Октябрь в Приморье

Поражение Пьянкова

Когда заводчик Пьянков убедился, что у Советской власти он защиты не найдет, а другой власти, к которой он мог бы обратиться, нет, он решил оставить город и уехать к себе на завод.

— Что вы там один будете делать? — уговаривал его Циммерман. — Здесь мы вместе можем давать отпор, а врозь что мы сделаем? Сокрушат тогда нас...

— А я сам как-нибудь улажу с рабочими. Там я крепче...

— Напрасно, напрасно, Илья Трофимович. И здесь у нас еще не все потеряно. Большевики много ухватили, да как проглотят... Больше месяца они не продержатся, от силы — два. Союзники обещают помочь... Стивенс говорит, что союзники скоро всерьез за большевиков возьмутся.

— Поки солнце зийде — роса очи выисть. Нечего мне тут делать. Еду на завод... А вы держите меня в курсе дел. Я доверенного здесь оставляю.

Пьянков уехал. На заводе его встретил управляющий Адам Петрович Славин, упитанный, с солидным брюшком и лысинкой. Он обрадовался приезду Пьянкова — рабочие отбились от рук, и не было с ними никакого сладу.

— О делах, Адам Петрович, потом... Сейчас я хочу передохнуть с дороги... Пришлите Дашу.

Славин вышел из кабинета и кликнул Дашу.

— Даша! Даша! Иди, барин зовет!

Поправляя на голове наколку, Даша пробежала мимо Славина в кабинет.

— Здравствуй, Дашенька! Приготовь-ка мне ванну, да погорячее. Да повару закажи завтрак... — Он ущипнул Дашу. — Быстро, Даша!

— Я быстро, Илья Трофимович!

После завтрака Пьянков прошел по заводу, на котором не был уже более года. Он сразу заметил перемены. Неуютно было на заводе. Мастеров не видно: они сидят по своим конторкам. Главный инженер поздоровался с Пьянковым вяло, а докладывать и не стал.

А рабочие держались как-то слишком уж бодро и независимо. На приветствие хозяина лишь слегка кивали и глядели на него, как ему показалось, с усмешкой. Он быстро закончил обход и поскорее ушел с завода.

Октябрьская революция в корне изменила не только политическое положение рабочих, но и их положение на производстве. В течение нескольких дней они из подневольных рабов превратились в хозяев.

Рабочие радовались свалившейся на них неограниченной свободе, но становились в тупик перед неограниченной властью, которую предоставила им Октябрьская революция — не знали, как ее осуществить. Они пока лишь осторожно нащупывали, как и куда нужно было шагнуть.

Здесь, на заводе Пьянкова, они внимательно присматривались к людям, которых выдвигали в рабочий комитет завода. Председателем рабочего комитета выбрали пожилого у же машиниста Михаила Григорьевича Баженова, напутствуя его:

— Ты, Михайло Григорьевич, просматривай дорожку-то, по которой нам шагать. И глаз у тебя острый... Мы надеемся на тебя...

Заместителем ему выбрали старика стеклодува, Кузьму Захаровича Кудесина, постоянно представлявшего интересы рабочих перед администрацией. Не любил его управляющий, да дорожил им, как лучшим стеклодувом. В комитете был ещё чернорабочий Игнат Ломов, трудолюбивый, но непокорный, обладающий огромной силой. Его тоже не любил управляющий, но за силу и умение дорожил им. Женщины единодушно выдвинули в комитет сортировщицу, молодую вдову-солдатку, смекалистую в тонкой работе сортировки и острую на язык с администрацией. Выбрали также цехового счетовода, человека справедливого и честного.

Комитет всем составом посетил Совет рабочего контроля. Вместе с Баженовым и его товарищами мы составили план их дальнейшей деятельности. Они попросили прислать им человека с опытом контрольной работы. Президиум контрольного Совета решил послать им на помощь заместителя председателя комиссии рабочего контроля Временных мастерских Федора Кузьмича.

