Охота на Сезанна

Глава 5

Темза, наверное, самая известная из коротких рек в мире. Всего двести миль в длину, она знаменита своей немыслимой шириной: триста ярдов у Лондонского моста, а в устье на востоке Лондона берега разделяют около шести миль. Из-за больших повреждений, нанесенных бомбами во время Второй мировой войны, а также из-за того, что кардинально изменились способы, какими товары доставлялись в Лондон и вывозились из него, большие участки реки десятилетия пребывали в запустении. Возрождение этой великой реки началось с реконструкции Острова Собак, события, которое кто-то прославлял, а кто-то проклинал. Для разработчиков этот проект обернулся финансовой катастрофой.

Изменилось и движение на реке. Вместо огромных контейнеровозов стали ходить маленькие грузовые и прогулочные суда. Под мостом Альберта, там, откуда начиналась Ройял Госпитал-Роуд, располагался пирс Кадоган, ставший родным домом для огромного количества частных судов и тех, что можно было взять напрокат. Среди них был отреставрированный сорокалетний буксир, корпус которого выкрасили в черный цвет, а леерные ограждения и рубку – в ярко-желтый и зеленый. На буксире красовались несколько вымпелов и два флага: выцветший британский и новенький греческий. На полированном дереве золотыми буквами светилось имя судна: «Сепера».

На палубу вышла женщина и обратилась к тучному мужчине, стоявшему у ограждений:

– Не пора ли, Никос?

Он ответил:

– Придет какой-то новый, а в первый раз все опаздывают.

– Его имя, – сказала женщина, – не японское. – Она покачала головой. – Как его? Меццер? Я правильно произношу?

– Это не греческое имя, – ответил Никос. – Кажется, доктор Мецгар. – Он повернулся к ней. – Сегодня тебе ничего не придется делать. Просто приготовь большой салон и отведи его туда.

Его черные брови напоминали двух мохнатых гусениц, столкнувшихся на переносице над широким, упрямым носом. Густые усы были аккуратно закручены и подстрижены. Никос затянулся напоследок сигарой и бросил ее в воду.

– Мы должны будем направиться к плотине, а потом повернуть обратно у Гринвича. Всего лишь часовой рейс, как мне сказали. Никак не больше.

– Я бы лучше сготовила что-нибудь, – возразила она. – Так скучно ничего не делать.

Ее волосы были черными, а глаза синими, как небо в этот вечер. Кожа ее имела цвет оливок, а звали женщину София. Никос был родом из Патр, что на северном берегу Пелопоннеса. Мать Софии была из Сицилии; София родилась в Италии и в юности успела пожить в пяти средиземноморских странах. Отец семейства очень любил вино и никак не мог удержаться на работе ни на одной из верфей, где строили небольшие лодки.

То, как Никос и София стали капитаном и старшим помощником на возрожденном буксире, заслуживает отдельного рассказа. Прошлым летом они входили в состав команды из одиннадцати человек на одной яхте, которая пришла в Портофино и оставалась там, пока ее владелец развлекал коллег на итальянской Ривьере. Никос был вторым помощником капитана, а София работала на камбузе и прислуживала жене хозяина. Тогда-то один из гостей и предложил им судно, жалованье и возможность начать собственный прокатный бизнес на Темзе в Лондоне. Прежде они никогда не бывали в Англии, почти не говорили по-английски и ничего не знали о Темзе, о переменах, происходивших на Острове Собак, и о навигации на этом иногда коварном водном пути. Но им были обещаны визы, лицензии, разрешение на работу, и в первый год, пока они учили язык и приспосабливались к новой жизни, их благодетель пообещал пользоваться их услугами. Он позволил назвать буксир, как им заблагорассудится.

Холодало, с воды поднимался туман и окутывал набережную. Рядом с маленькой пагодой у дока возникла какая-то фигура. Никос увидел, как высокий человек миновал суда, пришвартованные рядом с «Сеперой»; на плече у него висела сумка. Он замедлял ход у каждого судна, как будто высматривая что-то. Дойдя до «Сеперы», мужчина остановился. Оглянувшись, он приблизился к неуклюжему старому буксиру. Никос приветствовал его:

– Доктор Мецгар? Правильно?

Педер Аукруст пристально посмотрел на Никоса, на Софию, кивнул и сказал, что да, это он.

София шагнула вперед и дружелюбно улыбнулась.

– Пожалуйста, пойдемте со мной, – сказала она и указала на открытую дверь. Трап вел наверх в небольшое помещение, где стояли стулья, столы, телевизор и книжный шкаф. София открыла узкую дверь. – Ступеньки очень крутые, – предупредила она.

