Океан. Выпуск четвертый

Александр Николаев НЕШУТЕЙНЫЙ РАЗГОВОР Стихотворение

Григорий Поженян ВСТРЕЧА С ДРУГОМ Стихотворение

Сергей Баранов НЕИЗВЕСТНЫЙ МАТРОС Стихотворение

Николай Воронкин РОЖДЕНИЕ МАЛОЙ ЗЕМЛИ

В жизни почти каждого человека есть такие события, которые навсегда остаются в его памяти. И чем дольше живет человек, тем сильнее они западают в душу.

Таким незабываемым событием для нас, бойцов отряда особого назначения майора Цезаря Львовича Куникова, стала ночь с 3 на 4 февраля 1943 года. С этого момента высадки морского десанта в тыл врага начался отсчет времени рождения Малой земли. С этих огненных минут начался легендарный ратный подвиг малоземельцев, длившийся 225 дней, вплоть до освобождения Новороссийска.

Подвиг этот вписан яркой страницей в историю Великой Отечественной войны. А мне довелось быть одним из участников десанта.

В первых числах января меня вызвал начальник артиллерии Новороссийской военно-морской базы майор М. С. Малахов и без предисловия сказал:

— Вчера заглянул ко мне Куников. Он формирует из добровольцев отряд особого назначения. Я не могу вам раскрыть, да я и сам не знаю плана всей операции, но скажу лишь, что для ее успеха, для успешной стрельбы артиллерии надо иметь в боевых порядках отряда корректировочный пост. Мы решили предложить вам должность его командира как уроженцу здешних мест и уже бывалому десантнику.

Малахов помолчал немного, потом добавил:

— Задача ответственная, таких масштабов использования артиллерии у нас еще не бывало. Да и рискованное дело… Поскольку отряд формируется из добровольцев, то хорошенько обдумайте наше предложение, а вечером позвоните.

— Чего думать? Я согласен.

— Вот и добре, — улыбнулся майор.

Спустя несколько дней на Тонком мысу в Геленджике я встретился с Цезарем Львовичем Куниковым. Он представил меня находившимся в кабинете заместителю командира отряда по политчасти старшему лейтенанту Н. В. Старшинову и начальнику штаба капитану Ф. Е. Котанову.

— Ну что ж, товарищ майор, — сказал Котанов, — с прибытием посланца от «бога войны» формирование отряда можно считать законченным.

Отпустив своих помощников, Куников оценивающе глянул на меня. Я тоже исподволь присматривался к этому уже хорошо известному среди моряков человеку. Он был среднего роста, крепкого сложения. На усталом лице живо поблескивали карие умные глаза. Потерев большую залысину на лбу, Куников обратился ко мне с довольно странными, на первый взгляд, вопросами: где родился, как учился, чем увлекался… Потом разговор сам собой перешел на десанты в Григорьевку под Одессой и под Керчь, в которых мне довелось участвовать. Его интересовала буквально каждая деталь, вплоть до времени, нужного для развертывания радиостанции, выбора целей, передачи корректировочных данных, открытия огня по врагу.

Мы толковали почти час. Куников очень обрадовался, когда я сказал, что мы с ним уже знакомы, и напомнил о встрече возле Соленого озера на Таманском полуострове. Он тогда со своим батальоном морской пехоты прикрывал отход наших сил от Темрюка и, прощаясь, сказал: «До скорой встречи в Новороссийске!»

Потом Куников высказал интересные соображения об использовании артиллерии:

— Запомни, лейтенант! Будущее артиллерии — в стрельбе по площадям. Сто, двести, а то и пятьсот орудий на квадратном километре будут обрабатывать своей мощью один квадратный километр обороны врага, вплоть до полного подавления всех его огневых средств, и только тогда будет бросаться в атаку пехота. Сейчас мы просто технически и организационно не готовы к решению таких задач, но это скоро будет. В предстоящей операции мы применим способ движения первого броска десанта за огневым валом. То есть мы будем высаживаться на берег противника в разрывы своих снарядов, и, как только мы зацепимся за берег, артиллерия с точностью до секунды должна свой огневой вал перенести на двести метров вперед.

Вот тут ваша роль корректировщиков колоссальна. Вы своей предварительной артиллерийской подготовкой должны не только произвести побудку обороны противника, а по возможности уничтожить ее или подавить. Иначе смысл внезапности пропадет. Артиллерии у вас достаточно. Позже мы продумаем, когда нам с вами лучше высаживаться: первыми или когда уже полоса берега будет занята боевой группой. Тут надо взвесить и «за» и «против». При всех вариантах вы должны быть всегда вблизи меня. И последняя просьба. Когда будете окончательно корректировать план артиллерийского обеспечения высадки, особенно тщательно подойдите к уничтожению минных полей в районе высадки. Попросите Малахова, лично для меня, выделить одну лишнюю батарею. Не скрою, боюсь я. Не хочу глупой смерти на мине… — Он помолчал и добавил: — А сейчас устраивайтесь с жильем и завтра с начальником штаба езжайте к Малахову и командиру дивизиона катеров, которые нас будут высаживать, Сипягину, вплотную отрабатывайте вопросы взаимодействия. — Вставая, Куников дал мне газету «Правда». — Внимательно прочтите эту статью, — напутствовал он, показывая подчеркнутые карандашом заголовок и особо интересные места.

В статье «Уроки боев за Великие Луки» говорилось о тактических приемах борьбы малокалиберной артиллерии в уличных боях.

Так же как со мной, Куников беседовал с каждым новым человеком и только после этого зачислял его в отряд.

На постой капитан Котанов определил меня в одну комнату с командиром боевой группы лейтенантом Г. В. Слеповым. Как только я услышал эту фамилию, меня охватило радостное волнение. Гриша Слепов, командир пулеметного взвода на Тамани! С ним мы более года воевали на батарее, взрывали ее и последние отходили на катерах в Новороссийск. Гриша Слепов, командир первого взвода в моей роте, которая остановила врага в сентябре 1942 года под цементными заводами. После моей контузии он принял под свое командование остатки роты. Значит, и ребята здесь! Я не стал ожидать его возвращения и побежал в район, где он проводил тактическое учение с боевой группой.

Встреча была волнующей и радостной до слез. Пятьдесят пять моих товарищей-артиллеристов, а потом бойцов роты морской пехоты, уцелевших из двухсот пятидесяти, теперь составили третью боевую группу нашего отряда. Возглавил группу Слепов.

