Олигархи в черных мундирах

Глава 5
ВОЙНЫ КОМПРОМАТОВ

8 марта 1936 года начался ввод немецких войск в Рейнскую демилитаризованную зону. Европа замерла в предчувствии острого политического кризиса. В Москве товарищ Сталин искренне предвкушал большую драку империалистических держав. Но вопреки ожиданиям этот более чем рискованный шаг легко сошел с рук Гитлеру.

Армия входила в города Рейнской области под колокольный звон. Били в барабаны и литавры. Полковые оркестры разливались будоражащими маршами. Никто не оставался равнодушным к их зову. Рейнландцы от мала до велика собрались на улицах, приветствуя своих освободителей. Осточертевшие мундиры французской военной полиции исчезли. Тысячи, миллионы флагов со свастикой взвились на стенах домов. Солдатские сапоги утопали в цветах. Как впоследствии вспоминала одна из участниц народных торжеств: «Для нас все это было знаком того, что Германия возвращает уважение к себе».

Министерство пропаганды трудилось в поте лица, распаляя всеобщую эмоциональную истерию. Газеты пестрели ликующими заголовками: «Первые серо-зеленые мундиры в Кельне», «Барабаны бьют в Саарбрюккене», «Великие торжества в Кобленце». Кинотеатры и передвижные киноустановки КДФ крутили

знаменитый специальный выпуск «Ди дойче вохеншау». Начинался он с демонстрации бегущей телеграфной ленты, которая гласила: «Заседание рейхстага назначено на 12.00. Причины неизвестны. Будет передано важное правительственное сообщение». Затем на экране появлялась собравшаяся вокруг радиоприемника немецкая семья. Передавали речь фюрера: «Господа депутаты германского рейхстага! В эти исторические часы наши войска вошли в пределы Рейнской области и занимают позиции на прежних, довоенных границах Германской империи…» Слова фюрера тонули в восторженном реве. В кадре появлялись марширующие солдаты. Ликующие толпы народа. Счастливые, преисполненные гордости лица военных, женщин, детей. Вот кавалерийский офицер наклоняется в седле, чтобы принять букет цветов из рук пожилой дамы, с улыбкой отдает честь… Все это было поистине трогательно. У зрителей невольно слезы наворачивались на глаза.

Проведенный 28 марта референдум завершился величайшим триумфом. Более 90% участников голосования ответили «Да!» на вопрос: «Одобряете ли вы действия фюрера во время рейнского кризиса?». Тогда же Геббельс выступил с обращением к нации, заламывая руки в молитвенном экстазе: «…Мы почувствовали, что вся Германия как будто собралась под сводами одного большого храма, дабы приветствовать того, кто просил перед престолом Всевышнего о милости и защите немецкого народа!». Благополучный исход кризиса вызвал среди немцев настоящий пароксизм страстного поклонения фюреру.

Помимо политических и пропагандистских дивидендов, присоединение важной в промышленном отношении Рейнской области способствовало окончательному решению проблемы безработицы. На одном только строительстве линии Зигфрида было задействовано около 600 тысяч рабочих и бойцов трудовой службы. Запуск остановленных по условиям Версальского договора военных заводов Рура создал даже дефицит трудовых ресурсов. Более трех миллионов безработных были трудоустроены в тяжелой промышленности. В своей речи фюрер по этому поводу заявил: «Вновь забилось в радостном ритме остановленное сердце Германии!» Все эти успехи стали причиной невиданной ранее консолидации народа вокруг своего вождя. Сбывалась мечта Гитлера о единой нации.

Немало посодействовали укреплению нацистского режима состоявшиеся в Берлине Олимпийские игры. Метресса пропаганды Лени Рифеншталь блеснула своим новым культовым шедевром – фильмом «Олимпия», который получил широкое международное признание. Организованный Геббельсом прием в честь гостей Олимпиады в Ванзее поразил воображение не только немцев, но и многочисленных иностранцев. Не считая полумиллиарда марок чистой прибыли, Олимпийские игры принесли властям Третьего рейха столь необходимый внешнеполитический успех. Как отмечал историк Е. Брамштедте: «Спортсмены и многочисленные болельщики, прибывшие из многих стран, сразу оценили эффективную организацию Игр, радушие и гостеприимство хозяев, продуманную программу разнообразных развлечений. Власти распорядились убрать все следы варварской жестокости, насаждавшейся в стране, чтобы Германия предстала в глазах иностранцев в образе процветающего и респектабельного государства». Один из американских комментаторов после завершения Игр направил Геббельсу телеграмму, в которой благодарил министра пропаганды «за прекрасную организацию Олимпиады и за выдающиеся достижения немецкой радиотехники».

Однако если простые немцы охотно вливались в провозглашенные фюрером «нескончаемые колонны великой объединенной нации», то на верхних этажах рейха была совсем иная картина. Междоусобная грызня различных сановных лиц как из-за полномочий, так и по причинам личной неприязни все более обострялась. К тому приложил руку сам Гитлер, руководствовавшийся в политике генеральным принципом: «Разделяй и властвуй».

