Одна и без оружия

— Я уже отправил ее куда надо. Дик развел руками:

— Как же так, он ведь требует документы.

— Белозеров получит бешеные деньги и вряд ли будет сердиться, если ему вручат копию.

Дик согласился со мной и поделился планом операции.

Как только главарю банды будут переданы деньги и документы, а ребенок вернется к родным, преступнику предоставят автомобиль с шофером, который доставит его и заложника в аэропорт к очередному рейсу на Москву. В самолете им будет отведен отдельный салон. В Москве их встретят представители милиции и постараются арестовать его так, чтобы никто не пострадал.

Когда мы уже уходили, Дик успокоил нас, заверив, что все получится как надо. На прощанье сказал:

— Думаю, что если к игре подключится Ия, то никому лететь в Москву не придется, бандит останется здесь и ответит по нашим законам.

— Обязательно останется, — поддержал я Дика, вспомнив тех, кого она смела с дороги на пути ко мне…

После визита Хромого, когда Александр Михайлович был на волоске от смерти, генеральный совсем уж приставил меня к своей ноге. Чуть отлучусь, ищет: куда подевалась Ольга? Так привыкла ко второму имени, что откликаюсь на него, как на свое. Первое время, бывало, не пойму, кого это зовут.

Стал директор возить с собой на тайные сборища своих коллег. Меня, правда, оставляет за дверью, но все равно секретарь Люба говорит, что такое доверие еще никому из приближенных помощников оказано не было. Зато, когда переговоры в кабинете проходят, я всегда рядом. И что ни скажет, на меня поглядывает: как я реагирую. Хотя прекрасно знает, что на моем лице ничего прочесть нельзя. Кажется, это тоже высоко ценит и нередко советуется: «А как ты считаешь, если я поступлю таким образом…» — и начинает разворачивать передо мной свою идею. Надо сказать, что его просто распирает от инициатив и если бы он все их мог воплотить в жизнь, деньги, наверное, текли бы к нему рекой. Конечно, он и так их гребет, дай Боже каждому. На одном только оружии обогатился. Но ему все мало. Не знаю, складывает валюту штабелями где-нибудь у себя на даче или в швейцарский банк каким-то образом переводит, только удивляюсь, для чего человеку столько денег? Жадность? Тщеславие? Ненасытность? Скорее всего, возможность решения любых задач, особенно в российской действительности. Убеждалась в этом неоднократно.

Стоило ему поднять трубку и позвонить кому-то, как через час все мои ребята из спецгруппы стояли у него в кабинете и благодарили за освобождение.

— Хочу, чтобы твои мальчики были у моих коллег такими же верными и надежными помощниками, как ты у меня, — сказал он и, не спрашивая совета, как делал раньше, каждому дал адрес и со словами: «будь сегодня там, тебя уже ждут» отправил всех до одного.

— Но я ведь должна знать, где искать их в случае надобности, — привела я жалкий довод.

— Ничего, достаточно того, что я знаю, — ласково объяснил директор. — И потом, разве тебе мало дел, которые я возлагаю на тебя? Ты выполнила все, что тебе поручил Бадашев, и теперь в полном моем распоряжении. Или тебя что-то не устраивает?

— Нет-нет, все в порядке, — поспешила я его «успокоить», — раз вы считаете, что так будет лучше, я не возражаю. — Портить с ним отношения мне сейчас никак нельзя — я почти на подходе к его святая святых криминальных дел.

Правда, чувствую, что иногда его доверие переходит рамки официальных отношений и за его ласковыми, сентиментальными словечками и незамысловатыми презентами в виде цветочков, шоколадок, мороженого скрываются далеко идущие намерения. В этом я лишний раз убедилась, когда он пригласил посмотреть его новую дачу. После работы мы сели в директорский «БМВ», захватили по дороге некоего Бурова, коллегу по бизнесу, «умеющего лучше всех делать шашлык», и минут через сорок были в сказочно живописном месте ближайшего Подмосковья. Построенный из бруса и обитый вагонкой двухэтажный коттедж прекрасно гармонировал с пейзажем. Въехали в гостеприимно распахнутые ворота и оказались в просторном палисаднике, где уже дымился мангал с румяными кусками мяса и помидорами на вертеле. Тут и без Бурова было кому похлопотать.

Мы втроем разместились за небольшим столом. Прислуживающий мужичок-кавказец вмиг уставил стол закусками, зеленью, каждому вручил по шампуру с готовым шашлыком, приговаривая: «На здоровье!» Буров разлил по стаканам «Смирновскую» и провозгласил тост: «За самую красивую женщину, которую я когда-либо видел». И, не чокаясь, первым опрокинул в себя лошадиную дозу. Александр Михайлович остаканился наполовину.

— А ты что, ждешь особого приглашения? — запанибрата обратился он ко мне.

— Я не пью, — коротко отрезала я, считая вопрос закрытым.

Но не тут-то было. Первым возмутился Буров:

— А мы разве пьем? Это легкое расслабление после тяжкого труда.

— Ты нас просто унижаешь, — поддержал коллегу Александр Михайлович. — Мы ведь от чистого сердца, без всяких там задних мыслей.

— Я тоже без задних, — согласилась я и принялась за шашлык, который оказался просто превосходным.

Между тем мой покровитель со своим другом пошли уже по третьему кругу, демонстрируя недюжинную внутреннюю силу. Я и после первой дозы оказалась бы уже под столом, а у этих закалка отменная. Наконец и они приступили к закуске, обиженно поглядывая на меня.

Потом их разморило, и они решили подремать. Александр Михайлович потребовал, чтобы я его сопровождала во избежание нападения на них террористов. Я не возражала. Но когда генеральный попытался потянуть в постель и меня, а Буров стал ему помогать, пришлось уложить их рядышком, и не на постель, а прямо на пол. После этого я возвратилась в палисадник и стала помогать кавказцу убирать посуду.

— Зачем такая красивая с этими людьми ходишь, — спросил он и сплюнул для большей убедительности.

— Я не хожу, я их охраняю, чтоб никто не обидел.

— Ва! Почему так шутишь? Сулейман серьезно говорит.

— И я серьезно. — До слез было обидно, что он плохо обо мне думает, и захотелось разубедить его в этом: — Не веришь?

Он отрицательно покачал головой.

— Тогда возьми вон то бревно, — показала навалявшийся неподалеку ствол дерева, приготовленный, как видно, для мангала, — и положи двумя концами на камни.

Сулейман повиновался. Когда бревно было закреплено и оказалось примерно на полметра от земли, я спросила:

— Сможешь одним ударом кувалды разломить дерево?

Сулейман засмеялся:

— Понял тебя. Хочешь сказать, Сулейман не сможет, а ты сделаешь? Очень толстый бревно нашла. Сильный человек нужен. Ты один раз кувалда поднять не можешь.

— Давай спорить, Сулейман. Если я одним ударом разобью бревно, ты скажешь этим двоим, когда проснутся и сядут за стол, все, что о них думаешь.

— Дорогая, я знаю, это невозможно, но согласен спорить. И когда кувалду не сможешь поднять, сразу же уйдешь отсюда и к ним никогда не вернешься.

— Договорились. — Я развеселилась и продолжала дурачиться.

Прошлась несколько раз по ухоженным тропинкам палисадника, собираясь с силами, превращая кулак в стальной молот. Разбежалась и нанесла мощный удар по бревну. Дерево раскололось. Наблюдавший за мной Сулейман грохнулся с испугу на землю, вытаращил на меня глаза, с воплем: «шайтан! шайтан!» кинулся в сарай, заперся там и замолк.

Я никак не ожидала такой реакции от этого уравновешенного на вид человека. Подошла к сараю, стала его успокаивать, объяснять, что я спортсменка, не раз выполняла подобные упражнения, и не только с бревном, а с более прочными вещами. Наконец он вышел, опасливо обойдя меня сторонкой, быстро собрал свою сумку и, несмотря на мои увещания, выскочил за ворота.

Не бежать же мне за ним. Перегнула палку. На меня это иногда находит. Перепутала бедного шашлычника, а жаль…

Между тем появился хозяин, за его спиной — Буров. Оба скособоченные, пасмурные. Глаза отводят. Помнят свои проделки. Уселись за стол, решили продолжить.

— Где шашлычник? — повел вокруг глазом Александр Михайлович.

— Ушел. Видит, вы спите, мясо стынет, работа его ни во что не ставится, обиделся и отчалил, — объяснила я.

— Козел несчастный, — ругнулся Буров. — Раз наняли, пусть вкалывает, а обижается у себя дома.

— Оля, может, ты подогреешь мясца, а то есть страшно хочется, — ласково подкатился Александр Михайлович.

— Нет, — отрезала я, — вмазать кому-нибудь — это пожалуйста, а от кухарства избавьте. Вон ваш приятель сидит без дела, поручите ему, вы сами говорили, что он спец по шашлыку.

Буров поморщился:

— Ладно, сидите уж, я сам займусь. — И, отходя от стола, рыкнул себе под нос, но так, чтобы я услышала: — Стерва несчастная, еще дерется.

— Эй, погоди! — остановила я его: никогда не прощала оскорблений. — Это что, в мой адрес?

— В твой, в твой! — вдруг взорвался Буров. — Будь ты мужчиной, показал бы тебе, чтоб рукам воли не давала. Воспользовалась, что мы слегка поддали, и размахалась кулаками. Корчишь из себя девочку невинную, цену себе набиваешь. Ты зачем сюда приехала?

— А ну, заткнись! — потребовала я, выразительно посмотрев на директора: что это он позволяет своему холую?

— Прекратите ненужный спор, — примирительно заговорил Александр Михайлович, — погорячились, и хватит. Ты тоже, Оля, виновата, мы к тебе по-хорошему, а ты как дикая кошка.

Почувствовала, как накатывается гнев, еле сдержала себя.

— Вот как, оказывается, я виновата! Вы что, на панели меня нашли? Ложиться с вами в постель мы не договаривались. У меня другие обязанности, а как я умею их выполнять, вы уже, надеюсь, поняли. Так что заткните ему рот, иначе я за себя не ручаюсь.

— Смотри, как она взъерепенилась, еще угрожает, тварь поганая! — продолжал хамить Буров. — Тебе, видать, еще не попадался настоящий мужик, я буду первый. Захочу, так сейчас прямо здесь ляжешь. — И он шагнул ко мне.

Это была его большая ошибка. Я еще не остыла после единоборства с бревном, к тому же у меня все внутри клокотало от наглости Бурова. Прямо со стулом сделала переворот на спину и, спружинив руками о землю, перелетела через Бурова, как через спортивного коня, очутившись позади него. Он тут же повернулся и получил мощный удар ногой в солнечное сплетение. Согнулся пополам. Не дав опомниться, кулаком — кувалдой по хребту, как по бревну.

— Что ты наделала?! — закричал Александр Михайлович. — Ты же убила его!

— Надо было раньше думать, я предупреждала.

— Давай скорее его в машину, отвезем в больницу.

— Врач ему уже не поможет. Его теперь только в морг, — успокоила я гендиректора. Я отлично видела, что Александр Михайлович только для вида изображает панику, пытаясь скрыть радость.

— Ты уверена, что он действительно мертв? — спрашивает он меня уже в который раз и, не дожидаясь ответа, причитает: — Куда же мы его денем?

— А это ваша забота, — наглею я, почти уверенная, что и взял-то он Бурова с собой в надежде спровоцировать конфликт, натравить меня на него и покончить с ним. Получилось, возможно, проще, чем он думал. Теперь, наверное, считает, что не только избавился от Бурова, но и наглухо пристегнул меня к себе. Промахнулся, дядечка, кто кого пристегнул, мы еще посмотрим.

— Как ты со мной разговариваешь? — возмутился Александр Михайлович. — Натворила дел и еще ведешь себя вызывающе. Тебе сейчас надо быть тише воды, ниже травы. Одно мое слово, и загремишь туда, куда Макар телят не гонял.

Я не выдержала и расхохоталась:

— Вы что, в самом деле принимаете меня за наивную девочку? Да если вы и захотите сделать это, то кто поверит вам, что слабая женщина могла нанести смертельные удары мужику, который в сто раз сильнее ее. Вы сами избавились от него. А вот каким образом — тут для следствия очень интересная работа.

Ну ладно, ладно, шуток не понимаешь. — Директор сразу дал задний ход. — Лучше подумай, куда его деть, и рот на замок, И вообще не бери в голову то, что случилось. Между нами, дрянной человечишка был, прямо костью в горле у меня торчал. Что ни поручишь, обязательно завалит, а денежки без возврата, себе в карман. Ты молоток, не прощаешь обид. Еще больше выросла в моих глазах. Теперь мы одной веревочкой связаны.

— Так это другой разговор, — пошла и я на мировую.

Я предложила влить в горло Бурову побольше водки, отвезти подальше от дачи и свалить в подъезде какого-нибудь дома.

— Вариант неплохой, — сказал Александр Михайлович. — Но у меня лучше. Дождаться темноты и самим похоронить его на ближайшей полянке. Здесь кругом безлюдно и маловероятно, что в такое время появится прохожий.

Так и сделали. С наступлением ночи выехали с дачи, труп Бурова везли в багажнике. Километров через пять остановились и недалеко от дороги вырыли яму. Работал лопатой Александр Михайлович, хватило ума не предлагать мне подменить его. Ничего, физический труд полезен, особенно тем, кто протирает задницей кресло и расслабляется только водочкой и шашлыком. Закопали, заровняли землю — как и не было Бурова. Александр Михайлович устранил конкурента, а я — одного из тех, кто объявил нам войну без пощады.

Теперь, после дачи, надеюсь, у Александра Михайловича не будет заблуждений относительно меня и моей у него роли.

Я долго колебалась, говорить или нет генералу Рожкову о случившемся. Решила: скажу. В конце концов я защищалась и в порядке самообороны нечаянно нанесла смертельный удар.

Звоню по известному мне номеру прямо из кабинета директора. Александр Михайлович отправился в ближайший ресторан отобедать, мне туда дорога заказана. Ни разу даже не заикнулся, чтобы пригласить на ланч, и я поняла: или слишком дорогие там блюда, и он не хочет светиться, расплачиваться сразу за двоих — джентльмен все же, или это заведение для избранных, где на простых смертных смотрят как на низшую расу. Как бы там ни было, генеральный всегда обедает в гордом одиночестве, целиком полагаясь на охрану ресторанных держиморд.

