Охота на Сезанна

Глава 17

Джек Оксби привел Энн Браули на узкую улицу Кэмпден-Хилл-роуд, в маленький магазин с выцветшей вывеской «Кичен». Он вошел и вернулся через минуту, неся под мышкой какую-то странную вещь из воловьей кожи.

– Лучше прежнего, – сказал он, нежно поглаживая то, что можно было описать как старые кожаные ошметки, скрепленные и таким образом образовавшие некое подобие сумки. – В следующий раз обязательно повидайтесь с Томасом Киченом. Не поверите, он скорняк в восьмом поколении.

Энн поверила, потому что на самом деле она встречала Кичена и знала историю сумки Оксби. Она знала, что ее изготовил дед Тома Кичена по эскизу отца Оксби. О, она уже слышала об этом раньше и знала, что Оксби очень дорожит этой, по выражению некоторых, «чертовой сумкой», недра которой в состоянии вместить столько улик, что их могло хватить для осуждения полдюжины преступников. Три года назад жена Оксби тайно взяла сумку, чтобы вытеснить на ней золотом инициалы Дж. Л. О. к дню его рождения; тогда Энн как раз присоединилась к команде, и она помнила, как доволен был Оксби. Она также помнила полное отчаяние Оксби, когда через три месяца Мириам унесла лейкемия.

– Нам пора, – сказал Оксби. – Мы что-то отстаем от графика.

Энн покорно кивнула и повела машину в направлении Стрэнда и Института искусств Куртолд, который переехал в Сомерсет-Хаус. Там также располагался Британский центр изучения искусства, скромное собрание французских импрессионистов, старых мастеров и нескольких современных картин.

Берта Моррисон из Куртолда, в прошлом библиотекарь, была настоящим ученым; она страстно любила искусство. Мало кто мог превзойти ее в умении найти информацию о том, где находится или когда-либо находилось то или иное произведение искусства, и потому она была ценнейшим источником сведений для историков искусства во всем мире. На ее обширной груди покоились очки на золотой цепочке; седеющие волосы были зачесаны назад и заколоты огромным черепаховым зажимом. Она говорила с северошотландским акцентом, и Энн обрадовалась тому, что всего по двум коротким телефонным разговорам ей удалось составить правильное представление об этой женщине.

– Никто особенно не интересовался автопортретами Сезанна, до недавнего времени, конечно, – заметила Берта Моррисон. – Все помнили его нагих купальщиков или эту чертову гору, которую он вечно писал. – Она мрачно взглянула на своих гостей. – У нас больше нет Лионелло Вентури, который мог бы сообщить, где и у кого все картины Сезанна.

Энн повернулась к Оксби и увидела кислое выражение его лица.

– Но я так поняла, что вы располагаете информацией, – возразила Энн.

– Дорогуша, – сказала Берта, – конечно же, я ею располагаю. Я просто хотела, чтобы инспектор Оксби понял, что расследование подобного дела – нелегкая задача даже для первоклассного исследователя и, конечно, это не праздное любопытство.

– Берти хочет, чтобы мы считали задание невыполнимым, – подмигнул Оксби, – а если оно вдруг окажется выполненным, это будет просто удивительно.

Берта проигнорировала это замечание и открыла папку, которую держала.

– Я уверена, что здесь не вся информация, – так всегда бывает, – но я думаю, что это мало что меняет. – Она передала Энн и Оксби компьютерную распечатку. – Обрати внимание, Джек, поскольку я собираюсь рассказать тебе о Сезанне больше, чем ты ожидаешь услышать. Это может пригодиться позже. Все картины Сезанна были включены в каталог Вентури в одна тысяча девятьсот тридцать шестом году. Каталог насчитывал восемьсот тридцать восемь картин маслом, сто пятьдесят четыре из которых были портретами.

Энн насупилась:

– Боюсь показаться серой, но кто такой Вентури?

