Охота на Князя Тьмы

Глава 11, Где женщинам слова не давали

По всей видимости у меня начало входить в привычку вставать без будильника ни свет ни заря. Сытно завтракать в одиночестве. Передавать Инессе Ивановне через Глашу сообщение о срочных делах. Мчаться, сломя голову, не пойми куда. И совсем не в переносном смысле.

Шел уже час петляния по узкой улочке, уж не знаю в честь чего — или кого? — названой Кумской, а я все никак не могла найти нужное здание. Номера и вывески отсутствовали. Одинаковый жженый кирпич. Крыши покатые, как на подбор. А ведь думала взять в провожатые Тишку, да все без толку.

Извозчик весь извелся. Лошади недовольно хрипели. А утренний мороз, распугав всех прохожих, решил отыграться на мне, пробирая до самых костей.

Не выдержав очередного порыва ветра, едва не снесшего меховую шапку, я остановила коляску. Отдала рубль, чтобы грузный мужик со всклокоченными бровями, прекратил ворчать. Дождалась, пока он скроется из глаз. Попрыгала на дороге, пытаясь согреться. А когда не вышло, пнула от досады ни в чем не повинный уличный фонарь.

Столб дрогнул, но выстоял. В здании напротив открылась тяжелая входная дверь. На порог выскочил укутанный с головы до ног мальчишка, со стопкой свежих газет в руках.

Наконец-то!

Редакция «Сплетника» занимала два этажа. Пол первого было густо усеян клочками исписанной бумаги. В воздухе стояла суета и шум. А на втором, судя по идущему с лестницы стойкому запаху топографической краски, происходила печать.

Светлое помещение было разделено на две неравные части. В маленькой, работник газеты обслуживал посетителей, желавших подать объявление. Принимал деньги, считал слова. А большую занимали столы газетных репортеров, что играли на пишущих машинках, как на пианино и курили пахучий табак.

Пока я оглядывалась, от толпы отделился коренастый парень, с роскошными усами, и преградил мне путь. В плотно обхватывающем его телеса твидовом костюме он походил на циркового штангиста, что каждое утро отжимается на мизинчиках, а в обед бьет морды голыми руками.

— Вам чего, барышня? — пробасил он угрюмо.

— Скорее «кого». Не подскажите, любезный, где я могу найти Дарью Спиридоновну Колпакову?

Парень поднял руку, чтобы почесать затылок. Демонстрируя тем самым крепость в плечах. Его взгляд задержался на золотых пуговицах моего белоснежного полушубка, а в голове шел мыслительный процесс, считывающийся мною на раз.

«Что за особа — с немалым доходом и явно из дворян — делает в месте, подобно этому? Объявление подать, так зачем ей Дарья? Неужели место в конторе просить собралась?

— Что за забота у вас к Дарье Спиридоновне, барышня?

Какой любопытный. Впрочем, не все ли газетчики таковы?

— Забота у меня частная и разглашению не подлежит.

Усач нахмурился, давая понять, что мой ответ его ни капли не устроил. Мало ли сомнительных личностей пороги ежедневно обивает. Даже такого солидного вида. Но так как предъявить было нечего, вздохнул. Кивнул, чтобы следовала за ним и направился к самому дальнему столу, за которым что-то яростно набирала моя недавняя знакомая.

— Боренька, не мешай, — махнула на него рукой румяная блондинка в строгом наряде и с полураспущеной косой.

— Дарья, к тебе барышня… с частным визитом.

— Барышня? — Девушка впервые оторвалась от бумаг и ее глаза загорелись, как новогодние гирлянды. — Софья Алексеевна, вы ли это? Вот так сюрприз.

Отогрели меня быстро. Понадобилась всего лишь кружка горячего травяного отвара. Такого бодрящего и душистого, что я едва не попросила у Дарьи рецепт.

Но удержалась.

Во-первых, Глаша, что ежедневно варит нам с тетушкой свой фирменный мятный чай, не поймет. А во-вторых, откуда у меня время ингредиенты по лавкам искать? Тут бы с текущими делами разобраться.

— Дарья Спиридоновна, прошу простить за то, что отрываю вас от работы, но мне больше не к кому обратиться. Вы, помниться, предлагали помощь с поимкой Князя Тьмы…

Сидевшая напротив девушка, при упоминании убийцы, аж подпрыгнула от неожиданности, но быстро взяла себя в руки. Затаила дыхание. В волнении сжала ладони в кулаки.

