Однажды преступив закон…

Глава 21

"Волга” зафырчала выхлопной трубой, дала задний ход, развернулась, и, подвывая на первой передаче, укатила. Из-под ее колес летели ошметки грязи, багажник заметно водило из стороны в сторону.

Проводив Бармалея взглядом, Юрий обернулся и внимательно посмотрел на видневшиеся в отдалении ворота. До ворот было метров сто открытого пространства – слишком много для одного человека, да еще и среди бела дня. Филатов ненадолго задумался. Может быть, подождать до темноты? Он покачал головой. Вряд ли темнота спасет его, разве что проникнуть на территорию завода будет легче. Но там с наступлением темноты его наверняка встретят удвоенные или даже утроенные караулы, оснащенные приборами ночного видения и стрелковым оружием, какое только можно себе вообразить. Это попытка слепого переиграть зрячих, и не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы предсказать исход такой игры.

Присев на корточки за углом какого-то сарая и поставив торчком воротник куртки, Юрий смотрел на видневшиеся крыши цехов. На какой из них засел снайпер? Чем он сейчас занят: дремлет, перекусывает, нюхает кокаин или медленно перемещает прицел с головы Юрия на грудь и обратно, выбирая, куда бы всадить пулю? При этой мысли лежавший в кармане куртки пистолет показался бесполезной игрушкой.

Он выпрямился, повернулся к заводу спиной и не спеша двинулся прочь от ржавых железных ворот, покуривая на ходу и ежась от попадавших за воротник куртки дождевых капель. Окружавший его ландшафт живо напомнил ему театр недавних военных действий: остатки каких-то покосившихся проволочных заборов, пустые бетонные коробки без крыш и оконных переплетов, заброшенная котельная, бурьян, мертвая трава, вздыбленная глина, ржавый остов колесного экскаватора с бессильно уткнувшимся в землю ковшом, теплотрасса на бетонных опорах – с труб клочьями свисала черная от дождя и времени стекловата, – дощатая сторожка, нелепо торчавшая посреди усеянного ржавым железом пустыря, какие-то загаженные, замусоренные, сгнившие плодовые сады – то, что когда-то называлось ученым словом “инфраструктура”, а теперь представляло собой просто гноящуюся язву на теле земли.

Вскоре он нашел именно то, что искал: из бурьяна торчал бетонный оголовок, в верхнем торце которого имелся закрытый рыжей от ржавчины чугунной крышкой люк. Заводская стена отсюда была не видна: ее закрывал голый бетонный каркас какого-то недостроенного складского помещения. Юрий выбросил окурок в грязь, отыскал поблизости обрезок водопроводной трубы и, орудуя им как рычагом, сдвинул тяжелую приржавевшую крышку, отлично понимая при этом, что играет с судьбой в орлянку: можно было ходить вокруг завода трое суток, переворачивая чугунные крышки, но так и не найти способа незамеченным пробраться на территорию.

Он отвалил в сторону тяжелый чугунный диск. Тот упал на землю с глухим шлепком, оставив во влажной, поросшей мертвой обесцвеченной травой почве глубокий шрам, сочащийся дождевой водой. Юрий заглянул в открывшийся колодец, морщась от затхлого сырого запаха, и увидел на дне несколько ржавых труб среднего диаметра, какие-то вентили и маховики, а главное – черную пасть горизонтального прохода, тянувшегося как раз в нужном ему направлении.

– С нами Бог, – сказал он и нырнул в люк.

Горизонтальный проход значительно уступал коридорам гостиницы “Москва”. Он был низким, темным и жутко вонял тухлятиной и застарелым природным газом. Этот запах чем-то напоминал чесночный перегар, но был сильнее, резче и тошнотворнее. Это был не газ как таковой, а только его призрак, но Юрий долго колебался, прежде чем отважился зажечь спичку, чтобы осветить дорогу.