До самой зари мы с Гришей не сомкнули глаз. Вспоминали живых и мертвых боевых товарищей. После боев под цементными заводами остатки батальона перебросили в Фальшивый Геленджик и влили в состав 3-го боевого участка противодесантной обороны побережья, командиром которого вскоре назначили майора Куникова. Когда ему поручили формировать десантный отряд, он предложил Слепову с бойцами пойти под его начало. Гриша охотно согласился.

Другие боевые группы были созданы из остатков расчетов батарей лейтенантов Павлова и Лаврентьева и разведроты лейтенанта Пшеченко. По названиям частей, в которых раньше служили бойцы отряда, я понял, что в него собраны лучшие воины, с которыми можно смело идти в огонь и в воду.

Назавтра я снова побывал у начальника артиллерии базы Малахова и вместе с ним отобрал людей в состав корректировочного поста. Командиром отделения корректировщиков стал старшина первой статьи Анисимов, командиром рации — младший сержант Кудий, радистом — матрос Иовенко. Все они были отличными специалистами, не раз побывали в самых рискованных переделках.

Вечером того же дня капитан Котанов пригласил меня поехать вместе с ним в дивизион сторожевых катеров, с которыми нам предстояло взаимодействовать. Дорогой он рассказал о себе. Родителей Федор потерял рано, и второй матерью стала ему армия. В двенадцать лет его зачислили воспитанником музыкантской команды, а когда подрос, поступил в училище. Перед войной служил командиром роты в местном стрелковом полку. Котанов мне сразу понравился своей исполнительностью и внешним видом бывалого строевика.

Возле причалов нас поджидал командир дивизиона сторожевых катеров капитан-лейтенант Сипягин. Котанов уже рассказал мне его военную биографию, и я с уважением смотрел на высокого смугловатого человека, награжденного двумя орденами Красного Знамени, участвовавшего в обороне Одессы, Севастополя, Керчи и Новороссийска.

Мы очень быстро согласовали таблицу взаимодействия, и я с удовлетворением отметил, как смекалисто ухватывал Сипягин суть предстоящей боевой задачи.

Побывали мы в этот день и в полку штурмовой авиации, которым командовал молодой, но уже удостоенный звания Героя Советского Союза капитан Мирон Ефимов. Мы с ним были знакомы, и, уточнив свои действия по поддержке десанта, Ефимов попросил меня устроить ему встречу с майором Куниковым. Дело было в том, что жена Мирона, Аня Бондаренко, находилась в нашем отряде и, конечно, собиралась идти в десант. Но муж знал, что она готовится стать матерью.

Случай был не ординарный, и вечером я свел Мирона с Куниковым. Через полчаса Мирон зашел ко мне и дружески обнял за плечи:

— Все в порядке. Спасибо! А за поддержку с воздуха не беспокойтесь. Мои соколы не подведут.

Я поглядывал на своего командира и удивлялся, что он в тридцать один год выглядел гораздо мудрее и старше своих сверстников. До войны Цезарь Львович закончил три курса Военно-морского училища имени М. В. Фрунзе, МВТУ имени Баумана и Промышленную академию. В двадцать шесть лет он стал главным инженером Наркомата машиностроения СССР. Затем работал главным редактором газеты «За индустриализацию». Имел бронь как нужный специалист, но разве таких, как он, возможно удержать в тылу? Добился назначения командиром отряда водных заграждений армии, потом был переведен в Азовскую флотилию на должность командира отряда катеров, а позже стал командиром отдельного батальона морской пехоты. Неудивительно, что именно на него пал выбор командования и ему доверили отряд особого назначения.

Расчет моего корпоста принимал участие во всех тренировках и учениях десантного отряда. Для нас начались бессонные ночи и изнурительные дни. Выходы на катерах в штормовое зимнее море, высадки на каменистое необорудованное побережье. Мокрые, в обледенелой одежде, упрямо шли мы навстречу пронизывающему ветру, стреляли, бросали гранаты. Все мы понимали суворовскую заповедь: чем больше прольешь пота на учении, тем меньше крови в бою.

Почти каждый вечер в отряд наведывались старшие начальники. У нас побывали командующий Закавказским фронтом и члены Военного Совета фронта, руководство Черноморского флота и 18-й армии. Особенно приятное впечатление произвел на меня да и на всех десантников начальник политического отдела этой армии полковник Леонид Ильич Брежнев. Очень просто и доверительно говорил Леонид Ильич о необходимости перехитрить и застать врага врасплох, о том, что умение и смекалка каждого бойца — залог сохранения его собственной жизни и жизней товарищей.

В эти же дни мы узнали о потрясающем военном событии — разгроме гитлеровцев под Сталинградом. На митинге выступили Куников и Старшинов, призывая и нас бить врага по-сталинградски. По возбужденным лицам командиров мы поняли, что и наш черед идти в бой не за горами. Не знали мы только до сих пор, на каком участке побережья нам предстоит высадиться.

И вот на следующий день после митинга нам подали крытые машины, и мы, командиры, поехали на рекогносцировку. Но куда? На мыс Пенай, прямо на КП батареи, на которой я совсем недавно служил. Я хорошо знал соседнее с мысом побережье и еще до раскрытия недавней тайны точно угадал место высадки. Но все равно я с волнением слушал задания, которые давали Куников и Котанов каждому командиру боевой группы, внимательно рассматривал в сильный бинокль узкую полосу побережья от мыса Любви до основания Суджукской косы.

Дерзким и вместе с тем простым был план броска десантников во вражеский тыл. И хотя в боевом приказе этого не было сказано, но мы догадывались, что конечной целью операции было освобождение Новороссийска силами армии и флота. Нам же надлежало посеять панику в тылу врага, отвлечь его внимание от направления главного удара.

И вот наконец пробил назначенный час.

3 февраля, после обеда, отряд построился в две шеренги, и после переклички капитан Котанов доложил командиру, что отряд построен.

Куников со Старшиновым медленно обошли строй, потом командир обратился к нам с краткой речью. Он не скрывал всей трудности предстоящей задачи.

— Скоро мы лицом к лицу встретимся с врагом, — говорил он. — Вооруженный до зубов, он сидит, окопавшись на исконном нашем берегу. И хотя каждый из нас по опыту и военному мастерству сто́ит трех бойцов, думать о легкой победе глупо. Предстоят упорные, кровопролитные бои. Готов ли каждый из вас к таким испытаниям? — спросил Куников и сделал паузу. Внимательно оглядел молчаливый строй и продолжал: — Все вы добровольцы. Кто считает, что не выдержит испытаний, может в десант не идти.

