7. МОРСКОЙ АРХИВАРИУС

Анатолий Григорьев АБОРДАЖ С НЕБА Рассказ-быль

Монотонное шипение морской воды, рассекаемой могучим телом авиаматки, неожиданно смолкло. «Прибыли на место — пора одеваться!» Лейтенант Сергеев поспешно облачился в летное обмундирование. Эта быстрота объяснялась тем, что сегодня ему предстояло интересное задание. Сергеев уже заранее прикинул все свои возможные действия в воздухе.

Задание было относительно простым, но в нем содержалась небольшая изюминка — предстояло обследовать озеро, на котором предполагалась стоянка вражеских гидросамолетов. А раз так, то и возможный бой. Молодому летчику, совсем недавно выпущенному в воздух, не терпелось встретиться с противником в новой для моряка стихии.

На палубе «Александра I» уже приступили к спуску гидропланов: вовсю журчали стрелы Темперлея, плевались паром лебедки, споро, но без суеты хлопотали матросы, стараясь без повреждений спустить хрупкие деревянные аппараты. Чуть раньше самолетов были спущены на воду катера и шлюпки.

Но вот наконец лейтенант Сергеев и авиационный унтер-офицер Тур заняли место в своем гидросамолете.

— Как машина?

— В полном порядке, ваше благородие! Можно хоть к Константинополю слетать!

— Сколько тебе можно повторять одно и то же? Когда мы наедине, зови меня по имени-отчеству. Тем более в воздухе. Здесь же нет ни нижних чинов, ни ваших благородий. Здесь мы товарищи!

Тур великолепный механик, но Сергеев всегда сам проверяет машину перед вылетом — лишняя проверка никогда не помешает. Еще свежи впечатления от гибели на скоростной летающей лодке штабс-капитана Энгельса, погибшего из-за того, что кто-то подпилил тросы управления его машины. Если бы проверил машину, остался бы жив.

Сергеев доволен своей «девяткой» — она в тот момент чем-то напомнила ему хорошо отрегулированные часы. Мотор, прогреваясь, гудит ровно, без перебоев, на положенной ему ноте.

Но вот на левом ноке авиаматки взвился позывной Сергеева: «Ща» — «Слово — семьдесят два», и на соседнем фалике заполоскался желтый прямоугольный флаг «добро». Надо идти на взлет.

Сергеев прибавляет газ — машина начинает постепенно набирать скорость. Вот летающая лодка выходит на редан — самый ответственный момент в управлении морской машиной; неверное движение ручкой — и от аппарата останется лишь жалкая кучка поломанных деревяшек и ветоши.

Неожиданно пенистый след, остающийся от стремительно мчавшегося по воде самолета, обрывается — обрывается в том месте, где воля моряка устремила летающую лодку в небо.

Тур расчехляет «Гочкис», заботливо укрытый от брызг; из-за этих вроде бы безобидных капелек пулемет может отказать в бою. Правда, у летчиков на борту есть винтовка и два револьвера, но ими от вражеских самолетов не отобьешься. Затем Тур перебирается на сиденье рядом с пилотом.

Экипаж гидросамолета «М-9» состоит из трех человек. Третий — лейтенант Кнюпфер, летчик-наблюдатель, которого Сергеев по возможности старался не брать в боевые полеты. Во-первых, лишний груз, во-вторых, механик мог его великолепно заменить. В море и в воздухе всегда может случиться непредвиденное, когда требуется умение что-либо делать, а Кнюпфер был превеликим специалистом лишь в области преферанса и швартовки к особам женского пола.

Сергееву и Туру предстояло фотографировать побережье от входа в Босфор до озера Деркос, обследовать озеро и сбросить бомбы на батарею у мыса Кара-Бурну.

Денек выдался преспокойный. Ни тумана, ни малейшей дымки — видимость великолепнейшая! Вот и турецкий берег. Сергеев старался набрать большую высоту, но «девятка», под «завязку» набитая топливом и бомбами, упорно не желала лезть выше тысячи метров. Ничего не поделаешь — все имеет свой предел! А высота была ох как нужна! На большой высоте безопасны зенитки противника, и в случае повреждения можно дотянуть до воды и благополучно совершить посадку.

Пока все идет нормально, как будто это и не боевой полет, а самый обычный тренировочный. Тур через равные промежутки времени нажимает грушу от фотографического аппарата и на карте отмечает места обнаруженных вражеских объектов. Но вот летающая лодка приблизилась к мысу Кара-Бурну, где находилась батарея. Не первый день она портит нервы русским морякам, несущим дежурство на миноносцах и подводных лодках у Босфора. Сегодня предоставился подходящий случай отплатить туркам за их «гостинцы».

С воздуха орудия просматривались хорошо. Было видно, что они крупного калибра и сверху прикрыты не то стальными, не то железобетонными колпаками. Русский гидроплан делает круг над целью — турецкие «эрликоны» молчат. Видно, турки понимают, что сверху с одинаковым успехом могут пробомбить как крупные, так и малокалиберные орудия, и не хотят напрасно рисковать своей жизнью.

«Девятка» снижается на высоту 400 метров. Тур начал сбрасывать бомбы. Увлекшись бомбометанием, летчики решили пойти на второй круг, как вдруг Сергеев обнаружил, что в верхних баках совсем мало горючего. Тур стал подкачивать топливо ручным насосом. Результата никакого. Сергеев оглянулся назад, предполагая, что не работает ветрянка помпы, качавшей бензин из основного бака в расходные, — нет, ветрянка вращается, как обычно, помпа работает.

Делать нечего — надо немедленно идти на посадку! Но вот осложнение: садиться приходится почти у самого турецкого берега. На помощь своих рассчитывать нечего: от кораблей летчиков отделяет несколько линий минного заграждения. Да и далеко свои — не заметят самолета на воде.

Моряки обследовали лодку и сразу установили причину случившегося — во время бомбежки их обстреляли из пулемета. Несколько пуль пробили днище лодки, одна из них продырявила главный топливный бак. Тур показал на дырку в баке: «Наше счастье, Михаил Михалыч! Ведь если бы загорелись — тогда конец!»

Действительно, счастье: в случае пожара надежд на спасение никаких — самолеты того времени сгорали почти мгновенно, а парашютов на вооружении у летчиков в то время еще не было.

— Удача! Будем надеяться, Иосиф, что и впредь она от нас не отвернется!

Мастер на все руки, Тур быстро изготовил несколько деревянных пробок и заделал в днище пробоины от пуль. После этого он занялся мотором. Сергеев же прикинул на карте место, где они сели. «До своих далековато, а турки вот они — совсем рядом… Что же тут делать? Сдаваться в плен? Ну уж нет!..»

Невеселые раздумья Сергеева прервал голос Тура:

— Михаил Михалыч, все в порядке! Эх, если бы еще бензину побольше. А так!..

— Слушай, Иосиф, а может, все-таки хватит подлетнуть? Ведь сверху виднее, что делать. Может, кто и из своих заметит?

— Подлетнуть-то можно, только недалеко!

— Вот и хорошо! Запускай!

Морская машина делает стремительный разбег и очень быстро оказывается в воздухе — благо она стала намного легче без бензина и бомб.

Видимость по-прежнему отличная, но в своей стороне ни дымка, ни паруса — одна водная гладь. А в чужой…

— Что это? — Рука Сергеева опускается на плечо Тура. Он указывает на светлое пятнышко на горизонте.

— Парус, ей-богу, парус! — Тур в радостном возбуждении старается перекричать гул мотора.

— Чей парус? Ясно, что турецкий! Шхуна вроде небольшая… А что, если попробовать… Была не была — пойдем на абордаж!

Послушный твердой руке пилота, гидросамолет устремился к вражеской шхуне. Вот она! Сергеев делает над парусником круг. Тур, разгадавший намерения своего командира, перебрался в носовую кабину и застыл у пулемета, выжидая условного знака. «Пора! — Сергеев делает утверждающий жест рукой. — С богом! Давай!»

Тур дает три короткие очереди. Для турок на шхуне они как гром с ясного неба. Моментально четыре турка в красных фесках задирают руки к небу. Сообразив, что русскому аэроплану еще нужно время для посадки, они проворно перескакивают на шлюпку, привязанную к корме, и бросают шхуну на произвол судьбы. На их счастье, берег совсем недалеко. Русских моряков этот вариант вполне устраивал.

«Девятка» подрулила к корме шхуны. Без особого труда летчики с револьверами в руках перебрались на борт. Гидроплан надежно закрепили за кормой, за тот самый рым, на котором до этого находилась шлюпка.