Оказалось, что смотреть здесь совершенно не на что: сырой земляной пол, тухлые лужи, бетонные стены и потолок, с которого в местах стыков неторопливо капала вода и свисала какая-то лохматая дрянь, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся корешками растений. Повсюду сновала какая-то бледная многоногая мерзость, и Юрий порадовался, что дело происходит не в тропиках: в средней полосе подобная живность, к счастью, не достигает сколько-нибудь крупных размеров и никогда не бывает ядовитой. Однако смотреть на этих суетливых, живущих своей непонятной жизнью тварей было неприятно, и, когда спичка погасла, он не стал зажигать новую.

Он шел вперед, придерживаясь рукой за низкий потолок, и, когда пальцы вместо шершавого влажного бетона ощутили пустоту, выпрямился во весь рост. Сверху пробивался тоненький лучик неяркого света, позволяя привыкшим к темноте глазам рассмотреть вентили и бетонную трубу колодца с вделанными в стенки ржавыми стальными скобами.

Не давая себе времени на раздумья, Юрий вскарабкался по скобам наверх и, низко наклонив голову, уперся в крышку люка плечами. Ему показалось, что он слышит протестующий скрип своих мускулов, но скрипели не мускулы, а ржавая скоба, на которой он стоял. “Упаду, – подумал он. – Прямо на все эти вентили. Подохнуть не подохну, но ноги переломаю. И какой же из этого следует вывод?"

Вывод в данной ситуации был очевиден, и, набрав в грудь побольше воздуха, Юрий надавил на крышку еще сильнее. Приржавевшее железо уступило, приподнялось и со скрежетом поехало по бетону.

Юрий замер, ожидая услышать встревоженные голоса и шаги, но вокруг было тихо. Он вылез из люка и оказался в каком-то производственном помещении. Судя по слою пыли, покрывавшему пол и остатки оборудования, сюда давно никто не входил. Через открытые ворота в торце цеха и выбитые окна проникал свет. Справа от себя Юрий заметил железную лестницу, которая вела куда-то наверх – возможно, даже на крышу. Он направился к лестнице, отчетливо осознавая, что до сих пор ему отчаянно везло, и надеясь, что удача не покинет его хотя бы, до тех пор, пока Ольга Валиева и ее дочь не вернутся домой.

Лестница действительно привела его на крышу, точнее, на узкий балкончик, опоясывавший цех изнутри. Балкончик проходил как раз на уровне нижнего края узкой застекленной надстройки, тянувшейся вдоль всего помещения и в лучшие времена позволявшей руководству завода экономить на освещении. Большинство стекол в зенитных окнах были выбиты, а те, что уцелели, полностью утратили прозрачность из-за многолетней пыли и копоти.

Юрий выглянул в одно из таких окон и сразу увидел снайпера. Тот расположился в какой-нибудь полусотне метров от него, на соседней крыше. Одет он был в камуфляж, поверх которого влажно поблескивал зеленый резиновый плащ из солдатского комплекта химзащиты, а винтовку с длинным глушителем и оптическим прицелом держал под мышкой дулом вниз. Юрий внимательно изучил все подходы и решил, что снайпера придется убрать: тот мог держать под прицелом всю территорию завода.

Он обошел цех по кругу, осторожно ступая по трухлявому от ржавчины железному балкончику и до боли в глазах вглядываясь в соседние крыши в поисках других снайперов, но больше никого не увидел. Правда, ему удалось разглядеть белую “шестерку”, которая привела его сюда. Машина с покинутым видом стояла посреди грязного двора, и было совершенно непонятно, куда девался водитель.

На крышу цеха, по которой прогуливался часовой, Юрий поднялся по пожарной лестнице. Со снайпером все прошло как по маслу, если не считать того обстоятельства, что в последний миг чеченец обернулся и открыл рот, намереваясь заорать. Юрий торопливо и чересчур сильно ударил его по кадыку, сломанная гортань тихо хрустнула, и снайпер упал к ногам Юрия мертвым. Это было совсем не то, что планировал Филатов. Труп был плохим собеседником, и узнать у него, в какой щели скрывается Умар и где заперты заложники, не представлялось возможным. Проклиная себя за поспешность, Юрий рассеянно подобрал винтовку и принялся изучать территорию завода через оптический прицел, на всякий случай присев за высоким парапетом, чтобы не быть замеченным.