После работы Кузьмич зашел ко мне.

— Здравствуй, милок, зачем звал?

— Здравствуй, Кузьмич, дельце к тебе есть. Решили мы командировать тебя ненадолго на завод Пьянкова. Надо помочь заводскому комитету установить рабочий контроль. Как ты думаешь?

— Получается вот все время так: «Как ты, Кузьмич, думаешь?» Как не думай, а делать приходится... Что же, надо, так надо. Мандат мне какой, что ли?

— Ты, Кузьмич, помогай им так, как будто тебя там и нет... А будет нужда, покажи им свой мандат члена Совета.

Так поехал Федор Кузьмич на завод Пьянкова учреждать диктатуру рабочих.

Вечером Славин докладывал Пьянкову:

— Если мы, Илья Трофимович, не примем решительных мер и не подтянем рабочих...

— Мне кажется, это дело управляющего — подтягивать рабочих, — перебил Пьянков управляющего.

— Да. Но требуются меры, которые выходят за пределы моей власти.

— Что вы имеете в виду?

— Нужны карательные меры, Илья Трофимович, а этим ведает, как вы знаете, иная власть...

— Нет «иной» власти... Ну что там еще?

— Поторопились мы уступить рабочим. Заказы по срокам рассчитаны на 10-часовой рабочий день, а работаем 8 часов.

— Ну, это не мы с вами поторопились, а революция... Она не спросила нас, готовы ли мы к этому.

— Еще одна, новая неприятность. Заводской комитет учреждает на заводе рабочий контроль. Что это за контроль, и в чем он будет выражаться, я еще не установил.

— Надо установить.

Когда Славин ушел, Пьянков долго ходил по кабинету. Лицо его помрачнело.

Он остановился у окна и долго смотрел на завод. Почерневшие корпуса были полны жизни, высокие трубы дымились, у будки стоял вооруженный стражник. Рождалось у Пьянкова какое-то тревожное двойственное чувство. Вот он — собственник завода, хозяин, владыка теряет почву под ногами, а заводу это безразлично, он продолжает жить независимо от душевных тревог его, владыки, независимо от его воли.

Обедал Пьянков без охоты, встал из-за стола с расстроенными мыслями и ушел в кабинет.

У подъезда послышался шум. Бубнящий голос сторожа Бадяги доносился до Пьянкова.

— Куда прете? Спит сам-то!

— А ты, докука, не верещи, пропускай. Проснется небось...

— Тьфу, окаянные... Вваливайтесь, мне-то что.

— Давно бы так, а то вроде как пес....

Даша встретила вошедших в передней.

— Вам кого, барина?

— Ишь ты, курица перистая, — приветствовал ее трубным басом Ломов.

— Ишь ты, петух общипанный, тоже кавалер... — отрезала Даша.

— Что, получил? — посмеялась над Ломовым сортировщица Пелагея. — Плохой из тебя кавалер: Ломов ты, Ломов и есть... Ломом тебе только и ворочать...

— Доложи-ка, голубка, барину: Баженов, мол, с товарищами с заводу по делу пришли.

Даша скрылась за дверью.

— К вам, барин, заводские пришли... По делу, говорят.

— Заводские? Ну что же, веди их сюда.

Баженов, а за ним и остальные вошли в кабинет. Баженов поздоровался:

— Здравствуйте, Илья Трофимович.

— Здравствуйте. Зачем пожаловали?

— По делу мы к вам... — обратился к Пьянкову Баженов. — Все здесь члены заводского комитета. Пришли вот к вам... рабочий контроль вводить на заводе будем... Побеседовать надо.

— Рабочий контроль? Что же это за контроль, и что он будет контролировать? Однако любопытно... Прошу. Рассаживайтесь. Вы, кажется, председатель заводского комитета? — обратился он к Баженову. — Расскажите, в чем дело.