— Неужто нашли душегуба?

— К сожалению, еще нет. Но имеются подозрительные личности. Не могу пока раскрыть вам всех карт, — развела я руками. — Тайна следствия.

— Ах, наслышана, — махнула рукой Колпакова и, хитро улыбнувшись, понизила голос. — В наших кругах прошел слушок, что предобрейший Гордей Назарович, нонеча, без своей помощницы и шагу не делает. А ведь сколько я к нему подступиться пыталась? Поведайте, голубушка, как вам этого змея огнедышащего укротить удалось?

И что мне ей ответить? Рассказать, что применила банальный шантаж, когда заставила Ермакова взять меня с собой в бордель мадам Жужу? Или как ежеутренне беру измором его участок? Ну уж нет. Ронять себя в чужих глазах я не хочу.

— Увы, Дарья Спиридоновна, я вправе лишь предполагать. Кто знает, возможно, господину приставу пришлись по душе мои методы расследования преступлений?

— Расследование преступлений? — брови девушки от удивления спрятались в волосах. — Так вы сыщица? Как в газетных романах?

За спиной Колпаковой внезапно материализовалась Алевтина. Покружила недолго над нашими головами и зависла, остановив на мне такой же, как и у репортерши, немигающий взгляд.

— В некотором роде…

— До чего необычно. Женщина, щелкающая преступление, как белка — орешки.

— Ну, это слишком громко сказано, — покраснела я.

— Да будет вам, Софья Алексеевна. Наверняка в вас сокрыт недюжинный талант. Иначе с чего бы Гордею Назаровичу доверять вам следственные тайны? — Дарья вдруг вся загорелась, открыла шкафчик в столе и принялась рыться в бумагах. — А позвольте, мы его испытаем?

Я внезапно закашлялась.

— Испытаем?

Девушка быстро закивала и положила передо мной конверт, с выглядывающими из него черно-белыми фотокарточками.

— Статью я готовлю для завтрашнего нумера. Второго дня, на Лесновской, была найдена повешенной в собственном доме молодая барышня. Из семьи достойной. Папенька — коллежский секретарь при Китежском земском суде. Свадьба на носу. Жених влюблен без памяти. И тут такое…

— Кем найдена? — уточнила я, внимательно разглядывая посмертные фото покойной.

— Доставщиком цветов. Ох и напужался, несчастный. Двери, говорит, на распашку. В доме — ни души. Папенька с маменькой в деревне, у родни гостили. Жених с приятелями всю ночь в ресторации пили почем зря. А девица в петлю. И предсмертной записки не оставила.

— Предсмертные записки только в романах пишут, — отмахнулась я. — А в реальной жизни — крайне редко.

Дарья задумчиво наклонила голову к правому плечу и почесала лоб.

— Полагаете — несчастная любовь?

Алевтина, словно речь шла о ней, взметнулась к потолку и печально завыла, присоединяясь к царящему в издательстве шуму.

— Смотря с какой стороны посмотреть, — протянула я. — По всем признакам, барышня была повешена уже мертвой. Но, как именно ее убили, сказать не могу. Нужен медицинский отчет.

— Но… Как… — Дарья судорожно сглотнула. — Как вы догадались?

— Благодаря фотографиям, — кивнула я на черно-белую стопку. — Тело человека довольно живучее, и будет сопротивляться до последнего. Во-первых, на полу остались бы… скажем так — следы последней трапезы. Во-вторых, она висит лицом к стене, но обои в идеальном состоянии. Ни царапины, ни пореза. А ведь борясь за дыхание, человек готов обломать ногти, лишь бы спастись. В-третьих, на лице и шее никаких заметных следов асфиксии. Ну и самое главное, расстояние от пальцев ее ног до пола приличное, а табуретки или стула, на которые она могла бы взобрался, поблизости нет. Полагаю, убийца не использовал пистолет или нож. Иначе зачем утруждаться имитацией самоубийства? Возможно яд. Я бы на месте следователей проверила бывших возлюбленных. И ее, и жениха.

Колпакова молчала около минуты. Все это время изучая меня внимательным взглядом. Затем не выдержала и схватила за руку, будто пытаясь убедиться, настоящая ли я.

— Софья Алексеевна, ныне я всецело понимаю господина пристава. Вы — уникальная барышня!