Генерал Рожков не отвечает. Через полчаса звоню еще раз. Трубку поднимает дежурный по управлению. Ошарашивает новостью: генерал Рожков ушел на пенсию, вместо него назначен другой, через неделю начнет работать, тогда звоните. У меня есть и домашний телефон генерала. Спрашиваю, что это, шутка? В таком возрасте на пенсию не отправляют.

— Приходите ко мне, надо поговорить, — уходит от вопроса Рожков и называет адрес.

— Когда? — спрашиваю.

— Я дома, как освободитесь, сразу и приезжайте. Не стала откладывать. Оставила короткую записку:

«Я тоже проголодалась» — и ушла.

Скоро я уже входила во флигель старинного дома. Виктор Николаевич встретил меня по-домашнему — в роскошном восточном халате и тапочках на босую ногу. Он извинился за такой вид, сославшись на простуду и предписание врача не стеснять себя одеждой. Пригласил в гостиную.

— Здесь всегда тишина, располагающая к творческой работе и беседе, — сказал генерал, явно намекая на то, что говорить можно без оглядки, и, чтобы я окончательно это поняла, добавил: — По телефону не хотел ничего объяснять, потому и пригласил вас домой.

Виктор Николаевич рассказал, что в последнее время почувствовал перемены к худшему: участились вызовы «на ковер», постепенно урезались участки работы, сужалась сфера влияния. Признался, что после сведений о переходе Генриха в чеченский лагерь ему объявили строгий выговор за то, что пригласил нас на работу. Тем более, что, как выяснилось, Генрих не только обучает боевиков рукопашному бою, но и сам участвует в боевых операциях против федеральных войск.

— Этого не может быть! — непроизвольно вырвалось у меня.

Виктор Николаевич грустно посмотрел на меня:

— Я тоже долго не верил, пока посланный туда наш человек не подтвердил это сообщение. Генрих для них не только весьма колоритная фигура как военный специалист высокого класса, отлично владеющий всеми видами, оружия, в том числе и боевого каратэ, но и козырь для демонстрации справедливости борьбы чеченцев за независимость. Вот, мол, убедитесь, даже русский полковник понимает наши интересы и готов воевать за нас. Я не стал ждать, когда мне дадут коленкой под зад, и сам написал рапорт об отставке и выходе на пенсию. А что до возраста, так военные в сорок пять уже вступают в ряды пенсионеров. Таков уж их удел — тяжкий, ответственный, изнуряющий труд.

— Не верю, — повторила я. — Сама поеду в Грозный, разберусь, что случилось с Генрихом. Может, одурманили чем-нибудь голову или подменили его кем-то, похожим на него.

— Не горячись, Ия. Съездить туда и на месте все выяснить не мешает. Но только не сейчас. Тебе надо довести до конца дело с нашими «магнатами», независимо от того, будет сидеть на своем месте генерал Рожков или нет. Это дело твоей чести и, если хочешь, безопасности. И потом, вчера звонил Дик Робсон. У них ЧП. Твоего брата Сережу взял в заложники руководитель разгромленной тобой банды.

— Как, разве его не арестовали? — поразилась я. — Своими ушами слышала, как Дик Робсон объявил, что четверка во главе с руководителем арестована и препровождена в тюрьму.

— Так считали все. Но получилось по-другому. Четверо из этой группы, в том числе и главарь, поехали на машине встречать гостя из Москвы, который должен был привезти инструкции от Гиви, главного шефа этой преступной группировки. Встретили. Гость сел в машину, а Ростислав остался в городе. Ему надо было что-то купить. Когда полиция перехватила машину, то члены ее экипажа в один голос указали на новичка как на руководителя. Он не возражал. Им надо было выгородить Ростислава, чтоб он мог принять меры для их освобождения.

Выждав некоторое время, Ростислав снова развил деятельность по изъятию документов у Андрея Петровича. С этой целью он отыскал свою бывшую приятельницу Татьяну, которая проживает в вашем, Ия, доме, и стал шантажировать, чтобы помогла ему с документами. Та отказалась. Тогда бандит выкрал ребенка и, забаррикадировавшись в вашем доме, потребовал выкуп: злосчастную тетрадь и пять миллионов долларов. При этом деньги и документы должен ему доставить один из членов семьи — Андрей Петрович, его жена или дочь. После обсуждения было решено поручить это дело вам. Хорошо бы вам выехать уже завтра.

Генерал позвал жену и попросил ее сварить кофе. Но я отказалась, сославшись на то, что убежала с работы самое большее на час и, если не вернусь вовремя, поднимется тревога и меня начнут искать. Лучше этого избежать, тем более что предстоит объяснение относительно моей поездки в Штаты.

Виктор Николаевич предложил свою помощь. Связи у него пока остались, и ему ничего не стоит организовать директору зарубежную командировку. Ия тем временем слетает в США и обратно. Я отказалась:

— Сама придумаю что-нибудь, а не получится, прибегну к вашей идее.

— У тебя что, обед из пяти блюд? — встретил меня ежиком директор.

— От вас ничего не скроешь, — попыталась я отделаться легким комплиментом.

На удивление, прошло. Александр Михайлович самодовольно улыбнулся — до чего ж мужики любят лесть и похвалу! — и продолжал свой телепатический сеанс:

— Понимаю, дело молодое, но для свидашек лучше оставляй вечернее время.

Всего два часа как меня не было, а уже паника.

— Вы правы, Александр Михайлович, больше этого не повторится, — пришел на помощь Павел. Он подслушивал у приоткрытой двери кабинета и вошел с какой-то бумагой, решив выручить меня.

— Александра Михайловича не проведешь, — очень довольный собой резюмировал директор и сделал Павлу знак подойти: — Дай бумагу, подпишу.

Павел протянул листок. Генеральный пробежал глазами:

— Где ты это взял?

— У Любы на столе. Она заболела, и я подумал, что это вам надо подписать.

— Правильно сделал, — Александр Михайлович еще раз, уже более внимательно прочитал факс и протянул мне: — Познакомься с содержанием, тебе, наверное, придется этим заняться.

Такого доверия мне еще не оказывали. Вчиталась в текст: «Снова сбой с нашим товаром. Клиенты беспокоятся, и это может отразиться на бюджете. Кажется, Буров гребет только под себя. Примите меры. Гущев».

Значит, опять Гущев. Жив курилка. Поистине непотопляемый. Все в той же руководящей обойме вместе с Александром Михайловичем. Но что за сигналы он подает? Хорошо бы получить разъяснения.

— Прочитала? Я кивнула.

— Что думаешь по этому поводу?

— Абсолютно ничего не поняла, кроме того, что Буров отхватил от общего пирога больше, чем ему положено.

— Подметила точно. Но это не главное. — Александр Михайлович враз посерьезнел, забрал у меня листок, чиркнул зажигалкой и поднес огонек к бумаге. Подождал, пока она прогорела, собрал пепел, бросил в камин и приказал: — Садись и слушай.

Я поскорее уселась напротив начальника и обратилась в слух.

— Дело в том, — продолжал генеральный, — что наша фирма, кроме всего прочего, занимается и продажей оружия. — Такого сообщения, да еще открытым текстом, я не ожидала и, несмотря на свою сдержанность, не могла скрыть волнение. Александр Михайлович, видимо, что-то заметил на моем лице, так как поспешил сделать небольшое отступление: — Не думай ничего плохого, у нас есть на то разрешение, мы аккуратно платим за это большие, буквально разорительные налоги, и претензий со стороны властей к нам нет. К тому же там, наверху, — директор показал глазами на потолок, — у нас много заинтересованных людей, и все крутилось до последнего времени гладко, как хорошо смазанный механизм. Но после посещения фирмы налоговым инспектором дело пошло кувырком. По своим каналам я выяснил, что такого человека в налоговой полиции вообще не существует. Значит, его заслало какое-то ведомство с целью все разузнать, а нас потом — за ушко да на солнышко. Ничего у него здесь не получилось. Тогда он исчез и оказался на нашем «перевалочном пункте» в воинской части, где пытался обмануть командира и заставить его сорвать операцию с оружием. Это донкихотство обошлось дорого. Командир части покончил с собой. Мы потеряли огромные деньги. Конечно, вагоны с оружием снова пошли к покупателю. Тогда этот горе — инспектор сам проследил весь маршрут движения ценного груза и оказался в лапах у чеченцев. О дальнейшей его судьбе ничего неизвестно. Но вот, как сообщает Гущев, опять там что-то не клеится. Мы уже посылали своего человека. Он проделал там хорошую работу. И в том, что ты со своими ребятами здесь, тоже его заслуга. Но меня очень тревожит этот инспектор. Кто он? Что делает у чеченцев? И не он ли ставит нам палки в колеса? Тебе, девочка, и предстоит ответить на эти вопросы. Дадим тебе адреса, снабдим деньгами и необходимыми бумагами, и в путь-дорогу. Можешь взять с собой Павла. Постарайся оценить это доверие. Ты еще не представляешь, что тебе привалило. Всю жизнь будешь как сыр в масле кататься.

Итак, главная задача выполнена. Я в числе доверенных лиц своего босса. Теперь не менее важный этап работы — накопление материалов для уголовного дела. И эта командировка как нельзя кстати. Несомненно, речь идет о Генрихе. Судьба сама помогает мне встретиться с ним и все выяснить. Но у меня сейчас еще одна задача, которая не терпит отлагательства — вызволить Сережу. Тут каждая минута дорога. Первым же рейсом лечу домой, в США.

С Павлом решили так. Он ждет меня в Москве и не показывается на глаза директору. Пусть думает, что мы уже в дороге по его маршруту. По возвращении из Штатов сразу направляемся в Грозный с заездом в воинскую часть.

Скоро увижу Генриха. Он ждет. Очень соскучилась о нем.

Никто здесь на меня не давил. Сказали так: «Мы тебя не звали, ты сам приехал. Теперь смотри кругом и решай, кто прав».

Когда увидел, что происходит в Чечне, как самолеты, танки и орудия сравнивают с землей города и села, стало трудно обвинить людей, взявшихся за оружие, чтоб защитить свой очаг. Я не воспользовался легендой, а рассказал все начистоту: кто я и как оказался в Чечне. А чтоб поверили, попросил послать кого-нибудь за моими документами, которые запрятал, увидев вооруженных людей.

— Ты можешь уехать хоть сейчас, — сказал молодой военачальник. — Но у нас большие трудности с обучением ополченцев. Поживи у нас немного, поработай за инструктора, назови любое вознаграждение, деньги у нас есть.

Обещал подумать. И остался. Навалились воспоминания, когда ни за что гоняли Андрея Петровича, меня, мучали Ию, создавали невыносимые условия для существования, заставили покинуть родину. Это, по существу, был вариант сталинских репрессий, сдобренный иной пропагандистской лексикой. Причем разгул преступности, ошибки правосудия, коррупция государственных чиновников оправдывались трудностями начального периода перестройки, а позже — реформирования государства.

Обида за себя, за нашу семью, за многих таких, как мы, захлестнула сердце. Чеченцы тоже стали жертвами деспотического режима. И я буду им помогать. Это мой выбор и зов совести. Надеюсь, Ия меня не осудит за это решение. Плохо, что не оправдал надежд генерала Рожкова. Он там единственный порядочный человек из оставшихся старых кадров. Жаль, если из-за меня у него будут неприятности. Я подробно изложил в рапорте на его имя отчет о своей командировке в воинскую часть, вплоть до момента отгрузки оружия чеченцам, назвал имена тех, кто беззастенчиво торгует им, сказочно обогащаясь. Конечно, это лишь небольшая часть айсберга, которую мне удалось выявить за короткое время. Сильно подозреваю, что нити тянутся на самый верх, и нелегко будет достать эту вершину. При первой же возможности передам бумаги Рожкову. А пока они хранятся в моем сейфе, выделенном мне в личное пользование. Пусть это хоть немного реабилитирует меня в его глазах.

Чтоб я не выглядел белой вороной, мне выдали такую же униформу, как у всех, кто носит оружие. Мое время — первая половина дня. Занимаюсь с ребятами в возрасте от шестнадцати и старше. Им бы в школу ходить, учить математику, географию, историю, а у них самый главный предмет — автомат и гранатомет. Но самый главный — приемы рукопашного боя. Все хорошо знают русский, и потому занятия проходят при полном взаимопонимании.

С обучением тут особенно не разгонишься. Неделя — и группа уходит на позиции. За ней другая приходит учиться, всего по 15–20 человек.

Сегодня перед окончанием занятий ко мне подошел тот же молодой военачальник — Фарид Гейзулов, взявший надо мной негласное шефство. Он здесь большой человек. К нему с уважением обращаются и стар, и млад. Командир крупного отряда ополченцев, Фарид пользуется особым доверием у начальника штаба вооруженных формирований. Не знаю только, добровольно или по указанию свыше он опекает меня.

— Покажи мне пару хороших приемов, — просит он, — только самых боевых, чтоб сразить противника одним ударом.

— Таких приемов не бывает, — рассмеялся я. — Любой из них будет эффективным, если овладеешь им в совершенстве. А для этого надо время и большое упорство.

— Но ты же обучаешь ребят за неделю, — возразил Фарид.

— Это лишь общее знакомство, как говорится, лучше, чем ничего. Поэтому возлагать на наши занятия большие надежды опасно.

— Значит, из меня толк не выйдет, — разочарованно протянул Фарид. — А я думал, смогу когда-нибудь работать, как ты.

— Кончится война, и я обязательно научу тебя. Тогда некуда будет спешить, и года за два обещаю сделать из тебя мастера.

Фарид воспрянул духом и объявил:

— Я все же не за этим к тебе подошел. Утром звонил начальник штаба, просил, чтобы мы с тобой заехали к нему во второй половине дня.

— А что случилось? Фарид пожал плечами:

— Приедем, узнаем. Но просто так он не вызывает. И если у тебя занятия кончены, мы можем прямо сейчас отправиться в путь.

Я не возражал.

