Ожог Крапивы

Глава 7

— Алиса, ты заболела? — стремительно войдя в комнату мать нахмурилась, вперившись в меня раздраженным взглядом. — Почему не позвонила тогда?

Натуральная блондинка без единого волоска седины, высокая, изящная, с аристократичными чертами, ещё совсем не тронутыми морщинами, разве совсем чуть в уголках глаз. С идеальной светлой кожей, которую мать тщательно оберегала от солнечных лучей и “плебейского”, по ее же словам, насыщенного загара, которым любили щеголять жены и подруги мужчин их круга, хвастаясь отдыхом на экзотических островах в дорогущих отелях. “Роскошная женщина”, вот как ее частенько называли, провожая похотливо-восхищенными или завистливо-ненавидящими взглядами. Моя мать, в которую я не пошла ни рожей, ни кожей, ни фигурой, ни характером. И ещё — моя заклятая соперница.

Мелькнула мысль притвориться больной, голова ведь болела и морозило слегка, но между мной и мамой и так лжи наворочено горы, не хочу усугублять.

— Я здорова, просто пытаюсь поспать.

— В одиннадцать утра в понедельник? — первоначальный взвинченный тон в голосе родительницы мигом вернулся. — Тогда, когда ты уже три часа как должна быть на парах?

Я промолчала, перевернулась на спину и уставилась в потолок, готовясь как обычно выслушать весь список упрёков. Странное дело, все вокруг, вплоть до прислуги в доме, всегда были уверены, что моя мать — идеальный пример выдержанности, хороших манер и аристократической невозмутимости. И только я с самого детства, сколько себя помню, знала ее совершенно другую сторону. Вечно презрительно-недовольную, перманентно раздражённую, похоже, от самого факта моего существования, срывающуюся на оскорбления и крик, как только мы оказывались наедине.

— С какой стати ты себе позволяешь прогуливать занятия? Ты хоть представляешь, в какую сумму нам обошлось твое поступление? А теперь нам звонит Карпов, заявляет, что ты уже вторую неделю прогуливаешь без уважительной причины, а мы с отцом ещё и краснеть за тебя должны?

— Роберт мне не отец, — не выдержав, буркнула я и села на кровати.

— Ты опять за старое? Да сколько же можно оставаться настолько неблагодарной вздорной девчонкой? Ты же не подросток уже! Роберт столько о тебе заботиться, столько времени всегда уделял, беспокоиться постоянно, — о, да-а-а, времени раньше он для меня и правда не жалел и заботился очень тщательно, особенно о том, чтобы научить получать удовольствие самой и доставлять его ему. — Ты могла бы быть более благодарной, не переломилась бы называть его папой и вести себя более уважительно.

Папой? Серьезно? Это уже прям откровенным извращенством попахивает.

— Не думаю, что такое было бы уместно, — усмехнулась я с горечью.

— Чего ты ухмыляешься?! — завелась ещё сильнее мать. — Считаешь, что это нормально вести себя настолько нахально?

— Нет, мам, не считаю, — покачала головой, продолжая невесело улыбаться. — Ничего нормального со мной в принципе не происходит последнее время. Ни-че-го.

— И что это значит? Что за странная реакция? Ты вообще адекватна? А ну-ка покажи мне свои руки!

— О, Господи, ма-а-м! — закатила я глаза, но она стремительно подошла ко мне, схватила за запястья и грубо потянула, придирчиво осмотрев сгибы рук на предмет следов от инъекций, но этим не удовольствовались и приказала:

— В глаза мне посмотри!

— Да не колюсь я и ничего не принимаю! — разозлившись, я выдернула у нее свои кисти, оцарапавшись ее ухоженными ногтями и вытаращилась в лицо, давая увидеть что все с моими зрачками в порядке.

— А несёт от тебя чем? Это что, перегар? — отшатнулась мама, презрительно сморщив нос. Ну да, наверное несёт, душ то я приняла, а зубы почистить уже было влом. — Так вот почему ты прогуливаешь? Пьянствуешь тут ночами, может ещё и мужиков водишь? И тут она узрела наконец сервированный на две персоны стол, помчалась на кухню и вернулась, обличающе потрясая бутылкой вина. — Вот для чего, значит убедила нас с отцом разрешить тебе жить отдельно? Гулянки-пьянки устраивать, мужиков таскать, позорить нас?

“Ну вообще-то одного конкретного мужика, твоего” — чуть не вырвалось у меня.

Отселить меня в нашу старую квартиру было идеей Роберта, чтобы проще нам было встречаться как раз, не рискуя спалиться. Ведь с момента моего отселения мать приезжала только дважды. В день переезда три месяца назад, которому также предшествовала наша очередная эпичная ссора и сейчас.

— Роберт мне не отец, — вместо этого упрямо повторила я. — И напоминаю, мама, что мне уже почти двадцать и я имею полное право и алкоголь пить, и спать с кем угодно без твоего позволения.

— Ах, ты, дрянь! О правах ты заговорила? — красивое лицо исказилось, становясь уродливой маской чистого гнева и презрения. — А ты не забыла, что живёшь в моей квартире и на мои же деньги? Квартира действительно была ее, оставшаяся от деда с бабушкой, в которой мы с ней и жили до ее знакомства с Робертом.

