Опасная тропа

II. В дальний путь

Она кивнула в знак того, что поняла, но ничего не сказала в ответ. Это огорчило меня. Ведь она могла бы проявить больше интереса к моим делам, — подумалось мне. Я доел свой завтрак, допил кофе. А она все еще даже не взглянула на меня и ничего не промолвила. Пришел табунщик и сказал, что моя лошадь привязана к коновязи у главных ворот. После этого он поспешил к себе, а я встал и направился к дверям.

— Это будет длинная тропа. И на равнине много вражеских отрядов, — заметил я.

И опять она ничего не сказала. Теперь я был не просто разочарован, а буквально вне себя от досады, схватил свое ружье, остальную экипировку и почти выбежал из дома. Я был уже на полпути к воротам, когда услышал позади ее оклик:

— Ататойя! Ататойя!

Я не оглянулся и ничего не ответил, а быстро прошел в ворота и уже отвязывал своего коня, когда она, остановившись в шаге или двух от меня, воскликнула:

— Ататойя! То, что ты сказал мне вчера, по-прежнему правда?

— Да! Да! — произнес я, поворачиваясь.

— И я подтверждаю то, что говорила тебе, — заявила она своим нежным голоском и убежала прежде, чем я успел шагнуть к ней.

На душе у меня полегчало. Я сел на свою быструю выносливую лошадь и поскакал вдоль речной долины, распевая Военную Песню пикуни. По глубоким колеям, оставленным индейскими волокушами-травуа17, я поднялся на равнину, возвышавшуюся над рекой. По пути мне встретилось много индейцев, направлявшихся к реке, чтобы посмотреть «огненную лодку» и посетить форт. Все они останавливали меня, чтобы выяснить, когда начнется торговля, и счастливо улыбались, услышав, что уже завтра после полудня они могут привозить в форт добытые ими шкуры и меха.

Наконец с обрывистого края равнины я увидел внизу, в прекрасной долине реки Титон сотни индейских палаток. Ближайшим ко мне был лагерь каина. Некоторые палатки стояли на открытом месте, богатом травой, другие — в тополевой роще на берегу реки. Далее расположились тридцать-сорок палаток большебрюхих: то была часть их племени, первой прибывшая для большой торговли этого года.

За ними, в том месте, где долина расширялась, двумя отдельными лагерями встали пикуни. Меньший из них — около сотни палаток — стоял ниже по течению. Он принадлежал Инуксикам или Коротким Накидкам, одному из двадцати четырех кланов, или родов пикуни. Люди, принадлежавшие к одному роду, имели кровную связь друг с другом по отцовской линии. Они все считались братьями и сестрами. Мужчина не мог жениться на женщине из своего рода, он должен был брать жену (или жен) из другого рода18.

Короткие Накидки по численности значительно превышали все другие роды пикуни. К нему принадлежали моя «почти-мать» и мой друг Питамакан. Разумеется, в него был принят и я сам. Без всякого сомнения, Короткие Накидки были наиболее сильным и независимым родом во всех трех племенах Конфедерации. Их мужчины не знали страха, были всегда прекрасно одеты и словно не любили ходить по земле, а стремились держать любой путь только верхом. Настоящие воины, они владели наилучшими лошадьми, и имели их больше, чем все остальные роды. Из всех трех братских племен они были самыми упорными охотниками и ловцами диких зверей (так же, как и воинами). У них всегда были самые большие палатки и все товары, которые только доставляли торговцы. Жены их были самыми красиво одетыми и щедро обеспеченными всем, чего бы ни пожелали: женщины других родов умирали от зависти, глядя на них.

Вождь этого рода, Большое Озеро, возглавлял и все племя. А еще один из старшин рода — Маленький Пес, был главным военным вождем пикуни. Белый Волк, отец моего лучшего друга Питамакана, был предводителем Ловцов, одного из девяти мужских обществ, составляющих все военное братство племени — Икунукатси (Все Друзья). Мы с Питамаканом были членами юношеского общества в этом братстве. Оно называлось Тсис-Тсик, то есть Птенцы. Старики обучали нас способам охоты и воинскому искусству, рассказывали о богах и как обращаться к ним за помощью, объясняли моральные заповеди племени, которых было немало — но их требовалось неукоснительно соблюдать.