Мы сели в уазик, Фарид сам за водителя. Тридцать минут езды по горным дорогам, и вот он, главный штаб, легкий, подвижный. Сегодня в одном селении, завтра в другом. Расположился в небольшом здании бывшего райсовета. У входа часовой. Увидев Фарида, отдал честь, как дисциплинированный солдат. Фарид так же ответил на приветствие. Мы зашли в дом. Посредине просторной комнаты, похожей скорее на зал заседаний, разместился огромный стол, во всю ширину которого развернута карта. Над ней склонилось несколько человек. Увидев нас, они подняли головы. А один из них, невысокого роста с легкой сединой на аккуратно зачесанных назад волосах, пошел к нам навстречу, пожал руки, пригласил сесть. Это был начальник штаба. Я слышал, что учился он в Москве, потом в Грозном, закончил целых два института, преподавал в вузе высшую математику. Сейчас он генерал, ему подчинены все вооруженные формирования Чечни.

— Мы получили от нашего человека из Москвы известие, которое я считаю необходимым сообщить вам, — сказал он тоном, не предвещавшим ничего хорошего. Заметив напряженность в моем взгляде, успокоил: — Вы напрасно нервничаете, это лишь информация, которая требует проверки. И даже если она соответствует действительности, можете быть уверены, что в обиду мы вас не дадим. Военная прокуратура якобы возбудила против вас уголовное дело, а спецслужба получила приказ доставить вас в Москву.

— Меня это мало волнует, — заверил я хозяев, хотя, чего греха таить, сердечко по старой привычке забилось сильнее — слышать такое о себе не особенно приятно. Там, в Москве, забыли простую вещь: я у них гость, приехал по приглашению на время, и судить меня могут только в США.

— Вы совершенно правы, — согласился со мной начальник штаба. — Тем не менее поберечься не мешает. Сталинские традиции не дают покоя нынешним российским правителям, поэтому будьте бдительны, а мы со своей стороны тоже примем меры.

Я поблагодарил генерала за заботу, и мы распрощались. Всю дорогу Фарид подавленно молчал, будто не на меня, а на него объявлена охота.

— Теперь вы поняли, почему мы хотим отделиться и жить самостоятельно? — спросил он, когда приехали и вылезли из машины.

— Я это давно понял, Фарид, потому и остался. Наутро получил новое задание: обучить соседних сельчан пользоваться автоматом для самообороны. Дали в мое распоряжение почти новые «жигули», и теперь я свободно мог разъезжать по тыловым зонам, выполняя свою инструкторскую миссию. Стал уже забывать о визите к начальнику штаба и его предупреждении, но, как оказалось, преждевременно.

Этот день не предвещал ничего необычного, кроме того, что утреннее занятие я должен был провести не здесь, как обычно, а в соседнем селении. Наскоро позавтракав, я сел в свою «пятерку» и включил зажигание. Странно, двигатель заводился с пол-оборота, а тут пришлось изрядно покрутить стартер. Только выехал за ограду поселка, спустило колесо. И тут я вспомнил, что домкрат оставил в сарае у местного жителя, который попросил попользоваться механизмом при ремонте старого грузовичка. Хорошо, что недалеко отъехал, а то пришлось бы топать и топать.

Не успел я дойти до сарая, как взрыв огромной силы бросил меня на землю. Первое, что пришло на ум: наши начали обстрел. Увидел, как ко мне бегут чеченцы, показывая в сторону дороги. Я вскочил на ноги, оглянулся. Мой «жигуленок», объятый пламенем, горел как свеча. Сразу даже не сообразил, что произошло, скорее, отгонял от себя мысль о теракте. Фарид все поставил на свои места. Он одним из первых подбежал ко мне и, убедившись, что я невредим, успокоился.

— Это тебя хотели взорвать, — скрипнул он зубами. — Паразиты! Найду, кто сделал, расстреляю на месте. Это я обещаю.

«Неужто я так им насолил, что решили меня ликвидировать? — подумал я. — Или это месть за непослушание, чтоб другим неповадно было? Не верю, что к покушению причастен генерал Рожков. Скорее всего, выслуживается кто-то из молодых, не поставив его в известность. Попрошу Фарида выяснить, чья это инициатива и чей приказ. У чеченцев в Москве свои люди, дают полную информацию из самых закрытых источников. До российской прессы новость доходит позже, чем до чеченских лидеров. Как здесь говорят, в Чечне знают не только, какой указ должен подписать российский президент, но и над чем он думает».

— Просьбу твою выполню, — заверил меня Фарид. — Сегодня передам, завтра получим ответ. — И когда я выразил сомнение в такой оперативности, он по — смотрел на меня загадочно и вдруг спросил: — Ты хорошо знаешь этого русского тюленя, что нам оружие привозит?

— Кого ты имеешь в виду? — не понял я.

— Того, кто привел тебя к нам вместе с нашим парнем.

— Он служит комендантом у известного мафиози, главного поставщика оружия. Видел его в офисе пару раз, и все знакомство.

— Мне кажется, что бомба в машине — его работа. В ту ночь я ходил посты проверять и увидал: кто-то копается у твоей машины. Хотел подойти незаметно, но хрустнула под ногами ветка, он исчез. У меня глаза хорошо видят в темноте. Я не мог ошибиться — это был он. Хочу допросить его без свидетелей.

— Мне он тоже неприятен, но я ему ничего плохого не сделал, чтобы мстить мне и тем более покончить со мной. Может, все же ты ошибаешься, и прежде чем говорить с этим человеком, стоит понаблюдать за ним. Если рыльце в пушку, обязательно рано или поздно проколется.

— Ждать не могу, — отрезал Фарид, — уедет скоро.

— Давай тогда вместе поговорим с ним.

— У меня особый подход в разговоре, ты не поймешь. И вообще забудь, что я тебе сказал, это мое личное дело. У чеченцев есть закон: если обижают гостя, то еще сильнее — хозяина, а обид мы не прощаем.

Я не стал настаивать, понял — бесполезно. И был прав. В том, что Фарид слов на ветер не бросает, убедился на следующий день. Как и обещал, он сообщил мне, что из Москвы ему передали: генерал Рожков вышел на пенсию, и теперь вместо него назначен молодой полковник Толстобровов Вячеслав Сергеевич. Он и принял решение строго наказать сотрудника федеральной службы контрразведки России, перешедшего на сторону противника.

— И еще одна для вас новость, уже более приятная, — Фарид улыбнулся, — жена ваша нашлась, она выехала по каким-то срочным делам в США и скоро возвратится, работает у босса, который продает нам оружие.

Ну и дела. Не успел я переварить полученную от Фарида информацию, как он выдал еще одну, от которой меня бросило в холодный пот. Фарид рассказал, что этот так называемый комендант, верный подкаблучник все того же Александра Михайловича, мультимиллионера, держащего в своих руках крупные пакеты акций ведущих предприятий России, в том числе выпускающих военную продукцию. Показываясь иногда в офисе в качестве коменданта, этот человек выполнял личные приказы своего хозяина, порой весьма деликатного свойства. И доставка оружия была просто детской забавой по сравнению с тем, что ему приходилось иногда делать.

— Вы показались Александру Михайловичу весьма подозрительной личностью, — говорил Фарид, — и неудачи с продажей военного имущества он увязал с вашей деятельностью. Коменданту было поручено вначале ликвидировать командира части, что он и сделал вместе с заместителем командира, а потом и вас. К счастью, он просчитался, вы родились под счастливой звездой.

— Ты его убил? — спросил я, выслушав исповедь Фарида.

— Не стал руки пачкать об эту мразь. — Лицо Фарида прямо-таки перекосилось от отвращения: — Отпустил обратно к его шефу. Пусть едет, но шефу уже известно все, о чем он мне рассказал. Тот сам его накажет, как посчитает нужным.

Наверное, это было справедливо. Я бы тоже не мог стрелять в безоружного. Фарид еще больше вырос в моих глазах. Но, выходит, мы все ошиблись, считая, что взрыв подстроен по заданию российской спецслужбы. И все разговоры там обо мне, скорее всего, на уровне эмоций. Ущерба я никому не причинил, никого не предал, присягу не нарушил: уже давно я не военнослужащий и даже не гражданин России, чего уж там метать в мой адрес громы и молнии. Делаю, что считаю нужным, и это никого не касается. Так я рассуждаю, и потому всякие там опасения о покушении на мою личность пора отбросить и нечего меня опекать и охранять. Бессмысленное занятие.

Когда я поделился своими заключениями с Фаридом, он просто отмахнулся от меня.

— Тебя охраняли и будут охранять. Это приказ начальника штаба, и я, даже если бы захотел, отменить его не имею права. Но я этого и не хочу. Придется потерпеть, дружище. Уедешь к себе в Америку, там, пожалуйста, живи как захочешь. У нас свои обычаи, и нарушать их нельзя.

Пришлось смириться.

Вечером Фарид со своим отрядом уходил на позиции. В поселке оставалось с десяток добровольцев — мальчишек лет по 15–16, горевших желанием изучить оружие, чтобы встать в строй со своими старшими братьями. И еще небольшая группа бойцов для патрулирования и охраны складов и моей скромной персоны. Мне отвели небольшой домик, в котором раньше жили двое престарелых чеченцев. Их уже прибрал к себе Всевышний, и освободившуюся площадь отдали мне во временное пользование. Потом в доме хотят устроить что-то вроде клуба, где можно будет проводить с ополченцами беседы, показывать им кино, открыть библиотеку. Меня вполне устраивал такой вариант, в свободное время я мог здесь отдохнуть, расслабиться, порыться в книгах, которых сюда навезли целую уйму.

Уходя на задание, Фарид поручил старшему патруля заглядывать ко мне вечерком, выполнять все, что скажу. После двух-трех таких «заглядываний» он мне просто надоел, и я освободил его от этой обязанности, сказав, что поручаю ему сюда больше не заходить, а патрулировать не менее, чем в ста метрах от дома. Четко ответив: «Понял!», патрульный исчез. Скоро я заснул.

Сплю я очень чутко. Поэтому, когда услышал шорох, решил, что это опять досаждает не в меру исполнительный старший патруля. Хотел уже ругнуться, как навалились на меня несколько человек, к лицу прижали мокрую тряпку. Это со сна показалось мокрую. На самом деле — пропитанную смесью, от которой я стал задыхаться и терять сознание. Сквозь пелену тумана различил четыре фигуры, деловито работающих надо мной. Меня связывали, потом пеленали в одеяло. Одна из фигур показалась мне очень знакомой. Игорь?! — мелькнуло в голове, и я отключился.

— Привет, земляк! — с этими словами, растянув рот до ушей, в комнату бесцеремонно ввалился Гущев. «Как он сюда попал, дверь закрыта, ключ на столе?» — спрашивал я сам себя, протирая спросонья глаза. И тут же отбросил нелепые вопросы: это же Гущев, который и сквозь стену пролезет. В лагере его так и называли — «проходной». О нем ходила слава не только как о мастере в прямом смысле вскрывать любой трудности замки, но и как о специалисте подбирать ключи к самому недоступному начальству. Если надо было пробить какой-нибудь вопрос, заключенные первым делом посылали Гущева, и он всегда добивался успеха. Как ему это удавалось, никто не знал. И вообще считалось, что Гущев — это загадка. Окруженный ореолом почета и уважения со стороны сокамерников, а также администрации, он тем не менее никогда не пользовался какими-то привилегиями и старался держаться в тени. Бывший коррумпированный номенклатурный работник, всегда купавшийся в богатстве и роскоши, он оказался вдруг на самом дне, где тюремная баланда заменила ему деликатесные блюда изысканной европейской кухни. Но он знал, что делал. Терпеливо выжидал. Не сомневался, что его люди на воле давили на авторитетов в лагере и купили с потрохами администрацию и что при первой же амнистии он с наилучшими характеристиками выскочит на волю. Так и случилось.

Вышли мы с ним почти в одно время. Только я отсидел почти весь срок, а он и третью часть не отбыл из того, что получил. Гущев снова вернулся в родные пенаты, занял одну из высот, кажется, в сфере конверсии, а я болтаюсь, как овечий хвост, и приличного места себе не найду. После злосчастного похода на теплоходе, на котором Гущев пытался провезти нар — котики и стратегическое сырье, а я, как идиот, принял в этом участие, зарекся раз и навсегда даже встречаться с этим фанатиком от криминала. Но вот судьба, похоже, опять сталкивает нас.

— Ты, друг, так запрятался, что отыскать тебя сумел только Буров. Я случайно узнал о тебе от него. Но Бурова уже нет в живых. Хорошо, что успел дать мне твой адрес. Хочу предложить тебе постоянную работу у меня.

Все это незваный гость выложил одним махом.

— Погоди, дай одеться, привести себя в порядок, тогда и поговорим, — остановил я поток его речи, пытаясь переварить услышанное.

— Быстрее соображай. У меня время — деньги, и некогда с тобой рассусоливать. Другой бы от такого предложения до потолка прыгал, а ты как-то не особенно вдохновился.

— А что за работа? — спросил я, решив, прежде чем отказаться, узнать, какой это подарок приготовил Гущев.

— Не пыльная, а денежная, — загоготал он, бросив мне на кровать джинсы и майку. — Одевайся быстрее, и поехали со мной, по дороге расскажу. Не сомневайся, будешь доволен.

Заинтриговал он меня. Через минуту я был готов, и мы на «мерседесе» помчались в сторону кольцевой дороги.

— Куда это мы направляемся? — поинтересовался я.

— За город, на мою дачу. Там нас ждут.

— Что это я чуть не силой вытягиваю все из тебя? Выкладывай начистоту и не тяни кота за хвост.

Гущев взглянул на меня и снова уперся глазами в расстилающуюся ленту дороги, выжимая до 120 километров.

— Не могу говорить, когда за рулем.

Я замолчал. Придется набраться терпения, а то действительно врежемся во что-нибудь.

Скоро мы въезжали в расположение дачи. Двое крутых парней подбежали к машине и, подобострастно открыв двери, протянули руки, чтобы помочь Гущеву выйти из «мерседеса». Но он отстранил их и легко выскочил из кабины. Со словами: «Все пошли со мной» направился в дом.

В просторной светлой комнате на двух диванах и трех креслах сидели с наполненными бокалами и дружно курили девять бритоголовых, крепко накачанных ребят. При появлении Гущева поднялись, как по команде, и приняли стойку «смирно».