Моряки осмотрели все помещения шхуны — никого! Тур стал снимать и переносить с аэроплана ценные принадлежности и вещи, а Сергеев обследовал состояние парусов и такелаж. Все оказалось в идеальном порядке.

— Что ж, Иосиф, нет мотора — так паруса спасут!

— Это правильно, только компас следовало бы свой поставить. Турецкий, похоже, показывает, почем фрукты на константинопольском базаре.

И вот удивительная штука! Как только моряки поставили на нактоуз свой трехдюймовый, из своей русской гидрографии полученный магнитный компас, так шхуна показалась им родной и знакомой. Картушка показывала морякам курс — норд. Норд — это свои берега, свой Севастополь, своя гидробаза!

Моряки обследовали шхуну еще раз — есть ли на ней какое-либо продовольствие? Обшарили все уголки. Видно, турки не рассчитывали на долгое путешествие: удалось найти лишь несколько маленьких хлебцев, кофе, табак, спички и бочонок с пресной водой. В общем, на борту было все необходимое для плавания. А вот идти-то шхуна не могла: паруса бессильно обвисли, поскольку на море воцарился мертвый штиль.

Настроение моряков было не из лучших — уйти от берега нельзя! А если придут турки за своей шхуной? Что тогда? На всякий случай Сергеев и Тур заняли оборону, приготовившись встретить нежеланных хозяев. В томительном ожидании прошли остаток дня, ночь, стало наступать утро, но никто не появлялся: ни русские, ни турки. Не появился и ветер.

Гидросамолет за кормой все больше и больше погружался в воду, она стала подступать к нижним плоскостям.

— Часиков в пять подует бриз, и мы уйдем отсюда. А пока будем ждать. Главное сейчас — это терпение! — успокаивает Сергеев Тура, который немножко нервничает от близкого соседства с турецким берегом.

— Ждать-то можно, Михаил Михалыч, только бы знать чего?

Действительно, точно во время, указанное Сергеевым, поднялся ветер, и шхуна ходко пошла на желанный норд. С «девяткой» пришлось расстаться — она набрала столько воды, что буксировать ее не имело смысла; еще немного, и она затонула бы сама. Летчики ускорили ее агонию, пустив в нее пулеметную очередь. Как ни горько было морякам смотреть на гибнущую летающую лодку, но другого выхода не было.

Ветер оказался милостивым к людям, попавшим в беду, и старался изо всех сил доставить парусник к русским берегам. Хороший ход радовал моряков — они даже стали строить планы о том, как войдут на шхуне в родной Севастополь и как все удивятся, увидев их живыми и невредимыми. Дома наверняка их сочли погибшими, и отец Селифон успел отслужить по этому случаю молебен за упокой души рабов божьих — Михаила и Иосифа, преставленных 12 марта 1917 года.

Но за розовыми мечтаниями моряки совершенно упустили из виду, что в марте Черному морю доверять нельзя. На третий день плавания, часа в четыре дня, ветер, все время дувший в корму, вдруг резко сменился и задул с норд-веста. На горизонте в том же направлении невесть откуда появилось небольшое зловещее облако. Сергеев, проплававший до того на кораблях семь лет, сразу понял: «Быть беде!»

Моряки стали готовиться к шторму: закрепили паруса, взяли рифы и принайтовили все предметы. Над рулем устроили что-то наподобие будки из брезента. Когда упали первые капли дождя — предвестницы шторма, все было готово.

С каждой минутой ветер крепчал, а вместе с ним все выше поднимались волны. Одному уже было невозможно совладать с рулем. Чуть позже управление шхуной стало не под силу и двоим. Небольшая задержка в управлении при резких шквалистых порывах ветра могла опрокинуть судно. Тогда Сергеев решил отдаться на волю волн, залечь в трюм и тщательно задраить за собой люк. Спускать паруса Сергеев не стал — после бури, ослабевшим, им было бы не под силу их поднять. Так моряки и поступили, и как только они улеглись в трюме, так сразу же и уснули под качку и шум волн.

Наутро ветер заметно приутих. Вокруг, сколько ни смотри, ни дымка, ни паруса — одна бесконечная морская стихия. Тур и Сергеев стали поочередно нести вахту на руле, не отклоняясь от курса норд.

Тем временем скромные «харчишки» катастрофически уменьшались. Как ни пытались Сергеев и Тур экономить продукты, на седьмые сутки на борту парусника не осталось ни куска хлеба, ни глотка питьевой воды.

Ни Сергеев, ни Тур больше не строили радужных планов. Они молча курили табак, не обнаруживая никакого желания разговаривать друг с другом. Но веры в благополучный исход никто не терял, поскольку ветер опять стал благоприятным и довольно быстро тащил шхуну на север.

Часов в десять утра Тур, дежуривший на носу, крикнул:

— Справа на горизонте дым!

Сергеев изменил курс и стал править прямо на обнаруженный дымок. Он был совершенно уверен, что это русский пароход. Моряки предвкушали, что их вот-вот накормят, после чего отбуксируют в ближайший порт.

Показались мачты и надстройки транспорта. Сергеев безошибочно определил: «Свой!» Тур поспешно стаскивает с себя рубашку и отчаянно размахивает ею, пытаясь привлечь внимание парохода. Похоже, что там заметили сигнал — транспорт начал отворачивать со своего курса, как вдруг на его борту показался дымок, а чуть позже раздался звук выстрела, и совсем неподалеку от шхуны шлепнулся снаряд. «Трехдюймовый!» — сразу определил многоопытный Сергеев.

Транспорт усиленно задымил трубами и стал на всех парах уходить прочь от шхуны.

— Оказывается, он нас испугался! Верно, подумал, что это немецкая подлодка маскируется парусами. А ведь будь на этом судне артиллеристы поопытнее, молитва «за упокой» отца Селифона была бы нам пропуском на тот свет!

Несмотря на досадное недоразумение, вид удирающего парохода подбодрил моряков — где один, там и другой. Сергеев знал, что по военному времени русские пароходы жмутся как можно ближе к берегам. Значит, берег близко! И точно, часу не прошло, показалось что-то отдаленно напоминающее горы…

…Утром следующего дня скитальцы были у своих. Начальник пограничной стражи, наряд которой обнаружил шхуну у берегов, сразу дал телеграмму о том, что летчики нашлись.

Его исключительное гостеприимство и предупредительность объяснились еще и тем, что, когда шхуна подходила к берегу, пограничники немножко постреляли по ней из винтовок. Хорошо, что ни одна из пуль не зацепила летчиков… Впрочем, измотанные длительным переходом, Сергеев и Тур не собирались ни с кем сводить счеты. В конце концов, с кем не бывает! Обошлось благополучно, и ладно.

Вечером следующего дня шхуна на буксире эсминца «Громкий» входила на Севастопольский рейд, где стояла вся черноморская эскадра. На мачте шхуны, захваченной моряками, развевался маленький андреевский флаг — подарок командира эсминца. Уже через полчаса морские летчики попали в крепкие объятия своих друзей и сослуживцев.

Через день, на банкете, устроенном в честь лейтенанта Сергеева, впервые в мире осуществившего абордаж с неба, было много друзей. Они прочили Сергееву светлое будущее и необыкновенную карьеру. И не ошиблись! Ровно через четыре года лейтенант М. М. Сергеев стал первым командующим Красным Воздушным Флотом Черного и Азовского морей.

Абордаж с неба — всего лишь один эпизод из интереснейшей биографии М. М. Сергеева, доброго моряка, великолепного летчика, талантливого инженера и ученого, о котором есть что рассказать. Многое ему пришлось пережить и сделать, но везде качества, выработанные им за годы флотской службы, помогали Сергееву выходить из самых сложных ситуаций. Многократно М. М. Сергеев награждался правительственными наградами, но, пожалуй, самая большая награда для него — что один из островов архипелага Известий ЦИК носит его фамилию.

Марк Рейтман КОРАБЛИ Стихотворение

У кораблей судьба

как у людей:

Свой день рожденья —

сход со стапелей, —

Своя любовь,

циклоны и пассаты,

Победы,

пораженья,

день заката…

Но есть у них отличье от людей,

Оно с годами мне видней,

видней:

Ржавеют

корпуса железные,

линяют,

Зато

ни в чем себе не изменяют.

А если

и уходят от морей,

То в переплав —

для новых кораблей!