— Ну это вскрытие покажет, — неловко пошутила я, но улыбки не дождалась.

Дарья снова открыла шкафчик, достала лист с переписанным от руки медицинским отчетом и протянула мне.

— «След от инъекции на шее», «яд растения гельземиум»… Любопытно.

— Вы были правы, девушку отравили. Под подозрением бывшая невеста несостоявшегося жениха, — Дарья находилась под величайшим впечатлением и глядела на меня, как на античную статую в сельском музее. Мне даже стало не по себе. — Софья Алексеевна, а не желаете устроиться в наше издательство? Я готова составить протекцию…

— Ни к чему, — покачала я головой. — Работы у меня хватает. А вот от помощи не откажусь…

Поезд стоял под парами. По перрону носились чумазые дети. Многочисленные пассажиры и провожающие ждали последнего свистка.

Запрыгнув на подножку золотистого вагона второго класса, мы с Дарьей устроились на мягкой двухместной скамейке, обитой добротным сукном.

Холодно. Людей мало. Большая часть мест пустовала. Оно и понятно. Кому охота трястись в нетопленом вагоне несколько часов?

— Дарья Спиридоновна, вы даже не представляете, как я вам благодарна. И адрес нужный отыскать помогли, и компанию составить предложили…

— Будет вам, голубушка, — ободряюще улыбнулась мне девушка. — У меня и своя забота имеется. Это ж какая сенсация, ежели купец Тичиков жинку на тот свет отправил?

Признаюсь, ее странное воодушевление несколько пугало. Журналисты во все времена — кровожадный народ. Правда, повод это не веский, чтобы отказываться от сопровождения. С реалиями текущего времени я толком не знакома. А у Ермакова, чью кандидатуру я также рассматривала, своих дел полно. Ломбарды, скупщики краденного. Тут не до чужой интуиции.

— Это всего лишь мои предположения. Буду счастлива, если они не подтвердятся, — пожала я плечами и уставилась на идущего по вагону проводника.

— Отправляемся через минуту! Провожающих прошу на выход.

Похоже, в нашем вагоне таких не имелось, так как с места, до протяжного свистка паровоза, так никто и не встал.

— В любом случае, Софья Алексеевна, для меня честь быть представленной такой выдающейся женщине, как Клавдия Никаноровна. Послушав ваш рассказ о господине Тичикове, я решила, что непременно напишу статью о ее подвиге. Увековечу имя страдалицы, вынужденной терпеть мужа-тирана.

— Как похвально… — думая о своем, кивнула я. — Дарья Спиридоновна, вы, случаем, не захватили с собой записи, о которых я вас просила?

— Ну а как же? Все при мне, — хитро улыбнулась Колпакова и достала из дорожной корзины толстую папку. — Дело Князя Тьмы. Три года собирала. Тут и заметки из газет, и документы убиенных. Авось поможет в поисках-то?

Я пожала плечами.

— Даже если нет, ознакомиться подробнее мне не помешает.

Лидия Андреевна Авакумова. Первая жертва Князя Тьмы.

С фотографии в желтом билете на меня смотрела молодая девица, со светлой, длинной косой. Губы ее были растянуты в лучезарной улыбке. На щеках глубокие ямочки. Хороша, глаз не оторвать.

Квартировала на улице Прошкина, в доме, что принадлежал некой Авгии Соломоновне Ковш. Там и принимала клиентов.

Информация о ней была скудной. Сирота. Восемнадцати лет от роду. Проходила регулярные медицинские осмотры. Красивая. Несмотря на нелегкую профессию — неунывающая. Такой жить да жить. А ее, несчастную, ножом. Еще и утопили. Как запечатлело следующее, уже газетное фото.

Не заостряя на нем внимания — уж больно жуткое зрелище — я перевернула страницу.

Наина Петровна Очакова.

От предыдущей жертвы ее отличал возраст. Эта девица лет на пять старше. И не побывавшее в воде, а потому хорошо сохранившееся тело, было найдено буквально через пару часов после совершения преступления. Жаль, что в поимке убийцы это не помогло.

Юдифь Марковна Гурвиц.

Тут я уже насторожилась. Все тот же светлый волос. Ямочки на щеках. Нет, барышни не напоминали однояйцевых близнецов. Но схожие черты определенно имелись. И только яркая брюнетка — Алевтина Максимовна Немировская, выбивалась из общей картины.