Бывшие военные — это было отчетливо видно и невооруженным глазом.

— Садитесь, — распорядился Гущев, и все, как положено, одновременно заняли свои места. — Это ваш старший, — объявил Гущев, показывая на меня. — Все его указания и распоряжения для вас подлежат такому же четкому выполнению, как и мои. И не советую его раздражать. Он каратист высшего класса. Даже если вы все вместе соберетесь ему права качать, разнесет вас в пыль.

Гущев был в своем амплуа. Нанес мне удар ниже пояса, не пожелав даже мнения моего услышать насчет работы, зато представил меня публике как пугало. И потом, зачем преувеличивать мои возможности? Все это в его духе — авантюра, интриганство, обман.

Ладно, посмотрим все же, что он хочет мне предложить.

Когда парни разошлись после его беседы «перекурить на воле» и мы остались вдвоем, Гущев тяжело вздохнул и пожаловался:

— Дел невпроворот, а положиться не на кого. Приходится все самому. — Он открыл свой кейс и достал пачку долларов. — Здесь пять тысяч. Это тебе за выполненную работу, порученную Буровым и его шефом, известным тебе Александром Михайловичем. С Бурова деньги не возьмешь, душа его уже в раю… или в аду. — Гущев хихикнул и продолжал: — А с Александра и гроша не вытянешь, жаден до безобразия, и мне всегда приходится расплачиваться. Теперь будешь моим помощником. — И, предупреждая вопросы, сразу все поставил на свои места: — Скажешь, криминал? Отвечу: да. Но ведь вся страна втянута в куплю — продажу. Назови это как хочешь: реформы, новый курс, демократические преобразования — суть остается все та же. Купля-продажа или наоборот. И все, что связано с этой главной движущей силой, является преступным, незаконным. Если же действовать так, как велит Закон, страна вылетит в трубу. Понятно?

— Понятно, что твоя философия — это философия абсурда, — прямо сказал я, что думал.

— Молод ты еще, и, видно, жизнь тебя мало ломала, — обиделся Гущев. — Но работать ты у меня все равно будешь. Убежден, понравится, особенно когда начнешь каждый месяц получать такую вот пачку. И потом учти, у меня выходы на политдеятеля любой величины, и нет такой задачи, которую я не смогу решить.

В комнату снова стали заходить бритоголовые. Гущев оставил пятерых. Остальным предложил выйти и подождать, когда их позовут.

— Эти ребята из специальной группы Бадашева, — настала очередь знакомить их со мной. — Они прошли там целевой курс подготовки и теперь будут работать у меня. Через пару дней вы все отправитесь на одно очень важное и оплачиваемое по высшей шкале задание. В Чечне находится один человек, который ухитрился сильно насолить и официальным властям, и нам, держащим в своих руках экономику. За его голову спецслужба негласно назначила крупную сумму. Действовать напрямую, в лоб, они не хотят, чтобы себя не дискредитировать. Если это сделаем мы, они возражать не будут. Более того, выплатят вознаграждение исполнителям. Мой коллега, Александр Михайлович, пытался было разделаться с ним, но, как всегда, сработал вхолостую. Я же действую без проколов, и вы в этом убедитесь, когда ознакомитесь с моим планом.

Действительно, у Гущева все было расписано до мельчайших подробностей.

По его замыслу, мы едем в Чечню. До военного аэродрома самолетом, а дальше машиной до поселка, в котором обосновался этот человек. Гарнизон ополченцев в это время должен уйти на задание, и мы въедем в почти пустой поселок, охраняемый небольшим чеченским патрулем и еще несколькими охранниками, с которыми ничего не стоит разделаться. Гущеву был известен и дом, где нам предстояло схватить нашу жертву и доставить в Москву. На мой наивный вопрос, откуда ему известны такие подробности, Гущев неожиданно раскрылся. Оказывается, «представитель» Александра Михайловича выполнял двойную роль. Он доставлял чеченцам оружие и одновременно был его соглядатаем и исполнителем особых поручений, то есть провокаций, терактов, отдельных убийств. На этот раз ему не повезло, замысел его не удался, он был раскрыт и во всем признался. Чеченцы через своих людей сообщили об этом Александру Михайловичу, прежде чем тот к нему вернулся. Генеральный директор дружелюбно встретил своего доверенного, внимательно выслушал его бодрый рапорт, в котором, естественно, ни слова не было о том, что он раскололся, поблагодарил за старание и обещал щедро оплатить услуги. На следующий день ему помогли покончить с собой, что-то подсыпав в бокал с коньяком.

— Это логичный конец предательства, — закончил рассказ Гущев. — Надеюсь, ничего подобного в моем ведомстве не случится. — И он пристально обвел взглядом парней.

— Конечно, в нас не сомневайтесь, не подведем, — подали голоса парни.

Когда бритоголовые спросили, можно ли идти, Гущев почему-то посмотрел на часы и изрек:

— Два дня вам на раскачку, поработайте с Игорем, чтоб мышцы разогреть, и в путь-дорогу.

Я с самого начала не сомневался, что речь идет о Генрихе Николаевиче. Потому и согласился на эту авантюру. С моим участием все же больше шансов отбить его или в крайнем случае переправить в безопасное место. Судя по замыслу Гущева, в осуществление его плана втянуты высшие должностные лица спецслужбы. Иначе как расценить возможность осуществить полет, посадку на военном аэродроме, предоставление машины? А точные сведения о местонахождении Генриха Николаевича? Это дело профессионалов. Без их помощи Гущев не мог бы придумать ничего подобного.

Лучшим для меня вариантом было предупредить Генриха Николаевича о готовящемся на него покушении и отчалить от этого дела, сославшись, например, на нездоровье или другую причину. Но как это сделать? Может, рассказать обо всем Ии, она что-нибудь придумает. Где найти ее? Гущев говорил, что бритоголовые ребята из бадашевской спецгруппы. Они наверняка знают, где находится сейчас Ия. Надо выяснить. Не откладывая в долгий ящик, договариваюсь с парнями о начале с завтрашнего дня занятий по подготовке к операции. Заодно интересуюсь, кто у них был инструктором в центре. Подробно расписывают девушку Олю. Она с ними не только тренировалась, но и была главной в спецгруппе, которая прибыла в распоряжение генерального директора фирмы.

Так, отлично, значит, Ия у Александра Михайловича. Обращаюсь к Гущеву с просьбой разрешить поехать к генеральному директору и поговорить с ним. Возможно, узнаю что-то новое о чеченцах, окружающих нашего клиента, и о нем самом: ведь он побывал у него в качестве налогового инспектора и наверняка показал свой характер.

— Не возражаю, — согласился Гущев и предупредил: — О наших планах — ни гу-гу.

— На этот счет будьте спокойны.

Гущев лично позвонил Александру Михайловичу и попросил быть поласковей с его человеком, который кое о чем его расспросит.

— Жми к нему, он тебя ждет, — сказал Гущев и вызвал водителя разъездной машины, распорядившись сделать со мной рейс туда и обратно. — Водитель знает, куда везти, — пояснил он.

Как же подкатиться к генеральному директору, чтобы не вызвать у него подозрений насчет моей поездки в Чечню? А то начнет расспрашивать, и я запутаюсь. Так ничего за дорогу и не решил. И только перед входом в его кабинет сверкнула мысль: свалю все на Гущева, пусть тот и выкручивается.

Разговор у нас получился. Александр Михайлович моментально меня узнал, угостил кофе с коньяком да еще с шикарными шоколадными конфетами, с готовностью отвечал на все мои вопросы и, когда я уже собрался уходить, не преминул поинтересоваться, для чего мне такие сведения, не собираюсь ли я туда махнуть.

— Нет, что вы, — замахал я руками, — лезть в самое пекло, да ни за какие деньги. Просто Гущеву понадобились подробности, и он послал меня к вам.

— А для чего?

Я пожал плечами:

— Позвоните ему, это же не секрет.

— Да — да, так и сделаю, — скомкал разговор Александр Михайлович, сделав вид, что удовлетворен ответом.

А я, собравшись уходить, поблагодарил его за гостеприимство и как бы между прочим полюбопытствовал: не вижу что-то вашего телохранителя, очаровательной девушки — боевика. Ребята из ее спецгруппы просили узнать.

— Она уехала в Чечню с моим особым заданием. Теперь была моя очередь заторопиться и сделать вид, что такая информация меня вполне устраивает.

«Если этот тип не врет, значит, Ия уехала к Генриху и постарается забрать его оттуда, — размышлял я. — А если ей не удастся?..»

Теперь я уже не колебался и решил непременно принять участие в этой авантюре.

Мы летели на военном транспортном самолете типа «Антей», перевозившем ящики с боеприпасами. Перед взлетом один из членов экипажа предложил всем надеть парашюты и показал, как им пользоваться при аварийной ситуации. На мой вопрос, почему же не дают парашюты пассажирам «боинга» или «Ила», он ответил, что «Аны» специально приспособлены для сбрасывания десанта. Откроется люк в заднем отсеке, и можно прыгать даже с разбега.

Наставления члена экипажа меня не успокоили, а, наоборот, вызвали видения различных вариантов авиакатастроф с моим участием. Но все кончилось благополучно, и поздно ночью самолет мягко приземлился на аэродроме.

Ко мне подошел офицер, одетый в полевую форму, и сообщил, что машина ждет нас. Пересели в «волгу-пикап», свободно разместившись в кабине. Предупрежденные офицером, что возвратиться надо до рассвета, мы не стали тратить время на переодевание и еду, а переоделись и перекусили по дороге. Когда приблизились к поселку, все уже были в маскировочных костюмах и черных масках. Машину с водителем оставили ждать на опушке леса, а сами короткими перебежками, пригибаясь к земле и прячась за кустарники, последовали прямо к дому, который нетрудно было вычислить, зная его расположение.

Мы заранее договорились, что охранников будем снимать, не убивая, а только вырубим на время. Этому я успел научить ребят за два отведенных нам для тренировок дня. Да и вооружены мы были пистолетами только на крайний случай. Излишний шум может вызвать тревогу и сорвать всю операцию. У крыльца дома, где находился Генрих Николаевич, прохаживался часовой с автоматом на изготовку. Я сам взялся его снять. Пока пятеро моих ребят притаились в нескольких метрах, чтобы в случае необходимости прийти мне на помощь, я осторожно подкрался сзади к часовому и правой рукой сжал его горло. Он медленно сполз на землю. Как минимум полчаса будет приходить в себя. Это проверено. Оттащил его к стене. Трое вместе со мной вошли в комнату. Двое остались сторожить. Включил фонарик. Кровать, стол, стулья. Небольшой сейф. Хорошо бы и его прихватить, наверняка какие-то деньги, бумаги, которые будут нужны Генриху Николаевичу. Но как взять, чтобы незаметно было, все равно обратят внимание, подумают — валюта. Неприятностей не оберешься. Ладно, там видно будет, а пока — вот он, спит без задних ног, ничего себе нервишки. Я бы так не смог. Вечно всем завидую.

Ребята между тем деловито приступили к работе. Платок с эфиром — к носу и одновременно ремешки на руки и ноги. И чтоб было наверняка, укутали легким одеялом. Когда все закончили, я приказал:

— Осторожно несите его в машину, я за вами. Как только они вышли, стал шарить по комнате в поисках ключа к сейфу. Тащить его — последнее дело, но и оставлять, раз пришли сюда, я не намерен.

Выдвинул ящик стола. Лежит какой-то ключ. Похоже то, что надо. Попробовал — подходит. Открыл дверцу. Ничего, кроме нескольких листков бумаги. Забрал и спрятал в карман. Слышу: автоматные очереди. Выскочил наружу.

Наверняка нарвались на патруль. Теперь надо сматываться как можно быстрее. Пули просвистели у самого уха. Прямо передо мной выросла фигура чеченца, он выкрикнул:

— Стой, руки вверх, стрелять буду!

Как бы не так. Резкий выпад ногой снизу вверх — и автомат грозного патрульного летит в сторону. Кулак в ту же секунду достает челюсть чеченца, и он без звука валится на землю.

Оглядываюсь вокруг: ни зги не видно. Знаю, впереди дорога, но там идет перестрелка. У нас только пистолеты, и долго ребятам не продержаться.

Выстрелы прекратились так же неожиданно, как и начались. Спешу к машине, там договорились собраться. Вдруг слышу характерный звук включенного двигателя, затем — повышенные обороты и затихающий шум уезжающей машины. Что они, с ума посходили? Оставили меня здесь, а сами смотались…

Так и есть, на дороге никого. Хотя стоп. Лежит что-то или кто-то. Подошел ближе.

Так, перепугались до смерти и впопыхах оставили свою ношу. Быстро развернул одеяло и ножом перерезал ремни. Генрих Николаевич, надышавшись парами эфира, спал как младенец. Похлопал по щекам — не помогает. Есть еще один верный способ, но для этого надо его освободить от одежды. Только успел расстегнуть пуговицы на гимнастерке, как увидел группу людей, уверенно шагающих к нам. Мне ничего не оставалось, как рвануть подальше от этого места.

От злости клокотало в груди. Сукины дети, наложили в штаны, бросили, не подумав о последствиях. Гущев не простит такого прокола ни мне, ни им. Но, думаю, их он больше не увидит, если эти парни не законченные идиоты. Хотя, кто знает, может, еще придут за гонораром, свалив на меня неудачу. Вот бы увидеть мне их морды! Сам бы, без Гущева, рассчитался. Ну а мне что делать? Доберусь до своих, помогут возвратиться в Москву, и что дальше? Гущев из-под земли достанет. Как объяснить ему, что вины моей тут нет, операцию сорвали эти ублюдки. Да, положеньице…

По всему видно, что Ия здесь не появлялась, и генеральный директор элементарно натрепался, чтобы ввести меня, а скорее, Гущева в заблуждение. Иначе она была бы вместе с мужем в этом доме, или же Генрих Николаевич уже уехал бы с ней.

