Охота на Князя Тьмы

Глава 8, Где не все болезни от нервов

— Совсем-то вы барышня себя не бережете, — причитая, носилась вокруг меня Глаша. — Были тростиночкой, стали былиночкой… Скушайте калачик, токмо для вас пекла. С пылу, с жару.

— Спасибо, — улыбнулась я ей, с радостью вгрызаясь в теплое угощение, чей вид, после пропущенного вчера ужина, вызывал обильное слюноотделение.

Стол с утра, как обычно это бывает в доме Инессы Ивановны, поражал разнообразием. Тут тебе и кулебяка с красной рыбой, и яйца жареные, и салат мясной. Все наисвежайшее, а не загодя приготовленное. От чего закрадывалось сомнение, что Глаша не робот и спит по ночам.

— Права Глаша, — подала голос присоединившаяся к завтраку тетушка. — С этой амнéзией ты сама на себя не походишь, Сонечка. Жизнью кипиш, как самовар. А бледнющая… только синцы под глазами. Смотреть больно.

— Спала плохо, — виновато вздохнула я и потянулась к пирогу.

Врать тетушке не хотелось. Но и всей правды сказать я тоже не могла. Где такое видано, в этом временном отрезке, чтобы молодая девица, вместо планов на семейную жизнь, по ночам список с подозреваемыми в убийстве составляла?

Не скажу, что он был велик. Всего-то три фамилии. Те самые, из записной книжки убиенной Алевтины Максимовны. Ныне призрачной дамы, что сейчас носилась по гостиной, изнывая от скуки.

— Сонечка, ежели ты до сей поры на вдовую графиню гневаешься — брось. Не дело это. Матушка твоя добрейшая из женщин была. Лешенька в ней души не чаял. А что другие об них плетут, то на их совести и останется.

— Нет, Инесса Ивановна, дело не в графине Бабишевой, — отмахнулась я. — Ее слова меня не задели. Но признаюсь, мне стало обидно за вас. Моя мать приходилась вам сестрой, а тут такие резкие слова в ее адрес…

Расплывшись в улыбке, тетушка потянулась через стол и потрепала меня по плечу.

— Я знаю Акулину Никитишну не первый день. Наслушалась от нее немало. Вспыльчивая она. Зажигается, аки спичка. Но и отходит быстро. Ладно уж, чего мы все о ее сиятельстве? Будто и поговорить не об чем. Какое занятие себе придумала, милая? Не составишь мне компанию в салоне дамских мод?

— Простите, тетушка, но после завтрака я вынуждена отлучиться… — с трудом сглотнув, я попыталась придумать правдоподобную причину, но в голову, как назло, ничего толкового не шло.

— Это куда же, Сонечка? — удивленно захлопала глазами Инесса Ивановна. — Прежде из дома было не выгнать. А нонеча дома не застать. Не будь Сергея Даниловича, решила бы, что друга сердешного завела.

Она рассмеялась собственной шутке. Но я к ней присоединиться не смогла.

Сомнение меня взяло. День-два я может и могла бы водить старушку за нос, придумывая все новые и новые причины отлучки. Но что, если я попала в это время навсегда? Что, если мне придется провести здесь всю жизнь? Построить карьеру? Завести семью, детей?

Так зачем же начинать со лжи? Не лучше на начальном этапе расставить все точки над «е»?

Естественно, ни о каких перемещениях в пространстве и времени я рассказывать не собиралась. У Инессы Ивановны больное сердце. А осознание, что единственная родная душа сошла с ума, здоровья точно не прибавит.

— Тетушка, мне нужно вам кое-что сообщить, — выдохнула я и впилась в нее немигающим взглядом.

— Разумеется, Сонечка. Я внимательно тебя слушаю.

— Пару дней назад я стала свидетелем… ужасной сцены. Погибла женщина. Ее убили.

Старушка, выпучив глаза, громко охнула и прижала ладони ко рту. Застывшая за ее спиной Глаша едва не выронила из рук тарелку, но вовремя спохватилась.

— Помилуй господи, — перекрестилась она.

— Сонечка, — запричитала тетушка, качая головой. — Но как же так? Какой кошмар…

— Ничего, к сожалению, уже не исправить. Но я решила сделать все возможное, чтобы помочь полиции раскрыть преступление. Так как считаю, что… женская внимательность, ничуть не уступает, а во многом даже превосходит мужскую.

Ну вот и все, я наконец-то выговорилась. Даже на сердце полегчало. Отлегло. Только тетушка с Глашей теперь смотрели на меня, как на безумную. Чего, впрочем, и следовало ожидать.

Инесса Ивановна несколько раз открывала рот, пытаясь что-то сказать. Но вновь закрывала. Видимо, так и не найдя нужных слов.

Пожалев ее, я поднялась со стула, подошла к ней и коснулась руки.

— Я понимаю, это звучит странно и непонятно. Но вы должны мне поверить. Криминалистика — это мое призвание. А еще возможность помогать людям.

— Но как же свадьба? — одними губами прошептала старушка, качая головой. — Сергей Данилович…

— …меня не любит. Как и я его. Я не выйду за него замуж, Инесса Ивановна. Простите, но это окончательное решение и обсуждение не… — не успела я договорить, как раздался стук в дверь.

— Гордей Назарович? Как неожиданно.

Застыв посреди прихожей, мы с тетушкой и Глашей смотрели на мужчину, чьи широкие плечи заполонили дверной проем. И если во взглядах двух последних читалось немалое удивление при виде чиновника полиции, меня лично раздирало жгучее любопытство.

Расставшись вчера с приставом у дверей моего дома, куда он домчал меня на нанятом у борделя извозчике, мы договорились встретиться сегодня в участке. И нате вам… явился. Сам.

В форме, при параде. Возвышается над нами тремя, как исполинский дуб, в тени которого хоть сейчас ложись и отдыхай.

— С кем имею честь? — первой опомнилась Инесса Ивановна и шагнула вперед.

— Тетушка, позволь представить…

— Пристав Мещанского участка Ермаков Гордей Назарович, — он склонил голову и тут же вытянулся по струнке, будто находился не в прихожей пожилой дамы, а в кабинете высшего начальства.

— Инесса Ивановна Замировская, — представилась тетушка и замолчала, ожидая продолжения. Объяснение причины визита и все в таком ключе. Но Гордей, вместо этого, принялся сверлить меня нечитаемым взглядом.

