Окончательное решение, или Разгадка под занавес

Глава 3

Когда они подошли к дому, старик, в плаще и шляпе, несмотря на жару, сидел на скамейке перед дверью, стиснув загорелыми пальцами набалдашник трости из терна. Сидел, абсолютно готовый к выходу. Сидел, словно ожидал их визита, хотя такого и быть не могло. Скорее всего, они застали его на выходе, в тот момент, когда, уже завязав шнурки ботинок, он собирался с силами перед полуденным марш-ползком по окрестным холмам.

— Фамилия? Чин? — спросил он инспектора Беллоуза.

Глаза его были невероятно ясными. Ноздри выдающегося носа раздувались, словно он принюхивался к гостям.

— Громче!

— Беллоуз, — ответил инспектор. — Майкл Беллоуз, инспектор сыскной полиции. Простите, что беспокоим, сэр. Я на этой должности недавно, пока только разбираюсь, что, так сказать, к чему. Звезд с неба не хватаю…

Услышав последнюю фразу, стоявший рядом с инспектором агент сыскной полиции Квинт дипломатично кашлянул, глядя перед собой.

— Беллоуз, Беллоуз… помнится, я знавал вашего отца, — прищурился старик.

Его голова болталась на тощей шее. Щеки были испещрены порезами и нашлепками пластыря — результат торопливого старческого бритья.

— Может такое быть? В Уэст-Энде? Рыжеволосый, с рыжими усами. Работал, помнится, по мошенникам на доверии. Я бы сказал, не без способностей.

— Это мой дед, Сэнди Беллоуз. Я столько раз слышал, с каким почтением он о вас отзывался!

Про себя инспектор подумал: «Не с таким уж почтением, костерил он тебя, о-го-го как».

Старик кивнул без малейшего намека на улыбку. Инспектор успел заметить тень печали, мимолетную вспышку памяти, мелькнувшую на его лице.

— Я знавал великое множество полицейских. Великое. — Усилием воли он отогнал тоску. — Тем приятнее познакомиться еще с одним. А вы, если не ошибаюсь, агент сыскной полиции… Квинт?

Теперь его хищный взгляд устремился на спутника инспектора, темноволосого флегматика с носом картошкой. Агент Квинт был известен как преданный соратник ныне покойного предшественника инспектора Беллоуза, слывшего при жизни приверженцем старых, кондовых методов сыска. Услышав свое имя, он вскинул два пальца к полям шляпы. Разговорчивым малым его трудно было назвать.

— Итак, кого убили и как? — спросил старик.

— Убит человек по имени Шейн, сэр. Смерть произошла от удара тупым предметом по голове сзади.

Лицо старика казалось безучастным или, скорее, разочарованным.

— Угу, — повторил он. — Шейн… убит ударом по голове сзади. Тупым предметом. Ну, понятно.

«Видать, все-таки выжил из ума, — подумал инспектор. — Как там Квинт выразился? Уже давно не тот. А жаль».

— Смею вас заверить, инспектор, я отнюдь не маразматик, — произнес старик.

Он, что, читает мысли? Нет, этого не может быть. Значит, догадался. Но как? По выражению лица, по позе?

— Дело в том, что сейчас в ульях очень острая ситуация, кризис, если угодно. Я не имею права пускать все на самотек из-за ничем не примечательного преступления.

Беллоуз украдкой посмотрел на Квинта. Инспектор был еще довольно молод, а убийства в Восточном Суссексе случались довольно редко, посему оба полицейских полагали, что если человеку на задах дома викария ударом кочерги или дубины проламывают череп, то нечто примечательное в этом все же имеется.

— Этот Шейн был вооружен, сэр, — вступил в разговор Квинт. — У него найден боевой пистолет системы «Уэбли», хотя покойный считался, а по нашим данным, вероятно, и был, всего-навсего разъездным агентом…

Квинт вытащил из кармана записную книжку в клеенчатой обложке и справился со своими записями. Инспектор привычно скрипнул зубами при виде этой книжечки, в которую тщательно заносилась всяческая замечательно ненужная информация.

— …по продаже доильных аппаратов и автоматизированных линий.

— Удар пришелся по голове сзади, — сказал инспектор. — Получается, что среди ночи он собирался садиться в машину. Вещи все были упакованы, то есть он уезжал; хотя ни с кем не попрощался, никому ничего не объяснил и буквально на прошлой неделе внес плату за проживание в доме викария за два месяца вперед.

— Дом викария. Ну, понятно, понятно.

Старик устало смежил веки, словно представленные факты были не просто незначительными, а скучными до тошноты и нагоняли сон.

— И разумеется, вы на свой, подчеркиваю, на свой страх и риск, потому что вряд ли кто-то захотел в этом деле рисковать вместе с вами, приняли самое скоропалительное из всех возможных решений и взяли под стражу Паникера-младшего как главного подозреваемого, так?

Прекрасно понимая, что сейчас он выглядит как персонаж немой комедии, инспектор, к стыду своему, не смог удержаться от еще одного ошеломленного взгляда на агента Квинта. Дело в том, что в десять утра, спустя три часа после того, как труп Ричарда Вулзи Шейна, жителя города Севеноук, графство Кент, был обнаружен за домом викария рядом с припаркованной там малолитражкой 1933 года выпуска, принадлежавшей покойному, полиция арестовала Реджи Паникера.

