Опасная игра

Глава девятая ЭКСПЕДИЦИЯ ЗА ЗОЛОТОМ КОЛЧАКА

С Ярославского вокзала они направились на Красносельскую, в ветлечебницу. По пути Карина купила в зоокиоске большой пакет витаминизированного собачьего корма.

— Боюсь, ему это не понадобится, — мрачно заметил Еремеев.

Дельф лежал в отдельном боксе, забинтованный крест-накрест. Он с трудом поднял здоровенную башку, забил хвостом, радостно повизгивая.

— Лежи, лежи! — запустил в густую шерсть пальцы Еремеев. Он вжался носом ему за ухо и приветственно подышал — быстро-быстро, как это делал в лучшие времена.

— Живучая собака! — приободрил хозяина Лазарь Моисеевич. — Если и дальше так пойдет, дня через три он станет вполне транспортабелен.

— «Педигрипал» ему можно? — спросила Карина, не сводя восхищенно-умильного взгляда с лобастой светлоглазой морды с живыми черными бровями.

— Очень немного и только из рук хозяина.

Дельф обнюхал лакомство, но есть не стал.

— Не утомляйте его. Ему покой нужен, — попросил ветврач и деликатно выпроводил посетителей из бокса.

На улице они разошлись в разные стороны. Карина, получив миллион предостережений и советов, отправилась на Курский вокзал за билетом. Еремеев поехал в Сокольники в фирму «Орбис», обещавшую в рекламном плакатике уладить все хлопоты, связанные с продажей недвижимости за двадцать четыре часа. Они уговорились встретиться на прощальном обеде в Столешниках в тихом и малолюдном погребке «У дяди Гиляя».

В фирме «Орбис» его встретили так, как давно уже нигде не встречали. Судя по всему, москвичи не торопились расставаться с родной жилплощадью, так что явление клиента-продавца оказалось приятным сюрпризом для главы Сокольнического филиала — очаровательной дамы лет сорока, по-американски любезной, подтянутой и деловой. В сером строгом костюме, если не считать слишком смелого разреза сзади юбки, она вышла из-за своего стола, украшенного монитором компьютера, супермодным светильником и вазочкой с фиалками, улыбнулась Еремееву так, как будто минувшую ночь они провели в одной постели, усадила за журнально-кофейный столик, вызвала по селектору хорошо вымуштрованную девочку в таком же псевдоделовом костюме, и та поставила перед ними по чашечке кофе, ликерные рюмочки и коробку шоколадных конфет. Еремееву стало стыдно за свои обтрепанные джинсы, потертую куртку, за фибровый «тревожный» чемоданчик, который он поспешил задвинуть под столик, за щеки, обросшие после ночлега в бане суточной щетиной. Но хозяйку роскошного кабинета волновала отнюдь не внешность клиента, а его недвижимость.

— Стартовая цена у нас тысяча долларов за квадратный метр. Но в зависимости от сорока семи коэффициентов качества она может как повышаться, так и понижаться. Вы согласны с таким подходом к делу?

— Согласен, — кивнул Еремеев, невольно исследуя взглядом декольте Тамары, как представилась глава филиала. Золотой крестик с распятием Христа (явно католического происхождения) поблескивал в распадке двух телесных голгоф.

— Тогда давайте определим эти сорок семь параметров качества вашей квартиры.

«Похоже, что она была школьной учительницей. И, видимо, не замужем. Наверное, есть дочь или сын где-нибудь в выпускных классах».

— Простите, в каком классе ваш сын?

— В восьмом! — приятно удивилась Тамара.

«Вмастил!»

— Откуда вы знаете про моего сына?

— Профессия такая.

— Вы ясновидящий? Экстрасенс?

— Следователь московского угрозыска.

— Как интересно! Значит, вы твердо решили продать свою квартиру?

— Да.

— И супруга согласна?

— У меня нет супруги.