Павел Веселов «ДЕЛО САМО СОБОЙ ПРЕКРАЩЕНО…» Очерк

Драма в двух действиях — так можно было бы назвать события, возвестившие миру о том, что начался закат линейного флота и что на смену линкорам пришли корабли нового класса — авианосцы. Первый акт этой драмы разыгрался 7 декабря 1941 года, когда 353 японских самолета взлетели с авианосцев адмирала Нагумо, скрытно приблизившихся к Гавайским островам, и потопили или надолго вывели из строя все восемь линкоров американского тихоокеанского флота. Превосходства над США в линкорах, к которому Япония тщетно стремилась несколько десятилетий, она достигла в результате 100-минутного налета на Пирл-Харбор.

За четыре следующих месяца авианосцы Нагумо пронеслись, как смерч, по Тихому океану, по южным морям и Индийскому океану. Они покрыли 80 тысяч километров и к апрелю 1942 года имели на своем боевом счету потопленными пять американских линкоров и авианосцев, два крейсера, семь эсминцев, а также торговые суда общим водоизмещением 200 тысяч тонн. При этом корабли Нагумо не получили никаких повреждений. И все-таки главнокомандующий объединенным флотом императорских военно-морских сил адмирал Ямамото не мог избавиться от беспокойства. «Если бы я мог воевать, не считаясь с последствиями, — признался он по секрету премьеру Фумимару Коноэ в 1941 году, — я бросил бы в бой все свои силы в первые шесть месяцев или год, но у меня нет ни малейшей уверенности относительно второго и третьего года войны».

Ямамото видел лишь один выход: нужна быстрая и сокрушительная победа. Если японцам удастся уничтожить ослабленный американский флот, они смогут контролировать весь Тихий океан, и только тогда империя Восходящего солнца может рассчитывать на выгодный и скорый мир. Вот почему адмирал торопил события, планируя захват американской базы на атолле Мидуэй. Он считал, что сумеет навязать американскому флоту решительное сражение и выиграть кампанию одним ударом.

3 июня 1942 года американский авианосец «Йорктаун», идя полным ходом к атоллу Мидуэй, получил радиограмму: «Самолеты противника атакуют Датч-Харбор». И хотя корабли и адмиралы, которым суждено было сыграть главную роль в этой битве, находились в 1200 милях от атолла, именно этот момент стал началом второго акта драмы — знаменитого сражения у острова Мидуэй — первого в истории морского сражения, в котором корабли каждой стороны так и не увидали кораблей противника.

Исход сражения определился задолго до того, как Ямамото смог пустить в дело свои линкоры. В нескольких горячих схватках самолеты, поднятые с американских авианосцев, потопили четыре авианосца из соединения Нагумо и крейсер, уничтожили 234 самолета и две с половиной тысячи человек. Американские потери были гораздо меньше: авианосец, эсминец, 132 самолета и 307 человек.

Когда Ямамото получил сообщение о гибели лучших японских авианосцев, он застонал от расстройства, и этот стон прекрасно показывает, как высоко ценил авианосцы японский адмирал. Его противник — командующий тихоокеанским американским флотом адмирал Нимитц — тоже высоко оценил новый класс боевых кораблей. «Его величество король Авианосец», — сказал он после Мидуэя.

Так боевая практика подвела итог споров, начавшихся в военно-морских кругах с того самого ноябрьского дня 1911 года, когда американский пилот Юджин Эли взлетел на своем самолете с настила, устроенного в носовой части крейсера «Бирмингем».

«КРЫЛАТЫЕ» МОРЯКИ И «ЛИНКОРНЫЕ» АДМИРАЛЫ

Эли прекрасно понимал, что, совершив свой взлет с корабля, он сделал лишь половину дела. Поэтому он не остановился на достигнутом и, спустя два месяца, сумел посадить самолет на настил под кормовой башней другого крейсера — «Пенсильвания».

Как это часто бывает в жизни, чисто техническое, практическое действие или изобретение будит фантазию энтузиастов, которая, в свою очередь, вызывает раздражение скептиков. Так произошло и на этот раз. Эли и его сторонники считали, что его опытами открыта эра создания кораблей, несущих на себе самолеты. Такие корабли должны были дать возможность приблизить авиацию к вражеским флотам и вражеским берегам, сделать ее участницей боевых действий флота. Им возражали многие специалисты, считавшие опыты Эли едва ли не цирковыми трюками и отказывавшиеся всерьез обсуждать вопросы боевого применения самолетов, взлетающих с кораблей.

Первая мировая война не дала сколько-нибудь убедительного опыта действий авиации на море. Но быстрое совершенствование самолетов, начавшееся после войны, заставило многих призадуматься об использовании авиации в морских сражениях. В США сторонники полковника Билли Митчела горячо доказывали, что с появлением авиации линейные корабли утратили свое значение и стали, в сущности, «декоративным украшением».

В обоснование такого мнения они приводили стремительную гибель от авиабомб трофейного германского дредноута «Остфрислянд», использованного в качестве корабля-мишени.

Скептически настроенные «линкорные» адмиралы не без оснований указывали Митчелу, что быстрое потопление «Остфрислянда» мало что доказывает: до бомбардировки с воздуха он был основательно поврежден артиллерийским огнем американских линкоров, тренировавшихся в стрельбе по нему; он неподвижно стоял на якоре; он не стрелял по атакующим его самолетам; наконец, на нем не было команды, которая бы вела борьбу за живучесть.

В Старом Свете Митчелу вторил другой «крылатый» моряк, французский адмирал Пьер Баржо: «Мы свидетели появления фундаментально нового фактора морской войны, фактора, равным которому является введение артиллерии на морских судах времен Тюдоров и «Непобедимой армады»!!»

Столь категоричная постановка вопроса — или линкоры, или авианосцы — только способствовала ожесточению разгоревшейся полемики. О том, что авианосцы и линкоры могут дополнять друг друга, ни той, ни другой стороне почему-то не приходило в голову.

«Крылатые» моряки утверждали, что час линкоров пробил; что теперь только авианосцы способны решать задачи, стоящие перед флотом; что они могут принимать участие в морских сражениях в самых удаленных от побережья районах и, наконец, что они во много крат повысят боевую мощь флота.

Но «линкорных» адмиралов было до крайности трудно поколебать в их убеждениях. «Авианосцы, — заявляли они, — уязвимы по самой своей природе, а стоимость постройки их крайне высока; корабли этого класса станут обузой для соединения надводных кораблей, поскольку для их прикрытия необходимо выделять корабли, которые не смогут участвовать в эскадренном сражении». И, наконец, как на самый веский довод, они указывали на то, что огневая мощь линейных кораблей вполне достаточна для отражения любого воздушного нападения.

В пылу полемики «линкорные» адмиралы упускали из виду, что такое достоинство авианосцев, как способность отражать атаки противника на дистанциях, в десятки раз превышающих дистанции стрельбы морских орудий, вообще недостижимо для линкоров. А такой недостаток, как уязвимость, сравнительно легко компенсируется выделением кораблей других классов для поддержки. Ямамото был одним из первых, понявших значение авианосцев. Еще в 1925 году он заявил, что наиболее ценным кораблем будущего станет не подводная лодка и не линейный корабль, а корабль, несущий на борту самолеты. В других странах верх одержали «линкорные» адмиралы, которые возложили на авианосную авиацию тактическую разведку, оборону своих кораблей с воздуха во время перехода морем, корректировку огня своих линкоров и крейсеров, нанесение повторных ударов по кораблям противника после окончания артиллерийской дуэли. Другими словами, на авианосную авиацию возлагались лишь вспомогательные задачи.

Вторая мировая война внесла свои коррективы в стратегические построения адмиралов. Из 30 погибших в годы войны линкоров почти половина была потоплена авиацией.

И символично, что самые последние, самые крупные линкоры второй мировой войны, японские «Ямато» и «Мусами», несущие самые мощные пушки в истории флота, были уничтожены именно атаками с воздуха — убедительное свидетельство того, что роль основной силы флота начали играть корабли нового класса — авианосцы.