— Дело вот в чем, Илья Трофимович. Согласно постановлению Владивостокского Совета, нам предложено установить на заводе рабочий контроль над производством. Мы пришли к вам ознакомиться с некоторыми документами, относящимися к производству и к финансовому положению завода...

— Ознакомиться с документами? Да зачем вам это? И какие документы я вам должен показать?

— Нам надо ознакомиться с договорами и с банковскими счетами, — ответил Баженов.

— С договорами? С банковскими счетами? С какой же стати я должен вас с ними знакомить? Это же мое... частное дело. — Пьянков покраснел и, рывком поднявшись из кресла, прошел в глубь кабинета.

— А с такой стати, чтобы рабочие знали... Чтобы все, значит, прибыли наружу, — бухнул своим басом Ломов.

— Как это наружу? — остановился перед Ломовым Пьянкой.

— Так, Илья Трофимович, чтобы всем ясно было, каково финансовое положение завода, а также и с заказами... — вставил счетовод Марьясин.

Пьянков повернулся к Марьясину, посмотрел на него, и, постукав себя пальцем по лбу, спросил:

— Скажите, у вас тут все дома? Вы что же меня дурачком считаете? Чтобы я вам, моим рабочим, показывал деловые документы... Право, не все у вас дома.

Стеклодув Кудесин резко встал:

— Покажешь, кукушкина мать, теперь на заводе не ты, а мы хозяева. Не мы, а ты будешь нас слушать...

— Никаких документов я вам не покажу! Кто вы такие, чтобы требовать их у меня? Я вас всех в три минуты могу согнать с завода!

Кудесин подошел к Пьянкову и миролюбиво сказал:

— Садись, поговорим, спокойно. Криком, Илья Трофимович, мы ни до чего не договоримся. Права наши, ты сам знаешь, революционные. Будешь ерепениться, завод заберем. С заказчиками сами договоры перезаключим. Останешься с пустыми бумажками. Власти-то ведь теперь у тебя нет... У нас она, власть-то! Хотим — мы тебя казним, хотим — милуем... Как и ты нас, бывало. Так-то, Илья Трофимович, не мудри, соглашайся по-доброму. Все, как-никак, хозяином себя чувствовать будешь, да и хлопот с заводом тебе меньше будет.

От этого делового разговора Пьянкова в жар бросило: как будто пропасть разверзлась перед ним. Он едва одерживал себя и в то же время чувствовал полнейшее бессилие перед этим, так хладнокровно уничтожающим его стариком.

— Да зачем же все это вам нужно? — вскрикнул он в отчаянии.

— А затем, Илья Трофимович, что за гроши мы работать теперь на вас не будем, — подала голос сортировщица Пелагея.

— И ты туда же, мокрохвостка! — в бешенстве прохрипел Пьянков. Глаза его налились кровью.

— Прекратите такой разговор, Илья Трофимович, такое оскорбление революционным трибуналом пахнет, — строго сказал Баженов. — Пелагею Серьгунову народ выбрал, и вы обязаны уважать ее..

— Так вы что, диктовать мне пришли? — отрывисто, зло спросил Пьянков.

— Если потребуется — будем диктовать, — твердо ответил Баженов.

Пьянков постарался успокоиться. Остановившись перед Баженовым, он спросил:

— А на основании какого закона вы требуете контроля над моим заводом?

— На основании декрета Совета Народных Комиссаров — ответил Баженов.

— Для меня это не закон... А Совет Народных Комиссаров — не власть!

— А кто же тебе власть? Может, Керенский? Так он же убежал в бабьей юбке! — со смехом пробасил Ломов.

— Но завод-то ведь мой! Хозяин-то все-таки я! — опять загорячился Пьянков. — Завод-то я могу ведь закрыть и всех вас разогнать!

