Операция продолжается

Глава первая ОПЕРАЦИЯ «БАГРАТИОН»

Войска 60-й армии под командованием генерал-полковника И. Д. Черняховского, совместно с другими армиями 1-го Украинского фронта, выйдя на рубеж Луцк, Тернополь, угрожали прорывом в глубокий тыл немецко-фашистской группе армий «Центр». К началу апреля 1944 года немецкое командование было вынуждено стянуть на это направление свои танковые дивизии за счет ослабления обороны в Белоруссии. Ставка Верховного Главнокомандования наших войск решила воспользоваться этим и приступила к подготовке мощного прорыва в Белоруссии.

…Когда в центре Тернополя еще шли напряженные бои, на командно-наблюдательном пункте Черняховского зазвонил телефон ВЧ.

— Иван Данилович! — прозвучал как будто совсем рядом внушительный голос командующего 1-м Украинским фронтом маршала Г. К. Жукова. — Армию сдайте генерал-полковнику Курочкину, а сами завтра, тринадцатого апреля, должны быть в Москве. Самолет для вас приготовлен.

Черняховский переменился в лице. Что это может означать? Понижать его в должности вроде бы нет оснований, за последнее время немало одержано побед, но и о повышении рано думать, ошибок тоже хватает…

— Георгий Константинович, чем это вызвано?

— Вас вызывает Верховный Главнокомандующий.

— Товарищ Сталин! По какому вопросу?

— По всей вероятности, это связано с тем, что Военный совет фронта рекомендует вас на выдвижение. Желаю успеха!

Телефон ВЧ, как всегда, работал отлично, четко передавалась малейшая интонация. Иван Данилович почувствовал теплоту в голосе Жукова.

В ночь на 13 апреля он долго не мог заснуть. Знал, что Верховный Главнокомандующий зря не вызовет. Грандиозные масштабы дел Сталина не позволяют ему разбираться во всех частностях, многие проблемы, судьбы людей решают его помощники. От их объективности зависит немало. Но об этом пока не хотелось думать. Черняховский испытывал неловкость и оттого, что ему придется часа через три как равный равному сдавать армию бывшему командующему Северо-Западным фронтом генерал-полковнику Павлу Алексеевичу Курочкину. 28-я танковая дивизия, которой Черняховский командовал еще будучи полковником, действовала под Новгородом в составе Северо-Западного фронта. Всякое бывало. Иной раз командующий осыпал упреками комдива 28-й. Но Черняховский и после этого сохранял доброжелательное отношение к Павлу Алексеевичу. Теперь предстояло встретиться в несколько иных условиях. Что делать, время многое изменило, а приказ есть приказ…

Самолет, на котором летел Черняховский, приземлился ранним утром на одном из подмосковных военных аэродромов. Ивана Даниловича встретил подполковник из Генерального штаба.

Утренний туман еще не рассеялся, когда машина ЗИС-101 мчалась по безлюдным улицам Москвы. В молочной мгле, еле заметные, мелькали зеленые, желтые, красные огни светофоров. Машина остановилась у подъезда Наркомата обороны. Оставив адъютанта, майора Комарова, в приемной, Черняховский направился в кабинет заместителя начальника Генерального штаба генерала армии Алексея Иннокентьевича Антонова. Старые знакомые тепло поздоровались.

— Иван Данилович, по инициативе Василевского и с согласия Жукова мы рекомендовали вас на должность командующего фронтом и пригласили для представления товарищу Сталину, — сообщил Антонов.

— Благодарю за доверие.

— До десяти вечера можете побыть с семьей, потом за вами прибудет машина.

Сколько было радости в глазах Нилуси, Алика, Анастасии Григорьевны, когда они неожиданно увидели Ивана Даниловича! Он тоже смотрел и не мог насмотреться на родные лица. За два года разлуки Нилуся очень повзрослела, да и Алик заметно вытянулся. Дочка, перебивая брата, отрапортовала, что она выполняет папин наказ, учится отлично. Алик успел рассказать о том, как он готовится в первый класс…

До вечера время пролетело незаметно. Анастасия Григорьевна в радостном волнении проводила мужа до машины.

ЗИС-101 миновал Боровицкие ворота Кремля. Проехали через арку и Ивановскую площадь. В приемной Черняховского встретил А. Н. Поскребышев. Сразу же проводил его в кабинет Сталина. Большой зал с высокими дубовыми потолками, с портретами Маркса и Ленина, Суворова и Кутузова на стенах показался Ивану Даниловичу строгим и величественным.

Вдоль длинного стола, покрытого зеленым сукном, неторопливой походкой навстречу ему шел Сталин.

— Вот вы какой! — пристально осмотрел Черняховского. — Василевский и Рокоссовский докладывали мне о ваших операциях под Воронежем и на Украине… Политбюро решило предложить вам пост командующего фронтом. Как вы на это смотрите, справитесь?

— Войну знаю, если доверите — постараюсь справиться.

— Белорусский театр военных действий вам будет непривычен после украинских степей. Это не смущает вас?

— Нет, товарищ Сталин. До войны я служил в Белоруссии.

— Скажите, как вы оцениваете положение 60-й и соседних с ней армий на стыке 1-го Украинского и Белорусского фронтов?

— Войска этих фронтов нависли над флангом группы армий «Центр», и немцы испытывают «котлобоязнь». Непременно будут укреплять этот участок.

Сталин улыбнулся.

— Следовательно, германское командование ожидает, что летом мы предпримем активные действия не в Белоруссии, а на южном и юго-западном участках советско-германского фронта?

— Да. И немцы не случайно стянули силы из Белоруссии на правое крыло 1-го Украинского фронта. Если создать впечатление, что мы готовим там большое наступление, то они будут продолжать наращивать силы.

— Противник коварен, и на мякине его не проведешь, — заметил на это Сталин. — Немцы внимательно следят за передвижением наших танковых армий и полагают, что, где мы их сосредоточиваем, там и нанесем главный удар. На смежных крыльях войск Рокоссовского и Жукова гитлеровские генералы нанесли на свои карты две наши танковые армии и теперь не выпустят их из поля зрения. А мы, чтобы окончательно ввести противника в заблуждение, решили оставить их на Украине. В каждой из этих армий танков не больше, чем в полнокровном танковом корпусе. Основную массу танков из резерва Ставки используем не для пополнения этих армий, а для главного удара в Белоруссии. В предстоящей летней кампании нанесем несколько последовательных ударов на различных направлениях так, чтобы противник не смог заткнуть бреши. Во второй половине июня развернутся сражения за полное освобождение Белоруссии. После прорыва к Минску эстафету должны подхватить Украинские фронты. Таков общий замысел. На Западном фронте у Соколовского дела идут неважно. Чтобы приблизить управление к войскам, вместо Западного фронта мы решили создать 2-й и 3-й Белорусские фронты. Вам предлагаем принять 3-й Белорусский.

