Вскоре после восхода мы уже забирались на ледник. Взойдя на него по пологому склону, мы обнаружили, что он покрыт снегом, а местами пылью и каменной крошкой, которые ветер принес с обнаженных вершин. С самого начала мы поняли, что должны старательно избегать многочисленных трещин в ледяной толще, чтобы не соскользнуть в какую-нибудь из этих узких глубоких расщелин. Мы осторожно приблизились к одной из них, заглянули вниз и пришли в восхищение от красивых зеленых стен, но ужаснулись мрачной черноте ее страшной глубины.
Все выше и выше поднимались мы по ледяному валу. Уже на полпути меня поразило осознание, что толща льда под нами составляет сотни футов. Мы находились на уровне южной стороны большой горы. По левую руку от нас лед тянулся по ее склону на несколько миль до другой вершины и уходил дальше.
Пройдя еще с милю, мы наконец приблизились к верхнему краю ледника и после его предварительного осмотра решили, что нам стоит перейти с него на узкий голый гребень скалистого хребта. Но подобравшись ближе, мы увидели провал в тридцать-сорок футов глубиной, который отделял ледник от скалистого гребня. При этом и ледник и гребень обрывались почти отвесно. Мы были озадачены и не знали, что делать дальше. Тем не менее я захотел увидеть западную сторону хребта.
Бесстрашный был за то, чтобы повернуть обратно и двигаться по тому же пути, которым мы пришли сюда. Однако мы убедили его идти дальше вместе с нами вдоль южной стороны ледника и попытаться найти подходящее место для спуска. И действительно, очень скоро нам представился удобный случай — в одном месте лед треснул и образовал над пропастью что-то вроде ледового мостика. Переход был очень рискованным, но мы решились на него. Со скального гребня нам открылся вид на запад. На добрую сотню миль раскинулись горы, главным образом поросшие лесом. То здесь, то там в долинах блестели озера и тянулись нити рек. То была умиротворяющая и восхитительная картина, но не только ее замечательный вид доставлял нам удовольствие: нас радовало осознание того, что нам больше не надо углубляться в эти нескончаемые леса в поисках кутене, чтобы доставить им наши послания.
Однако долго задерживаться на месте мы не могли. Я повел нашу группу обратно через ледяной мост и дальше вниз в сторону стоянки по громадному ледяному валу. По дороге я не раз останавливался, чтобы подивиться колоссальными размерами ледника и прикинуть его толщину, которая по моим предположениям составила не менее пятисот футов.
На подходе к нижней кромке ледника я все еще шел впереди. Мы продолжали идти очень медленно, тщательно огибая все видимые трещины. И только я успел мысленно поздравить себя с тем, сколь удачно мы избежали всех опасностей, как казавшийся вполне твердым участок льда рухнул вместе со мной куда-то вниз. С криком ужаса я провалился в дыру, которая оказалась занесенной снегом трещиной во льду. Никогда в жизни я еще не был в таком опасном (а точнее сказать, ужасном!) положении. Охваченный ужасом, я скользил вниз между двумя гладкими зелеными стенами льда и не сомневался в том, что там, где они закончатся, меня ожидает смерть.
Я уже предчувствовал приближение страшного удара о дно провала. Но тут стенки его стали сужаться. Постепенно мое падение почти остановилось, и я принялся искать хоть какую-нибудь твердую опору, но напрасно — мои ноги болтались в воздухе. Я понял, что меня задержало лишь небольшое сужение, и стоит мне его миновать, как я полечу дальше вниз навстречу неминуемой гибели. Однако пока что я провалился не так уж далеко: футах в тридцати выше себя я увидел встревоженное лицо Питамакана и закричал:
— Скорее! Беги в лагерь за веревкой! Вытащите меня, прежде чем я провалюсь дальше!
Он мгновенно исчез, и появилась голова Бесстрашного.
— Ты жив! Сейчас мы тебя вытащим!
— Я постепенно сползаю! Не могу достать свой нож! Спусти мне свой! — прокричал я.