Ему хотелось как-то ускорить события, но он понимал, что делать этого не следует: спешка могла закончиться плачевно и для него, и для семьи Валиева. Однако сидеть на крыше, ничего не предпринимая, тоже было невыносимо. Он уже начал жалеть, что не прихватил с собой хотя бы Бармалея, но тут за воротами завода послышалось урчание двигателя, а через несколько минут пронзительно и требовательно затрубил клаксон, заставив Юрия вздрогнуть. В царившей здесь тишине этот звук казался невыносимо громким, словно там, за воротами, без предупреждения вострубил архангел. Клаксон гудел, раз за разом выдавая повторяющиеся серии длинных и коротких гудков, и постепенно до Юрия дошло, что это морзянка. Два коротких – два длинных, два коротких – два длинных, и снова, и опять… Точка, точка, тире, тире… Буква “ю” – вот что это было. Конечно, водителю, без устали давившему на кнопку сигнала, могло просто нравиться это простенькое сочетание звуков, но Юрий придерживался на этот счет иного мнения. “Ю” означало “Юрий”, и был только один человек, который мог устроить у ворот этот кошачий концерт.

– Чертов Бармалей, – с досадой прошептал Юрий. Гудок смолк, и тут же в ворота принялись с маху колотить чем-то железным. Ржавая жесть загудела, как Царь-Колокол, между бетонными стенами корпусов пошло гулять эхо. Юрий сплюнул, уверенный, что Бармалей либо сошел с ума, либо просто переборщил, принимая традиционные сто граммов для храбрости. Так или иначе, небритого тезку можно было считать покойником.

Он так и не успел разглядеть, откуда появились чеченцы. Двое черноволосых джигитов в кожаных куртках внезапно материализовались возле ворот, придерживая висевшие на груди автоматы. Пронзительно заскрипел отодвигаемый засов, створки ворот с ржавым треском распахнулись, и во двор неторопливо въехала залепленная грязью до самой крыши “Волга” Бармалея. Охранники навели на машину автоматы, Юрий навел на охранников винтовку, про себя кляня последними словами Бармалея, который неторопливо выбрался из машины и тут же сделал испуганное лицо, уставившись в дуло ближайшего автомата.

– Это чего? – тупо спросил он, словно ожидал встречи с цветами и оркестром. Говорил он негромко, но в мертвом безмолвии заброшенного завода Юрий отчетливо слышал каждое слово. – Вы что, мужики? Я не туда попал, что ли? Ну, козел! Во, блин, подзаработал… Мне сказали: поедешь, заберешь женщину с девчонкой, отвезешь в Москву. Главное, сука, говорит: деньги, мол, тебе на месте отдадут…

В его руке вдруг словно по волшебству возникла монтировка. Юрий узнал старый фокус, который безуспешно пытался опробовать на нем самом коллега Бармалея Васька Копылов. В отличие от Копылова, Бармалей, похоже, владел техникой этого трюка в совершенстве: монтировка словно сама прыгнула к нему в ладонь, а в следующее мгновение она уже с глухим стуком опустилась на череп одного из автоматчиков – того самого, которого держал на мушке Юрий. Бармалей развернулся ко второму чеченцу, но сделал это слишком медленно. Чеченец успел нанести ему колющий удар в живот стволом автомата, а когда Бармалей, выронив монтировку, сложился пополам, врезал ему по челюсти прикладом. Тезка Юрия отлетел в сторону, ударился головой о радиатор своей машины и затих, уткнувшись щекой в липкую черную грязь.

