счет жесткости данного литературного жанра, бремени формальной традиции. Однако, если рассматривать эти сочинения в качестве того, чем они являются, т. е. в качестве оружия - и такого, что отполировано до блеска - идеологической борьбы, они представляются весьма поучительными. Можно видеть, как воспоминания о реальных фактах прошлого становятся объектом манипуляций во имя достижения некоей цели, раскраиваются и монтируются вновь, и все это ради сценического эффекта наставления. Я выбрал два таких текста, составленные один в начале (1084), другой в конце (11301136) этого критического фазиса истории брака в нашей культуре. Оба они происходят из одного региона: это западные окраины графства Фландрии, между Булонью и Брюгге. Оба они вышли из мастерских одного типа - scriptoria бенедиктинских монастырей. Оба предлагают верующим для почитания женщину, т. е. тот и другой представляют примерный образец положения женщины. Оба текста увещевают мирян жить в браке так, как люди церкви того желали. Тем, что они сообщают, и тем, о чем они умалчивают, тексты демонстрируют две прямо противоположные позиции, подправляя пережитое, приукрашивая его либо очерняя.
* * *
Начать предпочтительно с анализа менее древнего текста- он и беднее, и, что парадоксально, он более традиционен. В нем повествуется о духовных заслугах графини Иды Булонской. Это жизнеописание было
238 Картина мира в обыденном сознании
составлено примерно через два десятилетия по смерти героини (1113 г.), в монастыре Васконвилье, который эта женщина восстановила и населила добрыми монахами, клюнийцами, куда после жарких споров было помещено ее тело и где, таким образом, в череде поминальных служб вокруг ее могилы установилось почитание. В соответствии с устоявшейся традицией повествование начинается с "детства", со всевозможных знамений, предвещающих необычайную судьбу, и с тех именно добродетелей, которые потомкам знатного рода передаются с кровью; затем речь заходит о взрослой жизни, об удивительных событиях, которыми она была отмечена, о смерти; завершается рассказ описанием чудес post mortem. Все это подано в форме правильно составленного досье, призванного обосновать необходимость официального признания культа, и в числе доказательств - сам этот запах святости, исходивший из могилы, когда однажды она была открыта. В том, что касается процедуры канонизации, церковная иерархия в самом деле обнаруживает отныне больше педантизма.
Ида родилась около 1040 г. и была очень важной дамой. Она оказалась обласкана судьбой: старшая дочь герцога Нижней Лотарингии, князя первой величины, и "не менее выдающейся" матери по рождению получила potestas и divitia, два атрибута знатности. Все предрасполагало ее к величию души. В совершенном почтении к традиции, предполагавшей, что в провиденциальном смысле знатные и богатые - добрые христиане, и признававшей существование вполне естественных корреляций между иерархиями мирских и духовных достоинств, автор этого жития, клюнийского по духу, определенно остерегается внушить читателю мысль, что Ида, госпожа, когда-либо помышляла унизиться, желала страдать телесно, умерщвляла плоть. Эта святая - не мученица, не аскет, не одна из тех безумных, которые желают быть бедными во что бы то ни стало. Перед нами супруга в полном смысле. Мораль, здесь проповедуемая, - мораль реализации женщины в браке.
Момент, когда в 1057 г., по достижении соответствующего возраста, Ида из девственницы, которой она была, стала супругой, представлен, таким образом, как решающий этап ее биографии. Автор озабочен тем, чтобы показать, что переход совершился с соблюдением всех приличий общественного и морального свойства. Правильно. Мужчина, дефлорировавший Иду, был, как и подобает, одного с ней общественного положения, "герой", "очень знатного рода", "крови Карла Великого", "исключительной славы" - видно, что акцент делается на необходимой изогамии и одновременно на той роли, которая отведена "славному имени", позволяющему "доблестным соединяться". Фактически именно репутация этой девушки прельстила Эсташа II, графа Булони ', то, что ему рассказывали о ее нраве, ее красоте, а особенно о "достоинствах ее породы". Он был вдовцом, после смерти сестры Эдуарда Исповедника. Он не имел законных детей мужского пола. Жена была ему совершенно необходима. И он ее получил благопристойным образом. Никаких похищений или соблазнений. Он послал гонцов к выдававшему невесту замуж, т. е. к отцу. Тот
Ж.Ло6и. Почтенная матрона и плохо выданная уамуЛ 239
спросил совета у родни. Ида была ими "отдана". Затем в сопровождении представителей обоих домов препровождена в Булонь, где ее ожидал супруг. Здесь же и сыграли свадьбу, в торжественной обстановке. Pro more ecclesiae catholicae, - говорится в тексте. Намек на церковное благословение? В 1130 г. этот обряд укоренился в данном регионе. Ничто не говорит за то, что он был здесь введен уже в 1057 г. С этого момента Ида, conjux, предстает в раскрытии ее virtus in conjugio, т. е. в качестве своего рода пробирного камня для добрых жен. Прежде всего она послушна своему мужу, который ее поддерживает, руководит ею для ее же блага. Она набожна, но "с согласия мужа и во исполнение его воли". Можно ли вообразить, чтобы женщина достигла святости вопреки своему супругу?! Итак, она покорна, но, кроме того, сдержанна - клюнийской discretio в управлении домом, в своей манере обхождения с гостями, со знатными держится непринужденно, однако "целомудренно". Целомудрие создает действительно хороший брак. И Ида рожала "по слову апостола": "используя мужчину и как бы им не обладая". Ибо главная ее заслуга - то, что она мать. Она произвела на свет трех сыновей (о дочерях в тексте ни слова). Вторым по счету был Готфрид Бульонский, последним - Бодуэн, король Иерусалима. Почтением, которое к шестидесяти годам ей оказывалось, тяжелые духом святости, распространявшимся вокруг ее могилы, Ида, бесспорно, была обязана судьбе двух своих детей, тому обстоятельству, что два первых суверена Святой Земли вышли из ее чрева. И в самом деле, святость супружеского союза измеряется славой детей мужского пола, "плодами". Об этой славе Ида была предуведомлена еще подростком. Однажды ночью, "когда она предавалась сну", она увидала солнце, спустившееся с небес и мгновение пребывавшее в ее лоне. Агиографы любят предзнаменования и охотно припоминают сны. Этот, правду сказать, рискованно окрашен неполовозрелым эротизмом. Автор-монах прекрасно это чувствует. И стремится себя обезопасить. Ида спала, пишет он, но обратившись духом "к предметам высшего порядка". И, значит, греза эта не влекла ее к низкому, к удовольствию. Она возвещает, что девственница, наверное, станет матерью, и плод чрева ее будет благословен. Она возвещает святое материнство. Житие целиком и полностью построено на идее прославления материнства.
Genus, gignere, generositas - эти слова задают ритм первой части повествования. Отметим их телесные коннотации: это прежде всего кровь, хорошая кровь, порода. Как всякой девушке, брачным ритуалом введенной в благородный дом, Иде было назначено создать ("милостью божией") звено генеалогической цепи ^ Она рожала, она вскармливала мужчин. Не за то ей воздается, что вскормила их в спиритуальном смысле, воспитала, наставила и тем самым подготовила к подвигам, которыми они себя прославили. Но именно за то, что вскормила грудью, отказав им в молоке чужих сосцов, дабы не были они "заражены дурными нравами".
Далее сказано, что эта детородная функция, уже в новых формах, сохранилась за Идой и после того, как около 1070 г. она стала вдовой,
240 Кармна мира в обыденном соунании
"лишенной мужской поддержки". "Однако веселой по причине знатности своих сыновей", "богатой любовью свыше". Под властью старшего из них, Эсташа III, наследовавшего отцу в управлении домом, она укрепилась в своей добродетели. В неизменной плодовитости. Но, как бы то ни было, добродетель эта не проистекала более из ее тела'. Отныне Ида рожала своим богатством или, точнее сказать, деньгами. После смерти мужа и отца она, по соглашению с родственниками, ликвидировала собственное состояние, обратив его в звонкую монету. Эти деньги, источник происхождения которых - все еще отцовский род, она употребила на то, чтобы рождать новых сыновей, во Христе, - монахов. Действуя, разумеется, не одна, но всегда в согласии с мужчиной, в чьей власти оказалась. По "совету" своего сына и с его "помощью" она населяла округу Булони, восстановив или основав один за другим три монастыря. Мужских монастыря - по-прежнему в расчет берутся потомки только мужского пола. Сама Ида монахиней не стала. Конечно, "после смерти ее смертного мужа она прослыла соединившейся с бессмертным супругом жизнью в целомудрии и безбрачии". Конечно, мало-помалу она освобождалась из-под опеки сына и приобщалась к другой familia, во Христе, - Гугон, аббат Клюни, принял ее "как дочь". Однако, как и следовало, она оставалась в подчиненном положении, все так же послушна мужчинам. И когда она обосновалась поблизости от последнего из построенных ею монастырей, Ляшапель-Сент-Мари, у самых его ворот, в окружении своих служанок, это происходило уже под властью отца-настоятеля.- Богомолка, но "в меру". Больше кормилица. Кормящая бедных, кормящая братию. "Прислуживающая" мужчинам, как хорошо бы женщине делать это непрестанно.
То, что материнство воспринималось в качестве главной virtus этой святой, явствует также из некоторых особенностей двух чудес, ей приписываемых. Первое она совершила при жизни, в монастыре Ляшапель. Среди людей, кормившихся у Иды, была глухонемая девочка. Однажды на праздник мать привела ее в церковь к заутрене в свите графини. Было прохладно, и малышка дрожала. Она забралась под плащ Иды. Случилось так, что словно бы запах, исходивший от одеяний, помог ей переродиться: она начала слышать и говорить. И каковы же были ее первые слова? Mater, mater. Чудом исцелившаяся, получившая от аббата пребенду, тем не менее грешила: она зачала, родила, утратив не только невинность, но и свой пенсион и здоровье. Ида, однако, еще два раза избавляла ее от немощи, в которую та дважды впадала, - очищая это греховное материнство, чем девица так провинилась, выступая, наконец, в роли кормилицы, поскольку с каждым исцелением пребенда той возвращалась. Второе чудо произошло на ее могиле, видимо, незадолго до составления жития. Снова в пользу женщины - дочери Эсташа III Матильды, родной внучки Иды. Схваченная злой лихорадкой, "веря и предполагая святость блаженной", та отправилась к могиле. Первая паломница, Матильда была исцелена - ее бабка простерла свою чудотворную силу предпочтительно над
Ж. Люби. Почтенная матрона и плохо выданная jany^k 241
своим линьяжем, этим древом Иессеевым, возникающим из ее благородного чрева.
В жизни этой графини, по всей видимости, нет ничего необычного. В конце XI в. было в порядке вещей, чтобы девицы ее положения выходили замуж за доблестных воинов и рожали таковых; овдовев, расточали благодеяния монастырям, с согласия своего старшего сына; наконец, приобщались и к монастырским службам. Ничего необычного, если не брать в расчет появления на свет Готфрида Бульонского ^ Когда бы двое из сыновей Иды не были столь знамениты, неужели в 1113 г. оспаривались бы ее останки, впоследствии вскрыта гробница, и к ИЗО г. она слыла бы явной святой? Инициатива официальной канонизации исходила, повидимому, от той самой Матильды, исцеленной бабкой с того света. Наследница Булонского графства, она соединилась браком с Этьеном Блуаским. Другая ее бабка, Маргарита Шотландская, уже почиталась святой, и древнейшее из жизнеописаний, датируемое 1093-1095 гг., изображает ее соглашающейся на замужество с единственным намерением быть матерью. Культ св. Маргариты развился незадолго перед тем, наряду с культом Эдуарда Исповедника *, благодаря усилиям Эдиты-Матильды, супруги короля Генриха 1 и сестры матери Матильды Булонской. Последняя, подумывая о перенесении епископской кафедры Моринии из Теруана в Булонь, заказала житие Иды монахам Васконвилье.