Не первый год шла изнурительная борьба между Шахтом и лидером Немецкого Трудового фронта Робертом Леем. Когда на съезде руководстиа ДАФ в Магдебурге доктор Лей заявил: «Я буду стремиться к тому, чтобы наши заводы и фабрики стали храмами труда; я хочу сделать рабочих самым уважаемым в Германии сословием», в Союзе промышленников рассудили – добра не жди. Фабриканты постоянно осаждали министра экономики жалобами на самоуправство заместителей Лея – Зельцнера, Маренбаха и Шмеера. Созданное в январе 1934 года ведомство «Красота труда» добавило бизнесу головной боли. Собственникам приходилось выбрасывать десятки миллионов марок на постройку столовых для рабочих, вентиляцию цехов, душевые, бассейны, клубы отдыха. Ведь обходились раньше без всей этой ерунды! Если так цацкаться с рабочей силой, бизнесмены скоро будут нехозяевами на своих предприятиях.

Шахт не единожды спорил с упрямым рейхсляйтером. Что за фантазия – возить работяг в круизы на океанских лайнерах! На все упреки о неэкономном расходовании средств Лей отвечал: «Возможности для развития человека не должны зависеть от денег и происхождения… От хорошо налаженного труда нельзя устать психически, впасть в депрессию, спиться. Подобной буржуазной «усталости» нет места в нашем государстве!» Шахт зло посмеивался. Вся эта болтовня хороша для партийных собраний. Про самого Лея ходят слухи, что он пьет как сапожник.

Новой неприятностью для Шахта стало учреждениe ведомства Генерального уполномоченного по четырехлетнему плану. Возглавил его Геринг, подчинявшийся только Гитлеру лично. У Шахта с треском отодрали основательный кусок власти. С этого момента исподволь тлевший конфликт между ним и рейхсмаршалом принял характер открытой схватки. Единственное, что удалось сделать министру экономики, – поставить в заместители к Герингу своего человека, статс-секретаря Вальтера Функа. Но практически этот «троянский конь» не дал Шахту ничего. Хитрец Функ не мог не понять, что в борьбе с Герингом министр экономики рано или поздно свернет себе шею. Поэтому ему было выгоднее подлаживаться под рейхсмаршала, имея в перспективе надежду занять кресло своего бывшего шефа. Шахт все более ощущал пустоту вокруг себя. Бороться против Геринга и Лея ему приходилось фактически в одиночку. Только некоторые рурские промышленники, которым невыгодно было расширение концерна Германа Геринга, пока еще поддерживали министра экономики.

Однако с некоторых пор Шахт перестал считать действия рейхсмаршала и «коричневого коллективиста» своими главными проблемами. Он чувствовал растущее отчуждение фюрера. Еще не так давно Гитлер с неизменным вниманием прислушивался к словам министра экономики. Но теперь все изменилось. Стоило Шахту заговорить о низкой рентабельности производства на заводах концерна Геринга, как фюрер его решительно обрывал. Когда в сентябре 1936 года правительство Франции девальвировало франк, министр экономики немедленно предложил сделать то же с рейхсмаркой. Это помогло бы Германии вернуться в систему мирового рынка. Гитлер тогда сказал, что не допустит инфляции. Шахт возразил: как раз заявленная фюрером программа автаркии, в рамках которой расширяется производство баснословно дорогих эрзацев, есть самый верный путь к инфляции. Себестоимость, скажем, производства буны (искусственной резины) столь велика, что нет смысла отказываться от импорта натурального продукта. Гитлер пришел в бешенство и указал министру на дверь.

Влияние Геринга в экономике постоянно росло. По собственному почину он созвал всех промышленников на совещание в своем роскошном поместье Каринхалле. Выступая, он подчеркнул: «Рейхсуполномоченный по четырехлетнему плану имеет неограниченное право на принятие экономических решений». Удручающе подействовало на всех присутствовавших олигархов сообщение рейхсмаршала о предстоящем введении в становых отраслях промышленности «принципа фюрерства».

В «схватке титанов» участвовали не только Геринг, Лей и Шахт. Осенью 1936 года возник новый очаг напряжения. В высших эшелонах власти разгорелась борьба за контроль над полицейским аппаратом. Амбиции рейхсфюрсра СС пытался охладить министр внутренних дел Фрик, выдвигая в противовес конкуренту шефа берлинской полиции Курта Далюге. За ними стоял Мартин Борман, опасавшийся дальнейшего усиления СС и СД.

Все началось с назначения Гейдриха «рейхскомиссаром государственной безопасности» по личному указанию Гитлера. Одновременно Гиммлер присвоил ему очередное звание обергруппенфюрера СС. Дальше для Гейдриха был возможен только должностной рост: кубики в петлицах перестали его интересовать. Полномочия рейхскомиссара позволили образовать новую силовую структуру – полицию безопасности. При этом он отхватил у министерства внутренних дел криминальную полицию, создав «управление крипо», на которое поставил своего человека Артура Небе. Следующим шагом Гейдриха стало введение во всех землях института инспекторов полиции безопасности, имевших полномочия вмешиваться в работу аппарата полиции общественного порядка.

Возникла ситуация двоевластия. Первым против Гейдриха и его инспекторов выступил министсриальдиректор Вернер Брахт. Его немедленно поддержали Фрик и Далюге. В разразившейся межведомственной перепалке обе стороны апеллировали к фюреру.

Гитлер не отказал себе в удовольствии блеснуть талантом администратора. Его решение было следующим:

1) назначить шефом объединенной имперской полиции рейхсфюрера СС;

2) в целях эффективной координации работы двух правоохранительных ведомств рейхсфюрер СС до полнительно получает портфель статс-секретаря министерства внутренних дел;

3) партайгеноссе Дзлюге назначается начальником полиции общественного порядка.

