Охотники за каучуком

ГЛАВА VIII

При последних словах молодого человека, неожиданное появление которого ошеломило негодяев, чары рассеялись, и Геркулес первый овладел собой.

— А-а, да ты один! Так подожди же! Я переломлю тебя, как спичку! — бешено заревел он.

Но Шоколад, видя опасность, грозившую его нежданному защитнику, закричал:

— Перережь мои путы, и нас будет двое!

— Сюда! — скомандовал в этот момент Шарль.

На этот призыв негры и индейцы, скрывавшиеся за деревьями, кинулись вперед со своими ружьями и сарбаканами.

— Тысяча чертей! — воскликнул Луш. — Мы попались! Спасайся, кто может!

— Стой! — крикнул Шарль своим командирским голосом. — Сдавайся, не то вы все до единого погибли!

В этот трудный момент Геркулес проявил способности, которых ни сам он, ни кто другой в нем никогда не подозревал. В мгновение ока смелый план созрел в его голове.

— Хорошо, хорошо! — забормотал он сердитым, недовольным голосом. — Покончим дело миром! — затем шепотом добавил, наклоняясь к самому уху Луша: — Ты с товарищами встань за моей спиной и по моему знаку беги к быкам!

Между тем Геркулес оперся об один из столбов старого строения, как бы для того, чтобы обезопасить себя со спины; вдруг он выпрямился, напряг свои сильные мускулы и вскрикнул торжествующим голосом:

— Бегите, друзья! Они попали в западню!

Действительно, в этот момент ветхая хижина рухнула, погребая всех семерых врагов под кучей обломков, щепок, старой листвы, гнили и мусора.

Пока колонисты выбирались из-под этой бесформенной груды, каторжники и мулаты, выбежав на прогалину, в несколько прыжков очутились возле быков, которыми так умилялся еще недавно Луш. То были двенадцать низкорослых волов, привязанных бок о бок к кольям, вбитым в землю, и стоявших неподвижно, как вкопанные. Это было по меньшей мере странно ввиду обычно столь неукротимого нрава этих животных, этих диких детей саванны… Но несчастные животные поневоле забыли свой буйный нрав. У каждого из них было продето сквозь ноздри веревочное кольцо или глухая петля, а оттуда шли еще другие две веревки, так что образовалось подобие веревочных удил, приспособленных не ко рту, а к ноздрям, то есть к самому болезненно чувствительному месту животных.

Нетрудно себе представить, что этот варварский способ быстро усмиряет их буйную и непокорную натуру.

Мгновенно перерезав ножами привязи, каторжники и мулаты вскочили на спины своих импровизированных коней и, ухватившись за уздечки, погоняя несчастных волов ударами ножей в шею, с дикими криками торжества и вызова помчались, как бешеные, по направлению к лесу.

Однако торжество их продолжалось не долго. Едва они успели выскочить на средину открытой поляны, как их слух уловил какой-то короткий свистящий звук, словно шелест тростника. В тот же момент трое из быков, несшихся во весь опор впереди других, вытянули хвосты и, низко опустив голову, как-то разом зашатались и кинулись в сторону, как бы охваченные ужасом.

Несколько секунд спустя трое других проявили те же симптомы ужаса, а там еще и еще трое, — и вдруг все перестали повиноваться своим всадникам, несмотря на то, что те безжалостно рвали им ноздри и страшно неистовствовали.

Несчастные животные наконец покорились и продолжали бежать дальше, после упорного сопротивления, но на этот раз в них не было уже прежнего бешеного порыва. Они сделались какими-то вялыми, бежали, точно нехотя, издавая жалобное мычание, спотыкаясь, слабея с каждой минутой.

— Тысяча чертей! — ревел Луш. — Эти проклятые быки оставят нас на мели, и колонисты со своими неграми перестреляют нас, как куропаток!

— Ну-ка, ребята, попытаемся все-таки добраться до леса! — кричали остальные, еще более перепуганные, чем раньше.

— Это бесполезно, — возразил один из португальских моряков, — наши быки ранены стрелами, отравленными ядом кураре, и через несколько секунд они все падут: этот яд никому не дает пощады! Вот, смотрите! — хладнокровно продолжал он. — Видите этот крошечный деревянный колышек, как бы обмотанный белой шелковой паутиной, которая вонзилась в морду моего быка? Не дотрагивайтесь до нее! .. Это стрела индейца, она вернее всякой пули и смертоносней яда гремучей змеи. Все наши быки до последнего ранены, через пять минут ни одного из них не останется.