— Как интересно!.. Простите, я хотела сказать, что у нас хоть и не брачная контора, но мы могли бы посодействовать вам в выборе достойной подруги жизни.

— Спасибо. Непременно воспользуюсь вашими услугами.

«Твой вариант, Еремеев, твой, — подзуживал он себя, вглядываясь в лицо этой миловидной шатенки. — Все при ней: и умна, и мила, и разворотлива. Будешь как сыр в масле кататься на белом «мерседесе»… Черт, дался этот белый "мерс…"!»

— Итак, к делу. Вам надо будет показать свою квартиру нашему эксперту. Василий! — нажала она кнопку селектора.

— А нельзя ли это сделать без меня, — попросил Еремеев, потягивая ликер из своего лафитничка. — Я передам ему ключи.

— Но… В чужую квартиру, одному… Мало ли какие потом возникнут проблемы.

— Не возникнут. Ему откроет и все покажет моя соседка по площадке. Я ей сейчас позвоню. Просто мне не хочется лишать себя возможности выпить еще одну чашечку кофе. Вместе с вами.

— Ну, хорошо. Будем считать, что это новая услуга нашей фирмы — оценка недвижимости в отсутствие хозяина. Василий, — обернулась она к молодому клерку в безупречной серой тройке, возникшему на пороге. — Возьми мою машину и проведи экспертную оценку квартиры вместе с соседкой нашего клиента. Вот адрес.

Василий исчез без лишних слов. Тамара пригласила помощницу, блондинку средних лет с не в меру нарумяненными скулами, та села за компьютер и стала фиксировать на дискете ответы Еремеева. В оценке недвижимости фирма «Орбис» учитывала все: от вида из окон до паркетного рисунка (в «елочку» или в «шашечку»), от характера соседей по площадке до типа почтового ящика, не говоря уж об антресолях, встроенных шкафах, ширине подоконников и наличии форточек.

— Теплоизлучатели какого типа?

— То есть?

— Ленточные конвекторы или чугунные батареи?

— Чугунные батареи.

— Очень хорошо.

Кажется, это был последний вопрос в бесконечной анкете. Потом приехал Василий и быстро сверил свои данные с ответами в вопроснике. Компьютер перемножил коэффициенты и оценил стоимость еремеевской квартиры в девятнадцать тысяч пятьсот долларов вместо ожидавшихся двадцати тысяч.

— Пятьсот долларов мы добавим вам в качестве премиальных — за то, что помогли найти нам нового клиента.

Еремеев удивленно поднял брови, удержавшись, однако, от недоуменного восклицания, чему долго и упорно учил себя еще с курсантских времен.

— Ваш сосед, — торжественно объявила Тамара, — следуя вашему примеру, решил продать квартиру именно через наше агентство. Не так ли, Василий?

— Да, — подтвердил клерк, — он пришел, когда мы осматривали со старушкой вашу квартиру, и сказал, что у вас есть какая-то договоренность…

— И что же?

— Он поехал за мной и ждет своей очереди в приемной.

У Еремеева похолодела спина, он с трудом сохранил спокойствие и допил чашечку остывшего кофе с тем видом, с каким подносят к устам горькую чашу судьбы.

— Когда я могу получить свои деньги?

— Прямо сейчас, если подпишете договор о продаже и передадите приватизационное свидетельство.

Еремеев подписал и достал из чемоданчика нужный документ. Пока Тамара отсчитывала зеленовато-белесые сотенные бумажки, он, положив чемоданчик на колени, лихорадочно соображал, что делать. Затевать перестрелку в приемной было безрассудно во всех отношениях. Уйти через окно? Но оно зарешечено. Объяснить Тамаре, что за клиент сидит у нее в приемной и вызвать ПМГ? Может быть… Но станет ли киллер ждать лишние минуты?

Пальцы сами собой нащупали в чемоданчике рукоятку кортика. Выйти и дать тихий, но решительный бой? А потом долго и бездоказательно объяснять коллегам из ближайшего отделения, почему ты напал первым?