Что это? Совпадение или случайность? Я еще раз перелистала бумаги, внимательно вглядываясь в черно-белые фото.

— Нашли что полезное, Софья Алексеевна? — обратила внимание на мое замешательство госпожа Колпакова.

— Пока не знаю, — задумчиво протянула я, перечитывая заметки. — Вот эти, последние снимки… они из вашей газета? Не могу не отметить, как значительно улучшилось качество.

— А то ж! — подняла вверх указательный палец Дарья. — Это вам не скворечник какой, а новейшее слово в мире фотографии — Кодак. Зиновий Эдуардович, владелец нашей газеты, уж больно увлекается. Год назад возвертался из-за океана, привез с собой новейшую модель. Хранит пуще клада златого. В банковской ячейке. И выдает лишь под особое разрешение.

— Как интересно. Но уж больно дорого, наверное. А не подскажите, где попроще приобрести?

Станция Котомяново, от которой до Пассажска, где жила родня Клавдии Никаноровны, было рукой подать, встретила нас… колокольным звоном, небольшой, но довольно шумной деревенской ярмаркой и уличным театром, которому даже мороз был нипочем.

Разношерстная публика — к ней присоединились и некоторые пассажиры нашего поезда — развлекалась на славу. А если вдруг начинала замерзать, бежала греться к многочисленным сбитенщикам, что разливали из дымящихся чайников густо пахнущий медом отвар.

Пролетки для нас с Дарьей не нашлось. Ничего, поехали на санях, запряженных белоснежной двойкой. Сильно не расслабишься, зато вспомнилось беззаботное детство. Снег в лицо, волнение от ощущения скорости и щекочущий внутренности страх.

Не прошло и получаса, как лошади остановились напротив дома Лопатовых. Зои Никаноровны и Михаила Алтуфьевича — сестры и зятя Тичиковой. Строение на вид скромное. Деревянное. С богато украшенными наличниками и таким же резным крыльцом.

Пока я оплачивала половину от стоимости, чтобы извозчик никуда без нас не уехал, Колпакова прошла ко входной двери и, собрав всю смелость в один кулак, вторым — решительно постучала.

Открыли ей сразу. Из щели выглянула худая, как жердь девушка. Взгляд настороженный. И без того узкие губы — плотно сжаты. Изъеденное оспинами лицо.

— Чего надобно?

— Любезная, прошу покорно, не здесь ли проживает госпожа Тичикова? — Мы затаили дыхание в ожидании отрицательного ответа, но горничная… кивнула. Да так неожиданно, что Дарья замешкалась. — Извольте доложить.

— Как вас представить?

— Городские репортеры. Приехали по особому поручению редакции. Дарья Спиридоновна Колпакова и Софья Алексеевна… — она обернулась ко мне, вопросительно приподняв бровь.

— Леденцова, — закончила я и вошла в коридор, где нам с Дарьей было милостиво разрешено переждать.

В ноздри ударил насыщенный медицинский букет: травы, хлорка, касторовое масло… Учитывая мою нелюбовь к больницам, запах нервирующий. И тот факт, что я в этом доме как следователь, а не пациент, ровным счетом ничего не менял.

Благо, сама виновница торжества, а именно жена купца Тичикова, медлить не стала. Появилась на пороге. Откровенно некрасивая. Немолодая, но без седины в черных, как смоль волосах. Тоненькая, будто тросточка. С глубокими морщинами в уголках тоскливых глаз.

— Клавдия Никаноровна, какая радость видеть вас в добром здравии, — бойко выступила вперед Дарья.

— Не вижу повода для радости, погода за окном омерзительная, весь день кости ломит, — по-старушечьи забрюзжала женщина и кивнула застывшей за ее спиной горничной, отпуская. — Чем обязана вашему визиту, барышни?

— Разрешите представиться, — мою спутницу было не так-то легко сбить с толку, тем более строгими взглядами и выговорами. — Дарья Спиридоновна Колпакова. Представляю газету «Сплетник»…

Слушать ее, Тичикова не стала, сморщила нос и повернулась ко мне.

— Ежели вы тоже из репортеров, барышня, скажите сразу, дабы не отнимать ваше и мое время. Я с газетчиками дел иметь не желаю.

Все же под стать себе Тичиков жену выбрал. И с чего я взяла, что ей требуется помощь? Такая и сама кого хочешь со свету сживет.