Припавший к окуляру прицела Юрий не заметил, откуда возникли еще двое чеченцев. Он положил палец на спусковой крючок, мысленно прося прощения у Ольги Валиевой и ее дочери, и вдруг до него дошло, что за спектакль разыгрывается у ворот. Он одернул руку от винтовки, словно та вдруг раскалилась добела: он только что чуть было не сорвал замысел Бармалея, а вместе с ним и всю операцию. Один выстрел, и продуманный риск похожего на медведя-шатуна таксиста превратился бы в бесполезную жертву.

Отложив винтовку в сторону, Юрий стал наблюдать за развитием событий. Он очень боялся, что Бармалея попросту пришьют и выбросят за ворота, но и в этом случае оставалась очень большая вероятность того, что кто-нибудь побежит к Умару, чтобы доложить о происшествии. Юрий вынужден был признать замысел Бармалея блестящим.

Бармалея не убили. Его немного попинали ногами, приводя в чувство, затем с помощью все тех же пинков и прикладов придали ему вертикальное положение и погнали к одному из цехов. Беззвучно распахнулась неприметная, обитая оцинкованной жестью дверь, и вся процессия исчезла в темноте.

Теперь Юрий заторопился. Бармалей дал ему шанс, и он не имел права этот шанс упустить. Содрав с убитого снайпера резиновый плащ, Юрий просунул руки в рукава и надвинул на лицо капюшон. Рацию, которая висела на груди убитого под плащом, он не тронул, но пояс с тремя “лимонками” и острым, как бритва, штык-ножом показался ему ценным приобретением.

Часовой, стоявший по ту сторону обитой цинком двери, умер, даже не успев понять, что происходит. Юрий просто ткнул его ножом под подбородок и оттолкнул в сторону, как ненужный хлам, мешающий пройти. Часовой покатился по грязным ступеням круто спускавшейся в подвал лестницы. Юрий последовал за ним, по дороге набросив на плечо ремень подобранного с пола короткоствольного автомата. Спустившись, он взял винтовку с глушителем наперевес и вошел в сводчатый коридор, освещенный редкими пыльными лампами под продолговатыми настенными плафонами. Впереди, метрах в пятнадцати, прямо из стены вдруг вышел боевик, державший в руках закопченный солдатский котелок. Он повернул голову и начал открывать рот. Винтовка в руках Юрия дернулась, издав негромкий хлопок, остроносая пуля прошла сквозь котелок и ударила чеченца в грудь, отшвырнув к стене. Горячее варево из котелка выплеснулось ему на живот и ноги, но он этого уже не почувствовал. Простреленный котелок забренчал на бетонном полу, и на этот звук из стены высунулась еще одна голова с синеватой бритой макушкой. Юрий спустил курок, в макушке появилась дыра, и голова беззвучно исчезла в проходе, которого Юрий все еще не видел.

Там вдруг заорали в несколько глоток, и еще кто-то попытался выскочить в коридор. Юрий снова выстрелил, свалив смельчака, и нажимал на курок до тех пор, пока обойма винтовки не опустела. Он стрелял, не давая противнику высунуть носа из укрытия и продолжая идти вперед, так что, когда боек щелкнул вхолостую, до дверного проема, за которым засели кавказцы, оставалось не больше трех шагов. Юрий отшвырнул винтовку, сорвал с пояса гранату и, изогнувшись, точно забросил ее в дверь. Стены вздрогнули от сотрясшего их взрыва, с потолка посыпался мусор, и светильники несколько раз мигнули сквозь густое облако дыма и пыли, которое заволокло коридор.

Юрий заглянул в дверь и сквозь дым увидел квадратное помещение. Вдоль стен тянулись двухэтажные нары, посередине валялся превращенный в груду дымящихся обломков дощатый стол. Вокруг были трупы, а один из лежащих, похоже, еще пытался дышать. Юрий снял с плеча автомат, перешагнул через лежавшее на дороге тело и двинулся дальше.