— Я готов, товарищ Сталин. Разрешите выяснить кадровые вопросы?

— Это — на ваше усмотрение. Можем сформировать штаб фронта заново, а старый состав штаба передать 2-му Белорусскому — генералу Петрову.

— У товарища Петрова опыта побольше, поэтому лучше бы старый состав штаба Западного фронта передать 3-му Белорусскому. Только вместо члена Военного совета товарища Мехлиса просил бы назначить другого.

— Вопрос о назначении члена Военного совета фронта решает Государственный Комитет Обороны. В отношении члена ЦК товарища Мехлиса мы подумаем, где ему быть. Кстати, какие у вас к нему претензии? — Сталин принялся набивать трубку.

— Товарищ Мехлис работал вместе с товарищем Петровым. — Иван Данилович почувствовал строгий взгляд Сталина и на какой-то миг смешался. Но тут же продолжал: — Больше всего меня волнует стиль работы Мехлиса: он часто прибегает к крайностям. Может снять с поста любого командира без особых на то причин…

— Напрасно полагаете, что Мехлис остался таким же, каким был на Крымфронте. — Голос Сталина стал мягче и взгляд добрее. — Вероятно, вам известно, что за попытку свалить вину на других он был снят с должности заместителя Наркома обороны и понижен в воинском звании. После этого вряд ли станет вести себя по-старому. — Сталин помедлил. — Хорошо, согласен. Может быть, мы его направим к товарищу Петрову. А пока — приступайте. По оперативным вопросам подробнее введет вас в обстановку товарищ Антонов. Во избежание раздора между вами и Петровым при разделении Западного фронта и чтобы все происходящее правильно воспринял товарищ Соколовский, с вами поедет генерал Штеменко. Действуйте решительно и смело, без помощи не оставим. На период наступления представителем Ставки у вас будет товарищ Василевский. Это не означает дублирования. Василевский имеет свой круг вопросов, его дело — координация усилий нескольких фронтов для решения единой задачи. Кстати, у него есть чему поучиться, и с ним можно посоветоваться.

— Все ясно, товарищ Сталин. Для меня очень важно получить полезные советы и необходимую поддержку от столь авторитетного военачальника, каким является Александр Михайлович.

— Как вам известно, командующий фронтом подчиняется непосредственно Верховному Главнокомандующему. Так что звоните мне по ВЧ в любое время. Если есть какие вопросы, слушаю.

— Вопросов нет.

— На Политбюро вашу кандидатуру утвердили. Поздравляю и желаю успеха.

Прощаясь, Сталин участливо спросил:

— Как семья, как с квартирой?

— Благодарю, все в порядке.

— Вам сегодня же необходимо выехать в штаб фронта.

В приемной ждал Поскребышев.

— Можно поздравить с назначением? — спросил, хотя прекрасно знал, как обстоит дело: через его руки еще накануне прошли визы членов Политбюро о назначении Черняховского командующим фронтом.

И вот снова Ивановская площадь, соборы, стены Кремля. Но теперь Иван Данилович смотрел на все это другими глазами. Он по-особому почувствовал всю полноту своей ответственности и все еще находился под впечатлением встречи с человеком, который для него и для всех значил так много. Радушный тон Сталина ободрил, вселил уверенность. Теперь быстрее за дело.

14 апреля вместе со своими товарищами по академии генерал-полковником Штеменко и полковником Мерновым Черняховский приехал в местечко Красное на Смоленщине, на командный пункт фронта. Генерал армии Соколовский принял Ивана Даниловича дружелюбно. Черняховский не почувствовал в его тоне и тени недовольства.

Вместе обсудили все вопросы передачи. Соколовский с большой любовью говорил о славных традициях фронта. В свое время, в тридцатые годы, Белорусский военный округ под началом И. П. Уборевича достиг высоких показателей в боевой и политической подготовке. Затем округ был переименован в Западный Особый, а с началом войны стал Западным фронтом. Под командованием генерала армии Жукова он сыграл решающую роль в разгроме немецко-фашистских войск под Москвой.

Данные разведки подтвердили: германское верховное командование в летнюю кампанию 1944 года ожидает удары советских войск на юге, с выходом на Балканы, и на львовском направлении. А возможное наступление в Белоруссии считает второстепенным, имеющим лишь ограниченную цель — сковать группу армий «Центр». Исходя из такой оценки обстановки, основную массу своих танковых дивизий (около восьмидесяти процентов) враг сосредоточил к югу от Полесья.

Практически было невозможно полностью скрыть подготовку к наступлению в таких масштабах. Поэтому требовалось провести большую работу по дезориентации противника с целью укрепить в нем уверенность, что летом русские главный удар нанесут не в Белоруссии, а на Украине и южнее.

Советское командование, предвидя этот серьезный просчет гитлеровских генералов, приступило к подготовке Белорусской стратегической наступательной операции, получившей кодовое название «Багратион». Перед войсками трех Белорусских и 1-го Прибалтийского фронтов была поставлена задача — разгромить группу армий «Центр» и освободить бо́льшую часть Белоруссии. 3-му Белорусскому фронту отводилась при этом весьма важная роль.

В новой должности Черняховский начал с тщательного изучения высшего и старшего командного состава. В первую очередь познакомился с бывшим начальником политуправления, недавно выдвинутым на должность члена Военного совета фронта, генерал-лейтенантом Василием Емельяновичем Макаровым. Новый командующий вкратце рассказал о предстоящей операции по освобождению Белоруссии. Макаров проинформировал, как организуется партийно-политическая работа, дал краткую характеристику начальнику политуправления генерал-майору С. Б. Казбинцеву, командармам и начальнику штаба фронта. Иван Данилович остался доволен встречей с членом Военного совета.

Уже прощаясь, Макаров решился сказать о наболевшем:

— Штаб фронта у нас работоспособный, но в настоящий момент, надо признать, не готов к решению поставленных перед ним задач.

— В чем дело? — обеспокоился Черняховский. — Штаб — это мозг армии!

— Видимо, сказались предшествующие неудачные наступательные операции, начиная с осени сорок третьего и до весны сорок четвертого года.

— Ну и что? Следующая операция будет удачной!