Но в моих интересах, чтобы Генриха Николаевича оставили в покое и он остался у чеченцев. Уверен, Ия не простит ему такого решения. В глубине моей души все же теплится надежда вернуть ее. Была же у нас взаимная симпатия. Генрих Николаевич подвернулся. Она скорее увлеклась им как учителем, чем как мужчиной, вышла за него из чувства благодарности за то, что вылепил из нее мастера каратэ. Не сомневаюсь, что, не будь его, Ия полюбила бы меня, и жизнь моя повернулась бы иначе. Жили бы себе спокойненько в США и горестей не знали. Вон как Генрих Николаевич там кайфует. Инструктором вместе с женой устроился в престижном месте — полицейском управлении. Почет, уважение и, главное, хорошие деньги. Что я, не смог бы так? Бросила меня Ия, предпочла другому, вот и покатился по кривой дорожке. Хотя, если быть справедливым, еще до нее связался с этими проходимцами. Пахан, Хромой, Жухов втянули меня в свою компанию. Когда пряником, а когда и кнутом заставляли выполнять задания и, чего душой кривить, Всегда платили не меньше, чем обещали. А это неплохие бабки. На них можно было кутнуть в любом ресторане, да не одному, а с девочкой, проехаться на Черное море — в общем, ни в чем себе не отказывать. Но когда у тебя поручение, тут уж ноги в руки и веселье прочь. Всегда выполнял задания без проколов. Особенно здорово получилось в парке, когда, прогуливаясь с Ией, встретили крутых ребят. Я уложил их в два счета. Вот когда я вырос в глазах девушки! Но зато потом, как и предполагалось в сценарии Пахана, я с Ией бросился бежать, и меня подстрелили, понятно, холостым зарядом. Ия стала, меня спасать, умчалась к телефону — автомату, чтоб вызвать «скорую», а меня в это время уже на носилках тащили в машину, присланную Хромым. К вечеру следующего дня я был уже в Штатах и беседовал с Паханом, у которого в голове зрел новый план с моим участием. Срочно вывести меня из игры потребовалось из-за того, что отец Ии, следователь по особо важным делам, развил буйную деятельность. Арестовали Жухова и подбирались ко мне. Выход был один: убраться на время с глаз и, как любил повторять Хромой, лечь на дно. Ия поверила версии, что я убит, и скоро забыла обо мне. Возможно, останься я в Москве, мы с Ией сблизились бы по-настоящему и все пошло иначе.

Я верю в судьбу. Мы столько раз с ней встречались после этого случая — я спасал ее, она — меня, что у Ии не могло не возникнуть ответного чувства ко мне. И только привязанность к мужу, все та же благодарность, стремление не остаться в долгу, а отплатить ему, своему наставнику и тренеру, заботой, лаской и верностью, сдерживают ее.

Возможно, я и ошибаюсь, переоцениваю себя, но все же шансы мои, несомненно, выросли бы, если бы Ия осталась одна. И совершенно неожиданная развязка с похищением Генриха Николаевича предстает теперь в другом свете. Выходит, правильно говорят: что ни делается — все к лучшему…

— А ну, стой! Руки за голову и не рыпайся! — Это скомандовал стоявший в метрах пяти молодой чеченец, вооруженный автоматом. За ним — большая группа боевиков, которые стали обтекать меня со всех сторон. Как они ухитрились незаметно подойти, просто непостижимо. Между тем двое из окружавших тщательно обыскали меня, вытащив из кармана пистолет и все бумаги.

— Кто такой и что делаешь в этих местах? — строго спросил тот же чеченец, видно, полевой командир, рассматривая корреспондентское удостоверение.

— Из газеты я.

Мой лепет, по-видимому, не удовлетворил любопытство командира, и он продолжал допрашивать:

— Из какой газеты, где командировочное предписание и разрешение коменданта гарнизона?

— Торопился, не успел оформить, — сказал первое, что пришло в голову, а сам думал: до чего же Гущев авантюрист и ханжа, сунул документ, не потрудившись выяснить, достаточен ли он, чтобы служить оправданием приезда во фронтовую зону. Просто пыль в глаза пустил, вот, мол, какой он, Гущев, заботливый и предусмотрительный на все случаи жизни. Из — за него и влип, оправдывайся теперь. Они не такие дураки, чтобы верить на слово первому встречному. Возьмут и кокнут сгоряча, по закону военного времени.

— Больше тебе нечего сказать? — снова обратился ко мне старший чеченец тоном, не предвещавшим ничего хорошего.

Я только пожал плечами.

Чеченец снял с плеча автомат. Вот и все, хана тебе, Игорек, вот и верь после этого поговорке: что ни делается — все к лучшему. Но командир показал дулом в ту сторону, откуда пришел.

— Иди! Даже газеты своей не знаешь, там с тобой разберемся.

Ругнул себя, мог ведь любую назвать, хоть «Правду», хоть «Известия», проверять, что ли, будут. И с опозданием, чтобы как-то оправдаться, отрекомендовался:

— Я представитель московского телевидения. Чеченец недоверчиво на меня посмотрел:

— Не верю я тебе. Двигай вперед. Не видел еще удостоверения, в котором не указывается печатный орган или телевизионный канал. — Чеченец загнал меня в угол своей осведомленностью.

Недооцениваем мы этих ребят.

Парень наверняка с высшим образованием. В общем, пришлось повиноваться и положиться на волю судьбы.

Я снова возвращался в поселок, но уже в сопровождении хозяев.

Хотелось провалиться сквозь землю. Сейчас увижу Генриха, что я ему скажу, как объясню свое появление. Рассказать все честно, как было? Поверит ли он мне и моим добрым намерениям по отношению к нему? Очень сомневаюсь. Да и чеченцам надо толково все объяснить, чтобы не попасть впросак. Судя по их командиру, на мякине этих людей не проведешь. Попал я словно кур в ощип. Как выпутаюсь, одному Богу известно.

Иду. Позади и с боков следуют чеченцы. Все с автоматами наперевес и с боевыми повязками на лбу. Похоже, после хорошей драчки. Несколько человек перевязаны бинтами. Двоих несут на носилках. Наш командир подходит к ним. Переговариваются и посматривают на меня. Вдруг от группы отделяется один парень и мчится на меня с диким криком на чеченском. Нырок в сторону — и паренек пролетает мимо. Резко тормознув, он разворачивается и снова на меня. Ставлю блок локтем, затем плечом. На удары не отвечаю, только защищаюсь. Хватило ума сдержаться и не уложить разбушевавшегося парня. Чего это он на меня налетел?

Командир что-то сказал двоим ребятам, и те вмиг оттащили его от меня. Потом подошел ко мне и говорит со злостью:

— Оказывается, ты хорошо дерешься. Мой двоюродный брат тебя узнал. Ты его ночью придушил, он только недавно в себя пришел. Корреспонденты так не умеют. Десантник ты или омоновец. У меня есть право таких, как ты, расстреливать на месте. Наших вы не щадите. Зачем же нам с вами чикаться? — И он передернул затвор.

— Оставь его, Фарид. Тут какое-то недоразумение. — К нам подходил, жив-здоров, Генрих Николаевич. Они обнялись с командиром. — Я знаю этого человека, — продолжал он, показывая на меня. — В главном штабе его ценят как умелого экспедитора по доставке оружия. И могу поклясться, что к ночной провокации он отношения не имеет. Скорее всего, послан ко мне по какому-то делу и не мог найти, вот и напоролся на вас.

— Почему ты сразу не сказал? — строго спросил Фарид, обращаясь ко мне.

Я ухватился за конец веревки, брошенной мне, тонущему, Генрихом Николаевичем, и стал карабкаться на берег:

— Задание у меня секретное: не мог раскрыться перед первым встречным. Откуда мне знать, кто вы и можно ли вам доверять.

Чеченец впервые улыбнулся, видно, довольный, что так все кончилось и ему не надо прибегать к крайним мерам. А Генрих Николаевич положил руку мне на плечо и повел к дому, где мы два часа назад орудовали как бандиты.

Зайдя в комнату, он круто изменился.

— Садись и рассказывай все, как на духу, — приказал он и добавил: — Я знаю, что ты был с ними, а может, даже возглавлял эту братию. Забыл, наверное, что я в темноте прекрасно вижу и, хоть вы усыпили меня, я успел тебя узнать.

— Ваши бумаги у Фарида, — сказал я, назвав имя командира, которое услышал, когда к нему обратился Генрих Николаевич.

— Знаю, они уже у меня. Удивляюсь только, когда ты успел стать мастером по сейфам.

— Я хотел просто спасти содержимое, не оставлять же документы здесь, когда вас отсюда забирали.

— Спасибо за заботу, — сыронизировал Генрих Николаевич и снова посуровел: — Ближе к делу, Игорь, не надо вокруг да около. Продолжай, только без вранья.

Выложил все: и про Гущева, и про генерального директора, и про то, как работал в лагере Бадашева, где встретил Ию, спасшую мне жизнь уже в который раз. Не забыл подробно описать, как нас встречали и провожали военные товарищи, которых с потрохами купил Гущев. Многое из того, что я рассказал, Генриху Николаевичу было известно. Это он потом признался. Слушал же меня, не перебивая.

— Ничего не забыл? — приставил мне кулак к носу. Я понял этот жесть как прощение и вздохнул с облегчением.

— Верьте, Генрих Николаевич, пошел на это дело только из желания помочь вам и уберечь от неприятностей. — Это было добавление к моему предыдущему рассказу.

— Как же ты мог меня уберечь, голова твоя садовая? — Генрих Николаевич довольно ощутимо треснул меня по затылку, как раньше, когда на тренировке не получался показанный им прием. — Они ведь деятели прожженные: если что задумали, осуществят любой ценой. Подозреваю, что и срыв операции с моим похищением тоже был предусмотрен как один из вариантов. Может, конечно, и помешали им чеченцы, но что-то уж больно быстро твои ребята улетучились, бросив тебя. Не такие они наивные пташки, как ты себе представляешь. Бадашев таких простачков-недоумков, которые выстрелов пугаются, давно бы попер из своей школы в три шеи, и если уж продал эту группу, то будь уверен, это парни вполне пригодные для подобных дел. Мне кажется, они были заранее проинструктированы и сами спровоцировали инцидент с таким концом. Я спрашивал чеченский патруль. Старший из них сказал мне, что никого они не обнаруживали, а просто ответили на выстрелы, паля куда попало, так как не видели цели. Услышав шум автомобильного мотора, пошли на звук и наткнулись на меня. Я не хочу сомневаться, Игорь, в твоей искренности, но вот то, что ты связался с такой мразью и крутишься в этой обойме, простить тебе не могу. Неужели мало тебе срока, который ты отсидел? Уймись. А то, как Тарас Бульба, я тебя породил, я тебя и убью. Не в прямом смысле, конечно. Ты для меня просто перестанешь существовать. Если для тебя это что-нибудь значит, прошу: порви с ними окончательно. В этом можешь целиком рассчитывать на меня.

Мне было стыдно слушать горячую речь Генриха Николаевича, стыдно за свои подлые мысли и расчеты относительно его и Ии, я ругал себя последними словами и радовался, что этот человек, добившийся совершенства, все же не сумел постичь умение читать мысли. А то бы гореть мне синим пламенем. Кстати, знает ли он что-то о своей жене? Совсем забыл сообщить ему новость. Не поздно сделать это и сейчас.

— Ия должна к вам приехать, — выпалил я и поднял наконец на него глаза, которые прятал, пока он говорил.

Генрих Николаевич ставил на электроплитку сковородку для яичницы, и рука его дрогнула, но он как ни в чем не бывало продолжал свое дело и приговаривал:

— Сейчас позавтракаем, потом пойдем к чеченцам объясняться и уговаривать, чтобы оставили тебя пока здесь, у меня. Будем работать вместе. Согласен?

— Что за вопрос, с вами хоть на край света.

— Я серьезно, Игорь. Проблема нешуточная, подумай.

— А у меня есть выбор?

— Ты можешь возвратиться к ним, но не уверен, ждут ли тебя там. Они затеяли какую-то дьявольскую игру, в которой тебе отведена определенная роль. Думаю, специально тебя потеряли, я пока не знаю, с какой целью. Но дело не в них, а в тебе. Если ты решишь жить честно и уйти от них без возврата, то игру эту они наверняка проиграют. Тебе же временно следует пожить в другом лагере, присмотреться. Захочешь мне помочь, буду рад, нет — отдыхай, приобретай здесь новых знакомых и друзей. Уверяю тебя, чеченцы — народ гостеприимный и добро не забывает. Придешь к ним с чистым сердцем, ответят тем же. Скоро убедишься в этом сам.

Остаюсь, — теперь уж решительно сказал я и спросил: — Вы что, не слышали мою новость о вашей жене?

— На слух пока не жалуюсь. Спасибо за хорошее известие. Но я об этом уже знаю. Информация из Москвы налажена четко. Жду ее со дня на день. Только не пойму, что там случилось, почему задерживается…

Я знала, что меня ждут с нетерпением, но сообщить о своем приезде не имела возможности. Неудивительно, что никто не встречает. Но я по привычке, сойдя с трапа самолета, оглядываюсь, ищу знакомые лица. Увы, придется одной добираться до родителей. К себе домой нельзя. Там бандит держит Сережу, требуя выкуп, и надо будет с ходу подключаться к делу. И вдруг слышу: «Ия!» Оборачиваюсь — Татьяна собственной персоной. Бросилась обниматься. Расцеловались. Как же не ответить на такое проявление чувств?

— Откуда ты узнала о моем приезде? — удивляюсь я.

— Каждый день хожу тебя встречать. Вижу, как твои родители с ума сходят от страха за Сережу. Я ведь у них сейчас живу. Твой дом полностью забаррикадирован. Ростислав, этот бандит с большой дороги, закрылся там и предупредил: кто переступит порог дома, живым не войдет, а если полиция нагрянет, пусть пеняет на себя: пострадает прежде всего ребенок. Требует пять миллионов и документы.

— Мне все это известно, — остановила я поток Таниных сообщений, — для того и приехала, чтобы решить вопрос без потерь.

Мы взяли такси, и я спросила ее, как чувствует себя отец и чем закончилось дело с русской мафией, главарь которой держит Сережу у меня дома.