Или читаемым, просто я еще толком не проснулась.

У него явно какие-то новости, только сообщить из в присутствии посторонних дам то ли не решается, то ли не имеет права.

— Тетушка, господин пристав здесь по тому самому деликатному делу, которое мы с тобой недавно обсуждали. Вы извините нас, если мы поговорим… наедине?

— Ах, ну что ж вы молчали? — всплеснула руками Инесса Ивановна. — Я уж испужалась, случилось чего. Сонечка, не держи господина на пороге, проводи в гостиную, усади за стол.

— Премного благодарен, госпожа Замировская, но служба не ждет, — развел руками Гордей.

Смешной.

Обычно суровый и строгий, в присутствии моей родственницы он вдруг сделался смущенным и кротким. На щеках заалел румянец. Будто не по делу пришел, а на свидание меня звать.

Инесса Ивановна, кивнув, удалилась. Глаша последовала за ней. Не забыв на прощание прикрыть за собой дверь.

— Что вы здесь делаете? — понизив голос до шепота, поинтересовалась я. — Случилось чего?

— Ничего срочного, Софья Алексеевна. Я лишь намеревался скататься по адресу, где квартировала госпожа Немировская. Полагал, вы заходите присоединиться. Заехал спросить…

Боже, как волнительно! Меня, кажется, пригласили принять участие в обыске. Да не кто попало, а сам Ермаков. А это, по моей оценочной шкале, в миллион раз лучше всяких свиданий.

— Да, конечно, — держа в узде собственные чувства, кивнула я. — Но с чего такая честь?

— Признаюсь, собирался взять с собой Яшку. Но малец все еще возится с бумагами в участке. А помощник мне необходим.

И чего я, спрашивается, ожидала? Что этот чурбан бесчувственный вдруг превратится в коварного обольстителя? Расскажет, как ценит мои умения и знания? Сообщит, что сделать без меня ничего не может? Умолять начнет отправиться с ним?

Лесть очень редко остается безнаказанной. Я бы, естественно, уши развесила, размякла и поплыла. Ну, а как иначе?

— Умеете вы осадить, Гордей Назарович, — покачала я головой. — А я уже решила, что вы без меня никак.

Гордей усмехнулся.

— Вы правы, Софья Алексеевна. Без вас — никак, — полил он рану сладким медом. — Собирайтесь, дело не ждет.

Разместившись в салоне полицейского экипажа, я дождалась, когда Ермаков займет место напротив и выглянула в окно. На крыльце моего дома стоял знакомый мужской силуэт. Его сиятельство граф Бабишев. Да не один, а в компании внушительного букета цветов.

Черт!

Он же предупреждал, что явится сегодня утром. Как я могла…

— Забыли чего, Софья Алексеевна? — нахмурился Гордей. — Али привиделся кто?

— Нет-нет, — отвернувшись от окна, я откинулась на жесткую спинку. — Показалось…

— Покупайте утренние новости!

— Свежий номер «Сплетника»! Князь Тьмы восстал из мертвых и принялся за старое!

— Новая жертва Китежского потрошителя!

— Убийца на свободе!

Звонкие крики разносящих газеты мальчишек, застали нас с приставом врасплох. Особенно Гордея. Я-то, после вчерашнего разговора с Дарьей Спиридоновной, подозревала, откуда тут уши растут. А Ермаков ни сном, ни духом.

— Чертовы газетчики! — выругался он еле слышно и схватился за спинку сиденья, когда экипаж тряхнуло на повороте. — Понапишут всякого. Только народ пугают.

— То есть, история про Князя Тьмы, это выдумка репортеров? — удивленно приподняла я брови.

— И вы туда же, Софья Алексеевна? — покачал головой Гордей. — Где только услыхать успели…

— Птичка на хвосте принесла.

— Знаю я вашу птичку. Самолично ее вчера из холодной погнал.

— Но все же, Гордей Назарович, расскажите, как дело было. Вдруг этот убийца, которого, кстати, так и не поймали, снова принялся за старое? Вы даже не рассматриваете такую возможность?

Он не спешил отвечать. Около минуты сверили меня тяжелым взглядом. Будто искал ответы на какие-то свои вопросы. И, наконец, сдаваясь, вздохнул.

— Рассматриваю, Софья Алексеевна. Я все возможности рассматриваю. Да только не люблю, когда руки крутят. А ваша знакомица именно этим и занимается.

— Она просто пытается помочь, — встала я на защиту Колпаковой. — Делает, что может. Многие думают, что вам плевать на убитых, так как все эти девушки… легкого поведения. А вы даже не пытаетесь их разубедить.

— И что же вы прикажете мне делать? — прищурился Ермаков. — Позвать в участок репортеров и скормить им все расследование? Дабы душегуб, прочитав за чашечкой кофе газетные новости, знал все наши действия наперед?

— Вы сейчас утрируете, — махнула я рукой. — Достаточно сообщить им, в общих, разумеется, чертах, о произошедшем. Не называя имен. Просто дать слово, что спать не будете, а до правды докопаетесь. Внушить горожанам доверие. Как мне сказали, должность вы получили не так давно и для всех здесь — темная лошадка. Люди просто не знают как к вам относится. Так дайте им намек.

— Некогда мне языком чесать, — поджал губы мужчина. — У меня людей наперечет, а дел невпроворот. В участке от просителей не протолкнуться. У одного гусь пропал. У другой порося из-под носу выкрали. У третьей белье с веревок посрывали. А тут еще шельма какая-то девиц в парке режет.

Разошелся пристав. Желваки играют, ноздри раздуваются. И сразу стало так спокойно на душе. Этот, если уж взялся, руки не опустит. Докопается. А потому, лучше не злить, а сменить тему…

— Гордей Назарович, вам удалось что-то выяснить по списку из записной книжки госпожи Немировской?

— Есть кое-что, — кивнул он. — Фамилия Пуэр в нашей картотеке не значится, а вот Ломпасова нашли. Задерживали его на прошлом годе. Под медовухой в трактире драку затеял. Да был бит. Дело в оборот пускать не стали. Салават Ефимович, пристав тогдашний, видно, пожалел. Парень молодой, квартирует неподалеку от убиенной. Навестим его после.

Интересно, под этим «навестим», он имеет в виду нас с ним, или себя с кем-то из коллег? Впрочем, плевать. Приклеюсь как банный лист, не избавится.