Между тем, я спустился по пологому склону в долину, спешился перед палаткой Белого Волка и, отстранив шкуру при входе, вошел внутрь. Члены семьи приветствовали меня возгласами. Питамакан усадил меня на ложе возле себя. Много раз я спал на этом мягком ложе из бизоньих шкур — и короткими летними ночами и длинными зимними (когда снаружи порой доходило до сорока градусов мороза19).

Не теряя времени, я сообщил Белому Волку то, что поручил передать дядя, и тот сразу же послал за лагерным глашатаем. Эту роль выполнял по-детски словоохотливый, но представительный мужчина, не годившийся в воины. Он носил имя Четыре Медведя. Ему было приказано проехать по всему лагерю и передать каждому из вождей лично о полученном сообщении, а потом громко объявить всем людям, что торговля начнется завтра во второй половине дня. Четыре Медведя вышел наружу, и скоро мы услышали его зычный голос:

— Вок-е-хаи мут-тап-и Пи-остс Сис-тси-кон ки-та-ван-и-ка… (Внимание, люди! Дальний Гром говорит вам… ) Дальний Гром — таково было очень почетное индейское имя дяди.

Поскольку в палатке были только члены семьи и можно было не сомневаться, что сказанное здесь дальше не пойдет, я продолжил свой рассказ. Я предупредил, что после утреннего пиршества для вождей людям готовится большой сюрприз. Далее я поведал все, что знал о наших новых ружьях и их снаряжении. Я назвал их а-каи-саикс-кум (многострельные ружья), и с этого времени они так и стали называться.

Белый Волк, Питамакан и все женщины слушали с напряженным вниманием. Их удивление в манере черноногих выражалось тем, что они хлопали пальцами по губам. Как только я закончил, Белый Волк воскликнул:

— Как много знают и умеют белые люди! Теперь они сделали ружья, которые стреляют столь же быстро, как люди считают! Без сомнения, чего бы они ни стоили, мы должны получить их. С ними нам не будет страшен никакой враг.

— Кьяйо! Мне-то ясно, что означают эти «многострельные ружья» для нас, женщин — непосильную работу! — недовольно воскликнула одна из жен Белого Волка. — С таким ружьем Питамакан за одну охотничью скачку убьет так много бизонов, что мы будем обрабатывать добычу целый месяц! И все это время нам придется сушить мясо и дубить шкуры!

— Ха! Ну конечно, от такой работы вы надорветесь и уйдете к Песчаным Холмам!20 — съязвил Белый Волк, и все рассмеялись.

— Дядя очень переживает из-за того, что северные племена по-прежнему торгуют с красными куртками21. Поэтому он поручил мне объехать их всех, включая даже кутене, и постараться привести их к нам, — произнес я, глядя на Питамакана.

И как же хорошо мы с ним понимали друг друга!

— Да! Конечно я поеду с тобой! — незамедлительно ответил он.

— Ха! Это будет длинная и тяжелая тропа! Я думаю, что тебе вовсе незачем ехать, — заметил ему Белый Волк.

— Но ведь каждому из нас нужно иметь многострельное ружье. Дальний Гром даст ему одно из таких, а также и многое другое. И к тому же вы не должны обрекать меня на одинокий путь по этой тропе, — принялся я убеждать его.

Вождь тяжело вздохнул и вопросительно посмотрел на мать Питамакана. Несколько мгновений она притворялась, что не замечает этого взгляда, но потом воскликнула:

— Ну ты же сам знаешь, что мы должны сказать ему «да»! Так скажи и пусть они отправляются!

— Да, наши дети должны идти своим путем, так же, как и мы в дни нашей юности, — согласился он и обратился к Питамакану:

— Ты можешь ехать, сынок, но постоянно помни, что должен молиться и приносить жертвы богам. То же будем делать и мы ради вашего благополучного возвращения.

— И всегда будь настороже, — смахнув слезу, сказала его мать.