И действительно, я чувствовал, как от тепла моего тела лед вокруг разрыхляется и подтаивает. Это было ужасное ощущение!
Сверху на меня упал нож в ножнах с поясом и довольно крепко ударил по голове, поскольку я не мог отклонить ее в сторону. Я вытащил нож и без особого труда сделал им небольшое углубление для упора левой руки. Потом я попытался сделать такое же справа, но это оказалось гораздо труднее. Однако в конце концов я справился, набросил пояс на плечи, а нож вложил в ножны. И все же очень медленно, но неудержимо, я продолжал проскальзывать вниз. Лишь одно пока удерживало меня от дальнейшего падения — капот из толстого одеяла, сбившийся у меня на бедрах. Я оперся на руки, слегка подтянулся вверх, и мучительное напряжение немного спало.
Между тем Бесстрашный ободрял меня, сообщая, где находится Питамакан, побежавший за веревками. Что было бы, прими мы совет Открытой Спины отправиться пешком? Тогда без веревок спасти меня было бы невозможно, подумал я. Глядя на зеленый лед, от которого шел пронизывающий холод, я коченел. Мои ноги уже сводило от холода. Как же в тот момент я ненавидел и этот ледник, и самого себя за то, что не ограничился обозрением его с безопасного расстояния!
После долгого ожидания (показавшегося мне бесконечным!) Бесстрашный крикнул сверху, что Питамакан возвращается по леднику. А несколько минут спустя ко мне опустился конец веревки и мой «почти-брат» прокричал:
— Обвяжись ею под мышками! И подожди, пока я не вырублю упор для ног. Тогда мы тебя вытащим.
Сначала я привязал свое ружье, которое не выпустил при падении, и отправил его наверх. Скоро веревка вновь спустилась ко мне. Я обвязался ею сам и начал ползти вверх, с каждым усилием поднимаясь на несколько дюймов. Веревка была сплетена из четырех полос сыромятной бизоньей кожи. Я заметил, что как раз немного выше моего захвата в ней имелась опасная слабина — одна из составлявших ее полос была надорвана. В любой момент она могла порваться совсем. Я поглядывал на это место с ужасом, будучи уверен, что в случае обрыва, мне уже не удастся задержаться в узком месте провала!
Но, так или иначе, я постепенно приближался к поверхности ледника, а веревка все еще держала. Я мог уже отчетливо видеть напряженные лица своих товарищей, поочередно осторожно подтягивающих меня. Наконец, когда веревку в очередной раз перехватил Бесстрашный, Питамакан склонился вниз и ухватил меня за онемевшие руки. Они оба дружно сделали мощный рывок и вытянули меня на ледник рядом с собой.
— Ха! Ты остался жив, — воскликнул Питамакан.
— Еле-еле. Если бы в этой трещине не оказалось узкого места, я разбился бы в лепешку о ее дно!
— Да, теперь мы знаем, что представляет собой этот старый Творец Холода, — сказал мой друг. — Он понаделал тут провалов, и некоторые из них прикрыл снегом, приготовив ловушки для тех, кто придет сюда. Он ненавидит всех нас — и людей, и животных. Ему хочется всех нас погубить!
Я осмотрел свои бедра: они посинели и были в кровоподтеках. Зашагал я с большим трудом, все тело сильно болело. Как только мы спустились с ледника, мои спутники поторопились привести лошадей, и вскоре мы уже ехали обратно в лагерь. Обратный путь занял гораздо больше времени. Наши кони вновь несколько раз увязали в топком ольховнике нижней части долины. Но, так или иначе, мы успели прибыть в лагерь до полной темноты. Открытая Спина приветствовал нас у своего очага. Поблагодарив его, я в нескольких словах рассказал, как чуть не нашел свой конец в громадной ледяной трещине. Когда я закончил, вождь ударил себя в грудь и воскликнул:
— Какую же я сделал глупость! Я должен был предупредить вас об этих покрытых снегом провалах! Немало наших мужчин срывалось в них, и пока что никто не выбирался назад!