Щадя самолюбие людей, он не стал приказывать им выйти из строя, сказал:

— Ровно через десять минут прошу снова построиться. Тем, кто не уверен в себе, в строй не становиться. Они будут отправлены в свои части как прошедшие курс учебы… Товарищ капитан Котанов! Распустить бойцов на перекур и через десять минут построить вновь! — распорядился командир.

Когда отряд построился, недосчитались всего лишь двух человек.

Потом Старшинов зачитал текст клятвы, последними словами которой были:

Под клятвой первыми поставили свои подписи Куников, Старшинов, Котанов. Потом в строгом и торжественном молчании поочередно расписались все остальные бойцы и командиры отряда.

Товарищ Л. И. Брежнев, участвовавший в подготовке десанта, пишет в книге «Малая земля»:

Поздно вечером отряд подошел к пирсу, где уже стояли готовые к приему десантников катера. Совершенно верно пишет Леонид Ильич Брежнев, что он не видел на пристани ни одного хмурого лица, лица были скорее веселые, в них читалось нетерпение.

Я со своим корректировочным постом погрузился на флагманский катер. Вслед за нами отошли ведомые, растворился в темноте оставленный берег: затемненный Геленджик и призрачные горы. Штормит, на волне маленькие катера, валкие. Медленно тянутся минуты перехода, но вот катера замедляют ход, из строя кильватера они выстраиваются в линию фронта. В рубке флагмана тесно, плечом к плечу стоят старший лейтенант Крутень, Сипягин, Куников, Старшинов, Котанов и я.

Куников взглянул на часы: было 01.00, и, наклонясь ко мне, сказал:

— Ну, «бог войны», давай!

Я дрожащим от волнения пальцем нажал на тугой спуск ракетницы. Ракета, шипя, взвилась над Цемесской бухтой. Ее трепетный свет на миг осветил катера и чернеющую полоску берега. Не успела она потухнуть, как позади нас тишину ночи разорвали залпы десятков наших тяжелых батарей. Берег запылал огнями вспышек. Снаряды со скрежетом и свистом проносились через наши головы, и там, где они с грохотом обрушивались на вражеские позиции, вставали султаны снежно-земляной крутоверти, располосованные снизу золотыми молниями. Это били мои коллеги по оружию: старшие лейтенанты Зубков, Давиденко, Гермата, Иссаюк, Зайцев, капитан Челак, подвижная группа капитана Шкирмана, дивизионы армейской артиллерии. Прорезая темноту трассами ослепительного огня, били реактивные установки с тральщика «Скумбрия». Невдалеке от нас, пересекая курс, промчались два торпедных катера и поставили дымовую завесу. Вскоре мы вынырнули из дымовой завесы, и я совсем рядом в отблесках рвущихся снарядов увидел берег. Командир простуженным голосом подал команду:

— Приготовиться!

Шквал артиллерийского огня скачком перенесся в глубину обороны. А наш катер с шумом врезался в прибрежный песок.

— Сходни! — крикнул командир.

И вот уже первые десантники кинулись по сходням на берег, но вдруг из-под железнодорожного моста в упор ударил крупнокалиберный пулемет. Его трассы с треском прошили рубку. Упали матрос-сигнальщик, командир катера Крутень, но ухнул сильный взрыв противотанковой гранаты — и пулемет замолк. Это лейтенант Пшеченко, рискуя жизнью, спас командование отряда от неминуемой гибели.

Я сбежал на берег. Анисимов с автоматчиками полукольцом окружили меня и радистов. Затем Анисимов стремительным броском исчез в темноте. Кругом неистовствовала пальба, но противник под неудержимым напором отходил к железнодорожной насыпи. Из темноты слышен голос Анисимова:

— Лейтенант и Кудий, сюда!

Немецкий блиндаж. Разворотливый Анисимов уже зажег немецкую спиртовку и раздувает затухшую было «буржуйку».

— Связь! — командую привычно я и машинально, как на учении, засекаю время.

И — о чудо! — как на учении, младший сержант Кудий через три минуты докладывает:

— Товарищ лейтенант! Связь с землей установлена!

Автоматчики полукругом легли около блиндажа. Анисимов спустился к нам и, обращаясь ко мне, счастливым голосом сказал:

— Ну, командир, повезло нам как никогда! Вы знаете, мы высадились прямо на огневую позицию противокатерной батареи противника, но молодцы ваши братцы артиллеристы! Они так немчуру придавили, что она даже ни одного выстрела не успела сделать.

Быстрота, с которой боевые группы захватили сильно укрепленную полосу побережья, была прямо-таки поразительной. Куников вошел на КП командира немецкой батареи, где еще теплилась железная печь и в беспорядке валялись личные вещи и предметы военного обихода. Не теряя ни минуты на обживание, он сразу приказал подать ему связь с командирами боевых групп и приступил к боевому управлению.

Отделения Диброва, Богданова, Сморжевского, Зинченко, Романова и другие уже выполнили задачу дня и двинулись было в глубь города. Но Куников приказал Котанову окопаться на занятых рубежах и создать плотную круговую оборону, особенно на флангах, упирающихся в бухту.

В четыре часа утра с района 7-го и 9-го километров Военно-Сухумского шоссе начал высадку 2-й эшелон десанта в составе трех рот под командованием капитанов И. В. Жернового, И. М. Ежеля и старшего лейтенанта Дмитряка. Вскоре Дмитряк был тяжело ранен, и роту принял лейтенант В. Ботылев. Теперь нас стало восемьсот человек.

Зато неудача постигла главные силы десанта в районе Южной Озерейки. Противник, догадавшись о направлении нашего главного удара, сконцентрировал превосходящие по численности силы и огневые средства и глубокоэшелонированной обороной наглухо закрыл единственную дорогу — ущелье на Новороссийск. Высаженный в первом броске батальон капитана Кузьмина ударами противника с флангов был отрезан от берега. Болиндеры с основной ударной силой — танками — были подожжены артиллерией врага и вскоре затонули. Сильный огонь противника, начавшийся на море шторм и наступающее утро не позволили высадочным средствам пополнить батальон Кузьмина.

Эскадра боевых кораблей, прикрывающих высадку, и корабли, на борту которых находились бригады морской пехоты, были вынуждены уйти в Туапсе и Геленджик. Кузьмину приказали с боем выходить из окружения и прорываться к нам в район Мысхако. Наше направление из демонстративного стало главным.

Я обосновался как раз в центре боевых порядков отряда, на крыше двухэтажного дома конторы рыбозавода, а радисты — на его первом этаже. Связь с КП батареи Зубкова, на котором одновременно находились командные пункты начальника артиллерии и командира артполка особой мощности резерва Главного командования, была устойчивой. С КП Куникова меня связал прямой телефон.