— Штабисты считают себя в какой-то степени виновными в прошлых неудачах и волнуются, ожидая встречи с вами. Некоторые боятся, что вслед за вами прибудут работники штаба 60-й армии.

— Если им «удалось» провести подряд двенадцать неудачных операций, то надо постараться удачно организовать тринадцатую. Надеюсь, они не суеверны? А дальше дела пойдут на лад. И еще: пока никаких перемещений не предвидится до конца предстоящей операции.

Черняховский задумался. «Придется бороться не только с расслабленностью, но и с легкомыслием и безответственностью, вернее, со стремлением уйти от ответственности. А сколько сил еще предстоит вложить, чтобы добиться слаженности во всех звеньях — от солдата до генерала…

— Иван Данилович, вид у вас усталый, с дороги не мешало бы отдохнуть, — нарушил молчание Макаров.

— Ничего, успею.

— Тогда, может быть, пообедаем вместе?

— Спасибо, жду начальника управления кадров.

Вошел генерал-майор Алексеев.

— Давненько, Николай Иванович, мы с вами не виделись! — радостно встретил его Черняховский.

— Четыре года, товарищ командующий.

В тридцать девятом и в сороковом годах оба служили в Западном Особом военном округе. Черняховский был командиром танкового полка в Гомеле, а полковник Алексеев — начальником отдела кадров округа. Уже тогда Николай Иванович с особой симпатией относился к Черняховскому, отмечая его незаурядные способности, высокую командирскую культуру. Но даже и он не мог предвидеть такого стремительного развития полководческого таланта у своего сослуживца. Сейчас перед ним стоял крупный военачальник, которому доверено командование мощным оперативным объединением. Да, у войны свои университеты…

— Как ваше здоровье? — с участием спрашивал Черняховский. — Что-то тяжело дышите… Достается?

— Дел хватает, — Алексеев выжидающе смотрел на командующего.

— Хотелось бы получить от вас подробную информацию о командирах дивизий. Если не возражаете, начнем с правого фланга.

— Командир 251-й стрелковой дивизии генерал-майор Вольхин в свое время за неудачные бои в районе Рославля был отстранен от командования дивизией, понижен в воинском звании до майора и направлен на наш фронт. Вначале мы его назначили командиром полка, затем, после успешно проведенных им боевых действий, — командиром дивизии. Потом добились и восстановления ему генеральского звания.

— А как он теперь?

— Душевная травма, конечно, не прошла бесследно, сказалась на его характере и нервах. Но держит себя в руках. Воля у него крепкая. Боевой, думающий комдив. Однако накануне вашего приезда генерал армии Соколовский потребовал проект приказа о наложении взыскания на Вольхина.

— Что же произошло?

— Нагрубил работнику штаба фронта, да и из штаба дивизии была жалоба на его грубость.

— Требовательность или грубость?

— Вообще он очень требователен, но порой срывается.

— Мнение командира корпуса?

— Положительное, отстаивает Вольхина.

— Приказ о наложении взыскания подписан?

— Нет. Генерал Соколовский сказал, что подпишет новый командующий.

Черняховский вздохнул.

— Николай Иванович, не с таких приказов хотелось бы мне начинать службу на новом месте. Прошу вас завтра же поехать к Вольхину и передать следующее: пусть он не думает, что ему одному дорога Родина. И пусть с людьми обращается, не оскорбляя их достоинства.

Черняховский интересовался буквально всем: военными знаниями, боевым опытом, морально-боевыми качествами подчиненных. Внимательно выслушав Алексеева, распорядился:

— В ближайшие дни подсчитайте и проанализируйте некомплект офицерских кадров, уточните, какое пополнение ожидаем. К середине июня все дивизии фронта должны быть полностью укомплектованы.

— Дело привычное, укомплектуем, товарищ командующий.

— Неплохо бы иметь такие же подробные данные о командном составе противника, хотя бы до руководства дивизиями включительно, — пошутил на прощание Черняховский.

Встретившись после долгой разлуки, Алексеев не заметил особых изменений в Черняховском: на него смотрели те же ясные карие глаза, в них светились внимательность, дружелюбие. Нарушив паузу, сообщил командующему, что начальником оперативного управления штаба фронта назначен генерал-майор Иголкин. Это обрадовало Ивана Даниловича. Петра Ивановича Иголкина он знал по академии и Северо-Западному фронту.

На следующий день Иголкин явился к Черняховскому.

— А как с лечением, закончили?

— Какое уж там лечение, когда война! Не хватило терпения, товарищ командующий, самовольно оставил госпиталь, — признался Иголкин.

— Ну что ж, приступайте к делу, — Черняховский объяснил, какую грандиозную операцию предстоит разработать.

Иголкин не смог скрыть волнения.

— Постараемся, Иван Данилович, все сделать как надо!

До подробного знакомства с вверенными ему войсками Черняховский еще не в полной мере представлял масштабы фронтового объединения. Если в корпусе и даже в армии многие вопросы удавалось держать под непосредственным личным контролем, то здесь, как он уже понимал, это едва ли будет возможно. Основное внимание следует сосредоточить на главном, больше полагаться на заместителей и штаб. В первую очередь Черняховский рассчитывал на помощь начальника штаба фронта генерал-лейтенанта Покровского.

Александр Петрович Покровский окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе и Академию Генерального штаба. Еще в начале войны, когда Черняховский командовал дивизией, он уже возглавлял штаб войск Юго-Западного направления у Маршала Советского Союза Тимошенко. Черняховскому нравились в Покровском и его высокая культура, и ровный, спокойный характер.

Чувство большого удовлетворения доставило командующему знакомство с начальником политического управления генерал-майором С. Б. Казбинцевым, начальником тыла генерал-лейтенантом В. П. Виноградовым, начальником инженерных войск генерал-лейтенантом Н. П. Барановым.

Иван Данилович был безмерно рад встрече со своим старым сослуживцем, командующим артиллерией фронта генерал-лейтенантом Барсуковым. Давнишняя дружба связывала их. Когда Черняховский учился в Киевской артиллерийской школе, Барсуков командовал там батареей. Хотя Михаил Михайлович был старше и по званию и по возрасту, они подружились еще в ту пору. За время войны, будучи командующим артиллерией армии и командиром артиллерийского корпуса, Барсуков накопил богатый опыт и по праву считался одним из лучших организаторов артиллерийского наступления.

С командующим бронетанковыми войсками генерал-лейтенантом Алексеем Григорьевичем Родиным Черняховский встречался еще на Центральном фронте. Родин тогда командовал 2-й танковой армией.