Похоже, монахи оказались в некотором затруднении и смущены, не находя для своего досье иного решающего аргумента в пользу святости, кроме как детородной способности. Это угадывается в прологе, старательно оправдывающем усвоенный взгляд. Мир, пишет автор, движется к своему закату. Атаки Злого Духа множатся, и где же искать прибежища, как не в молитвах и не в духовных заслугах святых? К счастью, провидение распределило святость по всем "ступеням" общественных состояний. Среди святых есть даже женщины. И даже замужние. Но с тем обязательным условием, что они Матери. Так что вполне может статься, матери окажутся "вписаны в книгу жизни на основании своих заслуг и заслуг своих сыновей ". Тем не менее, дабы уничтожить последние сомнения, биограф полагает необходимым показать, чем хорош статус супруги. Оправдывая замужество, он цитирует Павла ("melius est nubere quam uri")- брак представляется средством против похоти; он напоминает, что, "по закону", именно многочисленное потомство возвеличивает брак; он утверждает, наконец, необходимость жизни в целомудрии, "без чего нет ничего хорошего". "Конечно, девство - это хорошо, однако доказано, что целомудрие после деторождения прекрасно". Опираясь на указанные положения, бенедиктинский монах в состоянии констатировать, что замужняя женщина может быть святой. И делает он это, не подрывая никаких основ, с клюнийской discretio, остро чувствуя социальную своевременность такого шага. Предложенный им образ совершенных семейно-брачных отношений вполне согласуется со Св. Писанием и учением Августина. Однако, поскольку житие обслуживает интересы благородно
242 Картина пира в обыденном сознании
го дома, автор стремится избежать чересчур явного несоответствия между примером, предлагаемым для подражания, и той системой ценностей, к которой остается привержена высшая аристократия. Две морали здесь подгоняются одна под другую, мораль церкви и мораль линьяжа. Я говорю не только о прославлении могущества и богатства, которым расцвечено всякое деяние героини. Две модели поведения приводятся в соответствие главным образом по двум позициям. Прежде всего, когда утверждается, что участь женщины - быть под властью отца, который отдает ее, кому пожелает, мужа, который ею руководит и ее контролирует, затем старшего из сыновей, наконец, когда этот последний выживает мать, лишнюю обузу, из дому, монахов семейного монастыря, одно из назначений которого как раз в том и заключается, чтобы принимать женщин линьяжа, из линьяжа вытесняемых, когда те перестают быть полезны. С другой стороны, согласие достигается в том вопросе, что супруге предначертано содействовать славе линьяжа, доставляя ему детей, предпочтительно мальчиков и желательно доблестных. Провозгласить таким образом представление, какое в начале XII в. главы аристократических домов составили себе о женщине и семейно-брачных отношениях, соответствующим божественному замыслу, - не это ли наилучшее средство незаметно, как бы между делом и не настаивая, заодно внушить им мысль, что брачный контракт должен заключаться согласно "обычаям католической церкви" и было бы желательно, чтобы супруги обнаруживали видимость, по меньшей мере, целомудрия?
Пятьюдесятью годами раньше еще один женский образ был представлен другим или, вернее сказать, двумя другими текстами, являющими собой две последовательные версии одного и того же жития и датируемыми XI в. Образ этот иной. Ибо система представлений, с которой он осознанно согласован, я полагаю, не аристократическая, а народная. Конечно, героиня повествования Годелива - из хорошей семьи, "от славных родителей". Она носит германское имя. Второй биограф даже находит нужным его перевести: сага Deo. Имя это замечательно подходит святой, настолько замечательно, что можно задаться вопросом, не является ли вымыслом оно либо сам персонаж? На этот счет мы можем быть спокойны, Годелива действительно существовала. Сведения о ее происхождении бесспорно точны; ее отец, Хейнфрид из Лондфора в Булоннэ, упоминается также в грамотах того времени. Он был вассалом Эсташа Булонского, мужа Иды. Род этот не так вознесся, однако его представители стояли высоко над народом, по ту сторону четкой границы, какую прочертил между господствующими и подвластными сеньориальный способ производства. Если я отметил народный элемент, то затем, что рассматриваемое жизнеописание не было составлено по просьбе славного семейства монахами семейного монастыря. Почитание, объектом которо
Ж. Люби. Почтенная матрона и плохо выданная замуЛ 243
го стала Годелива, зародилось во фландрской деревне, где та была похоронена, - Гистел, в десятке километров от Брюгге. Древнейший биограф так и говорит: он пишет "под давлением множества христиан". И говорит правду. То, что он сообщает о формах поклонения, местом которого стала могила, о чудесах, доказательства которых ему продемонстрировали, свидетельствует, что культ возник действительно в крестьянской среде. Он увидел землю около могилы, чудесным образом превратившуюся в белый камень. Он увидел эти камни, которые "из благочестия" люди унесли с собой, ставшие драгоценными. Он видел одержимых и больных, приходящих попить воды из пруда, куда некогда было погружено тело Годеливы. Ему говорили, что иные исцеляются. Это рвение паствы вынуждало церковных лидеров как-то реагировать. Они уступили. 30 июля 1084 г. в Гистеле епископ Нуайона-Турне Радебод II (одновременно и из тех же соображений укрепления церковной организации на границе своего диоцеза передавший церковь Ауденбурга Св. Арнульфу Суассонскому для создания общины из сен-бертенских бенедиктинцев) провозгласил обретение святых мощей женщины, умершей там, вероятно, четырнадцатью годами раньше. Прелат, однако, пожелал исправить легенду с тем, чтобы использовать ее в деле нравственного воспитания местного населения, все еще очень дикого. Манипуляции очевидны. Тем не менее следы первоначального рассказа остались. Весьма явственны они в версии жития, составленной немногим, кажется, позже канонизации и опубликованной болландистами по рукописи, происходящей из Ауденбургского аббатства '. Еще более заметны в тексте, который эта переделка собою дополнила, - в донесении, составленном Дрогоном, монахом из Берг-Сен-Винок, непосредственно перед вмешательством в это дело епископа Нуайона и с тем, чтобы таковое подготовить ^
Официальное признание, упорядочение... До каких пределов? Прилив религиозного чувства, направить которое в определенное русло имело целью признание мощей, - не был ли он в своей отправной точке формой инакомыслия? Такое предположение было осторожно сформулировано Жаком Ле Гоффом, когда я прокомментировал этот документ в моем семинаре. Он обратил внимание на то обстоятельство, что в текстах XI в. практически или почти никогда не заходит речь о ведьмах. Не в том ли здесь дело, что тогда церковь интегрировала в себя этих женщин, тех, по крайней мере, память о которых живо сохранялась в среде униженных, поскольку те трагически погибли от рук министериалов, агентов репрессий со стороны гражданских властей? Своим "обращением в христианство" не изгонялись ли они, как бесы, из собственной репутации? Не превращались ли в святых? Я не уверен, что стоит слишком развивать эту гипотезу. Тем не менее, если Годелива была канонизирована, то, вероятно, затем, чтобы удалить из почитания, какое ей воздавалось, ряд спорных моментов. Два из четырех чудес, зафиксированных первым биографом, могли бы подтвердить подобное предположение. Годелива была целительницей, исцеляла параличи. Так, она пришла на помощь мужчине
244 Картина мира в обыденном сознании
и женщине, которых небо покарало за работу в не санкционированное церковью время. Мужчина убирал хлеб в субботу вечером, и его рука прилипла к колосьям. Женщина в праздничный день, после мессы, размешивала в чане краску - палка приклеилась к ее руке. То, что Годелива освободила эти натруженные руки, аннулировав эффект божьего гнева, ставило ее ближе к народу. Она превозмогла проклятья священников. Не почитали ли в ней также поборницу сопротивления клерикальному гнету? Все это заставляет угадывать во фразах, имеющих в виду наставление и смягчение нравов, элементы отличного дискурса. Как бы то ни было, исходный дискурс переинтерпретирован с одной главной целью пропаганды - совершенно как биография св. Иды, разве что, пожалуй, в другой социальной среде - церковной морали брака. В перспективе некоторой типологии святости дочь булонского рыцаря Хейнфрида занимает место в ряду мучениц. Равно как и среди дев? Именно это утверждали болландисты: ее невинность, писали они, не может быть поставлена под сомнение; во всяком случае, в Гистеле ее считали девой. Вот только тщетно искать в двух текстах XI в. нечто, что могло бы подкрепить подобное утверждение. Оба описания ничего не говорят о девственности. Для авторов - что весьма примечательно - не это важно. Они настаивают на мученичестве. Однако на мученичестве супруги. Годелива, плохо выданная замуж, пала жертвой плохого брака. Агиографы открыто это провозглашают. Помимо прочего, в их намерения входило показать на отрицательном примере, чем должен быть брак, чтобы быть хорошим.
Слово virgo прилагается к Годеливе лишь однажды и затем, чтобы квалифицировать ее статус до того, как родители отдали ее замуж. Как всякой девушке, ей было предначертано судьбой быть отданной замуж по выходе из pueritia. Однако, в отличие от замужества Иды, все процедуры оказались извращены. С самого начала, с desponsatio, с заключения брачного контракта. Дева эта была набожна, как бывают набожны в детстве все святые девы. Тем не менее целая свора претендентов искала ее руки. Воспламененных "любовью", сказано в текстах. В самом деле, верные ими же исправляемым светским моделям, тексты отдают должное физическому влечению, притягательности женской плоти. Обе версии жития настаивают на том факте, что девушка была очаровательна. Единственный ее изъян - она была брюнеткой, черноволосой и чернобровой. Однако Дрогон тотчас прибавляет: ее тело казалось оттого еще белее, "что так приятно, так нравится в женщинах и что очень почетно". Один из тех juvenes, Бертольф, "могущественный", "из рода, славившегося телом", состоял на службе у фландрского графа в области Брюгге ". Ему она и досталась. Не потому, что Годелива сама его выбрала. Она не имела права голоса. Галантный в иной ситуации, кавалер и разговаривал не с ней, а с ее родителями, хозяевами, которые отдали ему дочь. Договор был плох в силу двух обстоятельств. Во-первых, Бертольф действовал "своевольно". Его матери пришлось упрекнуть сына за то, что он не посоветовался ни с ней, ни с отцом, и эти упреки содержат в себе признание того факта,
Ж. Люби. Почтенная матрона и плохо выданная уамуЛ____________245
что хороший брак - дело семьи, а не индивида; при живом отце (иное дело - Эсташ II Булонский) молодой человек - он также - должен в этом полагаться на своих родителей. Другая несообразность- отец и мать Годеливы "предпочли Бертольфа по причине его dos". Он был богаче. Здесь слышится народная мудрость: брак по расчету - плохой брак.
Скверная партия. Брак оказался и вовсе расстроен на второй фазе его заключения. После помолвки Бертольф повез Годеливу к себе, т. е. к матери. Та жила отдельно от своего мужа, вероятно, им отвергнутая, приютив своего сына или, скорее, найдя приют у него. Во всяком случае, этот последний мог взять себе жену - супружеское ложе в доме было вакантным. Но здесь же жила и мать, что усложняло дело. Тут возникает еще одна классическая тема - тема несчастий плохо выданной замуж. В дороге (весьма неблизкой- от Булоннэ до окрестностей Брюгге; пришлось заночевать в пути) враг рода человеческого внезапно поразил дух молодожена: тот "возненавидел" свою жену. Естественно приходит на ум случай Филиппа-Августа с Ингеборгой - не его, конечно, фиаско (королева Франции упорно сопротивлялась), а ее немедленное отвержение. Под влиянием речей матери Бертольф по прибытии укрепился в этом чувстве. "Все свекрови ненавидят невесток", - пишет Дрогон (все еще народ говорит его устами, в таких рассуждениях, обычных для автора). "Они снедаемы желанием видеть сына женатым, но тотчас начинают завидовать ему и его супруге". Эта женщина, понося сына за то, что тот не испросил совета, одновременно высмеивала его выбор - девица, которую он привез, и чужая, и сверх того чернявая: "Верно, своих ворон мало, что ты обираешь гнезда in alia patria". Тут Бертольф стушевался. Он отказался участвовать в свадебной церемонии. В продолжение трех дней праздничного обряда он отсутствовал под предлогом дел на рынке и в суде. Пытались соблюсти приличия, изображали радость. Между тем обряд оказался инвертирован: роль супруга играла женщина, его мать, - в нарушение всякого порядка, морального и сексуального. Невероятный поворот судьбы, из каких сотканы волшебные сказки!
Супружеский союз окончательно распался вскоре после брачной церемонии. Едва возвратившись, Бертольф снова уехал. На этот раз он решил пожить у отца. Его супруга осталась у семейного очага, покинутая. Она исполняла свою роль наилучшим образом, содержала в порядке дом, руководила домочадцами. Но все-таки desolata. Одиночество было тягостно особенно по ночам. Тогда она молилась. Днем пряла и ткала. Она занимала себя на манер монахинь, превозмогая трудом и молитвой враждебную душе праздность. Автор (бенедиктинец!) второй редакции текста настаивает на этом факте: "С помощью такого щита она отбивала дротики пустых мечтаний, столь свойственных юному возрасту и столь удручающих". В желании придать житию ббльшую убедительность агиограф озабочен тем, чтобы вполне удостоверить, что, оставшись одна, эта девица вовсе не сделалась распутной; никаких пересудов на ее счет никогда не было, утверждает он. Необходимые оговорки. По общему мнению,
246 Картина мира в обыденном сознании
женщина, молодая женщина в особенности, естественно порочна, и разве не впадает они в грех - в любострастие, едва перестают за нею присматривать, почему и надлежит супругу быть возле своей жены. Тут текст развертывается в настоящее увещевание мужьям: они должны быть с женами в счастьи и несчастьи, претерпевать ради них, обязанные - de jure они обязаны - сносить их общество, "терпеливо" жить с ними до смерти, ибо есть двое в одном теле, ибо двое и есть одно тело - в супружеском соитии. (Эту ссылку на эффект copulatio можно понимать и так, что в глазах инициаторов канонизации Годелива стала женой во всех смыслах слова.)