К утру 4 февраля наш отряд занимал узкую прибрежную полосу от основания Суджукской косы до школы на мысе Любви. Это около 3—3,5 километра по фронту и километр — полтора в глубину. В Станичке передний край проходил по улице Азовской. С моей крыши район обороны просматривался как на ладони. Мы сидели внизу, а противник, охватывая нас с трех сторон, занимал все господствующие высоты. Совсем близко по окраине Станички, загораживая собою город, возвышалось кладбище, левее, километрах в двух — высота 307,2, — главные опорные пункты сопротивления противника. Оттуда непрерывно неслись в нашу сторону снаряды и пули.

— Говорит Куников! Как устроились? — услышал я в телефон. — Люди, рация, все в строю?

— Так точно!

— Я знаю, что вы рядом и сидите выше нас всех. Поэтому возлагаю на вас обязанности моего передового наблюдательного пункта. Все, что заметите вокруг — любое передвижение противника на море, суше и воздухе, — немедленно докладывайте на КП. А сейчас коротко доложите все, что видите.

Я доложил.

— И так в дальнейшем подробно докладывать обо всем. Анализ и выгоды по обстановке — дело моего штаба. Все для нас главное, но очень внимательно наблюдайте за флангами. Мы захватили хоть маленький, но плацдарм, и, пока подойдут основные силы, мы должны любой ценой выстоять; твоя артиллерия — главная сила в решении этой задачи. И прошу тебя — поберегись!

Перестал падать с неба промозглый дождь со снегом. В лучах восходящего солнца четко проступили контуры гор и городских строений. Только семь вершин Мысхако были задернуты пеленой тумана. Анисимов, стоявший слева от меня, за дымоходной трубой, тихо доложил, хотя вокруг грохотало:

— Батя! На кладбище приехали генералы!

Я навел на вершину кладбища бинокль и отчетливо увидел две автомашины и бронетранспортер. Группа немецких офицеров рассматривала в бинокли наш район обороны. Стоящий в центре группы офицер в кожаном реглане перстом указывал то на левый, то на правый наши фланги, потом резким взмахом руки рубанул вниз. Я догадывался, о чем он говорил. Немецкий стандарт борьбы с десантами — атаками с флангов отрезать от моря, затем нанести расчленяющий удар в центр и по частям уничтожить.

Я быстро передал координаты артиллеристам.

— Падает! — донесся голос Кудия снизу.

Это Зубков ударил по кладбищу. Снаряды упали с недолетом и правее. Я ввел корректуру. Генералы и их сопровождение бросились к машинам. Но шквал огня уже обрушился на макушку кладбища. Зато над нами в воздухе повисла «рама». Как только его не называли, этот самолет «фокке-вульф» с двойным фюзеляжем, — и «старшиной», потому что он прилетал точно в определенные промежутки времени, и «агитатором», так как нередко он бросал листовки, — но все-таки прозвище «рама» прилипло к нему больше всех. В основном этот самолет выполнял функции разведки и корректировки артиллерийского огня. После его появления всегда надо было ждать беды. И точно. Ударили артиллерийские и минометные батареи противника всех калибров. Вся наша «пядь земли» покрылась грибовидными султанами разрывов. Из-за Мысхако появились двенадцать пикирующих бомбардировщиков Ю-87, и через несколько минут у меня на крыше стало темно от разрывов снарядов, мин, авиабомб и сплошной пелены дыма. Из района кладбища ясно доносился характерный гул танковых моторов. Кричу вниз:

— Вызывайте Малахова! Немедленно открыть неподвижный заградительный огонь! Ефимову выслать штурмовиков в район кладбища!

Самолеты ушли, стало тише, осели поднятые разрывами авиабомб пыль и дым, и я увидел до десяти танков в сопровождении батальона пехоты. Артиллерия била по нашим флангам. Но вот, перекрывая гул немецкой батареи, ударили дивизионы — мой и майора Матушенко. Снаряды поставили стену разрывов перед танками. Пехота пригнулась, танки замедлили ход. Наши снаряды начали падать плотнее, вспыхнули сразу два танка, другие попятились назад, а два повернули куда-то влево.

Две вражеские роты перешли в наступление из района радиостанции и лагерного поселка — это уже с левого фланга. Но вот из-за Дооба, с неба, коршунами упала пятерка штурмовиков ИЛ-2. Их вел бесстрашный ас Миша Филиппов.

— «Грозный», я — «Сокол-5»! Дай целеуказание! — просит он.

Я передаю ему нужные данные. Слышен характерный шипящий со скрежетом звук авиационных «эресов», длинные шлейфы трасс пронизывают пространство около кладбища. Загорелось еще два танка, остальные, теперь уже не пятясь, а на полном ходу уходили восвояси. Пехота дрогнула и побежала. Мне уже не видно, а штурмовики делают еще два захода по обратному скату кладбища, нанося удары по скоплению войск второго эшелона. Но зато я ясно вижу, как слева противник перемахнул через железнодорожную насыпь и подошел ко мне на дистанцию 300—400 метров.

— «Грозный»! Ну как? — спрашивает Филиппов.

— Отлично! Молодцы! Быстрее возвращайтесь.

— Понял! Ждите!

И вот с Кабардинки взлетает новая пятерка, ее ведет сам комполка Ефимов. С высоты 20—25 метров «летающие танки» обрушили всю свою огневую мощь на цепи наступающих. Те остановились, залегли. Но в это же время из-за Мысхако появились пятнадцать Ю-87 в сопровождении истребителей МЕ-109Ф, наперерез им кинулись наши ЛА-5. Один наш ИЛ-2, оставляя за хвостом шлейф дыма, врезался в землю, правее радиостанции. Ударил по врагу артдивизион подполковника Неймарка. «Козлы» — пикирующие немецкие бомбардировщики — обрушили груз бомб на район пирсов и КП Куникова. Земля содрогнулась, последние доски настилов на пирсах взлетели в воздух. Небо опять померкло. Смерч огня и раскаленной стали бушевал над нашим клочком земли, и она судорожно дрожала.

Я стоял, плотно прижавшись к кирпичному дымоходу трубы. Спасибо печникам — отлично и прочно клали они трубы. Пули ежесекундно искали меня, одна, срикошетировав, попала мне в полусогнутую ладонь и обожгла. Дальше ждать было опасно, и я, стараясь перекричать гул, сообщил Кудию на рацию:

— Передавай Малахову три раза подряд: исполнить «Ураган».

