Однажды преступив закон…

Глава 5

Юрий бодро сбежал по ступенькам, фальшиво насвистывая похоронный марш Шопена. Навстречу ему снова попался квартирант из восемнадцатой. Юрий бросил “привет” в ответ на его неизменное “здравствуйте” и между делом подумал, откуда это лицо кавказской национальности может регулярно возвращаться по утрам. Эта встреча снова напомнила ему о визите уголовника в черном пальто и вчерашних разглагольствованиях Самойлова. “Что-то много в последнее время возни вокруг чеченцев, – подумал он. – Интересно, что я стану делать, если однажды посреди ночи услышу, как этот тип из восемнадцатой вопит, что его режут? Побегу на выручку или подержу, чтобы не дергался?” Он усмехнулся: большинству людей подобный вопрос даже не пришел бы в голову. Самый разумный выход в такой ситуации – натянуть одеяло на голову и попытаться снова уснуть. В крайнем случае можно набрать “02” – пусть разбираются. Им за это деньги платят.

Продолжая насвистывать, он толкнул скрипучую дверь и вышел из подъезда. “Победа” стояла там, где он ее оставил. То, что выглядело страшновато ночью, в беспощадном утреннем свете смотрелось как последствие ядерной катастрофы. Юрий сразу понял, почему чеченец из Восемнадцатой квартиры так странно посмотрел на него при встрече. Если бы у Юрия была очень дорогая породистая собака и ее задавил проезжавший мимо мусоровоз, соседи бросали бы на него точно такие же взгляды, в которых сочувствие в равных пропорциях было смешано со злорадством. Глядя на то, что осталось от его машины, Юрий подумал, что похоронный марш – самая подходящая музыка в данном случае.

Стоя у подъезда, он пересчитал наличность. Того, что он заработал накануне, хватило бы разве что на замену разбитых таксистами стекол. Юрий не отчаивался – у него имелся конкретный план. Конечно, эксплуатировать приятельские отношения не совсем этично, но другого выхода он не видел.

В таксопарке, где когда-то работал Юрий, с давних пор имелся свободный бокс. По неизвестной причине он был построен таким образом, что его ворота открывались прямо на улицу; Руководство таксопарка почему-то сочло такую планировку помещения неприемлемой, и оно на протяжении многих лет использовалось в качестве склада для всевозможного ненужного хлама – лысых покрышек, пришедших в окончательную негодность коробок передач, треснувших блоков цилиндров и прочего ни на что не годного лома. Периодически к боксу подгоняли тяжелый самосвал, грузили в ковш все это добро и благополучно сдавали в утиль.

Почти одновременно с приходом Юрия на работу в таксопарк в дирекции объявился человек по фамилии Валиев. Сергей Русланович Валиев по паспорту значился татарином, хотя родился и вырос в Москве. В свои сорок два года он успел повоевать в Афганистане и сменить не менее десятка профессий – от водителя троллейбуса до редактора заводской многотиражки. Теперь он решил открыть небольшую мастерскую по ремонту автомобилей. Его интересовал заброшенный бокс, и дирекция сочла возможным сдать фактически пустующее помещение в аренду. Плату заломили грабительскую, но Валиев согласился: в эпоху всеобщей лихорадочной автомобилизации, выражающейся в скупке на Западе ветхих, почти выработавших свой моторесурс автомобилей, доходы от автосервиса обещали превзойти любые затраты.

Как-то само собой вышло, что Юрий Филатов близко сошелся с Валиевым, Сергей Русланович много повидал и был очень интересным собеседником. Возможно, их свело вместе военное прошлое, но Юрий видел основную причину в том, что и он, и Валиев выглядели в таксопарке белыми воронами. Оба прекрасно умели ладить с окружающими, но настоящего контакта почему-то не происходило, да они к этому и не стремились. Когда Юрий по настоянию своего приятеля банкира Арцыбашева уволился из таксопарка, они с Валиевым были уже друзьями.

Именно к Валиеву и направлялся сейчас Юрий в расчете отремонтировать машину. То, что автомобиль повредили таксисты, его мало беспокоило: это было чистой случайностью. Кроме того, на месте сражения он не заметил ни одной машины из родного таксопарка. Его бывшие коллеги промышляли в другом районе и не принимали участия в драке.