Они спустились по трапу, задержались на решетчатой площадке, потом преодолели еще один пролет. Она подождала его внизу, в помещении четыре на четыре фута, толкнула какую-то дверь, и он увидел другое помещение, которое занимало всю ширину судна, имело тридцать футов в длину, двадцать футов в высоту и деревянную палубу.

– Это большой салон, – старательно выговаривала она слова. – Здесь есть все, что нужно.

Рядом с дверью, в которую они вошли, находились два встроенных в обшивку красного дерева шкафчика, и каждый имел бронзовые петли и замочки. София открыла левый шкафчик. Внутри был полный бар, отделение для вина и отделение для льда. Другой оказался маленьким, полностью оборудованным камбузом.

– Что я могу для вас сделать? – произнесла она с приятным акцентом.

Он взглянул на батарею бутылок перед ней.

– Шотландское виски с водой, – попросил он. – Виски чуть-чуть.

София приготовила напиток с профессиональной скоростью и подала ему. Все так же улыбаясь, она развернулась и вышла. Забряцала щеколда. Он остался один.

Большому салону вполне подходило его название. Обшитые темно-красным деревом борта не имели иллюминаторов. Вдоль бортов стояли кожаные диваны, почти такого же темного цвета, как полированное дерево. Палуба из широких досок, соединенных деревянными штырями, имела тот же возраст, что и само судно. В палубу рядом с входом была врезана аккуратная бронзовая табличка, на которой значилось: «Король Вильгельм, 12 мая, 1909, Кроуфорд-Ярдс». На переборке напротив двери ничего не было, кроме большого телевизионного экрана. Центр салона занимали четыре огромных кресла, и Аукруст удивился, как их умудрились притащить по такому крутому трапу. Возле кресел стояло по маленькому рундучку, на каждом из которых лежала кожаная папка с блокнотом и ручкой внутри. Одно из кресел было больше остальных, и он подумал о нем как о «важном» кресле. Рядом на рундучке стояла лампа и телефон.

Заработал дизельный двигатель, буксир ощутимо затрясся. Когда он двинулся, Аукруст почувствовал равномерное покачивание; двигатель утробно замурлыкал. Телевизионный экран вспыхнул, и появилась картинка. Установленная где-то наверху камера снимала суда на реке и свет от автомобилей, проезжавших по набережной, затем показались четыре кремово-желтых столба дыма электростанции Баттерси. Аукруст попытался открыть дверь, но, как он и предполагал, бряцанье щеколды означало, что дверь заперта. Он неспешно обошел салон, осматривая панели, и пожалел, что не может открыть их. Двигатели в корме, но отсюда в машинное отделение было не пройти. Он сел в «важное» кресло, взял виски и уставился в экран.

Раздалась серия хлопков: три коротких, затем еще три. Последние хлопки донеслись из колонок над экраном. Воцарилась тишина, но ее тут же разорвал пронзительный свист. Опять тишина. Потом шум, как при переключении каналов. Наконец слабое жужжание, которое стихло, и Аукруст услышал мужской голос:

– Педер, друг мой, прошу прощения за то, что не смог к тебе присоединиться, но я подумал, что, если на первый раз ты посетишь «Сеперу» один, это послужит нашим общим интересам. Никос и София к твоим услугам, и, когда ты прослушаешь эту запись, дверь уже будет отперта, и ты сможешь осмотреть судно, если захочешь.

Педер Аукруст ничем не выдал своих чувств. Голос так не соответствовал изображению на телеэкране. Если что-то и отразилось на лице Педера, так это удивление, может, даже восхищение. Он узнал голос – его владельца он знал очень хорошо.

– Конечно, нам нужно разобраться с чрезвычайно важным делом. – Неторопливые мягкие интонации внезапно изменились. Теперь этот приятный, рафинированный голос приобрел деловитый тон. – Ты хорошо поработал: три картины за восемь дней. Я сомневался, что это возможно, особенно в Национальной галерее. Однако неприятности в Суррее и тот хитрый способ, каким ты избавился от Боггса, могли бы вызвать слишком много осложнений… слишком много следов для полиции.

Аукруст отхлебнул виски, не отрывая взгляда от экрана, на котором теперь появилась яхта, вероятно возвращавшаяся с прогулки по проливу.

– Также, насколько я понимаю, есть еще одна досадная неприятность. В галерее был фотограф.

Аукруст взорвался:

– Дурацкое недоразумение, с этим что-то надо делать!

Голос продолжал:

– Его зовут Шелбурн, и он иногда работал в галерее. На одной из фотографий можешь оказаться ты или Астрид. Чтобы исключить такую вероятность, предлагаю тебе наведаться к нему в фотоателье и уничтожить снимки и негативы. Я прослежу, чтобы Шелбурн получил предложение, которое на неделю заставит его уехать. Его фотоателье находится на главной улице в Райгите, но ты вряд ли столкнешься с сигнализацией, так как Иан Шелбурн поразительно беспечен в этих вопросах.