— Вот ваши двадцать тысяч. — Тамара придвинула ему пухлую пачку. — Все девяностого года. Пересчитайте! Василий, принеси шампанское — мы отметим сделку.

Еремеев машинально пересчитывал купюры, выигрывая время. Но ничего путного в голову не приходило. Он сунул пачку в чемоданчик, приподняв пакет, в котором лежали тридцать тысяч Карининых баксов. Полсотни тысяч! Кто бы мог подумать, что этот невзрачный чемоданчик будет хранить в себе такую сумму! Но что толку… Будь он весь забит такими банкнотами, ничто уже не могло изменить неотвратимое.

Василий вернулся с бутылкой полусладкого «Спуманте», нарумяненная блондинка Танечка расставляла фужеры…

«Как там у Чехова — шампанское марки «Их шторбе» — «Я умираю». Говорят, он умер с бокалом шампанского в руке. Красиво. Взять сейчас и выйти к нему с бокалом шампанского. Стреляй, гад!.. Смотри, как умирают русские офицеры!.. Спокойно, капитан Еремеев! У вас в мозгах сплошная сирень. Думайте. Думайте быстро! Еще есть несколько минут…»

Чокнулись.

— За ваше будущее новоселье! — улыбнулась ему Тамара.

— Я вас приглашаю заранее!

— Тогда вот вам моя визитка. Я только поправлю домашний телефон. Он изменился…

Еремеев сунул визитную карточку в карман пиджака, и рука его наткнулась на браслет с проводками. Электрошокер! Как же он мог забыть про него?! Это открытие ударило его словно разряд — спасение! Он еще боялся поверить в это, но мысли бешено неслись по новому кругу…

— А что, если мы пригласим моего соседа?

— Прекрасная идея! — одобрила Тамара. — Я сама хотела предложить…

Еремеев шагнул в приемную, прикрыв за собой дверь. Конечно же, это был он — качок из белого «мерседеса», позавчерашний ночной визитер, несостоявшийся понятой, Каринин бультерьер, убийца Дельфа, охотник-киллер…

Еремеев заставил свои губы растянуться в улыбку. Право, это был злобный оскал…

— Здорово, Лео, — протянул он руку. Секундное замешательство стоило охотнику за черепами многого… Он машинально подал ладонь, приподнялся и тут же без звука рухнул в мягкое кресло. Электрошокер сработал с легким треском лейденской банки. Еремеев распахнул черный кожаный пиджак Лео и вытащил из-под левой подмышки «браунинг», висевший в подвесной кобуре. Из внутреннего кармана он достал паспорт, водительское удостоверение и пачку десятидолларовых банкнот. Пачку оставил, а документы вместе с пистолетом переложил в свою куртку. В боковых карманах пиджака оказались связка ключей и пластиковая коробочка со шприц-тюбиками. И то, и другое стали тоже боевыми трофеями. Только тут Еремеев обнаружил в левой руке качка зажатую в пальцах иглу шприц-тюбика, отчего кисть его походила на ядовитую клешню скорпиона. Осторожно высвободил жало из мясистых пальцев, и Лео вдруг застонал, зашевелился. Надо было спешить, электроразряд для такой туши мог оказаться не слишком сильным. И все же он улучил секунду и, приподняв ногу поверженного недруга, взглянул на подошву ботинка. На литом массивном каблуке, словно матрица, была выдавлена литера «U». Он! Скотина…

Еремеев распахнул дверь в кабинет.

— У него что-то с сердцем!.. Василий, позови из машины его приятеля. Там должен стоять белый «мерс».

Клерк послушно рванулся с места. Блондинка-операторша бросилась в приемную, а Тамара рылась в ящиках стола в поисках таблеток валидола.

