Око за око

Глава 19

Лесли Гровс посмотрел на свои руки. Они были большими, мозолистыми, в царапинах — руки работающего инженера. Однако он не имел привычки кусать ногти. И очень собой гордился.

Он руководил командой, которая создала Толстую Леди. Бомба сработала именно так, как они предполагали. Солидный кусок северного Чикаго уже никогда не будет прежним — но и большая группа ящеров тоже никогда уже не будет прежней, значит, поставленная задача выполнена.

— Получается, что я должен как сыр в масле кататься правильно? — спросил он, обращаясь к стенам. Здесь, сидя в одиночестве в своем кабинете, он иногда разговаривал сам с собой. Наступит день, и ему придется выступать перед большим количеством народа. — Ну и что? — вновь заговорил он вслух.

Люди, которые его недолюбливали, уже давно начали говорить, что Гровс свихнулся. И он не собирался давать им новый повод для подобных разговоров. Он сделал порученное ему дело, а спятил генерал Гровс при этом или нет, никого не касается.

Но он столкнулся с чрезвычайно серьезной проблемой. Генералу было известно о Йенсе Ларссене только одно: ученый пристрелил двух человек и движется на восток. Часовые в Лоури видели, как он проезжал мимо, но не остановили его. Они не знали, что он убил двух человек и что Гровс приказал ему вернуться в офицерские казармы.

Гровс ударил кулаком по столу, отчего бумаги и папки разлетелись в разные стороны.

— Возможно, если бы я не отправил Ларссена в Лоури, он был бы в полном порядке? — спросил он.

Стены ничего не ответили.

Как бы он хотел, чтобы Ларссен ехал не на восток — ведь там находились ящеры. Трудно представить себе человека, способного сбежать к ящерам, но если он сначала пристрелил полковника и сержанта… его бегство к ящерам уже не казалось невозможным.

Однако поймать сукиного сына пока не удалось. Ларссен доказал, что не случайно успешно добрался до Чикаго, а потом от Денвера до Ханфорда и обратно. Едва ли приходилось рассчитывать, что он замерзнет в Колорадо или совершит какой-нибудь глупый поступок, который его выдаст. Если он действительно направляется к ящерам, то вполне может до них добраться.

— Следующий вопрос, — проговорил вслух Гровс, вновь применяя к проблеме системный подход. — Что он станет делать, когда доберется до ящеров? Расскажет им все, что ему известно?

Судя по всему, Ларссен ненавидит Метлаб и всех, кто имеет к нему отношение. Конечно, он винит Хэксхэма за разрыв с женой, но тот выполнял приказ о соблюдении секретности. Итак, каверзный вопрос: если Ларссен доберется до ящеров, расскажет ли он о том, что происходит в Денвере? Если да, очень скоро город будет стерт с лица земли. Как и американцы, ящеры играют наверняка.

Гровс включил работавший от батареек приемник, который попросил установить в своем кабинете после того, как пришло известие об уничтожении Сиэтла. Когда приемник нагрелся, Гровс услышал:

— …несколько сотен тысяч считаются погибшими, как мы уже говорили раньше. Судя по всему, среди погибших оказался вице-президент Генри Уоллес, для повышения морали посещавший рабочих в осажденном городе.

Гровс негромко присвистнул и выключил приемник. Вот это новость! Когда несколько месяцев назад он в последний раз видел ФДР, президент выглядел ужасно. Если он умрет, кто займет его место? Государственный секретарь, если он еще жив? То есть Корделл Халл? Генерал задумался. Он всегда считал Уоллеса тупоголовым, так что Халл — более подходящий кандидат на должность президента. Но будет лучше, если Рузвельт умрет от старости в возрасте ста тридцати одного года.

Гровс вновь включил приемник. Диктор продолжал рассказывать о чудовищных событиях в Сиэтле. Нечто похожее произошло в Берлине, Вашингтоне,’ Токио и Мюнхене, а для ящеров — в предместьях Москвы и Бреслау, а также в Чикаго. После того как он несколько раз прослушал описание ужасов, они не казались менее реальными, но воображение отказывалось воспринимать происходящее во всей полноте.

Во время Первой мировой войны солдаты и офицеры провели четыре года в окопах — тогда считалось, что ниже пасть человечеству уже невозможно. Прошли десятилетия, и люди пошли гораздо дальше — начали бомбить гражданское население. За сравнительно короткий срок взорвано более полудюжины атомных бомб — и нет никаких оснований считать, что люди и ящеры остановятся. Скоро ли чудовищные грибовидные облака будут восприниматься как должное теми, кто сумеет их пережить?

— Но у нас нет выбора — в противном случае ящеры нас покорят, — вновь заговорил вслух Гровс.

И вновь стены ничего не ответили. Впрочем, он не нуждался в их комментариях. Вторая бомба уже вывезена из Денвера. Когда придет время, люди ее используют, и войска ящеров понесут огромный урон. А потом еще один американский город превратится в огненный ад. Что останется от страны, когда все будет кончено?

Как говорят врачи? «Операция прошла успешно, но пациент умер». Если ящеры наконец сдадутся, нам останется выжженная земля, и можно ли будет считать это победой? Во всем есть оборотная сторона. А если ящеры покорят человечество, что тогда? Отомстить потом мы не сможем — если мы потерпим поражение сейчас, это уже навсегда.

— Может быть, когда все будет кончено, что-нибудь останется, — со вздохом проговорил Гровс. — Нужно сохранять надежду.

Вячеслав Молотов не любил совещаний, которые начинались в два часа утра. Сталин славился тем, что обожал поднимать своих помощников среди ночи. Молотов постарался скрыть неудовольствие. История, которую он рассказал о ненасытных капиталистах и инопланетных империалистических агрессорах, помогала ему сохранять самообладание.

Сталин вел себя дружелюбно, угостил водкой, стаканом чая (заваренным на листьях с экстрактом черники — отвратительный вкус!), пирожными с медом и сигаретами из грубого русского табака.

«Приговоренный к смерти получает возможность последний раз хорошо поесть», — промелькнуло в сознании Молотова. Иногда после нескольких вежливых фраз Сталин начинал вести себя ужасно.

Теперь генеральный секретарь пил, ел и пускал дым в потолок маленькой комнаты в Кремле, которую особенно любил. Наконец он небрежно проговорил:

— Я слышал любопытные новости относительно бомб из взрывчатого металла, которые немцы и американцы использовали против ящеров.

— И что вас заинтересовало, Иосиф Виссарионович? — спросил Молотов. — Вас беспокоит, что их сделали из металла, который проклятый немец умудрился доставить в Германию через Польшу? Да, очень досадно, но мы не ожидали, что он выживет.

— Ожидали! — Сталин произнес это слово как ругательство; гортанный грузинский акцент придал ему угрожающий оттенок. — Нет, мы уже давно знали, что он доставил металл по назначению; тут уж ничего не поделаешь, но в будущем нам не следует допускать подобных ошибок.

«Интересно, — подумал Молотов, — сколько человек погибло и отправлено в лагеря во искупление этих ошибок?»

Сталин между тем продолжал:

— Нет, то, что мне удалось узнать, не имеет отношения к взрывчатому металлу. Это заслуга наших усердных радистов, прослушивающих частоты, на которых ведут переговоры ящеры.

— Хорошо, — кивая, сказал Молотов. — К сожалению, мы не можем внедрить к ним разведчиков, так что перехват их переговоров остается единственным источником информации. — Он подождал, но Сталин молчал. Тогда Молотов спросил: — Так что же удалось узнать нашим усердным радистам?

В следующее мгновение лицо Сталина утратило кроткое выражение — его черты исказила ярость. Глаза подернулись туманом, казалось, на Молотова смотрела ядовитая змея. Молотов неоднократно наблюдал такие превращения — и всякий раз испытывал страх. Когда взгляд генерального секретаря становился немигающим, случались чудовищные вещи.

— Вячеслав Михайлович, — прошипел Сталин, — они узнали, что бомбы, взорванные гитлеровцами и капиталистами, частично сделаны из взрывчатого металла, украденного у ящеров, но другую часть они произвели сами.

— Что ж тут удивительного? — ответил Молотов. — Наши физики сразу же сказали, что им хватит взрывчатого металла для производства одной бомбы — вот почему мы первыми применили это страшное оружие против ящеров прошлым летом.

Он замолчал, охваченный досадой. Редкий случай — слова опередили разум.