– Юра, это вы? – удивленно спросила Ольга Валиева. Голос у нее был надтреснутый, с каким-то дребезжащим металлическим подголоском, и шелестящий, как сухая ломкая трава на ветру. – Я не понимаю, что происходит…

– А чего тут понимать, – вмешался Бармалей. Он сидел на полу, распахнув куртку и расстегнув рубашку, и с озабоченным видом разглядывал длинный порез, наискосок пересекавший грудь. Лицо у него вспухло, посинело и перекосилось на одну сторону, так что вместо обычного саркастического ворчания с его раздутых, потерявших подвижность губ срывалось какое-то шепелявое бормотание, словно Бармалей ни с того ни с сего решил прикинуться маленьким мальчиком. – Покрошили козлов, вот и все происшествия.

– Вы в порядке? – спросил Юрий у Ольги, испуганно прижимавшей к груди дочь, и, дождавшись ее кивка, повернулся к Бармалею:

– Ас тобой, тезка, я еще поговорю. Думать же надо!

– А что, разве я плохо придумал? Юрий сплюнул с досады. Спорить с Бармалеем у него не было сил.

– Где Умар? – спросил он.

– Какой Умар? – удивился Бармалей. – Это который меня пером полоснул, что ли? Так он убежал. Во-он туда.

Он указал заскорузлым, испачканным в крови пальцем на дверь в дальнем углу помещения. Юрий повернулся к Ольге, и та снова кивнула.

– Давно?

– Да, считай, только что, – охотно откликнулся Бармалей. – Хотел вот их, – он кивнул в сторону Ольги и Машки, – пером расписать, да тут я влез, а потом и ты подоспел."

Юрий его уже не слушал. Он выскочил в дверь, на которую указал Бармалей, понимая, что, скорее всего, опоздал и Умар уже далеко. Он несся по тускло освещенному коридору, забыв об осторожности, вкладывая в этот сумасшедший бег все, что у него еще осталось, и, взлетев по лестнице, плечом вышиб ветхую дверь, запертую на ключ.

Он вдохнул порыв сильного ветра пополам с дождем, сощурился от яркого дневного света и почти сразу увидел Умара. Одетая в длиннополое, черное пальто фигура, низко пригибаясь, бежала в сторону забора. В том месте, на которое держал курс чеченец, верх кирпичной стены был обрушен, а у ее основания громоздилась куча металлолома. Это был идеальный перелаз, и Юрий понял, что через несколько секунд Умар уйдет. До него было метров сто – сто двадцать. Юрий вскинул автомат, прицелился и нажал на спуск. Умар, как будто почуяв что-то, резко вильнул в сторону, и выпущенная Юрием очередь прошла мимо, выбив из кирпичного забора тучу пыли и осколков. Юрий снова поймал нелепо согнутую черную фигуру в прорезь прицела, спустил курок и услышал сухой щелчок бойка, опустившегося на пустой патронник. Он яростно передернул затвор и снова щелкнул курком. Умар тем временем вскарабкался на груду ржавого железа, подпрыгнул, ухватился за край стены, легко подтянулся и исчез из поля зрения.

Юрий с размаха швырнул автомат на груду битого кирпича.

– Стой, сволочь!!! – в бессильной ярости закричал он, и тут из-за забора долетел хлесткий сдвоенный удар. Юрий мог бы поклясться, что слышит голос двуствольного дробовика Басурмана. “Дуплетом, – вспомнилось ему, – чтобы кишки веером”.

Он передернул затвор пистолета и торопливо зашагал к забору. Он не прошел и половины пути, когда над верхним краем стены возникла круглая физиономия Басурмана. Сразу же вслед за ней появилось ружье. Басурман четким движением навел дробовик на Юрия и припал щекой к прикладу. Юрий вспомнил, что на нем надета резиновая общевойсковая хламида, и поспешно вскинул вверх обе руки.

– Не стреляй, Басурман, это я!

– А, – стволы ружья расслабленно поднялись кверху, – ты… А я-то уж обрадовался: сейчас, думаю, еще одного прихлопну. Это он от тебя так улепетывал?