МЕЖДУ ДВУХ ОГНЕЙ

Так, пожалуй, можно охарактеризовать то положение, в котором оказались морские инженеры из-за отсутствия ясных оперативно-тактических взглядов на использование авианосцев. Вначале кораблестроители никак не могли решиться на то, чтобы сделать самолеты основным оружием кораблей нового класса и снять с них привычное вооружение из орудий крупного калибра. Поэтому взлетно-посадочная площадка получалась недостаточной для обычных колесных самолетов. Еще во время своего первого взлета Юджин Эли почувствовал, как тесно на площадке даже его тихоходному биплану. После 17-метрового разбега он так и не набрал достаточной скорости и вынужден был добирать ее, планируя в воздухе. Когда Эджин Эли сажал свой самолет на корму крейсера «Пенсильвания», он был более предусмотрительным. По его предложению, чтобы затормозить самолет, поперек палубы натянули несколько стальных тросов. К их концам привязали мешки с песком, а к фюзеляжу самолета приделали крюк, который при посадке должен был зацепиться за тросы. Если бы эта система торможения не сработала, самолет задержала бы полотняная ширма, установленная в конце платформы. Кроме того, и сама посадочная площадка была удлинена до 36 метров.

В сущности, на заре авианосного флота Эли сумел увидеть и разрешить самые важные технические проблемы, связанные с созданием корабля нового класса. И кораблестроители, вынужденные под давлением боевого опыта первой мировой войны начать лихорадочно строить авианосцы, лишь постепенно приходили к тем решениям, к которым Эли пришел в самом начале. Эволюция конструкторских взглядов особенно ярко проявилась в создании первого английского авианосца «Фьюриес».

Заложенный как легколинейный крейсер, корабль этот трижды подвергался переделкам. Вначале с него была снята носовая башня с двумя 15-дюймовыми пушками, и все пространство до носовой рубки было использовано под полетную палубу. Самолеты взлетали довольно легко, но при посадке нередко либо врезались в надстройки, либо выкатывались, несмотря на ограждения, за борт.

Участившиеся катастрофы отрезвляюще подействовали даже на отпетых сорвиголов. Желающих служить в корабельной авиации становилось все меньше и меньше. Морские инженеры решили отказаться и от кормовой башни и на ее месте устроить посадочную площадку. Но из-за возросшей скорости самолетов и аэродинамических завихрений, образующихся на ходу корабля за надстройками, и эта мера не решила проблемы. Кривая катастроф продолжала ползти вверх.

И тогда кораблестроители приступили к последней, самой радикальной переделке.

Они срезали все надстройки и соединили взлетную и посадочную площадки, сделав полетную палубу сплошной от носа до кормы корабля. Мачты, трубы и посты управления вынесли к правому борту, где они образовали своеобразный остров. Противоминную и зенитную артиллерию расположили по бортам корабля, ниже полетной палубы в специальных гнездах. Чтобы самолеты не ютились на верхней палубе и не мешали взлету и посадке, под полетной палубой были сделаны обширные ангары; оттуда самолеты лифтами-подъемниками поднимались наверх. Для сокращения пробега самолета при посадке палубу оборудовали гидравлическими аэрофиксаторами, наподобие тех, какими пользовался Эли. Для сокращения разбега при взлете самолета морские инженеры установили паровые катапульты. В результате всех этих переделок «Фьюриес» и приобрел ту форму, которая стала считаться классической для авианосца.

Даже из такого краткого описания видно, какую большую роль в создании авианосца сыграли опыты Юджина Эли. Но вот что любопытно: Эли начал свои эксперименты спустя год-полтора после того, как русское морское ведомство, рассмотрев предложение Л. М. Мациевича и проект М. М. Канокотина, признало нецелесообразным строить корабли, несущие на своем борту самолеты…

АВИАНОСЕЦ 1910 ГОДА

У Александра Блока есть изумительное, потрясающее стихотворение о гибели авиатора:

Все ниже спуск винтообразный,

Все круче лопастей извив.

И вдруг… нелепый, безобразный

В однообразьи перерыв…

И зверь с умолкшими винтами

Повис пугающим углом…

Ищи отцветшими глазами

Опоры в воздухе… пустом!

Уж поздно: на траве равнины

Крыла измятая дуга…

В сплетеньи проволок машины

Рука — мертвее рычага…

Датировано это стихотворение «1910 — янв. 1912 г.». Возможно, Александр Александрович был среди той многочисленной публики, на глазах которой 7 октября 1910 года разбился Лев Макарович Мациевич — один из пионеров отечественной авиации и подводного дела. Архивные изыскания последних лет убеждают в том, что этот талантливый инженер был пионером еще в одной области военно-морского дела — в области авианосного флота.

Еще весной 1909 года на одном из заседаний военно-морского кружка в Петербурге он выступил с сообщением: «О состоянии авиационной техники и возможности применения аэропланов в военно-морском флоте».

Позже, осенью того же года, это сообщение в форме докладной записки, но подкрепленное необходимыми техническими расчетами было адресовано начальнику морского генерального штаба и Алексею Николаевичу Крылову, занимавшему тогда должность главного инспектора кораблестроения. Докладная записка Мациевича содержала техническое обоснование постройки авианосца, способного нести на борту 25 самолетов. «Не представляет затруднений, — писал он, — устроить… на судне специального типа… легкую навесную… палубу, на которой находились бы, взлетали и садились аэропланы…»

Технику взлета самолетов Мациевич более подробно развивает в докладной записке к А. Н. Крылову: «…Подъем аэропланов с палубы мог бы быть проведен также при помощи электрической лебедки, выстреливающей аппарат с нужной скоростью. Длина рельсов необходима не более 35 футов, а сила электромотора не более 20 лошадиных сил…» Что касается посадки аэроплана на палубу, то Мациевич считал это наиболее трудным и предлагал приспособить для этой цели «особые сети (суть тормозную систему), распростертые над частью палубы». Одновременно с разработкой авианосца Мациевич проектирует самолет собственной конструкции, приспособленный к взлету и посадке на палубу корабля.

Основываясь на данных архивных документов, мы можем утверждать, что Мациевич первый предложил создать авианосец, тормозную систему для посадки и катапульту для взлета самолетов с палубы корабля!

Дальнейшее изучение архивных материалов показало, что после гибели Мациевича дело не заглохло. В середине 1910 года, опять-таки за несколько месяцев до полетов Юджина Эли, друг Мациевича и его однокашник по Морской академии и корпусу корабельных инженеров подполковник Михаил Михайлович Канокотин подал начальнику Морского генерального штаба докладную записку «Об организации опытов по применению самолетов на флоте» с приложением разработанного им проекта авианосца. «…Не производя самостоятельных опытов в деле развития морских воздушных разведчиков, — писал Канокотин, — и ожидая готовых результатов из-за границы, мы можем получить много неприятных неожиданностей в ближайшей войне…» По мысли же Канокотина, постройка корабля — «матки для аэропланов» — позволит использовать авиацию для разведки и фотографирования боевых объектов противника в море и его базах, а также для управления кораблями в море.

Трезво оценивая финансовые возможности морского ведомства, Канокотин писал: «Первоначально можно ограничиться одним из старых судов, например, «Адмирал Лазарев». По моим предварительным измерениям этот корабль после необходимых переделок сможет удовлетворить следующим требованиям: поместить со всеми необходимыми приспособлениями десять самолетов, иметь чистую палубу, и если окажется необходимым, то и приспособления для посадки на палубу». К записке был приложен чертеж.

Как видно из чертежа, проект предусматривал перестройку старого броненосца «Адмирал Лазарев» водоизмещением около 4000 тонн в авианосец с двумя палубами. При этом верхняя, размерами 76,5×15 метров, свободная от каких-либо надстроек, предназначалась для взлета и посадки самолетов. Посты управления и дымовые трубы предполагалось разнести по бортам. Нижняя палуба — ангарная — предназначалась для хранения самолетов, а для их подъема на полетную палубу предлагались два лифта — «машинных люка». Разработку подробных чертежей и составление финансовой сметы, по мнению Канокотина, он мог закончить через два-три месяца.

Поначалу казалось, что предложение Канокотина будет осуществлено. Морской генеральный штаб и морской технический комитет дали о проекте самые благоприятные отзывы. Высшая инстанция — морской министр распорядился об отпуске необходимых кредитов и подыскания более подходящего корпуса, чем корпус старого «Адмирала Лазарева». А. Н. Крылов, компетентность которого в кораблестроении была всеми признана, наложил резолюцию: «Осуществление проекта затруднений не представит и не вызовет задержек».