— Да, теперь я понимаю, что мы тогда оказались в тяжелом положении, товарищ генеральный секретарь, — добавил он уже совсем другим тоном.

— В самом деле? — Взгляд Сталина стал еще более завораживающим. — Хорошо. Очень хорошо. Но я хотел обратить твое внимание на другое. Нацисты сами сделали взрывчатый металл. Американцы тоже. — Его голос стал тише. — Почему же мы не в состоянии начать его производить?

Молотов сглотнул.

— Иосиф Виссарионович, наши физики с самого начала предупреждали, что это очень медленный процесс, который займет больше года, нескольких месяцев не хватит. — На самом деле они говорили о двух или трех годах, возможно, даже больше, но Молотов не сказал об этом Сталину. — Нам пришлось сражаться с фашистскими захватчиками. В результате абстрактные научные исследования отошли на задний план. Нам необходимо догнать противника, но невозможно все сделать сразу.

— Советский Союз нуждается в новом оружии, — заявил Сталин, словно одного его требования было достаточно, чтобы взрывчатый металл тут же появился на столе рядом с пирожными. — Если люди, которые в настоящий момент занимаются исследованиями, недостаточно компетентны, мы их уберем, а на их место посадим других, лучше понимающих поставленную перед ними задачу.

Молотов боялся услышать эти слова с тех самых пор, как Игорь Курчатов признался, что на первом этапе удастся сделать только одну бомбу. Молотов считал, что уничтожение группы Курчатова приведет к полной катастрофе: на сегодняшний день все, кто разбирался в ядерной физике, жили в тщательно замаскированном поселке под Москвой. Если ликвидировать физиков, останутся только шарлатаны, которые пообещают в кратчайшие сроки создать все что угодно. Советский Союз не может себе позволить оказаться в таком тяжелом положении.

Осторожно, словно шагая по минному полю, он сказал:

— Они хорошие работники, но им нужно время. Если их заменить, новой команде придется начинать все сначала.

Всякий раз, когда Молотов возражал вождю, сердце у него начинало мучительно биться, на лбу выступал обильный пот.

На лице Сталина отразилось нетерпение.

— Они не сумели выполнить работу в срок, а вы хотите дать им еще время?

— Они делают все, что в их силах, товарищ генеральный секретарь, — ответил Молотов, пот градом катился по его лицу. — Если бы не бомба, которую они сумели взорвать, ящеры уже захватили бы Москву. — Молотов не знал, продолжил бы СССР сопротивляться ящерам после того, как правительство во главе со Сталиным переехало бы в Куйбышев. Не исключено, что у него еще будет шанс узнать.

— Они сделали одну бомбу, — покачал головой Сталин. — Нам нужно еще. У Гитлера есть бомбы, из чего следует, что родина в опасности, даже если мы забудем о ящерах.

— Гитлер не станет использовать свои бомбы против нас, пока ящеры находятся между Германией и Советским Союзом, — сказал Молотов. — А к тому времени, когда Польша будет очищена от врага, у нас уже появится своя бомба. — Он вскользь подумал об иронии ситуации — грузин называет Россию родиной, но у него не хватило смелости сказать об этом вслух.

— Черт побери Польшу! — Сталин использовал чисто русское выражение с сардонической улыбкой — он прекрасно понимал, как странно оно звучит в его устах, но всячески демонстрировал, что считает себя русским. — Как без бомб мы сумеем очистить нашу землю от ящеров?

— Зима — наш лучший союзник, — не сдавался Молотов. — Мы смогли довольно далеко продвинуться к югу от Москвы, наша армия ведет наступление на Украине. На западе и севере ящеры ослабили свои позиции, чтобы усилить давление на Германию.

— Из чего следует только одно: нас они презирают, — резко ответил Сталин. — Ящеры считают, что нацисты для них опаснее. А с нами они могут покончить в любой момент. А почему они так думают? Нацисты сделали бомбы сами, а мы, похоже, не в силах решить эту проблему. Теперь стало ясно, что исход войны будет зависеть от бомб из взрывчатого металла.

Молотов хотел напомнить, что ящеры отвели часть своих войск на севере и западе еще до того, как выяснилось, что у нацистов есть бомбы из взрывчатого металла, и что наличие такой бомбы у немцев оказалось для ящеров крайне неприятным сюрпризом. Однако он оставил свои возражения при себе. И промолчал вовсе не из-за того, что боялся возразить Сталину, — хотя не стоило испытывать судьбу лишний раз. В конечном счете генеральный секретарь прав. Все будет зависеть от бомб. Если Советский Союз сумеет наладить производство, он выживет. Если нет, он попадет в руки ящеров или окажется во власти немцев или американцев.

Молотов не сомневался, что Курчатов и его группа могут создать бомбы. Более того, он знал, что в Советском Союзе нет людей, способных решить эту задачу в более сжатые сроки.

Сталин бросил на Молотова свирепый взгляд.

— У бездельников, которых вы собрали вместе, Вячеслав Михайлович, есть еще шесть месяцев. Если они не сделают бомбу, им придется за все ответить — и вам вместе с ними.

Молотов облизнул губы. Сталин никогда не забывал своих угроз. Молотов глубоко вздохнул.

— Товарищ генеральный секретарь, если таково ваше условие, вызовите людей из комиссариата внутренних дел, пусть они заберут меня прямо сейчас. Группа Курчатова не сможет сделать бомбу через шесть месяцев. А других ученых такого уровня у нас нет.

Он не хотел идти на такой серьезный риск. Сталин мог и в самом деле вызвать НКВД, и у Советского Союза тут же появился бы новый глава комиссариата иностранных дел. Но только таким способом он мог избежать возмездия через шесть месяцев.

Сталин продолжал смотреть на него, но теперь его взгляд стал задумчивым. Молотов никогда ему не возражал. Вячеславу Михайловичу стало холодно и жарко одновременно, колени дрожали. Одно дело — вести переговоры с Черчиллем или даже Гитлером и совсем другое — возражать Сталину, который обладал всей полнотой власти и мог сделать с Молотовым что угодно.

Наконец генеральный секретарь сказал:

— Ну, посмотрим.

Молотов чуть не сполз со своего стула на пол — такое облегчение он испытал. Ему удалось одержать победу.

Он убедил лидера своей страны сохранить группу Курчатова, а заодно оставить жизнь и ему. Победа далась ему нелегко, но теперь у Советского Союза появились шансы на победу в жестокой борьбе.

Лю Хань ненавидела пекинскую зиму. Она родилась в сотнях и сотнях ли южнее, где зима была достаточно суровой, но здесь, выходя из дома, Лю Хань всякий раз вспоминала, что на западе раскинулась монгольская степь. Она натягивала на себя кучу стеганой одежды и становилась похожа на закутанного до самых глаз младенца в коляске, но все равно ужасно мерзла.

Тем не менее сегодня вечером она вышла из дома и зашагала в сторону Запрещенного города. Там находился дворец, в котором устроились маленькие чешуйчатые дьяволы, а прежде жили китайские императоры. Пусть ледяной ветер попробует ее победить. Сегодня она хотела находиться поближе к маленьким чешуйчатым дьяволам.

Она повернулась к Нье Хо-Т’ингу.

— Надеюсь, у их Императора будет замечательный день рождения, — мрачно сказала она.

— Да. — Его улыбка больше напоминала гримасу хищника. — Они самые странные существа на свете — я имею в виду маленьких дьяволов. Они праздновали день рождения Императора — который называют «Днем птенца» — шесть месяцев назад, летом. Как может человек — или чешуйчатый дьявол — иметь два дня рождения в год?

— Они пытались мне объяснить, когда я жила в их самолете, который никогда не садится на землю, — ответила Лю Хань. — И что-то говорили о разных мирах и годах. Но я ничего не поняла. — Она опустила голову.

Время, проведенное в самолете, который никогда не садится на землю, а потом в лагере чешуйчатых дьяволов и в городе, показало Лю Хань, насколько она невежественна. Если бы она всю жизнь прожила в деревне, как большинство китайских женщин, она никогда бы об этом не узнала.

— Да, они пришли к нам из другого мира, — сказал Нье. — Ты права. Я не думал о том, как это может повлиять на дни рождения, но если у них не такой год, как у нас…

Лю Хань уже имела возможность убедиться в том, что иногда даже знания оказывается мало. Нужно еще понимать, как разные вещи увязываются друг с другом. Отрывочные сведения порой ничего не дают. А вот если удается их соединить, у тебя появляется преимущество.