Он завел двигатель и тронулся с места. В выбитое переднее окно сразу же потянуло прохладным ветерком, который усиливался и становился все холоднее по мере увеличения скорости. Юрий застегнул куртку до самого горла, пожалев о том, что не сообразил надеть хоть какую-нибудь кепку. Встречный поток воздуха трепал волосы и заставлял слезиться глаза. Светило солнце, но вскоре Юрий почувствовал, что у него замерзают уши и пальцы рук. Ветер монотонно гудел в стойках кузова, беспрепятственно продувая салон насквозь.

Юрий невольно улыбнулся, вспомнив минувшую ночь. Вдохновленный коньяком и марихуаной Самойлов развил бурную деятельность и вопреки всем законам природы сумел-таки выяснить, куда отбуксировали машину Юрия, В начале первого ночи они подъехали к штрафной стоянке, расположенной в Мневниках, на противоположном конце города. По дороге Самойлов то и дело прикладывался к своей фляге, так что к концу путешествия она совершенно опустела, а литератор в речах и осанке уподобился Зевсу. Наблюдая за ним, Юрий не сомневался, что пробуждение за решеткой будет для них немыслимым счастьем. Гораздо больше шансов было на то, что они вообще не проснутся, разбившись вдребезги на чертовом лимузине Самойлова, который порхал по проезжей части, как бегемот, спьяну вообразивший себя ласточкой.

Только пьяный и обкуренный в дым Георгиевский кавалер и лауреат безымянной литературной премии смог в половине первого ночи добиться того, чтобы им позволили забрать со штрафной стоянки автомобиль. Он метал громы и молнии, густо дыша коньячным перегаром, звонил кому-то по телефону, ругался черными словами и обзывал всех подряд бездельниками и казнокрадами. Судя по тому, что все это хулиганство сошло ему с рук, у писателя действительно были очень влиятельные друзья. Примерно через час Юрий уже сидел в усыпанном битым стеклом салоне своей старушки “Победы”, выводя ее со стоянки.

У ворот стоянки они расстались. Самойлов сунул Юрию свою визитную карточку, повалился на водительское сиденье “ЗиЛа”, с места дал полный газ и уехал в ночь, выписывая жуткие кренделя. Глядя ему вслед, Юрий подумал, что при сложившихся обстоятельствах шансов на новую встречу с Самойловым у него очень мало. Оба рисковали не добраться до дому: один – по причине полной невменяемости, вызванной алкоголем и травой, а второй потому, что намеревался проехать ночью через всю Москву с выбитыми фарами. Подумав об этом, Юрий снова улыбнулся: он доехал благополучно, значит, несчастливый билет достался Самойлову.

Добравшись до таксопарка, он перестал улыбаться: ворота бокса, в котором совсем недавно располагалась ремонтная мастерская, были заперты на огромный висячий замок. Никаких надписей и объявлений, поясняющих причины подобного запустения, ни на воротах, ни вокруг них не наблюдалось.

Юрий остановил машину на просторной асфальтированной площадке перед воротами таксопарка и выбрался из-за баранки, небрежно хлопнув дверцей. Запирать дверцу он не стал, поскольку ни одного стекла в машине все равно не было. Отойдя на несколько метров, он оглянулся. “Победа” выглядела так, словно простояла на этом пятачке грязного асфальта последние пятьдесят лет. Филатов вздохнул и двинулся к проходной.

Вахтер на проходной приветственно помахал ему рукой и приложил ладонь к козырьку засаленной форменной фуражки с зеленым околышем. Сегодня дежурил отставной майор Михалыч, хорошо помнивший Юрия и уважавший его за армейское прошлое. Юрий улыбнулся в ответ и прошел на территорию парка, на мгновение испытав ностальгическую грусть. Сколько раз он выводил желтую “Волгу” с зеленым огоньком в правом углу лобового стекла из этих самых ворот! Сколько раз, протирая кулаком слипающиеся глаза, он загонял в эти ворота машину с таким чувством, словно вернулся домой!

Он огляделся в поисках знакомых лиц. Как всегда между пересменками, парк выглядел пустым и заброшенным. Где-то в отдалении лениво прошагала сутулая фигура в сине-буром рабочем комбинезоне, по частям втиснулась в узкую калитку, прорезанную в железных воротах одного из боксов, и скрылась из вида. Юрий покосился на сделанную метровыми буквами надпись “НЕ КУРИТЬ!”, украшавшую фасад ближайшего к нему бокса, неторопливо закурил и двинулся вперед.