Все больше и больше убеждался Черняховский, что командование, штаб и политическое управление фронта укомплектованы опытными, хорошо подготовленными офицерами и генералами. Хорошее мнение сложилось у него о командующих армиями. Самой мощной армией фронта, 5-й, командовал герой Севастополя и Сталинграда генерал-лейтенант Н. И. Крылов. С командующим правофланговой 39-й армией генерал-лейтенантом Н. Э. Берзариным Черняховский расстался всего два года назад, будучи командиром 241-й стрелковой дивизии, входившей в армию Берзарина. Многое изменилось за это время и в ходе Великой Отечественной войны, и в жизни каждого из них.

Решающие события, которые должны были развернуться в Белоруссии летом 1944 года, налагали на молодого командующего фронтом большую ответственность. Ему предстояло навязать свою волю опытным генералам гитлеровского командования во главе с фельдмаршалом фон Бушем. Большую часть времени Черняховский проводил в войсках, изучая группировку противника и положение наших соединений.

Осмотрев оборонительные позиции дивизий первого эшелона армии Берзарина, шутя похвалил:

— Хороши ваши позиции, Николай Эрастович. Пожалуй, получше тех, что были у нас под Новгородом?

— В соответствии с вашей директивой будем усиливать их дотами, наращивать оборону в глубину…

— По этому поводу я и приехал. Обстановка меняется. Директива о переходе к жесткой обороне должна дезориентировать противника. Пусть он считает, что раз мы укрепляем оборону, то значит наступать не собираемся. Но труд наш не пропадет, инженерные сооружения послужат исходными позициями для наступления. Или если противник, упреждая наше наступление, проведет артиллерийскую контрподготовку. Наша задача — наступать. Но пока об этом никто не должен знать, кроме вас, члена Военного совета и начальника штаба армии.

— Армия в феврале предпринимала попытку наступления на Витебск, — напомнил Берзарин. — Однако дивизии генерала Гольвитцера хорошо использовали пересеченную местность и вынудили нас перейти к обороне. Витебск брать в лоб нецелесообразно. Армия понесла слишком большие потери в результате этой попытки.

— И речи не может быть о лобовой атаке, — согласился Черняховский. — Наша задача — отыскать слабые места в системе обороны противника, умело сосредоточить силы на главном направлении. А что касается Гольвитцера, то мы его избаловали…

— Не так-то просто его бить…

По тону, каким были сказаны эти слова, Иван Данилович догадался, что Берзарина все же тревожат сомнения, связанные с прошлыми неудачами. Он очень уважал Николая Эрастовича, ценил его опыт и талант и рассчитывал найти в нем единомышленника. Разговор шел по душам. И все же Черняховский все время чувствовал некоторую скованность Берзарина, и это беспокоило его. Он хорошо помнил их прежние встречи, доверие и поддержку, которые так щедро оказывал ему Берзарин в трудную пору первых лет войны. Как ни старался, чтобы бывший его командующий не ощущал перемены в их положении, не просто было преодолеть этот невидимый барьер.

Многое для Черняховского было пока непривычным. Так, услышав впервые: «К аппарату просит товарищ Сталин», — он на миг растерялся. Никак не мог предположить, что Верховный Главнокомандующий так скоро после назначения вызовет его к ВЧ.

— Как самочувствие? — услышал в трубке негромкий голос — Осваиваетесь? Вашу просьбу учли. Вы довольны членом Военного совета?

— Василий Емельянович оставляет хорошее впечатление. Получил богатый опыт, будучи начальником Политуправления Западного и членом Военного совета Брянского фронтов.

— Основную закалку он получил еще до войны, работая секретарем Московского горкома партии, — заметил Сталин. — А ваш второй член Военного совета, по тылу, товарищ Хохлов до войны был Председателем Совнаркома РСФСР. Представляете, на кого вы опираетесь?

— Представляю, товарищ Сталин. Постараемся оправдать ваше доверие!

— Попробуйте не оправдать! За все с вас как с командующего спрошу… А как начальник штаба?

— Дело знает, вопросы решает уверенно, человек с трезвым умом.

— Для начальника штаба это превосходные качества. Хорошо, что в кадрах вы разобрались. Ну, а как обстоит дело с тем, о чем я говорил при нашей встрече?

— Принимаем все необходимые меры, товарищ Сталин. Завтра выезжаю в войска.

— Действуйте, желаю успеха!

С группой генералов и офицеров штаба Черняховский совершал инспекционную поездку, проверяя боевую готовность войск. Поздно вечером должен был вернуться в штаб фронта. Там его ждали начальник штаба, командующие родами войск и начальники управлений, чтобы согласовать основные вопросы планирования предстоящей операции.

По Витебскому шоссе, уже скрытому тьмой, мчались пять легковых машин. В первой — Черняховский и неразлучный с ним порученец Комаров. Иван Данилович молчал, о чем-то сосредоточенно думая.

— Встречным курсом самолет! — доложил Комаров.

— На всякий случай сверните! — приказал Черняховский водителю.

Едва машина успела съехать с шоссе, как правее, метрах в пятидесяти, прогремел оглушительный взрыв. Машину Черняховского отбросило в одну сторону, машину Макарова — в другую. Следовавшие позади автомобили не пострадали. Все выскочили из них, залегли по сторонам шоссе. Макаров увидел, что автомобиль Черняховского опрокинут вверх колесами.

— К машине!

Снова послышался рокот: ночной бомбардировщик делал второй заход.

— В укрытие! — крикнул кто-то.

Но Макаров и несколько человек с ним, не обращая внимания на нарастающий гул бомбардировщика, подбежали к опрокинутой машине. Поставили ее на колеса. Адъютанту Макарова удалось открыть заклинившуюся дверцу. В этот момент неподалеку взорвалась вторая бомба, все на мгновение осветилось. Макаров заметил на лице командующего кровь. Вскрыл индивидуальный пакет, забинтовал ему голову. Тем временем расчету счетверенных пулеметов на бронетранспортере, следовавшем за машинами, удалось отогнать фашистский бомбардировщик.

— Как чувствуете себя, Иван Данилович? — спросил Макаров, усадив командующего в свою машину.

— Немного режет глаз…

— В ближайший медсанбат! — приказал Макаров водителю.

— Василий Емельянович, нас ждут на КП. Может, доедем? — попробовал возразить Черняховский.

Но Макаров настоял на своем.

Хотя в ближайшем медсанбате окулиста и не оказалось, операция была сделана. Хирург извлек из рассеченного века маленький осколок, наложил на глаз повязку.

