Окончательное решение, или Разгадка под занавес

Глава 4

Старик опустился на левое колено, потому что правое уже никуда не годилось. На эту операцию ушло невероятно много времени, и, пока он опускался, слышался устрашающий хруст, но ему все-таки удалось принять нужную позу и приступить к делу. Стащив с правой руки перчатку, он поковырял пальцем пропитавшуюся кровью почву, на которой Ричард Вулзи Шейн испустил дух. Потом из потайного кармана за подкладкой плаща была извлечена лупа в черепаховой оправе с трогательной надписью, выгравированной по медному желобку вокруг стекла, — дар бесценного единственного друга.

Сопровождая каждое свое движение фырканьем и ворчанием, так, словно ровная площадка в двадцать квадратных футов представляла собой обледенелый склон Каракорумского хребта, старик тщательно рассматривал под лупой все, что находилось либо непосредственно рядом, либо поблизости от того злосчастного места на Холлоуз-лейн, где утром этого дня мистер Паникер обнаружил полуобезглавленный труп своего постояльца, распростертый между рядами пышно разросшейся живой изгороди. Увы, неуклюжие люди в тяжелой обуви уже успели увезти тело, так что в пыли остался лишь нечеткий оттиск, похожий на кособокий крест. На правой покрышке принадлежавшего покойному Шейну автомобиля, чересчур шикарного для разъездного торговца автодоилками, обнаружилась кровь: на белом протекторе проступали веерообразные брызги, образуя центростремительный, умеренно сгущающийся к середине рисунок. Несмотря на то что полиция уже провела обыск в машине и изъяла карту Суссекса, отпечатанную по заказу Государственного картографического управления, прозрачный шланг для доильного аппарата, различные клапаны и патрубки, несколько глянцевых брошюр с рекламой «Лактролы Р-5» производства компании «Шедбурн и Джоунз» и изрядно затрепанный экземпляр книги Тредли «Наиболее распространенные болезни молочных пород рогатого скота», 1926 года издания, старик все же решил осмотреть авто еще раз. Очевидно не отдавая себе в этом отчета, за работой он непрерывно что-то бормотал, кивал время от времени головой, словно обращаясь к невидимому собеседнику и раздраженно дожидаясь его ответов. Процедура осмотра заняла около сорока минут, но, когда старик вылез из машины, дыша так, словно ему необходимо, не сходя с места, лечь и долго лежать пластом, в руках он держал патрон 45 калибра для того самого, не вязавшегося с образом коммивояжера, револьвера «Уэбли» и сигарету марки «Мюрат», причем предпочтение, которое убитый отдавал египетскому табаку, если это была его сигарета, заставляло предположить в нем уж совсем неожиданную искушенность и романтичность натуры. Напоследок старец покопался в удобренной перегноем почве под кустами изгороди и извлек оттуда покрытый кожей и волосами осколок черепной кости, который полицейские, к вящему стыду своему, просмотрели.

Он взял это страшное вещественное доказательство в руки без колебаний и содрогания. Смерть человеческого существа была ему знакома в любых своих проявлениях, стадиях и положениях: гулящая из Чипсайда с перерезанным горлом, валявшаяся лицом вниз на ступеньках набережной Темзы, — рот и глазницы у нее были полны крови; засунутый в водосток похищенный ребенок с лицом зеленее, чем у водяного; иссохшая, как папиросная бумага, телесная оболочка старика, которого в течение десяти лет опаивали мышьяком; побелевший скелет, ставший добычей коршунов, псов и бесчисленных насекомых, скрипевший между ветвями дерева, и лохмотья одежды полоскались на ветру точно флаги; пригоршня зубов и осколки костей в совке пепла, ставшего единственной уликой. Так что в скособоченном кресте, нацарапанном смертью в дорожной пыли Холлоуз-лейн, не было ничего, решительно ничего примечательного.

Наконец старик опустил лупу и выпрямился, насколько это было возможно. Он в последний раз взглянул на расположение кустов живой изгороди, на пыльную зеленую малолитражку с откидным верхом, на снующих вокруг грачей, на направление дыма, поднимающегося из печной трубы дома викария, затем повернулся к молодому инспектору и какое-то время изучающе смотрел на него, не произнося ни слова.

— Что-нибудь не так? — спросил внук Сэнди Беллоуза.

Старик так и не удосужился спросить у него, как дед, жив или умер. Ответ был ему слишком хорошо известен.

— Вы отлично поработали, инспектор, — похвалил он. — Мои поздравления.

Инспектор улыбнулся и украдкой бросил взгляд на агента Квинта, угрюмо стоявшего рядом с зеленым автомобильчиком. Не отрывая сердитых глаз от грязной багровой лужи под ногами, Квинт дернул себя за ус.

— Убийца действительно подкрался к Шейну сзади и нанес ему удар по голове, тут вы правы. Но скажите мне, инспектор, как же тогда быть с тем, что покойный, по вашей версии, напугал Паникера-младшего, потому что подошел к нему, когда тот пытался похитить попугая?

Беллоуз начал что-то говорить, но потом вздохнул и обреченно махнул рукой. На этот раз Квинту пришлось приглаживать усы, чтобы спрятать заигравшую на губах улыбку.

Старик продолжал:

— Бьюсь об заклад, в момент нанесения удара Шейн довольно быстро двигался, держа в левой руке что-то тяжелое. Это видно по характеру и частоте следов. Раз ваши сотрудники обнаружили его чемодан со всеми пожитками у задней двери дома, причем, как вы сами сказали, вещи оставалось только погрузить в багажник, и раз птичью клетку найти не удалось, логично было бы предположить, что Шейн в момент убийства бежал к машине с клеткой в руке. Попугай, вероятнее всего, был в ней, хотя, на всякий случай, не помешало бы побыстрее и потщательнее осмотреть все деревья в округе.

Молодой инспектор повернулся к Квинту и кивнул. Ошеломленный Квинт забыл про свои усы.

— При всем моем уважении, сэр, я не могу поверить, что вы приказываете мне тратить драгоценное время на то, чтобы ходить под деревьями и высматривать…

— Да не волнуйтесь вы, ради бога, — успокаивающе подмигнул ему старик.

Он решил пока попридержать свою гипотезу — разумеется, не единственную, а одну из многих — о том, что у серого жако по имени Бруно вполне могло хватить ума, чтобы ускользнуть из рук похитителя. Люди, а в особенности те из них, кто служит в полиции, склонны недооценивать способности животных совершать, причем играючи, как самые тяжкие преступления, так и самые рискованные трюки.

— У него такой хвост, что вы его сразу заметите.

Квинту понадобилось какое-то время, чтобы совладать с лицевыми мышцами и вернуть челюсть на место. Закрыв рот, он повернулся на каблуках и, чеканя шаг, пошел к решетчатой калитке, за которой начинался сад викария.

— Теперь с вами, молодой человек, — обратился старик к инспектору. — Вам нужно побольше узнать о личности убитого. Разумеется, я должен буду осмотреть тело. Думаю, мы обнаружим…

За изгородью раздался женский крик. Звучный вопль, в котором можно было расслышать намек на мелодию, к концу распался на короткие конвульсивные всхлипы:

— А-а-а-а-а…

Инспектор бросился к калитке, не дожидаясь, пока его спутник будет, шаркая, ковылять следом. Войдя в сад, старик увидел на зеленом просторе множество знакомых фигур и предметов, расположенных определенным образом ради достижения некой искомой цели или желаемого результата, словно шашки или шахматы в роскошном курортном парке. Всматриваясь в них, он испытывал головокружительный ужас, потому что был не в состоянии ни сосчитать их, ни сказать, как они называются или для чего служат. Он ощутил — всем телом, как ощущают силу тяжести или инерции, — неизбежность краха. Победа возраста над разумом выражалась не в потере остроты или живости, а в полном сведении разума на нет. Так зыбучие пески заносят заброшенный город. Время съело прихотливый узор интеллекта, оставив пустой белый лоскут. Испугавшись накатывающей дурноты, он поднес ко рту набалдашник трости. Губы ощутили холодок. Ужас мгновенно отступил, грубый вкус металла восстановил сознание, и в ту же секунду он с невыразимым облегчением понял, кто перед ним: вот двое полицейских, Беллоуз и Квинт, вот мистер и миссис Паникер, они стоят по обе стороны вазона с водой для птиц, вот симпатичный еврей в сером костюме, вот солнечные часы и деревянный стул, вот куст терновника в пышном цвету. Люди на лужайке застыли, задрав головы. Их взгляды были прикованы к коньку крытой тростником крыши, где находилась последняя фигура этих живых шахмат.