— Господин пристав, как вы считаете, не поздно мы к жертве наведаться собрались? Больше суток прошло. Убийца мог несколько раз в гости смотаться, за собой прибрать.

— Очень я на это надеялся, — скрипнул зубами Гордей. — Дом со вчерашнего вечера находится под наблюдением филеров. Любая попытка войти в квартиру госпожи Немировской закончилась бы арестом. Но, увы, таких попыток предпринято не было…

Не успел он договорить, как экипаж остановился напротив двухэтажного дома из желтого кирпича. Толкнув плечом дверь, Гордей выбрался наружу. Поднял ворот форменного темно-зеленого пальто. Затем протянул мне руку и помог сойти на припорошенную снегом мостовую.

Поддержал под локоток, помогая обойти скользкие участки. И только взялся за ручку подъездной двери, как за спиной раздался глухой бас.

— Кто такие будете?

Признаюсь, я несколько растерялась. Особенно, когда, обернувшись, увидела стоящего передо мной верзилу, с густой соломенной бородой и подбитым в бою глазом. Судя по фартуку и метле в похожей на лопату ручище — это был дворник. Но вот вопрос, чего он такой сердитый?

— А тебе, голубчик, какая печаль? — поинтересовался Гордей.

— Такая, что ежели не ответишь, в лоб дам. И с барышней вместе в участок свезу. Тут недалече.

— Ну свези, попробуй, — недобро усмехнулся Ермаков, перед тем как достать из кармана книжицу и ткнуть ею в лицо незнакомцу.

Тот читал медленно. А закончив, резко побледнел. Отступил на шаг. Перекрестился.

— Не признал, ваше благородие. Прощеньице просим.

— Бог простит.

Дворник, назвавшийся Никифором, пожаловался, что во дворе, со вчерашнего вечера, крутятся непонятные личности. То появятся, то исчезнут, то снова тут как тут. Решил с утра городового кликнуть, а вот они мы. На ловца, как говорится…

Гордей о филерах говорить ничего не стал. Но успокоил, что люди это свои. По делам государственной важности. Никифор тут же выпрямился во весь рост, вытер грязные руки о фартук, поправил съехавшую номерную бляху и заискивающе уставился на Ермакова.

— Помочь чем, ваше благородие? Эт я запросто.

— Ты мне, любезный, вот что скажи. Госпожа Алевтина Максимовна Немировская знакома тебе будет?

— Как же, приятельствуем, — закивал мужчина.

— Когда виделись в последний раз?

Дворник задумался.

— Когда ж? Да второго дня дело было. Вечерело уж. Она из блудилища свово шла. Я двор мел. Разговорились. Алевтина хорошая баба, видная. Мужики вслед свистят. Но нос не задирает. Доброго слова не жалеет. В деревню свою, поди, укатила. Собиралась она…

— Сама об том сказывала?

— Так точно-с, сама. Давеча чарочку мы с ней опрокинули. Плакалась, что семья ейная из староверов. Живем в просвещенное время, а они свои заветы все блюдут. Молются по пять раз на дню, лоб расшибают. В пятницу мяса не едят. В субботу из дому ни ногой. Глупость неимоверная. Вот она и сбегла до Китежу. К билетным прибилась, как сыр в масле катается. Да все неймется ей. Мается, душа-голубушка. До дому, говорит, возвертаться хочу. Батюшке с матушкой в ноги упасть, прощеньице просить. Дура, говорит, была. Жила б нынче при мужике, и с дитем. Ну, енто бабская доля така…

Тяжело вздохнув, Никифор развел руками. А материализовавшееся за его спиной привидение, что все это время кружило поблизости, грустно покачало головой.

— Гости к ней захаживали?

— Никак нет, ваше благородие. Сама по себе гуляет как кошка. А в дом посторонних не водит.

— Совсем никого? — не выдержала и уточнила я.

— Никого… — ответил он и тут же нахмурился. — Окромясь братца ейного. Два раза навещал. В том годе и еще с месяцок где-то.

— Как звать братца? Приметы какие? — прищурился Гордей.

— Звать? Вот уж чего не ведаю, того не ведаю. Здоровый мужик. Волосы под шапкой не видать. А лицо я не разглядывал. Далече шел, да и темно было.

— Еще чего необычного видел? Может, вокруг дома ее кто терся?

— Я за энтим строго слежу, господин пристав. Двор у нас тихий, чужие на лазают.

— Кто ж тебя тогда синцом наградил? — хмыкнул Гордей.

— Каюсь, грешен, — повинился дворник. — Третьего дня вечером возвертаюсь, значит, к себе в каморку. Глядь, а на столе бутыль. Цельный. Уж как я обрадовался — чудо из чудес. Да токмо намешали там чего-то не того. Малеха хлебнул и все. С ног наповал сбило. Утром оклемался, — он ткнул себе грязным пальцем в нижнее веко. — Вот с энтим красавцем.

Посчитав, что от дворника ничего больше не добиться, Ермаков поспешил закончить допрос.

— Спасибо, мил-человек, удружил. Ключи от квартиры Алевтины Максимовны имеются?

— Ну а как же? — схватился тот за бок, где к ремню была пристегнута внушительная связка. — Все при мне.

— Веди тогда.

Даже если Никифору было любопытно, что такого натворила Алевтина, что по ее душеньку наведалась полиция, интересоваться он не стал. Отворил подъездную дверь и направился вверх по лестнице. Пристав поспешил следом. Пришлось его догонять.

— Гордей Назарович, признайтесь, вы думаете о том же, о чем и я?

— Вы, Софья Алексеевна, барышня уникальная. Думы ваши — загадка.

— А все-таки? Вам ничего не показалось странным?

— Показалось… Чудеса уж больно здесь затейливые. Бутылки с неба на дворников падают.

Я закивала, порадовавшись, что нас с приставом посетила одна и та же мысль.

Дом, где проживала Алевтина, по рассказу Никифора, относился к доходным, но совсем дешевым. На этаже, в ряд, по десять квартир. Все они тесные. И обходятся неприхотливым жильцам по синенькой [1] в месяц.

Как он сам выразился «дороговато». И увидев помещение изнутри, я была вынуждена согласиться.