— Я не из газеты, Клавдия Никаноровна. Разрешите представиться, помощница полицейского пристава Софья Алексеевна Леденцова.

Кажется, мне удалось лишить ее дара речи. Правда, ненадолго.

— Знакомая фамилия, но вас, барышня, я не припомню, — нахмурилась Тичикова. — Что же понадобилось от меня помощнице пристава и городскому репортеру?

— Мы лишь хотели убедиться, что вы… — я запнулась, не зная, как правильнее объяснить цель нашего визита, но Дарья и тут не подвела.

— … не почили в бозе от руки благоверного супруга.

Сообщи мне посторонние личности нечто подобное, я бы удивилась. Кто другой стал бы нервничать, возможно — испугался. Но Клавдия Никаноровна оказалась женщиной редкой выдержки. Даже бровью не повела.

— О, как! Любопытственно, — позволила она себе легкую усмешку.

— Признаю, это моя вина, — смущенно потупилась я. — Посетив с господином приставом ваш городской дом, я обнаружила подозрительно чистую комнату и полный шкаф нарядов. Да и супруг ваш очень странно себя вел. Вот, грешным делом, и подумалось…

Женщина тяжело вздохнула и начала переводить с меня на Колпакову и обратно задумчивый взгляд. Будто решая, достойны ли мы продолжения разговора, или гнать взашей. Но то ли скучно ей было, то ли наша честность пришлась по душе — победу одержало не больно щедрое гостеприимство.

— Час ранний, отужинать не предлагаю. Может, чаю?

— Не откажусь, — ответили мы с Дарьей в унисон и уже через пару минут очутились в гостиной, где на круглом столе стоял дымящийся самовар.

Хозяйка отлучилась переодеться. Горничная скрылась на кухне. Остальные родичи так носа и не показали, предоставив нас с Колпаковой самим себе.

Пока Дарья изучала коллекцию старинных ваз, я остановилась перед деревянной этажеркой, на которой стояло две черно-белые фотографии в серебряных рамках. На одной была изображена счастливая супружеская пара, скорее всего господа Лопатовы. А на второй Тичикова в обнимку с неизвестной пожилой дамой, со строгими чертами лица.

— Моя милая Анна Петровна, — неожиданно раздался за спиной голос купчихи. — Скончалась три года назад.

— Ваша знакомая?

— Свекровь. На удивление мудрая и рассудительная. Очень ее не хватает, — видимо осознав, что сказала слишком много, женщина отвела взгляд и поспешила пригласить нас с Дарьей к столу. — Не знаю, что за дело у вас к моему супругу, барышни, но человек он подлый и жалкий. Никак окромя «классическим негодяем», «грязной свиньей» и «похотливым кобелем» его не назвать.

— Погуливает, значит, — без вопросительных ноток произнесла Дарья и покачала головой. — Расскажите все как есть, Клавдия Никаноровна. Негоже это, честным женщинам подобные бесчинства терпеть.

— Газетчики, — хмыкнула купчиха. — Любите же вы совать нос куда не просят.

Дарья, видимо привыкшая за свою карьеру и не к таким уколам, ничуть не смутилась.

— Клянусь, ежели вы того не пожелаете, ни слова о вас не напишу.

— Ваши клятвы, барышня, не стоят даже воздуха, который сотрясают. Полагаете, вы первый городской репортер, что стучится в мою дверь? Любите плести небылицы в своих газетенках. А тут как же, жена безбедного купца подалась на выселки, чем не сенсация? Вас постигла бы их участь, но… я устала молчать. Жалко мне вас, дурех. Молодых еще, глупых. Одни любови на уме. А негодяи, вроде моего супруга, этим пользуются.

Колпакова молчала. Я тоже, так как понимала — женщине хотелось выговориться. Но то ли с рождения так повелось, то ли из-за нелегкой жизни — характер у нее был скверный, вспыльчивый. И если прервать, разозлить, велик шанс так ничего и не добиться.

— Что же заставило вас уехать из Китежа? — вопрос Дарьи прозвучал еле слышно. Голос опустился до интонаций скромного просителя.