– От нас, – пробасил сзади Бармалей. Он держал на согнутой руке Машку. Ольга Валиева держалась за его второй рукав, глядя по сторонам испуганными, глубоко запавшими глазами. Рубашка Бармалея насквозь пропиталась кровью, разбитую физиономию страшно разнесло, но, если не вдаваться в детали, в целом он сильно смахивал на памятник воину-освободителю.

– Фу-ты, ну-ты, – сказал Басурман, садясь на стене верхом и кладя ружье поперек. – Слышь, Бармалей, кто это тебе рожу разрисовал?

Юрий переводил взгляд с одного на другого и никак не мог понять, что происходит. Они вели себя, как парочка сбежавших с уроков школяров.

– Мужики, – сказал он наконец, – кончайте базар. Уходить надо. Тезка, отвезешь их домой?

– Не вопрос, – отозвался Бармалей. – А ты?

– А я пока побуду здесь, – ответил Юрий. – У меня тут дела.

– Дела, – проворчал Бармалей. – Смотри, чтобы тебе башку не отвинтили за эти твои дела.

– Буду стараться, – пообещал Юрий. – А ты не забудь передать нашим, чтобы разъезжались, и поскорее. Давай, тезка. Мы с тобой сегодня хорошее дело сделали. Главное, чтобы нас теперь за это не упекли.

– Угу, – сказал Бармалей и ушел, неся на руках Машку. Ольга Валиева послушно двинулась за ним, забыв даже попрощаться с Юрием.

Когда шум моторов стих вдали, Юрий нашел дырявый навес, под которым были свалены пустые ржавые контейнеры, и присел на какую-то вросшую в землю чугунную станину, положив пистолет на колено. Слегка отклонившись назад, он нащупал плечом опору, привалился к ней, закурил и стал ждать, слушая, как монотонно шуршит по ржавой жести бесконечный осенний дождь.

Через некоторое время возле него откуда-то возник таксист Василий Копылов. Юрий взглянул на него с усталым любопытством: он ждал совсем другого человека. Копылов немного повздыхал, потоптался и наконец неуверенно присел рядом. Юрий слегка подвинулся, давая ему место, и протянул Копылову открытую сигаретную пачку. Тот благодарно кивнул, – вытянул из пачки сигарету и тоже закурил. Некоторое время они молча дымили, а потом Копылов негромко сказал, глядя в сторону и вертя в пальцах сигарету:

– Ты, это… Ты извини меня, Юрок. Как-то я тогда не подумал…

– Бог простит, – коротко ответил Юрий. – Ты что здесь делаешь?

– Да это все Бармалей. Останься, говорит. В Москву, говорит, его отвезешь и вообще посмотришь, что да как… А я что? Я – пожалуйста. Слушай, а ты крутой мужик. Я таких в натуре и не видал никогда. Как ты их, говноедов этих…

Он еще что-то говорил, все больше увлекаясь и горячась, но Юрий перестал слушать. Он думал о Тане, и о Лене Арцыбашевой, и о своем школьном друге Цыбе, и о многих других людях, которые навсегда ушли из его жизни. Он думал о том, что в жизни все идет совсем не так, как хотелось бы, и все победы на вкус почему-то совершенно неотличимы от поражений, а оружие, сколько бы ты его ни выбрасывал, неизменно возвращается и снова намертво прикипает к ладони. Он почти задремал под неумолкающую болтовню Копылова, но какая-то часть мозга оставалась настороже, и он выпрямился и открыл глаза за секунду до того, как Копылов озадаченно замолчал.

За забором послышался мягкий рокот мотора, и через несколько секунд в ворота въехала неприметная серая “девятка”. Юрий положил ладонь на рукоять пистолета, но Разгонов приехал один, и его руки были пусты. Юрий вышел из-под навеса и двинулся навстречу майору. Он заметил, что глаза Разгонова не отрываются от его руки, в которой был зажат пистолет, и убрал оружие в карман.