Сколь бы ни были они извращены, узы эти, однако, не могли быть расторгнуты. Теперь Бертольф последовал совету родителей. Он постарался избавиться от этой женщины. Весьма примечательно, что, по словам наших моралистов, мысль о разводе - казалось бы, так просто - не пришла в голову никому из этих злыдней. Стало ли в среде мелкой аристократии уже невозможным прогнать от себя motu proprio свою супругу? На деле предполагалось всего лишь "обезобразить жизнь" (deturpare) молодицы. Или, сказать точнее, словами самого Бертольфа: "согнать с нее краску". Ее посадили на хлеб и воду, тогда как слуги обжирались. Годелива не слишком зачахла. Мягкосердечные тетушки, соседки и родственницы, тайком ее подкармливали. (Никакого чуда, никакого вмешательства небесных сил- действия очень земных персонажей, как это пересказывали в народе.) Тем не менее, уставшая от поношений, она сбежала. Этого от нее и ждали. Покинуть дом было ошибкой, и эта ошибка должна была ее погубить. Монах Дрогон не принимает этого в расчет. Но его собрат, взявшийся улучшить первую редакцию, находит нужным признать, что тем самым Годелива нарушила "евангельское предписание", запрет разделять то, что соединено Богом. Как попустить такое со стороны женщины, которую стремятся представить святой? Тут следует оправдание: то было "смятение плоти", поколебавшее стольких мучеников. Такого рода пояснения наводят на мысль, что изначально репутация Годеливы у ученых мужей не была столь безупречна, чтобы не возникло нужды подкрепить ее доказательствами, что и потребовало переписать в более развернутом виде первую биографию. Голодная, босая, Годелива пустилась в родные края. Не одна, конечно, в сопровождении единственного спутника. Ибо порядочные женщины не ходят по дорогам без сопровождения. Она искала справедливости, но у своего отца. В самом деле, женщине, этой вечной несовершеннолетней, не пристало самой защищать свои права. Она их делегирует мужчине. Мужу, сыну ли - мужчине своего линьяжа. Хейнфрид ее принял и решил искать управы у сеньора плохого супруга, графа Фландрии, министериалом которого состоял Бертольф.
В этом месте повествования оба агиографических текста меняют тон, перестают проповедовать мораль и говорят о праве. О новом праве, которое в конце XI в. церковь активно стремилась навязать гражданскому
Ж. Люби. Почтенная матрона и плохо выданная^амуЛ 247
обществу. Та и другая версии (вторая - с большей запальчивостью) провозглашают исключительную компетенцию епископского суда во всех вопросах, касающихся брака. Мне не известны тексты, происходящие из Северной Франции и более ранние, чем этот дублированный манифест, надстраивающийся над историей супруги, с которой дурно обошлись, где бы данное требование было сформулировано с такой определенностью. Монах Дрогон ловко вкладывает в уста самого графа, графа того времени, речь, в сущности, адресованную графу Роберту Фрисландскому и призванную побудить последнего повести себя правильно и урезать свои прерогативы, как, предполагается, поступил его предшественник. То есть подразумевается: хороший государь провозгласит, что он отказывается чинить суд в делах такого рода и возвращает их на рассмотрение епископа диоцеза. Потому как есть они "христианские", говорит Дрогон *. "Отклонившихся от святого порядка" прелат должен наставить на путь истинный ("принуждая их к тому" посредством discretio ecclesiastica анафемой, уточняет последняя редакция, более ясно указывающая, что эти дела должны решаться и улаживаться "единственно" перед лицом церковного суда). "Я всего лишь помощник, adjutor", - признается граф (vindex, сказано во второй редакции, как это говорили о короле Франции, поражающем мечом светской власти то, что Бог осудил через свою церковь). Auctoritas, с одной стороны, potestas - с другой (ауденбургский монах со знание дела соотносит два эти понятия), - такое разделение, вполне григорианское, утверждает превосходство духовной власти над светской и делает судебную власть епископов продолжением постановлений Божьего мира, принятых в этих краях поколением раньше.
Епископ Турне посчитал, что Бертольф должен принять обратно свою супругу. Действительно, не было никакой супружеской неверности, никакого намека на бессилие мужа, никаких сомнений в состоятельности брака. Следуя нормам, изложенным в сборниках канонов, нельзя было объявить о разводе. В подобной ситуации приходилось мирить супругов. Бертольф подчинился - согласно исправленному варианту - главным образом из страха перед светскими санкциями, но против воли, с ненавистью и отвращением, видя отныне для себя лишь один выход - пойти на преступление. Тут начинаются страсти Годеливы. Страдание, терпение, медленное духовное восхождение. Супруг не изводил ее телесно. Но она оставалась брошенной, даже своим отцом. Лишенной мужчины, что выглядело весьма скандально. "Друзья", родня мужа, были тем шокированы. Они его осуждали. Годелива - идеальный партнер для жизни в браке- "запрещала злословить о своем мужчине". Они ее жалели, особенно за то, что она лишена "плотских удовольствий". Та отвечала: "Мне дела нет до того, что радует плоть". Отрадное постоянство, иследующий шаг- мало-помалу примерная супруга начинает исповедовать презрение к миру, приобретает черты, образ действий, которыми наделяют Деву Марию. Слова "Magnificat" вкрадываются в ее уста, особенно, когда она держит речь перед монахами из Сен-Винок, взявшихся
248 Картина мира в обыденном сознании
тогда ее навестить, кого она наставляет, демонстрируя им - она, слабая женщина- пример воздержания и покорности. В таких вот отзвуках литургических песнопений и евангельских реминисценциях речь заходит о мученичестве.
Бертольф приготовился сделать свой ход. Он связался с двумя своими сервами, послушав совета этих мерзавцев, что снова противно всякому порядку. Однажды вечером, перед заходом солнца, Годелива видит, что он к ней возвращается. Она ошеломлена. Он улыбается, заключает ее в свои объятья, одаривает поцелуем, усаживает рядом с собой на одну подушку (в такой позе, какую в XIV в. парижские мастера станут придавать фигуркам куртуазных любовников на слоновой кости крышечек для зеркал и коробочек для благовоний). Мужчина привлекает к себе свою жену. Та сначала робко отстраняется, затем предается ему, покорная и готовая исполнить супружеский долг, когда муж того потребует. Такой близкий, Бертольф завлекает ее: "Ты не привыкла к моему обществу, ни к тому, чтобы забавляться сладкими речами и разделять плотские наслаждения". (Слова, удовольствие- имеются в виду две последовательные фазы соблазнения, любовная игра, такая, какую должно вести по определенному ритуалу.) Ему невдомек, как его дух отстранился от нее. Думается, лукавый попутал. "Я положу истинный конец духовному разводу, стану обращаться с тобой как с дражайшей супругой, возвращу единство нашим душам и телам... Я нашел женщину, которая ручается соединить нас крепкой любовью, заставить любить непрерывно и больше, чем когда-либо на земле супруги нежно любили друг друга". Два серва проводят ее к ворожее. На что Годелива: "Я служанка Господа. Я вверяю себя ему. Если это может совершиться без греха, я согласна". И агиографу остается лишь воскликнуть: что за добродетель! Господу сначала поручила она себя из страха через магию отделиться от него. Однако с той же мыслью, "дабы не отделиться от Господа, кто соединил супругов, она избрала супружество".
Если верить П. Коэнсу, издателю древнейшей версии памятника, эта сцена происходила 30 июля 1070 г. Семнадцатого же умер граф Бодуэн, и мнения его подданных разделились. Люди Приморской Фландрии (откуда и Бертольф) взяли сторону Роберта Фрисландского, люди Булоннэ (откуда родом Годелива) высказались в пользу вдовы. Всеобщее смятение. Прекрасный случай, надо действовать. Спустилась ночь - время несчастья, время зла, и двое слуг приходят за дамой. Они ее эскорт. Пародия на свадебный поезд, обратившийся в пагубу, в тишине, в непроглядной тьме ночи (в какую мир воображения народных сказок помещает самые черные злодеяния) движущийся в обратном направлении - от ложа к дверям, никак не к мужу - к женщине, даже не к свекрови, того хуже- к настоящей колдунье. Годелива захлебнулась, погруженная в воду, как для нового крещения, освящая ее и делая чудотворной. Наконец, принесена в свою постель, переодета. Наутро люди нашли госпожу мертвой, без видимых признаков насильственной смерти. Однако тотчас
________________Ж. Люби. Почтенная матрона и плохо выданная уамуЛ____________249
возникли первые сомнения. Глухой ропот и только, ведь подозрение зародилось в среде самых бедных. И тотчас чудо- умножение хлебов, приготовленных для поминальной трапезы, чудо в пользу бедных. И тотчас культ - вода, исцеляющая все тех же бедных, и камни, превращающиеся в драгоценные.
Как в насмешку над обеими властями. Над властью епископастранное могущество замученной жены делало неэффективными его интердикты, все меры, которые он принимал. Над властью графа - палач, воплощение зла во всей этой истории, со своими сержантами, этими сеидами, не служил ли он графу, собирая подати? В примитивных формах подобного благочестия, в первоначальной структуре легенды - не следуя до конца за Жаком Ле Гоффом в его гипотезах - можно усмотреть протест против угнетения в защиту всех невинных жертв. Героиня, конечно, принадлежит к классу тех, кто пользуется плодами сеньориальной системы. Службы, которыми ей обязаны, зиждятся на ее сословной чести, на уважении, подобающем ее положению. Однако она женщина, существо подвластное, и муж морит ее голодом, как по службе обрекает на голод людей, подчиненных сеньориальной власти. Этот культ, этот рассказ исходят, очевидно, из народной среды - и в это понятие заложена идея социального конфликта. В них следует видеть одну из форм, какие приобрела классовая борьба среди свободных и непокорных крестьян Приморской Фландрии в критический момент истории сеньориального общества. Некоторое время спустя, после примирения фландрских баронов усилиями фламандца св. Арнульфа ", граф, проводивший тогда расследование случаев убийства в области Брюгге, и епископ, основавший тогда же Ауденбургское аббатство, договорились нейтрализовать это поклонение и использовать его для укрепления существующего порядка. Так житие святой заместило трогательную историю о плохо выданной замуж '".
Для поддержания существующего порядка было недостаточно привести в соответствие девиантные культы. Порядок требовал, чтобы при формировании супружеских пар соблюдались предписанные правила. Налагать нормы - в том две власти находят общий язык. Рассказ о несчастиях Годеливы призван, таким образом, подкрепить наставление, как правильно вступить в брак. Распространяемое в подобной форме увещевание предвосхищает собой другое, пятьюдесятью годами позже транслированное в житие графини Иды. Напоминая, что узы брака - то, что соединено Богом - не могут быть расторгнуты. Заключение брачного контракта- дело родителей, не детей, однако им следует принимать во внимание нравы более, чем богатство, опасаясь invidia, этой зависти, разрушающей брачные союзы. Едва ли есть нужда- настолько это в порядке вещей - представлять образ послушной жены, какой была
250 Картина мира в обыденном сознании____________________
Мария. Сюда же присовокупляется совет, но уже вполголоса, презреть плоть во имя благочестивой жизни в труде рук своих, воздержании и страхе перед удовольствиями - как некогда ее понимали еретики и как вскоре ее станут понимать бегинки. Зато весьма решительно утверждается, что суд по делам о браке находится в исключительном ведении клириков. В том, что касается этого последнего обстоятельства, сохраняли ли две власти полное единомыслие? Таковы были в этом регионе в эти полвека основы доктрины, которую в умеренной форме монахи взялись изложить.