И с тем большим удивлением обнаруживаешь, что по прошествии сравнительно небольшого времени проект оказался в архиве с грифом: «Дело производством само собой прекращено…»

Ю. Дудников БУТЫЛКИ, ПИСЬМА, ФОТОГРАФИИ…

«Тайна влечет меня!» — сказал как-то знаменитый исследователь океана Жак Ив Кусто, отвечая на заданный ему вопрос, почему он вот уже столько лет не разлучается с аквалангом, океаном и своим судном. Тайна всегда привлекала и привлекает людей, и, разумеется, предприимчивые бизнесмены не могли остаться к этому равнодушными. Они учли тот интерес, который вызывают у тысяч людей… бутылки. Но не те, что, красуясь этикетками, заманчиво сверкают на стойках баров и полках магазинов, а другие, которые находили да и до сих пор находят в океанах и морях.

Бутылка, найденная в океане!.. Сколько романтических вымыслов и легенд существует о таких бутылках! Сколько волнующих тайн, сколько сведений о разыгравшихся некогда трагедиях, о кораблекрушениях, мятежах на борту, о неведомых кладах, зарытых на безвестных островах, могут порой поведать бутылки, много лет блуждающие по воле волн в океанских просторах. Недаром в Англии еще при королеве Елизавете была учреждена специальная должность «королевского откупорщика бутылок», и всякий, кто находил в океане или на берегу запечатанную бутылку, должен был немедленно доставить ее этому чиновнику. За откупорку бутылки или ее сокрытие наказание полагалось одно: смертная казнь. Много веков, до изобретения радио, брошенная в океан бутылка с запиской была для моряков единственным средством дать весть о себе, о разыгравшейся драме. Но Нептун всегда был почтальоном своевольным: иногда послания попадали к людям сравнительно быстро, а иногда проходили годы и даже столетия, прежде чем содержимое стеклянного «конверта» становилось известным.

…В конце пятидесятых годов многие газеты США опубликовали любопытное сообщение: «Судно береговой охраны «Джон К. Баттлер» подобрало у восточного побережья страны бутылку с запиской, в которой сообщалось, что пароход «Пасифик» идет ко дну у мыса Флеттери и что все свое состояние Оливер Д. Митчелл из Сан-Франциско завещает дочери Оливии». Сенсация заключалась в том, что пароход «Пасифик» вышел из Ливерпуля на Нью-Йорк 23 сентября 1856 года и бесследно исчез в просторах Атлантики. Послание одного из 288 человек, бывших на его борту, было получено ровно через столетие — 23 сентября 1956 года!

В 1960 году норвежская студентка Грете Ларсен решилась на «отчаянный» поступок. Так как родители слишком опекали единственную дочь и были весьма привередливы в выборе жениха, отчаявшаяся Грете тайком написала записку о том, что «жаждет знакомства»; описав свое бедственное положение и приложив к этому драматическому посланию свою фотографию, Грете запечатала его в бутылку, которую и швырнула тайком от родителей с борта парома. Вряд ли девушка серьезно надеялась на успех своего предприятия, но на сей раз «почта» Нептуна сработала быстро.

Через четыре месяца на лестничной площадке дома, у квартиры, где жила Грете, столпилось двадцать три бравых моряка с букетами цветов. К изумлению самой Грете и ее родителей, они предъявили девушке «конверт» с ее посланием. Все двадцать три неженатых члена экипажа траулера, подобравшего бутылку, попросили ее сделать выбор.

По прихоти случая траулер назывался… «Грете Ларсен» по имени дочери главы компании, которой принадлежало судно! Счастливым избранником оказался молодой капитан, первым заметивший бутылку.

Молодожены получили широкую известность за пределами своей страны. «Океан соединил их», — писали многие газеты.

Но не всегда «почта» Нептуна так оперативна. Большей частью, как говорилось выше, Нептун весьма запаздывал с доставкой. Советский тунцеловный клипер «Обдорск» в мае 1961 года поймал у острова Принсипе большую акулу, в брюхе которой нашли бутылку с запиской, написанной по-английски. Вот что в ней было сказано.

«Барк Альбатрос» компании «Прогресс и век» из Саутгемптона наскочил на рифы. Хотя весь экипаж спасся, но положение тяжелое — совсем мало продуктов и воды. Находимся на необитаемом острове. Просим нашедшего это письмо сообщить по адресу: Саутгемптон, Тайм-стрит 112/7. Капитан Аллен Грант. Наши координаты…»

Бутылка была брошена в семидесятых годах девятнадцатого века. «Обдорск» находился совсем близко от острова, на который когда-то выбрался капитан Аллен Грант, потерявший свой, наверное, отличный барк. Но спешить с оказанием помощи было не к чему: остров Принсипе давно обитаем. На нем несколько поселков, отличные дороги, хороший порт и небольшой благоустроенный городок с первоклассным отелем для туристов.

Разумеется, бутылка не находилась в желудке акулы почти сто лет, судя по ее состоянию, прожорливый хищник слопал ее совсем недавно. Но вообще «тигры океанов» сильно вредят «почте» старика Нептуна, и кто знает, сколько стеклянных конвертов с интереснейшими сообщениями вместо рук людей попало в ненасытную акулью утробу? Правда, иногда бывало так, что акула сама становилась очень быстрым почтальоном.

…В самом начале девятнадцатого века экипажем английского фрегата «Сентурион» была поймана акула, в желудке которой обнаружили железную шкатулку с документами. Среди многих бумаг — договоров, закладных, векселей — оказались и такие, из которых явствовало, что достопочтенный Элиа Мак-Кормик, богатый купец и плантатор с Ямайки, весьма богобоязненный староста церкви, был в то же время… сообщником и «пайщиком» не менее известного на грани двух веков пирата Грэхэма. Незадолго до поимки акулы «Сентурион» настиг дерзкого пирата, вступил с ним в бой и после жаркой перестрелки отправил, как говаривали в те времена, «в сундук чертушки Джонса», то есть прямиком на дно.

Видимо опасаясь, что шкатулка с важными документами попадет в руки королевских моряков, кто-то, может быть и сам Грэхэм, выбросил ее за борт… прямехонько в пасть акуле, которая по иронии судьбы и доставила ее тем, от кого ее хотели скрыть.

На основании найденных документов набожному Элиа Мак-Кормику пришлось надеть на шею «пеньковый галстук», любезно затянутый рукой палача. Случай со злополучной шкатулкой не единичный: во время второй мировой войны также в желудке пойманной акулы был случайно найден ключ… к японскому шифру, который весьма пригодился американцам при заключительной фазе военных действий на Тихом океане.

Погибшие и пропавшие без вести корабли… Прощальные приветы и завещания… Сколько захватывающих, невероятных, трагических событий запечатлено порой в нескольких торопливо написанных строчках на случайных листках бумаги!

…Не так давно на одном из пляжей Голландии была найдена замытая в песке бутылка. В ней находилась записка, из которой явствовало, что германский цеппелин «Z-13», участвовавший первого февраля 1916 года в налете на Англию, был подбит истребителями и упал в Северное море. Некоторое время воздушный гигант держался на поверхности, и экипаж пытался привлечь к себе внимание, стреляя сигнальными ракетами в неприветливое ночное небо.

Английский вооруженный траулер «Кинг Эдвард Пятый» подошел к тонущему цеппелину, но его командир капитан Фергюссон не взял немцев на борт, опасаясь, что из-за малочисленности экипажа он из спасателя легко станет пленником. После переговоров с командиром цеппелина траулер ушел на поиски подкрепления, а цеппелин, постепенно разваливаясь под ударами волн, вскоре пошел ко дну. Его командир Отто Луве написал записку с изложением случившегося, вложил в бутылку и бросил ее в море.

Но, по-видимому, Луве бросил не одну такую бутылку, так как после того, как через несколько месяцев «Кинг Эдвард Пятый» был захвачен немцами, они расстреляли капитана Фергюссона «за предумышленное убийство» — неоказание помощи погибавшим. Одна бутылка была «доставлена» незамедлительно, а другая — «задержалась в пути».

В свое время большую известность получила история бутылки «Тихоокеанских пленниц». Вкратце она такова. Вечером 6 сентября 1963 года многие суда, находившиеся в районе острова Сулу, в том числе и итальянский теплоход «Анцио», услышали сигналы бедствия. В двадцать часов радист теплохода «Анцио» Эмилио Фронци, переговаривавшийся с теплоходом «Вячянце», вынужден был прервать с ним связь. В наушниках вместо писка морзянки послышался отчаянный крик — неизвестный пользовался радиотелефоном.

— Я — шхуна «Хелла»! Я — шхуна «Хелла»! Мы у южного мыса острова Сулу! Нас атакуют пираты!.. Помогите! Мы не можем уйти!..