— Надо вызвать скорую! — осенило ее, и она схватила телефонную трубку. Никто не обратил внимания, как Еремеев подхватил свой чемоданчик и вышел на улицу. Он сделал это вовремя, так как из «мерседеса» уже вылезал напарник Лео, и сталкиваться с ним нос к носу ему совсем не хотелось. Он встал за автобус, приткнувшийся у тротуара, подождал, когда Василий и тот, второй, скрылись в дверях, а потом метнулся к «мерседесу». Ключ от дверцы безошибочно отыскался в связке вместе с ключом от зажигания.

В спешке никто не включил охранную сигнализацию. Еремеев завел двигатель и вывернул на одну из сокольнических аллей. Он правил на Олений вал, где у Деревянного моста через Яузу была дикая моечная площадка. Там он намеревался осмотреть машину и оставить ее. Вдруг закурлыкал телефон. Он снял трубку.

— Ну как? — поинтересовался жесткий старческий голос.

— Порядок.

— Взяли?

— Да.

— Как он?

— Спит.

— Давай ко мне!

— Куда именно?

— Как куда?! — изумилась трубка. — Кто у телефона? Ты, Гудок?

— Это я, Лео.

— Что у тебя с голосом?

— Пиво холодное.

— Немедленно на дачу!

— Есть, шеф.

Он притормозил и остановился под большим кустом зацветающей сирени. Быстро осмотрел перчаточное отделение, которое, вопреки шоферскому жаргону, никогда не называл «бардачком». В «перчаточнице» ничего интересного не обнаружилось, кроме туристской схемы ближнего Подмосковья в направлении Клина. Интересными в ней были пометки шариковой ручкой, и Еремеев спрятал схему в чемоданчик. Затем он пролистал паспорт Лео, Леона Игоревича Ковальчука, почему-то русского, 1970 года рождения, неженатого, военнообязанного, прописанного в Безбожном переулке, дом десять… Прикинул, если по Рижской эстакаде, то через четверть часа будет в Безбожном. А может, и того раньше. Лишь бы не угодить в пробку на съезде. Он еще сам не знал, что станет делать в доме номер десять, но душа взывала к немедленной и беспощадной мести. Развернулся и двинулся к эстакаде.

«Леон Ковальчук… Леон Коваль… Леон-Ковалло. Леонкавалло.[6] Хорошая розыскная кличка. Не тем, конечно, будь помянут автор «Паяцев». Но уж мнемоника очень хороша. Может, не стоит к нему переться? Бросить этот поганый «мерс» где-нибудь в Сокольниках, выкрутить свечи, проколоть скаты…» Нет, душа жаждала большего…

«Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам», — пропел он про себя и улыбнулся — все совпадало. — «Их нивы и села за буйный набег обрек он мечам и пожарам»..

Неразумный хазар Леонкавалло жил на третьем этаже. Еремеев сначала позвонил в стальную, обитую черной кожей дверь, выждал время и отыскал на трофейной связке массивный ключ от сейфового замка.

«Он в мой дом вошел, и я войду… Нехорошо, однако, зуб за зуб получается». Но глас христианского благочестия умолк в боевой дрожи взвинченной души. И он вошел…

Это было типичное жилище жирующего холостяка, к тому же весьма состоятельного. Японская видеодвойка с солидной подборкой шведских и немецких порнокассет составляла алтарь этого дома в изножье широченной тахты. На плакате в полстены с бюстом Чиччолины красовалась коллекция из пластиковых, резиновых, черт знает каких еще фаллосов всех цветов, форм, размеров. Посреди голубого персидского ковра, застилавшего комнату, стоял «музыкальный центр» с разбросанными вокруг лазерными дисками и пивными жестянками. Стойка домашнего бара на кухне была забита разнофигурными бутылками коньяков, водок и вин. Несколько озадачили избирательные плакаты Жириновского и Глеба Якунина, расклеенные на кафеле над мойкой. Но Еремеев не стал вникать в особенности политического мировоззрения Леонковалло. Первым делом он наполнил ванну горячей водой и высыпал туда пачку поваренной соли. Затем поочередно утопил в ней телевизор, видеомагнитофон, музыкальный центр и весь порнушник. Немного подумав, швырнул в соленую воду телефонный аппарат с автоответчиком, предварительно вытащив и переложив в карман кассету с записями посланий. Парящая ванна с баррикадой электронных шедевров Японии являла собой законченную сюрреалистическую композицию.