Позже, когда мы поели, Открытая Спина опять созвал виднейших людей племени, и они решили, где будут дальше ставить ловушки этим летом. Из Горного Форта они прямиком пришли сюда, где теперь стоял их лагерь. Закончив лов бобров в этой местности, они решили отправиться на север, ставя капканы на каждой встретившейся реке. Они планировали дважды отклониться со своего главного пути к рекам на западных склонах гор.
Они говорили, что неплохо было бы пройти к началу Ревущей Реки и половить бобров в ней и окрестных озерах, а затем двинуться на юг, к истокам многочисленных речушек, устроить ловлю на каждой из них и завершить ее на Солнечной Реке. А к концу месяца падающих листьев они наметили прибыть в Форт-Бентон для торговли с нами. После чего, присоединившись к племенам черноногих, могли отправляться ставить капканы на юге.
В заключение вождь сказал мне:
— Ататойя, передай нашему другу, Дальнему Грому, такие слова: «Вождь длинных ножей, прежде чем последние листья опадут с деревьев, мы наполним твое сердце радостью. Ты увидишь нас входящими в большие ворота твоего форта с лошадьми, тяжело нагруженными бобровыми шкурами».
— Но мой дядя хочет получить не только бобровые меха. Он хотел бы получить все. Вы же знаете, какие огромные дружеские чувства питает он к вам и вашему народу, — заявил я.
— Ха! Да, мы это знаем, — произнес он в ответ. — Хотя его кожа белая, он действительно один из нас!
— Да! И он щедр к нам! Он любит сидеть с нами за трубкой и доброй беседой, — объявил другой.
— У его жены также большое сердце: она жалеет наших вдов и сирот и всегда делится с ними, — вступила в разговор главная жена вождя.
— Вы не можете перехвалить дела Дальнего Грома и Тситсаки — все будет правда, — поддержал я их. — В детстве я остался без родителей. И они заменили мне родных отца и мать!
— Аи! Мы знаем, знаем! Разве мы не видели, как ты рос у них? А как сильно они тебя любят, — снова сказала мне эта женщина.
Когда совет закончился, было уже поздно. В заключение его было решено, что поскольку почти все бобры в верхней части озера выловлены, то завтра ловушки должны быть сняты, а послезавтра лагерь передвинется к другой стороне озера, где в него впадают несколько речек, удобных для ловли. Мы уж совсем приготовились ложиться спать, когда Открытая Спина пожаловался, что у него кончаются порох и пули, и попросил нас добыть для него назавтра нескольких снежных баранов: он нуждался в их шкурах для выделки кож на свою одежду. Мы с готовностью согласились сделать это для него. Для охоты вождь направил нас к подножию горы, где, как он сказал, этих животных всегда много.
Вот почему на следующее утро, позавтракав пораньше, мы оседлали коней, переправились через реку и поехали вдоль озера к речушке, которая вытекала из глубокого каньона между самой высокой вершиной и продолговатой горой из красного камня. Поднявшись к верхнему краю каньона, мы нашли проторенную дикими животными тропу, которая с милю вела нас, а потом исчезла. Перед нами раскинулась очень красивая широкая вытянутая котловина, обрамленная кольцом высоких утесов. По ней каскадом стекала бурная горная речка.
Здесь мы привязали своих лошадей на колышки и отправились дальше пешком вниз по течению. Подходя к краю каждой террасы, мы осторожно выглядывали: нет ли впереди желанной нам добычи.
Наконец, одолев уже добрые полпути, мы вышли к кромке очередного уступа высотой в десять-двенадцать футов. Осторожно взглянув через кустики голубики, мы сразу увидели стадо крупных снежных баранов около двадцати голов. Они были в четверти мили от нас на другой стороне котловины — широко рассыпавшись, они брели по крутому сланцевому склону. Вскоре один из них остановился, топнул передней ногой и лег отдыхать. Остальные последовали его примеру. Разглядев их в подзорную трубу, мы поняли, что не сможем незаметно для них сойти вниз. Бесстрашный сказал, что нам лучше всего вернуться обратно и пойти вдоль горы из красного камня. Но Питамакан объявил, что мы должны оставаться там, куда пришли. Животные сейчас в тени высокой горы, что на востоке от них, и чувствуют себя хорошо. Но Солнце скоро осветит и припечет их, и рано или поздно они должны будут куда-то перейти. Весьма вероятно, что они захотят пить, пойдут к воде и предоставят нам возможность подобраться к ним. План Питамакана был хорош, и мы стали устраиваться поудобнее, решив ждать, если будет необходимо, хоть целый день.