Раздался короткий грохот, весьма похожий на автоматную очередь, и передача оборвалась. Несмотря на то что до острова Сулу было не так далеко, «Анцио» не поспешил на помощь. Его капитан хорошо знал, что современные «джентльмены удачи» так же не любят оставлять свидетелей, как и их предшественники. «Мертвые не болтают» — эта формула действенна и в наш электронно-космический век. Капитан «Анцио» слишком хорошо помнил зловещую статистику, ведущуюся во многих странах, — в Австралии, в Японии, на Филиппинах. Одна Япония только с 1953 по 1961 год потеряла в районе острова Сулу более 120 рыболовных судов с двумя третями всех экипажей. Не только мелкие суда, но и крупнотоннажные теплоходы неоднократно подвергались дерзким нападениям пиратов, входящих в могущественную корпорацию, держащую под негласным контролем огромный район океана. Поэтому капитан «Анцио» счел за лучшее поскорее уйти из опасных вод.

В Маниле он узнал, что шхуна «Хелла» водоизмещением 280 тонн, принадлежавшая Джайату Мортону, действительно пропала без вести у злополучного острова Сулу. Мортон скупал кокосовые орехи и копру на островах Тихого океана. Вместе со шхуной бесследно пропал экипаж из двенадцати человек и две женщины — двадцатипятилетняя Кристина Мортон, жена владельца шхуны, и двадцативосьмилетняя Анна Мак-Норман, жена капитана. Несмотря на энергичные розыски, предпринятые филиппинскими и австралийскими властями, никаких следов злополучной шхуны обнаружить не удалось.

Четыре года спустя на подходе к Цейлону итальянское судно «Карола Чи» подобрало с воды бутылку с запиской, написанной двумя уцелевшими на борту «Хеллы» в роковой вечер 6 сентября 1963 года — Кристиной Мортон и Анной Мак-Норман.

«Мы пишем это с большим риском, — говорилось в письме. — Мы не знаем, когда и кто найдет это письмо, но просим каждого нашедшего сообщить о нас нашим семьям и австралийским властям.

Уже год, как мы в плену у пиратов, убивших всех на борту «Хеллы» и потопивших ее после того, как ограбили. Хотя мы ни в чем не нуждаемся и можем даже слушать радио, умоляем спасти нас. Несколько раз за этот год нас перевозили с острова на остров, и мы не знаем, где сейчас находимся. На острове, где мы сейчас живем — на самом обрыве у моря, — три отдельные высокие пальмы. Умоляем, помогите нам, верните нас нашим детям и родным!

Кристина Мортон,

Анна Мак-Норман».

Далее следовали два адреса в Сиднее.

В архипелаге Сулу много больших и малых островов. Хотя с момента «отправки» письма прошло три года (оно было датировано 11 июля 1967 года), несколько военных кораблей, в, том числе и австралийский фрегат, прочесали часть этого лабиринта, но не обнаружили указанных в письме пальм.

Кристина Мортон и Анна Мак-Норман так и остались пленницами современных «джентльменов удачи».

Много интересного находили в бутылках, выловленных в океанах. Естественно, бизнесмены не могли пройти мимо того интереса, который проявляется к ним повсюду. И если при «красотке Бесс» был «королевский откупорщик бутылок», то в наши дни появились, так сказать, «закупорщики бутылок» — ловкие мошенники, подделывающие послания из «почты» Нептуна. Причем делается это на высоком профессиональном уровне, с применением современных технических средств.

Бутылкам придается вид «старины» (зачастую они специально изготовляются), на них появляется «налет соли», ракушки — словом, бутылка имеет такой вид, точно проплавала добрую сотню лет по воле волн. Соответственно фабрикуется и вложимое: бумага выглядит ветхой, чернила — расплывшимися. Если текст драматического послания пишется на газете — это будет газета «той» эпохи, с характерными особенностями шрифта, манеры изложения, орфографией.

Подделки фабрикуются так искусно, что порой раскрыть обман может только специалист или несколько специалистов в различных областях знания. «Бутылочные бизнесмены» внимательно следят за хроникой морских происшествий. И как только где-нибудь с каким-либо судном случается мало-мальски загадочная катастрофа, сейчас же появляются «найденные», разумеется, «совершенно случайно» бутылки с соответствующими бумагами.

Во многих странах мира, особенно в Англии и Америке, существуют клубы «почты» Нептуна. Нет нужды говорить, насколько ценятся коллекционерами изредка попадающиеся старинные бутылки с записками. Каждому приятно украсить свой камин или письменный стол кабинета потемневшей от времени, обросшей ракушками бутылкой, свидетельницей какой-нибудь ужасающей, таинственной морской катастрофы. Коллекционеры платят за такие бутылки порой очень большие деньги и… часто попадают впросак.

Как-то в 1965 году на одном из пляжей Неаполя была «случайно» найдена глубоко замытая в песке старинная бутылка с просматривающейся сквозь стекло бумагой. Бутылка, так сказать, «на корню» была куплена за кругленькую сумму одним французским коллекционером морских редкостей. Можно представить себе его восторг, когда он ознакомился с содержимым своей покупки!

Едва различимые строки, написанные на полях ветхой французской газеты на французском же языке, повествовали о гибели парохода «Атлас», о котором в свое время говорили и писали ничуть не меньше, чем о знаменитом «Титанике».

«Нас несет по воле ветра и волн. Мачты изломаны, винт оторван. Эта бутылка послужит мне конвертом, оттиск на сургуче моего перстня — маркой…» Далее коротко сообщалось о встрече с «черным кораблем», вызвавшим в дальнейшая гибель «Атласа», и подпись: «Жан Ливерье из Парижа, год 1846».

Хотя и бутылка и газета оказались старинными (газета была датирована 1846 годом), текст содержал ряд грубых неточностей:

Пароход «Атлас» и его 340 пассажиров действительно бесследно исчезли при невыясненных обстоятельствах в июле 1846 года где-то в Средиземном море. Однако он не мог «потерять винт», так как был парусно-колесным. И уж никак не мог Жан Ливерье упоминать о почтовой марке, так как в то время ее во Франции просто еще не существовало. Она появилась лишь три года спустя — в 1849 году! «Черный» же «корабль» был подпущен для пущего колорита. Что же касается «Атласа», то судьба его остается неизвестной и по сей день, хотя за последние годы «находили» уже несколько бутылок с различными версиями о его гибели.

Легковерные любители раритетов неоднократно покупали «подлинные» бутылки со знаменитых кораблей, исчезнувших в свое время, — с «Сити оф Глэзго», с «Пасифика», «Азиатского принца», «Кобенхавена», «Данмора», «Уайкато».

С последним судном дело обстояло довольно забавно. Несколько месяцев оно, потеряв винт, скиталось в океане по воле течений и было официально занесено в «Красную книгу Ллойда» как пропавшее без вести. Однако в конце концов пароход был найден и прибуксирован в порт. На нем никто не погиб, хотя приключения, пережитые его пассажирами и экипажем, могли составить увлекательный драматический роман, а о многочисленных судебных процессах («наследники» вступили во владение наследством, «вдовцы» и «вдовы» сочетались браками) долго писали газеты конца девятнадцатого века. Позже было выловлено несколько бутылок с записками, написанными отчаявшимися пассажирами. Но еще больше было «найдено» и продано фальшивых посланий с «Уайкато» от людей, которые их никогда не писали и с которыми не случалось всего, что им приписывалось в этих посланиях. Ловкие дельцы просто пользовались списком пассажиров «Уайкато» и выбирали наиболее красивые и звучные фамилии.

В продаже были и письма с «Титаника» и «Лузитании», причем одно из «титанических писем» оказалось подлинным, чего никак нельзя сказать о письмах с «Лузитании». Изготовители и покупатели не учли одного: за те восемнадцать минут ужаса, паники и отчаяния, царившего на палубах гигантского корабля с момента взрыва торпеды до его полной гибели, просто физически невозможно было написать записку, вложить ее в бутылку, запечатать и бросить за борт!

Но несмотря на частые разочарования, любители «почты» Нептуна продолжают разыскивать и покупать океанские реликвии, а ловкие бизнесмены, идя навстречу спросу, — фабриковать эти самые послания.


В заключение можно сказать несколько слов о фотоподделках, также находящих спрос. Это — изображения отдельных чем-либо прославившихся кораблей и судов, рисунки и наброски «очевидцев» катастроф, при которых они и не присутствовали.

О гибели «Титаника», безусловно, знают все. Хотя со дня гибели этого крупнейшего в то время лайнера прошло шестьдесят с лишним лет, интерес к этой трагедии не пропадает. О гибели «Титаника» написаны многие тысячи статей, сотни исследований, десятки романов, поставлено три кинофильма и пьеса, сочинено танго «Гибель Титаника».