Фюрер сделал так, как было выгодно ему. Неплохо зная историю Римской империи, он перенял у римлян основополагающий принцип государственного управления. Гиммлер номинально получал в свои руки аппарат полиции. Но у министра внутренних дел сохранялось право «инспектировать» деятельность рейхсфюрера. При этом Далюге торчал как кость в горле у них обоих.

Впрочем, клок шерсти Гиммлер все же получил: выдвинутый на повышение Далюге освободил кресло шефа берлинской полиции, в которое рейхсфюрер немедленно пристроил своего эсэсовца графа Геллдорфа. Но эта компенсация в русле глобальных замыслов Гиммлера представлялась слишком ничтожной. В итоге ни один из противников не был удовлетворен. Своим решением фюрер только распалил их властные притязания. Хороший урок получил и Мартин Борман. Он уразумел, что с Гейдрихом надо разбираться другими методами.

Председатель партийного трибунала НСДАП Вальтер Бух небрежно поднял руку:

– Клянусь говорить только правду.

Все происходящее в зале суда его явно забавляло. Старый боец, помнивший еще славные времена «пивного путча», Бух имел неофициальное прозвище Инквизитор партии. Характерный для немецкого чиновника сухой педантизм уживался в нем с чисто иезуитским интриганством. Кроме того, он славился в партии своей любовью к громким разоблачениям и показательным процессам.

В отличие от наслаждавшегося новой ролью камрада Буха, окружной судья по гражданским делам пытался, прилагая немалые усилия, сохранить спокойствие. Но его выдавали блестевшие на лбу капли пота. Да и руки предательски подрагивали. Никогда ранее скромному советнику юстиции не доводилось разбирать дела, в котором были замешаны столь высокопоставленные лица. Помимо Буха, представлявшего ответчика, в зале суда находился истец – сам (страшно сказать) рейхскомиссар государственной безопасности, обергруппенфюрер СС Рейнгард Гейдрих.

Бух покровительственно улыбнулся своему издерганному коллеге в судейском кресле. Затеянная шефом СД игра в демократию вносила приятное разнообразие в серые бюрократические будни. Ободренный улыбкой Буха, судья очень вежливо произнес:

– Прошу вас огласить содержание документа, который послужил основанием для заявления истца.

Инквизитор партии с важным видом надел очки и взял в руки приготовленную бумагу:

– Данное письмо первоначально поступило в комиссию партийных кадров при орготделе нашей партии. Поскольку оно было составлено с соблюдением всех формальных требований, председатель комиссии по согласованию с рейхсляйтером счел необходимым направить это письмо в партийный трибунал. Я был обязан проинформировать рейхсфюрера СС. Камрад Гейдрих обратился с иском в суд, и я посчитал возможным после ознакомления с фактической стороной дела принять участие в судебном разбирательстве.

Судья почтительно кивал. Произнеся изобиловавшую казенной терминологией преамбулу, Бух приступил к чтению:

«Многоуважаемый партайгеноссе! Считаю своим долгом предупредить о большой опасности, угрожающей партии и фюреру. Из правительственного сообщения мне стало известно про назначение рейхскомиссаром человека по имени Рейнгард Ойген Гейдрих. Я имею достоверные сведения, что этот Гейдрих – неарийского происхождения. Я родом из тех же мест и лично знал его ныне покойную бабушку Сару Гейдрих, которая была еврейкой. Его отец, Бруно Гейдрих, проживающий в г. Галле, также наполовину еврей. В настоящее время Рейнгард Гейдрих занимает высокую государственную должность, хотя по принятым в рейхе законам о расовой гигиене такого права не имеет. Ведя борьбу с происками мирового еврейства, наша партия, по непонятным причинам, упустила это обстоятельство из виду. Нахождение такого человека в непосредственной близи от нашего фюрера Адольфа Гитлера недопустимо. Как немец и член партии с 1928 года, я был обязан обратиться в соответствующую инстанцию с этим письмом и готов подтвердить изложенное мною под присягой. Хайль Гитлер!»

Далее Бух «посчитал нужным» открыть суду некоторые дополнительные факты. Еще в 1932 году, объявил он, партийная комиссия проводила проверку чистоты происхождения Гейдриха. Так как все это делалось в период президентских выборов, результаты расследования были засекречены. Все документы хранились у тогдашнего заведующего орготделом. После известных событий разыскать их не удалось.

В зале воцарилась напряженная тишина. Присутствующие хорошо поняли намек. Речь шла о странном убийстве Грегора Штрассера во время чистки тридцать четвертого года. Гейдрих слушал речь партийного инквизитора с таким видом, как будто все это не имело к нему лично ни малейшего отношения.

Судья задал Буху несколько уточняющих вопросов. Тот говорил все, кроме правды. Камрад Бух ни слова не сказал о том, что каждый государственный служащий делит бумаги, проходящие через его руки, на удобные и неудобные. Но иногда случаются чрезвычайно неудобные. Инквизитор партии сначала даже не понял, каким образом эта писанина могла забраться так высоко и попасть к нему на стол. К паскудной бумажке прилагалась резолюция самого рейхсляйтера, с указанием провести фактическую проверку. Было ясно, что Борман заинтересован в этом деле, но стремится свой интерес не показывать. Для чего и отфутболил письмо «патриота» в партийный суд, хотя сам имел полномочия разбирать такого рода сигналы.