Теперь-то у нас было время как следует оглядеть окрестности, и мы сразу же стали рассматривать ледяной вал, с которого произошел громадный обвал — его-то грохот мы и слышали в ночь по прибытии в лагерь кутене. Гора на краю котловины утес за утесом вздымалась на головокружительную высоту, а на вершине ее лежал лед. На обращенной к нам стороне ледовый покров имел толщину от тридцати-сорока футов до целой сотни. В лучах утреннего солнца лед отсвечивал зеленым цветом, местами из него выступали края скалы.
Из-под ледника вытекал довольно солидный водный поток, образовывавший водопад, но высота его была не так уж велика (что-то около пятисот футов). Этот поток разделялся на отдельные струи и падал вниз подобно дождю. На нижних уступах этой горы было видно несколько снежных коз. На более пологих склонах котловины мы заметили еще больше этих животных, а также несколько стад снежных баранов (главным образом, самок и молодняка).
Как Питамакан предсказывал, так и произошло. Когда Солнце осветило и стало припекать склон, где лежали снежные бараны, они встали и начали спускаться вниз. Поросшие кустарником уступы скрыли их от нас. Мы осторожно продвинулись дальше и через некоторое время вновь увидели их собравшимися на водопой вокруг небольшого пруда не далее, чем в пятидесяти ярдах от себя.
Мы тут же открыли по ним огонь: четверо упали сразу, остальныее кинулись бежать к склону, по которому пришли. Мы с Питамаканом продолжали стрельбу. А в это время Бесстрашный, чертыхаясь, сыпал порох и загонял пулю в ствол своего ружья. Нам удалось свалить еще пятерых животных, прежде чем они достигли основания сланцевого склона, а мы опустошили магазины своих ружей. За это время Бесстрашный сумел выстрелить еще только один раз, но промазал. Несколько животных еще подавали признаки жизни и мы поспешили избавить их от лишних мучений.
Мы долго стояли и удивлялись действию своих «многострельных» ружей. Наконец, Питамакан произнес:
— Если мы с тобой смогли так быстро перебить их, — подумать только, что сделают пикуни со стадом бизонов во время погони, получив новое много раз извергающее смерть оружие!
А Бесстрашный сердито потряс своим ружьем и сказал, обращаясь к предмету своего прежнего восхищения:
— Бесполезный старый кусок железа, купленный у красных курток! Как только мы прибудем в форт длинных ножей, я брошу тебя в реку и куплю себе «многострельное» ружье!
Мы рассмеялись, отправили его за лошадьми, а сами принялись разделывать добычу. Скоро наш спутник вернулся и тоже включился в эту работу. Когда шкуры были сняты, мы вырезали лучшие части туш для тех кутене, кто пожелает за ними придти.
Вскоре после полудня мы вернулись в лагерь со шкурами и несколькими отборными кусками мяса. Открытая Спина и другие кутене буквально потеряли дар речи, увидев трофеи нашей охоты сложенными у входа в палатку. Они были еще более поражены, когда я объяснил, что из стада в девятнадцать голов от нас ушли лишь три барана. Некоторые из наших слушателей немедленно отправились за своими лошадьми, чтобы забрать оставленное нами мясо.
Когда потом мы сидели в палатке и ели поставленную перед нами пищу, Открытая Спина попросил меня позволить ему еще раз посмотреть на мое ружье. Я разрядил его и подал вождю. Тот целый час изучал винтовку, тщательно рассматривая действие ее механизма. При этом он говорил, что ждет не дождется того часа, когда Дальний Гром вручит ему такое же «многострельное» ружье. Возвращая мое оружие, он воскликнул:
— Сын мой, вне всякого сомнения такое «многострельное» ружье — заветная мечта любого мужчины!