— Не «что», а «кто», голубушка. Евлампий Евсеевич Тичиков — мой благоверный супруг. Надоело ему старуху сносить. Молодок подавай, да не одну. Я ж без вины терпела, не жаловалась. Думала, доля это женская, сидеть у окошка, ждать. У мужика ж две дороги — трактир, да дома, куда благородные барышни носа не кажут. И лучше на пути не вставать. Кто ж знал, что с кончиной матери он их в дом семейный тащить станет? А потом и вовсе, горничную нашу, Настасью, совратил. Девка не сильного ума, на радостях хозяйкой себя почуяла. Огрызаться мне начала. До нервного надрыва довела. Слабые они у меня, нервы-то. А рука тяжелая. Оттаскала, паскудницу, за волосы, а та Евлампию нажаловалась. Он и разбираться не стал. Свез, в чем была, на вокзал и велел проваливать к дияволу. Благо сестра у меня добрая, приютила. Иначе б по миру пошла. А что комнатка чистая и наряды в шкафу. Ну так не мои теперь это наряды, и комнатка не моя. Настасьи, поди, или еще кого подселил. С этого ирода станется.

— Почему вы не обратились в полицию? — недоумевающе поинтересовались я. — Боитесь мужа?

— Не боюсь, я его ненавижу, — глаза Тичиковой сверкнули металлическим блеском. И будь я не робкого десятка, обязательно бы поежилась. — А с полиции какой толк? Одна лишняя огласность. К чему? Жалостливые взгляды на себе ловить? Доживу уж на шее родни. Не долго осталось. Эх, что-то разболталась я с вами. Пора бы и честь знать.

Приходилось мне в период практики присутствовать на допросах прожженных рецидивистов, для которых человека убить, что за хлебушком прогуляться. Так вот их крокодильим слезам, мне почему-то верилось больше, чем полной трагизма истории купчихи Тичиковой.

Нет, вполне возможно, каждое сказанное ею слово было чистый правдой. Муж изменял? Так он сам этого не скрывает. Выгнал из дома? Вполне в духе Евлампия Евсеевича. Ненависть? Невооруженным глазом видно, что присутствует. Но такая ли она жертва, какой хочет казаться? Или я просто придираюсь, обидевшись на холодное гостеприимство?

Вопросы, вопросы…

Менее циничная Дарья, проникнувшись печальной историей, незаметно вытерла рукавом платья полные слез глаза и начала подниматься со стула. Я тоже собралась последовать ее примеру, решив, что в этом доме мне делать нечего. Женщина оказалась живой и здоровой. От буйного нрава супруга укрыта приличным расстоянием. Крыша над головой, опять же, имеется.

Прав был Гордей, не поверив моим доводам. Не туда я полезла искать.

Или туда?

Материализовавшийся за спиной Клавдии Никаноровны призрак исчезать не спешил. Кружил над головою ничего не подозревавшей купчихи, хмурился, протяжно подвывал. Будто донести до нас что-то пытался.

Странное поведение — ранее у Алевтины Максимовны не замеченное — так сильно привлекло мое внимание, что заставило задержаться и еще раз приглядеться к хозяйке.

— Клавдия Никаноровна, прошу простить, что тревожу печальные воспоминания, но не будете ли вы добры ответить на еще один вопрос? Не знакомо ли вам имя — Алевтина Максимовна Немировская? Молодая, миловидная особа, с пышными темными волосами.

Если бы Тичикова была василиском, я бы уже превратилась в каменную статую. Наповал разил ее полный неприязни металлический взгляд. Губы поджала, из-за чего немолодое лицо сделалось еще некрасивее. Складка между бровями углубилась. Ну вылитый военачальник, готовый броситься в неравный бой.

— Не имею ни малейшего представления, — процедила она, с шумом поднимаясь из-за стола. — И поверьте, ничуть от того не страдаю.

— Тогда, возможно, вы знаете имена барышень, с которыми имел связь ваш муж?

— Полагаете, я веду знакомство с продажными женщинами? Да какое вы имеете право? Сейчас же подите вон!

Ее буквально колотило. Из уголка рта тонкой стрункой потянулась слюна.

Еще мой бывший начальник, капитан Стасевич, повторял, что лучший метод допроса, это вывод на эмоции. Когда человек сбрасывает кожу, демонстрируя все, что скрыто у него внутри. Наглядный пример перед глазами. Оставалась лишь пара штрихов. Но внезапно появившийся в гостиной сухопарый, чернявый мужчина — явно, кто-то из слуг, услышавший громкие крики — скрыл за своей широкой спиной дрожащую женщину и пальцем указал нам с опешившей от удивления Дарьей на дверь.