На эти основоположения оба текста, смысл и интенции которых я попытался выявить, колоритные каждый по-своему, накладывают определенный отпечаток. Тот и другой говорят о женщинах. Сделать женские образы рупором церковной идеологии - такое решение сулит двойную выгоду. Это означает связать ту половину верующих, к которой до последнего времени церковь не была слишком внимательна и весомость которой теперь лучше оценена. Это тем более означает вывести на сцену естественно пассивные персонажи, в которых можно уверенно запечатлеть принципы подчинения, какое ожидается от всех мирян. И если тон двух текстов чувствительно разнится, я это отношу на счет того обстоятельства, что один из них рассчитан главным образом на господствующих, другой - на подвластных. Ибо мораль, заключенная в биографии счастливой супруги, графини Иды, адресована власть имущим - могущественным линьяжам и главам аристократических домов (таковы почти все нравоучения того времени, следы которых сохранились). На первый план выносится детородная, я бы даже сказал, генеалогическая функция женской плоти. В то же время история Годеливы, несчастной супруги, кажется правильно рассказанной для народа, во всяком случае, исходит от него. Здесь акцент делается прежде всего на любви. Замечательно, что производные от слова amor в этом житии столь же обильны, как производные от слова genus в житии Иды. Конечно, эта любовь почтительно отступает перед необходимой субординацией в отношениях между полами, предустановленной свыше. Любовь мужа к жене именуется dilectio, любовь жены к мужу - reverentia. Однако настойчиво повторяется, что мужчина и женщина должны соединиться как духовно, так и телесно. Эта любовь такова, что ею занимаются - и не слышно ничего или почти ничего о "целомудрии". Это любовь тела, сколько и сердец - что ведет к переоценке привлекательности женской плоти, что равно позволяет ради полноты чувства прибегнуть к колдовству, когда в том есть необходимость. Влекомый образами, вырывающимися из недр народного сознания, епископ Нуайона-Турне, возвеличивая мощи этой брюнетки, белотелой и обворожительной, рискнул зайти слишком далеко - много дальше, чем это позволяло себе большинство из его собратьев в продолжение еще долгого времени.
Ж. Люби. Почтенная матрона и плохо выданная замуЛ 251
' Действительно потомок Каролингов по матери, внучке Карла Лотарингекого. Почти ничего не известно о его отце, человеке, по-видимому, новом.
^ Именно этим объясняется ее присутствие в Бульонских генеалогиях, великолепно изданных Л. Женико, первая редакция которых датируется 1082-1087 гг. И это несмотря на то, что Готфрид, ее второй сын, был наследником еще только по имени и в честолюбивых мечтах своего деда и дяди по матери. В этих генеалогиях Ида, по мысли составителей, единственная особа женского пола, имеющая право на отдельную похвалу.
^ Известны легенды, которыми был овеян образ первого Защитника Гроба Господня: с 1184 г. по поводу Готфрида и его брата рассказывали "небылицу о лебеде, от которого якобы происходило семя их зачатия" (Willernii Tyrensis Historia rerum in partibus transmarinis gestarum // RHCoc. T. 1. P. 571-572).
" Baker D. A Nursery of Saints: Saint Margaret of Scotland reconsidered // Mediaeval Women. Oxford, 1978. ' AASS. Julii II. P. 403 et sq.
' Опубликовано по рукописи, хранящейся в Сент-Омере и происходящей из аббатства IOiepMap3(AnalectaBollandiana. 1926. XLIV.).
Это был младший сын (и, следовательно, вынужденный самостоятельно становиться на ноги - посредством брака) графского должностного лица из Брюгге. В 1012 г. шателен Брюгге звался Бертольф. В 1067 г. ту же должность занимал Эрембо, отец некого Бертольфа. Вероятно, герой этой истории принадлежал все же к знаменитому клану, представители которого в 1127 г. убили Карла Доброго, и не состоял в родстве с Кононом, сиром Ауденбурга, племянником Радебода II.
* Выражение justitia christianitatis появляется тогда же в одной маконской грамоте, где говорится о разделе юрисдикции между графом и епископом partulaire de Saint-Vincent de MScon / Publ. par M.C. Ragut. Macon, 1864. N. 589). " Vita Amulfi, II, 16//PL. 174. Col. 1413.
'" По поводу двух редакций жития Годеливы, которые я использую, ряд точных наблюдений был сделан, особенно А. Плателлем, во время коллоквиума, состоявшегося в 1970 г.; его материалы были опубликованы на следующий год pacris erudiri. XX). Моя интерпретация несколько расходится с большей частью выводов, сформулированных в ходе этой встречи. '
Перевод с французского И. В. Дубровского
А. Г. Левинсон
МАССОВЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ ОБ "ИСТОРИЧЕСКИХ ЛИЧНОСТЯХ"
ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ
Опрос жителей России, проведенный Всероссийским центром изучения общественного мнения (ВЦИОМ) в рамках долговременного социологического исследовательского проекта под условным названием "Советский человек" (1989, 1994) ' среди прочего включал и просьбу назвать "десять самых выдающихся людей всех времен и народов".
По мнению автора, одного из участников этой работы, полученные результаты представляют определенный методический интерес и для профессиональных историков. Можно наметить по меньшей мере пять аспектов, в которых разворачивается соответствующая методическая проблематика.
1. Собранная информация о том, кого в обществе считают "историческими личностями", в определенной степени раскрывает картину бытующих в обществе представлений об истории. Анализ результатов позволяет реализовать обратную связь в системе "историк-общество", т. е. увидеть, в какой мере и как именно общество-ученик усвоило преподанный ему курс всемирной истории.
2. Материал дает возможность поставить вопрос о том, какие специализированные системы и в каком направлении изменяли историческое знание - продукт профессиональной деятельности историков - перед тем как оно превратилось в коллективные представления об "исторических личностях". То есть вести речь о влиянии школы, массовой культуры, пропаганды и т.д. на бытование исторических представлений в обществе.
В свою очередь, выявленный исследованием массив исторических представлений, распространенных в обществе в конце 80-начале 90-х годов, следует признать одним из факторов влияния не только на историков, работавших в России в это время, но - в гораздо большей степени - на подрастающих и формирующихся историков и учителей истории будущего века.
3. Материал позволяет обсудить известный методологический вопрос, существуют ли постоянные (а может быть, преходящие) свойства самого массового сознания как такового, и сказываются ли они - а если да, то как - на форме и содержании названных представлений, на том, кого зачисляют в "великие люди"?
4. Далее: какие функции обслуживаются этим фондом символов, выступающих в виде исторических фигур? Этот вопрос лежит в общей плоскости интересов и историков, и социологов. Для историков, как кажется, он предстает методической проблемой: могут ли служить данные
А.Г.Левинсон. Массовые представления об "исторических личностях" 253
опроса общественного мнения историческим источником, и если да, то о чем свидетельствует этот источник?
5. Наконец, объяснимы ли с помощью данного методического средства исторические процессы, и если да, то что может дать сравнение результатов 1989 и 1994 гг.
Вначале мы обсудим методические и иные внешние параметры полученного материала, а затем вкратце изложим некоторые социологические наблюдения, которые он позволяет сделать и которые, как нам кажется, представляют интерес для историков.
ОБЩИЕ НАБЛЮДЕНИЯ Глубина исторической памяти
Начнем с наиболее общего представления об истории, которое стоит за набором имен главных, по мнению наших современников, исторических персонажей. Всего в ответах респондентов в 1994 г. было названо почти 170 имен "самых выдающихся людей".
По тому, как эти имена распределились во времени, можно представить, какова структура прошлого для большинства россиян.
Диаграмма 1 показывает, сколько упомянуто исторических лиц, живших в каждое из почти тридцати столетий. Следует оговориться, что мы не знаем, как датировали бы время жизни многих лиц сами респонденты, и потому воспользовались нормативной датировкой, содержащейся в современных справочных изданиях.
Диаграмма 1
Хронологическое распределение "самых выдающихся людей всех времен и народов" Выборка: взрослое население РФ, 2 957 чел., 1994 г. По горизонтали - века, по вертикали - число названных имен
90 80 70 60 50 40 30 20 10
-1.1.-я~"- --_--. I ill VIII VI IV 1) I III V VII IX XI XIII XV XVII XIX
Выбирая людей из всех времен и народов, россияне сосредоточились на собственном народе (среди названных "самыми выдающимися" преобладают соотечественники) и собственном недавнем прошлом (господствуют персонажи из XX в.). Что касается представлений об истории
Картина мира в обыденном сознании
человечества в целом, то они оказываются такими: почти полностью отсутствуют имена из истории Древнего Востока (хотя в школьных учебниках такие имена есть); вся древность представлена античностью (с ней связано и самое древнее имя во всем наборе - Гомер). От этого периода и до рождения Христа нашим современникам запомнилась всего дюжина имен. Первая тысяча лет новой эры не представлена в их памяти почти никем. Следующие полтысячи лет репрезентированы десятью историческими персонажами. От XVI и XVII столетий дошло по шесть-семь имен, от XVIII в. - вдвое больше (14), от XIX в. - 34 имени, от нынешнего еще в два с половиной раза больше (83).
Об устойчивости и изменчивости этих представлений можно судить, сравнив данные 1989 и 1994 г. Мы будем сопоставлять российские результаты 1994 г. (168 имен, названных 2 957 жителями РФ) с данными 1989 г., касающимися всего СССР (115 имен, названных 2 683 жителями СССР).
Таблица 1
Хронологическое распределение "самых выдающихся людей всех времен и народов" Левые столбцы - 1989 г. (Выборка: взрослое население СССР, 2 683 чел.). Правые столбцы - 1994 г. (Выборка: взрослое население РФ, 2 957 чел.).
Число названных имен, приходящихся на каждый век
ВЕК 1989 1994 ВЕК 1989 1994 ВЕК 1989 1984 ВЕК 1989 1994 XX 62 83 XIII 2 2 VI 11 XIX 17 34 XII 1 1 V III 1 1 XVIII 10 14 XI 2 2 IV IV 3 4 XVII 2 6 X III V 2 1 XVI 5 7 IX 11 VI 1 3 XV 1 3 VIII 1 Н.Э. 1 1 VII - XIV 2 2 VII 1 1 1 до 2 2 VIII i н.э. На некоторые результаты, приведенные в табл. 1, следует обратить внимание. Во-первых, что касается репрезентации времен от XIV столетия и раньше, за пятилетие между двумя исследованиями совершенно никаких изменений не произошло. Символы "древности" принадлежат, стало быть, непересматриваемому фонду. Во-вторых, к константам массового восприятия истории нашими соотечественниками и современниками, наверное, относится и то, что ближайшей истории (XX век) уделяется больше внимания, чем всему предыдущему существованию человечества (более половины всех имен относятся к XX в.).
В-третьих, постоянной чертой является и сравнительно ббльшая наполненность античного пантеона по сравнению со средневековым. Средневековье в памяти россиян конца XX в. намечено столь редким пунктиром, что впору говорить о том, что для них это по-прежнему "темные века". (В связи с последним обстоятельством встает вопрос: свойство ли это массового сознания - отставать от науки на века или дело в том, что
А Г. Левинсон. Массовые представления об "исторических личностях" 255
в определенный момент советская школа восприняла традицию преподавания истории, идущую от российской классической гимназии, и тем самым была продолжена классицистическая и в ее рамках чуть ли не ренессансная картина мировой истории?)
Итак, структура представлений о "населенности" времен у жителей СССР (среди которых россияне, конечно, были большинством) и жителей России - одинакова. За пятилетие изменилась наполненность памяти о нынешнем и двух последних веках, но макроструктура представлений об истории неизменна.
География истории
Немало приходилось слышать за эти годы о евразийстве россиян, однако по данным опроса 1994 г. менее 5% имен принадлежат, как отмечалось, древним цивилизациям Азии. Новейшая история Востока, включая Советскую Азию, представлена еще меньше. Таким образом, почти все нероссийские, иностранные имена представляют "Запад". Последний, однако, начинается лишь за Одером. Восточная Европа, европейские республики бывшего СССР, кроме России, т. е. отложившиеся части империи, полностью исключены россиянами из значимого для них мира (помимо Шопена, из этой области нет ни одного имени).
Запад распадается на Европу и Америку. При этом Западная Европа предстает в основном как музей. Мировая культура, собственно, и представлена европейской традицией от античности и до XIX в. (четверть всего списка).
Западная Европа - это культура, а не власть. Напротив, Америка это власть. Из всех стран Западной Европы в список "прошли" лишь семь значимых для россиян правителей (Черчилль, Тэтчер, Елизавета, Наполеон, Де Голль, Гитлер и Коль). А только из США - почти столько же (Буш, Вашингтон, Кеннеди, Клинтон, Линкольн, Рейган). При этом из прочих американцев россияне вспомнили всего четверых - Форда и Хэмингуэя, Майкла Джексона и Пресли). Заметим, что собственных правителей за соответствующий период россияне припомнили столько же, сколько из Нового Света (с учетом Пиночета и Кастро). Выходит, Америка - политический двойник России, а потому и супостат.
Живые и мертвые
Одна седьмая списка - люди, которых уже нет, но которых могли видеть живыми самые старшие из наших респондентов. Одна восьмая обсуждаемого набора - имена людей, которые были живы на момент опроса. При этом мир живых героев более всего отличается от мира усопших отсутствием особо популярных фигур. Соотечественников среди живых вдвое больше, чем иностранцев. (Из последних ни один не получил более 4% "голосов", это в основном политические лидеры, здесь же и единственный кумир поп-культуры Майкл Джексон).