За последнее время в зарубежной печати неоднократно обсуждался вопрос о подъеме затонувшего лайнера, о возобновлении расследования этой чудовищной катастрофы, тем более что становятся достоянием гласности новые, неизвестные или тщательно скрываемые факты.

Но, вероятно, мало кому известно, что подлинных фотографий «Титаника» почти не сохранилось. Есть несколько снимков, сделанных репортерами и любителями. В основном же «Титаник» воспроизводился художниками со значительными порой искажениями его внешнего вида. Заранее были заготовлены рисунки, где изображался проход «Титаника» мимо статуи Свободы в Нью-Йорке, виды судна в открытом океане в ходу, несостоявшиеся встречи с парусниками и т. п. Когда стало известно о катастрофе, в ход были пущены искусно подретушированные и подрисованные фотографии «старшего брата «Титаника» — лайнера «Олимпик», благо его можно было фотографировать в любых ракурсах. Эти фотографии пользовались повсюду большим спросом.

Художники изощрялись в точности изображения гибнущего исполина, высоко поднявшего корму с могучими винтами, с палубами, заполненными мечущимися людьми, с опрокидывающимися шлюпками и… с четырьмя густо дымящими трубами. А между тем четвертая труба «Титаника» не могла дымить по той простой причине, что была декоративной, поставленной «для мощи и красоты». В ней находились помещения для собак, принадлежащих пассажирам первого класса, спортивный инвентарь и проходила шахта вентиляции камбузов и машинного отделения.

Однако и по сей день большинство людей привыкло видеть «Титаник» с четырьмя дымящими трубами.

Фотографии, сделанные с борта «Карпатии» на месте гибели «Титаника», ценились очень высоко — на них запечатлены моменты подхода шлюпок с погибшего парохода, поиски погибших, спасенные на палубе.

С одним из таких снимков также связана забавная история, показывающая, что, прежде чем писать «документальное произведение», следует тщательно ознакомиться с источниками.

Не так давно в нашей стране вышел перевод известного романа Гюнтера Крупката «Корабль обреченных». В предисловии указано, что все действующие лица, за исключением одного, реальны. В романе действует легкомысленная кокетка леди Алиса Гарднер, которая в конце концов во время всеобщей паники ломает себе ногу и погибает вместе с пароходом.

А между тем в коллекции материалов о «Титанике» у автора статьи есть фото Алисы Гарднер с мужем на палубе «Карпатии» с подписью, что это одна из немногих супружеских пар, счастливо уцелевших при катастрофе. Об этом же говорит и список пассажиров «Титаника», в котором чета Гарднеров показана в разделе «спасшиеся».

Так же обстояло дело и с рисунками «очевидцев катастрофы», где «Титаник» изображался то разламывающимся пополам, то погружающимся в разных положениях в волны. Эти рисунки охотно печатались в журналах и газетах, но никому не пришла в голову простая мысль, что в страшные минуты катастрофы никому бы не удалось спокойно оставаться зрителем и заниматься рисованием, тем более что стояла глубокая ночь.

Фотоснимки морских катастроф, порой действительно уникальные, высоко ценились всегда. Фотограф, сделавший превосходные кадры на палубе опрокидывающегося пассажирского парохода «Вестрис», получил за них громадные деньги. Оставаясь на палубе гибнущего судна до последнего момента, фотограф ухитрился спастись и даже в воде продолжал сберегать свой фотоаппарат.

Такие же жуткие снимки были сделаны в декабре 1951 года на борту пылающего британского теплохода «Дара», при гибели от пожара греческого лайнера «Лакония» и во время многих других катастроф. Но вместе с тем в зарубежных газетах и журналах время от времени публикуются не менее жуткие, но искусно сфабрикованные снимки судов, «поражаемых молнией», подвергающихся нападению гигантских кальмаров и спрутов и даже… пиратов. Бизнес есть бизнес, и в нем хороши любые средства, как древние, проверенные временем, так и самые новейшие.

«Цель оправдывает средства», — говаривал некогда полубезумный испанский солдат Игнатий Лойола, создавая самый страшный церковный орден иезуитов.

«Цель оправдывает средства», — говорят современные темные дельцы и солидные преуспевающие бизнесмены.

Ю. Дудников ПОДВОДНЫЕ ПИРАТЫ

Как известно, Япония бедна полезными ископаемыми. Поэтому не удивительно, что в этой стране создано несколько компаний, получивших монополию на поставку металлолома со… дна моря.

Множество кораблей нашло свою могилу в водах, омывающих японские острова в годы второй мировой войны, — линкоры, крейсеры, авианосцы, подводные лодки, торговые суда. Все это тысячи и тысячи тонн черного и цветного металлов, спрос на которые очень велик. Подъем этих кораблей — весьма выгодный бизнес, в котором применяются все дозволенные и недозволенные методы «свободного предпринимательства».

…Одна судоподъемная компания готовилась к подъему американского легкого крейсера и трех эсминцев. Руководство фирмы предвкушало немалые барыши, но, когда судоподъемный флот прибыл на заранее обследованное место, водолазы обнаружили на дне только отдельные обломки да пару якорей. Сами же «утопленники» таинственно исчезли. Неизвестные конкуренты успели «провернуть» дело быстрее — подняли корабли и продали, причем совершили все это так ловко, что не отыскалось никаких следов.

Когда в 1942 году над Австралией нависла угроза вторжения японских войск, из страны стали спешно эвакуировать золотой запас на английских и американских военных кораблях: эсминцы и подводные лодки уходили из портов с балластом из драгоценного металла.

Американский эсминец «Порри» с грузом золота на борту вышел в середине августа 1942 года из порта Дарвин на севере Австралии, но был потоплен неподалеку от острова Батерст в Тиморском море.

После войны вокруг него разгорелась ожесточенная борьба за право подъема предполагаемых сокровищ. Несколько японских, австралийских и американских фирм оспаривали приоритет, пока одна японская компания за четверть миллиона долларов не купила все права на эсминец, лежавший на пятидесятиметровой глубине. Водолазы, обследовавшие его, заявили, что эсминец хорошо сохранился, а часть, где, по предположениям, находилось золото, не повреждена.

Однако когда после штормовой погоды водолазы фирмы снова пошли на грунт, они увидели поразительную картину: эсминец «был взрезан, точно консервная банка». Было видно, что над ним основательно поработали, да так основательно, что теперь на нем нечего было делать. Помещение, где должно было находиться золото, было тщательно очищено, и хранился ли там драгоценный металл, осталось неразрешимой загадкой.

Фирма, намеревавшаяся сорвать крупный куш, понесла громадные убытки, а другие, продолжавшие охоту за металлом, взяли себе за правило охранять подготовленные к подъему затонувшие корабли. Однако эти меры не всегда давали желаемые результаты.

Темной мартовской ночью 1943 года из порта Кобе вышла в неизвестном направлении японская подводная лодка «И-253». Больше ее никто никогда не видел, и только много лет спустя после окончания второй мировой войны стало известно, что на борту исчезнувшей подлодки находилось много золота и редких металлов, которые должны были быть доставлены в оккупированный фашистами Брест. Начались упорные поиски.

В начале 1961 года у острова Намихо было обнаружено несколько затонувших кораблей, среди которых была опознана и «И-253». Носовая часть подводного корабля была разрушена, но корма, где на лодках подобного типа устраивались грузовые отсеки, хорошо сохранилась. Водолазы установили даже, что в эти отсеки не проникла вода.

Встреча с останками японских подводников их не пугала. Водолазы боялись не их и не акул… а подводных пиратов, которые, почуяв наживу, могли слететься к отысканной с такими трудами подлодке. Были предусмотрены жесткие меры охраны: патрулирование места работ, круглосуточное дежурство над буями, установленными над затонувшей подлодкой, парные спуски водолазов.

Однажды разыгравшийся шторм загнал спасательные суда под защиту острова. Когда работы возобновились, выяснилось, что часть буев сорвало и унесло, а остальные едва нашли. Кое-кому показалось, что они как будто не совсем на месте, но над скептиками посмеялись, и работы спешно продолжались. Ушедшие на дно водолазы донесли, что, видимо, под влиянием шторма лодка сильно пострадала, корпус ее разрушился до неузнаваемости, особенно корма! Тем не менее работы продолжались, и никому в голову все же не пришло прислушаться к тем, кто утверждал, что положение буев, по-видимому, не соответствует первоначальному.