Это был условный сигнал на огневое окаймление нашего участка обороны всей артиллерией базы и армии. Еще там, в курортном Геленджике, Малахов строго предупреждал меня: «Этим сигналом не злоупотреблять, давать его только в крайнем случае».

В последующем кромешном аду огня и дыма я только мысленно мог представить себе, зная таблицу взаимодействия, как все выглядело на практике. Ударил артполк особой мощности Резерва Главного Командования по батареям противника крупного калибра. Артиллеристы открыли заградительный огонь по периметру нашей обороны, штурмовики нанесли удар по вторым эшелонам. И все это продолжалось более часа. К исходу дня стало ясно: расчленить, подавить и сбросить нас в море противнику не удалось. Приказ немецкого генерала не сработал. Помимо того, что оборонялись моряки, мы находились в пределах досягаемости нашей артиллерии.

С наступлением темноты позвонил Котанов:

— Ну, «бог войны», огромное спасибо! Молодцы твои артиллеристы. День выстояли. Давай спускайся к нам.

За все это время я не был внизу. Радисты оказались молодцами. Они подорвали доски пола и спустились вровень с фундаментом и даже благоустроили свой «кубрик». Только прямое попадание могло уничтожить рацию.

На первом этаже дома раненые лежали так плотно, что некуда было ступить ногой. Одни бредили, другие просили пить, но воды не было. Их перевязывали, увещевали и отвечали на все их вопросы наши многострадальные медицинские сестры Нина Марухно, Зина Романова, Лида Верещагина и Маша Виноградова.

В темноте ночи дул норд-ост, и совсем рядом о берег бились свинцовые волны. Приподняв плащ-палатку, я зашел на КП. Трепетный свет фитилей, вставленных в снарядные гильзы, скупо освещал помещение. И, видно, потому, что я действительно был представителем грозного «бога войны», меня тепло встретили и каждый старался сказать что-то приятное. Все грязные, уставшие, с воспаленными веками, только блеск глаз выдавал радость первой удачи.

Куников, Старшинов и Котанов сидели за столом, слушая рассказ высокого и худущего краснофлотца Володи Сморжевского. Еще не остывший от возбуждения, он говорил сбивчиво, перескакивая с одного эпизода на другой.

— Видели героя? — спросил нас Куников, когда Володя ушел. — Жаль только, доложить как следует не умеет. А ведь больше двух десятков фашистов порешил, среди них — четырех офицеров.

Помолчав немного, майор улыбнулся каким-то своим мыслям, затем посерьезнел и начал совещание:

— Товарищи, я пригласил вас, чтобы подвести итоги первого дня боев и поставить задачи на завтра. Так мы будем делать и впредь, чтобы была полная ясность обстановки. Итак, захваченный нами плацдарм стал реальностью. Более того, мы оказались на главном оперативном направлении. Пока основные силы десанта перегруппируются и подойдут к нам, мы должны держаться насмерть. Начало высадки главных сил ожидается завтра в ночь. Учтите, что пока противник бросил против нас не все свои силы, часть его войск пока в Южной Озерейке. Сообщили про то несколько бойцов, прорвавшихся оттуда сюда, к нам. Сегодня против нас действовали две вражеские дивизии, завтра их может быть три. Положение трудное, но не безвыходное. Главная задача — не дать немецкой пехоте отрезать нас от берега. Борьбу же с танками и артиллерией противника, — Куников посмотрел в мою сторону, — будет вести наша артиллерия. Надеюсь, так же успешно, как и сегодня.

— Постараемся, товарищ майор! — приподнялся я со своего места.

— Но на «бога войны» надейтесь, а сами не плошайте, — сказал остальным Куников, потом обернулся к замполиту: — Теперь слушаем тебя, Николай Васильевич.

— Я хочу отметить массу случаев героизма и самопожертвования наших бойцов, — начал Старшинов. — Вот только некоторые примеры. Младший сержант Богданов подпустил вплотную автомашины с вражеской пехотой, поднял в атаку свое отделение и гранатами подорвал два грузовика, а огнем из автоматов уничтожил почти три десятка солдат и офицеров. Другой младший сержант, Романов, засек пулеметную точку, укрытую под железнодорожной насыпью, обошел с тыла и забросал гранатами. А после со своим отделением захватил легкое орудие и три пулемета. Сержант Кирилл Дибров со своим отделением овладел двумя вражескими дотами…

Старшинов называл еще фамилии, приводил факты, говорящие о том, что десантники не зря так тщательно готовились к операции. Навыки, полученные тогда, здорово пригодились теперь.

После замполита Куников предоставил слово капитану Котанову.

— Из показаний пленных видно, что против нас действуют две дивизии, — сказал начальник штаба. — Одна из них горнострелковая. Как уже сказал командир, завтра ожидается прибытие третьей. Наши потери составили тридцать процентов личного состава. Боезапас на исходе. Половина сброшенных нашими самолетами ящиков с патронами упала на вражеской стороне. Завтра авиация снова будет сбрасывать нам боеприпасы и продовольствие. В каждой боевой группе надо выделить специальных людей для подбора грузов. Надо также собирать трофейные оружие и боезапас, пригодятся. Надо постараться эвакуировать всех тяжелораненых. Большинство легкораненых пожелали остаться в строю. Захвачены в плен один офицер и одиннадцать рядовых. Доклад окончен.

Поднялся Куников. Он посмотрел в свой блокнот, отложил его. Начал говорить, строго сдвинув брови:

— Передать командирам боевых групп. Бойцов вооружать трофейным оружием и использовать захваченный боезапас. Гранаты бросать только в исключительных случаях и лишь по группам врага. Вести огонь из автоматов только прицельно и одиночными выстрелами. Суточную норму питания сократить вдвое. Особые группы Кириллова и Крайника поставить на фланги и без моего приказа не снимать. Сейчас всем идти в боевые порядки. Довести приказ до каждого бойца. Рассказать людям о наиболее героических эпизодах дня. Командирам групп обстановку доложить в полном объеме.

Командиры начали расходиться. Куников посмотрел на меня, потом, обращаясь к Котанову, приказал:

— Федор Евгеньевич, корпост надо охранять как зеницу ока. Выделите отделение автоматчиков младшего сержанта Макаренко для его обороны. К корпосту никого не допускать. А вы, — он обратился ко мне, — понимая свое место, тоже берегите себя. Зря не рискуйте.

Между тем начало светать. На смену ночи шел день. Как мы не хотели его прихода! Но утро 5 февраля настало. Свирепствовал шторм, не позволивший катерам подойти к нашим разбитым пирсам. Раненые умирали от жажды и не получали хирургической помощи. Живые делили банку консервов на четырех, готовясь к смертельному бою.