Знакомый автослесарь Колюня, ни отчества, ни фамилии которого не знал в таксопарке никто, за исключением разве что начальника отдела кадров, обнаружился там, где и положено находиться автослесарю в рабочее время, а именно под машиной, которая была подвешена на талях к потолку одного из боксов. Озабоченно насвистывая, Колюня что-то делал под облепленным толстым слоем грязи брюхом потрепанной “Волги”. Из-под машины доносилось позвякиванье металла и добродушные матюки. У Колюни был золотой характер – Юрий не мог припомнить случая, когда слесарь вышел бы из себя или пребывал в плохом настроении.

Юрий подошел к машине и, слегка наклонившись, похлопал Колюню по плечу.

– А, Юрок! – обрадовался Колюня, выбираясь из-под машины. – Навестить пришел?

Глядя на его добродушное, перепачканное смазкой лицо, Юрий не нашел в себе сил солгать.

– Честно сказать? – спросил он.

– Значит, по делу, – констатировал слесарь. – Что у тебя стряслось? Пошли на воздух, там поговорим. Курить есть?

Юрий протянул ему пачку, и они бок о бок вышли из бокса.

– Ну, рассказывай, – предложил Колюня, усаживаясь на вкопанную у стены скамейку. Перед скамейкой лежал обод от заднего колеса трактора “Беларусь”, игравший роль общественной пепельницы, а на стене прямо над головой Колюни красовалась надпись: “Место для курения”. В ободе было полно бычков, горелых спичек, мятых сигаретных пачек и другого мусора.

– Я, вообще-то, надеялся застать Валиева, – признался Юрий, с некоторой опаской присаживаясь на лоснящееся от машинного масла, отполированное пропитанными солидолом рабочими штанами деревянное сиденье. – Он что, заболел?

– Вон оно что, – протянул Колюня с непонятной интонацией. – Валиев… Ну, можно сказать и так. Считай, что заболел. Ты к нему по делу или как?

– Допустим, по делу.

– Если насчет починки, можешь считать, что он не только заболел, но уже и помер. То есть, сам-то он живой, чего ему сделается, а вот бизнес его накрылся одним интересным местом.

– Да ну?! – изумился неприятно пораженный Юрий. – Как же это? Неужто прогорел?

– Прогорел, ага, – саркастически произнес Колюня. – Его прогорели, это да. Хороший мужик Серега, но гордый. Через это и скопытился. В аренде ему наш директор отказал. То есть по бумагам-то Валиев сам отказался, а на самом деле… Эх, жизнь!..

– Понимаю, – сказал Юрий. Ситуация начала проясняться, но ничего утешительного в ней не было. – Они с директором чего-то не поделили?

Колюня сосредоточенно пососал сигарету, длинно сплюнул в сторону и звучно хлопнул себя ладонью по колену.

– Да чего им делить? Наш Букашин в Сереге души не чаял. Ты же знаешь, какую он с него аренду драл. Кто ж такого арендатора по своей воле прогонит? И Серега был доволен. Он нам – слесарям то есть – пару литров, а мы ему, соответственно, то глушитель, то коробку старую, то прокладку… Ну, чего тебе объяснять, ты же сам в этом супе варился, должен понимать.

– Да, конечно, – терпеливо подтвердил Юрий, снова протягивая пачку Колюне, который уже докурил свою сигарету и теперь с легким недоумением разглядывал пальцы, словно не в силах уразуметь, куда она могла подеваться. – Я не понимаю только, почему Валиев отсюда ушел, если все было так хорошо.

– Это все чечены, – авторитетно сообщил Колюня, раскуривая сигарету. – Головешки черномазые. Эх, не дали нашим ребятам их в Грозном дожать!.. Зато теперь они нас дожимают.

Юрий поперхнулся дымом и благодарно кивнул Колюне, который заботливо постучал его по спине, едва не сломав позвоночник. “Опять чеченцы, – подумал он. – Прямо помешались на них все без исключения. Неужели эта война так всех напугала? Нет! Вряд ли. Ведь не боятся же ни армян, ни азербайджанцев, ни молдаван, хотя во всех этих регионах стреляли и продолжают стрелять. Нет, только и слышишь, что разговоры о чеченской угрозе! Может быть, она и вправду существует? Или такая нелюбовь к чеченцам обусловлена вполне понятным желанием отыграться за поражение? Интересно, как американцы относятся к вьетнамцам?"