— Это же не первая наша опасная тропа, и мы знаем, как позаботиться о своей безопасности, — уверенно ответил он ей.

Итак, дело было решено именно так, как мне и хотелось. Все согласились, что мы выступим на север, как только спадет напряжение с торговлей в форте. Женщины поджарили нам мясо, и мы немного поели, закусив жареным ма-асом (диким турнепсом). Мне всегда казалось, что этот крахмалистый клубень и есть настоящий турнепс. Питамакан согласился поехать со мной в форт и остаться переночевать. Но прежде мы зашли к его племяннику, мальчишке по имени Медвежье Место, и подрядили его пасти Питамакановых коней, пока мы будем на севере. Потом, прежде чем отправиться в форт, мы отыскали сам табун и внимательно осмотрели его, решая каждый для себя, какую лошадь он выберет для предстоящей дальней тропы. В табуне Белого Волка было около четырех с половиной сотен голов, часть из которых принадлежала нам и часть — Тситсаки.

— Ну, дядя, Питамакан идет со мной по северной тропе! — воскликнул я, врываясь вечером в его кабинет.

— Ха! Это меня не поражает: я знал, что ты попросишь его об этом, а Белый Волк немного поворчит, но потом скажет, что Питамакан может идти. И теперь вы немедленно отправитесь в путь?

— Именно так и было, — рассмеялся я. — И ты просто должен дать Питамакану одно из наших новых ружей.

— Ладно. Ты и твоя «почти-мать» явно собираетесь разорить меня. Она уже упросила меня выделить еще одно ружье Белому Волку.

Следующим утром, в 10 часов «Дальний Запад» вышел на середину реки, медленно развернулся, издал протяжный свисток и взял курс на Сент-Луис. За лето судно еще раз должно было придти в Форт-Юнион, но здесь в этом году мы уже не могли встретиться с ним и его героическим капитаном. И пока я наблюдал, как его большое колесо, поворачиваясь, взбивает белую пену, мне подумалось, какие перемены произойдут в жизни находящихся на его борту людей всего за двадцать или чуть более дней их плавания: поменять наши дикие земли на Сент-Луис означало перейти из одного мира в другой!

И вот пришел полдень — самый великий в том году для нас, обитателей Форт-Бентона, и для собравшихся племен черноногих. Это был день красочной церемонии и речей — близких сердцу индейца, да и нашим сердцам тоже.

С раннего утра в форт потянулись мужчины, женщины и дети. Они ехали верхом со стороны реки Титон и останавливались перед фортом, между ним и рекой. Постепенно их собралось несколько тысяч. Все они ожидали начала торговли. Однако в этот день заготовленные шкуры и меха продавали только женщины рода Коротких Накидок.

Для того, чтобы все племена продали свою добычу, требовалось много дней. И во избежание толчеи и беспорядка, совет главных вождей племен решил установить строгий порядок, в соответствии с которым различные роды будут вести свою торговлю. В этом году первый день был отведен Коротким Накидкам.

Собравшаяся толпа напряженно и нетерпеливо ожидала прибытия вождей. Когда Солнце подошло к зениту, раздались возгласы:

— Вот и вожди!

— Спускаются по склону!

— Они уже в долине и приближаются!

Тут громадная толпа подалась назад и растянулась по берегу реки.

Вожди сидели на своих лучших скакунах, которых выбирали только для сражения или погони за бизонами. Неспешно они проехали через всю долину и неподалеку от форта выстроились в длинную линию: главные вожди, затем военные вожди, вожди родов, знаменитые воины и прославленные знахари — всего человек сто или немногим более. Все они были в полном военном убранстве: расшитые узорами одежды, покрытые перьями головные уборы, оперенные щиты, оружие в руках — зрелище было поистине великолепным!

Когда до главных ворот оставалось около двухсот ярдов22, они затянули своими низкими суровыми голосами Песню Победы, и как величественно она зазвучала в наших ушах! Они заставили своих горячих коней перейти на шаг. За сотню ярдов от форта они умолкли, и пушки обоих бастионов громыхнули в их честь. Они же ответили пальбой из своих ружей. А громадная толпа в это время выкрикивала их имена, прославляя вождей и непобедимых воинов людьми щедрыми, с добрыми сердцами.