Вернувшись в комнату, он содрал с бюста итальянской звезды экзотическую коллекцию фаллосопоклонника. Не найдя ей лучшего применения, свалил в помойное ведро и вынес на площадку мусоропровода. Соседка, столь некстати вышедшая навстречу из лифта, проводила его икебану в ведре вытаращенными глазами.

Прежде чем покинуть жилище врага, он расплескал по стенам и голубому ковру какой-то красный ликер, а в кухне устроил маленький коньячно-водочный потопчик.

Все. Кровь Дельфа отомщена.

Он запер тяжелую стальную дверь на все замки и выбросил ключи в мусоропровод. Сбежал вниз, сел в машину, отогнал ее в Сокольники на облюбованную моечную площадку у Деревянного моста. Радиотелефон несколько раз подавал сигналы вызова, но Еремеев оставил их без внимания. Зато, добравшись до места, вытащил из трубки мембрану и микрофон. Из автомагнитолы торчала кассета, он вытащил ее. На этикетке был изображен красный череп с черной розой в зубах в венчике из готических литер «Сотана ТВ-э». Кассета тоже отправилась в «тревожный» чемоданчик. Дальше он сделал все то, над чем уже поразмыслил про себя: выкрутил свечи из цилиндров, снял номерные знаки, проколол кортиком скаты. Пожалел, что нет сахара, чтобы насыпать в бензобак. Номерные знаки, свечи и мембрану с микрофоном бросил с моста в Яузу. Подозвал мальчишек-мойщиков.

— Ребята, вон тот «мерс» — брошенный. Можете разбирать его на запчасти.

Пацаны набросились на машину, словно пираньевая стая на труп коровы. Можно было не сомневаться, что через час-другой от белого «мерса» останется только остов.

У бензозаправки Еремеев нанял частника — владельца старомодной с никелированным оленем на капоте «волги» и покатил в Центр, к коню, к памятнику Юрию Долгорукому. Только теперь, покачиваясь на мягких подушках, он позволил себе расслабиться, отчего сразу же сладко заныли, задрожали поджилки. Все-таки нервы уже ни к черту! А разве не так же бывало в Афгане после любой переделки. «Нормальная реакция, Еремеев, релаксируй. Отбой боевой тревоги!.. Все нормально. Все удалось. Дуриком, конечно. Где на арапа, где на фукса. И если провести нормальный разбор полетов, то вы, капитан Еремеев, действовали во многом грубо, нерасчетливо, непредусмотрительно. Во-первых, надо было предупредить этого клерка Василия, чтобы он во время осмотра квартиры ни с кем не вступал ни в какие переговоры. Во-вторых, не надо было угонять «мерс», а если уж угнал, не стоило возвращаться на нем к Деревянному мосту, так как за полчаса, прошедшие с момента угона, напарник Леонкавалло вполне мог сообщить в милицию, и постам ГАИ дали бы ориентировку. И вообще, весь этот погром, учиненный в Безбожном переулке в духе Маргариты из булгаковского романа, позволителен разгневанной дамочке, а не бывшему работнику правоохранительных органов, который так кичится своей школой жизни: флот, Афган, Петровка, 38…»