И действительно, несчастные животные падали один за другим под своими всадниками, мотая отчаянно головой, ворочая уже потухшими зрачками, и, наконец, оставались неподвижны.

Через минуту зеленая поляна стала представлять собою бойню. Вооруженные саблями каторжники, опасаясь кровавого возмездия со стороны поселенца, решили дорого продать свою жизнь и защищаться до последней капли крови.

Но мулат, не разделявший их воинственного настроения, напротив, стоял за сдачу на милость победителя.

— Потому что, если бы этот человек хотел нашей смерти, то мог бы приказать своим индейцам стрелять по нам, а не по своим же быкам! И теперь мы все бы корчились и выворачивали белки, как эта бедная скотина! Значит, он хочет пощадить нас, взять нас живьем! — говорил он.

На это столь логичное рассуждение нечего было возразить. Между тем колонисты успели уже выбраться из-под развалин карбета и, не спеша, с полной уверенностью в себе, приближались к разбойникам. Позади их, на некотором расстоянии, плелись Шоколад, араб и мартиниканец, освобожденные Шарлем и теперь с трудом владевшие своими конечностями, затекшими от пут, которыми они были связаны товарищами. Одновременно из-за деревьев, где они находились в засаде, вышли три индейца, проявившие такую удивительную ловкость в стрельбе отравленными стрелами.

Шарль, остановившись в нескольких шагах от негодяев, взвел курок револьвера и сказал самым спокойным, ровным голосом:

— Бросьте ваше оружие и сдайтесь!

Видя по его тону, что всякое сопротивление бесполезно, каторжники поспешили исполнить его требование.

— Ну, теперь подходите один за другим! Табира, возьми веревки от гамаков и свяжи им хорошенько руки за спиной.

Луш, помня свой сан и звание, подошел первым. Вид у него был жалкий; он низко наклонил голову и покорно протянул руки, как человек, которому не впервые надевают наручники или кандалы.

Однако ему хотелось умилостивить Шарля и представить ему якобы смягчающие вину обстоятельства.

— Пожалейте нас, великодушный господин, смилуйтесь над нами! — говорил он. — Мы несчастные люди, скорее заблудшие, чем преступные. Мы готовы вам поручиться, что никогда не отважимся снова на подобные дела! Клянусь вам: мы ничего так не желаем, как честно зарабатывать свой хлеб. Дайте нам возможность работать, и вы увидите! ..

— Молчать! — крикнул ему молодой поселенец.

— Молю вас, не убивайте нас! .. Бога ради, не убивайте нас, добрый господин… Мы сделаем все, что вы захотите… Мы готовы даже снова вернуться в Кайену, если вы того потребуете… Пощадите нас! ..

— Пиражиба, — сказал Шарль, не удостаивая ответом негодяя, — если этот человек осмелится еще раз обратиться ко мне или к кому-нибудь из вас, ты привяжешь его к дереву и угостишь пятьюдесятью ударами палок по спине.

Это радикальное средство, точно магическая сила, разом остановило поток красноречия старого негодяя.

Процедура связывания заняла около двадцати минут так как Табира старался исполнить это крайне добросовестно, сознавая всю важность возложенной на него обязанности.

Надежно связанных каторжников и их сообщников, кроме того, связали по четверо вместе прочными веревками, так что образовались четыре шеренги, по четыре человека в каждой, и при каждой в качестве надзирателя и караульного состоял один из негров Шарля.

После этого, как свора собак, порученная верным псарям, они двинулись по направлению к подожженному ими карбету. Что же касается трупов убитых волов, то их предоставили в распоряжение муравьям, которые менее чем в одни сутки обчистят их и препарируют трупы, лучше любого анатома.

Индейцы шли по бокам отряда пленных, не спуская с них глаз, на случай, впрочем, весьма вероятный, если бы те вздумали бежать. Шарль замыкал шествие в сопровождении Шоколада, который подробно изложил ему весь ход событий, со времени их бегства из острога до серингаля молодого француза.

Шарль внимательно слушал, не прерывая рассказа, передаваемого глухим, монотонным голосом. Из него поселенец узнал, что негодяи ограбили португальцев в Уасса и чуть не были захвачены ими и препровождены обратно в Кайену. Беглецы с большим трудом ушли от энергичных преследователей, которые гнались за ними долго и неустанно. Избежав, наконец, этой опасности, самой серьезной из всех, каким они подвергались во время этого трудного, опасного и нескончаемого путешествия, каторжники решили добраться кратчайшим путем до берегов Амазонки, где рассчитывали найти возможность перебраться в Бразилию.