– При чем тут чеченцы? – спросил он. Колюня окинул его откровенно сочувственным взглядом.

– Вот ты вроде образованный мужик, – сказал он, – а простых вещей не понимаешь. Вроде того очкарика, что идет по полю и любуется: ах, какой красивый вдалеке лес! И мордой в забор – бац!

Юрий рассмеялся, невольно подумав, что слесарь во многом прав. Он действительно частенько не замечал очевидных вещей до тех пор, пока не происходил очередной “бац”.

– Смешно ему, – проворчал Колюня. – Крыша! Слыхал такое слово? Это когда одни бандюки обещают тебя от других защитить, а за это дело стригут тебя каждый месяц, как барана.

– Погоди, – сказал Юрий. – А при чем здесь таксопарк?

– Таксопарк вроде как и ни при чем, потому как он государственный. Зато таксисты – другое дело. Они хоть и государственные, а все-таки живые люди. А пока человек живой, его можно доить. Ну а Валиев твой – тот и вовсе частник, с него брать сам Бог велел. А чечены, я слыхал, нынче все такси и все автосервисы по Москве под себя подгребли. Смекаешь, что получается?

– Хорошо, – сказал Юрий. – Это я могу понять.

– А чего не можешь?

– Почему Валиев отказался от аренды, вот чего я не понимаю.

– Платить он отказался этим черномазым, вот почему! А аренду наш Букашин сам аннулировал. Я, конечно, человек маленький, но мнится мне, что он не сам до этого додумался. Присоветовали ему, надо полагать. Так что с ремонтом у тебя ничего не выйдет. Ремонта-то много ли?

– Стекла, – лаконично ответил Юрий. – Фары. Капот помяли, зеркало своротили.., ну и по мелочи кое-что.

– Это на “Победе” твоей, что ли? Пошли, посмотрим.

Они вышли за ворота. Колюня осмотрел машину Юрия и протяжно присвистнул.

– Слыхал я, – задумчиво глядя в небо, сказал он, – что вчера в Быково заварушка была. Вроде как частники с нашим братом деньги делили… Ты не слыхал?

– Краем уха, – ответил Юрий.

– Ага, – кивнул Колюня, – ясно… Если бы не краем, а в самое ухо, от машины, наверное, мокрое место осталось бы. Да и башку бы тебе не ушибли, а проломили насквозь.

Он указал на украшавший затылок Юрия пластырь. Юрий неловко рассмеялся.

– Тебе бы, Колюня, в прокуратуре работать, – сказал он. – Твоя правда, был я там. Хотел деньжат подрубить, совсем, понимаешь, брюхо подвело. Первый раз выехал. И занесла меня нелегкая в это Быково… Ну а там, сам понимаешь, никто не стал спрашивать, прав я или виноват.

– Круто было? – с любопытством спросил Колюня.

– Да круче я, пожалуй, и не видал, – ответил Юрий. – Не пойму только, из-за чего они завелись. При мне такого не было. Частников, правда, недолюбливали, но чтобы такое… Ну, не поделят клиента или место в очереди, ну, облают друг друга, а то и в зубы дадут, но до настоящей драки не доходило. А тут… Это не драка, а прямо какое-то побоище, честное слово. Какая муха их укусила?

– Черножопая, – без промедления ответил Колюня. – С бородой и в кожаной куртке. Они, собаки нерусские, не спрашивают, удачный у тебя был день или нет. Они одно знают: “Дэнги давай”. Наши ребята волками воют, кто пожиже – те и вовсе увольняются.

– Интересно, – медленно сказал Юрий.

– Интересно ему! – передразнил Колюня. – Телок ты, Юрик, хоть и здоровенный, как шкаф. Загоняй свое корыто в мой бокс, посмотрю, что можно придумать.

– Денег у меня маловато, – признался Юрий.

– На литр белой хватит? – спросил Колюня.

– На литр хватит.

– А больше и не надо, иначе вся работа козе под хвост. Букашин охренеет, он и так все время за сердце хватается. Ладно, дуй в магазин, машину я сам загоню.