Весьма недовольный собой, Еремеев расплатился с водителем и вылез на Советской площади, некогда Скобелевской. До назначенной встречи с Кариной оставался еще час. Как всегда, после пережитых стрессов, проснулся волчий голод. Можно было зайти в «Арагви» и заказать все, что душе угодно, но Еремеев еще не осознал, что он весьма богат — по московским меркам — и может позволить себе обед в ресторане. По старой привычке он поднялся в стоячую забегаловку на втором этаже старого дома против входа в кафе-погребок. Взял длинную немецкую сардельку — броквурст, салат из кислой капусты в мисочке из рифленой фольги, стакан кофеподобного напитка и песочное кольцо. Терзая алюминиевой вилкой тугой броквурст, он думал о главном своем проколе — не надо было отпускать Карину. Нет никакой гарантии, что она не вернется с повинной в свою фирму и не выдаст его хотьковское убежище. Нет никакой уверенности в том, что она не приведет за собой «хвост», если вообще придет на прощальный обед. Да и на кой ляд сдалась ему эта фифа? Тоже мне, Сонька — Золотая Ручка! Золотая. Да не Ручка… С глаз долой, из сердца вон. Хватит мозги в сирень переводить! Нашел боевую подругу… А что? Как она помогала на вчерашнем побоище? Не растерялась, не струсила… Это все хорошо, но этого мало, как поет любимая народом шансонетка. Тамара — вот твой шанс.

Он достал ее визитку: «Тамара Викентьевна Озолиньш. Директор филиала «Орбис»… Судя по домашнему телефону, живет где-то в Ясеневе. Совсем другой конец Москвы. То, что надо… Может, позвонить ей сейчас, назначить свидание?

От невеселых размышлений его отвлек некий тип, стоявший за соседним столиком, явно бомж, судя по затрапезной кацавейке и мятым грязноватым брюкам. Тип не сводил голодного взгляда с остатка еремеевской сардельки. Ждал — не останется ли поживы.

Нет, бежать надо, бежать из этого чудовищного города! Порт пяти морей ушел на дно Великого Криминального Океана. Все людское отребье стекалось сюда грязными ручьями — от бродяг-бомжей до наемных политиков, от великосветских шлюх до вокзальных шалашовок. Нет ни одного самого гнусного преступления, которое бы не творилось ежечасно и ежеминутно в чреве Москвы. О, это он знал как никто другой… Оперативки, которые зачитывались им по утрам, потрясали, казалось бы, окостеневшие души всезнающих и все видевших московских сыщиков. Милая, добрая, хлебосольная старая Москва вместо третьего Рима превратилась во второй Вавилон, в Содом посреди Гоморры…

Бежать!

Куда?

Был еще один — запасной — вариант. Если жизнь совсем допечет, уехать в Туркмению, в Ашхабад, где жил старый фронтовой друг отца — полковник, пограничник Сулай. Тот, еще командуя отрядом на иранской границе, много лет безнадежно зазывал в гости и отца, и его в райские, судя по его письмам, края, где «газели пьют росу из цветов лотоса». Так и не выбрались. Может, сейчас махнуть? В Туркмении тишь да благодать. Самая спокойная республика из бывшего СССР. Купить домик в благословенной Фирюзе по соседству с Сулаем… Ага, и фазанов завести, и зажить, как достославный российский таможенник Верещагин из «Белого солнца пустыни», полной чашей, икру ложкой загребать…

Нет, домик он давно собирался прикупить, и не в Туркестане, а на берегу моря, где-нибудь в Севастополе или под Ялтой, так, чтобы по утрам, выбежав из дверей в плавках, сразу же нырять в солнечную пузырчатую голубую колышень, а по вечерам чтобы волны захлестывали на ступени дома…

Взгляд голодного бродяги становился все нестерпимее. Еремеев оставил кусок броквурста и подошел к прилавку заказать новую порцию. Краем глаза он видел, как бомж перебрался за его стол — поближе к сарделечному охвостью. Еремеев вернулся на свое место и поставил перед мужиком картонную тарелочку с дымящимся немецким деликатесом, политым горчицей и кетчупом.

— Ешь!

Бродяга не стал себя долго упрашивать. Длинная колбаска враз укоротилась вдвое.

— Освободился, что ли? — поинтересовался Еремеев, отхлебывая свой кофе.

