Окончательное решение, или Разгадка под занавес

Глава 6

Старику однажды уже приходилось бывать в Габриэль-парке, лет сорок тому назад, в конце девяностых. Тогда это тоже было дело об убийстве, и тоже связанное с домашним животным — виртуозно выдрессированной сиамской кошкой. Она терлась усами о губы жертвы, оставляя на них таким образом редкий малайский яд.

Годы не пощадили грандиозного каменного здания. Еще до Первой мировой войны пожар уничтожил северное крыло и башню обсерватории с прищуром купола, откуда величественная злодейка баронесса Сфорца прыгнула в объятия смерти, прижимая к груди отчаянно мяукавшую любимицу по имени Королева Сиама. До сих пор здесь и там из высокой травы, словно обгоревшие фитили, торчали обуглившиеся балки. Уже перед этой войной особняк и прилегающие угодья отошли невесть откуда взявшемуся Национальному исследовательскому центру молочного животноводства, а принадлежавшее Центру малочисленное, но здоровое как на подбор галловейское стадо вызывало у местного населения постоянные скептические ухмылки.

Сорок лет назад, как вспоминал старик, требовалась целая армия слуг, чтобы содержать дом в порядке. Сейчас некому было подрезать плющ, или покрасить облупившиеся оконные рамы, или заменить черепицу на крыше, которую за пять лет оккупанты из Центра молочного животноводства сумели превратить из торжественного парада печных и каминных труб в подобие растерзанной корзинки для рукоделия, только вместо вязальных спиц из нее во все стороны торчали провода и антенны. Сотрудников Центра в городке практически не видели, однако успели заметить, что некоторые из них говорят с сильным иностранным акцентом. Очевидно, у них на родине, где-нибудь в Центральной Европе, мелочи вроде той, что галловейская порода не молочная, а мясная и надоев от нее не дождешься, не считались достойными внимания. Южное крыло особняка, отчужденное от основного здания во имя нужд национальной молочной промышленности, пришло в упадок. На верхнем этаже ютились последние оставшиеся в живых члены семейства Кэрлью, не то один, не то двое, а в некогда помпезной библиотеке, где во время оно старику при помощи поставленной в нужное место баночки сардин удалось вывести на чистую воду сиамскую преступницу, мистер Паркинс и с десяток ему подобных историков, не подлежавших призыву по возрасту, корпели над беспримерным и достославным собранием налоговых манускриптов, конторских книг и протоколов судебных тяжб, скопившихся в архиве Кэрлью за семьсот лет, в течение которых Восточный Суссекс считался полноправной вотчиной этой семьи.

— Виноват, — вежливо произнес молодой солдатик, сидевший за металлической стоечкой в металлической будочке — дешевой современной постройке, установленной на подъезде к особняку. На поясе у солдатика явственно просматривалось боевое оружие в кобуре. — Без спецпропуска не положено.

Внук Сэнди Беллоуза, этого несгибаемого и неутомимого борца с аферистами, вытащил свое удостоверение.

— Я веду дело об убийстве, — произнес он.

Голос инспектора звучал куда менее уверенно, чем пришлось бы по вкусу его славному деду или старцу.

— Да, я в курсе, — сказал солдатик.

Выражение искренней скорби по поводу кончины мистера Шейна, появившееся на его лице, сохранялось достаточно долго — настолько долго, что старик даже успел отметить это про себя, — а потом сменилось прежней безмятежной улыбкой.

— К сожалению, удостоверения сотрудника полиции недостаточно. Требования национальной безопасности.

— Национальной… чего? — переспросил старик. — Разве это не Центр молочного животноводства?!

— Молоко и молочные продукты играют важнейшую роль в обороне родины! — радостно отчеканил солдатик.

Внук Сэнди Беллоуза, к вящему неудовольствию старика, принял эту вопиющую ложь за чистую монету, достал из бумажника визитную карточку и написал на обороте несколько слов.

— Будьте добры, передайте это мистеру Паркинсу или пошлите кого-нибудь, хорошо?

Солдатик прочел записку, наморщил лоб, потом поднял трубку черного полевого телефона и что-то в нее невнятно пробормотал.

— Что вы написали? — спросил старик.

Инспектор лукаво вскинул бровь. Сквозь толщу лет на старика смотрело лицо Сэнди Беллоуза-старшего, раздраженное и насмешливое.

— А вы не догадываетесь?

— Не зарывайтесь, молодой человек, — фыркнул старец и, скривив рот, произнес: — Вы написали: «Ричард Шейн убит».

— Прискорбно, — вздохнул Фрэнсис Паркинс.

Разговор происходил в большой комнате на первом этаже южного крыла, точно под библиотекой. В прежние времена здесь кормили прислугу, и когда старик искал отравителя, то горничных и лакеев пришлось допрашивать именно за этим столом. Сегодня комната превратилась в некое подобие служебной столовой: кварталы разнокалиберных жестянок с чаем, обертки от галет, газовая плитка для чайника, резкий запах пережженного кофе, переполненные пепельницы.

— Такой был симпатичный человек.

— Без сомнения, — хмыкнул старик. — Жаль, попугаев воровал.