— Сколько еще ждать? — спросила она. Нье вытащил часы из кармана, посмотрел на них и быстро убрал.

— Пятнадцать минут, — ответил он.

Сейчас не следовало показывать другим, что у тебя есть часы, — люди могли подумать, будто ты стал прислужником маленьких чешуйчатых дьяволов или, наоборот, являешься лидером сопротивления, которому необходимо знать точное время для координации действий своих товарищей.

Пятнадцать минут. Еще никогда время не текло так медленно — если не считать родов.

— А мы услышим песни, которых ждем с таким нетерпением? — спросила она — чужой ни за что не догадался бы, что она имеет в виду.

— О да, — заверил ее Нье. — Я уверен, мой друг из «Большой винной бочки» будет петь громко и чисто, а он не единственный артист в хоре. — Он приглушил голос, хотя продолжал соблюдать конспирацию. — Эту песню сегодня услышит весь Китай.

Лю Хань обхватила себя руками, становилось все холоднее. Если все пойдет так, как она рассчитывала, очень скоро она отомстит маленьким чешуйчатым дьяволам, которые причинили ей столько горя. Мимо пробежал мальчишка с пачкой бумажных листов в одной руке и баночкой с клеем в другой. Найдя гладкий участок стены, он быстро намазал его клеем и налепил сверху две полоски бумаги. И побежал дальше, разыскивая подходящие места для других листовок.

— Отличная идея, — заметила Лю Хань, кивнув в сторону маленького оборвыша. — Чешуйчатым дьяволам ничего не узнать от мальчишек, которые не умеют читать. Они смогут только рассказать, что им кто-то заплатил за то, чтобы они налепили на стены листовки.

— Ну, это элементарная теория, — сказал Нье. — Если используешь кого-то для подобной работы, то чем меньше он знает, тем лучше. — Он ухмыльнулся. — Наши певцы подобраны точно так же. Если бы они догадывались, какого рода песни им предстоит исполнить, некоторые из них тут же сменили бы профессию.

— Да. — Лю Хань задумалась о теории.

Нье почти всегда знал, что нужно делать, — ему даже не приходилось задумываться. Та штука, которую он называл теорией, давала ему ответы на все вопросы, словно в голове у него кто-то бросал кости, сообщавшие правильные решения. Получалось, что теория — весьма полезный инструмент. Однако иногда Нье не мог выйти за ее рамки, словно она не служила помощником, а управляла им. Коммунисты в лагере чешуйчатых дьяволов вели себя точно так же. Лю Хань слышала, как христианские миссионеры говорили, что они обладают истиной. Коммунисты тоже претендовали на знание истины. Иногда с ними трудно иметь дело, даже с учетом того, что Лю Хань никогда не сумела бы без их помощи нанести такой сильный удар по чешуйчатым дьяволам.

Нье Хо-Т’инг небрежно постукивал ладонью по бедру. Его губы почти беззвучно произносили слова:

— Восемь, семь, шесть…

Когда он произнес: «пять», из-за стен Запрещенного города: донесся резкий звук.

— Рано, — покачал головой Нье, — но совсем неплохо. — Улыбка, которая расцвела у него на лице, противоречила укоризненной интонации.

Как только он замолчал, раздался звук нового взрыва, а потом еще и еще. Лю Хань чувствовала себя так, словно проглотила много стаканчиков самшу, хотя с самого утра пила только чай.

— Мы устроили Императору веселый день рождения, — сказала она и кашлянула, подчеркивая важность своих слов.

Взорвались еще две бомбы, затем еще одна, и наступила тишина. Нье Хо-Т’инг нахмурился.

— В Пекине мы приготовили восемь штук, — сказал он. — Возможно, два часовых механизма не сработали, или чешуйчатые дьяволы успели их обнаружить прежде, чем они взорвались.

Его слова заставили Лю Хань вспомнить, что бомбы попали в дома чешуйчатых дьяволов не сами по себе. Коммунисты обещали, что позаботятся о семьях мужчин, которые погибнут во время шоу, и она им верила; в таких случаях они уже не раз доказывали, что держат слово. Но никакие деньги не смогут утешить жен и детей, оставшихся без мужа и отца. Она знала, как трудно жить тем, кто теряет семью. С ней такое случалось дважды.

Если бы ей в голову не пришла эта идея, многие из мужчин, организовавших шоу для ящеров, были бы сейчас живы и продолжали работать на благо своих семей. Она помрачнела. Конечно, чешуйчатые дьяволы понесли большой урон, и это оправдывает ее поступок, но гордиться собой она не сможет.

Зашипели сигналы тревоги маленьких чешуйчатых дьяволов. Из Запрещенного города донесся треск автоматных очередей. Начались облавы — маленькие чешуйчатые дьяволы стреляли в невинных людей (в официантов и слуг, которые еще были живы).

Неожиданно Лю Хань и Нье Хо-Т’инг остались чуть не в одиночестве неподалеку от стен Запрещенного города. Жители Пекина видели немало войн. Они знали: как только начинается стрельба и звучат взрывы, лучше всего оказаться где-нибудь подальше. Лю Хань поспешила за разбегающейся толпой, нетерпеливо потянув Нье за собой.

— Ты права, — смущенно пробормотал он, когда Лю Хань сумела привлечь его внимание.

Они свернули в узкий переулок, когда один из маленьких чешуйчатых дьяволов начал стрелять со стены Запрещенного города. Через мгновение к нему присоединились его товарищи, поливая огнем пустеющие улицы города. Отступление превратилось в паническое бегство, отчаянно кричали раненые.

— Быстрее! — позвала Нье Лю Хань. — Нам необходимо уйти подальше. Если они пошлют самцов за пределы Запрещенного города, те будут убивать всех, кто попадется им на пути.

Нье побежал, но на его обычно серьезном лице расплылась широкая усмешка.

— Что смешного? — нетерпеливо спросила Лю Хань. — Они нас убивают.

— Вот именно, — ответил он, но она ничего поняла, пока Нье не объяснил: — Они сыграли нам на руку. Если чешуйчатые дьяволы начнут убивать людей, которые не имеют никакого отношения к тем, кто взорвал бомбы, они добьются только одного: вызовут ненависть к себе со стороны населения Пекина. Теперь даже самые преданные лакеи дважды подумают, прежде чем поддержать своих нынешних хозяев. Возможно, они начнут передавать нам полезную информацию. Чешуйчатые дьяволы поступили бы мудро, если бы не стали никого убивать, нашли бы виновных и только потом нанесли ответный удар. Тогда они могли бы заявить, что наказание нашло тех, кто его заслужил. Ты понимаешь?

Таким тоном — словно он школьный учитель — Нье говорил с ней, когда знакомил с постулатами теории. Он смотрел на мир совершенно равнодушно, Лю Хань еще никогда не доводилось встречать людей, которые могли столь спокойно наблюдать за бушующей вокруг смертью. Впрочем, он ведь боевой командир и должен всегда сохранять хладнокровие.

— Некоторое время нам придется оставаться в тени, пока маленькие чешуйчатые дьяволы не прекратят нас разыскивать.

Нье Хо-Т’инг покачал головой.

— Нет. Теперь мы будем постоянно наносить им все новые удары, чтобы помешать сосредоточиться на поисках. Если мы сможем постоянно выводить их из равновесия, они начнут совершать ошибки.

Они мчались по узеньким переулкам города. Лю Хань размышляла о его словах. Им пришлось держаться за руки, чтобы толпа, бегущая от стен Запрещенного города, не оторвала их друг от друга. «Пожалуй, Нье прав», — подумала Лю Хань. Если ты решил с кем-то бороться, нельзя нанести ему чувствительный удар, а потом стоять в стороне и ждать, что он предпримет. Нужно атаковать врага снова и снова, не давая ему возможности прийти в себя и развернуть ответные действия.

— Закройте скорее дверь! — крикнул хозяин их дома, как только увидел вернувшихся постояльцев. — Что там происходит?

— Понятия не имею, — одновременно ответили Нье и Лю Хань и дружно рассмеялись.

Лю Хань многому научилась у Нье Хо-Т’инга. Теория — полезная штука. Если бы Лю Хань показала, что ей что-то известно, хозяин мог бы ее заподозрить.

Хсиа Шу-Тао сидел в столовой. Рядом с ним устроилась красивая молодая женщина в шелковом платье с множеством разрезов. «Как же она не замерзла до смерти?» — подивилась Лю Хань. Между ними стоял кувшин с самшу. Судя по глупому выражению лица Хсиа, кувшин был далеко не первый.