— Ага…

— По какой статье срок тянул?

— По сто…

— Квартирные кражи.

— Знаешь… Тоже сидел?

— Нет. Я сажал.

— Мент?

— Следователь. Теперь бывший.

— Спасибо за угощение, гражданин начальник, — широко улыбнулся мужик. Было ему на вид лет сорок. Курнос и синеглаз. Окает.

— Не вологодский?

— От, мать честная, насквозь видит! Ну, ты, видать, и колол нашего брата… Череповецкий я. Череповец, слыхал, такой город есть?

— Слыхал. Еще будешь?

— Не держи меня за нахала. Но… Оголодал малость. Буду! Дай тебе Бог незлую тещу.

Еремеев заказал еще одну сардельку, стакан кофейной бурды и два песочных кольца. Все это незамедлительно исчезло под рыжеватыми усами бомжа. Еремеев принюхался. Мочой от него не пахло. Еще не совсем опустился.

— Зовут тебя, судя по наколке, Павел?

— И тут угадал, черт глазастый! Павел. Пашка, Павел Артамонович… Слушай, а поехали со мной в Иркутск? А? Ты мне только билет купи. А я тебе покажу, где Колчак золото спрятал. Ей-богу знаю! Мне дед один — очень надежный старичок, из бывших — на карте все показал. Я знаю. Один знаю. Больше никто. Поехали со мной? Мне б только деньжат на дорогу собрать. А там три ящика со слитками. Орлами еще двуглавыми клейменые. Возьмем сколько упрем.

Мужичок говорил это с таким жаром, с каким убеждать могут только отпетые кладоискатели-фанатики. Было в нем что-то располагающее к себе — то ли улыбался обаятельно, то ли глаза не утратили живого блеска и сверкали заговорщически — так мальчишки делятся меж собой страшными тайнами. Вдруг повеяло чем-то из детства: «Остров сокровищ», харчевня, пираты, клады… Да это и был русский вариант стивенсоновского романа — московская забегаловка, бывший зек, золото Колчака, Сибирь, орленые слитки…

— Ну что, едем? — настаивал Артамоныч.

— Уговорил, черт языкатый, — усмехнулся Еремеев. — Едем. Только для начала слегка тебя приоденем.

Они вышли в Столешников переулок и здесь, в бывшей комиссионке, а ныне магазине готового платья, выбрали Артамонычу коричневый в полоску недорогой костюм, бежевую немаркую рубашку и галстук в цвет будущих носков. Переоделся он в примерочной кабине, слегка обалдев и от произошедшей в его жизни перемены, и от собственного отражения в зеркалах.

— Ботинки бы тебе еще сменить, — сказал Еремеев, посмотрев на лагерные «прогары» своего компаньона, — да еще постричь слегка — цены бы тебе не было. Но это в другой раз.

Артамоныч деловито перекладывал из старой одежды в карманы костюма все свое имущество: справку об освобождении, самодельный перочинный нож, коробок спичек, обломок расчески, пригоршню российских монет, пачку чудовищных лезвий «Балтика», простецкий бритвенный скребочек, протертый на углах почтовый конверт с письмом…

До прихода Карины оставалось четверть часа.

— Значит так, — распорядился Еремеев, когда они выбросили на заднем дворе магазина обноски Артамоныча в мусорный контейнер. — Беру тебя на работу в свою фирму.

— Что за фирма такая? — осторожно поинтересовался бомж.

— Фирма «Золото Колчака». Сокращенно — «ЗэКа».

— Здорово, — усмехнулся Артамоныч. — ЗэКа. Это что Ж, в мою честь, значит?

— Считай, что в твою. Фамилия, имя, отчество?

— Пупышев Павел Артамонович. Одна тысяча девятьсот сорок девятого года рождения, город Череповец Вологодской области, — привычно доложил бывший зек.

— Основная гражданская специальность?