Вечером мы сказали вождю, что на следующий день рано утром должны будем покинуть его и встать на тропу, ведущую к нашему дому. Он стал упрашивать нас погостить еще одну ночь, говоря, что когда лагерь снимется, ему очень хотелось бы поехать с нами впереди и самому испробовать действие наших «многострельных» ружей по какой-нибудь дичи, которая будет нами встречена. Мы согласились сделать так, как он хотел.
На следующий день часам к десяти мы вчетвером подъехали к небольшой прерии у подножия горы из белого камня (на полпути от озера) и заметили молодого медведя-гризли, переворачивающего камни в поисках добычи.
Я передал свое «многострельное» ружье вождю. Он спешился, подкрался к медведю поближе, выстрелил и ранил зверя. Хотя гризли был молодой, сердце его было отважным и он был свирепым зверем. Взревев от боли и ярости, он прыжками бросился к вождю. Тот держался стойко, посылая пулю за пулей в надвигающегося медведя и сразил его последним выстрелом, когда расстояние между ними составляло всего пятнадцать-двадцать футов. Запев Песню Победы кутене, вождь стал танцевать вокруг поверженного зверя. Когда мы приблизились, он воскликнул:
— Друзья мои, я совершил подвиг! И просто счастлив! Каждому из вас я дарю по лошади!
Мы помогли ему снять с медведя шкуру, а после того, как весь караван подошел к этому месту, поехали дальше. Лагерь был разбит позже в большой прерии у самого озера.
Вечером (еще до наступления полной темноты), когда мы ужинали, какой-то юноша просунул голову в палатку и быстро сказал вождю несколько слов. Тот повернулся к нам и произнес на языке черноногих:
— Рыжеголовый и еще пятеро въезжают в наш лагерь.
— Он добрался-таки сюда, этот Рыжеголовый! Явился арестовать нас с тобой! Я этого ждал все время. Друг мой, что же нам делать? — в панике обратился ко мне Бесстрашный.
— Сиди спокойно. Только давайте-ка приготовим свое оружие, — ответил я, вытащив винтовку из чехла и положив рядом с собой.
Они с Питамаканом последовали моему примеру. Открытая Спина быстро что-то сказал своей жене, и та поспешно вышла из палатки.
— Она передаст моим детям, чтобы они вооружились, собрались вокруг моей палатки и ждали приказа. Она скажет также, что все палатки должны быть закрыты для прибывших людей, — пояснил он нам.
Бесстрашный нервно ерзал на своем месте. Он тяжело дышал, и его руки заметно дрожали, когда он нерешительно доставал свое ружье и клал его рядом с собой. Питамакан воззрился на него и сухо сказал:
— Мы прозвали тебя Бесстрашным. Не заставляй нас урезать это имя!
— Я не хочу сейчас сражаться! Сама эта мысль мне противна! Но поверьте, друзья мои, когда это не будет претить моей душе, вы увидите как я могу биться! — ответил он, после чего стиснул зубы и, как и мы, окаменел на своем месте.
Мы услышали, как к палатке подъехали всадники. А мгновение спустя занавесь входа была отдернута в сторону. Решительно вошедший Рыжеголовый обжег нас свирепым взглядом, мельком взглянул на Открытую Спину и бросил ему в виде приветствия небрежно недоговоренное:
— Как (дела)…
Не дожидаясь ответа, он прошел к огню и без приглашения уселся на ложе, с другой стороны которого восседал сам вождь. Вслед за ним вошли еще пятеро; один из них был белым, остальные, как я определил с первого взгляда, были английскими полукровками. Рыжеголовый позаботился, чтобы не брать с собой тех, в ком текла французская кровь. Между работниками пушных факторий — трапперами и другими сотрудниками — выходцы из разных наций всегда недолюбливали друг друга и соперничали между собой.