– Поздравляю, – протягивая руку для пожатия, сказал Разгонов. – Хорошая работа.

Его рука на некоторое время повисла в воздухе, затем он опустил ее, продолжая как ни в чем не бывало улыбаться.

– Работа как работа, – ответил Юрий. – Мне только не совсем понятно, чья она.

– Так уж и непонятно. – Разгонов улыбнулся еще шире, и Юрий подумал, что, если майор растянет губы еще чуть-чуть, концы его улыбки сойдутся на затылке и верхняя половина головы просто отвалится. – Скажем так: наша. Звучит скромно, демократично, а главное, целиком и полностью соответствует действительности. Успех вдохновляет, не правда ли? Вдохновляет на новые свершения.

– Пошел ты на хер, – устало сказал Юрий. Сзади незаметно подошел Копылов и тронул его за рукав.

– Слышь, Юрок, – сказал он, – у тебя с этим что? Ты смотри, он ведь…

– Эй, приятель, – перебил его Разгонов. – Ты что, не видишь, что люди разговаривают? Иди-ка лучше посмотри, что с моей телегой. Глохнет почему-то. Может, холостых надо добавить или еще что”.

– Иди, – сказал Юрий в ответ на вопросительный взгляд Копылова. – Я сам знаю, что он мент.

Копылов послушно отошел к машине и поднял капот.

– Странный парень, – задумчиво сказал Разгонов, проводив его долгим внимательным взглядом. – Ну, так как же, Юрий Алексеевич? Будешь на меня работать?

– Раньше ты предлагал работать на твою контору, – ответил Юрий. – А теперь, значит, на тебя лично? Завел собственное дело?

– Не придирайся к словам, – проворчал Разгонов. – Ты отлично понимаешь, что я имел в виду. Погоны на тебя, естественно, никто не наденет. Будешь внештатным.., некоторое время. Ты пойми, это же нужное дело! Бандиты нас теснят, а закон вяжет по рукам и ногам. Мы ловим, а суды выпускают… Выпускают, когда надо расстреливать на месте без суда и следствия!

– Ты никогда не думал о том, что это скользкая дорожка? – спросил Юрий.

– Не тебе меня учить, – высокомерно ответил майор. – Сколько народу ты замочил собственноручно? Если ты намерен морализировать, я вынужден тебя огорчить: тебе практически не из чего выбирать. Либо работа под моим руководством, либо уголовное дело, которое буду вести я.

– А ты не боишься того, что я могу рассказать на суде? – спросил Юрий.

– На каком суде, чудак? Не будет никакого суда! Ты до него просто не доживешь. Получишь пулю при попытке к бегству, вот тебе и весь суд. И не смотри на меня, как солдат на вошь. Ничего у тебя не выйдет. Все материалы по твоему делу лежат у меня в сейфе, так что, если я исчезну, с тобой даже разговаривать никто не станет.

Копылов для виду ковырялся под капотом, пытаясь подслушать разговор. До него долетали только бессвязные обрывки. Кощей, кажется, угрожал Филатову судом и даже смертью… Это надо же, Кощей – мент! Кто бы мог подумать…

Умелые руки Копылова действовали словно сами по себе. Один сильный рывок, и рычаг, приводящий в движение стеклоочистители, соскочил с шарнира. Еще рывок, и трубка стеклоомывателя бессильно повисла, уронив на землю несколько капель моющего средства. За ней последовал резиновый патрубок, присоединенный к бачку с тормозной жидкостью. Копылов окинул дело своих рук удовлетворенным взглядом и аккуратно закрыл капот.

– Готово, командир, – сказал он, подходя к Разгонову, и обернулся к Юрию:

– Я что хотел сказать, Юрок. Этот парень, может, и мент, но я его пару раз видел с тем типом, который вашего Зуева прихватил.

– С Умаром?

– С Умаром, с Омаром – мне по…

Он не договорил, потому что Разгонов вдруг выстрелил в него прямо из кармана своего кожаного плаща. Юрий сделал резкое движение вперед, но пистолет уже смотрел ему в лоб.