— Да все могу помаленьку — и плотничать, и слесарить, и шоферить. На газосварке могу.

— В армии служил?

— А как же. Аж в самой Германии! Младший сержант. Командир танка.

— «Т-62»?

— Нет, у нас еще «пятьдесятчетверки» были. А к концу службы «шестьдесят вторые» получили.

— Хорошо. Будешь при мне помощником по особым поручениям.

— Вроде как адъютант?

— Да. Вот тебе аванс. За май. — Еремеев вытащил из бумажника стодолларовую бумажку.

— Уй, мама родная, деньга-то какая! — изумился Артамоныч. — Сроду в руках не держал.

— Купишь потом себе нормальные ботинки, носки и носовой платок.

— Есть!

— Стрелять умеешь?

— Так точно.

— Да ладно тебе каблуками щелкать. Иди сюда.

Они отошли в глухой закоулок двора за пожарную лестницу. Еремеев достал из куртки трофейный «браунинг».

— Держи!

— Ой, нет, гражданин начальник, на мокрое дело не пойду. Я на свободе и месяца не погулял. Опять в отсидку не хочу.

— Никаких мокрых дел. Просто прикроешь меня с тыла. Сейчас ко мне придет девушка. Проверишь — нет ли за ней «хвоста». Потом спустишься вслед за нами в погребок, сядешь за столик у входа в зал и будешь вести скрытое наблюдение за нами и посетителями. В случае чего, действуй по обстоятельствам. Отход через кухню. Там есть служебная лестница. Если все нормально, будешь следовать за нами на расстоянии зрительной связи, то есть не теряя из виду. Теперь смотри сюда. Это тебе для подстраховки вроде расписки.

Еремеев достал из чемодана рабочий блокнот следователя, вырвал страницу и быстро набросал: «Я, капитан милиции Еремеев Олег Орестович, настоящим заявляю, что пистолет системы «браунинг» № 567192 изъят мною у гр. Леона Игоревича Ковальчука и передан во временное хранение моему помощнику Павлу Артамоновичу Пупышеву, младшему сержанту запаса, с целью сдачи оружия в правоохранительные органы, если я не вернусь с операции по обезвреживанию преступников из банды «Сотана ТВ-э». Подпись. Дата.

— Устроит тебя такая ксива?

Артамоныч пробежал глазами, посерьезнел и вложил расписку в справку об освобождении.

— Теперь другой коленкор. Ну-ка, покажи, где здесь предохранитель.

Еремеев показал.

— У меня тоже пушка. В случае чего — отобьемся.

— А их много будет?

— Не думаю. Вот этого типа запомни хорошенько. Он может появиться. Рослый такой амбал-качок.

Еремеев достал паспорт Леонкавалло и показал фотографию.

— Запомнил?

— Ага. Морда кирпича просит.

— Оставь пока у себя. В случае чего сдашь вместе с пистолетом и моей распиской в Тридцатое отделение милиции. Это на Преображенке. Там меня знают. Найдешь следователя Махалина. Повтори!

— Отдать Махалину в Тридцатое на Преображенке.

— Порядок. Пошли. Держись от меня шагах в двадцати.

— Есть.

«Вот так происходит сращивание правоохранительных органов с преступным миром, — грустно усмехнулся про себя Еремеев. — Так рождается мафия. Поздравляю вас, крестный отец, с еще одним кланом».

Как и большинство его коллег, он самонадеянно полагал, что разбирается в людях, несмотря на то, что жизнь не раз, и не два давала понять обратное. Вот и сейчас он был совершенно уверен в человеке, шедшем за его спиной, ничуть не догадываясь о тайных мыслях весьма смятенного бомжа: рвануть бы от греха подальше, забросив «пушку» в ближайшую урну. Деньжищ аккурат до самого Иркутска хватило бы, да еще на веселую дорожку. Тем не менее он послушно следовал за странным ментом, сжимая в кармане новенького пиджака опасную игрушку.