Полутемная крохотная прихожая, с трудом вмещала в себя двух человек. В одной единственной комнатушке стояла почерневшая со временем печь. На железной кровати лежало ватное одеяло. Ютившийся в углу ящик, судя по выглядывающей из него одежде, служил Немировской чем-то вроде шкафа. На придвинутом к облезлой стене узком столике лежали остатки еды и cтоял пожелтевший самовар.

Как сыр в масле каталось, говорите?

Мой взгляд метнулся к засвисшему в проеме привидению, на чьем лице не читалось ни единой эмоции.

Даже если доходы Алевтины были велики, по внешнему виду ее жилища этого не скажешь. Не считая висевшего на стене портрета. Явно профессионального и такого реалистичного, что не грех расщедриться на немалую сумму.

Изображенная на нем женщина обладала мягкими, красивыми чертами лица. И таким выдающимся бюстом, что даже Гордей, человек строго нрава, перед этим самым бюстом не устоял.

— Как вам картина? — поинтересовалась я, отвлекая его от внимательного разглядывания "шедевра".

Похоже, пристав разбирался в живописи, как свинья в апельсинах, а потому смутился и быстро отвел взгляд.

— Оставь нас, — бросил он выглядывающему из-за наших спин дворнику. — Нужен будешь, позовем.

Тот быстро откланялся, но напоследок шаловливо подмигнул мне, чем сильно позабавил.

— Кажется, он решил, что у нас с вами здесь свидание, — рассмеялась я, как только мы с Ермаковым остались одни. Пристав нахмурился, и кинул тревожный взгляд на дверь. — Теперь вы, Гордей Назарович, как честный человек, должны на мне жениться.

Пора бы прекратить смеяться, но он так смешно закашлялся.

— Нет уж, лучше расследование.

Следующие десять минут, пока я простукивала стены и прощупывала одежду убитой, Гордей исследовал пол, на наличие не прибитых досок и проверял кровать.

Пыль стояла коромыслом. Было так тяжело дышать, что, не выдержав, я решила открыть окно. Тут то и заметила лежащий на подоконнике лист бумаги, оказавшийся рецептом на некий «Веронал», за подписью «А.С.Пуэра».

Какая знакомая фамилия. Выходит, наш подозреваемый — врач?

Только я повернулась к Гордею, чтобы сообщить о находке, как открылась входная дверь и внутрь заглянула полная дама в платке и с корзиной в руках.

— Алечка, голубушка? — прокричала она зычным голосом, и надышавшись пылью, принялась махать перед носом ладонью. — Прибраться никак надумала? Ой!

Увидев приблизившегося к ней пристава, женщина уронила корзину и неловко опустилась на колени, чтобы собрать разлетевшуюся по полу морковь.

— Пристав Мещанского участка Гордей Назарович Ермаков. С кем имею честь?

— Апполинария я… Генриховна, — заикаясь пробормотала дама и громко чихнула. — А чегой-то вы тут делаете?

— Знакомы, значит, с Алевтиной Максимовной? — проигнорировав ее вопрос, Гордей задал свой.

— Ну а как же? По-соседски, душа в душу живем.

— Знаете, где она сейчас? — уточнила я, выглядывая из-за широкой спины Ермакова.

Женщина пожала плечами.

— Я ж токмо с деревни возверталась, — не без помощи пристава, она поднялась на ноги. — Родня у меня в Морковкино. Вона… и гостинцев привезла. А Алевтина… к вечеру-то поди объявится.

Посчитав, что разговор закончен, соседка собралась было на выход. Но тут черт меня дернул подскочить к ней с рецептом в руках.

— Вы не подскажите, любезнейшая, для чего вашей знакомой понадобилось вот это лекарство?

Гордей поднял на меня хмурый взгляд, которым мне пришлось пренебречь.

Разве я виновата, что все произошло так внезапно, и я не успела ему ничего рассказать?

Закончив читать, женщина кивнула.

— Знамо дело, от нервного недуга и расстройств. Доктор наш шибко ентот «Веронал» хвалит.

— Доктор А. С. Пуэр? Вы о нем?

— Он самый, Айзек Самуилович. Аптекарская лавка за углом. Весь дом, чай что, на поклон ходит.

Чувствуя, как меня от обилия новой информации переполняет восторг, я повернулась к Гордею и едва не протерла носом ворот его пальто. Так близко он стоял.

— Апполинария Генриховна, вы, случаем, брата госпожи Немировской, не встречали?

— Не доводилось.

— А слышали об нем?

— Вот только от вас. Алевтина о семье не рассказывала. Кто такие не ведаю.

— А как бы вы описали госпожу Немировскую?

— Душа неприкаянная, — вздохнула женщина. — Хорошая, она, хоть и гулящая. Вот и муж мой, упокой господь его душу, слаб оказался. Шашни крутили за моей спиной. Ей-то, почитай, не важно старик, али нет, ежели подарками одаривает.

— И после этого вы называете ее хорошей? — удивилась я.

— А чегой? Он же ж помер, — махнула она рукой. — А кто старое помянет… Какая теперь разница?

Как только за соседкой закрылась дверь, Ермаков перевел на меня нечитаемый взгляд.

— Полно вам, Софья Алексеевна. Это жизнь.

— И все равно, я не понимаю…

— Не удивлен, — хмыкнул Гордей. — С вашим буйным темпераментом, любовнице бы не поздоровилось.

Кажется, он мысленно представил себе эту картину и, несмотря на мрачное настроение, расплылся в улыбке.

Мужчины, что с них взять? На ровном месте найдут повод поиздеваться.

— Вы совершенно правы, Гордей Назарович, — елейным голоском поддакнула я. — А закончив с любовницей, без всяких сомнений принялась бы за мужа. Вот кому бы точно не повезло.

Путь до аптеки, что расположилась за углом дома госпожи Немировской, пролегал вдоль витрин пока еще закрытой булочной. Принадлежащей, как гласила гордая вывеска, купцу Р.А. Мехельсону.

Несмотря на узкий переулок, холодный ветер дул со всех сторон, заставляя хлопья снега липнуть к стеклу и стекать по нему зыбкими льдинками.

Будто дикая орда, сметающая все на своем пути, метель разыгралась не на шутку. Кругом выло, свистело. И, вместе того, чтобы обсудить предстоящую встречу с аптекарем, мы с Гордеем хранили молчание, кутаясь, он — в пальто, я — в полушубок.

Благо, идти было недолго. Правда, на аптекарскую лавку, представшее моим слезящимся от мороза глазам здание, было совсем не похоже.