— Все прошло хорошо? — спросил он у Нье.

— Да, наверное, — ответил Нье, бросив выразительный взгляд на спутницу Хсиа.

Она взглянула на него как кошка, которую погладили против шерсти. Лю Хань испугалась возможной утечки информации. Сможет ли Хсиа держать язык за зубами, когда поднимется наверх, чтобы получше рассмотреть ее тело? Лю Хань очень на это надеялась, но когда играешь по таким высоким ставкам, надежды недостаточно, необходима уверенность.

— Присоединитесь к нам? — спросил Хсиа Шу-Тао.

— Нет, спасибо, — холодно ответил Нье Хо-Т’инг.

Хорошенькая девушка что-то пробормотала своими накрашенными губками; Лю Хань не сомневалась, что не комплимент.

Лю Хань понравился ответ Нье. Она не хотела сидеть за одним столом с Хсиа, хотя сейчас его внимание занимала другая женщина.

Они с Нье Хо-Т’ингом двинулись к лестнице. Хсиа ухмыльнулся, глядя им вслед, и она еще сильнее на него рассердилась. На лестнице было холодно и темно. Она споткнулась. Нье успел подхватить ее под локоть, и Лю Хань удержалась на ногах.

— Спасибо, — сказала она.

— Всегда рад помочь, — ответил он и рассмеялся над собой. — Я веду себя, как настоящий представитель буржуазии, правда? Но мне действительно приятно. Твоя идея, товарищ, прекрасно сработала, и я бы не хотел, чтобы ты сломала ногу как раз в тот момент, когда все только начинается. Ты заслуживаешь награды.

— Спасибо, — повторила Лю Хань.

Ее комната находилась несколькими этажами выше, чем комната Нье, но она промолчала, когда он стал подниматься наверх вместе с ней. «Интересно, — размышляла она, — почему я ему ничего не сказала?»

Возможно, решила отомстить Хсиа Шу-Тао за насмешки… или разгадка — в ощущении триумфа, охватившем все ее существо: ей наконец удалось отомстить чешуйчатым дьяволам. А быть может, после долгого перерыва она захотела, чтобы в ее постели оказался мужчина. У него хорошая рука — а Лю Хань отлично знала, что ей нужно. Конечно, потом он не станет ее ласкать. Впрочем, очень немногие мужчины так поступают, но надежда всегда остается.

Не так давно она сказала Нье, что не хочет делить с ним постель. Однако оба словно забыли о ее словах. Лю Хань открыла дверь в свою комнату. Уходя, она оставила лампу гореть, чтобы воздух в холодной комнате хоть немного нагрелся.

Даже после того, как она закрыла дверь комнаты, Нье Хо-Т’инг колебался.

— Все хорошо, — сказала она. — Все просто чудесно.

И тогда он улыбнулся. Такое случалось редко. Улыбка удивительным образом преобразила его лицо. Оно перестало быть жестким и напряженным. Нье казался счастливым, более того — удивлялся своему счастью, словно не ожидал, что такое возможно.

— Здесь не слишком много места, чтобы лечь вместе, — грустно заметила Лю Хань. — И даже под одеялом будет холодно.

— Тогда мы постараемся согреть друг друга, — сказал он и вновь улыбнулся своей неуверенной улыбкой. Она стала шире, когда Нье увидел, что Лю Хань улыбается в ответ. Он посмотрел на маленькую бронзовую лампу. — Задуем ее?

— Зачем? — ответила она. — Мы же будем под одеялом.

— Верно.

Однако Нье все же задул лампу, и комната сразу погрузилась в темноту.

Лю Хань быстро высвободилась из своих многочисленных одежек и нырнула под одеяла. Нье едва не наступил на нее, когда разделся и подошел к постели.

Она задрожала, когда его руки пробежали по ее телу, от возбуждения и от того, что они оказались холодными. Но его тело было теплым; Лю Хань бедром ощутила эрекцию. Когда она прикоснулась к нему рукой, он вздрогнул — очевидно, по тем же причинам.

Нье поцеловал ее, и она погладила его по щеке. Его кожа оказалась удивительно гладкой, совсем не такой, как у Бобби Фьоре. Грудь Нье была совершенно лишена волос — ничего похожего на джунгли, росшие на теле американца. Когда она занималась любовью с Бобби в первый раз, волосы у него на теле показались ей отвратительными. Потом она к ним привыкла.

Теплые губы Нье коснулись ее левой груди, язык ласкал сосок. Лю Хань вздохнула и положила руку ему на затылок. И хотя ей нравились его ласки, они напомнили Лю Хань о ребенке — пусть это всего лишь девочка.

Губы Нье переместились к другой груди, а пальцы сжали сосок — достаточно сильно, чтобы доставить удовольствие, не причиняя боли. Лю Хань вновь вздохнула. Другая рука Нье скользнула между ее ног, но пальцы еще не касались самых потаенных мест, лишь дразнили — пока она не забыла, что в комнате холодно. Его не придется учить терпению, как Бобби Фьоре.

Прошло некоторое время, и Лю Хань решила, что Нье слишком терпелив. Она сомкнула пальцы, мягко оттягивая назад кожу. Он застонал и мгновенно оказался на ней. Она раздвинула ноги и выгнула спину, чтобы помочь ему войти.

В комнате было так темно, что Лю Хань не видела лица Нье. Неважно. Она знала, что в те мгновения, когда их губы не соединялись в поцелуе, они мучительно продолжали искать новой возможности для слияния. Ее бедра равномерно поднимались и опускались, усиливая удовольствие, которое она испытывала.

Она дышала так часто, словно пробежала большое расстояние. Нье застонала содрогнулся, но продолжал двигаться до тех пор, пока Лю Хань не вскрикнула не в силах сдержать свои чувства. Только после этого он улегся рядом с ней, чтобы не раздавить ее своим весом, из-за которого Лю Хань неожиданно начала задыхаться.

Он коснулся ее щеки.

— Ты такая, как я себе представлял, но только еще лучше, — сказал он.

Его слова понравились и одновременно насторожили Лю Хань.

— Я не буду твоей игрушкой или твоей — как ты говорил? — твоим лакеем, да, кажется так, — из-за того, что между нами произошло, — заявила она.

Голос Лю Хань прозвучал неожиданно резко, но так даже лучше. Нье должен понимать, что отношения между ними не изменятся только из-за того, что она однажды легла с ним в постель. Коммунисты обещают женщинам прекрасное будущее. На примере Хсиа Шу-Тао она успела убедиться, что далеко не все из них имеют в виду то, что говорят. Она думала, что Нье не такой, — теперь Лю Хань предстояло узнать, не ошиблась ли она.

— Что ж, это честно, — ответил он. Его голос также звучал холодно. — Но и ты не думай, что если я побывал в твоей постели, то буду без колебаний воплощать в жизнь все твои идеи. — Потом он приподнялся на локте и поцеловал ее в щеку. — Впрочем, твой предыдущий замысел был превосходным.

— Я рада, что ты так думаешь, — сказала она.

Станет ли она использовать свое тело, чтобы влиять на Нье? Рассчитывает ли таким образом упрочить свое влияние среди революционеров, сражающихся с чешуйчатыми дьяволами? Следовало признать, что такие мысли приходили ей в голову. В мире мужчин тело женщины — единственное оружие, которым она обладает, а Лю Хань хотела занять такое положение, чтобы к ее идеям относились всерьез. Тогда она сумеет по-настоящему отомстить маленьким чешуйчатым дьяволам. Однако предложение Нье ей понравилось.

— Товарищ, мы договоримся.

Его руки словно случайно скользнули по ее телу к бедрам.

— И как мы закрепим нашу сделку? — лукаво спросил он. Она колебалась, чувствуя, как у него вновь появляется эрекция. Она и сама была не против продолжения.

— Нет, не так, — твердо сказала она, убирая его руку. — Неужели ты не слышал, что я сказала?

К ее облегчению, голос Нье прозвучал вполне дружелюбно.

— Я слышал, но иногда — и довольно часто — люди произносят ни к чему не обязывающие слова. Гоминьдан, к примеру, называет себя революционной партией. — Он презрительно фыркнул. — Но ты, Лю Хань, говоришь то, что действительно думаешь. И мне хотелось это услышать.

— Хорошо, — подумав, ответила Лю Хань. — Тогда мы подтвердим наш договор таким способом. — Она поцеловала его. — Достаточно?