256 Картна мира в обыденном сознании
Из современников-соотечественников шире всего представлены политики: Гайдар, Жириновский, Попов, Руцкой, Святослав Федоров, Явлинский (каждого из них предложил один процент опрошенных или менее того); от "культуры" - Плисецкая, Пугачева, Ростропович (1% и менее). Предложены имена Терешковой и Калашникова (вместе -1%). Наиболее выдающимися соотечественниками-современниками оказались трое: Горбачев (7%), Солженицын (6%), Ельцин (4%).
Наиболее популярные имена
Чтобы дать представление о всей совокупности имен в целом, отберем те, что наиболее часто назывались в ходе опроса 1994 г. В табл. 2 приводятся 23 самых популярных имени, каждое из которых назвали не менее чем 5% опрошенных. Указана частота упоминаний в процентах от числа всех опрошенных. Для удобства упорядочения сохранены дробные значения процентов. Однако при данных объемах массива точность вычислений составляет не более 1,5 %. (В этом смысле "популярность" Ломоносова и Наполеона следует считать практически одинаковой).
Таблица 2
Названы самыми выдающимися людьми всех времен и народов (Выборка: взрослое население РФ, 2 957 чел., 1994 г.):
% % %
1. Петр 1 40,6 9. Сахаров 12,6 16. Гитлер 6,7
2. Ленин 33,6 Ю.Кутузов 11,4 17. Брежнев 6,1
3.Пушкин 22,8 II. Екатерина II 10,3 18. Солженицын 5,8
4. Сталин 20,3 12. Лев Толстой 7,9 19. Менделеев 5,6
5. Суворов 17,6 13. Гагарин 7,7 20. Столыпин 5,5
6. Жуков 14,1 14. Горбачев 7,2 21. Николай II 5,2
7. Наполеон 13,7 15. Александр 22. Лермонтов 5,2
8. Ломоносов 13,4 Македонский 7,2 23. Хрущев 5,1
Чтобы пользоваться этими данными как свидетельством об устойчивых воззрениях и ценностных ориентациях россиян, необходимо знать, насколько случайным или неслучайным является этот набор имен, а также порядок, в котором расположены эти имена. Ведь разные люди давали разные ответы, да и группы людей отличаются друг от друга. Так, среди респондентов в возрасте 25-29 лет Петра 1 зачислили в выдающиеся 50%, а в возрасте 40-49 лет - 40% из числа опрошенных.
Действительно, измеренная таким образом популярность исторического персонажа варьирует от группы к группе, и не всегда удается объяснить эти "вариации". Однако данные опроса показывают, что структура представлений является более устойчивой, чем отдельные ее компоненты. Вот соотношение значимости таких символов, как Петр 1, Ленин и Пушкин, - ответы респондентов, опрашивавшихся совершенно независимо друг от друга в разных регионах России (в процентах от числа опрошенных в регионе):
АГ.Левинсон. Массовые представления об "исторических личностях" 257
Петр 1 Ленин Пушкин
Север 43 38 21 Юг 42 37 22 Урал 33 25 21 Сибирь 43 37 24
Сходную картину дает разделение по половому признаку:
мужчины 42 35 21 женщины 39 33 24
Более того, подобные соотношения сохраняются во времени. Как мы увидим позже, доля людей, называвших Ленина наиболее выдающимся человеком всех времен, за пять лет весьма сократилась. Но соотношение возрастных групп среди таких людей осталось неизменным:
возраст до 24 лет 25-45 лет ст. 40 лет год
1989 7 32 51 1994 14 32 54
Можно привести еще множество доказательств подобной устойчивости ответов. Напрашивается вывод, что перед нами феномен, сходный с тем, что Дюркгейм называл "коллективными представлениями" ^
Интеграция и дифференциация
Упорядочение названных в опросе имен-символов по частоте их появления (см. табл. 2 и 3) обнаруживает, что три-пять персонажей упоминаются очень часто, подавляющее же большинство из более чем полутора сотен имен встречается в малом числе ответов. Попробуем объяснить эту неравномерность. Напомним, что к людям обращались с просьбой назвать десять имен. Одни имена чаще всего называли первыми, другие, обычно приходили на память позже.
Диаграмма 2
Порядок упоминания четырех "самых выдающихся людей всех времен и народов" Выборка: взрослое население РФ, 2 957 чел., 1994 г. По горизонтали - порядок упоминания, места с 1 по 10; по вертикали - число назвавших имя
Петр 1 Ленин Пушкин Сталин
258 Картина мира в обыденном сознании
Диаграмма показывает, как часто имена Петра 1, Ленина, Сталина и Пушкина встречаются в анкете на первом месте, на втором и т, д. Видно, что Ленин и Петр 1 - возглавляют не только совокупный список, (см. табл. 1), но и индивидуально составлявшиеся наборы имен. Иначе говоря, большое число опрошенных начинают список наиболее выдающихся людей с первого российского императора, несколько меньшее - с вождя пролетариев, еще меньшее - с имени поэта. Для этих трех самых популярных персонажей наиболее частым местом оказывалось главное первое, чего нельзя сказать об имени "отца народов", - его припоминают потом, когда уже названы "главные".
Обратим внимание на правильный характер снижения частот упоминания имени Петра 1 на местах с 1 по 10. Порядок, в котором респонденты называли великие имена, указывает не только на относительную активизированность имени в памяти (что можно трактовать как важность, значительность), но и на его функциональное положение. С помощью первого-второго имени человек, отнюдь того не сознавая, обозначал свою принадлежность к предельно широкому социальному целому. Далее с помощью имен на третьем-четвертом и последующих местах он все более детально указывал свой "социальный адрес". Таким образом, высокая частота упоминаний одних имен и низкая частота упоминаний других объясняется тем, что первые относятся к символам интегрирующим, а вторые - к тем, которые различают, дифференцируют группы в обществе.
Значительное число респондентов ограничивалось одним именем,- одним из немногих, но наиболее популярных. (За счет этих одиночных упоминаний первые имена так сильно отрываются по частотам от других.) Это значит, что очень многие люди указали лишь на факт своей принадлежности к социальному целому как они его себе представляют, но не раскрыли далее своей субкультурной, групповой принадлежности. Так поступают люди, которые оказались наиболее законченным продуктом советского тоталитарного строя; это он воспитывал в людях чувство принадлежности к предельно широкой социальной общности - Советскому государству и всячески подавлял чувство принадлежности к общностям менее высоких порядков.
Иными словами, отсутствие второго, третьего, четвертого имени для нас есть свидетельтво не только плохой или бедной памяти респондента, убогости его символического языка, его пассивности и проч., но также успехов тоталитарной системы в идеологической интеграции при блокировании дифференциации. По-другому еще можно сказать, что главенство одного-двух первых имен без последующих - одно из свидетельств отсутствия гражданского общества и наличия больших препятствий для его формирования.
А Г. Левинсон. Массовые представления об "историчеАих личностях" 259
ПЕРЕМЕНЫ
Итак, зная об устойчивости и структурированности набора имен, выявленного при опросе, мы можем оценить случаи, когда отдельные соотношения их меняются, что может служить индикатором крупных социально-политических трансформаций. Сравнение результатов 1989 и 1994 г. выявило ряд резких изменений в том, кого и с какой интенсивностью прочили в число выдающихся.
Ленин и Петр 1
В 1989 году в список наиболее выдающихся людей всех времен и народов Ленина внесли 75% респондентов. Через 5 лет Ленина вспомнили 34% (т. е. вдвое меньше). Маркса в 1989 г. считали великим 37%, в 1994 г. - 4% (в 9 раз меньше), Энгельса - соответственно 16% и 2% (в 8 раз меньше).
Частота упоминаний определенных имен оказалась способна отразить ситуацию кризиса известной идеологической системы. Однако с помощью этих средств можно отследить и более сложные перемены. Например, анализ изменений состава тех, кто выдвигал Ленина в "великие люди" за период с 1989 по 1994 г. показал, что Ленин не просто "лишился былой популярности", - он перестал быть символом власти. Тем, кто любит повторять, что нами по-прежнему правит старая номенклатура, полезно знать, что по крайней мере символический мир этой номенклатуры пересмотрен. Среди всех профессиональных групп населения именно руководящие работники продемонстрировали наиболее резкий отказ от Ленина-символа и теперь в наименьшей степени склонны вносить его имя в состав "великих". Они теперь вписывают императора Петра Великого и императрицу Екатерину Великую.
Далее, изменилась роль образа Ленина в рамках всей системы образов-символов. Фигура Ленина, как показало исследование 1989 г., играла роль интегрирующего элемента в символической системе позднесоветского общества. Если выделить наиболее тесные связи между различными именами-символами в ответах россиян, перед нами предстанут такие конструкции (жирными линиями обозначены сильные связи, тонкими - слабые):
1989 Ленин Петр 1994
А Ленин ^^- -~^^ ^^ ^^ Петр ^ ^
Сталин
260 Картма пира в обыденном сознании______ ____ _______
Схемы показывают: в 1989 г. Ленин как символ объединял три начала: ортодоксально-марксистское космополитическое, имперское и культурное, вносившиеся в ту действительность тремя социальными силами. Первые две - политические, это остатки идейных коммунистов и набиравшие силу ренегаты коммунистической идеи, ставшие державниками. Третья сила - старавшиеся остаться вне политики представители интеллигенции.
Повторим, все они могли сойтись на признании авторитета Ленина, предлагая свои трактовки этому символу. Ленин в конце 80-х годов продолжал к тому же играть роль наднационального советского символа. Его значимость была оособенно высокой для тех русских, кто считал себя "советскими людьми".
Через пять лет на месте Маркса оказался Сталин с его идеалом социалистической империи. Ленин как символ позволил объединить привязанность к Сталину и к царю Петру. В свою очередь Петр сделался главным и объединяет политическое видение истории (через царей и вождей) и культурное (через Пушкина).
Не вызывает удивления, что самый высокий пиетет по отношению к Ленину сохраняет самая старшая часть россиян. Тем не менее и среди тех, кому было под 60 лет в 1989 г. и стало более 60-ти в 1994 г., доля почитателей Ленина упала с 75 до 41%. Освобождение массового сознания от идеологического контроля, как видим, привело к тому, что в своем "естественном" состоянии это сознание, во-первых, стало менее жестко интегрированным вокруг одного символа, во-вторых, рассталось с марксизмом - наследием раннесоветских времен, в-третьих, еще сильнее потянулось к символам империи и авторитарного управления ею. (Доля почитателей царя Петра изменилась мало, оставшись равной примерно 40%, а доля зачисляющих Сталина в "самые выдающиеся" выросла с 12% в 1989 году до 20%, т. е. почти в два раза.)
Падение Ленина с Марксом и возвышение Сталина в глазах российского общества- не изолированные явления. Вот что произошло вне собственно политической сферы, в той области, которая относилась к ведомству "науки и культуры" и образовывала соответствующее измерение советского строя. Вместе с Лениным в той или иной мере потеряли популярность многие персонажи из школьных учебников литературы, физики и химии советской классической поры: Пушкин, Толстой, Горький, Ломоносов, Менделеев, Павлов, Циолковский, Королев, Гагарин, Ньютон, Дарвин, Эйнштейн. А вот какие имена - кроме уже названного Сталина - стали активнее вспоминаться или сохранились "в памяти народной": Петр 1, Екатерина II, Николай II, Александр Невский, Суворов, Кутузов, Жуков, Гитлер, Наполеон, Александр Македонский. Этот список также явно восходит к школьному учебнику. Но на этот раз - к учебнику истории, что обращает на себя внимание. История России в этом учебнике прочтена как история империи, а вообще в истории интерес пред
А.Г.Левинсон. Массовые представления об мсторичеЛих личностях" 261
ставляют, оказывается, действия государей, диктаторов и военачальников. Словом, история выглядит как отправление власти.
На убыль пошли мирные идеалы, ценности культуры, науки и искусства (в их школьном прочтении, т. е. исключительно как сим-волы, знаки ценного). Одновременно стала расти популярность начал самодержавия, государственного насилия, военной славы. Можно было бы так резюмировать это движение: "женские" ценности в нашей актуальной и массовой культуре, оставленной без присмотра КПСС, стали умаляться, а "мужские" возвышаться. Однако следует иметь в виду, что в конце 80-начале 90-х годов в социокультурной сфере шли сложные процессы, затрагивающие половозрастные образцы и нормы поведения. В нашем материале это отражается, например, таким образом. Интерес к Дзержинскому вместе с молодыми мужчинами, видевшими в нем, вероятно, символ "органов", постепенно стали делить и женщины среднего возраста, для которых он мог выступить образцом кристальной чистоты и рыцарственности, наконец, некоррумпированности тех же "органов".