Уже позже, когда мы, наконец, устроились в поезде, уносившем нас все дальше от станции Котомяново, Колпакова подняла на меня недоумевающий взгляд.

— Софья Алексеевна, я вот все в толк не возьму, чем же мы с вами ее так разозлили?

Я вздохнула, чувствуя, как что-то упускаю из внимания. Но что именно?

— Не берите в голову, Дарья Спиридоновна. То, что вам пришлось наблюдать, совсем не злость. Это страх.

В Китеж мы с Колпаковой прибыли затемно. Наняли пролетку, траты за которую я взяла на себя. Доехали молча. Дарью высадили первой. А от доходного дома, на улице Гороховой, где она квартировала, до моего — было рукой подать.

В окнах горел свет. Во всех, что учитывая позднее время — тревожный знак.

«И я хороша». — Осознала вдруг внезапно. — «Тетушке-то о своей поездке ни слова не сказала».

Привыкла после смерти деда ни перед кем не отчитываться, думать только о себе. А у Инессы Ивановны сердце. Хоть бы записочку через Глашу передала.

Мамочки, что теперь будет?

Достав из кармана прихваченный утром ключ, я тихонько отперла дверь. Скинула на ходу полушубок и, ступая на цыпочках, прошла в коридор. Да только зря все. Там меня уже поджидали.

Глаша держала в руке подсвечник с горящей свечой, поджимала губы и сверлила меня недовольным взглядом. Инесса Ивановна, одетая в домашнее платье, сидела на стуле, прижав ко груди ладонь. Из-за ее спины хлопал любопытными глазками Тишка. А вот за ним стоял тот, кого я совсем не ожидал встретить.

— Гордей Назарович?

Мужчина, чей взгляд метал молнии, прошел вперед. Каждый шаг юфтевый сапог походил на удар гонга. Думала, сердце выпрыгнет из груди, но нет. Он остановился напротив.

— Софья Алексеевна, голубка вы моя ненаглядная, у вас совесть есть? — не стал себя сдерживать пристав. — Смею в этом сомневаться.

— Простите, пожалуйста. Я должна была предупредить… Замоталась. Совсем забыла о времени.

Блеснувшие в глазах тетушки непролитые слезы, были подобны удару под дых. Ни криков, ни ругани. Будь Прохор Васильевич на ее месте, за уши бы оттаскал. И, честно говоря, правильно бы сделал.

Опустив голову, я тяжело сглотнула.

— Да, вы, барышня, околели совсем. Проходите, не стойте, — запричитала Глаша. — Ночь за окном, вьюга воет. Это ж надо… одной… А ежели б лихие людишки кошелька, не приведи господь, лишили? Али чего похуже? Ни за грош пропадать… Мы ж не ведали чего и думать. Вон, на прошлом годе, коляска соседушку нашу, Евдокию Афанасьевну, сбила. Хорошая женщина была, царствие ей небесное. А ежели б и вы… того? Инесса Ивановна недельный настой пустырника в себя влила. Велела Тишке мухой метнуться, Гордей Назарыча, ежели он еще в участке, к нам звать. Только собрались, и вы тут как тут. Эк неудобственно…

— Тетушка, простите меня, — подошла я к пожилой женщине, и тут же выдохнула с облегчением, когда она, поймав мою ладонь, прижала ее к своей щеке. — Думала, быстро управлюсь, а оно вон как…

— Понимаю я все, Сонечка. Дело молодое. Птичкой в клетке столько томилась, захотелось свободы, — Гордей, услышав ее слова, заметно пасмурнел. — Но, ежели куда отлучаешься надолго, хоть два слова…

— Все совсем не так, — закачала я головой. — Гордей Назарович, я, вместе с Дарьей Спиридоновой Колпаковой, ездила на станцию Котомяново, проведать Клавдию Никаноровну Тичикову. Ну, по нашим делам…

Пристав от удивления аж закашлялся. Согнулся пополам. И только сильный хлопок Глаши по широкой спине, помог ему не задохнуться.

— Клавдия Никаноровна, говоришь? — нахмурилась Инесса Ивановна. — Давненько я не слышала этого имени. Но да ладно, пойду к себе. Что-то голова разболелась. Тишка, подняться помоги.

Глаша тоже куда-то запропастилась. Вскоре в коридоре остались двое — Ермаков и я. Пристав уходить не спешил. Топтался на месте, сверля меня строгим взглядом.