Голографическое изображение Императора сияло посреди зала кают-компании «127-го Императора Хетто». На трех мирах Империи миллиарды представителей Расы, Работев-2 и Халесс-1 праздновали «День птенца» своего суверена. Атвар чувствовал себя частью огромного сообщества, созданного Расой, а не ввязавшимся в бесконечную войну чужаком, изменившимся за годы ужасных событий на Тосев-3.

Некоторые капитаны кораблей так разбушевались, что Атвар засомневался, а не приняли ли они хорошую дозу имбиря, тайно доставленного на флагманский корабль? Ему даже думать не хотелось о том, что командиры столь высокого ранга могут пасть жертвой вероломного тосевитского растения, но на Тосев-3 то, что ему нравилось, и реальность имели мало общего.

Неподалеку парил Кирел, который забыл о своей обычной сдержанности и оживленно беседовал с двумя самцами, которые принадлежали к фракции Страхи в те дни, когда у Страхи еще имелась своя фракция. Атвар порадовался тому, что его помощник пребывает в хорошем настроении, вот только его собеседники вызывали у командующего флотом беспокойство. Но с другой стороны, за отставку Атвара с поста главнокомандующего после того, как СССР взорвал атомную бомбу, проголосовало довольно большое количество самцов, так что Кирел попросту не мог игнорировать всех — в противном случае ему пришлось бы общаться всего с несколькими капитанами.

И еще здесь был бедный, работающий на износ Пшинг. В руке адъютант держал резиновый сосуд, наполненный соком каких-то тосевитских фруктов. Большие Уроды, не чувствительные к действию имбиря, употребляли этиловый спирт с самыми разнообразными вкусовыми добавками. Самцы Расы находили некоторые из этих смесей отвратительными — зачем, например, пить виски, так и осталось тайной для Атвара, — но кое-какие напитки стоило экспортировать на Родину, когда покорение будет завершено.

Атвар подплыл к Пшингу и зафиксировал свое положение, уцепившись одним когтем за специальное кольцо.

— Как ты себя чувствуешь сейчас, когда тебе не нужно никого будить, чтобы сообщить об очередной катастрофе? — спросил он.

Глаза Пшинга никак не могли сфокусироваться. Очевидно, он успел выпить несколько емкостей красного вина.

— Недосягаемый командующий флотом, я чувствую себя замечательно! — воскликнул Пшинг, добавив соответствующее покашливание, чтобы подчеркнуть истинность своего утверждения. — Вонючие Большие Уроды для разнообразия ведут себя тихо.

— Действительно, — со вздохом согласился Атвар. — Вот если бы все так и оставалось. — Он подплыл к консоли, где стояли напитки, привезенные с Родины, а также местные, заключенные в специальные емкости с яркими этикетками. Атвар не хотел праздновать «День птенца», употребляя напитки, произведенные на Тосев-3. Император являлся символом Родины и всего, что стояло за этим словом. Уж лучше выпить бренди из ягод худипара, чем местное вино.

Внимание Атвара привлек самец, вошедший в зал, — он явно разыскивал главнокомандующего. Хорошее настроение моментально покинуло Атвара. Рокойс был заместителем Пшинга и сегодня исполнял обязанности адъютанта. Если Рокойс появился в зале, значит, что-то случилось. Опять.

Атвару ужасно захотелось спрятаться среди других самцов, чтобы Рокойс его не заметил Неужели он не может хотя бы один раз, как Пшинг, отдохнуть от плохих новостей. Но, даже спрятавшись от Рокойса, ему не избежать взгляда императорских глаз. Благодаря хитрому трюку глаза голограммы следовали за ним, где бы он ни оказывался. Впрочем, Атвар никогда не увиливал от исполнения долга.

Но как велико искушение!

Вместо того чтобы сбежать от заместителя адъютанта, Атвар оттолкнулся от консоли и поплыл ему навстречу, успев, впрочем, подхватить емкость с бренди из худипара. Рокойс принял позу уважительного повиновения и начал:

— Недосягаемый командующий флотом, я должен с сожалением сообщить, что…

Хотя он говорил негромко, его слова заставили замолчать почти всех высших офицеров, присутствовавших в зале. Не только Атвар заметил появление Рокойса, многих заинтересовало, какое сообщение достойно того, чтобы оторвать командующего флотом от празднования дня рождения Императора. Неужели Британия, или Ниппон, или еще какая-то не слишком серьезная тосевитская империя или не-империя сумела взорвать атомную бомбу? Или, может быть, Дойчланд, Соединенные Штаты или СССР?

— Скажи мне, Рокойс, — прервал его Атвар, — какие ты принес новости?

— Недосягаемый командующий флотом, создается впечатление, что Большие Уроды узнали, что у нас принято праздновать «День птенца» нашего Императора На торжество были приглашены тосевиты, устраивающие представления с местными животными. Речь идет о крупных городах в восточной части главного материка: это большая многонаселенная не-империя, которая носит название Китай. Из-за плохой работы охраны они сумели пронести не только животных, но и взрывчатые вещества. На мероприятии присутствовали наши офицеры и лояльная к нам администрация.

— Значит, они тоже погибли? — спросил Атвар.

Защищаться против подобных самцов почти невозможно. К счастью, фанатики встречались редко даже среди отчаянных Больших Уродов.

— В большинстве случаев, — ответил Рокойс. — Мы сумели поймать двух тосевитских самцов и обезвредить их бомбы. Они утверждают, будто их обманули, заверив, что они несут с собой камеры, которые будут снимать представления.

Послышался возмущенный ропот капитанов. Атвар их прекрасно понимал: его обуревали такие же чувства. Если ты готов лгать, тебе вовсе не обязательно искать фанатиков, готовых расстаться с жизнью. У любой нации, в том числе и у Расы, всегда найдется достаточное количество простофиль, которых легко обмануть.

Как и всегда во время больших несчастий, Атвар постарался найти положительное в том, что произошло.

— Если нам удалось задержать хотя бы часть этих самцов, то они приведут нас к тем, кто сумел уговорить их участвовать в представлениях.

— Пусть события подтвердят вашу правоту, недосягаемый командующий флотом, — сказал Рокойс. — Часовые механизмы на захваченных бомбах сделаны ниппонцами, хотя схваченные самцы упорно повторяют, что представление организовали китайцы.

— Возможно, они использовали подставных лиц на нескольких уровнях, — заметил Атвар. — Или взяли именно такие взрыватели, чтобы специально ввести нас в заблуждение. Что еще удалось узнать?

— Есть еще одна вещь, подтверждающая, что это дело рук китайцев, — ответил Рокойс. — В районах, соседствующих с административными центрами, обнаружены листовки. Нам с большим трудом удалось их перевести — китайцы пользуются невероятно сложным шрифтом. В них требуют возвращения птенца, который для исследовательских целей отобран у самки Больших Уродов по имени Лю Хань.

— Большие Уроды не могут ничего у нас требовать, — с негодованием воскликнул Атвар.

Впрочем, он тут же усомнился в своей правоте. С военной точки зрения их действия вполне грамотны, если не сказать больше.

— Нам следует провести расследование.

— Будет исполнено, недосягаемый командующий флотом. — Рокойс не имел никаких обязательств по расследованию и прекрасно это знал. Он лишь сообщал о принятых решениях, не участвуя в их обсуждении. После небольшой паузы Рокойс продолжил: — Недосягаемый командующий флотом, из сообщений следует, что потери среди администрации и старшего офицерского состава в Китае могут оказаться весьма тяжелыми. Во время представления они занимали первые ряды и пострадали от взрыва больше других.

— Как и следовало ожидать. — Атвар снова вздохнул. — Но тут ничего не поделаешь. Некоторые младшие офицеры получат повышение. К сожалению, кое у кого из них недостаточно опыта для выполнения новых обязанностей. В таком случае мы их отзовем и заменим более достойными самцами. И будем господствовать в Китае. И на всем Тосев-3.

«А я выпью столько бренди из ягод худипара, чтобы забыть об этом ужасном, ненавистном мире!»

Несмотря на мрачное настроение, овладевшее Атваром, Рокойс вдруг преисполнился рвения и воскликнул:

— Будет исполнено, недосягаемый командующий флотом!

— И пусть духи ушедших Императоров помогут нам. — Атвар немного помолчал, а потом добавил: — Когда ты появился в зале, я опасался, что ты принес весть о том, что Большие Уроды взорвали новую ядерную бомбу. Слава Императору, я ошибся. — И вместо того чтобы опустить глаза, он обратил глазные бугорки к голограмме правителя.