В отличие от хитрого рейхсляйтера, Бух от своих обязанностей никогда не уклонялся. Такие дела он распутывал с настоящим охотничьим азартом. Да и Гейдриха главный партийный судья недолюбливал (о чем. кстати, хорошо знал Борман). Если бы скандальная бумага была простой анонимкой, Бух не стал бы лить воду на мельницу рейхсляйтера. Но, раз уж свидетельствовавший против шефа СД человек официально назвал себя, инквизитор был обязан дать делу законный ход. Тем более что обвинение оказалось серьезным.

Поблагодарив Буха, судья вызвал ответчика, В узких, близко посаженных глазах Гейдриха полыхнули злые огоньки. Он пристально рассматривал человека, который решился открыто выступить против него. Внешне этот тип производил впечатление полного болвана. Надо же! Пекарь из Галле, у которого бабушка когда-то покупала хлеб. За этим ничтожеством определенно стоял некто с больших высот.

Пекарь тужился производить впечатление образованного, но у него плохо получалось.

– Откуда вам известно о неарийском происхозкдении истца? – спрашивал судья.

– Да это все знают!

– Отчего вы раньше не обращались по этому вопросу в партийные инстанции?

– Думал, что и без меня с ним разберутся. Оказалось, нет. Как только узнал, что такого человека рейхскомиссаром назначили, сразу сообщил куда следует.

Гейдрих презрительно усмехался. Его неизвестные пока «доброжелатели» явно перемудрили. Такие дела надо делать тонко и изящно. Поэтому показания еще двух привезенных из родного города «свидетелей» его ничуть не испугали. Слишком грубая работа.

Когда очередь дошла до Гейдриха, он был предельно краток.

– Господин судья! Все, что мы здесь слышали, – лишь слова. Суду не было представлено ни одного документального доказательства, способного подтвердить россказни этих людей. Я не хочу попусту тратить время на сотрясение воздуха. Предлагаю суду ознакомиться с официальным заключением о моем происхождении, которое сделал в 1932 году главный генеалог нашей партии доктор Герке.

Судья просмотрел поданную бумагу и заявил, что, по результатам партийной генеалогической экспертизы, неарийские корни в личности истца отсутствуют. Бух немедленно вмешался, требуя более широкой доказательной базы. Судья отложил дальнейшее разбирательство до получения из Галле свидетельства о браке родителей и о рождении истца.

Гейдрих был вызван для объяснений к рейхсфюреру. Он уже знал, что его начальник весьма своеобразно отреагировал на «информацию» из партийного трибунала. «Да, – изрек рейхсфюрер, – в Гейдрихе заметна внутренняя раздвоенность, характерная для людей смешанной крови». Сказано это было в присутствии нескольких группенфюреров и офицеров Главного штаба СС. Видимо, до Гиммлера доходили кое-какие сведения об излишне бурной служебной деятельности Гейдриха. Рейхсфюрер устал от неуемных амбиций своего заместителя и увидел прекрасную возможность поставить его на место.

Гейдрих догадывался, каково настроение начальства. Поэтому с отлично разыгранным удивлением спросил:

– Неужели господин рейхсфюрер придает значение таким пустякам?

– Нет, мой Рейнгард, – строго произнес Гиммлер, – это не пустяки. Камрад Бух намерен серьезно расследовать ваше дело.

– Я желаю того же.

Лицо Гейдриха хранило обычную бесстрастность. Рейхсфюрер почувствовал раздражение:

– Но как вы все это объясните?

– Очень просто. Дело не в моем происхождении, а в выполняемых мною задачах по обеспечению безопасности рейха. Как хорошо известно господину

рейхсфюреру, в партии появились перерожденцы, которые уклоняются от нашей общей борьбы, разлагаясь в болоте роскоши и коррупции. Возглавляемая мною служба фиксирует такие антигосударственные проявления. Естественно, что враги, маскирующиеся под истинных национал-социалистов, хотят избавиться от меня путем сочинения грязных историй о моей семье.

– Кто же эти враги?

Господин рейхсфюрер в курсе, что пять лет назад затесавшийся в ряды руководства нашей партии

агент международного большевизма Грегор Штрассер пытался скомпрометировать меня подобным образом. Проверка доказала ложность этих обвинений. Но повидимому, в партийных организациях еще остались недобитки из «Черного фронта», связанные с известным врагом рейха и нашего народа Отто Штрассером. Кто-то из них стоит за организацией этой кампании. В их положении это понятно, так как речь идет о целости их шкур.

Гиммлер чуть заметно усмехнулся. Неплохо придумано!

– А что мы будем делать с этим скандальным судебным процессом? Вы должны понимать, Рейнгард, мое вмешательство нежелательно.

Гейдрих ничего другого не ждал от господина рейхсфгорера.

– Процесс я выиграю. В целях сохранения престижа СС прошу вас решить вопрос с прессой.

– Да-да, конечно. Я поговорю с доктором Науманом.

– Интересно бы узнать, – продолжал Гейдрих, – на кого работают эти прохвосты. Надо ими заняться.

Гиммлер поспешно сказал:

– Я запрещаю вам любые незаконные действия.

«3нает, что к чему», – отметил про себя шеф секретной службы.

– Господин рейхсфюрер, такие вещи безнаказанно оставлять нельзя. Сегодня какой-то олух назовет евреем меня, завтра может назвать вас.

– С этой стороны я безупречен!

Гейдриха так и покоробило от высокомерного тона господина рейхсфюрера. Заместитель просто не мог отказать себе в удовольствии напомнить начальпику одну очень неприятную историю из недавнего прошлого.