— Каюсь, грешен сам. Мог бы уже понять вашу неуемную натуру.

Недоволен. Сердиться. Пришлось выдавить максимально заискивающую улыбку.

— Гордей Назарович, а не желаете отужинать? — и повысила голос. — Глаша, что у нас к столу?

Из кухни пришел ответ:

— Дык, ушица с осетром осталась. Мигом разогрею.

— Ну вот видите? Господин пристав, прекращайте дуться, соглашайтесь. А я клянусь, все-все вам расскажу.

— Благодарю покорно, я сыт. Да и час поздний, — все не желал уступать ни пяди своей гордости упрямый солдафон.

Но ничего. И не таких принципиальных убеждать приходилось.

— Это чем же? В обед щи трактирные по тарелке гоняли? Их же не пойми из чего готовят, а у нас все свежее, домашнее. Пальчики оближите. Чего еще желать? Да и не утерплю я до завтра, мне сегодня нужно с вами поговорить.

— Без ножа режете, Софья Алексеевна.

Гордей покачал головой, но уголок его губ дрогнул. Едва-едва. Не смотри я так пристально, не заметила бы. Но я смотрела. И заметив, почувствовала, как с души свалился невидимый груз.

Анализировать, почему для меня так важно одобрение или порицание моих действий приставом, я не стала, оставив это занятие на потом. Оправила юбку и повела блюстителя порядка в гостиную, где Глаша — благослови господь ее доброе сердце — уже успела накрыть на стол.

Рядом с озвученной ухой, запах которой, коснувшись моих ноздрей, вызвал бурление в голодном желудке, дымились лишь недавно покинувшие печь пирожки с капустой и яйцом. В центре стоял запотевший графин с квасом и два граненых стакана.

Тут бы и святой не устоял, что уж говорить о крепком мужчине, живущем бобылем и не привыкшем к подобным пиршествам?

Дождавшись, когда он утолит первый голод, я сложила ладони домиком и подалась вперед.

— Гордей Назарович, а что там насчет кольца Тичикова? Нашли?

— Да ежели бы, — махнул он рукой. — Иль брешет наш купец, иль не для продажи колечко прихвачено. К завтрему на Соломную скатаюсь, порыщу промеж лютейших в Китеже преступных элементов.

— Звучит занимательно.

Видимо что-то эдакое проскочило в моем взгляде или голосе, заставившее Гордея насторожиться. Сглотнуть.

— Место это гнилое, Софья Алексеевна. Не для юных барышень. Хоть режьте, с собой не возьму.

— Не больно и хотелось, — хмыкнула я, проглотив рвавшийся с губ смешок, вызванный тревожным взглядом Ермакова. Неужто боится, что настаивать начну? — А вот у меня есть, что вам рассказать.

Отложив в сторону пустую тарелку, Гордей вытер рот и откинулся на спинку стула.

— Весь в нетерпении.

Речь моя вышла сбивчивой. С перескоками от голого изложения нашего с Клавдией Никаноровной общения, на мои собственные мысли и ощущения от ее неоднозначной персоны. Благо пристав оказался слушателем терпеливым и ни разу не перебил.

— Чувствую, не ладно что-то с этой женщиной. Может за ней… присмотреть?

— Софья Алексеевна, пустое это. Вас чаем угостили, все честь по чести рассказали. А что не слишком любезна была с вами госпожа Тичикова, ну так понять ее можно. Судите сами — пришли к вам в дом две незнакомые барышни и с пустого места требуют душу им излить. А ежели их супруг ненавистный подослал? Другая на ее месте в шею бы гнала, а то и городового кликнула. Жизнь тяжела… Так у кого она легкая? Купец один в поле воин, а у нее за спиной родня.

— Родня, — задумчиво протянула я и внезапно осознала, что пазл сложился. Подскочила с места, заставив напрячься смаковавшего теплый пирожок Ермакова. Заметалась взглядом по сторонам. Но, быстро осознав, который сейчас час, вздохнула и вернулась на место. — Гордей… кхм… Назарович, я, кажется, все поняла.

— И что же вы поняли? — настороженно уточнил он.

— Вы только не ругайтесь. Пока ничего сказать не могу. Вдруг я ошибаюсь. Но одно несомненно — нам завтра кровь из носу нужно наведаться к мадам Жужу.