На КП фронта прибыли лишь в пять утра. Генерал Покровский, увидев командующего с забинтованной головой, обеспокоился:

— Что с вами, Иван Данилович?

— Пустяки. Докладывайте неотложные вопросы.

— Согласно вашим указаниям, командующие родами войск совместно со штабами разработали планы маскировки, противовоздушной и противотанковой обороны, разведки…

— Хорошо, Александр Петрович. Планы остается осуществить на деле. Немцы пока ведут себя относительно спокойно. Но если заметят перегруппировку, приложат все силы, чтобы раскрыть наш замысел. Предусмотрите все меры для дезинформации противника. Прошу вас также распорядиться о сокращении телефонных переговоров. Работу радиостанций на передачу прекратить полностью.

Макаров после совместных поездок с Черняховским проникся уважением к нему. Покоряли вежливость и внимательность молодого командующего в обращении с подчиненными, будь то солдат или генерал, отзывчивость к нуждам бойцов и командиров.

Во время одной из встреч с Маршалом Советского Союза Василевским Макаров сказал о Черняховском: «У этого человека наряду с деловитостью достаточно доброты и простодушия…»

Погрузившись в дела, Черняховский не вспоминал о своем ранении. Зато поинтересовался здоровьем ординарца Плюснина, который накануне заболел гриппом. Нашел время не только направить к нему своего врача, но и сам побывал у него.

— Как здоровье, отец?

— Спасибо, товарищ генерал, поправляюсь. — Солдату нравилось, когда командующий называл его отцом, хотя он и был старше генерала всего лишь на двенадцать лет.

На фронте установилось затишье. Группировка, предназначенная для наступления, постепенно сосредоточивалась на исходных позициях. В штабе фронта шла напряженная работа. Интенсивно велась разведка. Черняховский уже имел довольно ясное представление о системе обороны 3-й танковой и 4-й немецких армий группы «Центр». Ставил себя на место фон Буша, пытался предвосхитить его решения, искал наиболее уязвимые места в обороне противника, чтобы определить направление главного удара.

Командующий группой армий «Центр» фельдмаршал фон Буш узнал, что на оршанском и витебском направлениях генерала армии Соколовского заменил новый командующий.

— Господин фельдмаршал, назначение молодого, энергичного генерала Черняховского может означать намерение русских перейти к активным действиям, — предположил начальник штаба группы.

— Вряд ли их командование возлагает такие большие надежды на Черняховского, — усомнился фон Буш. — У нас есть более серьезный противник — генерал Рокоссовский, войска которого нависли над нашим правым флангом севернее Ковеля.

— Черняховский отличился при взятии Курска зимой сорок третьего года. И в начале войны, под Шяуляем. Сам Геббельс назвал его «современным рыцарем».

— Бросьте! — грубо перебил Буш. — Я знаю этого молодого генерала… Надеюсь, вы поняли: оперативные резервы сосредоточивать в районе Кобрина!

Буш, действительно, знал Черняховского. Им суждено было в третий раз скрестить шпаги, и на этот раз условия были иными. Немецко-фашистское командование утратило преимущества, которые получило в результате внезапного нападения, а советские воины успели закалиться в боях, офицеры и генералы стали мастерами вождения войск. Черняховскому, одному из самых молодых командующих фронтами, предстояло еще раз показать преимущества советского военного искусства перед военным искусством врага.

Эрнст Буш еще в первую мировую войну в чине капитана командовал батальоном, а тридцатилетний капитан Черняховский стал командовать батальоном лишь в 1937 году, не имея никакого боевого опыта. К тому времени пятидесятидвухлетний Буш был уже генерал-лейтенантом и командовал корпусом. А в 1939 году принял командование 16-й армией. Летом 1940 года Гитлер напал на Францию. Буш руководил операцией по обходу линии Мажино и вторжению в Бельгию. Подполковник Черняховский в это время командовал танковым полком.

16-я армия вермахта под командованием генерал-полковника фон Буша 22 июня сорок первого года вторглась в Советскую Прибалтику. Ее передовые части были остановлены под Шяуляем 28-й танковой дивизией полковника Черняховского. А в августе части 16-й армии получили отпор под Новгородом. Буш дважды бросал свои отборные соединения на позиции 28-й танковой дивизии, но успеха не добился. В конце сорок первого Буш предпринял глубокий обходный маневр от Новгорода на Тихвин, но его план потерпел крах, а 16-я армия впоследствии оказалась в демянском котле. В этом тоже немалую роль сыграла дивизия Черняховского.

В феврале 1943 года фон Буш был произведен в генерал-фельдмаршалы. В то время он считался в Германии одним из лучших полководцев, мастером «жесткой» обороны. Такое мнение сложилось после оборонительных действий руководимых им войск под Ленинградом. В октябре его назначили командующим группой армий «Центр». За последнее время фон Буш сильно изменился. Устал, осунулся, хотя по-прежнему держался самоуверенно.

В штабе группы «Центр» и в штабах 3-й танковой и 4-й немецких армий днем и ночью разыгрывались варианты нанесения контрударов по советским войскам. Фон Буш и командующий 4-й армией допускали возможность вклинения войск Черняховского в районе города Борисова. Здесь они подготовили мощный контрудар силами 5-й танковой и нескольких пехотных дивизий, с тем чтобы окружить и разгромить прорвавшиеся соединения.

Таким образом, еще задолго до начала операции «Багратион» умы полководцев и штабы обеих сторон начали бескровное сражение, от которого во многом зависели победа или поражение в предстоящей битве.

В состав 3-го Белорусского фронта поступали новые соединения и пополнения. На должность командарма-39 прибыл генерал-лейтенант И. И. Людников: он сменил Берзарина, направленного на 3-й Украинский фронт командующим 5-й ударной армией. Людникова Черняховский хорошо знал как комдива, отличившегося при обороне Сталинграда, и более близко с ним познакомился, когда тот позже командовал корпусом в 60-й армии. Сравнительно недолго они воевали вместе, но на войне дружба особая, у нее свои законы. В Людникове Ивану Даниловичу нравились собранность, спокойный, сдержанный характер, отличные боевые качества.

— Вот мы и вновь встретились! — обрадованно воскликнул Черняховский, когда Людников явился к нему с докладом. — Только на голодный желудок о делах не говорят, Иван Ильич. Садитесь к столу.

После завтрака Черняховский предложил Людникову познакомиться с материалами комиссии Государственного Комитета Обороны о недостатках в работе командования Западного фронта. Потом сообщил некоторые сведения о боеготовности 39-й армии.