Случилось это в апреле 1933 года. Гиммлер тогда был назначен полицай-президентом Мюнхена. Как-то вечером в дежурную часть главного управления полиции заявился некий господин типично еврейской наружности. Он назвался приезжим из Вюртемберга родственником шефа полиции и потребовал доложить о себе. Дежурный офицер спросил, еврей ли он. Да, еврей, с достоинством подтвердил посетитель. На предложение убираться подобру-поздорову он пригрозил пожаловаться шефу полиции. Тогда дежурный сделал соответствующую запись в книге посетителей: фамилия, национальность, цель визита.

– Господин рейхсфюрер, – мягко сказал Гейдрих, – эта запись, зафиксировавшая вашего родственника-еврея, до сих пор хранится в архиве управления полиции. Мало ли в чьи руки она может попасть.

Гиммлер выглядел растерянным и смущенным. Он успел давно забыть об этом «вюртембергском еврее». Конечно, никаким родственником рейхсфюрсра он не был. Просто на заре движения Гиммлер испытывал некоторые материальные трудности. А этот еврей был богат и платил ему за покровительство и защиту от штурмовиков. Внутренне рейхсфюрер не сомневался: материал уже находится в секретном досье Гейдриха. Тот тактично молчал, не желая прерывать горьких дум начальника. Рейхсфюрер не произнес ни слова, взмахом руки велев Гейдриху уйти.

На Леопольдштрассе шефа СД ждал прибывший из «спецкомандировки» унтер-офицер. Этого парня Гейдрих подобрал еще в Гамбурге, отметив его исключительную физическую силу и умение молчать. Он был верен своему хозяину, как пес. Унтер-офицер доложил о выполнении поставленной обергруппенфюрером задачи.

Гейдрих с чувством какой-то странной ностальгии держал в руках свидетельства о браке родителей и о своем рождении.

– Докладывай.

– Бумаги добыл в отделе записи гражданских актов. Потом отправился в Лейпциг. Плиту с надписью «Сара Гейдрих» вынез с кладбища на грузовике. Сбросил в реку. Все прошло чисто.

Щелкнула зажигалка. Через минуту от обоих свидетельств остался только пепел. Гейдрих вынул из сейфа толстую пачку долларов. Получив деньги за работу, унтер-офицер сразу отправился на Ванзейский вокзал и экспрессом отбыл в Париж.

К назначенному судьей сроку документы из Галле получены не были. Это обстоятельство решило исход процесса в пользу Гсйдриха. Суд наложил крупный штраф на свидетельствовавших против него людей за «клевету и распространение порочащих слухов». По прошествии недели двое «клеветников» уже полировали нары в концлагере. Но до пекаря, написавшего донос, Гейдрих дотянуться не успел. Этот человек бесследно исчез.

Вскоре в Берлине открылся салон «У Китти» – элитарный дом свиданий для высокопоставленных нацистских функционеров и иностранных дипломатов. Мадам, выдававшая себя за светскую женщину, умела пускать пыль в глаза. Ее салон вовсе не производил впечатления борделя, более подпадая под категорию элитного агентства знакомств для флирта и даже брака. Девушки отличались изяществом и хорошими манерами. Причем не все были искательницами приключений. Мода посещать салон «У Китти» стремительно разошлась среди эмансипированных леди и женщин, которые устали от верности мужьям. Никто из веселившихся «У Китти» завсегдатаев до поры не знал, что в апартаментах установлена аппаратура гестапо. Угрюмые люди в прорезиненных плащах приходили на дом к гауляйтерам и генералам, демонстрируя пачки пикантных фотографий. Это была месть Гейдриха партийной номенклатуре. Салон «У Китти» стал одним из ценнейших источников оперативной информации.

Именно таким образом в поле зрения спецслужб попал один из заместителей Роберта Лея – Маренбах. Предъявленного компромата было достаточно, чтобы сделать из него покорного информатора. Со слов Маренбаха Гейдрих узнал, что всемогущий глава Трудового фронта и фюрер 25 миллионов немецких рабочих тайно пьет горькую. Напиваясь, доктор Лей нещадно избивал свою жену.

Шеф СД прикинул такой вариант: подсадить к забитой и запуганной супруге рейхсляйтера «подруг». Пусть она изливает им душу, побольше рассказывая о тайных грешках своего мужа. Затем «подруги» должны подбить фрау Лей пожаловаться фюреру, требуя развода. Дополнительным сюрпризом станут собранные оперативниками СД материалы о хищениях и валютных аферах руководителей Трудового фронта. В сочетании с аморальным поведением лидера и тем, что 'он алкоголик, можно ожидать смены всей верхушки организации. Значит, открывается возможность посадить в освободившиеся кресла своих людей.

Родная партия многому научила Гейдриха. С чьей-то легкой руки в коридорах власти зациркулировали слухи о том, что доктор Лей – человек неарийского происхождения. Партийная канцелярия была засыпана письмами, указывавшими на еврейские корни в семействе лидера немецких рабочих. Информаторы докладывали, что рейхсляйтер нервничает и крепче обычного налегает на горячительные напитки. Но довести эту кампанию до конца Гейдрих не сумел. Ему внезапно был нанесен мощный удар с той стороны, откуда он не предвидел угрозы.