Треплемая ветром дощечка, на которой крупными, потертыми буквами было написано — «Докторъ нервическiхъ болѣзней Пуэръ», того и гляди свалится на голову. На единственном окне — железные решетки. Стены — из ржавого кирпича. А деревянная дверь отмечена порядком заржавевшим знаком кадуцея.

Не знай я, что и где искать, прошла бы мимо, приняв увиденное за психиатрическую клинику. И судя по недоумевающему взгляду Ермакова — не я одна.

Когда пристав потянул на себя ручку двери, раздался душераздирающий скрип. Даже преследующее нас привидение заметно поежилось.

Бросив на меня мрачный взгляд, Гордей открыл было рот, чтобы приказать дожидаться его снаружи. Но быстро одумался. Во-первых, я не одна из его подчиненных, и слушаться не обязана. А, во-вторых, случись такое чудо и согласись я, кто даст гарантии, что по возвращении, он не найдет мой околевший от холода труп?

Надо признать, несмотря на затопленный камин, у которого грела покрасневшие руки завернутая в короткую телогрейку и в серый шерстяной платок молодая женщина, внутри температура была ненамного выше. Зато без ветра. Уже хорошо.

При виде Ермакова, крупный лоб прорезала глубокая морщина. Мелкий, напоминающий пуговицу нос, дернулся. И без того узкие глаза, сузились еще сильнее.

Внимательно изучив предъявленную представившимся приставом зеленую книжицу, женщина, в отличие от дворника Никифора, не стала лебезить. Медленно кивнула и подняла на Гордея вопросительный взгляд.

— Чем обязаны?

— Извольте позвать доктора Пуэра?

— У Айзека Самуиловича назначена встреча… — она подошла к столу и открыла лежащий на нем журнал, — с госпожой Боголюбовой. Должна подойди с минуты на минуту. Я могла бы записать вас на завтра. Но ежели дело срочное, доктор примет вас в третьем часу.

Судя по висевшему на стене маятнику, ждать нам придется около двух часов. Что ж, долго, конечно, но, главное, не на холоде.

Гордей отступил, решив не спорить с серьезной дамой. И тут ее взгляд зацепился за меня.

— Барышня, вы чай не Боголюбова будете?

Сглотнув, я ненадолго замешкалась, а затем кивнула.

— Она самая.

— Так чего ж вы в дверях стоите? Застудитесь. Извольте ступать за мной. Я вас к доктору провожу.

Она направилась к лестнице, что вела на второй этаж. Призрачное тело Алевтины поплыло следом. Я пристроилась за ними, но тут почувствовала, как спину прожигает хмурый взгляд.

Обернулась.

Пристав заметно напрягся. Лицо недовольное. Сжал в узкую полоску свои четко очерченные губы. Вот-вот откроет рот и весь спектакль пойдет псу под хвост. Пришлось сурово повести бровями и прижать указательный палец к губам, призывая к тишине.

Зеленые глаза мужчины сверкнули неистовым блеском, молча обещая мне все кары небесные. Но ни звука не издал.

Убогая приемная, обшарпанная лестница, темный коридор. По всем признакам, аптекарь Пуэр звезд с неба не хватал, следовательно, был стеснен в средствах. Чем не повод пойти на преступление? Правда, тут подошел бы грабеж с целью наживы, а не убийство в ночном парке одинокой проститутки.

А если у нашей Алевтины с собой была некая сумма, которую полицейские рядом с телом не обнаружили? Жаль, что ее призрак ничего не помнит о своей прошлой жизни. Я бы это дело в одночасье расколола, как грецкий орех.

Остановившись у первой же двери, помощница аптекаря не затруднила себя стуком, а сразу дернула ручку и просунула голову в образовавшийся проем.

— Айзек Самуилыч, к вам госпожа Боголюбова пожаловала.

— Ну так чего ж ты ее на пороге держишь, Матрёна? — раздался из глубины сочный мужской баритон. — Изволь пригласить. Да, смотри у меня, как положено.

Резко выпрямившись, женщина перевела на меня опасливый взгляд, выдавила приветливую улыбку и посторонилась.

— Милости просим.

Следом заходить не стала. Дождалась, когда я пройду и закрыла за мной дверь.

Айзек Самуилович Пуэр оказался мужчиной далеко не старым и довольно симпатичным. Высокий, стройный. Со светлыми кучерявыми волосами и голубыми глазами под театрально-черными бровями. В солидной твидовой «тройке». Пиджак от которой болтался на спинке массивного стула.

Демонстрирующая ровные белые зубы ослепительная улыбка, несколько померкла, стоило ему бросить на меня первый же взгляд.

— Кажется, произошла ошибка, — нахмурился он. — Мне сообщили, что пришла Елена Макаровна, но вы не она.

— Я… эээ… родственница госпожи Боголюбовой. Вернее, ее троюродная племянница. У меня такая же фамилия, вот ваша помощница и напутала. К сожалению, Елене Макаровне сегодня нездоровится. Но она очень хвалила вас и предложила мне занять ее очередь. У нас с ней, так вышло, похожий… эээ… недуг.

Глаза мужчины снова зажглись, как электрические лампочки. И белоснежная улыбка вернулась на место. Еще более ослепляющая, чем прежде.

— Айзек Самуилович Пуэр, к вашим услугам. С кем имею честь?

— Софья Алексеевна Боголюбова…

Не успела я закончить, он вдруг подскочил ко мне, схватил мою ладонь своей, нежной, как у ребенка, и запечатлел на ней слюнявый поцелуй.

— Безмерно рад знакомству, Софья Алексеевна. Проходите, присаживайтесь поудобнее, — он подвел меня к странной металлической конструкции, которую с большой натяжкой можно было бы назвать креслом. — Все, что рассказывала обо мне ваша тетушка — чистейшая правда. Я лучший в своем деле. А потому, не будем терять ни минуты.

Эх, надо было уточнить у помощницы, чем была больна эта самая Боголюбова. Вдруг вопросы начнет задавать наводящие. Тут мне точно не вывернуться.

Усадив меня, доктор пододвинул свой стул, устроился напротив. Затем подался вперед и потянул на себя расположенный справа короткий рычаг. Спинка резко откинулась, из-за чего я оказалась в полулежачем положении.

А что, вполне удобно.

— Какое интересное кресло.

— Моя собственная разработка, — не преминул похвастаться Айзек. — Имеется патент!