— За совершение означенного преступления этот достойный всяческого сожаления юноша будет в надлежащее время и с соблюдением всех формальностей отправлен на виселицу, его мать будет рвать на себе волосы, а ваш мистер Шейн будет по-прежнему лежать в земле, и Земля будет все так же вращаться в пространстве. Однако тем временем в улье номер четыре должно произойти роение, и я не хочу упустить рой!

Длиннопалая, похожая на бугристую морскую звезду рука, вся в старческой «гречке», мазнула по воздуху, показывая гостям, что их время истекло. Пора и честь знать. Старик похлопал себя по карманам помятого костюма. Он искал трубку.

— И попугай пропал, — беспомощно пробормотал инспектор Беллоуз, отчаянно надеясь, что эта последняя уловка по какой-то одному старику ведомой шкале возьмет и добавит убийству примечательности. — А вот что изъято у сына викария при обыске.

Беллоуз достал из нагрудного кармана замусоленную визитную карточку, где значилось: «Джоз. Блэк, агент по торговле редкими и экзотическими птицами, Клаб-роу, Лондон», и протянул старику, но он даже не взглянул на нее. Он смотрел на инспектора.

— Попугай?!

Инспектор понял, что ему удалось не просто заинтересовать, а даже ошеломить старика.

— Ну конечно! Попугай! — упоенно повторял старик. — Серый африканский жако! Принадлежит мальчику, маленькому мальчику, лет девяти, не больше. Он из Германии, но, бьюсь об заклад, не немец, а еврей, и немой к тому же.

Теперь инспектор Беллоуз вполне мог бы многозначительно кашлянуть. Ведь как упирался агент Квинт, как уговаривал его не связываться со стариком! Дескать, он же невменяемый, невооруженным глазом видно, и все такое. Но Беллоуз был слишком растерян, чтобы злорадствовать. Сколько он слышал рассказов и легенд о непостижимых цепочках умозаключений, которыми блистал старец в зените славы, когда по сигарному пеплу вычислялся убийца, а нежелание сторожевой собаки лаять выдавало конокрадов! Но как бы инспектор ни старался, он не понимал, какое отношение немой еврейский мальчишка из Германии может иметь к пропаже попугая и трупу некоего Шейна, которому раскроили череп. Так что возможность натянуть нос агенту Квинту была упущена.

Теперь старик соблаговолил взглянуть на карточку г-на Джоз. Блэка. Поджав губы, он сперва поднес ее к глазам почти вплотную, а потом принялся двигать — то ближе, то дальше, — пока наконец не нашел нужную точку.

— Ага, — проронил он, — значит, наш Шейн наткнулся на сына викария, когда тот, украв у несчастного ребенка попугая, собрался бежать, надеясь сбыть птицу мистеру Блэку. Шейн хотел ему помешать и поплатился за свой героизм. Такова, в самых общих чертах, ваша точка зрения, инспектор, я ничего не путаю?

И хотя старик действительно ничего не путал, что-то в рабочей версии с самого начала — буквально с обстоятельств убийства — пошло наперекосяк, что-то смущало инспектора настолько, что он, несмотря на предупреждения агента Квинта, решился потревожить покой этого уже почти мифического союзника и соперника целого поколения полицейских, к которому принадлежал Беллоуз-дед. В целом версия вроде бы казалась вполне убедительной, однако голос старика звучал так, словно речь шла о детских письмах Санта-Клаусу.

— П-п-похоже, у них вышла ссора, — произнес с запинкой инспектор, потому что давно забытое заикание вдруг выползло на поверхность из глубин детства. — Слово за слово, потом дело дошло до рукопашной.

— Угу. Думаю, так все и было.

Прорезь старческого рта сложилась в самую фальшивую из улыбок, когда-либо виденных Беллоузом.

— Какая удача, — продолжал старик, — что вам практически не понадобились мои услуги, тем более что я, насколько вы знаете, давно отошел от дел. Если быть совершенно точным, с десятого августа четырнадцатого года. Причем тогда я еще отнюдь не достиг той степени дряхлости, какую сейчас вы можете лицезреть, глядя на эти выбеленные временем черепки.

Стук трости о ступеньки крыльца прозвучал как удар судейского молотка.

— Не смею задерживать, джентльмены.

Их просили удалиться.

И затем, словно отдавая дань давно превратившейся в воспоминание любви к театральным эффектам, столько раз доводившей деда Беллоуза до белого каления и так оживлявшей язык его рассказов о минувших днях, старик поднял лицо к солнцу и прикрыл глаза.

Оба полицейских с минуту стояли и молча наблюдали за этой бессовестной симуляцией послеобеденного сна. Инспектору вдруг пришло в голову, что старик, наверное, хотел, чтобы его как следует попросили. Он бросил взгляд на агента Квинта. Разумеется, его досточтимый предшественник никогда бы не опустился до униженных просьб перед выжившим из ума старым отшельником. Но вместе с тем, сколько можно было бы перенять у этого человека, если бы…

Глаза внезапно распахнулись, улыбка на губах стала жестче и искреннее.

— Вы еще здесь?

— Сэр… если вы позволите…

— Тем лучше. — Старик издал сухой смешок себе под нос. — Взвесив нужды своих пчел, я пришел к выводу, что смогу выкроить пару часов. Таким образом, я готов оказать вам содействие… — Он предостерегающе воздел перст. — Содействие в розыске пропавшего попугая.

С превеликим трудом, но с видом, который заранее отвергал любую попытку помощи, старик тяжело оперся на исцарапанную черную трость и с усилием вздернул себя на ноги.

— Если по ходу дела нам удастся найти убийцу — что ж, считайте, вам повезло.