В один из мартовских дней 1937 года руководителя спецслужб вызвал Борман. Обострившееся за годы борьбы чутье Гейдриха предупреждало об опасности. Шеф СД внутренне подобрался, как боксер перед поединком.

Когда Гейдрих вошел в кабинет, рейхсляйтер не подал ему руки и в знак немилости встретил его сидя, На лице комиссара госбезопасности заходили желваки. Никто не осмеливался так открыто пренебрегать его персоной.

– Ваши люди занимаются шантажом! – рявкнул Борман. Гейдрих принял удар и спокойно парировал:

– Доказательства?

– Гауляйтер Адольф Вагнер обратился с письмом к фюреру, в котором указывал на противозаконные, антигосударственные действия сотрудников СД. Шантаж, вымогательство, мздоимство! И все это делают люди, по долгу службы обязанные охранять партию от преступных посягательств.

– Наш долг – охрана безопасности рейха и фюрера, а не партии.

– Вы помните, что сказал камрад Гесс? «Партия – это Гитлер. А Гитлер – это Германия!»

– Не будем спорить, рейхсляйтер. Я могу ознакомиться с содержанием письма?

Борман встал и подошел к окну:

– Нет. Фюрер решил оставить письмо у себя. Такие вопиющие факты необходимо держать в тайне. Я целиком разделяю это мнение.

Гейдрих развязно поинтересовался:

– Как же мне прикажете проводить расследование? Ваше мнение к делу не пришьешь.

Рейхсляйтер резко обернулся. Его широкое, круглое лицо потемнело от гнева. Противники обменялись ненавидящими взглядами.

– Есть информация, – стараясь говорить сдержанным тоном, произнес Борман, – что преступной деятельностью сотрудников СД руководит некий Ханс Калленбах.

Это имя показалось Гейдриху знакомым. Он напряг память и решительно заявил:

– Тут что-то не так. В Баварии мне известен только один Ханс Калленбах, оберфюрер СА. Как он мог оказаться в кадрах СД?

– Вы меня спрашиваете?

Борман иронически поднял бровь.

– Приказ фюрера: вам, камрад Гейдрих, надлежит немедленно выехать в Мюнхен для проведения самого тщательного расследования.

– Я хочу посмотреть на этот приказ.

– Вы найдете его в канцелярии рейхсфюрера СС. Можете идти. Хайль Гитлер!

Гейдрих вышел от рейхсляйтера, кипя от злости. Борман обращался с ним, как с нерадивым подчиненным! Борман отдавал ему приказы! Пусть чужие, но все же… Неплохо бы как следует прощупать этого толстого борова. Но пока шеф СД не мог не понимать, что Борман одержал над ним верх. Поэтому в Мюнхен Гейдрих отправился в сильнейшем раздражении. Прибыв на место, руководитель спецслужб для начала как следует взгрел подчиненных. Территориальные отделы СД и гестапо были подняты на ноги. Старшие начальники отыгрались на младших, младшие сорвали зло на рядовых офицерах, а те трясли своих информаторов. Бешеная энергия Гейдриха сдвинула Баварское дело с мертвой точки. Начала поступать обширная оперативная информация. Вскоре стали ясны подробности.

Преступную группировку «оборотней» возглавлял известный мюнхенский предприниматель Эмиль Данцайзен. Хотя он официально не состоял в национал-социалистической партии, но еще со времен эйфории демократии был на короткой ноге с командирами штурмовых отрядов. Активно участвуя в партийных интригах, беспартийный Данцайзен впервые громко заявил о себе в 1932 году, спонсируя подготовку покушения на Рема. Дело сорвалось, что только распалило его амбиции.

Среди «старых бойцов» Данцайзен нашел нескольких человек, которые слишком мало получили от национал-социалистической революции. В их числе оказались Альберт Амплетцер, бывший знаменосец «пивного путча», Эрих Груль, сотрудник земельного партбюро, и оберфюрер СА Ханс Калленбах. Интересно, что проведенная гестапо проверка выявила весьма любопытные факты биографий этих людей. Так, Амплетцер был неоднократно судим по уголовным статьям, в последний раз – в 1932 году за присвоение 16 000 марок из кассы мюнхенского клуба боксеров. Груль состоял на учете как психопат и баловался наркотиками.

В ноябре 1934 года эти «три мушкетера» на пару с Данцайзеном организовали преступную группу, задачей которой являлось проникновение в высшие органы власти. Помочь в этом деле должен был сбор компрометирующей информации на руководителей партии. Свою банду преступники по идее Данцайзена назвали «службой безопасности» и действовали вполне легально методами настоящей СД.

К 1937 году «служба безопасности» Данцайзена превратилась в Мюнхене в достаточно влиятельную структуру. В ее состав входили 69 «сотрудников», носивших форму СА и СС. Они обросли коррумпированными связями в территориальном управлении СС «Юг», в политическом отделе мюнхенского полицай-президиума и в Коричневом доме. Они собирали сведения об отдельных правительственных чиновниках и ведомствах, имея своих людей по всей Баварии – в Вайсенбурге, Деггендорфе, Пфаркирхене, Бамберге, Швейнфурте.

Правой рукой Данцайзена стал оберфюрер СА Калленбах. Оперативные сообщения гестапо отмечали: «Он слыл человеком с большими связями, вплоть до фюрера. Каждый, кто хотел чего-то добиться, обращался к Калленбаху за содействием, предлагая в виде вознаграждения крупные суммы денег».