Это выяснилось, когда лодка была поднята и оказалась… совершенно другой, хотя почти и однотипной со злополучной «И-253». Под покровом ночи предприимчивые подводные пираты ловко переменили буи, установив их над найденной ими в этом районе почти однотипной подлодкой, которая находилась в стороне от места работ экспедиции. Сама же «И-253» оказалась так же таинственно «выпотрошенной», как до нее «потрошили» и другие обещающие золотой клад корабли.

Осталось неизвестным, поживились ли подводные «джентльмены удачи» стоящей добычей, но вся операция была проведена мастерски.

Следует заметить, что такие операции за последние годы в связи с развитием техники подводных работ проделываются все чаще. Новые совершенные аппараты для исследования и работ под водой, водолазные костюмы, миниатюрные подлодки и мощные телекамеры позволяют проникать все глубже и глубже и делают доступными все большие участки дна и лежащие там затонувшие корабли. Разумеется, растет и риск, но это не пугает подводных кладо- и железоискателей.

Разрабатываются десятки порой фантастических (а порой и весьма реальных) проектов по подъему… «Титаника», «Лузитании» и многих других знаменитых кораблей и судов. Серьезно обсуждается вопрос о создании подводных поселений, откуда можно выходить для работы и отдыхать, длительное время находясь под водой.

Ученые надеются отыскать на дне исторические корабли, а кладоискатели надеются добраться до новых сокровищ. Учитывая это, некоторые государства принимают меры по пресечению деятельности подводных «джентльменов удачи», чтобы уберечь лежащие на дне реликвии прошлого от безжалостного разрушения и уничтожения, прежде чем они будут подняты. Австралия, например, объявила государственной собственностью все затонувшие в ее прибрежных водах корабли.

Подводные «джентльмены удачи» уже разыскивают (порой тайно) новые сокровища — залежи нефти на континентальном шельфе. Уже зарегистрированы крупные находки и… столкновения под водой фрогменов (аквалангистов) враждующих компаний, диверсии и тому подобное.

Словом, бизнес и заветы отцов-иезуитов работают в наши дни в «одной упряжке».

Ю. Дудников ПОСЛЕДНЯЯ ШУТКА ДЖЕКА ГАСПАРИЛЛЫ

Карибское море, по которому пролегали пути испанских «золотых» и «серебряных» флотов, столетиями служило ареной ожесточенных сражений. Пираты, корсары, флибустьеры и знаменитые вест-индские ураганы отправили на морское дно множество кораблей с баснословными сокровищами. Имена лихих «джентльменов удачи» вошли в историю, перекочевали на страницы романов, на кино- и телеэкраны, а некоторые их потомки — ныне весьма удачливые и уважаемые люди.

Похождения Дрейков, Морганов, Лагранов, Олониэ и их более или менее счастливых партнеров с веками покрывались такими напластованиями вымысла и легенд, что ныне порой просто невозможно добраться до истины. Впрочем, иногда действительность оборачивается легендой, а легенда неожиданно получает вполне реальное подтверждение. Так это случилось в конце шестидесятых годов нашего века.

Каждое лето многие сотни любителей-аквалангистов на свой страх и риск пытаются отыскать в прибрежных водах Флориды и Мексиканского залива давно затонувшие сокровища. Каждый из них надеется, что именно ему выпадет тот единственный шанс, который сразу сделает его если не миллионером, то по крайней мере обеспеченным человеком. В большинстве случаев эти надежды не оправдываются, если не оканчиваются трагедией. Но иногда капризная фортуна улыбается совсем не тем, кто домогался этой улыбки.

…Имя знаменитого флибустьера Гаспариллы было отлично известно испанцам. Он был большой шутник, и о его шутках ходили далеко не шуточные слухи. Но в конце концов судьба подшутила и над ним самим. Сначала Гаспарилле дьявольски повезло. Он взял на абордаж испанский галион «Сантиссима Тринидад», и добыча была столь велика, что пришлось выбросить за борт часть боеприпасов, чтобы разместить драгоценный груз. Но пока Гаспарилла со своими молодцами праздновал столь удачную «охоту», его самого настигли охотники — два испанских военных корабля.

Зная, что пощады не будет, флибустьеры сражались до конца… Картечь и ядра закончились. В кранцах для них было золото и каменья. В пышущие жаром стволы пушек засыпались тяжелые дублоны и неограненные камни, и бесценная картечь стегала по парусам и палубам испанских кораблей. Гаспарилла сам стрелял из пушек золотом, погубившим его, пока палуба не ушла у него из-под ног вместе с убитыми и ранеными. Заряженные тяжелыми дублонами пушки так и не успели дать последний залп…

Так повествовала старинная легенда о последнем бое знаменитого «джентльмена удачи».

Некий учитель Морис Блейк никогда не слыхал этой экзотической легенды и прибыл на маленький коралловый островок у побережья Флориды не искать мифические сокровища, а просто отдохнуть с женой Региной и двумя ребятишками, половить рыбу. Малыши были в восторге: на островке нашлись четыре старинных, покрытых толстой коралловой коркой пушки, неведомо как попавшие сюда. Можно было играть в пиратов и потерпевших кораблекрушение.

Морис и Регина наслаждались морем и покоем до тех пор, пока младшему их сыну не пришла в голову блестящая мысль: очистить одну из пушек и поставить ее перед домом. Работа закипела, и, хотя кораллы оказались дьявольски твердыми, дело все же продвигалось вперед.

…Регина Блейк, ожидая возвращения с моря мужа и детей, от нечего делать стала сбивать топориком остатки кораллов на дульном срезе пушки. Неожиданно в белой крошке что-то ярко блеснуло. Регина наклонилась и увидела несколько странных квадратных желтых монет. Она сунула топорик в черное жерло — и оттуда посыпались такие же монеты и блестящие камешки…

Несколько часов вся семья лихорадочно сбивала кораллы с остальных орудий. Пустым оказалось лишь одно, и к вечеру семья Блейка стала обладательницей состояния, которое трудно было оценить. Но еще труднее было решить: что с ним делать, как быть дальше? Если найденным сокровищам более ста лет, то на них не предъявляется претензия правительства, с них не взимается пошлина при ввозе, а при превращении их в деньги они лишь облагаются подоходным налогом — таков действующий закон.

С этой стороны учитель мог быть спокоен. Но предстояло еще эти ценности «ввезти», как-то избежать огласки, ибо Блейк отлично понимал, что тогда может случиться так, что он и его семья бесследно исчезнут — такие случаи бывали.

Всю ночь семья Блейков укладывала свалившееся на них богатство в свою моторную лодку, строила планы на будущее, рисовавшееся в самом радужном свете. Однако случившееся совершенно не походило на эти мечты.

Долго описывать, какое «паблисити» получило почтенное семейство на страницах газет и в телепередачах. Но сладкое бремя славы имеет и горький привкус. Золото покойного Гаспариллы сыграло плохую шутку с кладоискателем поневоле.

Еще не утих газетный шум, как Блейк получил повестку в суд. Клуб искателей сокровищ обвинял его… в краже принадлежавшего ему клада, так как именно экспедиция клуба нашла и вытащила год назад злополучные пушки, бросив их за ненадобностью. Процесс был громким и поглотил немалую сумму, и, хотя Блейк выиграл его, радоваться было нечему. Нежданно-негаданно объявились наследники давным-давно утонувшего Гаспариллы. Объявились наследники и у капитана «Сантиссима Тринидад», которому сокровища принадлежали раньше, так как были на его галионе.

И снова громкие процессы и не уступающие акулам по жадности адвокаты отхватили немалые куски от рокового состояния, а засим последовали многочисленные письма и телефонные звонки.

У Блейков требовали одного — поделиться. Угрожали, запугивали, шантажировали. Блейки не знали покоя ни днем ни ночью, но газеты уже не сообщали об этом на первых полосах.

Наконец в один прекрасный день их сын, тот самый, что решил поставить перед домом старинную пушку, не пришел из кино. Вместо него пришло письмо от современных «джентльменов удачи», любезно сообщавших, что они согласны вернуть сына в обмен на сумму с пятизначным числом нулей. Несчастный «миллионер поневоле» не пожелал испытать участь семьи знаменитого в свое время Чарльза Линдберга, запоздавшего с ответом на такое же письмо. Он согласился на все требования.

Флибустьер Гаспарилла мог торжествовать — его посмертная шутка удалась.

Загрузка...