— Пусть этого никогда не случится, — выпалил Рокойс, вдохновленный упоминанием Императора.

— Ты прав, да будет так. — Командующий флотом сделал большой глоток бренди.

Радар Теэрца показал ему новую цель, в визуальный контакт с ней он еще не вошел. Сквозь ветровое стекло он видел лишь облака, в просветах между которыми проглядывала волнующаяся поверхность океана, разделявшего два самых больших материка Тосев-3.

Он радовался тому, что ему больше не нужно летать над Дойчландом. Возможно, Мюнхен и заслужил то, что с ним сделала Раса; Теэрц не был специалистом по выбору цели или капитаном корабля, чтобы принимать подобные решения, располагая всей полнотой информации. Полеты над остекленевшими развалинами огромного города наводили его на грустные мысли. Теэрц вспоминал о Токио — если бы не он, гигантский город мог бы уцелеть. Одно дело — ненавидеть ниппонцев и совсем другое — побывать на месте взрыва атомной бомбы.

Теэрц прекрасно понимал, что если бы ниппонцы могли, они бы обрушили атомный огонь на Расу. Подобные мысли помогали, но он продолжал испытывать тоску.

Он подумал, не принять ли немного имбиря, но решил еще потерпеть.

— Я думаю быстрее, вкусив имбиря, — сказал он, предварительно убедившись, что передатчик отключен. — Но не лучше. — Он еще немного поразмышлял над собственными словами и пришел к выводу, что ему удалось высказать разумную мысль.

Он опустился ниже облачного слоя. Это будет третий корабль, который он атакует за время полета от большего материка к меньшему. Этих кораблей не меньше, чем всяких паразитов в воде. Самцы с затейливой раскраской тела поступили правильно, обратив на них внимание. С самого начала Раса считала, что передвижения тосевитов по воде не имеют никакого смысла.

— Большие Уроды охотно делают то, что нам бы и в голову не пришло, — пробормотал себе под нос Теэрц.

Чтобы помешать тосевитам использовать морские пути, нужно задействовать много истребителей и потратить немало боеприпасов. А если попытаться полностью их обезвредить, потребуется столько самолетов, что едва ли останется возможность решать при помощи авиации другие задачи.

Впрочем, не ему принимать подобные решения. Атаковать корабли — это совсем не то же самое, что разрушать целые города. Уничтожать военную силу противника — нормальное занятие для любого самца Расы. Для разнообразия Элифрим отдал ему приказ, который не вызвал у Теэрца внутреннего протеста.

Вот он! Листовой металл и дерево, грубый и невзрачный, медленный и приземистый, за ним тянется длинный хвост дыма. Тут можно обойтись без ракет. Теэрц уже использовал все самонаводящиеся бомбы против двух предыдущих целей, но у него остались пушка и обычные бомбы, захваченные в тосевитском арсенале. Их будет достаточно.

Размеры корабля стремительно увеличивались. Истребитель Теэрца мчался ему навстречу на небольшой высоте. Компьютер наведения сообщил, что пора сбрасывать бомбы, он нажал кнопку сброса, и истребитель попытался задрать нос, однако Теэрц и автопилот удержали самолет на прежнем курсе.

Он видел, как тосевиты забегали по палубе. Снаряды врезались в воду, вздымая эффектные брызги и опережая бомбы. На несколько мгновений корабль пропал из виду.

— Прощайте, Большие Уроды, — пробормотал Теэрц, вновь набирая высоту для следующего захода.

Однако ему не удалось потопить корабль. Радар сообщил ему об этом еще прежде, чем Теэрц увидел вражеское судно. Впрочем, теперь дым валил из нескольких мест. Некоторые Большие Уроды неподвижно лежали на палубе, другие пытались исправить причиненный ущерб.

А третьи — на носу корабля, сквозь клубы дыма, полыхнул огонь — третьи Большие Уроды стреляли в него! На корабле оказалась зенитная установка, она вела непрерывный огонь по истребителю Теэрца, хотя снаряды уходили довольно далеко в сторону.

— Благодарение Императору! — сказал Теэрц.

Он дал себе слово, что больше в плен не попадет. У него будет малопривлекательный выбор: утонуть или замерзнуть.

Теэрц выпустил длинную очередь по тосевитской зенитной установке. Он не сомневался, что ему еще раз удалось повредить вражеский корабль, но совсем не хотел приближаться к нему — кто знает, может быть, зенитка продолжит стрельбу.

Он вновь ушел за облака, чтобы увеличить дальность действия радара. Теэрц с нетерпением ждал того момента, когда сможет приземлиться в месте, которое Большие Уроды называли Флоридой. На военно-воздушной базе в южной Франции, с которой он взлетел, становилось слишком холодно по стандартам Расы. Но во Флориде даже зимой стояла приятная погода, хотя воздух там отличался слишком высокой влажностью — опять каждое утро придется разглядывать чешую, нет ли где-нибудь плесени.

Теэрц проверил запас топлива. Дополнительные заходы при атаках привели к тому, что теперь ему едва хватит водорода, чтобы дотянуть до базы. Все-таки тосевитские океаны невероятно огромны. На такой случай Раса держала в воздухе пару самолетов-заправщиков. Через спутник Теэрц быстро связался с одним из них, и ему пришлось свернуть на север, к точке встречи.

Операция требовала полной концентрации. Оставалось только радоваться, что он удержался и не попробовал имбиря; Теэрц знал, каким нетерпеливым и нервным становится под его воздействием. К несчастью, ему было прекрасно известно, каким угрюмым и печальным он делается, когда организм нетерпеливо требует новой порции.

По дороге он атаковал еще один корабль. Над водой стелился густой туман, поэтому пришлось ориентироваться исключительно на показания радара. Теэрц увидел тосевитское судно в самый последний момент, но успел выпустить в него еще несколько снарядов из пушки — в дополнение к бомбам, которые сбросил раньше.

Затем он вновь скрылся за облаками. Выше ослепительно синело небо, вода в просветах была такого же цвета, лишь немного более темного оттенка. Тосев-3 вдруг показался Теэрцу прекрасным — конечно, если тебе нравится синий цвет. Дома он встречается гораздо реже. В настоящем мире, каким представлял его Теэрц, должны доминировать желтый, красный и оранжевый. Синий хорош в качестве соуса, но не основного блюда.

Радар обнаружил землю раньше, чем Теэрц ее увидел, — прибор не обращает внимания на цвет. Теэрц был не самого высокого мнения о местности, к которой приближался. Высокая влажность означала, что все вокруг покрыто пышным слоем нездоровой растительности. Теэрц не слишком любил зеленый цвет, хотя и предпочитал его синему.

Лишь песчаные пляжи напоминали ему Родину, но они должны быть широкими полями, а не узкими полосками, граничащими с водой, проникающей всюду. Он вздохнул.

Автопилот легко справится с оставшейся частью полета, подумал он и потянулся к имбирю.

— Я хочу, чтобы во время приземления у меня было отличное настроение, — сказал он, обращаясь к приборному щитку; самолет послушно скользил вдоль морского побережья на юг.

Периодически он пролетал над маленькими тосевитскими городами. Во многих бухтах стояли корабли. После приема имбиря Теэрцем обуяло воинственное настроение, но Раса владела этими землями давно, и большинство кораблей имело разрешение на торговлю.

Сохранять власть над своими поступками в первые несколько мгновений после приема имбиря всегда непросто — корабли манили его к себе, словно просили, чтобы он их уничтожил. Но Теэрц уже научился контролировать реальность даже под воздействием имбиря. Теперь он не разрешал растению брать над собой вверх, как бывало когда-то.

Радар был привязан к компьютерной карте, где фиксировались названия городов, над которыми он пролетал. До Майами, рядом с которым располагалась посадочная полоса, оставалось совсем немного. Теэрц без труда узнал Майами — самый крупный город, построенный Большими Уродами в этой части побережья. Он издалека увидел большой порт, где стояли десятки кораблей. Рот Теэрца приоткрылся в характерной «имбирной» усмешке — он представил себе, какая бы началась паника, если бы он немножко пострелял. Искушение было велико, но Теэрц знал, что удовольствие обойдется ему слишком дорого.

А затем у него на глазах весь порт — точнее, весь город — превратился в огненный шар.