С первыми проблесками тусклого зимнего солнца раскатисто и громоподобно ударила вражеская артиллерия, и тотчас же ответили наши батареи. В небе появились самолеты с черными крестами на плоскостях. Не встречая зенитного противодействия, они не только бросали бомбы, но, спускаясь до бреющего полета, осыпали нас смертельным ливнем пуль и снарядов. От Станички остались груды дымящихся развалин. Сквозь пелену дыма и гари двинулись вражеские танки в сопровождении пехоты. Застрочили наши станковые и ручные пулеметы. Во врага полетели его же гранаты с длинными деревянными ручками. Прямой наводкой бил трофейный «дивизион». Две пятерки самолетов Ефимова и эскадрилья ЛА-5 полковника Савицкого немедленно пришли нам на помощь.

Может ли кто четко управлять войсками в подобные минуты всеобщего землетрясения? Вряд ли. Решают судьбу боя в эти минуты и часы младшие командиры и бойцы. Единый в своей целеустремленности бой, кипящий на всем участке, распадается на десятки и сотни самостоятельных жестоких схваток, в которых немаловажная роль принадлежит личной храбрости, находчивости и воинскому мастерству каждого командира и бойца. Атаки врага с земли и воздуха продолжались пять часов, и все это время раскаленные и заостренные осколки мин, снарядов и авиабомб рассекали и рвали воздух, землю и тела людей. Было много убитых и тяжело раненных. Раненые, способные держать оружие, также стреляли вместе со всеми.

Солнечный диск был едва виден сквозь эту дымную круговерть. На какой-то миг я увидел танк и группу немцев в 50—60 метрах от КП Куникова. Я похолодел от ужаса — значит, оборона прорвана. Бить артиллерией я по танкам не могу — пострадают свои. Кинулся к телефону — он молчит. Но вот ударили совсем близко противотанковые ружья Кириллова. Танк покрылся огненными точками и попятился назад; ударили слева и справа автоматчики, и все, как в хорошем сне, рассеялось. И вдруг на поле боя легла долгожданная тишина. Небо очистилось от гари и дыма, и глазам предстала страшная картина опустошения. Все вокруг казалось безжизненным: люди притаились в укрытиях и воронках, оглушенные, с воспаленными от бессонницы глазами, потрескавшимися губами и ссадинами на лице. Исполнив свой солдатский долг, неподвижно лежали убитые, тяжелораненым оказывали помощь, легкораненые перевязывали себя сами.

«Матросы! Мы преклоняемся перед вашим мужеством и храбростью! — услышали мы русскую речь с вражеской стороны. Многократно усиленная, она гремела из громкоговорителей, стоящих на агитмашинах, — Но вас, горстку храбрецов, как смертников, бросили в тыл непобедимой армии. В Южной Озерейке ваши товарищи окружены и сдались. Они предпочли жизнь смерти. У вас тоже нет выхода. Патроны кончились, нет воды и хлеба. Что станет с вами и вашими ранеными братьями? Одумайтесь! Немецкое командование, чтобы избежать ненужных жертв с обеих сторон, предлагает морякам сложить оружие и в обмен на это гарантирует вам жизнь. На обдумывание вам дается десять минут. Сигнал согласия…»

— Кудий, вызывай Зубкова, пора заткнуть им рот, — передал я вниз.

«Если вы проявите ненужное упрямство, — захлебывались репродукторы, — немецкое командование обрушит на вас такой мощи удар…»

И в этот момент наши снаряды разорвались вблизи агитмашин, и они, не закончив ультиматума, драпанули в безопасное место.

Но фашистское командование, видимо, заранее было уверено, что пропаганда на наш отряд особого назначения не подействует, и, не откладывая обещание надолго, обрушило на нас мощный бомбо-артиллерийский удар.

Стая «козлов» заскользила в небе и ринулась вниз. Земля вздыбилась фонтанами, потом единой гигантской массой взметнулась к небу. Все окрест содрогнулось, как при вулканическом извержении. Несущийся по ветру дым, пыль, взмывшая к небу и погасившая день, тьма, пронзенная красным и бурым от копоти пламенем, желтыми молниями взрывов, глухой стук авиапушек, тысячи звуков, слившихся в единый вой, — все это буквально давило на человеческую психику.

Я едва успевал схватывать взглядом молниеносно сменяющиеся картины — безумные, искаженные лица бегущих фашистов, бешено несущиеся в небе самолеты, — слушал надсадный вой бомб. Едва кончился массированный налет, как земля задрожала от рева приближающихся танков. Следом за ними шли пехотные батальоны.

Дружно закачались орудия танков, земля дрогнула, громовой удар на какую-то секунду расколол ясный день, грибовидное облако и фонтаны земли снова взлетели в воздух. Я решил опять воспользоваться сигналом «Ураган», и в течение часа снова наши и вражеские металл и тротил рвали землю и небо.

Я потерял счет времени, но знал, что день клонится к концу. Закончила работать артиллерия, улетела авиация, отошли уцелевшие танки. Наступило новое затишье.

В проеме чердачного люка показалась знакомая ушанка майора Куникова.

— Вот ты где обосновался. Ну, здравствуй! И показывай, кто есть и где.

Мы подошли к приподнятым черепицам, и из глубины я показал кладбище, высоту 307,2, радиостанцию. Майор внимательно рассматривал местность в сильный цейсовский бинокль. Потом глянул на мой бинокль и с удивлением спросил:

— Это у моего корректировщика, командующего десятками батарей, — и такой-то биноклишко? Что с ним?

— Сегодня пуля попала в правый окуляр, и хорошо, что не выбила мне глаз.

Куликов посмотрел на синяк под моим глазом.

— Да, редкий случай, но, как видишь, удачный. — Он взял мой бинокль и швырнул его в дыру крыши.

— Товарищ майор, он за мной числится…

— Вот тебе настоящий, мой, а мне он достался от командира немецкой батареи. Хотел сохранить, но тебе он нужнее.

— Благодарю, товарищ майор, вы вернули мне зрение.

— Да, мои ребята дерутся как львы, но основа нашей обороны — это ваши артиллеристы на том берегу, и они тоже молодцы! Сегодня ждем Потапова, осталось мало времени. Ну, желаю успеха.

Солнце уже склонялось к морю. Мы дожидались ночи, но и немцы, наверное, ждали темноты, догадываясь, что к нам подойдет подкрепление, и потому в вечерних сумерках они вновь бросились в атаку. И опять сотрясались земля и небо… А я был оглушен ударом о крышу чердака над самой головой ящика с боеприпасами, который сбросили наши самолеты. Очухавшись, увидел в люке голову Кудия.