«Служба безопасности» проталкивала своих доверенных лиц на различные чиновные должности, Данцайзен успешно шантажировал высоких партийных функционеров в течение трех лет. Но зарвался, когда сделал попытку надавить на самого гауляйтера. В этот момент на его след вышли настоящие сотрудники госбезопасности.

Дело заварилось нешуточное. Пришлось докладывать рейхсфюреру СС. Взбешенный Гейдрих понимал, что все это может ему дорого обойтись. «Болван! Скотина! – орал он на местного начальника СД – Все сушишь чучела евреев, а под носом у тебя работает целая сеть!» Пришлось униженно просить гауляйтера не выносить сора из избы.

Рейхсфюрер долго колебался, принимая решение в отношении Гейдриха. Тень «вюртсмбергского еврея» висела над его головой дамокловым мечом. В конце концов Гиммлер лишь объявил своему заместителю выговор. Тем более что шеф СД постарался на славу, умасливая партийных бонз. Делу с явным политическим душком удалось придать уголовный оттенок. В Мюнхене состоялись два закрытых процесса. Данцайзена, Калленбаха, Груля и еще 36 человек судили как уголовников и отправили в концлагерь. Всех участвоваших в преступной группировке эсэсовцев судил территориальный суд СС. С проморгавших «все это безобразие» командиров Альгемайне СС сорвали погоны, руководителей СД и гестапо бросили на понижение. Под давлением Бормана рейхсфюреру СС пришлось отдать письменный приказ, запрещавший секретным службам «просвечивать» партийные организации. Тогда же Гейдрих понял, что созданный им аппарат тайного сыска все еще далек от совершенства. Именно после Баварского дела в голове шефа СД начала складываться схема главного управления имперской безопасности.

Штурмбаннфюрер СС Йозеф Мейзингер отнюдь не случайно оказался в кресле начальника отдела 2С гестапо. Как только борьба между спецслужбами и партийной номенклатурой обострилась, Гейдрих выдвинул своего старого бойца на соответствующее повышение. Отдел 2С занимался выявлением случаев абортов, связей арийцев с евреями и гомосексуалистами. Гейдрих полностью контролировал берлинское дно, поэтому свой человек для контроля за поступавшей оттуда информацией был ему абсолютно необходим.

По сути, отдел 2С занимался дублированием функций отдела «В» криминальной полиции. Стала обычной практика передачи на Принц-Альбрехтштрассе всех более или менее крупных уголовных дел. На одно такое дело Мейзингер сразу обратил внимание.

Речь шла о взятии с поличным средней руки мошенника и вымогателя некоего Шмидта. На допросе с применением «форсированных методов прояснения памяти» задержанный среди прочего показал, что занимался шантажом ряда занимавших высокое должностное положение чиновников-гомосексуалистов. Когда Шмидт назвал имена полицай-президента Потсдама графа фон Веделя и статс-секретаря министерства экономики Функа, следователь Эрнст занервничал. Такие дела были ему не по чину. В установленном порядке он передал все материалы отделу 2С. Папка со скандальными показаниями Шмидта и сам Шмидт перешли в ведение тайной полиции.

Наметанный полицейский глаз Мейзингера мгновенно выделил в списке сановных лиц – жертв шантажиста Шмидта фамилию Фрич. Фрич… Фрич, стал напряженно размышлять начальник отдела. Возможно ли, что речь идет о генерал-полковнике Вернере фон Фриче, одном из главных недругов СС среди военной верхушки?

Мейзингер не торопился. Для начала он все тщательно обдумал. Затем аккуратно отложил в сторону текущие дела. В течение недели занимался интенсивными допросами Шмидта. На исходе восьмого дня энергичной работы Мейзингер позвонил шефу и сообщил, что есть важные новости.

Новости превзошли самые смелые ожидания Гейдриха. Когда ввели Шмидта со свежими «следами насилия» на лице, шеф СД сразу пришел в хорошее расположение духа. Тусклым, равнодушным голосом преступник стал рассказывать:

– В ноябре 1933 года в зале ожидания Ванзейского вокзала я заметил гомосексуалиста-пассива Мартина Вайнгертнера, который, как мне было известно,

занимался проституцией. К нему подошел мужчина средних лет, одетый в темное пальто с меховым воротником, черную шляпу, белое кашне, с моноклем в

глазу…

– Этот? – перебил Мейзингер, показав шантажисту фотографию генерала Фрича.

– Да, это он, – подтвердил Шмидт. Гестаповец выразительно посмотрел на шефа. Гейдрих нетерпеливо кивнул.

– Продолжайте, Шмидт.

– Этот человек вместе с Вайнгертнером направился в темный переулок рядом с вокзалом. Я осторожно пошел за ними и видел, как они…

– Подробностей не надо. Дальше!

– Господин в пальто потом пошел в сторону Потсдамской площади. Там я остановил его и представился комиссаром уголовной полиции. Наверное, он решил взять меня на пушку, потому и вынул удостоверение, сказал, что он генерал фон Фрич из главного командования вермахта. Тут я припугнул его как следует. Он сказал, что при себе у него только 100 марок, но можег дать больше за мое молчание. Мы поехали в Лихтерфелъде. Генерал вошел в дом номер 21 по Фердинандштрассе. Вернувшись, он дал мне 500 марок и обещал еще тысячу на следующий день. Эти деньги я получил.

– Что у тебя с лицом? – спросил Гейдрих.

– Я упал с лестницы.

Шеф СД засмеялся.