В воротах появился мой дядя. Он был в своем лучшем платье, с длинной шпагой на боку. Вожди приветствовали его мощным возгласом:

— Дальний Гром — могучий вождь!

Затем все стихло. Вожди спешились и, в свою очередь, были приветствованы дядей Уэсли и приглашены войти в его форт. Ожидавшие их молодые люди приняли у них поводья, а дядя повел их через двор прямо в нашу жилую комнату, самую просторную во всем форте.

Еще рано утром угощение для пира было разделено на три части женами наших работников, и теперь каждый гость получил по чашке сладкого кофе и тарелке с куском черствого хлеба. Там были жаренные на бизоньем жиру бобы и сладкая подливка из сушеных яблок: все эти блюда мы и сами ели только по праздникам. Они составляли резкий контраст с обычной мясной пищей в этой стране. Вожди больше всего любили микс-кар-и-ен («белые ягоды, подобные камешкам») — так они называли крекеры. Правда, эти крекеры были так черствы, что далеко не всякие зубы могли их раскусить. Любили они и яблочную подливку, но бобы (о-ток-и-нут-ситс — выглядящее подобно тому, что находится в печени) их особенно не привлекали.

Вожди расселись в три или четыре ряда вдоль стен комнаты так, чтобы место в центре оставалось свободным. Дядя сел напротив входа. Справа от него опустился Большое Озеро, главный вождь пикуни. Слева занял место предводитель каина, Красное Крыло23. В комнате стоял дурманящий запах душистой травы (ее связки всегда хранились в палатках рядом с предметами военного снаряжения)24. Богато украшенные одежды и пышные головные уборы наших гостей были достойны кисти художника!

Перед дядей Уэсли лежала большая доска, на которой он (пока вожди угощались и обменивались впечатлениями) резал табак и смешивал его с сушеными травами25. Потом он наполнил этой смесью две длинные каменные трубки26. По окончании пиршества они были вручены знахарю. После краткой молитвы небесным божествам тот раскурил их и пустил по кругу.

Пришло время речей. Один за другим главные вожди выступали в центр и в изысканных выражениях, подкрепляя свои слова выразительными жестами, говорили, как они и их люди расположены к длинным ножам — американцам — и особенно любят Дальнего Грома. Они особо отмечали, что он правдивее других, что он великий вождь, что он женат на одной из женщин их народа, что он говорит на их языке и что он доказал свою отвагу в боях с врагами черноногих.

Взяв слово в свою очередь, дядя сказал, что считает высшей честью приносить благо народу черноногих и он надеется — они могут видеть, что это от чистого сердца. Поскольку это Большой Вождь Компании назначил его вести торговлю в их стране, он поселился здесь не только по своей воле. Но он здесь и надеется остаться здесь, пока живет на земле — ибо он чувствует, что черноногие поистине его народ. Он всегда думает о том, чтобы принести им пользу и делает для этого все, что может.

— А теперь, после того, как мы поели, покурили и побеседовали, — заключил он свое выступление, — я собираюсь преподнести вам сюрприз. Даже я был удивлен, когда открыл один из ящиков, доставленных на той «огненной лодке», что только что ушла от нас. Пойдемте со мной на берег реки, и я покажу вам кое-что совершенно новое, что только недавно появилось на свет!

Пока вожди выходили из комнаты, дядя вручил мне ключ от оружейной и я побежал туда, захватив кожаный чехол для ружья. Я вложил в него одно из многозарядных ружей, а перед этим заполнил его магазин и еще тридцать патронов положил в сумку. Когда я бежал по двору вслед за вождями, послышалось, как Тситсаки созывает работников Компании и их жен встать в воротах и посмотреть, как Дальний Гром сделает нечто выдающееся.

По пути от форта к реке за нами уже следовала громадная толпа. Когда Большое Озеро прокричал:

— Дети мои, вы должны посмотреть, как Дальний Гром покажет нам нечто совершенно новое, — все разговоры прекратились, и все взоры обратились к нам.

На берегу вожди встали позади дяди, и я вручил ему ружье. Он быстро вынул его из чехла, послал патрон в ствол и вскинул к плечу. Выбрав в качестве цели небольшой камень, выступавший из воды у противоположного берега, он быстро, выстрел за выстрелом, открыл по нему огонь. Пули поднимали фонтанчики воды вокруг камня, некоторые ударяли прямо в него.

Первые выстрелы толпа восприняла спокойно, но с напряженным вниманием. Затем среди собравшихся зазвучал говор, который становился все более и более громким. Когда же дядя сделал последний выстрел и улыбаясь передал ружье в нетерпеливо протянутые руки Большого Озера, гул голосов перешел в неистовый рев. Подступавшие со всех сторон мужчины просто стиснули нас. Нам уже грозила опасность быть сброшенными в реку.

— Назад! Назад! Успокойтесь! Вы все получите возможность посмотреть и разобраться с этим удивительным ружьем! — воскликнул Большое Озеро.

С помощью других вождей он быстро восстановил порядок, а затем повернулся к дяде и попросил разъяснить, как обращаться с этим ружьем. Я передал им новые патроны.

— Мы назвали это ружье «многострельным», — начал дядя и взял в руки патрон. — Смотри, это патрон: в нем порох, пистон и пуля — все вместе. Вставляем его в прорезь под стволом. И еще — один за другим — пятнадцать штук. Теперь отводим вперед затвор и возвращаем назад. При этом один из патронов заходит в ствол. Ружье готово выстрелить шестнадцать раз, так быстро, как только я смогу прицелиться, нажать спусковой крючок и дослать новый патрон. Теперь, друг мой, Большое Озеро, стреляй вон в тот камень, — закончил свою речь дядя и снова передал вождю ружье.

— Да! Да! — Покажи, как ты стреляешь! — загудела толпа.

— Хорошо! Я выстрелю. Это великое и удивительное достижение белых людей, — заявил вождь.

Быстро прицелившись, он выстрелил и попал прямо в камень. Затем неловко передернул затвор и выстрелил снова, — пуля ударила совсем рядом с целью. Толпа разразилась громогласным одобрением. Затем ружье поочередно брали другие вожди и стреляли так же хорошо. А стоявшие вокруг простые люди вовсю обсуждали чудесное ружье — последнее поразительное откровение белых людей из их волшебных видений27.

— О вождь Дальний Гром, какова же цена этого многострельного ружья? — спросил один из мужчин, стоявших возле нас.

— Тридцать бобровых шкур или сорок шкур бизонов лучшего качества, с головой и хвостом, — ответил дядя, и его слова стали передаваться по всей толпе.

То тут, то там мужчины выкрикивали, что эта цена по ним и начинали петь от счастья. Другие стонали, что у них нет стольких мехов и шкур и что прежде чем они их раздобудут, все ружья будут проданы.

Дядя повернулся и сделал знак нашим служащим пошире распахнуть ворота. С громкими восклицаниями Короткие Накидки поспешили к торговым помещениям. А за ними потянулись и все остальные, чтобы с завистью смотреть, как идет торговля.

Вот так ружья Генри были доставлены в нашу страну и пущены нами в продажу. Мы не подозревали (не могли и предположить), что многозарядные ружья несут безвозвратную гибель бизонам и другим диким обитателям Великих Равнин!

В тот вечер Питамакан и его отец, Белый Волк, поехали домой счастливыми, каждый с нашим подарком — многозарядным ружьем и сотней патронов к нему. А в торговых помещениях форта некоторые из наших служащих работали чуть ли не всю ночь, упаковывая приобретенные шкуры и меха (в том числе и вырученные за тридцать новых ружей).

В последующие десять дней я и сам напряженно трудился в помещениях больших затхлых складов, помогая нашим работникам складывать, прессовать и увязывать тюк за тюком меха и шкуры и вешать на них бирки. И в дополнение ко всем этим хлопотам прибыли большебрюхие с добычей от своей зимней охоты, и пришел «Йеллоустон-2» с запасом товаров на весь год. Судно не могло ждать окончания нашей большой торговли и ушло, забрав лишь то, что уже было в наличии. Дядя немедленно поставил плотника Луи Рондена и его помощников на строительство баржи с килем. В ней мы намеревались отправлять наторгованные меха вниз по течению по крайней мере до Форт-Юниона. Крупные речные суда могли плавать между Сент-Луисом и нашим фонтом только в начале лета, но ниже устья реки Йеллоустоун Миссури всегда была достаточно глубока для дневной навигации с помощью буксировки.

Наконец пришел день, когда я смог заняться подготовкой к своему путешествию на север. Тситсаки сложила в мою походную сумку иголки, шило, нитки из сухожилий и три пары мокасин. Я добавил еще кремень и огниво, две сотни патронов, смену белья, подзорную трубу, десять фунтов табака последнего завоза в подарок от дяди северным вождям и его послание к ним. Кроме того, я взял теплую бизонью зимнюю накидку, пару одеял, свое новенькое многозарядное ружье и стальной нож. И это все, что у меня было для многомесячного путешествия по тысячемильной тропе!

В полдень я последний раз пообедал с дядей и своей «почти-матерью».

— Не забывай, что я буду день и ночь молить Солнце о твоем благополучном возвращении, — сказала она мне.

А дядя добавил:

— Еще раз я прошу вас смотреть в оба и не зевать. Всегда помни о том, что будет с нами, если мы потеряем вас! Помни также о громадной важности для Компании успеха вашей миссии к северным племенам.

Затем Тситсаки заплакала и поцеловала меня. Дядя пожал мне руку, и я быстро выскочил наружу, поскольку и мои глаза увлажнились, а в горле встал комок. Я уже подходил к воротам, когда услышал, что моя «почти-мать» просит подождать. Она подбежала ко мне и печально сказала:

— Та тропа, на которую вы выходите, почти так же опасна, как те, по которым ходят на войну. Я договорилась с Раскрашенными Крыльями, что он этим вечером выполнит для тебя и Питамакана священный обряд потения28 и будет молиться за вас каждый день вашего пребывания на этой опасной тропе. Ты должен выполнить мое пожелание!

— Хорошо, я сделаю, как ты велишь, — ответил я.

Комок в моем горле все еще не прошел, и я поспешил к своей лошади. Как добра была ко мне Тситсаки — она всегда думала о моем благополучии! Конечно, я приму старого Раскрашенные Крылья в качестве своего знахаря, молящегося за меня. Я мало думал насчет религии (и белых, и черноногих). Но все же я гораздо лучше знал веру своих индейских друзей — ведь их я ежедневно встречал и в форте, и в их собственных лагерях и не раз беседовал с ними на эти темы. Нетрудно себе представить, как действовали на неискушенного молодого человека суждения и верования старших. И, помнится, я смутно, но верил религии черноногих. Так или иначе, а их главный бог каждый день был у меня на глазах. Он следовал своей тропой в небесной голубизне, согревал землю, заставляя все расти, и неустанно боролся с Творцом Холода, прогоняя того на далекий север, скованный вечным льдом.

Моя лошадь стояла у коновязи. Все снаряжение было приторочено к седлу. Я сел верхом, положил ружье поперек перед собой и, обогнув угол форта, двинулся на север. На краю речного обрыва я повернулся и бросил взгляд назад на большой и сумрачный форт. Каким же надежным и безопасным представился он мне теперь, в этой уютной долине с высокими травами!

Я просто не мог насмотреться, будто видел все это впервые.

Но несколько мгновений спустя я поскакал дальше, а вскоре уже спускался в долину Титона. И прежде, чем мне открылся раскинувшийся там большой лагерь, я его услышал: звуки песен счастливых людей, гул разговоров, стук барабанов, смех, возгласы играющей детворы, лай собак, ржание лошадей и в дополнение ко всему — непрерывный шум, производимый сотнями женщин, мездрящих бизоньи шкуры29 и готовящих их к выделке.