Переправившись через несколько рек, обогнув несколько озер, поблуждав в лесах, перейдя ряд саванн и повстречав несколько племен кочевых индейцев, которые, видя их ужасное положение, снабжали их из милости пищей, они, после целого ряда мытарств, пришли наконец в небольшое селение, жители которого были поглощены ожесточенным боем между собой.

Проученные горьким опытом, что жители спорной территории чрезвычайно щепетильно относятся к своим правам на собственность, беглецы, насколько возможно, воздерживались от грабежа, довольствуясь в большинстве случаев тем, что им добровольно давали.

Видя ожесточенный бой поселян, они воздержались от всякого участия в нем и выжидая его окончания, мучимые голодом, спрятались по соседству с селением в маисовом поле.

Некоторые из дерущихся, окончательно оттесненные, обратились в бегство. Тогда каторжники разумно рассудили, что они могут присоединиться к беглецам. Общность положения могла сблизить их, а знание местных условий жизни очень пригодиться.

Нагнав бежавших с поля сражения, каторжники присоединились к ним и были тем охотнее приняты теми, что усиливали маленький отряд.

Так как их новые союзники, бразильские мулаты, довольно хорошо объяснялись на кайенском наречии, то они легко пришли к соглашению и тотчас же сговорились. Это произошло неподалеку от маленькой речки Тартаругал на территории индейцев из племени куссари.

Мулаты, по слухам зная о молодом серингуеро и его крупном хозяйстве, всячески стали расхваливать его зажиточность, богатые склады и запасы всякого добра. Не подлежало никакому сомнению, что там можно было найти какую-нибудь работу и даже весьма приличный заработок и уж во всяком случае радушный временный приют, в котором беглецы так нуждались.

— Работу! Да это пригодно и прилично только для негров! — воскликнул на это Луш с благородным негодованием. — А мы — французы, белые, европейцы, и этот поселенец примет нас, как равных, и будет счастлив общению с такими людьми, как мы. В случае же, если он не окажет нам должного почтения и уважения, то пусть бережется: мы его проучим по-своему!

Вслед за этим он стал соблазнять мулатов перспективой наживы и грабежа. Его речи не преминули оказать желаемое воздействие на умы слушателей. Не прошло и двух дней, как мулаты решили напасть на серингаль, — так искусно сумел старый каторжник подыскать извинительные причины для подобных деяний. Так как все беглецы были окончательно истощены и изнурены, то договорились в течение нескольких дней обсудить основательно план разгрома, а тем временем во что бы то ни стало подкормиться и поднабраться сил.

Они находились в тот момент среди обширной саванны, где мирно паслись громадные стада рогатого молочного скота и диких быков.

Бразильцы, привычные к этому делу, изловили с помощью лассо несколько молодых бычков и таким образом обеспечили себя запасом свежего мяса. Затем, продолжая охотиться тем же способом, они поймали еще двенадцать отборных животных. Создав подобие кавалерийского отряда, направились к жилищу молодого серингуеро.

Благодаря поистине удивительному инстинкту мулатов, они, почти не уклоняясь от прямого пути, очутились близ одиноко стоявшего в стороне серингаля, который и поспешили разгромить.

Тогда-то и произошли те события, которые уже известны нам, а именно: разграбление жилища негра бони Квассиба, попытка убить его, поджог строений, усилия Шоколада с арабом по спасению негра, отступление разбойников и появление Шарля.

Отряд пленников и победителей достиг развалин обгорелого серингаля, когда рассказ Шоколада подошел к концу.

— Сударь, вы знаете всю правду без малейшей утайки! Как видите, я согрешил и был наказан, как того заслуживал. Теперь я бежал, это правда, но не мог более выносить своего положения. Я не теряю, однако, надежды выйти на новую дорогу, и мое единственное желание — честно зарабатывать себе на пропитание. Вы, конечно, ничем мне не обязаны; я

— человек, стоящий вне закона, беглый каторжник, которого всякий может безнаказанно убить, как собаку… Но если вы хотите сделать доброе дело и помочь бедняге, который твердо решил жить честно и который не боится никакой работы, дайте мне где-нибудь у себя угол и работу. Дайте взаймы несколько пригоршней муки, одолжите мне на время орудия, нужные для работы, и вы увидите, что вам не придется раскаиваться в оказанной мне поддержке. Да вот еще эти двое моих товарищей; я уверен, что и они так же, как я, хотят стать честными работниками. Не откажите, сударь, сделать и для них то, о чем я просил для себя. Могу вас уверить, это будет доброе дело, и вы спасете трех несчастных, которые во всяком случае заслуживают сожаления, если не снисхождения!

— Вас зовут Винкельман; вы родом эльзасец, если не ошибаюсь, вы так сказали? — спросил Шарль, не давая прямого ответа.

— Да, сударь! Но только мне тяжело слышать свое настоящее имя. Я так давно не слышал его, давно никто не называл меня так! В остроге, для всей администрации я был просто N 7, а мои товарищи по каторге прозвали меня Шоколадом, и если вам все равно, зовите и вы меня так же!

— Хорошо, — согласился молодой человек. — Теперь выслушайте меня: неподалеку отсюда, в десяти километрах не более, есть местность, изобилующая каучуковыми деревьями. Я намеревался заняться в ближайшее время освоением этой местности. Вы и ваши двое товарищей можете работать там. Пищевыми запасами, одеждой и необходимыми орудиями, гамаком и чистым одеялом вас снабдят. Вы построите себе там карбет, а двое из моих лучших рабочих обучат вас этой работе, так что вы станете равноправными работниками. По истечении трех месяцев вы доставите мне на дом добытое вашим трудом и получите за него установленную плату. Но не раньше, как по истечении трех месяцев. Поняли? Затем еще одно условие: кроме серьезной необходимости, вы не должны ни под каким видом покидать своих сараев, где будет производиться работа, и своего участка! От вас будет зависеть впоследствии возможность улучшить свое положение!

Каторжник, приложив руку к сильно бьющемуся сердцу, сказал:

— Благодарю вас, сударь: вы спасли мне больше чем жизнь!

— А теперь, — обратился Шарль к остальным, — я, конечно, мог бы сейчас же казнить вас, приказав моим индейцам убить вас, как собак, или же по меньшей мере отправить вас одних в Кайену, а других в Бэлем. И это мое неотъемлемое право, быть может, даже мой прямой долг. Вы пытались совершить убийство моих людей, намеревались разграбить мое имущество, и никто не может мне помешать совершить над вами суд и расправу, так как я считаю это справедливым по чести и совести. Но вместе с тем я не могу допустить мысли, что даже такие люди, как вы, как бы глубоко ни погрязли в пороках, всегда и бесповоротно оставались бы негодяями. И вот, только в силу этого убеждения, я готов пощадить вашу жизнь и отсрочить ваше водворение в места заключения, то есть в те остроги, откуда вы бежали.

При этих словах, столь великодушных и столь неожиданных для провинившихся негодяев, последние разразились шумными криками радости и выражениями безграничной благодарности.

— Молчать! — гневно прикрикнул на них молодой человек. — Когда я говорю, никто не смеет открывать рта! Вам предоставляется единственная, скорее всего, возможность искупить свои преступления путем труда и раскаяния, и я предлагаю вам верное средство для этого. Завтра днем за вами приедут лодки и отвезут вас в одно место, где вы будете пользоваться относительной свободой, но откуда вы не сможете уйти, даже если бы вы того хотели. В ваше распоряжение будет выделено достаточное количество земли, на которой могут трудиться 50 человек в течение многих лет. Но я должен предупредить вас, что это — остров, совершенно отрезанный от остального мира, доступный только лодкам в пору дождливого времени года. Добраться туда можно только трудными и опасными проходами и проливами, известными только нам одним. В сухое же время года вода пересыхает, и тогда вокруг острова образуется озеро жидкого ила, на котором не могут удержаться даже птицы. Очутившись на этом острове, вы будете в состоянии уйти с него только по моей воле. Вы получите достаточное количество съестных припасов, которых вам должно хватить на известный, назначенный мною срок. Вам дадут одежду, орудия. Вы будете работать и не получите ни нового провианта, ни каких-либо других припасов или предметов необходимости иначе как только в обмен на соответствующее их стоимости количество каучука. Лентяи могут жить, как знают. А в случае, если бы вы каким-то образом ухитрились покинуть остров, и вас увидели бы на моей земле, то знайте, что я вторично не прощу! Помните, что всякое ослушание будет для вас равносильно смерти!