Сергей Русланович Валиев не привык пасовать перед трудностями. В самые тяжелые минуты, когда его так и подмывало бросить все и отступить, он вспоминал пыльные горы Афганистан”, горячий от сумасшедшего солнца бронежилет и прочие прелести своей армейской биографии. После таких “погружений в прошлое” трудности текущего момента казались ему пустяковыми. Он с улыбкой перешагивал через них и шел дальше.

Платить бородатым чеченским бандитам он не собирался. Они живо напоминали ему тех, с кем он воевал в Афганистане, и Сергей Русланович не счел нужным скрывать это от двоих типов, которые однажды вечером пришли к нему в мастерскую и потребовали денег. Они говорили с таким сильным кавказским акцентом, что у Валиева возникли сомнения в том, что они способны понять хотя бы половину из сказанного им. Для скорейшего достижения взаимопонимания Сергей Русланович взял стоявший в углу гаража стальной лом и грохнул им по гулкому жестяному боку пустой двухсотлитровой бочки. На бочке осталась огромная вмятина, и гости моментально перестали нуждаться в услугах переводчика. Помянув больного ишака, они удалились, стараясь не поворачиваться к хозяину спиной.

Валиев знал, что они обязательно вернутся, и принял меры предосторожности. Не слушая протестов жены, он погрузил ее вместе с двухлетней дочерью в машину и отвез в Рязань к матери. Возвращаясь в Москву, он задумчиво покусывал нижнюю губу: было очень трудно сказать, когда они увидятся снова и увидятся ли вообще. Валиев хорошо понимал, с кем имеет дело. Эти люди не знали ни жалости, ни сострадания и ради достижения своих целей шли на все. Это были “сверхчеловеки”, явившиеся в этот мир, чтобы покарать “неверных” и при этом набить свои карманы деньгами. Он догадывался, на что идут собираемые по всей Москве деньги: на них покупалось оружие, из которого бородачи в камуфляже рано или поздно снова будут стрелять в российских солдат. Национальное самосознание и ислам были для них всего лишь флагами, броской вывеской, под прикрытием которой можно было с чистой совестью кормиться обыкновенным разбоем. Слово “разбой” наиболее точно характеризовало то, что творилось вокруг, и Валиев, думая об этом, озабоченно хмурил густые брови. Ему хотелось только одного: спокойно жить в родном городе, заниматься своим делом и вдвоем с женой растить дочь.

Он полагал, что ему есть к кому обратиться за помощью. Идти в милицию бесполезно, но у него имелся один припрятанный в рукаве козырь, и Сергей Русланович, думая о нем, криво усмехнулся: ему казалось, что он может устроить смуглым рэкетирам небольшой сюрприз. Его друг и одноклассник, с которым они поддерживали тесную связь на протяжении всей жизни, служил в отделе по борьбе с организованной преступностью. Его широкие плечи украшали капитанские погоны, он был красив, спортивен, неплохо образован и очень уверен в себе. Прихватив бутылку коньяка, Валиев нанес ему дружеский визит и с удивлением убедился в том, что его козырный туз на самом деле – обыкновенная шестерка, да к тому же взятая из другой колоды. Выслушав просьбу о помощи, капитан со значительным видом нахмурил брови, закурил и после недолгого размышления предложил Валиеву не дергаться и заплатить чеченцам столько, сколько они требуют, пока те не увеличили сумму.

– Что? – не Поверил своим ушам Валиев. – И это говоришь мне ты? Вы что, совсем не можете с ними бороться? Или просто не хотите?

– Хотите, не хотите… – недовольно проворчал капитан. – Мы, брат, вопреки расхожему мнению, такие же люди, как и все остальные. И хотим мы того же, чего и все нормальные люди: чтобы вокруг была тишь да гладь да божья благодать. А отличие наше от нормальных людей как раз в том и состоит, чтобы все это обеспечить…

– Я тронут, – злым голосом вставил Валиев. – Сейчас зареву!

– Реви, – проворчал капитан. – Не возбраняется… В общем, Серега, если честно, дело твое дрянь. Не можем мы тебе помочь. Ни тебе, ни себе и никому. Эта зараза – как рак. Сколько ни режь, все равно растет. На то, чтобы сгрести их всех в кучу и посадить, у нас не хватает ни сил, ни средств, ни юридических оснований. Можно ловить их на горячем – по одному, по два. Ну и что? На место тех, что сели, сразу приходят новые. Знаешь, сколько их там, в горах? И все бандиты. Я бы их с удовольствием мочил, но вот меня сразу посадят, а их от этого меньше не сделается. Так что лучше плати. Спокойнее будет.