Сложный путь прошел и образ Гитлера (подробнее см. ниже). В конце 80-х годов интерес к нему был характерен почти исключительно для мужчин, а ближе к середине 90-х стал более свойствен женщинам.
Символы одного поколения
Смена мнений и идеалов, отражаемая данными о всех жителях страны, частично зависит от так называемого демографического движения населения. За пять лет в изучаемом контингенте (взрослое население страны) не стало нескольких миллионов и появилось несколько новых. Интересно попробовать элиминировать действие этого фактора и проверить сделанные ранее наблюдения на материале ответов одного и того же поколения.
Мы не опрашивали тех же самых респондентов, но у нас есть возможность сравнить ответы (1989 и 1994 гг.) людей одного поколения (родившихся в 1965-1969 гг). Разницу в ответах мы должны будем отнести и на счет повзросления отвечавших и на счет перемен в микроисторических обстоятельствах. Отметим, что это- поколение, чьи родители принадлежат (демографически) к "шестидесятникам".
Таблица 3
Названы самыми выдающимися людьми всех времен и народов респондентами, родившимися в 1965-1969 г. в опросах 1989 и 1994 г. (в % от числа опрошенных в этой возрастной группе; округлено) Курсивом отмечены имена, упоминавшиеся этим поколением чаще всех прочих поколений в соответствующем году (см. на обороте)
Картина мира в обыденном сознании
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
1989 %
Ленин 75 Петр 46 Маркс 35 Пушкин 26 Толстой 18 Горбачев 18 Ломоносов 17 Энгельс 17 Гагарин 17 Менделеев 17 Суворов 15 Сталин 14 Жуков 14 Циолковский 13 Дарвин 11 Наполеон 11 Эйнштейн 10 Лермонтов 9 Александр Македонский 8 Кутузов 7 Павлов 7 Ньютон Чайковский Королев Дзержинский Гитлер Горький
1994
Петр] Пушкин Ленин Суворов Наполеон Сталин Ломоносов Екатерина II Кутузов Гагарин Гитлер
Александр Македонский Сахаров Жуков Горбачев Менделеев Толстой Солженицын Александр Невский Брежнев Лермонтов Николай 11 Юлий Цезарь Черчилль Чайковский Вашингтон Кеннеди Эйнштейн Шекспир Иван Грозный Иисус Христос Циолковский
'А
50 30 29 26 24 22 18 16 15 14 II II II 10 9 9 9 8 8
Дабы не загромождать таблицу, приведем отдельно остающиеся четыре десятка имен, названных в 1994 г. четырьмя и менее из каждых ста респондентов этого поколения:
Андропов, Чкалов, Достоевский, Есенин, Моцарт, Кастро, Столыпин, Линкольн, Колумб - по 4%
Высоцкий, Дали, Леонардо, Ньютон, Ельцин, Бах, Чапаев, Тэтчер, Рузвельт, Пугачева - по 3%
Микельанджело, Чингис-Хан, Аристотель, Жанна д'Арк, Архимед, Бетховен, Дзержинский, Некрасов, Дмитрий Донской, Ковалевская, Королев, Маркс, Маяковский, Чаплин, Шолохов, Хрущев, Рембрандт по 2%.
Пикассо, Пирогов, Пугачев, Распутин, Конфуций - по 1% Рожденное незадолго до, в течение или после 1968 г., это поколение заканчивало школу, когда развернулась перестройка; оно встретило реформы, обещания реформ - в нереформированной армии и нереформирующейся высшей школе. Словом, оно может считаться первым продуктом эпохи перестройки и реформ. Сравнение его ответов с ответами
___A /~ Левинсон. Массовые представления об ,ucmpU4eckux личностях,______263
других поколений показывает, кроме того, что структура символического мира этого поколения является наиболее отчетливо выраженной. При этом с поколением отцов они разделяют меру интереса к Солженицыну (8%) и с младшими братьями - к Христу (5%).
Отметим, что в 1994 г. структура символов стала существенно более дифференцированной. Отсутствие суперфигуры Ленина, так сказать, нормализация отношения к этому символу, сочетается со значительным умножением числа субкультурных символов - фигур, которые значимы для небольших групп или категорий россиян. В этом мы видим дифференциацию интересов, а соответственно и групп по интересам.
Характерно, что в 1989 г. это поколение отличалось от других повышенным вниманием всего лишь к трем фигурам: Толстому, Лермонтову и Александру Македонскому. Из них две - Толстой и Александр Македонский, - как мы предполагаем, суть "возрастные символы", характерные вообще для нашей молодежи в возрасте 20-24 лет, а не только для поколения, рожденного в конце шестидесятых. Специфическим же для этого поколения оказывается следующее.
1. Интерес к российским монархом.
Именно в этом поколении особо отметили Екатерину Великую, Ивана Грозного и Николая II. Большинство же наборов имен, составленных в 1994 г., открывалось именем Петра Великого, но, похоже, этого царя "полагается" славить больше других именно данному возрасту.
Итак, все российские монархи, помянутые жителями постсоветской России в 1994 г., за одним исключением, чаще всего назывались именно этим поколением детей шестидесятников, т. е. тех, чье детство прошло в позднесталинское время. Быть может, имперский импульс идет со времен детства их родителей. Что могут символизировать для них имена этих царей, героев многочисленных издаваемых теперь исторических романов? Мы полагаем, что государи Иван, Петр и Екатерина- примеры достижения величия России посредством авторитарного правления. Николай II, по-видимому, символ России, "которую мы потеряли". (Добавим, что имена двух других императоров: Цезаря и Наполеона также должны быть "записаны" за этим поколением.)
За пределами интереса "детей 68 года" остался единственный в нашей истории царь с репутацией "мягкого реформатора" - Александр II. О нем вспомнили лишь в следующем по старшинству поколении, т. е. те, кто родились при Хрущеве, а ходили в .школу при Брежневе.
Еще один ставший популярным символ реформ - Столыпинвызвал наибольший интерес не у потомков шестидесятников, а у людей так называемого военного поколения, у тех, кто в школе узнал про "Столыпина-вешателя", от старших узнал про "Столыпин" - он же вагонзак, а в зрелые годы услышал, что ему нужны не великие потрясения, в Великая Россия. Это поколение с равной частотой вспоминало вовсе не склонного к реформам^ но не любившего, потрясений Брежнева.
264___________________КарпаЬ пира в обыденном сознании______________________
2. Интерес к воителям. Жуков
Если имя Суворова как символ, по-видимому, принадлежит данному возрасту, то честь чаще всех помянуть Кутузова, Александра Невского, Чапаева принадлежит этому поколению, в чем проявилась его связь с поколениями более старшими, припоминающими Рокоссовского, Ворошилова, а главное - Жукова.
Жуков, по данным наших опросов, был и остается фаворитом старших россиян. Но в 1989 г. его превозносили те, кто мог еще воевать под его знаменами. В 1994 г. его имя превратилось в исключительно исторический символ, выдвигаемый теми, кто был ребенком, когда маршал был удален от дел. Популярность символа теперь наверное связана не с личными воспомиинаниями.
Набор имен, полученных в результате опроса, вызывает несколько ассоциаций, например, с наименованиями улиц, станций метрополитена в российских городах и т. п. Важно подчеркнуть, что аналогия распространяется на названия, назначенные специальным решением государственных ("общественных") органов (фольклорные топонимы, имена, возникающие без умысла и усилий специальных институций не годятся для аналогии). Это интересно в свете того обстоятельства, что набор, полученный в ходе нашего опроса, является как раз естественным во введенном смысле. Значит мы имеем дело с воспринятыми действиями вышеупомянутых институций, с результатами их деятельности.
Другое подобие нашему набору имен просматривается в наборе монументов - памятников различным историческим деятелям. Знаменитый "ленинский план монументальной пропаганды", как показывает наше исследование, можно считать выполненным. Из имен, представлявших его, в наш набор не попали лишь немногие. Но вполне реализовалась сама идея пропаганды идеологии через мемориализацию персон, превращение их в публичные символы и придание им за счет этого способности принудительно влиять на сознание в заданном направлении. Собственно говоря, в этом декрете была лишь рационализирована широкая практика постановки памятников, в частности- от имени центральной власти. Уже приходилось отмечать, что памятник (монумент) всегда отражает, точнее - закрепляет и пластически выражает результат достигнутого соотношения сил и интересов в обществе ^ Соотношение может быть достигнуто путем образования спонтанного единства, мирного компромисса, силового преобладания одной из сторон и т. д.
Имя Жукова было предметом долгих прений в нашем обществе. Это имя как символ кочевало в самых различных, но более или менее оппозиционно настроенных кругах (от антисталинистов до сталинистов, от читателей К. Симонова до поклонников И. Бродского). Выход имени маршала Жукова на ведущие места в списке 1994 г., как мы говорили, обусловлен его особой (вдвое более высокой, чем среди молодых) популярностью у старшего поколения, почитающего маршала как олицетворение державной мощи, с которой они себя хотели бы отождествлять, и как
A /~ Левинсон. Массовые представления об "исторических личностях" 265
жертву государственной же несправедливости, каковыми ойи считают и себя. Оппозиционные нынешнему правительству силы в свою очередь постарались присвоить это имя и закрепить связь этого символа с коммунистическими и шовинистическими коннотациями. Но со стороны центральной власти был сделан ход по очередному перехвату этого имени, по превращению его в общегосударственный символ.
В следующим за нашим опросом 1995 г. началось государственное "закрепление" связанной с этим символом сложной популярности. Напомним, что при всем том назвать имя Жукова среди выдающихся людей всех времен и народов пожилым свойственно в два раза чаще, чем молодым, а малообразованным - в 1,7 раза чаще, чем людям высокообразованным. Водружение в 1995 г. памятника Жукову в символически значимом месте в центре столицы государства, введение ордена Жукова для высших офицеров означало придание государственного измерения и веса названному преобладанию.
3. Гитлер и Стопин
В отличие от памятника как фигуры, стоящей в публичном месте, фигура, стоящая в нашем списке и являющаяся единицей общественной памяти, отражает механическое, измеренное компьютером соотношение интересов и идеалов в обществе. В этом смысле может оказаться "победителем" символ, который на конкурсе памятников не может победить в современной политической ситуации.
Таково положение с именами Сталина и Гитлера. Союзники по пакту и враги в великой войне, эти два персонажа часто поминаются рядом. В частности, судя по данным наших исследований, их популярность резко выросла за последние пять лет.
Сталин как символ предстает в 1994 г. прежде всего в ответах самых старших жителей страны. Как и в случае с именем Гитлера, отмечается рост "женской доли". Сталин отличается от Гитлера тем, что люди с высшим образованием гораздо реже называют Сталина "выдающимся". Очевидно, оскомина от "своего" государственно поддерживаемого культа сильнее, чем от "чужого".
При сравнении ответов поколения 1965-1969 гг. рождения имя Гитлера поднялось на целых 15 пунктов - с 26 места на 11: сперва его поминали 3% - чаще, чем Горького, но реже, чем Королева; через пять лет в этом же поколении о нем заговорили 11%, т.е. чаще, чем о Толстом, но реже, чем о Гагарине.
Для одних эти имена - Гитлера и Сталина - синонимы, для других они антонимичны. Так, среди людей, позитивно оценивающих роль Гитлера в мировой истории (а таких 2%), резко повысилась позитивная оценка Сталина. Но обратной зависимости нет. "Старые" сталинисты а такие составляют большинство среди сторонников Сталина - относятся к Гитлеру резко отрицательно, для них это враг, воплощение зла. Но есть люди, утверждающие, что они поддерживают идею "процветания
266 Картина пира в обыденном сознании
России". Они много чаще среднего зачисляют и Сталина и Гитлера в выдающиеся люди всех времен. Есть группы, чьи политические ориентации выражает привязанность к блоку "ЯБЛо^о" и сочетание сниженного почтения к Сталину с повышенным вниманием к Гитлеру (и Жукову!).
Вообще готовность вписать имя Гитлера в число выдающихся людей всех времен и народов можно считать результатом сложной реакции. Существенно, что чаще всего - в 1994 г. чаще, чем за пять лет до этого, - это имя называют среди выдающихся именно молодые респонденты. Стоит припомнить, что в 1989 г. имя Гитлера вышло на пятое место в ответах литовцев и на восьмое - в ответах молдаван. (В Литве накануне восстановления независимости его распространение могло иметь определенные антисоветские "освободительные" обертоны.) Среди респондентов России оно было тогда в третьем десятке. Теперь в ответах самых молодых россиян - на том же пятом месте (а был в такой же возрастной группе россиян на 24 месте - прыжок на два десятка пунктов!).