Может, это что-то вроде кушетки у психолога? Попросит сейчас расслабиться, рассказать о своих тревогах… Это я могу.

— Расслабьтесь. Вы излишне напряжены.

Ну вот, как я и думала.

Расслабившись, я уперлась в подставку для ног.

— Смущаться ни к чему, Софья Алексеевна. Вы далеко не единственная замужняя барышня, страдающая от отсутствия требуемого внимания со стороны своего супруга. Миллион женщин во всем мире мучают подобные симптомы. Однако далеко не у всех их имеется шанс попасть в руки блестящего профессионала, вроде меня.

Да уж, от скромности этот тип не умрет. Только не понятно, о каких симптомах он ведет речь?

— Угумс, — кивнула я, не решаясь, пока, его прерывать.

— Всего пара минут, и я устраню источник нервных расстройств. Вы сразу это поймете. Жар уйдет, испытаете облегчение. Не пытайтесь сопротивляться. Отдайтесь моим целительным рукам.

Я сглотнула. Что-то стало не по себе. Может, пора прервать этот спектакль?

Внезапно доктор рванул на себя еще один рычаг. На это раз слева. Подставка для ног разделилась на две части, поднялась вверх и разъедалась в стороны. Прямо как в гинекологическом кресле.

Пока я приходила в себя, Пуэр успел пошарить по дну кресла и достать приделанный на шнур металлический… фен? Похож. Если бы не странная бляшка на конце.

Он повернул рукоятку. Дуло с бляшкой завертелось.

— Не пугайтесь, Софья Алексеевна. Еще немного, и я прорву вашу плотину. Потоки воды хлынут наружу, оставив после себя спокойный водоем. Не забывайте, вы в руках профессионала.

Схватив подол моей юбки, Айзек стал ее поднимать. Вот тут-то до меня и дошло, куда он собрался пристроить этот «фен» и что за «плотину» имел в виду.

С губ сорвался непроизвольный крик. Каблук моего ботинка уперся в мужской лоб, оставляя на нем глубокий отпечаток. Мужчина свалился со стула и не успел подняться, как вдруг распахнулась входная дверь и в помещение вломился злой как тысяча чертей пристав.

Бросив на меня один короткий взгляд и убедившись, что я жива и здорова, Гордей подскочил к стонущему у моих ног мужчине, схватил его за грудки, легко приподнял и шмякнул спиной о ближайшую стену.

Доктор протяжно охнул. Глаза закатились. Но на пристава это не произвело никакого впечатление. Костяшки его пальцев побели. А выражение лица обещало несчастному медленную и очень болезненную смерть.

Чтобы не дать случиться непоправимому, мне пришлось быстро соскочить с неудобного кресла и повиснуть у Ермакова на руке.

— Гордей Назарович, он же едва дышит! Прошу, пустите…

— Я слышал, как вы кричали, — процедил Гордей, не удостоив меня ни единым взглядом. — Что этот мерзавец успел натворить?

— Ничего! Клянусь, ничего! Я… я… просто испугалась, когда он попытался засунуть в меня вот эту штуку, — я ткнула пальцем в валяющийся на полу, но продолжающий вертеться… «фен».

— Штуку? — возмущенно завопил внезапно пришедший в себя Айзек. — Да что вы знаете о передовых европейских методах лечения истерии? Этот прибор, барышня, зовется «массажером» и служит для облегчения ваших симптомов.

— Нет у меня никаких симптомов, — возмутилась я, начисто позабыв о своей роли.

— Как нет, ежели я вижу, что есть? — не сдавался Пуэр. — Клянусь, знал бы, как все будет, ни за что не вернулся бы из Парижу в этот богом забытый городишко. Одни босяки и невежды кругом. Даже помощницу нанять — целый спектакль. Три бабы за одну неделю сменил.

— Ничего, я тебя в такие места упеку, не до баб будет, — зло усмехнулся Гордей и тряхнул доктора изо всех сил. Тот клацнул зубами и взвыл.

— Да какое вы имеете право? Кто вообще такой будете?

Пристав освободил одну руку, достал из кармана книжицу и ткнул ею в лицо Пуэра.

— Пристав Мещанского участка Ермаков Гордей Назарович.

Доктор даже бровью не повел. Это я отметила сразу, так как внимательно следила за его реакцией.

— И с чего мне такая честь?

— С того, морда ты шельмовская, что место тебе на каторге. Обвиняешься в убийстве госпожи Немировской Алевтины Максимовны.

Айзек испуганно икнул, выпучил глаза и трижды перекрестила.

— А… Алевтина мертва?

— Мертвее не бывает, душегуб ты проклятый.

— Я… я клянусь, ее и пальцем… никогда, — доктор резко побледнел, того и гляди в обморок грохнется. Мне даже жаль его стало. На минуточку. — Ей-богу, грех такой на душу брать. Да и кого? Алевтина — милейшее создание. У меня в этой глуши никого роднее ее нет… Не было.

Опустив голову, он всхлипнул. Промокнул глаза рукавом.

Гордей, решив, видимо, что никуда доктор не денется, выпустил его из своей железной хватки, и отошел на шаг.

— Сказывай, давай. Где встретились? Как близко знакомы? И смотри у меня. Соврешь — узнаю, хуже будет.

— Да что там сказывать? — отмахнулся мужчина и сполз по стенке на пол. — Я ж один как перст. Жены нет. Приехал с месяц назад из Парижу. Заскучал. Тепла женского возжелалось. Я, не при барышне будет сказано, до этого дела… вы понимаете… порой охоч бываю. Ну и наведался в дом терпимости мадам Жужу. Крепко знакомцы мои его советовали. И не зря. Там с Алечкой и познакомились. После на улице ее встретил, до дома проводил. Соседи мы. Разговорились. Душу я родную в ней нашел. Не поймите превратно, не как в женщине, а как в честном человеке.

— Как часто виделись?

— К мадам Жужу более не заглядывал. Дороговато там, а у меня с деньгами нонеча… не сложилось. Алечка сама ко мне хаживала. Лекарства какие, ежели нужно, выписывал. Когда… — он скривился, прикусил нижнюю губу. — Когда это случилось?

— Третьего дня, — ответил все еще хмурый Гордей.

Айзек шумно выдохнул и заметно расслабился. Будто солнце за окном выглянуло, так озарился его взгляд.