Таня охотно рассказала, как все происходило после моего отъезда в Москву:

— Отец слег в больницу, мама не отходила от него ни на шаг. Внимание врачей, заботливый уход любимой жены помогли ему быстро справиться с болезнью и пойти на поправку. Сейчас он в полной форме и уже ездит на новой машине на работу. Очень дружен со своим шефом — Венсом. Они часто семьями ходят друг к другу в гости на уикенд. Мама, как и прежде, увлекается моделями. У нее тонкий вкус и острое чувство моды. Ее модели женской одежды пользуются большим успехом. Когда Рост притащил в твой дом Сережу, то меня попросту выгнал на улицу. Я позвонила в полицию, и Дик Робсон велел срочно ехать к нему в управление. Так и сделала. Там меня допросили под запись и определили временно в гостиницу. Вечером ко мне постучали. Открыла. Твои отец и мать. Они попросили подробнее рассказать, кто такой Рост, как он меня нашел и можно ли, на мой взгляд, не опасаться за жизнь ребенка. Как могла их успокоила, ответила на все вопросы. Когда собрались уходить, пригласили пожить у них, пока не схватят террориста. Я стала отказываться, ведь это для них неудобство, но они очень настаивали, и я согласилась. Да, совсем забыла, — спохватилась Таня, когда выложила, как ей казалось, полный объем интересующей меня информации. — От тебя, Ия, приезжал Валерий Николаевич. Он остановился в твоем доме и, как оказалось, знаком с Ростом. Они допоздна беседовали о чем-то, договаривались, потом гость попросил меня познакомить его с твоим отцом, якобы для пользы какого — то дела. Узнав, что Андрей Петрович не возражает против этого, дала ему адрес больницы, и он там побывал. Причем не один раз. Потом, не попрощавшись, неожиданно уехал.

Я тут же вспомнила о Хромом и о его поездке в США. Больше он мне не звонил и не появлялся. Тоже птичка божья, хоть и клялся в верности, а приехал и сгинул. Надо будет выяснить, куда он делся. Без контроля — пропадет. Это он с виду такой суровый и озабоченный, а на деле безвольный человек. Всю жизнь в криминале. Вытащишь из грязи, готов хоть на край света за тобой. А пройдет немного времени, смотришь, опять сидит в дерьме, снова вытаскивай. Сколько раз приходилось это делать, со счета сбилась. Таня первая вбежала в дом с возгласом:

— Встречайте, Ию вам привезла!

Но никто не ответил. Я вошла следом за ней. Таня уже успела обнаружить на столе записку и показала мне. Родители сообщали, что дом, где преступник держит Сережу, окружен полицией и они вместе с Диком Робсоном находятся там.

— Еду туда немедленно, — объявила я. — Ты со мной?

— Конечно.

Ключи от гаража и машины — на месте, как всегда, в одном из выдвижных ящиков папиного стола. Достаю их и бегом к своей «тойоте», которую оставила у родителей, когда уезжала в Москву. Надо спешить. Судя по записке, ситуация накаляется.

Через каких-нибудь тридцать минут мы были около нашего коттеджа, и я поочередно попала в объятия мамы, папы и Дика. Родители, перебивая друг друга, вводили меня в курс событий, будто я с Марса прилетела. Мама, как положено, не сдерживала слез. Не знаю, сколько бы это продолжалось, если бы не вмешался Дик. Он решительно взял меня под руку и, извинившись, отвел в сторонку.

— Теперь слушай внимательно. — Он взял меня за подбородок, чтобы я больше ни на что не отвлекалась, и стал объяснять сложившееся положение.

Дик не скрывал, что ситуация обострилась буквально за последние несколько часов. У преступника стали сдавать нервы от долгого ожидания и неопределенности. Его поставили в известность о том, что вот-вот должна приехать дочь Андрея Петровича, которая передаст ему из рук в руки все, что он требует, и заберет мальчика. И сегодня, часа два назад, он заявил, что даст нам время до вечера. Не выполним его условий — взорвет себя и ребенка. Ему терять нечего. Дик закончил свою короткую информацию и направил меня к своей машине:

— Там мешок с деньгами и папка с документами. Бери и топай к нему. Он уже предупрежден и ждет тебя. Будь осторожна, это — бывший офицер-десантник, воевал в Афганистане, владеет приемами рукопашного боя. И учти, он нам нужен живым.

Проинструктировав, Дик поцеловал меня в лоб и шепнул на ухо:

— Мы все тебя любим, ждем с победой.

Отец предусмотрительно отвел маму подальше, чтобы не было особенно горячих напутствий, и я, забрав из машины Дика все, что ждал Рост, как его называла все время Таня, спокойно направилась к крыльцу своего дома. Позвонила. Из окна вылетел ключ. Открыла дверь и вошла.

— Поднимайся наверх, — услышала команду. Только поставила ногу на ступеньку лестницы, как он остановил меня криком:

— Вернись и закрой на ключ входную дверь.

Да, действительно забыла это сделать. Пришлось возвращаться.

— Подергай за ручку, — потребовал голос, и я безоговорочно выполнила и это указание.

— Теперь можно? — осторожно спросила я, постаравшись, чтобы голос у меня дрожал, словно я до смерти напугана.

— Деньги и документы у тебя? — прежде чем разрешить идти, спросил он.

— А вы разве не видите? — ответила и я вопросом.

— Отвечай и не изображай из себя невинную девочку, я о тебе все знаю, даже то, что ты из дочери Шиманского превратилась в дочь следователя, — гаркнул Рост, уловив, как видно, фальшь в моей интонации.

— И деньги, и документы у меня, иначе бы не пришла. А ты кончай играть в кошки — мышки. — Это я уже выдала другим, довольно сердитым тоном.

— Ладно, поднимайся.

— Вначале покажи ребенка. Молчание. Чего он там мешкает?

— Ия, здесь я, здесь, — услышала я Сережкин голос.

— У тебя все в порядке, ты здоров?

— Да, все хорошо, только возьми меня отсюда.

— Потерпи, сейчас заберу, — успокоила его.

— Ну, что, убедилась? Целехонек ваш пацан, аппетит отменный, весь холодильник он один и очистил. — Рост хохотнул и скомандовал мне: — Двигай сюда, побеседуем.

Я поднялась. На втором этаже у нас небольшая лестничная площадка, ведущая в три отдельные комнаты. В одной из них Рост, наверное, держит Сережу.

Рост стоял у стены на лестничной площадке и как только увидел меня, остановил поднятой рукой.

— Выверни все карманы и покажи, что у тебя нет никакого оружия.

— Пожалуйста, — показала ему карманы на куртке и джинсах.

— Сними куртку! — потребовал он.

— Еще чего! — возмутилась я. — Может, стриптиз тебе устроить?

— Не возражаю, готов даже оплатить представление из принесенных тобой денег, а куртку все равно сними и брось мне. Знаю я ваши штучки.

Поняв, что спорить с ним бесполезно, я выполнила его требование. Ощупав куртку, он вернул ее мне.

— Можешь надеть, если хочешь, — снизошел он. — А теперь клади на пол мешок, документы и возвращайся вниз.

— За дурочку меня держишь? Мы договаривались так: я остаюсь, а ребенок уходит. — И, не ожидая его возражений, позвала: — Сережа!

Мальчик выглянул из комнаты и, увидев меня, бросился на шею. Рост не препятствовал.

— Черт с тобой, — ругнулся он, — я сам его выведу, а ты останься и дай мне ключ.

Рост взял Сережу за руку и повел к выходу. Мальчик обернулся и с тревогой посмотрел на меня. Я ему подмигнула, и он послушно пошел. Рост открыл ключом дверь, выпустил ребенка. Затем запер дверь, оставив ключ в замке.

Теперь я отошла к стене, где стоял Рост. Пусть убедится, что деньги и папка тут. Он понял мой жест и молча принялся за дело. Открыл мешок, пересчитал количество пачек, каждая в специальной банковской упаковке, полистал папку с документами. Видимо, остался доволен.

— Теперь зайди в комнату, которая тебе больше нравится, и сиди там, пока не позову.

— А когда позовешь? — снаивничала я.

— Когда будет выполнено второе мое условие: предоставлена возможность вылететь с тобой в Москву, — ответил Рост и добавил: — Я уже звонил туда из дома, не обессудь, — осклабился он, — нас там ждут… И потом, у меня есть и третье условие.

— Какое же?

— Пока мы здесь, доставить сюда Таню, мою подружку.

— Да-а-а? — только и смогла выговорить я, изумленная его наглостью.

— Впрочем, ты мне тоже очень нравишься и вполне можешь ее заменить, а я тебя постараюсь отблагодарить за труды. — Он похлопал рукой помешку с деньгами.

Беспредел этого подонка переходил всякие границы. Пора было кончать бредовый диалог.

— Ну вот что, твоя игра закончена, пошли к выходу, если тебе жизнь дорога, — выдала я.

Он отреагировал весьма оригинально.

— Заходи в комнату и заткнись, — сказал так, будто не слышал моих слов, а потом, деловито укладывая денежные пачки и документы в небольшой чемоданчик, добавил: — Не поняла? Могу помочь.

— Попробуй, — предложила я.

Он все с тем же деловым видом, с каким укладывал чемодан, стремительно направился ко мне с явным намерением осуществить свою угрозу. Бородка у него подрагивала, глаза бешеные. Если раньше сдерживал себя, то сейчас готов применить силу.

Увернулась от его ручищ, проскочила мимо него и оказалась у лестницы, а он — у стены. Пока, видно, до него не дошло, что я противник, с которым надо считаться. Он повторил свою атаку, и мы снова поменялись местами.

— Издеваешься надо мной, шлюха! — заорал он и ринулся на меня зверем. И снова я увернулась, чтобы довести его до исступления.

Он остановился, тяжело дыша, испепеляя меня взглядом. Злость — плохой помощник. Но мне это выгодно. Я пока не знаю возможностей Роста как бойца. Выбить из колеи, добиться, чтобы его действиями руководил не разум, а гнев, — уже полдела. И, кажется, мне это удалось.

Рост, дрожа от ярости, готов был разорвать меня на части.

И он пошел на меня, растопырив руки. Я не собиралась убегать, стояла на месте и ждала, когда он приблизится, чтобы я могла его достать.

Выпад ногой выстрелом от колена в пах.

Вот теперь вижу — боец. Отреагировал в последний момент, и сапожок мой попал в воздух.

— Ого! — Рост остановился как вкопанный. — Да ты, оказывается, можешь защищаться.

— И нападать, — дополнила я его открытие, чтоб не заблуждался.

Рост, не говоря больше ни слова, разразился каскадом ударов рукой и ногой, показывая, на что способен. Хоть и примитивно, но эффектно, попасть под такой каскад неприятно. Уровень — не выше коричневого пояса, да еще без тренировок. Вон как тяжело дышит.

— Может, послушаешь меня и сдашься? — Я пожалела его и дала последний шанс, стоя у него за спиной.

— Это еще одна твоя ошибка, — прошипел он со злостью и крутанулся, пытаясь рубануть меня ногой.

Детский лепет. Отклонившись, ушла в сторону и снова нырнула ему за спину. Пока он соображал, куда я делась, применила японский стиль айкидо, которым владею в совершенстве. Он предполагает не прямолинейные, а круговые движения, когда до конечного удара или блока рука, нога, все тело движутся по дуге, по кругу, волнообразно по спирали. Круговые движения позволяют лучше следовать необходимому ритму боя, в нужный момент усиливая или ослабляя натиск. Кроме того, круговые дают возможность исключить паузу, неизбежную при прямолинейном движении. И еще очень важно, что такие движения позволяют намного эффективнее, чем прямолинейные, варьировать угол приложения силы при нападении и защите. Спиралевидная траектория удара значительно повышает проникающую способность руки, усиленной «раскручиванием» бедер и всего корпуса. И когда я начала свое раскручивание, стоя на месте, Рост с победным возгласом: «Ну попалась, стерва!» — изо всех сил нанес мне удар с полным откатом, метя в голову.

Так и убить можно, мелькнула мысль, хоть я прекрасно знала, что ему и пудовая дубина не поможет. «Скручивающие» блоки моего тела ослабили встречный импульс, что позволило совершенно безболезненно парировать удар. Любой бьющий предмет, попадая в спираль блока, неизбежно соскальзывает в воздух. Рост буквально остолбенел, когда его кулак благополучно опустился в пустоту.

— Давай, козел несчастный, еще разочек! — подзадорила я его, не прекращая крутиться.

— Ах ты!.. — Он задохнулся и больше не мог выговорить ни слова.

Он, как боксер, сделал несколько выпадов рукой — хук и апперкот. Выпады не достигли цели, Рост выхватил нож и пошел на меня. Теперь настала моя очередь. Я пропустила его мимо себя за счет стремительного маха в бедрах и нанесла серию безостановочных круговых ударов ногой: в прыжке, подкатом, подсечкой, в присяде. С него было довольно. Согнувшись и прикрыв лицо и живот руками, Рост медленно сполз на пол.

Подошла к нему безбоязненно. После такой трепки не скоро придет в себя. Обыскала. Вытащила из кармана пистолет Макарова с полной обоймой, подняла с пола финку, которую выбила из его руки после первого же удара, пощупала на всякий случай пульс. Нормально. В таком положении сердце всегда как в полусне. Непонятно, почему он не стрелял. Неужели ему было неясно, что я играю с ним, неужели не распознал во мне грозного противника? А может, наоборот, распознал и не решился, зная, что все равно достану его и уже щадить не буду.

Тащить поверженного Роста к выходу не было никакой охоты. Я вышла на крыльцо, открыла настежь дверь, повернулась боком и жестом пригласила — заходите, мол, дорога открыта. Ко мне уже бежали Дик с двумя полицейскими, за ними отец и мать. Дик со своими ребятами промчался мимо, успел только чмокнуть меня в щеку, а родители чуть не задушили в объятиях.

— Можно, я тебя тоже поцелую? — робко попросила Таня, незаметно подошедшая ко мне.

— В аэропорту ты меня не спрашивала, а здесь что-то застеснялась, — рассмеялась я и сама расцеловала ее.

Теперь я видела в Тане подругу. О прошлом не хотелось вспоминать. Она стала совсем другой, мягче, искренней, добрее, и тянулась ко мне всем сердцем.

Дик вышел из дому.

— Ювелирная работа, — похвалил он. — Ни одного синяка, а он в глубоком нокауте. Нашатырь и тот не помог. Давайте носилки! — крикнул он своим и снова ко мне: — Думаешь, скоро придет в себя?

— Часа через два можно будет допрашивать.

— Он действовал без оружия? Я отдала Дику пистолет и нож:

— Только ножом замахивался.

— Еще одну статью получит за оружие. В общей сложности на пожизненную потянет.

— А нельзя ли его в Россию переправить? — предложила я. — Здесь ему лафа, санаторное питание, телевизор, девочки, спортивные игры, всевозможные зрелища. А там, в России, он узнает, почем фунт лиха.

Дик покачал головой:

— Ошибаешься. Это ты где-то вычитала или по телеку увидела. На самом деле ни телевизоров, ни изысканных блюд, ни девочек заключенные не видят. Строжайший режим, дисциплина и повиновение — жизнь в тюрьме далеко не сахар. В России максимальный срок пятнадцать лет, и отпетые уголовники полностью его не отсиживают. Поспрашивай Андрея Петровича, он тебе лучше объяснит, как такие дела делаются. Да ты и сама прекрасно знаешь, что все решают деньги. Многие бывшие руководящие партийные и советские работники как раньше были тесно связаны с коррупцией, так и теперь. Не случайно же тебя и Генриха пригласили туда на работу, чтобы помогли разоблачить преступные махинации людей, захвативших властные структуры и экономические рычаги в свои руки. Кстати, ты, наверное, еще не знаешь, генерал Рожков смещен со своего поста и на его место назначен какой-то полковник из молодых офицеров, причем никогда не работавший в системе спецслужб. Не сомневаюсь: мешал кому — то сильно Виктор Николаевич.

Дик прав, непонятно, что происходит в России. Сколько изменений, а на поверку все по-прежнему. Честные, принципиальные люди, болеющие за свое дело, в конце концов оказываются в опале. Они бессильны перед мафией, проникшей во все сферы — политику, экономику, культуру, искусство. Даже в военную область, всегда служившую образцом законности и правопорядка. Нет, не верю, что генерал Рожков сдался. Тут что-то не то. Надо срочно вылетать в Москву и постараться во всем разобраться. Возможно, ему нужна помощь, и он ждет ее от меня, от Генриха, других верных ему людей. Необходимо действовать, а не сидеть сложа руки и ждать, когда преступники сами явятся с поднятыми руками. Заставить их это сделать — вот ради чего следует жить. К тому же очень беспокоит исчезновение Генриха. Наверняка генералу Рожкову доставили ложные сведения о том, что Генрих остался у чеченцев и воюет против федеральных войск. Не может такого быть. С чего бы ему забыть все на свете — и меня, и взятое на себя обязательство поработать на новую Россию — и перейти на другую сторону баррикады. Нет причин для этого, и не такой он человек, чтобы так просто менять свои принципы.

Вечером собрались у нас дома родители с Сережей и друзья — Дик Робсон и Джон Каупервуд с женами. Пока все женщины, кроме меня как главного рассказчика, хлопотали на кухне, я расписывала в ярких красках мои приключения в Москве. Кстати, Дик и Джон ничуть не удивились, когда я рассказала им о Генрихе.

Джон первым высказал свое мнение:

— Мне это понятно, и будь я на его месте, возможно, поступил бы так же.

— Он проникся заботами и горестями этих несчастных людей и встал на сторону справедливости, — поддержал его Дик.

Я с недоумением уставилась на мужчин:

— Вы это серьезно, ребята?

— Знаешь, Ия, не суди мужа так строго, — занял нейтральную позицию отец. — Надо побывать там и на месте все выяснить, а потом уж решать, прав Генрих или нет.

— Хватит о делах, садитесь за стол, — пригласила мама.

Пока мы беседовали, подоспели любимые всеми — это было проверено не раз — сибирские пельмени. На белоснежной скатерти красовалась знаменитая «Смирновская» и грузинские вина «Хванчкара» и «Киндзмараули». Рядом с черной икрой, сервелатами, печеной картошкой с селедочкой дымящиеся на блюде пельмени выглядели особенно привлекательно. Когда только они все успели сделать? Неужели мы так долго разговаривали? Да нет, просто крупно повезло нашим мужчинам с женами, которые в короткий срок умеют сотворить настоящее чудо. Откровенно позавидовала. Я так не умею. Только яичницу освоила, да и то или пересолю, или вообще забуду посолить. Но Генрих у меня в этом смысле образцово — показательный муж: вполне признает ресторанную кухню и никаких претензий ко мне по кулинарным вопросам. Вот если дам маху в исполнении приема каратэ, тут уж не жди пощады. Как же мне его не хватает! Если бы сейчас был со мной за этим прекрасным столом с друзьями!

Тем временем все усаживались за стол. Мужчины да и женщины ахали и охали по поводу закусок, пельменей и вин, гремели стульями, подтрунивали друг над другом, осыпали комплиментами маму. Это был чудесный вечер, я его запомнила надолго.

Утром я улетела в Москву. Провожали только родители и Таня. В тот вечер Дик сказал мне, что Татьяну они больше задерживать не станут, она выполнила свою миссию, и на днях ее отправят в Москву. Он просил позаботиться о ней, не допустить, чтобы проходимцы, вроде Ростислава, окончательно испоганили ей жизнь. Она молода, красива, у нее все впереди. Я обещала помочь ей. У Татьяны в Москве мать, хорошая квартира. Правда, мама ее в основном увлечена собой, и на дочь, как сказала однажды Таня, ей наплевать. Но все же родной человек и не может быть совсем уж безразличной к судьбе дочери.

Ну а все, что в моих силах, я для нее сделаю. Пусть приезжает, там видно будет, что предпринять.

Дик устроил меня по первому разряду. Утонула в кресле «боинга», потягиваю предложенный стюардессой сок и размышляю.

Нет, неверно считать, что все осталось по-прежнему. Многое изменилось. Да вот хоть бы наши беспрепятственные поездки туда и обратно: Москва — Нью-Йорк, Нью-Йорк — Москва. Каких-нибудь семь часов — и ты в другом мире. Россиянам теперь не надо просвечиваться в профсоюзной и партийной организациях. Девушкам незачем ложиться в постель со своим шефом, чтобы получить «добро» на поездку. Денежки в руку — и в любое турбюро, если нет специальной командировки или приглашения на индивидуальную поездку. У меня, конечно, особый статус. Гражданка США, приглашенная спецведомством в Москву на работу.

Генерал Рожков говорил, что в чернильнице у президента лежит указ о двойном гражданстве и, когда документ появится, Виктор Николаевич в первую очередь добьется второго, российского, гражданства для меня и Генриха за хорошую работу для России. Но он, увы, уже не у дел. Хотя это еще надо проверить. И если правда, то надо думать, что делать нам — мне и Генриху. Скорее всего, придется форсировать события и самим принимать решения относительно тех, кто держит камень за пазухой против нашей семьи. Мы не должны жить с оглядкой, да и общую атмосферу очистить не мешает.

Так я и задремала в размышлениях. Дальше они развивались в картинках сна.

Очнулась, когда лайнер коснулся посадочной полосы.

— Вот бы мне так в самолете выспаться, — позавидовал сосед.

— А вы дома потренируйтесь под вентилятор, — посоветовала я, — обязательно получится.

— А что, это идея, надо попробовать, — не то в шутку, не то всерьез согласился сосед.

Без вещей, с одной только сумочкой, прошла зону без досмотра через зал особо важных пассажиров по документу, выданному генералом Рожковым.

Скоро была уже в своей квартире, которую сняла, как только поступила в распоряжение Александра Михайловича. Едва успела принять душ и перекусить с дороги, как раздался телефонный звонок. Наверное, случайный. Никто не знает о моем приезде. Ошиблась. Меня, оказывается, видел сам шеф. На мою беду, он встречал бизнесмена из Финляндии, которому сплавляет «жигули» на продажу, и засек меня, когда я выходила из депутатского зала. Это мне сообщил по телефону Павел. Он рассчитал, когда примерно я должна возвратиться в Москву, и наудачу поехал в аэропорт к моменту посадки «боинга». Увидев меня, хотел подойти, но заметил шефа и стал следить за ним. Обнаружил, что тот меня углядел. Чтобы не раскрыть себя, быстренько ретировался и поспешил домой к телефону. Павел живет с родителями. У них роскошная по московским меркам четырехкомнатная квартира в Крылатском. Отец успешно трудится в качестве корреспондента в одном из журналов, а мать, программистка, работает в коммерческой фирме. Родителей дома почти не бывает, и Павел, по его словам, полный хозяин в пустом доме, когда свободен от службы. Сейчас он делится со мной радостью по поводу того, что отсутствие родителей, донимающих его бесконечными нотациями, и возможность свободно распоряжаться временем, которое я ему предоставила, улетев в Штаты, сделали его жизнь настоящим праздником. Теперь, отдохнув как следует, он готов к любым свершениям под моим мудрым руководством. Подурачившись, Павел спросил, как там поживает Татьяна и скоро ли он сможет ее увидеть.

— Таня на днях приезжает, — сообщила я ему новость, а потом спросила: — Что будем делать? Я имею в виду не приезд Татьяны, а мою встречу с шефом.

— Надо подумать.

— Думай, в твоем распоряжении час, — распорядилась я и повесила трубку.

У Павла хорошая голова. Его предложения всегда дельны и реальны. Пусть поупражняет мозги, а то засиделся дома, небось от телевизора не отходит. Признался однажды, что больше всего любит детективы и боевики и может часами смотреть эти сериалы. Жаль только, что времени на это нет.

Собственно говоря, предлагая Павлу подумать, я уже прокручивала в голове свою версию, но, может, Павлу придет на ум идея получше. Я-то решила поступить просто: немедленно отправляться в Чечню, причем без Павла, пусть еще поблаженствует перед телевизором. Одной легче будет пройти через заслоны военных и разыскать Генриха, не вызывая особых подозрений. А когда приеду, сделаю большие глаза и скажу, что он обознался, не могла я быть в Шереметьево, так как все это время находилась в Чечне. Пусть доказывает. У Павла созрел более «приземленный» план.

— Зачем нам рисковать и вызывать к себе подозрение трепом, что тебя в Шереметьево не было, — сразу забраковал мое решение Павел, первым позвонив по телефону. — Я предлагаю другое. Ты прямо сейчас набираешь номер шефа и жалуешься на недомогание, которое регулярно накатывает на каждую женщину. У тебя это проходит особенно болезненно и долго. Вот уже несколько дней ты лежишь без всякой помощи и только сегодня вынуждена была съездить в аэропорт и договориться с администрацией «Красного зала», чтобы пропустили без всякого досмотра подругу, приезжающую на днях из США. Ты хочешь ее встретить и просишь Александра Михайловича дать тебе для этой цели машину.

— А что, неплохо, — похвалила я, — пожалуй, так и сделаю. Ты, Павлуша, настоящий Эйнштейн, тебе бы советником президента быть, а ты штанишки протираешь у телека.

— Спасибо, Ия, прости, Оля, за то, что веришь в меня. Телевизор выключаю и иду наниматься в помощники, — пошутил он.

Приятно иметь дело с человеком, полным оптимизма и юмора.

Звоню Александру Михайловичу. Берет трубку сам.

— Это я, Оля, — произношу так, словно сообщаю великую новость.

Шеф делает вид, что не расслышал, просит повторить и потом голосом пораженного в самое сердце человека восклицает:

— Как Оля! Ты здесь? — и далее следуют междометия и упреки типа — не оправдала ожиданий, доверия, нельзя ни на кого положиться, убила его наповал и так далее. Он, оказывается, был в полной уверенности, что звоню ему, выполнив задание, а я еще из постели не вылезала.

— Но ведь заболеть может любой человек, — резонно заметила я. — И потом, женские дела у некоторых из нас проходят тяжело, что рукой шевельнуть трудно. Хотела бы я, чтобы вы на минуту оказались на моем месте, тогда бы поняли, каково это.

— Избави Бог, — отозвался Александр Михайлович, — у меня своих болячек достаточно, еще предлагаете женские испытать, нет уж, справляйтесь сами, без передачи.

Это уже начинался диалог равных, и я поняла, что гроза миновала. А когда он поинтересовался, какого числа приезжает подруга и к какому часу понадобится машина, я поняла, что Павел прав, шеф принял мою версию на веру.

— Ты давай поправляйся, — уже совсем мирно сказал Александр Михайлович, — и смотри, не вздумай ехать в Чечню, не повидавшись со мной, есть разговор. Кстати, не знаешь, чем занимался все это время Павел? Он что, нашел другую работу или тоже прихворнул?

— Как, разве вы не в курсе?

— Не-е-ет, — протянул шеф, явно приготовившись к сенсации.

— Я его застукала с одной кралей и сказала ему, чтоб катился от меня подальше. С тех пор я ничего о нем не знаю. Боится на глаза показаться.

— Значит, дела любовные? Ну-ну. Приходи, разберемся.

— Еще денька два разрешите поболеть? — жалобно попросила я.

— Но не больше. — Александр Михайлович поставил на этом точку.

Запросила два дня, чтобы разобраться в ситуации после ухода генерала Рожкова. Странно, что Павел об этом ни слова. При встрече надо будет его расспросить. Наверняка знает больше, чем я. К тому же хочется пообщаться с Иркой. Кажется, век ее не видела. Интересно, как у нее с Олегом. Столько воды утекло. Есть что рассказать друг другу. Набираю номер.

— Вам Иру? — переспрашивает ее мама. — А кто это?

Называю себя.

— Рада тебя слышать, — говорит Ирина мама и на одном дыхании сообщает: — Ира с мужем разошлась. Сейчас у нее новый кавалер, отдыхает с ним в Испании. Наверное, поженятся, и он увезет ее в Южную Африку. Работает там инженером на крупной стройке.

Вот те на, такая любовь была с Олегом, и вдруг разбежались.

— Что же у них случилось, если не секрет? — спрашиваю словоохотливую мамашу.

Я ее очень мало знаю, несмотря на то, что мы с Ирой были дружны, вместе готовились к семинарам и экзаменам, обедали в местной забегаловке и вообще делились последним куском, ничего не таили друг от друга. А однажды Ирка пострадала, можно сказать, из-за меня, сцепившись с соседом-громилой. Он обитал этажом выше и просто мечтал вызвать меня на скандал. Как-то мы с Иркой грызли у меня дома гранит науки, а этот ирод со своими дружками устроил такой гвалт у нас над головой, что нервы у Иры не выдержали. Она, несмотря на мои уговоры, поднялась наверх, «чтобы привести хулиганов в чувство», и напоролась на уголовника, который ждал моего появления. Но вместо меня явилась Ира.

Увидев, что с ней сделали, я уже сама пошла разбираться. Да, верблюд попался здоровый. Но ничего, справилась с ним в два счета и сбросила с балкона. Настроена тогда была очень агрессивно, пощады никому из таких не давала. Дело прошлое. Но о подружке своей всегда вспоминаю с большой теплотой и очень по ней соскучилась.

И вот теперь разговор с ее мамой. Чувствую, что не слишком она переживает разрыв дочери с Олегом. Ругает его на чем свет стоит:

— Чего ради девочка должна мучиться с таким, как он? Устроился на завод слесарем, приносил не деньги, а слезы одни. В последнее время они вообще не встречались. Он у себя дома, Ира у себя.

— А детей у них не было?

— Как же, девочка, четыре годика. Ира отдала ее отцу. Некогда с ней возиться ни ей, ни мне, я ведь тоже со своей подругой все время в разъездах, люблю путешествовать.

Вспомнила, что и раньше почти никогда не видела ее дома. Ирка росла сама по себе, хорошо еще, что не занесло девчонку в сторону. Жаль, что так у них вышло с Олегом.

Звонок в дверь прервал наш разговор, и я, извинившись, положила трубку. Открыла. На пороге Павел:

— У тебя все время занято, а ждать я не могу. Генерал Рожков приглашает нас к себе. — Павел сделал загадочное лицо и улыбнулся своей ослепительной улыбкой. — Не пугайся, все в порядке. Ко мне только что прибыл от него посыльный и передал записку, вот она, прочитай.

Взяла, развернула листок. Каллиграфическим почерком написано:

«Павлуша, бери в охапку свою девушку по имени Ия-Оля и быстро ко мне. Есть причина». Подпись и адрес.

До сих пор не могу понять, как это я опростоволосился. Вроде немалый жизненный и профессиональный опыт за плечами, а надвигающуюся угрозу не заметил. Неслышно меня обошли и ударили сплеча. Выходит, верно: век живи и век учись, а дураком помрешь. Доставили мне ребята редкие документы, по которым мог прижать всю эту мафиозную мразь, а я ушами прохлопал. Все ждал свежих фактов. Иначе, мол, противозаконно. А когда потом на досуге внимательно полистал страницы толстенной тетради, вчитался в каждую строку, то понял, что по этим фактам и сейчас можно действовать, во всяком случае, стоило обнародовать материал в прессе, заинтересовать генеральную прокуратуру, напутать преступников, заставить их прекратить грабеж, добровольно отойти от богатых кормушек, пока еще не поздно. Это позволило бы оперативнее раскрыть их махинации и привлечь к суду.

Вон как развернулась группировка рецидивиста Гиви. Получив документы, которые доставил Хромой, они сразу приступили к осуществлению давно задуманной операции «Шантаж». Уверен, что выбьют из своих противников хорошие деньги. Если уж законные силовые ведомства не в состоянии бороться с мафией, пусть она сама себя рвет на части.

Приходится с сожалением признаться себе, что упустил время, не воспользовался результатами работы Андрея Петровича Филатова, и пока раскачивался, они показали, кто в стране хозяин. В случае угрозы их интересам сметут с пути любого. Я сам — убедительное тому доказательство.

Прекрасно знаю, чья эта работа. Все они и их дела предельно ясно расписаны в тетради Филатова, и теперь, как это ни парадоксально звучит, у меня больше развязаны руки, чем в то время, когда я возглавлял управление.

Сняли с должности неожиданно и быстро, сразу же после отъезда моего непосредственного начальника Николая Викторовича Дорохова. Он получил новую должность — назначен военным атташе в одну из зарубежных стран. Это было началом чистки нашего ведомства. Изгоняются старые, опытные кадры. Их места заполняются молодежью из МВД, военных училищ и академий. Представляю, как они будут работать. Да вот, взять хотя бы полковника Толстобровова. Максим Юрьевич назначен вместо меня командовать, пожалуй, самым сложным и ответственным во всей спецслужбе управлением. Был он начальником отдела в Министерстве внутренних дел. Перебросили к нам, «для наведения порядка» — так он заявил в день нашего знакомства. Дела принимать у меня не стал. Подчеркнул, что привык сам во всем разбираться и что, если я ему понадоблюсь, вызовет. Так и сказал: «вызову». Слов «приглашу», «пожалуйста», «благодарю» в его лексиконе, кажется, вовсе нет. А мог бы ввести в оборот, хотя бы по отношению ко мне, отслужившему в органах почти тридцать лет. Бог с ним. Не в этом беда, а в том, что «новая метла» с превеликим усердием пачками выметала наиболее ценных работников, державших в своих руках связи спецслужбы с различными зарубежными и российскими ведомствами, с информаторами и агентами. Пока мне неизвестно, делал ли он это под аплодисменты своих хозяев или под дождь ассигнаций, выделяемых для этой цели криминалом. Полковник так распоясался, что послал ко мне на квартиру омоновцев с обыском, наделив старшего ордером. Перерыли весь дом, ничего не нашли. Подозреваю, что искали филатовскую тетрадь. Толстобровов, видимо, забыл, с кем имеет дело. Ни один, даже самый невинный документ, если он у меня дома, не лежит на виду, и никто его с ходу не найдет. А уж отыскать материалы, собранные Андреем Петровичем, — дело полностью безнадежное. Так и ушли ни с чем. Но такого хамства по отношению к себе я не ожидал даже от этого проходимца. Обнаглел и зарвался в административном восторге. Ничего, я ему рога обломаю. Даром это не пройдет. У меня достаточно авторитета, связей и сил, чтобы справиться с отъявленным карьеристом и, конечно же, закончить дела, которые начал и частично уже раскрутил.

Первым делом необходимо добиться, чтобы «заиграли» документы следователя по особо важным делам Андрея Петровича Филатова. Думаю, нити приведут и к Толстобровову, и ему подобным. Один такой уже сидит за решеткой. Хорошо помню его фамилию — Изюмов, полковник Изюмов. Он принимал активное участие в гонениях на Генриха Николаевича. Да, на свою беду, попался на крупной взятке и загремел в тюрьму. Для выполнения моей программы есть ребята, которым я могу доверять как самому себе. Проверены на деле. Это в первую очередь Ия — юное, очаровательное создание с горячим сердцем и чистыми руками, бесстрашна и, хотя действует всегда без оружия, смертельно опасна тем, кто против нее. А Генрих! Это по-настоящему классный боец, научивший жену не только тому, что сам умеет, но и тому, чего не умеет. Он сам как-то мне сказал, что Ия намного превзошла его в мастерстве. И Павел, мой воспитанник. Этот сквозь стену пройдет, но задание выполнит. Честен и предан делу невероятно. Вот тройка, на которую я могу положиться.

Генрих меня беспокоит. Непонятно, что с ним приключилось и почему он остался у чеченцев. Мой информатор доложил, что Толстобровов замышляет против него какую-то гадость и уже наклеил на него ярлык предателя. Формально меня из-за Генриха и уволили. Но я не так глуп, чтобы не понимать, что это лишь зацепка. Корни гораздо глубже. Я стал сильно кому-то мешать.

В общем, хватит сидеть сложа руки. Пригласил к себе Ию и Павла. Должны вот-вот явиться.

Легки на помине. Однако быстро Павел обернулся. Всего час назад я передал записку, а они уже здесь. Приятно иметь дело с такими ребятами. Усадил их за стол и выложил все наши проблемы, которые не дают мне покоя в последнее время, особенно когда появилась возможность спокойно, не торопясь, поразмышлять, взвесить все обстоятельства и принять решение.

Прежде всего Ия должна немедленно выехать в Чечню. Это совпадает и с желанием одной из главных криминальных фигур — генерального директора фирмы, где Ия неплохо закрепилась. Надо выяснить, что случилось с Генрихом Николаевичем, и по возможности вернуться вместе с ним. Сообщил ей, где он находится, назвал людей, которые ей помогут добраться до мужа и возвратиться обратно. Это начальник штаба полка, обслуживающий военный аэродром, а также одно важное лицо в главном чеченском штабе, к которому можно обратиться в случае чрезвычайных обстоятельств.

Я объяснил девушке, что без их с Генрихом помощи мне трудно будет припечатать «бывших», торгующих оружием, стратегическим сырьем, наркотиками направо и налево. Пора за них браться всерьез. Не уничтожим их мы, они уничтожат нас.

Я показал ребятам только что полученную газету. Большая статья называлась: «Русская и американская мафия в рядах чеченских боевиков». В центре статьи фотографии Генриха и незнакомого мне парня.

— Ты не знаешь, кто это рядом с Генрихом? — спросил я Ию и показал ей газету.

— Это Игорь, — сказала Ия, не обратив внимания на статью и заголовок. — Он мой старый приятель, был связан с преступным миром, отсидел, а сейчас подрабатывает где придется. А что, почему о них пишет газета?.. — Она замолкла на полуслове, уткнувшись в корреспонденцию. — Но это же ложь от начала до конца! — возмущенно воскликнула она. — Сейчас же позвоню редактору и выскажу все, что думаю о нем и о его газетенке. Пусть завтра же опубликует опровержение.

Я только с сожалением покачал головой:

— Какое опровержение? Если они поместили материал без фактов и элементарной проверки, то неужели ты надеешься, что будут извиняться и давать задний ход. Это социальный заказ или приличная денежная инъекция. Вот если бы туда просигналили из спецслужбы, возможно, и была бы положительная реакция. А тебя никто и слушать не станет. Нам надо действовать, Ия, тогда и разоблачим всю эту камарилью, не придется просить об опровержении, сами все сделают.

Ия поняла меня и сказала, что готова хоть сейчас ехать в Грозный. Мы договорились на утро следующего дня. Ее возьмет с собой в вертолет мой старый приятель генерал Федоров из Министерства обороны, направляющийся в Грозный по спецзаданию.

Ия по официальной версии является представителем совместной российско-американской организации, которая выясняет размеры предоставления необходимой гуманитарной помощи Чечне.

Павел тоже рвался в бой и боялся, что о нем забыли. И когда я обернулся к нему со словами: «Теперь твоя очередь получить задание», он всем своим видом показал полное внимание и повиновение.

Задача Павла тоже была не из простых. Дик звонил уже не раз и просил прислать человека, на которого он хотел бы рассчитывать в борьбе с русской мафией, все более вызывающей тревогу в США. Я распоряжался профессионалами, когда под моим началом находилось все управление, но при нынешнем моем положении это исключено. Только Павла и можно подключить. Он официально находится в зарубежной командировке и связь осуществляет только со мной. Таких, как Павел, со служебным заданием в ведомстве Толстобровова немало, и он вряд ли начнет в ближайшее время их отзывать, если вообще начнет. Причин для этого у него нет. И потом, должно же быть у него элементарное чувство самосохранения. Отзывая работника, извлекая его из сферы, в которую тот внедрился достаточно глубоко, он тем самым разрушит всю отлаженную годами систему борьбы с организованной преступностью. Так что тревожиться за Павла можно только чисто теоретически. Поэтому лучшей кандидатуры не найдешь. Кроме того, Павел уже там был, кое-что успел разнюхать, познакомился с полицейским начальством. У него в Штатах родной брат — близнец. И еще он в совершенстве владеет английским, что тоже немаловажно.

Рассказывая Павлу о предстоящей работе в США, я подчеркнул, что посылаю его в надежде на результат. Он будет представлять не генерала Рожкова, а российскую спецслужбу. Дик Робсон обеспокоен тем, что в его управлении, как ему кажется, кто-то связан с криминальными элементами вообще и русскими, в частности, что идет утечка информации о готовящихся полицейских акциях. Это дает возможность преступникам принимать меры и уходить от возмездия. Он пришел к такому выводу после допросов и расследования действий в США группы Ростислава. Там уже следствие закончено, состоялся суд, и все они получили длительные сроки заключения, а главарь — пожизненное.

Дик просил учесть одно важное обстоятельство. Поскольку он договорился с мэром города и со своим полицейским начальством о предстоящем взаимообмене полицейскими работниками США и России, то желательно, чтобы в Штаты приехали двое — муж с женой, так как в Россию в командировку уехала супружеская пара. Он имеет в виду Ию и Генриха. Тогда Дику не придется давать лишние объяснения в высших инстанциях.

Павел слушал меня все так же внимательно, но я понимал, что мои слова насчет супружеской пары он не принимает на свой счет. И только когда я прямо спросил, есть ли у него девушка, на которой он хотел бы жениться или, на худой конец, взять ее с собой на правах жены, он понял, наконец, что речь идет о нем.

— Я как-то об этом не думал, — так забавно растерялся Павел, что мы с Ией не выдержали и рассмеялись.

— Значит, нет, — заключил я и вопросительно посмотрел на Ию.

Она соображает быстро и тотчас ответила:

— Есть и скоро приедет из США. Это Татьяна. У нее нелегкая судьба. Много шараханий, ошибок, но человек она неплохой и может, как мне кажется, исполнить эту роль. А там, чем черт не шутит, вдруг да и влюбятся друг в друга. У меня близкая подруга недавно разошлась с мужем. А ведь любовь была — прямо-таки Ромео и Джульетта. Неизвестно, что кому суждено.

— Погоди, Татьяна — это та девушка, которая вышла замуж за твоего отца, потом ушла от него к Жухову, а когда его посадили, связалась с этим бандитом Ростиславом?

— Да, это она, — подтвердила Ия и добавила: — Сейчас она стала другим человеком, и ей нужны помощь и поддержка настоящего друга.

— Я бы не хотел видеть ее в роли мнимой жены Павла и тем более настоящей, — категорически отверг я такую кандидатуру. — Она может подвести Павла, испортить ему всю карьеру.

Высказал свое мнение и сам был не рад, так как Ия и, что удивительно, Павел накинулись на меня с упреками и обвинениями в бесчеловечности и в том, что, несмотря на свой огромный опыт и большие звезды на погонах, я остался человеком консервативных взглядов, что во мне еще живут отголоски сталинских времен. Мне пришлось поднять руки вверх и запросить пощады: