Октябрь в Приморье

Рабочий контроль

Владивостокский Совет взял власть в свои руки. Исполнительный Комитет перешел к большевикам. Председателем Исполнительного Комитета был избран большевик Константин Суханов, заместителями я и Ефим Ковальчук. Большевики от критики, от пламенных дискуссий перешли к практической работе — к строительству новой жизни, к строительству социализма.

Звать рабочих и солдат на пролетарскую революцию, разъяснять рабочим и солдатам, что такое социалистическая революция, было сложно и трудно, но нам, большевикам, привычно, и мы справлялись с этим делом неплохо. Но строить социализм, повернуть капиталистическое хозяйство на социалистические рельсы, дело было совсем другое: революция, как гигантская мешалка, перемешала все экономические и политические отношения.

Ленин требовал от коммунистов и от рабочих осуществления немедленного рабочего контроля на заводах и фабриках, установления контроля над банками, создания хлебных запасов, контроля над продовольственными запасами, чтобы при переходе власти к рабочему классу заводы и фабрики, городская промышленная и торговая жизнь не только не остановились, а развивались, чтобы рабочие не остались без работы, чтобы население обеспечить питанием. Все это мы должны были наладить. А опыта у нас не было, социализм никто еще на земле не строил.

Постановлением Краевого Комитета партии и Владивостокского Совета в декабре 1917 года на меня была возложена организация рабочего контроля над производством и распределением. В Совете для контроля отвели особую комнату. Сижу я в этой комнате и думаю: «С чего же начать? Дошагал ты, Петро, до социализма, шагай теперь в социализм».

Долго думал я, с чего начать. Организовать ли рабочий контроль снизу, или начинать его с Совета? Охватить им все существующие предприятия или вводить его постепенно? И как вводить? Множество вопросов возникло в моей голове, и все они требовали ответа.

Коммунистов, знающих экономику, организацию промышленности, у нас почти не было. Экономисты, инженеры, финансисты и даже многие мастера находились в стане капиталистов, были против нас. Специалистов-коммунистов можно было пересчитать по пальцам: бухгалтер Громаздский, главный бухгалтер Григорьев, банковские работники небольшого масштаба Тимофеев и Степанов-Бродский. Вот и все наши специалисты. Решил посоветоваться с Григорьевым.

— Работка нам предстоит большая, — говорю ему.

— Что ж, я рад, от работы не отказываюсь. Ревизия, что ли?

— Нет, немного сложнее. Социализм надо начинать строить.

Полагая, что я шучу, Григорьев, улыбаясь, ответил:

— Не приходилось, товарищ Никифоров, мне этим заниматься.

— Теперь нам придется этим заниматься, и очень крепко.

— Вы всерьез?

— Рабочий контроль на предприятиях учреждаем, вы ведь хорошо знакомы с контролем во Временных мастерских и на Сучанских копях?

— Знаком. Сами знаете, сколько времени я с ним вожусь... Учитываю.

— Вот потому-то прежде всего вас и пригласили. Завтра по этому вопросу соберется небольшое совещание. Прошу вас подобрать имеющиеся материалы, которые можно было бы положить в основу плана нашей работы.

— Материала имеется много: положения, планы производства, отчеты. Попытаюсь набросать и план хотя бы в общих чертах.

На следующее утро собрались Ефим Ковальчук — председатель Центрального Бюро профессиональных союзов, старый коммунист, Григорий Раев, Петр Кушнарев, Суханов, Степанов-Бродский, Громаздский, Тимофеев, бухгалтер Григорьев. Я доложил им о поставленной перед нами задаче и высказал свои соображения, с чего бы следовало начать нам работу. Григорьев подробно рассказал о рабочем контроле, созданном во Временных мастерских и на Сучанских копях. Долго спорили, какими путями идти, и наконец решили положить в основу опыт Сучана и Временных мастерских. Кушнареву, мне и нашим специалистам поручили разработать проект плана, а с Сучана пригласили Аллилуева с работниками аппарата.

Двое суток сидели мы над составлением плана рабочего контроля. Огромные трудности при этом возникали в связи с нашей неосведомленностью и почти полной неграмотностью в хозяйственных и экономических вопросах.

Первым делом мы решили охватить рабочим контролем только семь главных предприятий: Сучанские копи, Временные мастерские, Дальневосточный судоремонтный завод, порт, пароходство, мельничный комбинат и кожевенный завод Зильгальва. На этих предприятиях комиссии рабочего контроля должны были входить в курс управления производством и как можно глубже проникать в их экономику. Для общего руководства было решено создать Центральный Совет рабочего контроля из председателей рабочих комитетов и председателей комиссий рабочего контроля.

Когда мы закончили работу и покинули кабинет, до невозможности прокуренный, все с облегчением вздохнули.

— Какая это будет интересная работа, — мечтательно проговорил Григорьев. — Только, знаете, надо будет многое ломать... С директорами предприятий придется нам повозиться. Аппараты у них: инженеры, бухгалтеры, мастера... Ох и трудно будет ладить с ними... Крепко они связаны между собой.

Днем со всеми своими планами я пришел в Совет. Суханов меня встретил словами:

— Вот, получай. Приказ тебе от Совнаркома. — Он подал мне телеграмму.

«Совет Народных Комиссаров предлагает всем Советам Р. С. и Кр. депутатов озаботиться скорейшей посылкой своих комиссаров во все местные конторы и отделения Госбанка. Посланные комиссары имеют контрольные права. Им предлагается неукоснительно следить за деятельностью контор и отделений и беспрекословно исполнять распоряжения главного комиссара Государственного банка, сообщая ему о всех неправильностях и затруднениях комиссаров. Предписывается особенно внимательно следить за правильностью распределения имеющихся в кассах местных учреждений Государственного банка денежных знаков и не давать управляющим требовать подкреплений с большим запасом».

— Ну, как? — спросил Суханов.

— Это, знаете, новая задача... Придется все переделывать сначала.

Опять собрались. Два дня просидели над разработкой положения, наметили кандидатов в комиссары в банк, в казначейство, в сберкассы. Главным комиссаром в банк решили назначить Степанова-Бродского. Все это внесли на рассмотрение Исполнительного Комитета. Исполком утвердил их без изменений и отпустил на организацию Совета рабочего контроля 300 рублей. Это был первый бюджет нашего нового учреждения.

Созвали первое заседание Совета рабочего контроля. Еще раз мы просмотрели разработанное и утвержденное Исполнительным Комитетом положение. Представители предприятий внесли практические дополнения, положение было окончательно отредактировано и легло в основу деятельности Совета рабочего контроля.

Комиссии рабочего контроля приступили к работе. Началось осуществление диктатуры рабочего класса на практике.

Степанов-Бродский с мандатом Владивостокского Совета явился в Госбанк и издал приказ о вступлении в исполнение своих обязанностей. Охрана банка была усилена Красной гвардией.

Под влиянием меньшевиков и эсеров чиновники банка заявили протест против появления комиссара и потребовали его отзыва, угрожая в противном случае забастовкой.

Я обратился в Центральное Бюро профсоюзов с просьбой созвать собрание банковских служащих. На собрании я сделал подробный доклад о целях и задачах рабочего контроля, резко критически охарактеризовал позицию высших служащих банка. Низшие служащие выступали за рабочий контроль, средние колебались.

После обсуждения было принято решение, в котором говорилось, что «в случае попытки контрреволюционного чиновничества провести в жизнь политическую забастовку во всех правительственных учреждениях Владивостока, в забастовке участия не принимать. Назначение Советом комиссара в банк признать необходимым и нужным».

Благодаря энергичным мерам, принятым нами, поддержке низших и средних служащих банка забастовка была предотвращена. Атака контрреволюции была отбита. Комиссар приступил к работе.

Управляющие предприятиями, как и следовало ожидать, категорически отказались признавать комиссии рабочего контроля и не допустили их ни к договорам, ни к другим делам.

Что делать?

— Я вам говорил, что с директорами нам придется столкнуться, — напомнил мне бухгалтер Григорьев, — упрутся они. Только не надо волноваться, выждать надо. Когда они придут в банк с ассигновками, мы их тут и прижмем. Без санкций рабочего контроля ни копейки не дадим.

Эта мысль показалась гениальной. Мы воспрянули духом.

Звонок телефона. Голос Степанова-Бродского.

— Вкладчики осаждают. Требуют выдачи вкладов. Собралось человек триста. Как быть?

— Прекрати выдачу.

— Угрожают разнести.

— Посылай их ко мне. Без моего разрешения ни одного рубля не давай.

Через несколько минут приемная Совета наполнилась шумом. Разношерстная толпа волновалась, ругалась и жужжала, как встревоженный улей.

В кабинет набилось человек тридцать — сытых, полных злобы и страха, с горящими глазами, в распахнутых шубах и пальто, со сдвинутыми на затылок шляпами и котелками.

— По какому праву нам не выдают наших вкладов?.. Кто вы такие, чтобы захватывать наши кровные деньги?

— Снимите шляпы, — приказал я строго.

Головы мигом обнажились, но шум не прекратился.

— Что там шляпы? Деньги наши гибнут. Понимаете... наши деньги. Комиссар не отдает мои деньги! — наступал на меня какой-то толстяк.

— А вы не волнуйтесь, — попробовал я успокоить расходившегося вкладчика.

— Как нам не волноваться, — зашумели все. — Уберите вашего комиссара! Зачем нам ваш комиссар. Над нашими деньгами мы хозяева!

— Вот что, граждане. Я сегодня разберусь, почему вам комиссар деньги не выдает. А завтра к 10 часам приходите сюда.

— Что нам завтра! Мы хотим получить деньги сегодня!

— Если вы будете только шуметь, мы не разрешим вопросов ни сегодня, ни завтра.

Вкладчики, ругаясь и жестикулируя, вышли в приемную. Опять звонит Степанов-Бродский. Спрашивает, как решен вопрос с выдачей вкладов. Отвечаю ему:

— Никак еще не решен. Выпроводил всех. Будем решать вопрос вечером.

Мы остались с Григорьевым одни; бухгалтер угрюмо молчал.

Я сел в кресло и тоже молчал.

— Этак нас, Петр Михайлович, надолго не хватит, — заговорил Григорьев. — Вкладчики нас с потрохами проглотят... Надо какую-то норму им установить. Да и раньше так бывало: банки не раз сокращали норму выдачи по вкладам.

Опять обрадовал. Как ни просты были мысли бухгалтера, но они почему-то не рождались в моей председательской голове. Откуда я мог знать, что так и раньше было, что это практический повседневный закон экономики.

— С индивидуальными вкладчиками мы наладим. Сократим выдачу, пошумят и уйдут, — продолжал разъяснять Григорьев. Хуже с казенными предприятиями; все их ведомости и отчеты — темная вода, а пахнет сотнями тысяч. Тут уж нам придется ухо держать востро. С бухгалтерами придут, а это народ тертый...

Маленький, сухонький Григорьев, своими черными усами и черными глазами похожий на цыгана, говорил все это спокойно, точно на счетах считал.

Вечером устроили совещание с комиссаром банка. Установили выдавать вкладчикам от трехсот до тысячи рублей в месяц, в зависимости от суммы вклада. Комиссару предложили не оплачивать ассигновки государственных предприятий без визы комиссий рабочего контроля.

Перед уходом я дал распоряжение начальнику караула завтра поставить у дверей моего кабинета красногвардейца.

Когда на следующее утро я пришел в Совет, приемная кишела спекулянтами. У двери моей комнаты стоял бородатый Кузьмич. Опираясь на винтовку, он держал шумную ватагу на почтительном расстоянии от двери. Смеющимися глазами смотрел, как набросились на меня все эти мелкие акулы, шумя и размахивая руками.

— Сегодня у молота дежурит мой дружок, Егор, — сказал Кузьмич. — А я пришел посмотреть, как Советская власть тут орудует. Вот вижу, что наше дело охранять надо, эта банда штыка требует.

— Обойдемся без штыка, Кузьмич...

В течение двух часов разговаривал я с вкладчиками. Я каждому объяснял, что они будут получать от трехсот до тысячи рублей в месяц. Мелким домовладельцам терпеливо объяснял, почему мы вынуждены сократить выдачу вкладов, и обещал им в случае нужды помочь. Эти уходили успокоенные. От частных предприятий пришли управляющие, владельцы, бухгалтеры с толстыми папками документов и ведомостей. С этими разговоры были сложнее.

Разбирая требования стекольного завода Пьянкова на 74 000 рублей, наш бухгалтер потребовал справку, сколько завод брал из банка в предыдущие шесть месяцев. Пьянковский бухгалтер вынужден был сознаться, что в течение шести месяцев они взяли из банка 18 000 рублей.

— Почему же теперь вы требуете выдачи такой большой суммы?

— Распоряжение владельца завода, — ответил бухгалтер.

— На какие надобности?

— Расчеты с поставщиками.

— Но раньше вы не получали таких сумм?

— Не было надобности.

— Выдача предъявленной суммы не может быть разрешена.

Через два дня к нам явился сам Пьянков с делегацией рабочих.

— Вот я вместе с делегацией от рабочих завода. Вы отказались выдать деньги с моего текущего счета, мне рабочим платить нечем.

Я попросил рабочих на минутку выйти из кабинета. Наш бухгалтер заявил Пьянкову, что он может по-прежнему спокойно кредитоваться в частных банках, не затрагивая своего текущего счета в Госбанке. Пьянков горячился, угрожал остановить производство. Я решительно заявил ему, что денег от нас он не получит. Пьянков ушел. Попросил я в кабинет рабочих.

— Зачем вы пришли с хозяином?

— Товарищ Никифоров, он нам заработной платы не платит. Говорит, что Советская власть задерживает в банке его деньги. Вот мы и пришли.

— Значит, вы пришли защищать вашего хозяина от Советской власти? Кто у вас председатель комитета?

— Председатель я, — заявил рабочий средних лет.

— Вы член партии?

— Да. В этом году записался в партию. Рабочие все на заводе за Советскую власть. Но хозяин говорит, что вы не выдаете ему денег, а поэтому он задержал зарплату и предложил поехать с ним сюда.

— Ему столько денег для зарплаты не надо. Он никогда столько денег не брал.

Я усадил рабочих и терпеливо разъяснил им задачи рабочего контроля, а бухгалтер ознакомил их со всеми махинациями капиталистов, старающихся подорвать финансовое положение Советской власти.

— Где взять хозяину деньги, пусть у него об этом голова болит. Ваше дело требовать.

— А если он не будет платить?

— Берите завод в свои руки.

— А как же это сделать-то?

— А как сделали сучанцы на своих копях, слыхали?

— А как же, слыхали.

— Ну вот съездите и поучитесь у них.

— Ты не сердись на нас, товарищ Никифоров, мы это по неопытности за хозяином пришли. Теперь мы иначе будем с ним разговаривать. Только вы помогите нам, если чего сами не сможем.

— Поможем, — ответил я им, прощаясь.

Пришли возмущенные директор и главный бухгалтер судоремонтного завода: комиссар банка отказался оплатить ассигновки.

— Покажите ваши ассигновки, — попросил бухгалтер. — Ну, конечно, на ассигновках нет виз комиссии рабочего контроля. Без такой визы вам их не оплатят.

— При чем тут рабочий контроль? Мы ведь государственное учреждение, и у нас имеется государственный контролер.

— Знаете что, — сказал я директору, — вы получили решение Совета рабочего контроля, выполняйте его. Иначе мы выполним это без вас. Идите.

Директор посмотрел на меня, помял в руках свою шляпу и нерешительно двинулся к выходу. За ним вышел и его бухгалтер.

— Не привык директор к этому, — улыбаясь, проговорил Григорьев. — С ним раньше не говорили таким тоном.

— Привыкнет.

Так мы постепенно внедрили рабочий контроль на всех предприятиях государственного значения.

Мы не ощущали, ясно не сознавали всего исторического величия совершаемого. В нашем сознании отражалось только непосредственное, будничное, что мы делали: наступали на банки, на заводы, на копи, возились с организацией управления предприятиями, с финансированием, с заработной платой. Нас контратаковали, старались сорвать наше наступление, окружали враждебностью, саботажем, угрозами, пытались использовать нашу неопытность.

Нам было трудно, но мы побеждали.

Комиссии рабочего контроля на предприятиях государственного значения развернули свою работу и за пределами Владивостока. На целом ряде частных каменноугольных копей, на Тетюхинском комбинате, на винокуренном заводе. Необходимо было срочно создавать инспекторский аппарат. На этом настаивал и Григорьев.

Я вошел в Исполнительный Комитет с представлением, чтобы мне разрешили создать инспекторский аппарат и дали на это денег. Исполком предложил мне самому изыскать нужные суммы.

— Теперь ты хозяин всей экономики в области и сам изыскивай средства для своей работы, а из банка тебе мы денег не дадим, — заявили мне исполкомщики.

Подумали мы и решили ввести специальный налог на контролируемые предприятия: по одному рублю, в месяц за каждого рабочего и служащего, занятого на предприятии. Суммы должны были удерживаться банком при оплате ассигновок.

Получив средства, мы приступили к развертыванию аппарата Совета рабочего контроля, который бы мог уже взять на себя составление общего баланса подконтрольных предприятий. Для подготовки инспекторов были созданы специальные курсы.

Как мы ни оберегали наш банк, какие рогатки мы ни ставили для вкладчиков, наши денежные ресурсы все же угрожающе таяли. Нужно было что-то придумать.

Главными получателями денег из банка являлись бюджетные предприятия, и мы в целях экономии решили перевести их на хозяйственный расчет, сократив на первое время их бюджетную часть на 50 процентов. Это облегчало наше финансовое положение, но предприятия начали страховать себя и задерживать деньги в своих заводских кассах. Комиссии рабочего контроля часто вскрывали эту уловку предприятий. Мы нажима на них делать не стали, но объявили им, что по бюджету они будут получать не более 50 процентов, а на остальные 50 процентов им будет открыт кредит, который должен быть обеспечен ежемесячно восстанавливаемым текущим счетом. Это помогло. Деньги стали поступать в банк ка текущие счета предприятий. Положение начало выправляться.

Вместе с государственными предприятиями под контроль попала группа частных предприятий. От распространения рабочего контроля на все частные предприятия мы воздержались, решив в первую очередь взять под контроль частные банки.

Частные банки были связаны кредитными операциями с государственным банком, и мы, через комиссара Государственного банка, смогли легко проникнуть в их операции, не открывая им наших намерений. За это время мы успели подготовить группу банковских комиссаров и в середине февраля 1918 года смогли осуществить контроль над частными банками. В ночь на 18 февраля мы заняли частные банки Красной гвардией, а утром поставили туда наших комиссаров.

Это была подлинная атака на частнокапиталистическую цитадель. Мы взяли под контроль капиталистическое сердце — частные банки. Не удивительно, что установление контроля над частными банками взбудоражило весь капиталистический мир Дальнего Востока,

— Этот каторжник добирается до наших карманов! — деликатно комментировали капиталисты наши действия.

Никто из советских деятелей во Владивостоке не чувствовал так буржуазную злобу, как мы в рабочем контроле.

Рабочий контроль медленно, но неуклонно вгрызался в самые чувствительные места капиталистической системы и сжимал ее железными клещами пролетарской диктатуры.

Капиталисты видели, что надвигается их гибель, а сил отвести ее у них не было. Самые умные, самые матерые из них терялись. Они видели перед собой почти неграмотного в этой практике человека; видели таких же неграмотных людей в контрольных комиссиях, которые не всегда умело, но настойчиво наступали на них — вмешивались в управление производством, отстраняя управляющих и владельцев. Проклятия сыпались на нас со всех сторон. Капиталисты грозились повесить нас со всеми комиссиями рабочего контроля на столбах трамвайной линии, но осуществить угрозу они не могли.

После первых ударов с нашей стороны буржуазия растерялась, но скоро пришла в себя и ринулась в бой. Это была своеобразная гражданская война. Сначала пришли ко мне делегации высших служащих банков, требовавших отзыва комиссаров из банков. Были тут и мирные просьбы и воинственные угрозы. Затем пришли делегации от торговцев и промышленников. Не добившись успеха в переговорах, они решили дать бой.

Биржевой комитет Владивостока собрал директоров банков и других кредитных учреждений и предложил им приостановить работу. Было решено организовать стачку банковских служащих и бастовать до тех пор, пока из банков не будут отозваны комиссары.

Присутствующие на совещании представители японских банков заявили, что они поддержат стачку и окажут бастующим финансовую помощь. Договорились, что каждый банк внесет соответствующую сумму для создания стачечного фонда. Стачечный фонд был определен в 600 тысяч рублей золотом, что обеспечивало шестимесячную забастовку.

Неожиданно против этой затеи выступил директор Русско-азиатского банка.

— Я от участия в этом деле категорически отказываюсь, — заявил он. — Для меня ясно, что японцы с радостью поддержат нашу стачку. Сейчас они с дальневосточного рынка сбить нас не могут, потому что мы еще достаточно сильны. А вот если мы на шесть месяцев прекратим наши операции, они станут полными хозяевами всей торговли в крае. Ясно, что они будут поддерживать нашу стачку и дадут на нее денег. Нет, я от такой комбинации отказываюсь.