Услышав неутешительные подробности, Людников заметил:

— Ну и удружили вы мне, Иван Данилович, армию! Выводы комиссии крайне резкие…

— Ничего, Иван Ильич, на печальном опыте не мешает поучиться.

Черняховский — на переднем крае, в одном из подразделений 77-го гвардейского стрелкового полка. Командующий всегда был рад по душам поговорить с солдатами. А вот, кажется, и случай для этого: из-за поворота траншеи доносятся голоса.

— Послушаем, — негромко сказал Комарову.

«Врачи забраковали мясо, пустые щи хлебать будем…» «Да…»

Черняховский и порученец двинулись навстречу бойцам. В то же время с противоположной стороны появился старшина:

— Вы что тут собрались? А ну разойдись! Рядовой Смирнов… Должны знать, что скапливаться в траншеях не положено. Противник глазаст, в момент накроет!

Бойцы стали расходиться.

— А вы кто такой? — Старшина обратил внимание на неизвестного солдата в новом обмундировании.

Вместо ответа тот вынул из кармана коробку редкостного на передовой «Казбека».

— Угощайтесь.

— Сразу видать — тыловик! Ишь какое курево! — солдаты потянулись к папиросам. Но старшина, строго глядя на новичка, потребовал:

— Документы!

— Правильно, старшина! — улыбнулся солдат в новеньком обмундировании. — А теперь давайте знакомиться. Генерал-полковник Черняховский, командующий фронтом. Вот мое удостоверение.

Старшина вытянулся, вскинув руку к пилотке.

Иван Данилович, улыбаясь, взял его за плечо:

— Садитесь, садитесь, противник наблюдает.

— Ну и маскировка у вас, товарищ командующий! — восхитился старшина.

— Чтобы на вас огонь не вызвать. Скажите, старшина, откровенно: правда, что с питанием плоховато?

— С мясом неважно, товарищ генерал-полковник. Хозяйственники хранить его не научились.

— Заставим навести порядок. Ну, а как с боевой выучкой? Вы, по годам вижу, наверное, еще в гражданскую служили?

— Служил и в гражданскую. Но тогда не было такой техники. Сейчас другое дело. Оборона у нас хорошая, мы готовую заняли, а вот перед наступлением хорошо бы нас на денек-два оттянуть в тыл, чтобы вместе с артиллеристами и танкистами потренироваться.

— Тренировку проведем! — охотно согласился Иван Данилович.

Прощаясь, пожал руку старшине и солдатам, что стояли поближе. В том числе и молоденькому бойцу, который чем-то привлек его внимание. Черняховскому запомнились умные, внимательные глаза юноши, его открытое, одухотворенное лицо. «Хороший боец», — подумал Иван Данилович. Тогда еще ни он, ни кто-либо другой не могли знать, что придет время и этот юный боец, Юрий Смирнов, совершит подвиг, который сделает его имя бессмертным.

В Белоруссии стояли жаркие дни. Солнце начинало пригревать с раннего утра. Аромат полевых трав и цветов, словно теплый, душистый настой, наполнял воздух. Вездеход командующего двигался по лесной дороге. Иван Данилович думал о том, что через несколько недель эти запахи непотревоженной природы отступят перед запахами войны: пороховой гари, выхлопных газов, дыма пожарищ, гниющих трупов, вывороченной взрывами опаленной земли…

В условленном месте на лесной опушке машина остановилась. Подошел командир левофланговой дивизии 31-й армии, который должен был встретить командующего. Черняховский поздоровался.

— Садитесь ко мне в машину, генерал.

Комдив приказал своему адъютанту ехать вперед, сам сел рядом с Комаровым.

Все ближе раздавались взрывы вражеских снарядов, пулеметная дробь.

— Товарищ командующий, — забеспокоился комдив, — дальше ехать нельзя!

— Сколько до позиции полковых резервов?

— Километра четыре.

— Пока местность закрытая, будем добираться в машине, а там посмотрим… — Черняховский не успел договорить, как впереди, метрах в трехстах, разорвался снаряд. Дорогу окутало дымом, взметнулся еще один взрыв.

— Вправо! — приказал Черняховский.

Вездеход послушно рванулся на проселочную дорогу. Еще несколько снарядов разорвалось левее перекрестка, откуда только что вывернула машина.

— Товарищ командующий, немцы просматривают дорогу, — с беспокойством заметил Комаров.

— Верно. Корректируют… Вовремя мы успели свернуть.

Вездеход, выскочив из-под огня, остановился в лесу рядом с огневыми позициями артиллерии. Подбежал майор, командир дивизиона, отдал рапорт командующему. Черняховский спросил о рубежах заградительного огня, по каким участкам подготовлен сосредоточенный огонь, где расположены запасные огневые позиции.

— Товарищ генерал-полковник, — замялся офицер, — нам должны были уточнить…

— Что же вы будете делать, если враг перейдет в наступление? Немедленно согласуйте все со штабом артиллерии!

Вездеход направился к позициям полков первого эшелона. Впереди лежала слегка всхолмленная равнина в редкими деревьями, она хорошо просматривалась противником. Комдив предложил идти пешком, но командующий торопился. Доехали до второй позиции, затем прошли по ходу сообщения к наблюдательному пункту дивизии. Идти было трудно: ход сообщения осыпался, был очень мелким. Метров триста пришлось передвигаться, низко пригнувшись. Черняховский недовольно обернулся к комдиву:

— Столько времени находитесь в обороне и не могли отрыть окопы в полный рост?

На переднем крае обнаружил участки, которые не прикрывались огнем артиллерии. Заметил и много других недостатков в организации обороны. Закончив осмотр, указал, как быстрее устранить недочеты, и вечером вместе с комдивом поехал на командный пункт армии. В присутствии командарма генерал-лейтенанта В. В. Глаголева подробно разобрал недостатки в оборудовании исходных позиций для наступления. Глаголев, чувствуя неловкость, пытался было объяснить, почему в дивизии так много упущений, но высказаться ему не пришлось. Иван Данилович сел в машину и, прощаясь, резко заметил:

— Мало бываете в войсках, товарищ генерал. На устранение недостатков даю пять суток.

Машина с места набрала скорость. Ехали молча. Наконец Комаров осмелился спросить:

— Иван Данилович, а почему вы командарму сделали замечание только перед самым отъездом?

Черняховский улыбнулся.

— Командующему надо быть дипломатом, душа Алеша.