— Уж не взыщите, господин пристав, но угрозы ваши — пустое. Не я это Алевтину. И доказательства у меня есть. С утреца госпожа Савенко наведывалась. Ох, ненасытная барышня, скажу я вам. До самого вечера мучила. И еще б задержалась, да «массажер» сломался. Я тогда так перепугался, все же рабочий инструмент. Всю ночь его чинил. С первыми петухами домой вернулся. У Матрёны узнайте, не даст соврать. Туточки была.

— Узнаем, обязательно узнаем, господин Пуэр, — ответил ему Гордей, затем схватил меня под локоток и повел к выходу. — С Китежу ни ногой. А дабы не было соблазна, за вашим домом и аптекой будет установлена слежка.

— Но как же… — закричал было Айзек нам вслед, но что именно хотел сказать, мы так и не узнали — за спиной с громким стуком захлопнулась дверь.

Гревшая руки у камина Матрёна на нас даже не обернулась. А когда я дернулась, чтобы подойти к ней, Гордей шепнул на ухо:

— Опросил я ее, пока вы на приеме у этого шарлатана сидели. Подтвердила все. Не он это.

— А зачем вы ему тогда каторгой угрожали? — так же тихо поинтересовалась я.

Ермаков пожал плечами.

— А это, голубка вы моя ненаглядная, мой личный передовой метод профилактики преступлений.

Ломпасов Авдей Тихомирович, по словам пристава — двадцати пяти лет от роду, проживал аккурат напротив доходного дома, где квартировала невинно убиенная Алевтина Максимовна. И этому факту я была несказанно рада. Нанимать пролетку и куда-то нестись в разгулявшийся морозец и врагу не пожелаешь. Не то что самой себе. А так мы с Гордеем вышли из аптеки господина Пуэра. Быстро повернули за угол. Пересекли дорогу. Нырнули в арку. И оказались во дворе небольшого трехэтажного дома из жженого кирпича.

Людей — никого. Даже дворник заперся в своей каморке и носа на улицу не казал. Где-то вдалеке лаяли собаки. За спиной, будто жалуясь на свою нелегкую долю, уныло выло одинокое привидение.

Обшарпанный подъезд встретил нас щербатой лестницей и разрисованными стенами. Спертый запах заставлял морщиться и задерживать дыхание. На потолке виднелись ржавые потеки.

Поднявшись на второй этаж и поравнявшись с перекошенной деревянной дверью, Ермаков, первым делом задвинул меня себе за спину, и только затем постучал.

Громко. Не жалея ни сил, ни соседей подозреваемого.

— Кого еще черт принес? — раздался с другой стороны плаксивый мужской голос.

— Отворяйте, полиция! — зычно гаркнул Гордей, и за дверью послышался шум.

Похоже, господин Ломпасов, так перепугался, что попятился, задел нечто тяжелое и уронил.

Раздался стон, сменившийся приглушенным ругательством. У соседей хлопнула дверь. Но никто не выглянул. Затем приоткрылась створка и, в образовавшуюся щель, просунулась сначала голова — веснушчатая, блондинистая, с непослушным вихром на лбу — а за ней и тощее тело, завернутое в разукрашенный алыми цветами шелковый халат.

— Вы уж не взыщите, господин хороший, но я полицию не ждал.

— Да ежели б нас все ждали, глядишь и работы бы поубавилось, — заметил пристав, раскрывая перед лицом молодого, щуплого парня свой документ. — Господин Ломпасов?

— Он самый, — кивнул вихрастый и перевел на меня хмурый взгляд. — А вы кто будете, барышня?

— Помощница это моя, госпожа Леденцова, — представил меня Гордей. — Разрешите войти?

— Извольте, — парень излучал недовольство, но спорить не стал. Посторонился, пропуская нас в небольшую прихожую. Отошел подальше и развел руками. — Чай, простите, не предлагаю. Нет у меня чая, кипяток один. Да и пить его не с чем.

— В средствах стеснены? — прищурился пристав.

— В карты давеча проигрался. Крупно. Но ничего, мы Ломпасовы не пестом деланные, вскорости отобьюсь, — приподняв к потолку узенький подбородок, Авдей сжал ладони в кулаки, будто готовился отбиваться не за карточным столом, а на боксерском ринге, куда с его комплекцией лучше не соваться.

— Дай-то бог, — хмыкнул Ермаков и огляделся.

В прихожей, кроме старого шкафа, на дверце которого висело потрепанное, но чистое пальто, и перевернутой трехногой табуретки, из мебели ничего не было. На стене висел пейзаж в деревянной рамке. В уголке ютилась единственная пара обуви — остроносые мужские ботинки.

Судя по всему, господин Ломпасов свято верил в пословицу, что встречают по одежке. А потому, если и разживался рублями, то тратился в основном на одежду, ну и мелочи, помогающие ему не отставать от своих более обеспеченных сверстников.

— Могу я наконец узнать, чем обязан визиту?

— А разве я не сказал? Вот голова дырявая, — с наигранным притворством покачал этой самой головой Гордей. — У полиции, Авдей Тихомирович, имеются все основания полагать, что вы причастны к смерти госпожи Немировской Алевтины Максимовны. За сим прошу дурака не валять, признаться и тем самым облегчить свою вину.

Парень резко побледнел. Покраснел. Схватился за сердце и, выпучив глаза, скатился по стеночке на пол.

— Какая нелепица, — часто дыша, простонал Авдей. — Какой бессмысленный абсурд, обвинять меня в чьей-то смерти. Я и не знал этой особы…

— А вот она вас, господин Ломпасов, знала, — подойдя ближе, пристав сел перед парнем на корточки и понизил голос. — И в записной книжке отметила. Иначе, как думаете мы б вас нашли? Но это я могу понять. Мужчина вы молодой, женой необремененный.

Авдей резко дернулся. Губы поджал. Возмущенно фыркнул.

— Это-то тут при чем?

— Ну а как же? — пожал плечами Ермаков. — Где, как не в доме терпимости, молодым людям спускать застоявшийся пар? Зашли к мадам Жужу. Отдали последнее одной из девиц. Вспомнили, что изрядно поиздержались. Ну и решили ее с ножичком до парка проводить. Или, может, отказала вам? Признайтесь, Авдей Тихомирович. Как на духу.

Ломпасов так покраснел от напряжения, что на лбу вздулась большая, синяя вена.