— Вас просит к телефону Москвин! — кричал он.

«Кто такой Москвин?» — напрягал я память. Голова соображала плохо. Уже опустившись к рации, припомнил: командир первого морского полка гвардейских минометов.

Я услышал по рации его голос:

— Готов дать залп всем хозяйством. Укажи критический район.

Я указал мыс Любви, кладбище.

— Понял, исполняю. Наблюдай пристрелочный залп с одной установки.

Впервые в моей жизни вместо разрывов артснарядов я наблюдал действие нашего грозного оружия. Когда я увидел эффект этой одной установки, я подумал: что же будет после залпа всего полка?

— Ну как? — кричал Москвин.

— Прицел хорошо, а направление возьмите левее…

Залп реактивных установок покрыл огнедышащей лавой все пространство от мыса Любви до кладбища. Вспыхнули деревянные здания, начали плавиться кирпичи и земля, машины и танки. Солдаты противника, приняв это, очевидно, за геенну огненную, дрогнули и побежали. А Москвин требовал:

— Результаты давай! Слышишь, сообщи результаты огневого налета!

Спасительная темнота ночи наконец темным шатром накрыла поле битвы. Я позвонил Куникову:

— Товарищ майор! Мне сверху виднее все, что осталось от нашей обороны. Если сегодня Потапов не придет, что будем делать?

Куников, видимо, не ожидал такого вопроса. Помолчав, он зло отрезал:

— Лейтенант! С этого берега обратного пути нам с тобой нет… Считай, что и вопроса твоего я не слышал. Мы должны выстоять и выстоим в любом случае. Через полчаса жду вас на КП.

Отправляясь к Куникову, я почем зря ругал себя за дурацкое сомнение. Что теперь думает обо мне майор? Еще посчитает, что праздную труса…

Ночную темноту беспрерывно распарывали ракеты: одни их цвета обозначали передний край, другие служили опознавательными сигналами. Когда в небе загорались осветительные на парашютах — их немцы вешали над пирсами, — то становилось так светло, что хоть иголки собирай. По ним стреляли наши отлично подготовленные стрелки; иные так натренировались, что попадали в ракету с первого выстрела, она рассыпалась на сотни мелких искр и быстро гасла.

Метрах в двадцати от берега торчало разрубленное взрывом пополам какое-то подсобное помещение, и я увидел, что в проеме сгрудились человек пять матросов; двое из них были совсем нагие, другие раздевались. Я вздрогнул от озноба: на дворе стоял февраль, дул норд-ост и мела позёмка. При моем приближении один из них стремительно побежал к морю, поднялся на сваю и бросился в воду. Через минуту-полторы он на карачках выполз из воды, держа в руках ящик. К нему подбежали двое, схватили ящик и, поддерживая ныряльщика, быстро пошли к зданию. Ныряльщику дали хлебнуть разведенного спирта, он, клацая зубами, говорил:

— Витя! Слева от сваи еще один…

И Витя по его следу скрылся в темноте. Оставшиеся растирали товарища, помогали ему одеться, а другие ломом и ножами вскрыли ящик. В нем были галеты. Таким образом добывались продукты с затопленных противником катеров.

На КП я застал все тех же командиров. Они выглядели осунувшимися и бледными.

— Я не буду вас утомлять подробностями боевых эпизодов, — охрипшим голосом говорил Старшинов, — которых ровно столько, сколько нас было в живых в начале дня. Расскажу только об одном, потому что он наиболее примечателен. Во время уличных боев в Станичке группа наших моряков оказалась отрезанной от взвода. Немцы против них бросили три танка. Михаил Корницкий тут же подбил один танк, но сам получил ранение. Два танка отошли назад. Но немцы обложили забор, за которым скрывались смельчаки, и начали стягивать кольцо окружения.

«Надо прорываться, а то досидимся», — решили моряки.

«Но как, когда забор каменный, а под ним скапливаются гитлеровцы?!» — возразил кто-то.

«Я проложу вам путь из окружения», — сказал спокойно Корницкий.

Он обвязался гранатами и пошел к стене. Превозмогая боль, он вскарабкался наверх и крикнул:

«Прощайте, товарищи!» — и вмиг прыгнул на врага.

Раздался оглушительный взрыв. Через отверстие, проделанное взрывом, бойцы вырвались к своим. Мы посоветовались с командиром и представляем Михаила Корницкого посмертно к званию Героя Советского Союза. Об этом беспримерном подвиге самопожертвования необходимо сегодня же рассказать каждому бойцу отряда.

В это время на КП зашел старший лейтенант Катищенков и, не скрывая радости, доложил:

— Товарищ майор! Потапов прошел мыс Дооб.

И хотя мы все заранее знали, что помощь придет, она не может не прийти именно сегодня, но слова «Потапов прошел мыс Дооб» окрылили нас. Все встали, задвигались, пожимали друг другу руки, даже у самых хмурых появились улыбки на лицах.

Куников запахнул стеганку, как-то подтянулся и обратился к нам:

— Товарищи! Встретим своих братьев! Федор Евгеньевич, — обратился он к Котанову, — усильте фланги станковыми пулеметами, не допускайте прицельной стрельбы по району высадки плавсредств. Выделите проводников на каждый батальон. Всех снайперов и отличных стрелков снять с передовой и сосредоточить в районе высадки, велеть им расстреливать осветительные ракеты. Определите место для временного КП бригады. Создайте группы для эвакуации раненых. Как артиллерия? — спросил он меня.

— Будет действовать согласно таблице обеспечения высадки, тем более координаты многих батарей противника известны уже в штабе артиллерии.

— Добро! Ну, а теперь по местам и немедленно довести задачу до сведения всех командиров боевых групп.

Все высыпали на воздух. Шторм гнал свинцовые волны на берег, в воздухе мельтешили снежные заряды, дул пронизывающий ветер, но все это было нипочем.

И вот свершилось. В 22 часа 30 минут 5 февраля 1943 года канонерская лодка «Красный Аджаристан» подошла к нам левее пирсов и начала высадку прямо в воду… Через несколько минут мы увидели командира 255-й бригады морской пехоты полковника Потапова, героя обороны Одессы и Севастополя. Ему представился майор Куников.

— Здравствуйте, майор! — улыбнулся комбриг. — Благодарю за то, что выстояли, а теперь ведите на КП.

Еще через сорок минут правее пирсов подошла канонерская лодка «Красная Грузия» и высадила 165-ю стрелковую бригаду под командованием героя обороны Севастополя полковника Горпищенко и часть парашютнодесантного полка.