Он был намного моложе Глаголева: когда тот командовал ротой, Ване Черняховскому едва доверили пасти стадо в селе. Назначение его на должность командующего фронтом Глаголев воспринял сдержанно. Черняховский рассчитывал, что время поможет командарму во всем разобраться, однако обида помешала тому сделать правильные выводы. Вскоре после отъезда Черняховского в разговоре с офицерами штаба он как бы между прочим обронил: «Быстрый взлет редко обходится без того, чтобы человек не упал с высоты. Ну что ж… Поживем — увидим. Оборона… Как божий день, ясно — скоро перейдем в наступление, и все это не потребуется».

Копать траншеи и ходы сообщения ради дезинформации противника — дело неприятное. Однако сейчас для наших войск оно имело решающее значение. Некоторые недопонимали важности этого мероприятия. Но те офицеры и генералы, которые участвовали в сражениях на Курской дуге и в других крупных операциях, знали, что инженерное оборудование исходных позиций необходимо и для наступления.

К концу следующего дня командующий позвонил Глаголеву:

— Какой у вас план на завтра, товарищ генерал, что собираетесь делать?

— Еду в дивизии первого эшелона, товарищ командующий.

— Хорошо. Завтра вечером прошу проинформировать меня о результатах вашей поездки.

Черняховский направил в эти дивизии офицеров штаба фронта, чтобы они записали указания командарма. Глаголев не ожидал, что дело примет такой оборот. С этого времени его будто подменили. Вскоре в беседе со своим начальником штаба он был вынужден признать: «У Черняховского мертвая хватка. Умеет подчинять. А главное — столько энергии, что невольно ею заражаешься».

Черняховский обладал не только непоколебимой волей и энергией, но и умением сплачивать командование, штаб, партийно-политический аппарат на дружную и инициативную работу. Это ему удавалось благодаря индивидуальному, вдумчивому подходу к людям. Командующий внимательно выслушивал доклады и предложения, учитывал все приемлемое, с должным тактом отвергал то, что не отвечало реально создавшейся обстановке.

Готовясь к решительной операции по освобождению Белоруссии, штабы всех степеней приступили к подготовке данных для выработки решений, к тщательной оценке местности, сил и средств противостоящего противника, возможностей своих войск. Решение как основа планирования операции и управления войсками принимается в результате исчерпывающей оценки обстановки.

На основе предварительного решения командующего фронтом разрабатывались планы материально-технического обеспечения войск. Для успешного наступления требовалось огромное количество вооружения, боеприпасов, горюче-смазочных материалов, сотни эшелонов продовольствия, различных видов снаряжения… Все это необходимо было своевременно рассчитать и доставить войскам.

При оценке обстановки Черняховский особое внимание уделял изучению противостоящей группировки противника. По его заданию начальник разведки фронта генерал-майор Алешин организовал важную разведывательную вылазку в тыл противника в полосе армии Людникова. Непосредственным исполнителем был назначен старший лейтенант Карпов.

— Командующий придает очень большое значение разведывательным данным, которые вам предстоит добыть, — подчеркнул генерал. — Он хочет лично поговорить с вами.

Карпов заволновался. Алешин ободрил его:

— Командующий у нас замечательный человек!

Черняховский принял их на командно-наблюдательном пункте. Крепко пожал руку Карпову, пригласил его сесть.

— Мне рекомендовали вас как одного из лучших разведчиков, с большим опытом. Задание вам поручается сложное, от его выполнения будет зависеть многое.

— Товарищ командующий, сделаю все, чтобы выполнить ваш приказ!

— Верю, потому и посылаю. В Витебске вас ждут. Там наши товарищи подготовили фотопленки со снимками вражеской обороны. Но передать нам не могут. После неудачного покушения на коменданта города генерала Гельмута немцы следят за каждым советским гражданином. От переднего края до города километров восемнадцать. Это тактическая зона, она насыщена войсками. Прыжок с парашютом исключается. Группой пробраться трудно, поэтому пойдете один. Заранее будьте готовы к любой неожиданности.

— Ясно, товарищ командующий! — Карпов хотел было встать.

— Сидите, сидите! Пойдете сегодня же, время не ждет. Вы, товарищ генерал, со своей стороны, все предусмотрели? Пропуск, шифры?..

— Так точно, товарищ командующий.

Иван Данилович по-братски обнял разведчика.

— Нелегкое тебе предстоит дело. Будь осторожен! Помни, что разведчик должен обладать горячим сердцем и холодным рассудком…

Переодетый в гражданское Карпов ночью благополучно миновал немецкие позиции и добрался до Витебска. Ему удалось разыскать нужных людей и получить от них все, что требовалось. В городе его заподозрили патрульные. Попытались задержать, но удалось уйти. В следующую ночь он был уже вблизи передовых позиций врага. В первой траншее наткнулся на немецкого часового, успел стукнуть рукояткой пистолета по голове раньше, чем тот поднял тревогу. Когда Карпов выскочил из траншеи, гитлеровец, придя в себя, закричал. Открыли огонь вражеские пулеметы. Разведчик упал, пополз. Наша артиллерия обрушилась на врага. Карпов дополз до проволочного заграждения, и тут вражеская пуля ранила его. Теряя сознание, он собрал последние силы и, преодолев колючую проволоку, пополз дальше… Очнулся в блиндаже у своих.

Позже он узнал, что по указанию командующего фронтом в полосе обороны корпуса его ожидали разведгруппы и вся артиллерия готова была прикрыть его переход массированным огнем.

Командование высоко оценило разведданные, доставленные старшим лейтенантом Карповым. Они подтверждали, что фланги витебского узла обороны противника укреплены недостаточно, оборудованы на небольшую глубину. Сильно укреплены позиции на подступах к городу и в самом городе. Эти сведения помогли правильно решить оперативное построение фронта на его правом крыле.

Подготовка войск 3-го Белорусского фронта к предстоящей операции велась весьма тщательно. Выполняя директиву командующего фронтом, командиры совершенствовали искусство вождения войск днем и ночью. Штабы всех степеней напряженно тренировались, чтобы обеспечить непрерывное управление. По данным разведки было точно известно, что тактическая зона обороны противника включает две полосы. Первая имеет две-три позиции, в каждой из них по две-три сплошные траншеи. Вторая полоса подготовлена слабее. Кроме того, имелись оборонительные рубежи в оперативной глубине, особенно по берегам рек Березины и Щары. Одной из уязвимых сторон обороны противника было недостаточное эшелонирование ее в глубину (кроме направлений на Витебск и Оршу). Пехота в основном располагалась на первом оборонительном рубеже.