Теэрц знал, что имбирь заставляет самца соображать быстрее. Он резко развернул истребитель, уходя из сферы действия огня. Ему уже доводилось видеть такие чудовищные взрывы. Точно такой же цветок расцвел над городом дойчевитов. Пожалуй, этот шар поменьше, наверное, взрыв произошел на земле, а не в воздухе. Но взрыв ядерной бомбы ни с чем не спутаешь.

Воздушная волна ударила по самолету. На несколько страшных мгновений Теэрцу показалось, что истребитель потерял управление. Океан здесь считался теплым, но Теэрцу совсем не хотелось оказаться в воде. К тому же, если Майами взлетел на воздух, кто придет к нему на помощь?

Он уже начал готовиться к катапультированию, когда самолет вдруг вновь стал подчиняться его командам. «Какую дозу облучения я получил?» — гадал Теэрц. Он ведь побывал рядом с двумя атомными взрывами в течение короткого времени. Впрочем, сейчас он ничего изменить не мог.

Сейчас необходимо выяснить, уцелела ли посадочная полоса. Он включил передатчик.

— Пилот Теэрц запрашивает воздушную базу южной Флориды. Вы меня слышите? — Никогда прежде он не задавал этот вопрос, имея в виду его буквальный смысл.

К его облегчению, ответ пришел практически сразу, хотя голос оператора заглушали помехи.

— Слышим вас хорошо, пилот Теэрц. Ваш истребитель пострадал от взрыва? Что это?.. Возможно ли?..

Теэрц не винил самца, который не мог произнести вслух роковые слова. Но имбирь сделал его нетерпеливым, сейчас не время для недомолвок.

— Воздушная база, в Майами взорвалась атомная бомба. Города больше не существует.

— Но как они могли?.. — Самец был явно ошеломлен и не мог поверить Теэрцу. — Наш радар не засек ни самолетов в воздухе, ни запущенных ракет. Нам удалось изгнать Больших Уродов с полуострова. Они не могли пронести бомбу по земле. Что же остается?

Быть может, имбирь действительно обострил восприятие! Теэрца, но он на удивление быстро нашел ответ.

— Значит, бомбу доставили по воде, — заявил он без малейших колебаний.

— По воде? — Самец добавил щелчок к вопросительному покашливанию, показывая, что не верит своим ушам. — Но как?..

— Понятия не имею. — Правый глазной бугорок Теэрца повернулся в сторону кошмарной тучи, поднимающейся над Майами. — Но как-то они сумели.

Атвар уже начал ненавидеть рекомендации специалистов по целеуказанию и обсуждение их с Кирелом, когда они решали, какой именно город следует предать огненной смерти. Кирел вызвал на экран карту Соединенных Штатов.

— И вновь наши специалисты рекомендуют взорвать Денвер, благородный адмирал, впрочем, есть еще город ближе к границе.

— Благодаря усилиям Больших Уродов центральная часть материка уже достаточно сильно заражена радиоактивными осадками, — ответил Атвар.

Постоянные повторения катастроф сделали их почти привычными — и они уже не вызывали прежнего ужаса. После того как тосевиты взорвали первую атомную бомбу, капитаны посчитали, что в этом виновен Атвар. Когда Большие Уроды произвели целую серию атомных взрывов, самцы перестали все валить на Атвара. Они поняли, что началась другая война.

— Хвала Императору, что мы не отложили вторжение на Тосев-3 еще на одно поколение, как советовали некоторые любители урезания бюджета. Даже если бы мы не стали применять атомное оружие, тосевиты успели бы им овладеть. Не исключаю, что нам не удалось бы даже уничтожить Тосев-3, не говоря уже о том, чтобы его покорить.

— Верно, — согласился Атвар. — Последняя бомба, как отмечено в докладе, полностью сделана на местном плутонии. Большие Уроды научились производить его самостоятельно. Они бы овладели атомным оружием, даже если бы мы не появились на их ужасной планете. Конечно, если бы мы прибыли на поколение позже, они бы могли начать собственную полномасштабную атомную войну, что облегчило бы нашу задачу.

— Нашу — да, но не флота колонизации, — заметил Кирел.

— Если бы Большие Уроды отравили Тосев-3, колонизационный флот мог бы оставаться на орбите до тех пор, пока не удалось бы собрать топливо для обратной дороги, после чего он вернулся бы на Родину. Никто не смог бы их упрекнуть, — сказал Атвар. — Но раз уж Большие Уроды не успели испоганить свою планету, мы не имеем права так поступать. Мы знаем допустимые пределы; им они, похоже, неизвестны.

— Мы не раз говорили о том, что наши ограничения очень помогают тосевитам, — ответил Кирел, который выделил световым пятном второй рекомендуемый объект для атомной бомбардировки. — Я не понимаю, почему наши специалисты предложили именно это место, недосягаемый командующий флотом. Оно слишком удалено от всего остального.

— Но только в том случае, если смотреть на проблему с точки зрения самца Расы, — заметил Атвар. — А для тосевитов это такой же важный транспортный узел, как Чикаго.

«И Чикаго они уничтожили сами», — мысленно добавил Атвар.

— Я вижу, вы решили выбрать самый удаленный объект, — проговорил Кирел, всем своим видом давая понять, что он бы принял иное решение.

«Что ж, пока еще я командую флотом», — подумал Атвар. Теперь у него были веские основания считать, что Кирелу никогда не занять его места. Когда возникают небольшие кризисы, самцы начинают волноваться; но когда положение становится по-настоящему серьезным, они предпочитают прятаться за спинами действующих командиров.

— Да, я сделал именно такой выбор, — заявил командующий флотом.

— Очень хорошо, — ответил Кирел. — Будет исполнено Мы сбросим бомбу на Пирл-Харбор.

Томалсс плохо читал по-китайски. Однако немногие самцы Расы вообще могли разбирать этот чудовищно сложный язык. Отдельно изучать каждый иероглиф, обозначающий новое слово, казалось ему бессмысленной тратой времени. Впрочем, он всегда мог прибегнуть к помощи компьютера. Как Большие Уроды способны запомнить столько разных иероглифов, Томалсс понять не мог.

Ему не понадобилось слишком долго размышлять, чтобы расшифровать надпись на листках бумаги, которые ему доставляли из восточной части Китая, занятой Расой. Листочки были наклеены на стенах вокруг тех районов, где произошли взрывы бомб и погибло много самцов. Часть листочков нашли среди вещей тех Больших Уродов, которые не успели взорвать свои бомбы.

Тосевитская самка по имени Лю Хань не только хотела получить обратно своего птенца, она присоединилась к китайцам, которые продолжали сопротивляться Расе.

Томалсс повернул глазной бугорок в сторону птенца, произведенного Лю Хань. Во-первых, это его требовали вернуть, а во-вторых, Томалсс опасался, как бы птенец не учинил какое-нибудь безобразие. Теперь он умел передвигаться на четвереньках и хватал все, до чего мог дотянуться. После чего засовывал добычу в рот.

Ни один из захваченных организаторов шоу не признался, что слышал о Лю Хань. Томалсс сожалел, что имел к ней хоть какое-то отношение. Учитывая, сколько неприятностей доставил ему этот птенец, он бы с удовольствием его вернул — если бы не научная программа. Ну как можно прекратить эксперимент, когда он наконец начал давать интересные результаты?

— Ну, а что ты скажешь? — спросил он у птенца, добавив в конце вопросительное покашливание.

Птенец повернул голову и посмотрел на него. Томалсс уже столько времени провел с Большими Уродами, что они перестали его смущать. Однако он не переставал удивляться тому, какие они несовершенные — даже не умеют вращать глазами, как представители Расы. На лице маленького тосевита появилась гримаса, выражавшая дружелюбие: лица у них отличались гораздо большей подвижностью, чем у представителей Расы. Однако Томалсс не считал, что тосевиты хоть в чем-то превосходят Расу — наоборот, они казались ему страшными уродами.

Птенец вновь скорчил гримасу и издал звук, напоминающий вопросительное покашливание. Он уже и прежде так покашливал. Сначала птенец издавал бессмысленные звуки, а потом принимался повторять все, что слышал.

Интересно, подходят ли его голосовые связки для языка Расы? Через две или три тысячи лет после покорения Тосев-3 все Большие Уроды будут говорить на языке Расы и станут такими же достойными подданными Империи, как народы Работев-2 и Халесс-1. Многих Больших Уродов природа наградила лингвистическими способностями. Впрочем, в этом нет ничего удивительного — на Тосев-3 так много различных языков! Но сейчас Томалсса интересовало, как сможет овладеть языком Расы птенец, которого учат с младенчества. Если вернуть птенца Лю Хань, придется начинать эксперимент с самого начала. В лабораторию заглянул Тессрек.