— Ну, юный мистер из Американской Меховой Компании и вы, Энтони, — вот мы и снова вместе. Я арестую вас обоих! Завтра вы отправляетесь со мной в Горный Шорт, — без тени сомнения заявил Рыжеголовый.
При этом каждая его интонация и каждый жест были исполнены величайшего удовлетворения. С этими словами он вытащил из огромного кармана своего капота две пары наручников. Он бросил брякнувшие браслеты на землю перед своими людьми и приказал им схватить нас.
Едва он успел закончить, как увидел дуло мой винтовки, направленное ему прямо в грудь, вместе с ружьями Питамакана и Бесстрашного.
— Пусть только кто-нибудь из вас попробует сделать это, и мы открываем огонь! Никому не двигаться! — крикнул я.
— Но вы не можете позволять себе такого! Это же против всех принятых правил и установлений! Я арестую вас двоих, и вы должны подчиниться без сопротивления, — обратился ко мне Рыжеголовый, искренне изумленный таким поворотом дела.
— Мы все поняли! Но если вы попытаетесь схватить нас, то умрете! Мы не рабы вашей Компании! Кем вы нас считаете? Идиотами?! — воскликнул я.
Он ничего не ответил, а лишь в упор уставился в мои ожесточенные глаза. Я услышал как Бесстрашный сказал одному из спутников Рыжеголового:
— Томас! Лучше бросьте эту затею! Эти два ружья стреляют много раз подряд. Прежде чем вы сможете выстрелить по одному разу, сами будете перебиты!
Пока он это говорил, Открытая Спина что-то крикнул собравшимся вокруг палатки. И тут же в нее ворвались мужчины, повалили на землю Рыжеголового и его спутников, грубо отняли у них ружья и сорвали пояса с ножами. Пришельцы не оказали ни малейшего сопротивления. В наступившей тишине ясно прозвучал голос вождя кутене, обращавшегося к Рыжеголовому на языке черноногих (Бесстрашный при этом переводил):
— Я, кажется, достаточно ясно показал тебе, считаем ли мы себя вашими рабами. А теперь убирайтесь все из моей палатки и из моего лагеря. Завтра, когда вы будете готовы ступить на обратную тропу, то получите назад свои ружья!
— У меня есть для этого Рыжеголового кое-что еще! Нечто такое, что он не скоро забудет! — воскликнул я.
— Поступай, как хочешь! Я отдаю его тебе. Убей его, если хочешь, — ответил вождь.
Тогда я скомандовал своим спутникам:
— Питамакан! Кут-аи-ко Пум (Бесстрашный)! Наденьте-ка эти «хватающие браслеты» на Рыжеголового и того, кто рядом с ним!
Я вновь наставил свое ружье на Рыжеголового и предупредил, что если он только двинется, это будет его последним мгновением.
Питамакан нетерпеливо, а Бесстрашный нерешительно пересекли палатку для выполнения моего распоряжения. Мой «почти-брат» поднял наручники, схватил Рыжеголового за запястья и попытался сомкнуть на них массивные браслеты, но не смог справиться с механизмом. Тогда я сказал Бесстрашному, чтобы он запер их, сделал так же и с другой парой и отдал мне ключи. Когда дело было сделано, Рыжеголовый запротестовал:
— Вы не должны этого делать! Ведь это позор! Вы же прекрасно знаете, что не вправе так поступать!
— Все равно мы сделаем это, и вы будете носить их, пока не снимете в Горном Форте. Ха! Как бы я хотел видеть лицо вашего управляющего, когда вы явитесь перед ним! — рассмеялся я.
На это он ничего не ответил. Ни единого слова не произнесли и его люди. Они сидели, свесив головы. Более удрученных людей было трудно себе представить. И вновь Открытая Спина обратился к Рыжеголовому (Бесстрашный опять переводил):
— Убирайтесь прочь, — сказал он. — Убирайтесь все из моей палатки и из моего лагеря! Завтра, как я уже обещал, вы получите свои ружья.