Это заявление представителя крупнейшего банка вызвало полное замешательство среди остальных банкиров. Они поняли, что японцы хотят их обмануть и решили от стачки отказаться.

Разногласия среди хищников пошли нам на пользу. Комиссары в частных банках остались. Банкиры уже более мирно выясняли со мной их дальнейшие перспективы. Я заявил, что затруднять их операции мы не будем, что будем запрещать лишь те операции, которые нарушают интересы государства. Находившееся в банках золото в слитках и в монете я предложил сдать в Государственный банк в качестве обеспечения кредита в Госбанке.

Зная мотивы, побудившие банкиров отказаться от забастовки, мы предложили им усилить борьбу против проникновения японцев на наш рынок и обещали им в этом наше содействие. Банкиры сразу оживились.

Ограничить бы валютные операции японцев и запретить скупку сырья у населения.

Я обещал. Наша беседа приняла спокойный и деловой характер. Я спросил банкиров, получают ли они подкрепления от своих центральных банков. Ответили, что нет. До войны они иногда подкреплялись из центров, но последнее время им приходится обходиться местными средствами.

— Теперь вот, в связи с вашими мерами, затруднения еще увеличатся: клиентура насторожилась и старается вытянуть из банка свои вклады, — сказал один из банкиров. — Если вы не намерены нанести нам какие-либо неожиданные удары, мы дело выправим, договоримся с вкладчиками...

Я постарался их успокоить и заявил, что мы на их фонды покушаться не будем. Разошлись мирно. На первом этапе мы победили.

Большую заботу вызвала охрана грузов во Владивостокском порту. Ответственность за охрану грузов лежала на так называемой «таможенной артели», главная контора которой находилась в Москве и была упразднена Советской властью. Во Владивостоке же «артель» продолжала существовать. Ее обязанностью было охранять ценные грузы и вести по ним операции. Опасаясь, что с грузовыми операциями не все благополучно, я предложил служащим порта и грузчикам создать комиссию рабочего контроля и взять операции с грузами под свое наблюдение. Совет рабочего контроля назначил в артель комиссара.

Все сведения и документы о грузах находились в руках артели, и никто, кроме нее, разобраться в грузах не имел возможности. Наши переговоры с артелью о том, чтобы она продолжала свои работы на прежних условиях, но под нашим контролем, ни к чему не привели. Военно-промышленный комитет, биржевой комитет и союзная миссия по контролю над иностранными грузами военного значения поддерживали артель.

Мы решили сломить упорство артели и приняли суровые меры. Руководителей артели арестовали. Остальным членам артели было предложено под угрозой конфискации их залогов и имущества приступить к работе в качестве служащих и ввести в курс всех дел комиссара и комиссию рабочего контроля. Вопрос был разрешен.

Но тут вмешались консулы. Мы получили от них угрожающую ноту, в которой говорилось: «Над действиями таможенных артелей, отвечающих за сохранность всех иностранных грузов, установлен столь недопустимый контроль, что артели, по их собственному заявлению, совершенно лишены возможности в дальнейшем выполнять свои обязательства за порученные им грузы.

Консулы протестуют против подобного вмешательства и заявляют, что они признают себя свободными в будущем, в зависимости от обстоятельств, принять те меры, которые они найдут необходимыми»6.

На ноту мы не ответили и продолжали распространять рабочий контроль. Организовали контроль над упправлением порта, куда был поставлен комиссар и образована комиссия рабочего контроля. Но начальник порта и часть высших служащих скрыли кассу и главные книги порта. Тогда мы арестовали начальника порта и его помощников. Они струсили и согласились подчиниться нашему контролю. Помощников мы освободили, а управляющего оставили в тюрьме.

На частных предприятиях рабочие сами организовали комиссии рабочего контроля. Им оказывали жестокое сопротивление хозяева.

Владелец спичечной фабрики Меркулов отказался подчиниться рабочему контролю и передал фабрику в аренду японцам. Совет признал сделку незаконной. Фабрика была национализирована. Были также национализированы и подчинены Сучанским копям все частные каменноугольные копи.

Шла неуклонная «экспроприация экспроприаторов». Орудия производства переходили в руки пролетариата. Это было величайшее историческое событие даже при нашем небольшом масштабе.

Совет рабочего контроля поставил в Исполкоме вопрос о введении рабочего контроля над крупной торговлей. Этот вопрос вызвал споры в Исполнительном Комитете. Меньшевики и эсеры уже не издевались над нами, а с озлоблением требовали не допускать контроля в торговле. Но Исполком Совета все же решил установить контроль над крупной торговлей.

Купцы не думали, что мы его введем. Они были убеждены, что мы, из опасения оставить население без хлеба и товаров, не решимся на это. А, кроме того, «большевикам не до нас: им той каши хватит, которую они заварили с заводами и банками». Тем неожиданнее оказалось для них появление наших комиссаров в магазинах, конторах и на торговых базах. Управляющие и доверенные фирм растерялись. Комиссары, придя в торговые предприятия, потребовали ознакомить их с текущими балансами. Управляющие не знали, как им быть, и сочли наиболее целесообразным сбежать. Некоторые успели захватить ключи от несгораемых шкафов. Бухгалтеры не решались бросить службу и оставались на местах. Бегство управляющих не смутило комиссаров. Совет рабочего контроля уже накопил опыт, и комиссары пошли в торговлю с определенным планом. Мы решили никакого учета товаров не производить, ограничиться учетом торговых оборотов, не допускать спекулятивного повышения цен на товары и сокрытия товаров на складах. Комиссары должны были быть в курсе всех заказов и сделок с заграничными фирмами, но в самый порядок операций не вмешиваться.

Биржевой комитет и торговая палата на своем собрании решили оказать нам энергичное сопротивление. На следующий день, 2 марта, мне, как председателю Совета рабочего контроля, был предъявлен ультиматум. Биржевики потребовали отмены рабочего контроля, заявив, что они не признают власти Совета Народных Комиссаров и его права издавать законы, потребовали отмены всех налогов, введенных советскими органами, и освобождения арестованных представителей таможенной артели. В случае неисполнения их требований или в случае применения насилия над кем-либо из их представителей они грозились закрыть все торгово-промышленные предприятия.

Угроза буржуазии была серьезной и вполне реальной. Могли перестать торговать даже уличные разносчики, так как мелкая торговля полностью зависела от крупной и невольно должна была следовать за ней, хотя на мелкую торговлю рабочий контроль и не распространялся.

И биржевой комитет действительно объявил о закрытии всех торговых предприятий. Надо было принимать решительные меры, чтобы сорвать затею биржевиков.

Председатель Совета Суханов поставил этот вопрос на обсуждение Исполкома. Предварительно провели совещание со средними и низшими служащими трех основных торговых фирм города. На этом совещании большинство, главным образом низшие служащие, высказались за поддержку наших мероприятий.

Утром 5 марта состоялось заседание Исполнительного Комитета с представителями Совета рабочего контроля и торговых служащих.

Я коротко изложил причины введения рабочего контроля в торговле, подчеркнул стремление торговцев к спекулятивному повышению цен на товары, а также изложил задачи и план работы комиссий рабочего контроля в торговых заведениях.

После долгих прений Исполнительный Комитет большинством голосов принял мое предложение:

«Осуществлять проведение рабочего контроля, не останавливаясь ни перед какими препятствиями, и применять против неподчиняющихся рабочему контролю все практические меры, вплоть до ареста»7.

Ночью за подписями Суханова и моей было вынесено постановление об аресте биржевиков, и в эту ночь были арестованы председатель биржевого комитета Циммерман, старшины биржевого комитета А. Свидерский, Э. Сенкевич, А. Рабинович.

Арест биржевиков как кипятком ошпарил все антисоветские силы. На защиту арестованных поднялись земство, городская управа, все буржуазные и мелкобуржуазные партии, требуя освобождения своих хозяев, а заодно и немедленного упразднения рабочего контроля.

Введение контроля в торговле и арест биржевиков получили широкий отклик. Рабочие решительно заявили, что они не отступят ни на шаг от контроля над капиталистами и не допустят его срыва.

Два смертельные врага стояли друг против друга. Со всей остротой стал вопрос: «Кто кого?». Напряжение с обеих сторон было настолько велико, что граничило с гражданской войной.

Все эти события внесли некоторый разлад в среду большевиков. При обсуждении вопроса об аресте биржевиков в Исполнительный Комитет поступило три резолюции:

Первая — моя: «Признавая арест членов биржевого комитета правильным, Исполком постановляет: содержать арестованных под стражей».