— Наслаждайся обществом своего Маленького Урода, пока можешь, — заявил он.

Честно говоря, Томалсс насладился бы, вышвырнув Тессрека из шлюза без скафандра.

— Птенец находится здесь не для моего удовольствия, — холодно ответил он. — Животные нужны нам для изучения, мы не привязываемся к ним, как Большие Уроды. — Вспомнив свои недавние размышления, он добавил: — Впрочем, тосевиты не животные. Когда мы завершим покорение Тосев-3, они станут подданными Империи.

— Лучше бы они оказались животными, — заявил Тессрек. — Тогда их мир стал бы нашим. Даже если бы они оказались варварами — помнишь изображение тосевитского воина, которое прислал на Родину зонд?

— Размахивающий ржавой железкой дикарь, который сидит на животном? Такое не забудешь. — Томалсс вздохнул. Как жаль, что в реальности все оказалось иначе. Впрочем, Томалсс не стал тратить время на размышления о варварском прошлом тосевитов. — Что ты имел в виду, когда сказал, чтобы я наслаждался птенцом? Мне никто не сказал, что принято решение вернуть его Большим Уродам.

— Насколько мне известно, такого решения никто не принимал, — признался Тессрек. — Но разве может быть иначе? Конечно, сейчас глазные бугорки всех представителей Расы вращаются в разные стороны из-за серии взрывов атомных бомб, но рейды китайцев унесли жизни многих толковых самцов. Если возвращение одного птенца даст нам хотя бы небольшую передышку, почему бы не выполнить их требования?

— Тут все не так просто, — рассудительно проговорил Томалсс. — Если мы вернем птенца, Большие Уроды решат, что могут выдвигать новые требования. Они должны нас бояться — а не наоборот.

— Если они нас и боятся, то очень ловко это скрывают, — заметил Тессрек. — Теперь, когда у Больших Уродов есть атомное оружие, они могут нанести нам серьезный урон. Возможно, мы будем вынуждены общаться с ними как с равными.

— Чепуха, — автоматически возразил Томалсс.

Раса считала себя выше остальных народов. Да, представители Работев-2 и Халесс-1 имели равные права почти во всех областях жизни, у них сохранилась собственная социальная иерархия, но их миры находились в руках Расы. Впрочем, если подумать, в словах Тессрека есть доля истины. Тосев-3 не покорен. Томалсс полагал, что рано или поздно это свершится, но с каждым днем его надежды становились все более и более призрачными.

— Кроме того, — продолжал Тессрек, — многие наши коллеги — и я с ними совершенно согласен — заметили, что присутствие маленького тосевита на борту нашего корабля оказывает отрицательное воздействие на экологию. Он ужасно воняет. Многие самцы с удовольствием избавились бы от него по одной этой причине, о чем они не раз говорили.

— Лично я считаю, что такой подход пахнет еще хуже, чем тосевиты, — ответил Томалсс.

Он постарался скрыть охвативший его страх. Если все остальные исследователи и психологи объединятся против эксперимента, он будет закрыт, несмотря на его очевидную важность. Нечестно, но птенец проклевывается с той стороны яйца, где ему удобнее.

«Хм, — задумался Томалсс, — какое влияние на исследования Больших Уродов оказывают личные отношения?» Наверное, никакого. В противном случае, как им удалось преодолеть такой огромный путь от варварства до атомного оружия — ведь Раса объединилась задолго до того, как Большие Уроды вообще возникли. Сама мысль о том, что тосевиты в некотором смысле превосходят Расу, вызывала возмущение. Томалсс старательно искал, но нигде не находил логических ошибок.

— Пока я не получу прямого приказа, я буду продолжать эксперимент в его нынешней форме. В любом случае я не отдам птенца на милость Больших Уродов, если не будет принято соответствующее решение на самом верху. К тому же многие меня поддерживают. Моя работа необходима для разработки принципов общения с тосевитами. Мы изучаем их сексуальность и ее влияние на остальные аспекты жизни. Если эксперимент будет прекращен, мы потеряем несколько перспективных направлений исследования.

— А тебе придется отправиться на поверхность Тосев-3, — злорадно заявил Тессрек.

— Ну, я уже не раз бывал на планете, — парировал Томалсс. И хотя он без особого энтузиазма относился к Тосев-3 и Большим Уродам, он добавил: — Некоторые самцы считают, что исследования можно проводить только в стерильных условиях; они не понимают, как важно изучить среду обитания тосевитов. Результаты, полученные в лабораториях, не отражают реальности в полной мере.

— А некоторые самцы получают удовольствие, наступая на куски экскрементов, — очевидно, им нравится очищать ноги от кала. — Тессрек обратил глазные бугорки в сторону тосевитского птенца. — А другие самцы, должен добавить, не имеют никаких оснований смеяться над работой своих товарищей, когда сами уютно устроились в лаборатории на борту корабля.

— Условия моего эксперимента требуют, чтобы я находился здесь, — сердито ответил Томалсс. — Я пытаюсь выяснить, насколько Большие Уроды способны адаптироваться к нашей системе ценностей, если они будут жить среди нас с самого детства. Я привез сюда птенца, чтобы лишить его контактов с другими Большими Уродами. На поверхности Тосев-3 добиться этого практически невозможно.

— В результате ты вынудил нас вступить в контакт с ароматами этого жалкого маленького существа, — сказал Тессрек. — Система очистки рассчитана на наши запахи, так что нам приходится постоянно мириться с его отвратительной вонью. — И он добавил утвердительное покашливание.

Птенец тут же издал звук, который при желании можно было назвать утвердительным покашливанием. Возможно, звук получился даже более чистым, чем предполагал Томалсс, поскольку Тессрек тут же обратил глазные бугорки на маленького тосевита, а затем повернулся к нему спиной, словно отказываясь поверить в то, что услышал.

— Вот видишь! — торжествующе воскликнул Томалсс. — Птенец, несмотря на все свои недостатки, готов приспособиться к нашим обычаям, даже на ранних стадиях своего развития.

— Он просто издал серию громких неприятных звуков, — не сдавался Тессрек. — Абсолютно бессмысленных. — И чтобы подчеркнуть свою мысль, кашлянул.

Томалсс с беспокойством посмотрел на птенца. Даже он не всегда понимал смысл звуков, которые издавал его подопечный. Только изучая птенцов такого же возраста, он мог бы сделать обоснованные выводы. Однако он бы с радостью отдал все, что заработал за очередной период, только чтобы птенец издал утвердительное покашливание.

Томалсс ни на что не рассчитывал, но тут — как раз в тот момент, когда он расстался с последними надеждами, — маленький тосевит кашлянул. И получилось у него весьма недурно!

— Совпадение, — изрек Тессрек, прежде чем Томалсс успел открыть рот.

Однако Тессрек воздержался от третьего утвердительного, покашливания.

— Вовсе нет, — Возразил Томалсс. — Именно так Большие Уроды учатся языку. Поскольку птенец общается только с нами, а мы являемся носителями языка, он имитирует звуки, которые слышит. Пройдет некоторое время, и он научится увязывать звуки со смыслом — иными словами, овладеет речью.

— Большие Уроды даже на своем языке не умеют говорить внятно, — высокомерно сказал Тессрек.

Однако он не стал продолжать спор с Томалссом — очевидно, признал его правоту.

— Поскольку идет постоянная видео- и аудиозапись того, что происходит в этом помещении, я хочу поблагодарить тебя за вклад, который ты внес в мою работу.

Тессрек прошипел какую-то гадость и стремительно удалился. Томалсс приоткрыл рот — он смеялся, сегодня его победа не вызывала сомнений. Тосевитский птенец издал звук, который заменял ему смех. Иногда звуки, не похожие на речь Расы, ужасно раздражали Томалсса. Теперь же он засмеялся еще сильнее. Птенец понял его чувства и разделял их. Чтобы зафиксировать достигнутый результат, Томалсс добавил:

— Растущий уровень взаимных контактов требует новых серьезных исследований. — Неожиданно для себя он с теплотой посмотрел на маленького тосевита. — Пусть только попробуют тебя забрать. Ты представляешь слишком большую ценность, чтобы мы могли вернуть тебя Большим Уродам.