Возможное объяснение этого феномена - реакция на долговременное табу. Нам кажется, что массовый характер этому снятию табу придает его стремительное продвижение от групп, задающих молодежную моду, к группам, ее подхватывающим. В 1989 г. среди назвавших это имя россиян мужчины, как упоминалось, преобладали над женщинами в пропорции 2:1. К 1994 г. ситуация резко поменялась. Среди назвавших Гитлера женщины составляют 55%. При этом чаще всего в малых городах. В этой группе выросла доля среднеобразованных, доля высокообразованных упала. Вместе с тем произошло омоложение состава: базой продолжает оставаться возрастная группа 25-40 лет, но доля более младших членов поднялась с 14 до 30%.
Иными словами, появляется склонность поиграть с ненейтральным именем фюрера. Она распространяется от авангардных слоев в более массовые, на социальную периферию. В данном случае, как кажется, это еще не означает само по себе распространение ценностей националсоциализма и фашизма (что также происходит, но, насколько можно судить по нашим опросам, в незначительных масштабах). В прямых ответах на вопрос о роли Гитлера в мировой истории 82% опрошенных называют ее отрицательной и лишь 2% - положительной. Но, повидимому, имеет место утрата иммунитета против фашистской символики. Отсутствие этого иммунитета может в какой-то степени облегчить распространение самих идей, ценностей и принципов нацизма, фашизма, хотя вряд ли будет в числе его значимых факторов, В этом смысле популяризация элементов идеологии, а главное - практики, которая на деле является национал-социалистической, хотя и носит иные названия, представляется гораздо более опасной угрозой для общества.
А.Г.Левинсон. Массовые представления об "исторических личностях" 267
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Освобождение массового сознания от идеологического контроля привело к тому, что в своем "естественном" (незнакомом трем последним поколениям) состоянии оно стало, во-первых, гораздо менее интегрированным вокруг одного символа; во-вторых, оно рассталось с марксизмом - наследием раннесоветских времен; в-третьих, в нем с упадком государства еще сильнее проявилась тяга к символам империи и авторитарного управления ею. Можно отметить значительную устойчивость ценностно-символических конструкций массового сознания, а также подвижность массового сознания в том, что касается его ориентаций.
Изучение подобных феноменов с использованием данной методики, надо полагать, сможет принести интересные результаты будущим историкам и социологам.
' Советский простой человек: Опыт социального портрета на рубеже 90-х годов / А.А. Голов, А.И. Гражданкин, Л.Д. Гудков, Б.В. Дубин, НА. Зоркая, ЮА. Левада (руководитель), А.Г. Левинсон, Л.А. Седов. М., 1993 (Раздел "Nomen est omen"); Левинсон А.Г. Значимые имена // Экономические и социальные перемены. Мониторинг общественного мнения. Информационный бюллетень. 1995. № 2. С. 26-29. В названных работах излагаются результаты двух опросов в рамках исследования "Советский человек". Опросы проводились в режиме личных интервью по месту проживания респондентов. ^ Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии. М., 1991. С. 509 ^ Левинсон А.Г, Память, памятник, мемориал // Декоративное искусство СССР. 1989. № II.
ОБРАЗ "ДРУГОГО" В КУЛЬТУРЕ
О. Ю. Бессмертная
РУССКАЯ КУЛЬТУРА В СВЕТЕ МУСУЛЬМАНСТВА: МУСУЛЬМАНСКИЙ ЖУРНАЛ НА РУССКОМ ЯЗЫКЕ, 1910-1911*
"Наше отечество - не Бухара, а Россия, где есть справедливо карающие законы для каждого преступниках).
(Ады Атласов)
Это - цитата из журнала под названием "Мусульманин" (1911. №8. С. 38), издававшегося в 1908-1911 гг. ' на русском языке "группой интеллигентных черкесов" ^ с участием и мусульман иных этносов России. Редакция же, стремясь, вероятно, к большей цензурной свободе, располагалась в предместье Парижа^ и это, как мы увидим, само по себе символично, хотя о каком-либо особом воздействии такого ее временного местопребывания на умы издателей вряд ли стоит говорить. Фраза взята из филиппики в адрес религиозного авторитета - некоего ишана, выступавшего против новых методов образования в мусульманских школах. Указание на интеллигентность издателей в библиографическом обзоре не случайно: оно не только отмечает их образовательный "ценз" \, но и обнаруживает в журнале характерную проблематику, по всей России воспринимавшуюся как интеллигентская, т. е. прежде всего просветительская^
Адресуясь ко всем мусульманам России и видя в этом свое новаторство и высокую миссию , журнал, однако, не был уникален по своим идейным позициям и в собственно мусульманской прессе России того времени, оживившейся, как и вся российская журналистика, после революции 1905 г. В нем собрались люди, мыслившие в русле весьма широкого среди образованных российских мусульман и достаточно разнородного политически реформаторского просветительского направления, представители которого называли себя "джадиди" (новый), в противопоставление кодами (старый, древний). Термин как раз и связан с идеей реформы мусульманского образования, предполагавшей обучение школьников общеобразовательным "светским" дисциплинам (среди которых был и национальный язык) и создание "новометодных" школ-мектебе (основанных на "звуковом" методе обучения, более близком современным евро
Статья представляет собой расширенный -текст доклада, прочитанного на Вторых Лотмановских чтениях 27 дек. 1994 г.
О. Ю. Бессмертная. РусхЛая Культура в свете мусульманства269
пейским формам преподавания, чем традиционный)^. Понятно, что идея школьной реформы была проявлением более глубоких потребностей джадидов, составивших одно из многих течений в той волне модернизаторских устремлений ', которая - в ответ на необыкновенно близкую (хотя и не всегда добровольную) встречу с европейской цивилизацией - охватила к рубежу веков чуть ли не весь восточный, да и не только восточный, мир ^
Дополню начальное представление облика журнала первыми строками его программы (она публиковалась на второй странице обложки номеров 1911 г.):
"Двухнедельный народно-популярный, научно-литературный и общественный журнал. Посвящен интересам культурного развития мусульман России и кавказских горцев. Стремится объединить единоверцев на почве прогресса, любви и труда и приобщить к цивилизованным народам".
Явная установка на усвоение европейской, и русской в частности, культуры провоцирует исследователя рассмотреть журнал в одном из следующих ракурсов.
Первый, вполне очевидный ракурс - изучение издания с точки зрения собственной культурной традиции его авторов, скажем, мусульманской (или этнической, национальной): как такая традиция проявляет и переосмысляет себя в обращении к этой внешней для нее русско/европейско/христианской (христианской, во всяком случае, генетически) ' культуре; как она, мусульманская традиция, преобразует это внешнее воздействие.
Второй ракурс более спорен для культурного антрополога, исходящего из презумпции особости, самодостаточности и активности всякой культуры, а потому - и из неизбежности ее избирательного отношения ко всякому осваиваемому ею воздействию, неизбежности переплавки этого воздействия ею по-своему (что и предполагает первый ракурс). Это ракурс рассмотрения текстов журнала со стороны русской культуры: что в ней-русской культуре-оказывается "выбранным" мусульманским сознанием, каковы возможные превращения ее собственных форм, какой предстает она со страниц мусульманского издания.
Целесообразность этого подхода определяется, на мой взгляд, несколько неожиданным явлением. Дело в том, что авторы "Мусульманина", какой бы темы они ни касались, оперируют главным образом теми же категориями, на которых базируется речь прессы российского "большинства"", и, более того, эти категории оказываются связаны сходной (при сравнении с речью этого "большинства") логикой. Иными словами, мой первый тезис заключается в том, что как по "вокабуляру", так и по "синтаксису" культурный язык "Мусульманина" в принципе представляет собой один из языков самой русской культуры ^. Вместе с тем, однако, "Мусульманин" как бы доводит до логического конца, до предела, черты этого языка - и потому оказывается для соответствующего пласта рус
270Образ -другого" в Культуре
ской культуры своеобразным увеличительным стеклом. Вот именно как сквозь увеличительное стекло, я и хотела бы взглянуть на русскую культуру сквозь журнал "Мусульманин" ",
Тем самым я последую преимущественно этому второму, небесспорному, подходу. Его выбор не означает, естественно, отказа от названных антропологических презумпций, равно как совпадение характера дискурса "Мусульманина" с языком прессы "большинства" не означает, что здесь не происходило соответствующих процессов культурной переплавки внешнего воздействия. Однако анализ их особенностей останется на периферии этого этюда, цели которого лежат в иной плоскости; впрочем, выбор этот не позволит мне игнорировать первый ракурс при интерпретациях.
Уточню прежде всего, о каком пласте русской культуры я говорю, о каком из ее языков. Это - интеллигентское самосознание, но взятое именно как язык - не в его (самосознания) открытиях, не в состоянии взрыва (если использовать термин поздних лотмановских работ), а с точки зрения строительного материала возможных открытий, в обыденности и массовости этого сознания. И в "Мусульманине" меня интересует тем самым не содержание идей и концепций как таковое, а прежде всего набор ключевых понятий, из которых они складываются, и логика, которой они следуют, сам характер дискурса, присущего журналу ^. Скажу сразу, что язык этот предстает связанным с идеалами народнического просветительства, а в конечном счете народности вообще, в том или ином ее понимании.
Какова же эта логика? Как и следовало ожидать, здесь обнаруживает себя во всей полноте то, что Лотман назвал "бинарной структурой самоописания, подразумевающей деление всего в мире на положительное и отрицательное, на греховное и святое, на национальное и искусственно привнесенное...", черное и белое. Эта структура "характерна для русской культуры на всем ее протяжении" (что, однако, не составляет само по себе русскую специфичность) и, в частности, окрашивает собой "традицию Лермонтова, Гоголя, Достоевского"; одновременно она вообще присуща "второстепенной литературе" ^ и, очевидно, шире - массовому сознанию . Я рассмотрю, как работает эта структура в той сфере представлений, которая оказывается доминантной в самоопределении авторов "Мусульманина": это историческое и пространственное измерение мира. Характер его очевиден уже из приведенных цитат - прогрессистское понимание истории.
Назову составляющие ключевого словаря "Мусульманина". Определяющая координата и главные положительные ценности здесь не что иное, как культура (".благодетельная культура, которая одна только способна дать и счастье, и радость бытия") и практически синонимичные ей цивилизация и прогресс. Они противопоставляются невежеству, отсталости и нищете. Эта оппозиция мыслится как оппозиция света и тьмы: "..мы пойдем к тому яркому солнцу (т. е. к "культуре и прогрес
О. Ю. Бессмертная. Pycckaa Культура в свете мусульманства 2 71
су". -О. Б.), которое давно ожидает нас и которое согреет, как и других, ищущих света, а не тьмы"..
Все народы мира - располагающиеся на этих единых, общих для всех координатах '* - находятся на пути от ((мрака невежества и темноты)) к "конечною) цели - "свету культуры". Этот "путь-дорога" "чист и прям", но многотруден, требует энергии и усилий, а содержание "беспрерывного" труда на пути составляет прежде всего "прогрессивное", "современное" образование, просвещение, - "мирная культурная работа" ("дружно взявшись" за которую, "общество может смело пойти к светлой цели") ^ - и борьба за его осуществление, преодоление "бурь и громов". Разумеется, человечество и классифицировано по длине пройденного народом отрезка пути, а полюс культуры, "передовые народы мира" олицетворяет собой Европа:
"Какой-то из наших доморощенных мудрецов... заявил ... во всеуслышание, что хотя татары и похожи друг на друга как маковые зернышки, оренбургские татары гораздо культурнее всех остальных. Гораздо культурнее даже европейцев ... чуть было не обмолвился этот гололобый буквоед, но спохватился и, сообразив, что врать можно лишь до известных границ, - остановился на последней фразе. Всетаки это было красиво - мы культурнее других, черт возьми, разве это не гордо..." (1911. № 6-7. С. 310. Курсив здесь и далее мой. - О. Б.)
Понятно, что и самое назначение журнала обусловлено задачами движения по этому пути к ясной цели, догоняя тех, кто впереди:
"...как необходим подобный орган ("Мусульманин". - О. Б.) для мусульман, бедных духовной пищею и не имеющих возможность поспевать за культурными народами. Много усилий потребуется нам, чтобы хоть отчасти выйти из мрака невежества и воспринять благодетельную цивилизацию в полном ее объеме" (1910. №2-4. С. 510).
Здесь и начинают особенно отчетливо проявляться основные "напряжения" этого мировидения.
"Мусульманин" отчетливо воспроизводит простую схему, лежащую, наверное, за всей проблематикой отношений России и Запада. Это "лестница", на верхней ступени которой стоит "культурная" Европа ("семья культурных народов мира"), на нижней - "отсталые народы", а на средней - "отсталая" по сравнению с Европой и "передовая" по сравнению с "отсталыми народами" Россия. Напомню, что именно ее, Россию, авторы "Мусульманина" считают своей родиной (они и называют себя "русские мусульмане"):
"Великая и обожаемая родина! Привет тебе из далекого и чуждого края. Ты прекрасна, и все наши мысли направлены к тебе. Несмотря на несовершенство нашей внутренней жизни, но даже и при всей своей отсталости, наша родина краше и лучше всех" (1910. №1. С. 2).
Воспроизводя все ту же логику "лестницы", они, однако, достраивают к ней еще две ступени, сохраняя при том ее симметрию. Централь
272 Обрау ^другого" в Культуре
ную ступень занимают по-прежнему "мы". - но теперь это "русские мусульмане", выше "нас" на ступень, между "нами" и Европой, оказываются русские, а ниже "нас", но выше других "отсталых народов" стоят мусульмане других стран:
"Несомненно, вопрос о пригодности мусульман к культуре интересует наших читателей. В данном случае мы имеем в виду исключительно русских единоверцев, как наиболее передовых среди других народностей, исповедующих ислам" (1910. № 1. С. 6). (Ср.: "Эдак нас перегонят мордвины и черемисы..." - 1911. № 11-13. С. 497.)
"Нам" же следует "дорасти" до русских (фактически - "наших" "старших братьев") и стать "наравне" с ними "достойными гражданами" русского государства:
"Русская государственность только выиграет, если вместо грубых и невежественных мулл будет иметь подданными просвещенных и честных граждан, которые наравне с русскими считают Россию своей дорогой родиной" (1911. № 3. С. 107).
Однако "конечная" и главная цель, синонимичная "восприятию цивилизации", разумеется, - "догнать" Европу (скорее независимо от русских, чем вместе с ними) ^:
"Народы, которые с упорством и молча трудились на своей родине, всегда достигали завидного благосостояния и, конечно, опередили мусульман во всех отношениях!... И десятки лет должны пройти в беспрерывном труде, чтобы нам удалось хоть отчасти догнать своих соседей" ^(191 1. №1. С. 4).
Впрочем, представление о многотрудности задачи сочетается с высоким оптимизмом:
"Наряду с отрицательными явлениями в жизни мусульман (России. -О. Б.) за истекший год можно отметить и много радостного, способного вселить надежды, что в ближайшем будущем усилия интеллигентных сил не пропадут даром, и мусульмане, подобно другим, займут подобающее место в семье культурных народов" (Обзор. 1911. №1. С. 8)
Замечу, сколь значима здесь лексика, так сказать, "сравнительного залога" типа "опередить", "догнать" и "перегнать".
Внутри России понятие "русские мусульмане" составляет для авторов журнала некий социум, граница которого определена принадлежностью к мусульманству. Но это не тождественно исповеданию ислама, а существенно шире: мусульмане - это народ среди других народов, и у них есть своя религия ислам, как у европейцев или русских - христианство ^. А расстановка социальных ролей внутри этого "нашего" социума воспроизводит известную просветительскую схему и определяется, опять-таки, отношением к культуре, а соответственно - к Европе и вслед за ней к русским.
______________QK). Бессмертная. Рус" Лая 1"ульту pa в свете мусульманства__________273
Это борьба между "передовой", "малочисленной" и "самоотверженной" интеллигенцией, носительницей культуры ", и "фанатичным", "грубым" и "невежественным" духовенством (сиречь муллами, ишанами, мюридами) - "эксплуататорами лщсс" и "паразитами непросвещенного народа". Борьба эта идет, естественно, за народ (взятый уже в социальном, а не национальном измерении) - "темный", "отсталый" и "доверчивый". Одним своим ликом, "порабощенным", "обманутым" и "невежественным", народ повернут к "врагам", духовенству, - и назад: так появляется, например, "ишанизм, искусно впутавший в свои заманчивые сети темное население, лишенное света и разума..." (1910. № 4. С. 174). Другим ликом, "ищущим света" и "нуждающимся в духовной пище", народ обращен к своим истинным "руководителям", к "нам", интеллигенции, - и вперед. Это "мы" должны "вывести его" из "беспросветной тьмы" и повести "к светлой цели", "энергично работая" и собирая "силу и волю в борьбе с невежеством". Без "нас" народ беспомощен:
"Что может сделать народ без руководителей? Не является ли здесь преступлением оставлять его на произвол судьбы, предоставляя ему самому разбираться в массе новых, всегда непонятных ему вопросов?" (1910. №1. С. 9).
Есть еще "наш" "внутренний" враг: псевдоинтеллигенция, которую отличает от "нас" "мещанство", "праздность" и - слово, тогда как "мы" - интеллигенция дела.
Итак, бинарная модель, формирующая язык "Мусульманина" и представленная здесь в своем предельном выражении, использующая контраст как основной метод жизнеописания, действует, казалось бы, вполне последовательно не только в сфере означающих, но и в плане содержания. Однако так - до тех пор, пока автор смотрит на мир и на себя изнутри собственного социума. При смене точки зрения - при взгляде, направленном от Европы к "нам" (когда описывают не "нас" по отношению к Европе, а Европу по отношению к "нам"), - обнаруживается столь же последовательная бинарность, но - с противоположными оценками:
"Недаром народы Востока одним общим именем "гяуров" обозначают всех европейцев без различия мастей: во всех этих пришельцах с Запада покоренные народности видят безжалостных поработителей, высасывающих все экономические соки занятых ими стран, под лицемерным предлогом приобщения их к высшей западной культуре" (1911. № 6-7. С. 288).
Более того, "Мусульманин" оказывается во власти парадокса, достаточно известного: отвергает "культурность" той самой культуры, которая, собственно, и рассматривалась как культура par excellence и которая, собственно, и породила сами ценности и понятия культурного развития. Идейно он фактически разделил известную позицию, исходившую из концепции нравственного вырождения Европы ^, но, кажется, вновь оголил костяк построения, сведя его с концептуального пьедестала на уровень само собою разумеющейся исходной посылки.
274 Образ ^gpугoro^ в Аультуре
По сравнению с домашней ситуацией, которую я описала сначала, здесь действует принцип Юпитера и быка: что хорошо делать "нам" тут - плохо делать "им" там и, например, характерное для народа здесь непонимание, на чьей стороне правда, которое "нам" следовало превозмогать, для народа там оказывается аргументом лживым:
"...ослепленные европейской культурой, наши политиканствующие единоверцы сами лезут в огонь и чуть ли не предлагают себя самих в жертву. Как хотите, приятно погибнуть во имя какой-то культурной идеи. Народ не понимает, что хотят сделать европейцы, и поэтому спрашивать его нет надобности. И мы видим, как бьются наши единоверцы, тщетно стараясь сбросить с себя скорпионов и других гадов, которые под видом смиренных друзей несут им гибель и рабство" (1911. № 21-22. С. 882).
Аналогично, то, в чем видят мнимую угрозу здесь, там - реальная угроза: так, "насколько фанатичен народ", у "нас" показывает страх его представителей, что "придут русские, построют часовню, обрусят их и т. п..." (1911. №4. С. 175). Зато применительно к европейцам подобное намерение мыслится вполне реальным и становится предметом злой иронии с обратным вектором: говорят, что, чтобы научить феллаха "идее взаимопомощи", "вовсе не надо ждать, когда темный египетский крестьянин объевропеится" (1911. №24. С. 1011).
Описываемое "дикарство" простого народа (служившее здесь причиной его фанатизма и обманутости муллами), там в духе концепции "естественного человека" свидетельствует о его высоких нравственных и душевных качествах, противоположных европейским (в цитируемом случае им тождественны христианские "):
"Сколько величия в этих немногих словах , и не позавидовал ли бы им любой христианин? Пусть история доказывает, что арабы родственны евреям ", пусть говорит, что ей заблагорассудится. Но несомненно одно: марокканцы - это благороднейший и великодушнейший народ среди всех других исповедующих Ислам" (1911. №2. С. 61).
Именно такой обращенной логике оказывается подчиненной, вписанной внутрь ее переворачивающей рамы, прямая логика критики европейцев, предполагающая, что они плохи таким же образом, как "наши" плохие, и использующая для их характеристики набор универсальных недостатков (набор, универсальность которого могла бы как раз создать противоположное описываемому впечатление последовательности этой критики). Можно видеть, как подспудное утверждение принципа "Юпитера и быка": "они неправы в том, в чем правы мы", - формирует этот набор:
"Положение европейцев в Марокко, главным образом в Феце, напоминает картину дерущихся собак из-за лакомой кости. Французы, немцы и испанцы наперерыв стараются втиснуть свои законы, глубоко уверенные, что от них марокканцам станет легче, что они будут в восторге походить на просвещенных людей. Французы, как народ в сущности пустоватый, горячатся и тем самым выдают себя
О. Ю. Бессмертная. Pyccka" kyAblypa в свете мусульманства 275
головой, испанцы с враждебной наклонностью к преступлениям против личности преимущественно из-за угла действуют всеми имеющимися средствами, не брезгуя даже предательством, одни хитрые немцы выбрали верный путь и, в душе презирая азиатов, ловко выдают себя за их друзей. Когда живешь на положении дикаря ^, удивительно как удобно наблюдать европейскую подлость" (1911. № 3. С. 110) ".
Причем такая "прямая" логика часто представляет европейцев как вынесенный за пределы "нашего" мира источник "наших" несчастий: демонстрируется, что они несут с собою в единоверные страны те же беды, от которых страдают "наши" люди. Такой частой бедой является, например, пьянство:
"Культура - вещь хорошая, но сохрани Аллах марокканцев от той культуры, которую несут им немцы, испанцы и французы. В пустыню еще не проникла эта хваленая культура в виде абсента и других подобных ему напитков, но в оседлых местах марроканцы уже смакуют прелесть спирта, и общее пьянство - вопрос лишь короткого времени. О том, как насаждают европейцы свою культуру, - в другой раз" (1911. №2. С. 61).
Ср. о себе:
"Нет ничего удивительного, если мы, мусульмане Оренбурга, до сих пор восприняли лишь ресторанную культуру и в этом отношении с успехом конкурируем с русскими" (191 1. №1 1-13. С. 498) ^
Риторически зеркальность ситуации нередко создается, как это видно в цитатах, ироническим переворачиванием прямого значения слова, например, "хваленая культура", "просвещенная Европа", "культурнейшие бритты" или просто "культура" в кавычках или курсивом, а концептуально Европа из идеала превращается в антиидеал, в культуру наоборот: например, вводится понятие "оборотная сторона культуры":
"Культура их, несомненно, прививается, но к сожалению, с обратной стороны" (Там же. С. 489).
Одновременно происходит перемена позиций: ситуационно "мы" по отношению к европейцам выступаем как духовенство по отношению к "нам". Разумеется, вербальный план подчинен при этом "прямой" логике: европейцев, как мы видели, поносят в тех же терминах, что "наших" врагов у "нас" (соотношение европейцев с культурой описывается по принципу, применяемому в характеристиках псевдоинтеллигенции, принципу "псевдо" : он как раз и служит переворачиванию прямого значения слов "культура", "просвещение" и т.д., о котором сказано выше; в остальном же используется "активный", "эксплуататорский" код, описывающий духовенство). Однако эта смысловая рокировка заметна и в плане выражения, если сопоставить лексику "прямой речи" журнала по адресу европейцев с высказываниями в "наш" адрес, приписываемыми журналом духовенству, - "наши" враги называют "нас" так, как "мы" называем европейцев:
276________________________Образ ^другого" в 1"уль1уре
"Не пройдет и дня, как несчастный мыслитель будет закидан грязью, назван гяуром, отступником, врагом религии, продавцом своего народа, - всем чем угодно. Только бессильная злоба эксплуататоров религии способна на подобные поступки. И, к сожалению, большинство несчастного, обманутого народа еще продолжает верить в их священное призвание" (Там же. С. 474. Перевод из татарской газеты "Вакт")
Таким образом, одни и те же означающие получают в журнале противоположные означаемые (референты).
Что делает возможным такую обратимость позиций? Представляется, что содержательно ее обусловливает совмещение в представлении о культуре по меньшей мере двух кодов - собственно "прогрессистского", так сказать образовательного, технического, профессионального и т.п., с одной стороны, и нравственного - с другой: культура противостоит невежеству и как собственно знание, и как вежество. Так, духовенство "проповедники тьмы и ненависти)) суть враги и просвещения, и чести, и совести (ср., например, противопоставление "просвещенные, честные граждане" - "грубые, невежественные муллы" ), а соответствейно и самих вечных ценностей. (Подчеркну, что это совмещение отнюдь не мусульманская специфика: достаточно упомянуть известную некрасовскую триаду "разумное, доброе, вечное".) Эта двойственность, как выясняется, допускает расщепление; оно и происходит применительно к Европе в ее отрицательном амплуа, которое актуализирует собственно нравственное измерение культуры. Это расщепление и предстает весьма выпукло как две "стороны" культуры, обосновывая собой подспудно действующий принцип "Юпитера и быка":
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги