Одлян, или Воздух свободы

3

Больше недели Глаз чувствовал внимание со стороны ребят. Так их настроил воспитатель.

Жил Глаз в колонии второй месяц, и подошло время принимать его в коллектив. К новичку приставляли члена комиссии внутреннего порядка, или, как по-другому называли — режимника, и он должен был рассказывать новичку о порядках зоны и приобщать его к колонийской жизни. К Глазу был приставлен белобрысый Панков, но он с Глазом мало разговаривал.

Вечером колонию собрали в клубе. На сцене восседал президиум во главе с начальником режима Беспаловым.

Первым в коллектив принимали Васина. Они с режимником поднялись на сцену и остановились у противоположных стен.

Режимник начал характеризовать новичка:

– За месяц, проведенный в колонии, Васин не особо-то хорошо себя зарекомендовал. В школе получил две двойки. На производстве работает спустя рукава. Ругается матом, как сапожник. Я думаю, его рановато принимать в коллектив.

По залу прошел говорок. Теперь Васин должен сказать о себе.

– Ну, мне два месяца до восемнадцати остается. Я хочу уехать на взрослый.

Активисты загудели и с мест выкрикивали недовольства. А он стоял, не переживая, примут его в коллектив колонии или нет.

Встал режимник со второго этажа и спросил Васина:

– Что ты на взрослый, это понятно. Вот скажи, как собираешься дальше себя вести? Как будешь работать и учиться?

Васин молчал. Из зала выкрикивали, чтоб отвечал.

– Как буду себя вести? Я считаю, что я нормально себя веду.

Поднялся активист с третьего этажа и громко сказал:

– Он считает, что ведет себя нормально. Он спокоен — через два месяца восемнадцать. Раз ему ни до чего дела нет и работать не обещает хорошо, надо дать ему суток десять и пусть подумает, как жить дальше.

В президиуме встал Павлуха.

– Я согласен. Васину надо суток десять подумать над своим поведением. Иди, отсидишь, и тогда будем принимать в коллектив.

Васин сошел со сцены, и дпнк повел его в дизо. Двух других новичков и Глаза приняли в коллектив колонии единогласно.

В грязовецкой колонии не били. Нарушителя активисты прорабатывали, и это было унизительно. Тем более — парня посылали докладывать о нарушении воспитателю. Глаз это почувствовал на себе, получив двойку. На перемене к нему подвалил Смолин.

– Ты что, Глаз, — заорал он на него, — к занятиям не готовишься? На самоподготовке мух не считай. Смотри мне, если еще одну получишь, — Смолин замолчал, не договорив, съедая Глаза взглядом.

В корпусе Смолин зашел в шестнадцатую комнату и сказал:

– Глаз, на полусогнутых беги докладывай воспитателю, что получил двойку.

Глаз молча смотрел на Славу.

– Что, не ясно? Пошел! Шустро! Ну!

– Не пойду я докладывать, — спокойно ответил Глаз.

– Что? Не пойдешь? Пойдешь!

Смолин схватил Глаза за ворот куртки и за руку и вытолкал в коридор.

– Пошли! Не пойдешь?!

Глаз сопротивляться не стал. К Смолину на помощь сейчас же придут активисты. Да и по коридору проходили воспитанники, а возле дверей, у тумбочки, стоял дежурный контролер. И Глазу было стыдно, что его, как щенка, тащат к воспитателю. А Смолин, толкая в спину, приговаривал:

– Ишь ты. Обшустрился. Не пойдешь!

Смолин отворил дверь воспитательской и втолкнул Глаза. Георгий Николаевич сидел за столом.

– Что такое, Петров?

– Да ничего, — сказал Глаз, застегивая на вороте пуговицы.

Как ему сейчас не хотелось докладывать о двойке. Но говорить надо.

– Я двойку получил.

– Сам пришел в воспитательскую?

– Нет.

– А почему сам не пришел?

Глаз не ответил.

– У нас ребята нарушения сами докладывают воспитателю. Так что знай. По какому предмету получил двойку?

– По алгебре.

– К следующему занятию подготовься и исправь. Ты свободен.

Смолин Глаза невзлюбил. Новичок, а борзеет. Глаз в школе, на перемене, ругнулся матом. Активист из другого отделения сделал ему замечание и записал. Смолин в корпусе сказал Глазу:

– Иди в воспитательскую.

Глаз пошел, хотя идти не хотелось, и доложил. На этот раз Георгий Николаевич дал ему наряд вне очереди. На другой день Глаз вымыл в комнате пол.

Полы в колонии по очереди мыли все воспитанники. За исключением уборщиков территории. Их в каждом отделении было два.

Шестое отделение закончило работу. Цех подметен, и ящик с мусором стоит возле курилки.

К Глазу подошел кент — Валя Соколов — и сказал:

– Пошли отнесем.

Вытаскивать мусор из цеха очередности не было. Добровольцы всегда находились. Но активисты вытаскивали реже.

Пройдя через двери производственной вахты, парни спустились в кочегарку. Она темная от копоти, и только паровой котел, выкрашенный в коричневый цвет, выделялся.

– Сюда валите, — сказал молодой кочегар, указывая рукой.

Ребята перевернули ящик, и кочегар сказал:

– Во, молодцы.

Он достал из кармана пачку «Беломора» и закурил.

Глаз, глядя на него, спросил:

– Разрешите закурить?

Кочегар протянул пачку. Глаз взял папиросу, сказал: «Благодарю» — и положил ее в карман.

– Что, недавно у нас? — спросил кочегар.

– Да, второй месяц.

– Откуда сам?

– Из Волгограда.

– О! Хороший город. Все собираюсь туда в отпуск съездить, Мамаев курган посмотреть, да все как-то не получается. Этим летом постараюсь обязательно.

– Съездите. Город хороший. Не пожалеете.

Кочегар Глазу понравился.

В следующий раз, когда выносили мусор, Глаз поздоровался с кочегаром и подошел к нему.

– Ну как, хорошо в кочегарке работать?

– Неплохо. Время свободное есть.

– Давно работаете?

– Да нет, с лета.

Глаз достал пачку дешевых сигарет и протянул.

– Закуривайте.

– Спасибо. Я только «Беломор». Хошь моих?

– Давайте.

Глаз взял папиросу.

– До конца много?

– Много, — ответил Глаз, — шесть лет. А вас как зовут?

– Анатолий.

– А меня Глаз. Кличка это. Слушай, Анатолий, — стал тихонъко говорить Глаз, чтоб парень и женщина-кочегар с парового котла не слышали, — вы смогли бы принести бутылку водки, если я вам дам деньги?

– Смог бы. Только не попадись.

– Не попадусь. Когда надо будет — сделаете?

– Сделаю. Только об этом — никому.

В школе и после отбоя Глаз думал, как достать денег. «А если попросить у Анатолия адрес и написать матери, чтоб она деньги на него выслала. Он получит и принесет водяры. Но где пить? В цехе до съема минут двадцать остается. За это время выпить можно. Но где? В туалете. Но ведь активисты могут зайти. Да-а. Надо с Денисом посоветоваться», — думал Глаз, ворочаясь с боку на бок.

После школы Глаз с Денисом курили в туалете.

– Я могу водяры достать. Я знаю одного вольнонаемного. Если будут деньги, он сделает, — сказал Глаз.

– А пить где будешь?

– Я на работе достану. В туалете, конечно. Но там, правда, опасно.

– В том-то и дело. Водяры достать трудно, а вмазать незаметно — еще труднее. Смолин сегодня пил. Ты знаешь об этом?

– Нет.

– А—а, их несколько человек пило. Они же, падлы, в туалет никого не пускали. Будто разговор вели. А ты что, не заметил?

– Не-е.

– Они могут пить. Они все могут.

– Я думал — он кайфанул.

– Кайфует он часто,— Денис помолчал.—Так что, Глаз, я не советую тебе водяры доставать. Спалимся и вольнонаемного подведем. В этой зоне тяжко крутиться. О водке забудь. Ацетончиком кайфануть можно. И анархию не поднять. Да и мало она кому нужна. Драку, только драку можно крепкую устроить. Но ее готовить тоже нет смысла. Та, когда ты пришел, вспыхнула стихийно. Смолиным да и всеми активистами многие недовольны. Но молчат. Но если терпенье кончится, Смолину роги свернут. Главное, чтоб не сконили. А то несколько человек ввяжутся в драку, а остальные будут стоять. На актив надо всем кинуться. Иначе одолеют. Лично мне этого не хочется. До конца срока немного остается. Вот так: сопи в две дырки и молчи. У нас на той зоне актив вообще оборзел. Водяру глушили по-черному. Положняков прижимать стали. Кулак страшный был. Потом, когда анархия поднялась, за щеку многим дали и опетушили. Но здесь такого не будет. По комнатам закроют, и все. Подожди, Смолин скоро вообще оборзеет. Но ему досрочно не освободиться. Сковырнут свои же. Или на взросляк спулят. Старайся, Глаз, не приносить нарушений, а то они тебя закнокают.

В шестнадцатой комнате жил Семен. До конца срока — меньше месяца. Работал на расконвойке. В Грязовце воспитанников, работающих за зоной, называли хозяйственниками. Как-то Семен подошел к Глазу и сказал:

– Базар есть, Глаз, пошли покурим.

Они зашли в туалет.

– Глаз, я слыхал, ты умеешь вставлять бабуши.

– Бабуши? — переспросил Глаз. — Сам-то я никогда не вставлял, но знаю. Ты что, хочешь вставить?

– Хочу. Надо побыстрей. Двадцать восьмого я откидываюсь.

Бабушами в тюрьмах и лагерях называются пластмассовые шарики, вытачиваемые чаще из зубных щеток. Они покрупнее плода гороха и вставляются в половой член под кожу. Чтоб был толще. Некоторые перед освобождением вставляют по две-три, и редко кто — четыре бабуши.

Глаз рассказал, как их надо вставлять, и Семен выточил из зубной щетки бабуши. Найдя на улице узкую стальную пластину, заточил конец. Чтоб кожу пробить.

Через несколько дней Семен с Глазом пошли покурить.

– Не получилось у меня, — с горечью сказал Семен.— Одному вставлять неловко. И времени было мало. Торопился. И молотка в комнате нет. Я коцем стукал. Ну и Бог с ними, с бабушами. Я стрептоцидом засыпал.