Мне не терпелось поскорее увидеть полковника Потапова и подполковника Хлябича — моих учителей и наставников по училищу. Я тихо вошел в знакомый блиндаж и присел в уголок. Здесь теперь распоряжался Потапов. Мы не виделись с ним с июня 1941 года, после сдачи мною ему экзамена по тактике. Мужчина среднего роста, плотный и кряжистый, с крупными чертами лица, изборожденного шрамами, которые делали его еще суровее, сейчас он отдавал командирам батальонов боевой приказ к наступлению.

Когда на КП осталось совсем мало людей, Куников представил Потапову Котанова. Полковник молча пожал капитану руку и бросил:

— Ну, вот что. Этот КП не для меня, но я посижу в нем день-два. Куников назначен старшим морским начальником Малой земли, ему нужен свой КП, а вы, капитан, подыщите для себя тоже помещение.

Наступило неловкое молчание.

Потапов окинул взглядом слабо освещенный блиндаж и увидел меня.

Куников представил:

— Командир арткорректировочного поста лейтенант Воронкин.

И тут грозный Потапов — бывают и у «грозных» минуты, когда они становятся просто людьми, — вдруг вышел из-за стола, я поспешил ему навстречу. Он схватил меня в свои медвежьи объятия.

— Нет большего счастья для старого учителя, чем видеть своего питомца на поле брани! — И, держа меня за локоть и рассматривая с улыбкой, добавил: — Сколько же ты, будучи курсантом, потрепал мне нервов, артиллерии лейтенант Воронкин! Но мои труды, видать, не пропали даром. Вспоминаешь училище? Хорошее училище было! Смотри, сколько дало флоту больших командиров: генерал Жидилов, полковник Горпищенко… Мы тут будем с ним соседями, правда, его армия себе забрала. Еще Москвин, командир первого морского полка гвардейских минометов… Да разве всех назовешь! Ну, Воронкин, теперь ты будешь работать на меня. Посмотрю, чему я тебя научил. Иди, отдыхай, с утра предстоит большое дело. Надо брать город.

Я вышел взволнованный и счастливый.

6 февраля с самого рассвета бригады бросились на штурм противника. День состоял из сплошных атак и контратак, злосчастное кладбище трижды переходило из рук в руки; слева, в полосе Горпищенко, успехи тоже были незначительными: он овладел радиостанцией, но лагерным поселком и аэродромом овладеть не сумел. Потери были большие. Потапов потерял к вечеру двух своих лучших командиров батальонов. Полковник звонил мне каждый час и требовал огня.

К ночи мы упрочили свои позиции, несколько расширив плацдарм. Совместно со штурмовиками Ефимова и артиллерией артполка особой мощности уничтожили тяжелую батарею противника, которая особенно была опасна для высадочных средств. Я удостоился благодарности командующего артиллерией армии генерал-лейтенанта Кариофили, который лично говорил со мной по радио. Но задачи, поставленные перед бригадами, остались невыполненными, и это объяснялось тем, что против нас стояло три дивизии гитлеровцев, а у нас было всего две бригады неполного состава без танков и артиллерии сопровождения. И все-таки нас теперь было на плацдарме не сотни, а тысячи. У нас теперь были и продукты, и стрелковый боезапас, и гранаты, противозенитные и противотанковые средства. На подходе были новые бригады и полки.

Три дня артиллерия Новороссийской базы работала на отряд, не жалея снарядов и не требуя, как Москвин, немедленно сообщать результаты обстрела. Но постепенно командиры батарей, а потом и комдивы начали меня теребить — давай результаты. О подавлении конкретных целей я, правда, сообщал сразу, а как определить результаты стрельбы по площадям? Я решил позвонить Куникову. Он немного помолчал, потом с какой-то не присущей ему торжественностью в голосе изрек:

— Воронкин, передай своему начальству: возьмем Новороссийск — и я поставлю тебе памятник из осколков артиллерийских снарядов. Этим актом бойцы десантного отряда выразят свое восхищение и безграничную благодарность береговой артиллерии, интересы которой ты так мужественно представлял.

От подобной образной оценки заслуг артиллерии и моих собственных, которую, к сожалению, нельзя было записать в журнал боевых действий, я еще более воспрянул духом…

А недавно с огромной радостью я прочитал в книге воспоминаний Л. И. Брежнева «Малая земля» теплые слова, сказанные по адресу артиллеристов:

Здесь же отмечались успехи во взаимодействии воинов разных родов войск…

Куников всего несколько дней исполнял обязанности старшего морского начальника Малой земли. 11 февраля, принимая ночью танки на Суджукскую косу, он был сначала ранен осколком снаряда, а затем подорвался на мине. Горькой для нас была весть о смерти любимого командира. Мы поклялись отомстить за него врагу.

Оставшиеся в живых соратники стали достойными наследниками славы майора Куникова. Это командиры отдельных батальонов и рот морской пехоты: Герои Советского Союза Федор Котанов, Николай Старшинов, Василий Ботылев, Николай Беляков, Александр Райкунов, Николай Кириллов, Кирилл Дибров, прошедшие впоследствии через штурмы Новороссийска и Тамани, Эльтигена и Керчи, Севастополя и Николаева, Констанцы и Бургаса.

За боевые заслуги и храбрость, за блестящее руководство в боях Цезарь Львович Куников награжден орденами Красного Знамени, Александра Невского и посмертно удостоен звания Героя Советского Союза.

За несколько дней на плацдарме высадились две бригады морской пехоты, стрелковая бригада, истребительный противотанковый полк и другие части. Через пять дней на Малой земле находилось уже 17 тысяч бойцов. Этот район превратился в крепость, откуда в сентябре началось наступление 18-й армии, освободившей от врага Новороссийск, а затем города Анапу, Тамань и первой выполнившей боевую задачу по разгрому врага на Таманском полуострове…

Прошло тридцать лет после высадки на Мысхако, и вот горстка ветеранов-куниковцев, теперь уже покрытых сединами, собралась на месте формирования отряда, на Тонком мысу в Геленджике. Вспоминали боевых друзей. И с особой гордостью вспомнили начальника политотдела 18-й десантной армии Л. И. Брежнева, который стоял у истоков формирования нашего отряда и в трудные минуты помогал нам словом и делом. Мы послали Л. И. Брежневу приветственную телеграмму и были бесконечно рады прочитать в его книге «Малая земля» такие слова:

Вячеслав Кузнецов ВЕЧНЫЙ КОРАБЛЬ Стихотворение