– Спокойно, Инкассатор. Черт, испортил плащ из-за этого ублюдка… Спокойно, я сказал! Для тебя это ровным счетом ничего не меняет. Должен же я был как-то тебя раскачать! Зато посмотри, какой блестящий результат. Нам с тобой еще работать и работать, так что будет лучше, если ты успокоишься. Не ищи меня, я сам тебя найду.

Пятясь, он сел в машину, захлопнул дверцу и укатил.

Юрий опустился на колени перед лежавшим в грязи Копыловым. Тот был еще жив, хотя рана выглядела довольно скверной.

– Не волнуйся, браток, – сказал Юрий. – Вот гад! Чтоб он разбился на этой своей машине!

Копылов разлепил запекшиеся губы и криво улыбнулся.

– Разобьется, – с трудом выговорил он. – Это я тебе.., гарантирую.

…Майор Разгонов гнал в сторону Москвы, держа солидную безопасную скорость – восемьдесят километров в час. Начинало смеркаться, и он включил фары. Разгонов был доволен. Конечно, никакого “дела Филатова” в природе не существовало, но Инкассатор, кажется, поверил. Он вообще был доверчив, и эта симпатичная черта в конце концов привела его в лапы Разгонова. Какой это будет агент!

Дождь внезапно усилился, а потом и хлынул как из ведра. Разгонов небрежно передвинул рычажок и услышал, как с легким жужжанием включился электромотор, но щетки стеклоочистителей остались безжизненно лежать у нижнего края лобового стекла. Майор раздраженно пощелкал переключателем, но проклятые “дворники” не подавали признаков жизни. По стеклу потоками струилась вода, и сквозь эту колеблющуюся завесу Разгонов увидел совсем рядом фары встречного грузовика. За ними маячили еще одни, и еще – навстречу двигалась целая колонна тяжелых трейлеров, тревожно мерцая зажженными фарами и рыча мощными дизельными моторами.

Передний грузовик пронесся мимо. Его колеса угодили в заполненную водой выбоину, и на лобовое стекло “девятки” с плеском обрушилась, казалось, целая тонна грязной воды. “Дворники” по-прежнему не работали. Разгонов крутанул руль вправо, чтобы сослепу не влететь под следующую фуру, и нажал на тормоз. Педаль провалилась, не оказав никакого сопротивления, и прямо перед собой майор увидел стремительно несущийся навстречу полосатый рельс ограждения. Выворачивая руль влево, он вспомнил, что совсем недавно проехал знак, предупреждавший о приближении к крутому повороту. Сквозь водяную пленку в лицо ударил ослепительный свет, загудел мощный клаксон. Разгонов увидел в метре от себя огромный радиатор тягача, бросил руль и закричал, прикрыв лицо скрещенными руками. То, что от него осталось, смогли извлечь из сплющенных, дымящихся обломков только через несколько часов, когда пожар уже закончился и железо остыло настолько, что за него можно было взяться руками.

…Примерно в это же время с Братеевского моста в Москву-реку, потеряв управление, свалился автомобиль марки “Победа”. Свидетели, которых было много, в один голос утверждали, что, когда кофейная “Победа”, проломив ограждение, взмыла над краем моста, водитель сидел за рулем. К утру спасатели пригнали кран и вытащили машину из воды. Что послужило причиной аварии – выяснить не удалось. Возможно, водитель просто был пьян, но его тело так и не было найдено. Вероятно, его унесло течением. Некто Ю. А. Филатов, на чье имя был зарегистрирован автомобиль, исчез примерно в это же время, из чего впоследствии был сделан логичный вывод, что именно он сидел за рулем той машины.

И только водитель такси, известный в своем таксопарке под кличкой Бармалей, который в ночь гибели Филатова подобрал в километре от Братеевского моста мокрого, дрожащего пассажира, знал, что это не правда. Он ни с кем не поделился своим знанием, потому что от природы был молчалив.