— Да, вы пока хозяин. Но закрыть завод и разогнать рабочих вы не имеете права. Да и возможностей таких не имеете, - поскольку завод уже под нашим контролем, — осведомил Пьянкова Баженов.

Пьянков почувствовал, как вдруг ослабли его ноги: он поспешил сесть в кресло.

— Но... Но... Поймите же, что я не могу.. Не имею права показывать документы завода... У меня ведь компаньоны иностранцы, иностранный капитал, понимаете... И это требует коммерческой тайны...

— А ты не сумневайся, мы никому не скажем, — простодушно успокоил Пьянкова стеклодув Кудесин.

— Да вы же не разберетесь в этих сложных документах. Там же сложные расчеты, — пытался упираться Пьянков.

— Разберемся. Об этом вы не беспокойтесь, — ответил Баженов.

— А все же документов я вам не покажу! — опять вскипел Пьянков.

— Покажешь, не можешь не показать... Власти на то у тебя нет. А мы — сила.

— Ну, хорошо. Я подумаю...

— Подумай, как не подумать... Только документики-то ты уж нам предоставь, — деликатно напомнил Кудесин.

Пьянков сделал вид, что сдается.

— Ну, хорошо. Спорить с вами не буду. Давайте отложим разговор до завтра.

Баженов подозрительно посмотрел на Пьянкова: «Что это он затевает?»

— Нет, Илья Трофимович, давайте сейчас, мы за этим и пришли, — решительно заявил он. — Не задерживайте нас... Бесполезно это... Декреты Совета Народных Комиссаров надо выполнять. За сопротивление мы вас и арестовать можем.

— Арестовать? Меня? Промышленника Пьянкова арестовать! — Он взглянул на Баженова и осекся. Он встретил такой взгляд, увидел в нем такую непреклонную волю, что в мгновение понял: сопротивление невозможно.

Он вызвал управляющего и приказал показать комитету все документы, с которыми он пожелает ознакомиться. И вышел из кабинета.

Управляющий пригласил членов комитета в контору. Когда члены комитета ушли, Пьянков вернулся в кабинет. Подошел к окну и долго смотрел на почерневшие корпуса завода.

— Даша!

— Я здесь, барин.

— Позови Адама Петровича!

Через некоторое время в кабинет вошел Славин.

— Ну что там?

— Выдал им договора. Просматривают... Этот счетовод Марьясин делает выписки...

— Вот что, Адам Петрович, я решил временно завод закрыть. Прикажите погасить печи. Корпуса на замок. Страже прикажите утром никого на завод не пускать. Рабочим объявите расчет.

— Слушаюсь, Илья Трофимович.

Даша, накинув на голову платок, выбежала из калитки. Оглянувшись, она пустилась бегом в сортировочную. Пошепталась с Пелагеей Серьгуновой и возвратилась к себе.

Ночью вся стража была рабочими разоружена. Был создан отряд Красной гвардии, который принял на себя охрану завода.

Утром Пьянков уехал в город.

Заводской комитет составил подробный доклад Совету рабочего контроля, извещал, что рабочий контроль установлен, что хозяин покинул завод, управляющим завода назначен Баженов. А председателем заводского комитета избран Кудесин.

Федор Кузьмич рассказывал:

— Вот ведь какой злодей. Хотел стражу на рабочих натравить, да горничная его — Даша вовремя успела сообщить. А как не хотелось ему расставаться с заводом-то... Ох и не хотелось! Но, когда узнал, что стража его разоружена, стриганул с завода, только его и видели. Ну, а обо мне он не знал. Когда узнали, что страже приказано рабочих на завод не пускать, члены комитета засомневались: как быть? Тут я показал свой мандат члена Совета и приказал немедленно стражу разоружить. Ну, а дальше все пошло как по маслу... Народ там неплохой. А Баженов, видать, парень крепкий. Вытянут.

Исполнительный Комитет Совета рабочих и солдатских депутатов постановил: считать завод Пьянкова национализированным.