– Спасибо, – сказал Валиев и ушел, оставив на столе недопитый коньяк.

Он переселился в мастерскую и уже на третью ночь изловил у ворот гаража какого-то сопляка лет семнадцати, который, пыхтя от натуги и старательности, щедро поливал стену и ворота бензином из двадцатилитровой пластиковой канистры. Сопляк при ближайшем рассмотрении оказался самым что ни на есть русским – русые волосенки, серо-голубые, круглые от испуга глаза, курносый нос, веснушки… Пойманный на месте преступления, он пытался затеять игру в героя-партизана, и тогда Валиев, старательно рассчитав силу удара, залепил ему прямо по веснушкам. Можно было, конечно, и по шее, но эти веснушки в сочетании с удушливым запахом бензина почему-то окончательно взбесили Сергея Руслановича. Диверсант отлетел в угол, приземлился на пятую точку, вытер рукавом кровавые сопли и без дальнейших понуканий поведал Валиеву, что давно мечтает приобрести мотоцикл – разумеется, “Хонду”, а не какой-нибудь “Восход” или, того смешнее, “Ковровец”. Родители денег на “Хонду” не дают, а вместо денег, как водится, читают морали о пользе образования. А на что оно нужно, это самое образование, когда зарплату никому не платят, и вообще…

Валиев предложил поджигателю держаться ближе к теме. Тот вздрогнул и торопливо рассказал, что вчера к нему на улице подошли двое и предложили триста долларов за то, что он подожжет пустой гараж, – Кавказцы? – с отвращением уточнил Валиев.

– Ага, вроде того, – подтвердил мальчишка. Валиев выпроводил его пинком под зад и стал ждать продолжения. Ждать пришлось недолго: через два дня, когда он возвращался из гастронома, из проезжавшей мимо машины в него дважды выстрелили из пистолета. Обе пули прошли так далеко от цели, что было совершенно ясно: стреляли не на поражение, а исключительно для того, чтобы напугать. Машина была неприметной белой “шестеркой” без номерных знаков, и, глядя ей вслед, Валиев в сердцах сплюнул на тротуар.

После этого “гости” приходили еще дважды. В первый раз они явились втроем и от слов сразу перешли к делу. Валиев, прошедший суровую школу десантно-штурмового батальона, в течение пятнадцати минут вел среди них разъяснительную работу, в ходе которой гости почему-то падали, с размаху натыкаясь на различные твердые и угловатые предметы. Они почему-то пришли без оружия, если не считать ножа-бабочки, что лишний раз подтверждало и без того очевидную истину: им нужна была не голова Валиева, а доля от его доходов. Сергей Русланович с большим удовольствием выделил им ту долю, на которую, по его мнению, они могли рассчитывать, и гости удалились, спотыкаясь и поддерживая друг друга.

В следующий раз чеченцы явились впятером, и Валиеву пришлось туго, но и на этот раз ему удалось отбиться. Его изрядно помяли и повредили кое-что из оборудования мастерской, но в целом все закончилось лучше, чем можно было ожидать. Валиев решил, что непременно обзаведется оружием – хотя бы охотничьим ружьем – и будет спать с ним в обнимку: Осуществить этот план он не успел, потому что на следующий день к нему в гараж явился директор таксопарка Иван Валентинович Букашин и не терпящим возражений тоном заявил, что в одностороннем порядке расторгает договор аренды. Смотрел он при этом мимо Валиева и имел жутко оскорбленный вид – очевидно, в целях самозащиты.

– Погодите, Иван Валентинович, – сказал потрясенный Валиев. – Объясните толком, что стряслось? Плачу я вам аккуратно, ничем противозаконным у себя в мастерской не занимаюсь. В чем дело, черт возьми? Какая муха вас укусила?

– Никакие мухи меня не кусали, – неприязненно ответил Букашин. – Помещение понадобилось для производственных нужд. Кроме того, в последнее время здесь у вас вертятся какие-то лица кавказской национальности, драки какие-то происходят, шум, гам, нецензурная брань… И потом, вы здесь ночуете. Этого в договоре нет, так что будьте любезны в течение сорока восьми часов освободить помещение. Мне не нужны неприятности.