— Молодой человек, я требую, чтобы вы немедленно спустились!

Голос принадлежал мистеру Паникеру, который, по мнению старика, для приходского священника знал слишком много, но для пастыря разумел слишком мало. Викарий отступил на шаг-другой, словно пытаясь найти точку, с которой ему было бы проще пригвоздить мальчика гневным взглядом, но глаза его, слишком большие и печальные, для подобной цели явно не годились.

— Не дури, сынок, — крикнул снизу агент Квинт, — неровен час шею свернешь!

Мальчик стоял прямо — ноги вместе, руки вдоль корпуса — и балансировал на пятках. Это была не истерика, не шалость, он просто стоял и смотрел то на носки своих ботинок, то на землю внизу. Старик подумал, что, скорее всего, он полез туда за попугаем. Возможно, раньше уже бывали случаи, когда птица таким образом пряталась — не на этой крыше, так на другой.

— Приставную лестницу, быстро! — скомандовал инспектор.

Ноги мальчика заскользили, он оступился, потерял равновесие, ноги подкосились, и его потащило по длинному скату крыши вниз, к краю. Миссис Паникер снова пронзительно вскрикнула. В последнее мгновение его пальцы ухватили тростниковые волокна и вцепились в них. Скольжение на миг прекратилось, но спасительный тростник не выдержал, оторвался, и мальчика швырнуло в пустоту, а потом со страшным треском, который бывает, когда бочка падает сверху на камни, он рухнул на землю, прямо на стоявшего внизу молодого симпатичного еврея, приехавшего, судя по костюму, из Лондона. После секундного замешательства мальчик поднялся и затряс руками, словно ему жгло ладони, а потом протянул одну из них лежавшему лицом вниз человеку из Лондона.

— Мистер Кэлб! — закричала, суетливо подбегая к щеголеватому столичному гостю, миссис Паникер. Она судорожно стискивала бусы на груди. — Боже милосердный! Вы ушиблись? Вам очень больно?

Мистер Кэлб взял протянутую мальчиком руку и сделал вид, что его силой поднимают на ноги. Хотя он корчился и стонал от боли, на лице его мелькнула улыбка.

— Пустяки. Ребра, может, повредил, но, думаю, ничего серьезного.

Он встал, вытянул руки, и Линус скользнул между ними. Кривясь от боли, Кэлб поднял его в воздух. По неведомой старику причине, только очутившись в надежных объятиях лондонского жителя, мальчик дал волю чувствам и, уткнувшись лицом в плечо Кэлба, зарыдал, отчаянно и безутешно оплакивая утрату друга.

Старик пошел к нему через лужайку.

— Ну, здравствуй, здравствуй, — сказал он. — Помнишь меня?

Мальчик поднял красное, распухшее от слез лицо. Между кончиком его носа и лацканом пиджака Кэлба протянулась тоненькая студенистая ниточка.

Инспектор представил друг другу старика и человека со скорбными глазами. Мистер Мартин Кэлб, сотрудник Комитета по делам беженцев. Миссис Паникер вызвала его утром, как только выяснилось, что Бруно исчез. При звуке славного имени старца в глазах Кэлба мелькнуло что-то похожее на тень воспоминания. Он улыбнулся и повернулся к мальчику.

— Смотри, как тебе повезло, — сказал он, сжимая его плечо.

Лишь несколько мгновений спустя старик понял, что слова были произнесены по-немецки.

— Теперь все в порядке. Вот человек, который обязательно найдет Бруно.

— Миссис Паникер, — бросил старик через плечо хозяйке дома.

Кровь отхлынула от лица женщины. Он, разумеется, ни в чем ее не подозревал, но ощущение было такое, словно она попалась на отсутствии алиби.

— Я намерен побеседовать с вашим сыном. Вы тоже можете поехать, если хотите, полиция возражать не будет, я обещаю. Захватите для Реджи чистую рубашку и пачку галет.