Длинный тощий Паркинс в добротном, но явно достойном лучшего обращения твидовом костюме был похож на университетского профессора. Голова его казалась слишком крупной для хилой шеи, кадык был чересчур велик для горла, а кисти рук — для бледных тощих запястий. Руки были умелыми, в них чувствовались гибкость и выразительность. Стекла маленьких очков в стальной оправе сверкали на солнце, поэтому выражение глаз было сложно разобрать. Паркинс производил впечатление сухого, уравновешенного человека. Его реакция на известие об исчезновении попугая стала понятна только после того, как он сам задал вопрос:

— Где сейчас Бруно?

Паркинс зажег сигарету и бросил спичку в ближайшую пепельницу, где громоздилась гора окурков. Он не сводил непроницаемого взгляда с инспектора и, казалось, не обращал ни малейшего внимания на загорелого приземистого крепыша, который сидел с ним рядом. Никак не объяснив своего желания присутствовать при разговоре, крепыш отрекомендовался мистером Саккеттом, замдиректора Центра молочного животноводства по административно-хозяйственной части. Назвав свою фамилию и должность, он более не произнес ни слова, но сигареты прикуривал по-военному споро и слушал, как слушает человек, привыкший выискивать в донесениях стратегические просчеты. Старику трудно было представить себе Саккетта рядом с коровой. Вряд ли он вообще знал, как она выглядит.

— Мы надеялись, это вы нам расскажете, где сейчас Бруно, — сказал старик.

— Я? Вы хотите сказать, что подозреваете меня?

— Что вы, никоим образом, — горячо заверил его инспектор.

— Равно как мы никоим образом не верим, что вы всецело поглощены сложнейшими математическими расчетами высоты церковной колокольни в четырнадцатом веке, — добавил старик.

Выстрел был «в яблочко». Блики на стеклах очков погасли. Паркинс смотрел на саккеттовскую мясистую физиономию, из которой зеркало души получилось не лучше, чем из боксерского кулака.

— Джентльмены, — сказал он, чуть помявшись, — инспектор, смею вас заверить, что ни к гибели мистера Шейна, ни к исчезновению этой замечательной птицы я ни малейшего касательства не имею. Последние два дня я безвылазно сидел в библиотеке, а дома сразу в кровать, хотя, боюсь, подтвердить это некому. Но подлинность своих изысканий я легко могу доказать. Позвольте мне отлучиться на мгновение, чтобы взять выкладки, и тогда вы сами убедитесь, что…

— Высота колокольни на сегодняшний день? — спросил старик.

— Сто тридцать два фута шесть дюймов, — без запинки ответил Паркинс.

Он улыбался. Мистер Саккетт щелчком сбил пепел с сигареты.

— А в тысяча триста двенадцатом году?

— Мне думается, футов на семнадцать короче, но это подлежит уточнению.

— Непростое дело?

— Чрезвычайно.

— И, надо думать, важное.

— Боюсь, только для таких буквоедов, как я.

— А Бруно, насколько я понимаю, дал вам ключ.

— Что, простите…

— Ну как же, — вмешался в разговор инспектор Беллоуз. — А цифры? Вы ведь их постоянно записывали, старались ни одной не упустить, так?

Заминка длилась считанные секунды, но старцу доводилось слушать, как лгут виртуознейшие лжецы своего времени, к которым он без ложной скромности причислял и себя. Тридцать лет, проведенные исключительно в обществе созданий, честность которых не могла вызвать даже тени сомнения, никак не сказались на чувствительности его детектора. Паркинс лгал на голубом глазу.

— Исключительно из спортивного интереса, — произнес Паркинс. — Они же ничего не означают. Так, абракадабра.

В голове старца уже складывалась система умозаключений, тонкая, но нерушимая, как кристаллическая решетка, и грани кристалла переливались вспышками озарений и догадок. Эти обретающие форму дедуктивные построения, эти пароксизмы прозрения несли в себе ту высшую степень наслаждения, без которого он так долго принужден был существовать.

— Итак, Бруно заставили затвердить определенные цифры. Какие именно?

— Боюсь, это вопрос вне нашей компетенции, — негромко проронил мистер Саккетт.

— Значит, если я вас правильно понимаю, — сказал старец, — работа или, точнее, служба мистера Паркинса все-таки связана с вашим ведомством, мистер Саккетт. Ну что ж, возможно, существует самая непосредственная связь между норманнской храмовой архитектурой и доением мясных пород крупного рогатого скота, просто я, к сожалению, не в курсе.

Инспектор героически попытался выдать смешок за приступ кашля, но у него мало что получилось. Саккетт помрачнел.

— Инспектор, можно вас на два слова?

Беллоуз кивнул. Оба поднялись и вышли в коридор, но у дверей Саккетт обернулся и метнул на Паркинса, чьи щеки пылали, предостерегающий взгляд.

— Очевидно, меня отстраняют, — сказал старец.

На стеклах очков Паркинса снова заиграли блики света. Он позволил себе лишь скупую улыбку. Из крана в раковину капала вода. Окурок в переполненной пепельнице догорел до фильтра, распространяя едкий запах паленого волокна. Минуту спустя инспектор вернулся, но один, без Саккетта.

— Благодарю вас, мистер Паркинс, вы свободны, — сказал он и повернулся к старику с извиняющимся выражением лица. В его голосе отчетливо проступало эхо командного саккеттовского шепота: — Все, уходим. Здесь нам больше делать нечего.

Час спустя Реджи Паникер был освобожден из-под стражи в связи с отсутствием состава преступления. Судебно-медицинская экспертиза, состоявшаяся на следующий день, подтвердила, что смерть Ричарда Вулзи Шейна произошла при невыясненных обстоятельствах в результате несчастного случая.