— Не знаю я ее! Какие еще девицы? Какая мадам Жужу? Как вы только могли подумать, что я… Да у меня… да у меня есть…

— Кто? — не вытерпев, вмешалась я.

— Никто, — после небольшой паузы, выплюнул он и молча отвернулся.

— Вот и дивненько, — кивнул Гордей, поднимаясь на ноги. — Отпираться думаете? Тогда извольте рассказать, чем занимались весь вечер и ночь третьего дня.

— Третьего? — задумчиво переспросил Авдей. В его глазах на миг зажегся яркий огонек, но быстро погас. Оставив после себя пустоту и равнодушие. — День рождения мой был. Приятели из карточного клуба сюрприз обещались устроить, да я всех подвел. Приболел сильно. Уснул рано.

— Свидетели имеются? — снова влезла я, заработав от Гордея хмурый взгляд.

Парень угрюмо опустил голову.

— Выходит, доказать правдивость своих слов вы не можете, — не вопросительно, а утвердительно, как приговор, произнес Ермаков.

Услышав его, Ломпасов снова взвился.

— С какой стати я обязан подтверждать каждый свой шаг? Я живу один, никого не трогаю. Это вы вломились ко мне и обвиняете во всех смертных грехах. А я ничего не делал и был целый день здесь, у себя дома.

Он так сильно дернул головой, что халат едва не сполз с плеча, явив воспаленный порез у основания шеи, напоминавший след от длинных ногтей.

— Простите, а откуда у вас эта рана? — я ткнула в него пальцем.

Парень покраснел и резко одернул ворот.

— Не ваше дело!

— Полюбезнее с барышней, голубчик. Иначе я разбираться не стану… — Гордей внимательно уставился на выглянувшие из рукава запястья. — Больно интересно, кто ж вас так разукрасил?

Ломпасов спрятал под мышки обе ладони, испещренные с тыльной стороны красными царапинами, и упрямо надул губы. Вихрастый чуб, однако, задрожал.

— Не помню.

— Досадно… — выдохнул Ермаков и, подойдя к перевернутой табуретке, приподнял ее, явив нашим глазам лежащий под деревянным сиденьем нож. — Ваш?

— Мой, — не спуская с пристава подозрительного взгляда, осторожно кивнул Авдей. — На кухне был, консерву с гороховой похлебкой вскрыть пытался. А тут вы. Прихватил с собой… мало ли? Споткнулся о табурет. Нож выпал из рук.

— Складная история, — закивал пристав и повернулся ко мне. — Ну что, Софья Алексеевна, подведем итоги? Свидетелей нет. Рост подходящий. Царапины неизвестного происхождения. Клинок у ножа недлинный, пяти… — он поднял орудие и подбросил его в руке. — Нет, шести сантиметров. Согласно экспертизе Поля Моратовича. Полагаю, все сходится.

— Что это значит? — нахмурился все еще сидящий на полу парень.

— А это значит — собирайтесь, Авдей Тихомирович, проедем в участок. Там у вашего брата память, имеет свойство быстро восстанавливаться.

— Никуда я не поеду! — закричал парень, вцепившись в ручку ближайшей двери. — Что вы себе позволяете? Я буду жаловаться на произвол вашему начальству!

— Да хоть самому государю императору, — ответил Гордей, засовывая нож за пазуху. — Только пошевеливайтесь, прошу.

Естественно, никто даже с места не сдвинулся. А зря. Пристав слов на ветер не бросал.

Схватив парня за шкирку халата, он, едва не пинками, погнал его к выходу. Спустил упирающегося подозреваемого с лестницы. Затем по холодному снегу, дотащил до полицейского экипажа. И, впихнув, уже изрядно уставшего Авдея в салон, с грохотом закрыл за ним дверцу.

Привалившись к ней спиной, Гордей медленно перевел дыхание. Хмыкнул. И поднял на меня лукавый взгляд.

— Говорите, Софья Алексеевна. По лицу вижу, мучает вас что-то…

— Гордей Назарович, — кутаясь в полушубок, я подошла ближе и понизила голос. — Я к вашей наблюдательности со всем почтением, но все же сомневаюсь, что он именно тот, кто нам нужен.

— Пожалели? На щуплую фактурку повелись? Это вы зря. Любят они несчастными прикидываться. На жалость давить. Но не приведи господь спиной повернуться. Не задумываясь всадят в нее нож.

Его горячность меня не убедила, а даже наоборот. Заставила позабыться и ляпнуть:

— Да что я, душегубов ни разу не видела? Кишка у этого Ломпасова для предумышленного убийства тонка.

— Где ж вы их видели? — удивленно приподнял обе брови Ермаков. — В институте Благородных девиц?

В его вопросе сквозил сарказм. А еще некая подозрительность, уловив которую, я судорожно сглотнула.

— Можно и так сказать… В тюрьму на экскурсию водили. Знакомиться с деструктивными элементами. В воспитательных целях, само собой, — требовалось срочно сменить тему, а то уже начинала мямлить. — Вы повезете его на допрос?

— Не без этого, — кивнул Гордей, все еще изучая меня прищуренным взглядом. — Но не с ходу. По-первой в сибирке помариную. К утру живо у меня заговорит. А сюда Яшку пришлю. Пущай хозяйничает. На посту постоит. Чай кто интересный в гости явится.

— А как же купец? — уточнила я. — Этот… Тичиков? Он тоже был в списке Алевтины. Надо бы к нему в гости…

— Надо-то, надо. Да кто ж нас на порог пустит? — хохотнул Гордей, млея от моей наивности. — Вы не расстраивайтесь, Софья Алексеевна, есть у меня кое-какие мыслишки. Я из участка на Бахилевскую поеду, в один приличный трактир. Супец подают, трескаешь — не насытишься. Не желаете присоединиться?

Услышав неожиданное предложение, я, признаюсь, несколько опешила. А потом поняла, что не я одна, и весело рассмеялась.

— Господин пристав, вы так покраснели, что невольно подумаешь — не на свидание ли зовете?

— Скажете тоже, — тут же насупился он. — Так, о деле поговорить.

— О деле, я всегда с радостью, но не в этот раз. Домой мне пора. Тетушка заждалась поди. Вы, кстати, не подбросите?

Он шумно выдохнул, кивнул, и негромко проворчал:

— Куда ж я денусь?

[1] Купюра в 5 рублей. Названа так из-за синего цвета.