Когда Шмидта увели, эсэсовцы стали совещаться. Гейдрих похвалил подчиненного за отличную работу. Но, сказал он, пускать этот материал в ход пока не надо. Фюрер слишком доверительно настроен по отношению к генералитету. Подождем благоприятного момента. Дело законсервировать, свидетеля Шмидта держать наготове, хорошо кормить и, чтобы не терял формы, снабжать женщинами.

В ноябре 1937 года Гейдриху стало известно о конфликте фюрера с высшим военным руководством. На совещании в имперской канцелярии военный министр фон Бломберг и главком сухопутных войск фон Фрич резко выступили против вынашиваемого Гитлером плана аннексии Чехословакии. «Источник» из окружения фюрера слышал, как тот после совещания крайне раздраженно заметил: «С такими генералами Германия навсегда останется в канаве истории». Таким образом, благоприятный момент наступил.

Шеф СД действовал тонко. Натянутые отношения между армией и СС могли придать плохой запах делу, поэтому довести скандальную информацию до сведения фюрера должен был представитель «нейтральной» стороны. Эту роль взял на себя Геринг, заинтересованный в компрометации руководителей армии.

Время для выброса компроматов оказалось столь подходящим, что шефы СД и гестапо решили попытаться заодно с Фричем свалить еще и военного министра. Прошлое генерал-фельдмаршала Вернера фон Бломберга было безукоризненным. Но вот к его настоящему имелись некоторые вопросы. Когда престарелый фельдмаршал женился на молоденькой красивой стенографистке из военного министерства Эрне Грун, Гейдрих сразу заинтересовался этой пикантной историей. В прошлом опутавшей министра шустрой красотки определенно стоило покопаться.

Интуиция шефа СД сработала безотказно. Принявший активное участие в деле Генрих Мюллер обнаружил в архивах криминальной полиции досье на мать Эрны Грун. Еще при Веймарской республике она была хорошо известна сотрудникам отдела по борьбе с нарушениями общественной морали как содержательница массажного салона и даже несколько раз привлекалась к уголовной ответственности за сводничество и сутенерство.

Однако Гейдрих посчитал, что этого недостаточно. Интрига выходила на решающую стадию. Цена ошибки была слишком велика. Шеф СД знал, что на свадьбе Бломберга присутствовали фюрер и рейхсмаршал Геринг. Сообщили ему и о том, что Гитлер в знак благословления поцеловал руку новобрачной. Поэтому Гейдрих приказал Мейзингеру взять в плотную разработку биографию Эрны Грун.

21 января 1938 года штурмбаннфюрер Мейзингер появился в кабинете полицай-президента Берлина графа Геллдорфа. В докладной записке, представленной им шефу полиции, сообщалось, что жена военного министра рейха генерал-фельдмаршала фон Бломберга в течение ряда лет находилась под надзором за нарушение норм общественной морали. До вступления в брак она вела образ жизни типичной куртизанки, живя на содержании у нескольких состоятельных бизнесменов одновременно. К докладу прилагались фотографии оперативной съемки, на которых Эрна Грун была запечатлена в постелях различных мужчин.

«Порадовать» фюрера взялся его старый боевой товарищ Геринг. Очень кстати во всех крупнейших немецких газетах замелькали статьи с разоблачительными материалами в адрес «нетрадиционной ориентации» генерала Фрича и древнейшей профессии жены фельдмаршала Бломберга. Общественность была взбудоражена не менее, чем в «ночь длинных ножей». В «Сообщениях из рейха» люди Олендорфа фиксировали, что повсюду ведутся разговоры о «семейных делах» обоих военных лидеров, попутно обрастая самыми немыслимыми слухами. Информаторы СД передавали слова, услышанные от адъютанта Гитлера Хосбаха: «Фюрер совершенно вне себя»,

На волне разгоревшегося скандала военный министр был вынужден подать в отставку. С молодой женой он не развелся, отчего служил постоянной мишенью злословия для Гитлера и его окружения. Однако генерал-полковник фон Фрич твердо намеревался постоять за себя. Он сумел выдержать провокационную очную ставку со Шмидтом и настаивал на открытом судебном разбирательстве. В этом пункте план Гейдриха дал первый сбой.

На суде выяснилось, что показания Шмидта являются ложными. Шеф СД страшно нервничал. В случае открытия факта фальсификации дела против Фрича военные могли сожрать его с потрохами. Поэтому Гейдрих дал указание своим людям сбавить обороты. Генерал выиграл процесс, был оправдан по суду. Но это ничего не меняло. Самого факта фигурирования его имени в столь грязном деле оказалось достаточно для того, чтобы получить ярлык «личности с сомнительной репутацией». В этом смысле на Леопольд-штрассе все точно рассчитали, Фрич был неотвратимо скомпрометирован. Гитлер снял его с поста главкома и предоставил чисто формальное звание «почетного шефа 12-го пехотного полка».

Новый командующий сухопутными войсками Вальтер фон Браухич потребовал реабилитации своего предшественника. Гитлеру пришлось сделать это в присутствии всего руководства вермахта. Рейхсфюрер СС запаниковал и отдал Гейдриху приказ расстрелять шантажиста Шмидта. Вражда между армией и «Черным орденом» предельно обострилась. Гиммлер, как водится, подставил подчиненных, заявив, что ничего не знал о подготовке материалов на Бломберга и Фрича. Возникший на почве этого скандала конфликт двух силовых структур продолжался до самого конца Третьего рейха.