– Он преподавал историю искусств в университете Рима и первым исследовал и описал все картины Сезанна. В общем, Вентури насчитал двадцать пять автопортретов, однако они составляют менее трех процентов наследия Сезанна. Вентури не знал о портрете, находившемся у мистера Ллуэллина, американца. Все картины Вентури пронумеровал.

– Итак, Берти, – сказал Оксби, – после уничтожения трех портретов их осталось двадцать три. Можешь их назвать?

– Восемнадцать из них в музеях, их подлинность и местоположение точно установлены, как вы увидите в этом отчете. Остается пять. Один находится в Париже и известен как «Автопортрет в мягкой шляпе». Его номер пятьсот семьдесят пять; он принадлежит Жеффруа, происходящему из богатого знатного рода. У Жеффруа внушительная коллекция в загородном доме, но доступ к ней имеют лишь близкие друзья.

Оксби пометил что-то рядом с именем Жеффруа.

– Номер семьдесят, «Автопортрет с длинными волосами», сейчас в Испании, – продолжала Берта. – Его владелец – барон фон Тиссен, который перевез всю свою коллекцию в Мадрид.

– Готов поспорить, что коллекция барона находится в полной безопасности, – вставил Оксби.

– Затем «Автопортрет в соломенной шляпе», номер двести тридцать восемь, по Вентури. Он принадлежал семье по фамилии Лефебюр, тоже из Парижа, а потом его продали в середине восьмидесятых семье из Гонконга.

– Я не вижу имени, – сказал Оксби, глядя в отчет.

– Я его не знаю, но картина, несомненно, в Гонконге. Ее хозяин – один из тех людей, которые не хотят делать свои деньги и имущество достоянием гласности. Вы их знаете.

– Нет, Берта, таких не знаю.

Берта продолжила:

– У меня нет точных данных, но мне сообщили, что портрет помещен в банковский сейф.

Энн послушно поставила вопросительный знак рядом с номером 238.

– Итак, у нас остаются еще два: это портрет в Антибе, принадлежащий Девильё, и портрет в Нью-Йорке Эдвина Ллуэллина.

– Первоклассная работа, Берти.

– Спасибо, Джек. Обрати, пожалуйста, внимание на расходы, которые мы понесли, выполняя это задание. – Она вручила Оксби конверт. – С тобой всегда приятно иметь дело.

По пути в Скотланд-Ярд Энн спросила, удивится ли Оксби, если уничтожат еще один автопортрет.

– Я не вижу четкой схемы, по крайней мере такой, чтобы я мог склониться к какой-либо версии. Тем не менее я точно знаю, что те восемнадцать, которые в музеях, – это легкая добыча. – Он вздохнул. – Большинство музеев даже не подумало усилить охрану. Обратите внимание, Энн: уничтожены три автопортрета Сезанна, а через несколько месяцев открывается выставка его картин в Экс-ан-Провансе. Это не простое совпадение.

– Сколько людей здесь, по-вашему, замешано? – спросила Энн.

– Я бы сказал, что двое работают с картинами и что один или двое заказывают. Если бы я спорил на деньги, сказал бы, что не больше четырех.

– Национальность?

– Не знаю. Пока. Именно поэтому я хочу побольше узнать о химическом веществе и о его происхождении. И о фотографиях. Есть новости от Дэвида Блейни?

– Он все кормит нас завтраками, а я все говорю, что этого недостаточно.

Остаток пути они молчали. Энн повернула на Бродвей и припарковалась. Оксби сидел, все еще молча, а потом сказал:

– Еще один. Они захотят уничтожить еще один портрет.

Энн озадаченно нахмурилась:

– Почему?

Он повернулся к ней и улыбнулся:

– Наитие, интуиция, что-то типа того. – Он взглянул на часы. – Самое время позвонить Алексу Тобиасу. Я хочу, чтобы он нанес визит мистеру Ллуэллину.