— Ну, допустим, деньги-то в основном Роберта, — огрызнулась я. — Ты-то спец как их потратить, а не заработать.

— Потому что я его жена, — спасибо, что напомнила. — Законная, так что это деньги наши. Наши, то есть мои и его! А ты ещё пока ни копейки за свою жизнь не заработала, чтобы права качать, хамка. Пока я тебя, бездельницу, содержу и предоставляю жилье, будь любезна делать то, что я тебе говорю и вести себя уважительно! Немедленно собирайся, приводи себя в порядок, я отвезу тебя в институт. Будешь учиться и дальше, где велено и получать полезную в будущем профессию.

— Ничерта подобного! — взорвалась и я. — Я никогда не хотела учиться на юридическом, мне это все поперек горла и я не собираюсь больше никогда ходить на эти чёртовы занятия! На кой мне это?

— За языком и тоном следи, ты с матерью родной говоришь!

— Да плевать мне! — крикнула я и тут же схлопотала жгучую пощечину. Ручка у матери хоть и изящная на вид, но била она меня всегда от души, что называется, так что аж в шее что-то хрустнуло, так голову мотнуло.

— Плевать? Плевать тебе, да? — перешла с крика на ядовитое шипение, говорящее о крайней степени бешенства родительница. — Вся в своего мерзавца папашу.

— Да и замечательно! — процедила я, прижав ладонь к пылающей щеке. — Не дай Бог быть на тебя похожей.

Кто мой отец мне узнать так и не случилось, несмотря на то, что мать не упускала возможности тыкать меня в его якобы порочность и бесполезность при любом удобном случае, то бишь, при каждом конфликте. В свидетельстве о рождении у меня в графе отец — прочерк, отчество у меня в честь деда — Александровна. Тайные поиски в других документах матери так же никаких результатов не дали. Ни старой фотографии, ни писем, ничего, никаких следов, даже намека на имя. Попытки расспросить же я прекратила ещё в детстве, каждый раз это оборачивалось вспышкой гнева матери и наказанием.

— Ну раз так, то будь любезна, ищи себе другое жилье и источник средств, и плюй сколько заблагорассудится! С этого дня ты от нас больше ни копейки не увидишь! Привыкла жить на всем готовом, обнаглела, дрянь неблагодарная! Ничего, помыкаешься, поголодаешь и приползешь обратно извиняться и в ножки кланяться.

— А чего уж сразу не обувь тебе целовать, а? — гнев отключил во мне последние тормоза. — Размечталась! Заработаю, другие вон живут и я проживу.

— Заработаешь! — фыркнула мать презрительно. — Дворы пойдешь мести? Или подъезды с туалетами мыть? Или на рынок трусами с носками торговать? Так это тоже ещё уметь надо. Куда ещё возьмут тебя, безрукую и без образования?

— Не твоя забота. Лучше подумай, куда ты пойдешь, когда Роберт с тобой разведется, выставит тебя из своего особняка и лишит своих денег? Кому ты будешь нужна в сороковник? — говорить такое было гадко, но меня безбожно несло, потребность причинить боль, зацепить стала сильнее меня. — Долго ты ещё будешь так выглядеть, когда все твои процедуры и шмотки станет некому оплачивать?

Но вместо того, чтобы выйти из себя сильнее и даже попытаться отвесить мне ещё оплеуху, мать вдруг рассмеялась. Причем так искренне, без грамма фальши, что мне почудилось — это я в саму себя прицельно кинула камнем гадкой злобы.

— Разведется? — отсмеявшись, произнесла мать и одернула свой идеально приталенный пиджак небесно-голубого цвета. — Не будь наивной, Алиса. Роберт никогда со мной не разведется, ясно? Он же не сумасшедший, чтобы самому себе в ноги стрелять и оставаться нищим.

— Что? — не поняла я.

— Глупая-глупая Алиса. Мой Роберт пошел в политику, в Москву целит, так что весь его бизнес — теперь мой бизнес. Все оформлено на меня, он у нас чист и почти свят. К тому же, я столько о нем всего знаю, что мой любимый муж не то, что о разводе не заговорит, но даже спорить со мной не посмеет, ясно?

Я буквально оцепенела на несколько секунд. Она же врёт? Ведь так? Не может такого быть.

— Он тебя не любит, — прошептала едва слышно. — Изменяет тебе.

— Что ты ещё можешь понимать в том, кого и как любят мужчины? Интрижки на стороне — ерунда, которая никогда не будет беспокоить умную женщину, имеющую полный контроль в своих руках. Мало ли с кем мужчина на стороне в любовь играет, если возвращается он всегда туда, где у него все то, что он по-настоящему ценит.

Не в состоянии ее больше слушать я помчалась в ванную и захлопнула дверь. Сползла по стене и закусила до крови кулак, не позволяя вырваться рыданиям.

— Значит так, Алиса, неделя тебе срока на раздумья. Или ты извиняешься, возвращаешься к учебе, начинаешь вести достойный образ жизни и посещать к тому же с нами мероприятия, чтобы наша семья выглядела более выигрышно, либо собираешь вещи, отдаешь мне ключи и выметается на все четыре стороны.

Каблуки туфель простучали по полу, удаляясь и через несколько секунд хлопнула входная дверь. Вот тут я и отпустила себя, зарыдав в голос.