Раздался слабый щелчок, затем, как будто пошла новая запись, голос сделался веселее.

– Полагаю, ты выбрал самое большое кресло в центре. Рядом стоит рундучок, в нем три конверта. Пожалуйста, открой тот, что побольше.

Это был толстый конверт из манильской бумаги, запечатанный при помощи металлического зажима В нем лежали три маленьких конверта. В первом находились английские фунты, во втором – французские франки, в третьем – американские доллары. Аукруст быстро перелистал банкноты, но не стал пересчитывать. Он улыбался.

– Во втором конверте дополнительная сумма на расходы для Астрид Харальдсен в Нью-Йорке и Бостоне. У меня есть серьезные опасения по поводу ее поездки в Бостон. Ты должен понимать, – голос сделался строже, – что, если ей не удастся выполнить задание или, хуже того, если она попадется, наши отношения прервутся и ты более не получишь ни денег, ни защиты.

Аукруст вскочил с кресла.

– Ты глубоко увяз в этом! – крикнул он телеэкрану. – Ты не можешь просто так выкинуть меня.

Голос спокойно продолжал:

– В третьем конверте находится чек из «Грэнд Нэшнл Бэнк» в Люксембурге, подтверждающий номер вашего счета – эр-эс одиннадцать ноль четыре.

Аукруст просмотрел чек, сложил его и спрятал в сумку. Туда же он убрал и деньги.

– Наконец, я должен сказать о портрете Девильё. Только он и тот, что принадлежит Ллуэллину, находятся в частной собственности, в небольших коллекциях. В Гонконге, Америке или Японии найдутся богатые коллекционеры, готовые за каждый выложить огромную сумму. Астрид должна осознать важность тесных отношений с Ллуэллином. Только если он будет доверять ей полностью, у нас появится доступ к картине. Что касается мадам Девильё, она недавно овдовела и, хотя дама уже пожилая, будет польщена тем особым вниманием, которое, как я надеюсь, ты ей окажешь. То небольшое предприятие, которое я просил тебя открыть в Каннах, тебе поможет. Так же как Астрид должна завоевать расположение Ллуэллина, ты должен добиться доверия со стороны мадам Девильё.

Аукруста развеселило такое задание.

– Я присоединюсь к тебе в следующий раз, когда ты посетишь мой уединенный уголок на воде, – продолжал голос, – тогда мы обсудим наши успехи и разработаем планы на будущее.

Затем вместо прощания из колонок послышался слабый шум, и наступила тишина.

Аукруст сел. Взглянув на экран, он увидел постоянно меняющиеся геометрические узоры. В центре был круг, который увеличивался и завораживающе пульсировал. Аукруст сидел в задумчивой, расслабленной позе и смотрел в одну точку. Он мог отключаться от реальности, что сейчас и сделал, вначале выбросив из головы все звуки и картинки, которые его окружали, затем пропустив через сознание поток избранных эпизодов из прошлого. Он вспоминал случай или поступок и отделял себя от какой бы то ни было ответственности за последствия. Это была форма очистки, и Аукруст пользовался ею постоянно. Теперь он начал извлекать из памяти случаи, которые усилием воли заставил себя забыть, то, что произошло с ним много лет назад в Осло.

В университете Копенгагена Аукруст получил степень по фармакологии и, помимо этого, степень по биохимии, в которой был особенно силен. Четыре года он проработал фармацевтом в больнице. После того как Аукруст в одиночку разоблачил группу преступников, которые проникли в сеть поставщиков барбитуратов и амфетаминов, его взяли в Норвежское правительственное отделение внутренней безопасности. Педер имел жетон, был наделен полномочиями и прославился тем, что мог получить признания и информацию о поставке партий наркотиков и операциях по отмывке денег. Методы его были неприятны, но эффективны. Начальство закрывало на это глаза, довольное результатами. Когда один свидетель отказался сотрудничать, Аукруст начал убеждать более строго. Сила обернулась насилием, и с потенциальным осведомителем, по словам Аукруста, произошел несчастный случай. Его нашли мертвым, со сломанной шеей. Шума не было, но через полгода Аукруста перевели на рутинную работу без всякой надежды на повышение по службе. Хотя он и был виновен в смерти человека, сам он этого никогда не признавал. Зачем? Ему никогда не предъявляли обвинений. Закон молчал, и Аукруст был искренне убежден, что ничего не случилось, ничего такого, про что можно было бы сказать, что он в этом виновен или не виновен.

Аукруст медленно отвел взгляд от экрана. Поднялся, подошел к двери и взялся за ручку. Как ему и обещали, дверь была отперта.