Вторая резолюция — левых эсеров и части большевиков: «Признавая возможным во время революции арест политических противников, Исполнительный Комитет признает данный арест нецелесообразным и постановляет арестованных из-под стражи освободить».

Третья — меньшевиков и эсеров: «Признавая этот арест незаконным и нецелесообразным, исполком постановляет немедленно освободить арестованных из-под стражи».

Моя резолюция собрала 13 голосов, вторая — 10, третья — 9.

Ввиду того что ни одна резолюция не собрала большинства, переголосовали. Меньшевики и эсеры снял и свою резолюцию и отдали свои голоса за вторую. Моя резолюция получила 15 голосов, а вторая 17 голосов8.

Поражение, понесенное нами в Исполнительном Комитете, ставило под угрозу всю политику рабочего контроля. Придя домой с этого заседания, я стал искать выхода и решил пойти на открытый конфликт с большинством Исполнительного Комитета, перенести вопрос на пленум Совета. Я написал следующее заявление:

«В настоящий момент напряжение классовой борьбы в России достигло высшей точки. Рабочий класс делает последние усилия, чтобы отстоять завоевания Октябрьской революции... За сопротивление контролю и за призывы не подчиняться постановлению Советской власти был арестован президиум местного биржевого комитета... Считая, что большинство Исполнительного Комитета уклонялось от позиции, занятой партией и всем пролетариатом России, мы не считаем для себя возможным оставаться в Исполнительном Комитете и слагаем с себя полномочия»9.

Заявление это я той же ночью направил председателю Совета Суханову. Он тут же мне позвонил, что присоединяется к моему заявлению, и оно было опубликовано за нашими двумя подписями.

Экстренный пленум Владивостокского Совета отменил постановление Исполнительного Комитета и указал:

«Арест четырех контрреволюционеров из состава биржевого комитета признать правильным, как акт, диктуемый нынешним состоянием революции, а постановление большинства объединенного Исполнительного Комитета об их освобождении признать недействительным и неправильным, против чего выразить этому большинству протест и порицание.

Действия Суханова и Никифорова признать правильным и в интересах революции просить их немедленно же возвратиться в ряды объединенного Исполнительного Комитета и Военно-революционного штаба и впредь продолжать свою деятельность в том же духе»10.

Решение укрепило наши позиции. Борьба закончилась победой рабочего контроля в торговле. Крупные торговцы не решались дальше сопротивляться и вынуждены были подчиниться.

Видя, что обстановка с каждым днем обостряется,. и опасаясь наделать политических ошибок, мы послали председателю Совнаркома Ленину подробный доклад об обстановке на Дальнем Востоке и о наших действиях. Доклад был подписан председателем Совета Сухановым и мной. Мы просили сообщить, правильно ли мы осуществляем советскую политику на Дальнем Востоке. Очень скоро мы получили ответ:

«Ваши действия по контролю над производством, национализация банков и надзор над таможней совершенно правильны и вполне согласны с линией поведения и политикой центрального советского правительства.

Протесты консулов, очевидно, преследуют цель вмешательства в наши внутренние дела и подготовляют хищнический набег империалистических правительств заодно с русскими предателями, работающими в целях удушения русской революции со стороны Дальнего Востока.

На все протесты иностранных консулов по поводу установленного вами рабочего контроля, национализации банков и надзора за таможней рекомендуем отвечать в категорической форме, не вызывающей никаких сомнений, что все эти вопросы имеют общегосударственный характер и не могут быть пересматриваемы или изменяемы местными властями, которые в данном случае исполняют лишь указание центральных органов.

Эти вопросы выходят совершенно из компетенции второстепенных консульских агентов иностранных правительств, поэтому все представления по сказанному вопросу могут делаться — если вообще иностранные правительства решают порвать все нормы международного права и начнут вмешательства в какие-либо внутренние русские дела — не консулами, а правительствами держав через их официальных дипломатических представителей центральному правительству Советской республики в Москве.

От всяких дальнейших переговоров с консулами по этим вопросам решительно уклонитесь, но держите нас в курсе о всяком выступлении консулов. Можете огласить и широко распространить в печати текст настоящих инструкций»11.

Владивостокский Совет, заслушав этот ответ, постановил: «Продолжать советизацию Дальневосточного края».