– Ах, вот оно что! – воскликнул Валиев. – Неприятности! Вот, значит, где собака зарыта! Иван Валентинович, дорогой, почему бы вам не сказать прямо, что произошло?

– А то ты не знаешь, – внезапно сменив тон, проворчал Букашин и устало присел на край верстака, не заботясь о том, что может испачкать свои серые в елочку брюки. – Позвонили мне. Сказали, чтобы гнал тебя взашей, иначе плохо будет. А у меня, братец, семья… Дочка на выданье. Как представлю, что эти скоты до нее могут добраться, прямо наизнанку выворачивает. Какая муха меня укусила… Это ты мне скажи, какая муха тебя укусила? Отстегивал бы им раз в месяц, и было бы все тихо-мирно, чинно-благородно… Работал бы и горя не знал. Чего ты в бутылку лезешь? Маленький, что ли? Не знаешь, как у нас в России дела делаются? Не подмажешь – не поедешь. Заработал – поделись с другими”. Вроде церковной десятины.

– Ты, Валентиныч, мне азбуку наизусть не декламируй, – сказал Валиев. – Россия – это одно, а Чечня – совсем другое дело. Ты хоть соображаешь, на что эти деньги идут? У тебя ведь, кажется, кроме дочки, еще и сын подрастает. Глядишь, как раз поспеет на Вторую Чеченскую. Может, ты меня сейчас подбиваешь заплатить за ту самую пулю, которой его убьют. Об этом ты думал?

– Ты что?! Что ты несешь? – испугался Букашин. – Да как у тебя язык повернулся такое сказать?

– Так ведь это же правда, Валентиныч. Я твоему Валерке только добра желаю, потому “зверям” не плачу и платить не собираюсь. Лучше сдохнуть.

– Сдохнуть – не проблема, – вздохнул Букашин. – Это у них в два счета… Только давай-ка ты занимайся этим где-нибудь подальше отсюда. А то ведь они с меня могут начать, с моей семьи. Я понимаю, что ты про меня сейчас думаешь, но пойми и ты, Русланыч: я-то в спецназах не служил, у меня, кроме милиции, защиты никакой нету, а милиция – сам понимаешь, какая это защита. Загубишь ты меня, Русланыч, ни за понюх табаку. Я-то здесь при чем? Семья моя в чем виновата, что ты из-за денег своих нас под пули подставляешь?

– Эх, Валентиныч, – вздохнул Валиев, но не закончил фразу. По-своему Букашин был прав. Все, чего он хотел, был покой и безопасность. Защищаться он не умел, и нельзя было ожидать, что он пожертвует своей жизнью и жизнями своих близких ради того, чтобы защитить Валиева от поборов. Оружие, которое, может быть, купят на эти деньги, – ерунда. Оружие купят все равно, не на эти деньги, так на другие. Не все такие дураки, как Валиев. Большинству людей своя шкура все-таки дороже шкуры какого-то абстрактного солдата, который, может быть, погибнет, а может быть, и нет. Да и когда еще это будет и будет ли вообще? Конечно, неприятно, что какой-то заезжий кавказец наступает тебе на глотку в центре Москвы, в сердце России, и при этом даже не считает тебя человеком – так, козявка какая-то, дойная корова, тварь бессловесная… Это обидно, но, как говорится, живая собака лучше мертвого льва. Подумав об этом и о многом другом, Валиев молча кивнул и, не откладывая дела в долгий ящик, стал демонтировать оборудование. Букашин немного постоял у него за спиной, глядя на сборы ничего не видящими глазами, а потом тихо вышел из мастерской, притворив за собой дверь.

Валиев распродал оборудование по дешевке, повесил на ворота гаража огромный висячий замок и лично отнес ключ Букашину. Директор таксопарка опять глядел в сторону, и Валиев не стал выяснять отношения. Он положил ключ на стол, сухо попрощался и ушел, чтобы больше не возвращаться. На губах у него застыл горький привкус поражения, руки сами собой сжимались в кулаки, а символическая сумма, которую совестливый Букашин на свой страх и риск выплатил ему из кассы таксопарка в качестве неустойки, жгла карман. Мечта иметь собственное дело рухнула, подстреленная чеченским снайпером.

В начале октября Сергей Русланович привез из Рязани жену и дочь.