Черняховский считал, что наибольшую трудность для наших наступающих войск представит преодоление первой полосы обороны противника глубиной до шести километров, и на учениях требовал довести до сознания каждого командира мысль о том, насколько важно организовать стремительный прорыв. Учебные полигоны 3-го Белорусского фронта, расположенные в тылу, были превращены в настоящее поле боя. На них были созданы позиции, подобные вражеским. Стрелковые роты и батальоны учились штурмовать их, наступать в высоком темпе, не отставать от огневого вала более чем на двести пятьдесят метров. С началом атаки пехота вела огонь всеми средствами и училась подавать сигналы переноса огня. Меры предосторожности при этом были настолько эффективными, что чрезвычайных происшествий почти не случалось. Стрельба боевыми снарядами и патронами дисциплинировала людей, повышала ответственность, а новички из пополнения привыкали к разрывам снарядов и пулеметному огню.

Большой размах приобрела партийно-политическая работа. В результате энергичной деятельности Военного совета и партийно-политического аппарата фронта в ротах и батареях были укреплены партийные и комсомольские организации. В общевойсковых армиях насчитывалось более пятнадцати тысяч коммунистов, а комсомольцев в три-четыре раза больше.

В гвардейских частях с молодыми солдатами, прибывающими на пополнение, проводили беседы о славных боевых традициях советской гвардии, все вновь прибывшие солдаты и командиры давали гвардейскую клятву, каждому из них в торжественной обстановке вручали гвардейский значок.

В дни напряженной подготовки к наступлению бойцы и командиры постоянно видели командующего на учебных полигонах, на переднем крае, на огневых позициях артиллерийских батарей, у саперов, строивших сборные мосты для переправы через водные преграды. Черняховский учил подчиненных и сам учился у них. Старался предусмотреть каждую неожиданность, чтобы достичь победы с наименьшими потерями.

3-му Белорусскому фронту противостояли 53-й и 6-й корпуса 3-й танковой армии и 27-й корпус 4-й полевой армии группы армий «Центр». Противник располагался в заранее подготовленных траншеях и долговременных огневых точках.

Черняховскому предстояло вступить в борьбу с командующими 3-й танковой и 4-й немецкими армиями, а в оперативной глубине — непосредственно с командующим группой армий «Центр» фельдмаршалом фон Бушем. Принимая решение на разгром крупной витебско-оршанской группировки врага, Иван Данилович переживал один из ответственнейших моментов в своей жизни. От того, насколько правильным будет его решение, зависела не только судьба подчиненных ему войск, но и во многом судьба населения на временно оккупированной территории Белоруссии. Чтобы принять правильное решение, он должен был разгадать намерения врага, решить задачу со многими неизвестными. Наполеон был прав, когда говорил: «Многие вопросы, стоящие перед полководцем, являются математической задачей, достойной усилий Ньютона и Эйлера».

Замысел операции предусматривал освобождение территории Белоруссии до рубежа по реке Березине включительно. Черняховский имел в своем распоряжении на правом крыле 39-ю армию генерал-лейтенанта И. И. Людникова, южнее — 5-ю армию генерал-лейтенанта Н. И. Крылова, вновь прибывшую 11-ю гвардейскую армию генерал-лейтенанта К. Н. Галицкого и на левом крыле 31-ю армию генерал-лейтенанта В. В. Глаголева. В общей сложности более тридцати стрелковых дивизий. Кроме того, 3-й Белорусский фронт усиливался 2-м гвардейским Тацинским танковым корпусом генерал-майора А. С. Бурдейного, 3-м гвардейским Сталинградским механизированным корпусом генерал-лейтенанта В. Т. Обухова, 3-м гвардейским кавалерийским корпусом генерал-лейтенанта Н. С. Осликовского (два последних объединялись в конно-механизированную группу под командованием Осликовского), 5-м артиллерийским корпусом прорыва, двадцатью отдельными танковыми бригадами и самоходно-артиллерийскими полками. С воздуха войска поддерживались и прикрывались 1-й воздушной армией генерал-полковника Т. Т. Хрюкина, значительно усиленной на время операции.

Черняховскому предстояло определить направление главного и вспомогательных ударов, разработать задачи армиям, подвижной группе и резервам фронта. В этой сложнейшей работе у него возникало немало сомнений. Направление главного удара Орша — Минск, рекомендованное Ставкой, не устраивало его по той причине, что враг здесь построил самые мощные оборонительные рубежи. Нашим войскам пришлось бы лобовой атакой сбивать противника с одного рубежа на другой. Возможное второе направление Лиозно — Богушевск проходило на стыке флангов 3-й танковой и 4-й армий противника, где оборона его была слабее, но лесисто-болотистая местность затрудняла использование нашей главной ударной силы — танков.

Начальник инженерных войск фронта генерал Баранов, выполняя указание командующего, провел испытание на проходимость танков через заболоченные участки местности, сходной с местностью на богушевском направлении. Результаты оказались неплохими. Постепенно Черняховский приходил к выводу, что главным направлением наступления войск фронта должно быть Лиозно — Богушевск, с последующим выходом на автомагистраль Борисов — Минск. Но отклонить вариант, предложенный Ставкой, и выставить свой он считал преждевременным.

Дальнейший анализ обстановки убедил его, что наиболее верного успеха можно достичь, нанося удар одновременно в двух направлениях. Черняховский стал готовиться к тому, чтобы основательно аргументировать свое решение и, в связи с ним, просить Ставку дополнительно усилить фронт танковой армией.

Комаров знал привычки командующего. Когда Иван Данилович чувствовал усталость, он пил крепкий чай или после короткой зарядки обливался холодной водой. Но в дни подготовки операции времени для зарядки не оставалось, приходилось ограничиваться чаем.

Было уже за полночь. Порученец давно с беспокойством поглядывал на командующего, который много часов не вставал из-за стола, заваленного картами. Наконец не выдержал:

— Иван Данилович, вы исчеркали уже четвертую карту. Вам мало двадцати четырех часов в сутки, хотите все сами решить за всех. И за артиллеристов, и за танкистов, и за авиаторов. Оставили бы что-нибудь и для них!

Черняховский оторвался от работы.

— А ты знаешь, Алеша, что сказал Кутузов на военном совете в Филях?

— Откуда мне знать? Я академии не кончал, если не считать вашей.

— Не в этом дело. Ты же читал «Войну и мир». Там Кутузов говорит: «Итак, господа, стало быть, мне платить за перебитые горшки». Пойми меня, Алеша, правильно. Упаси бог, я не сравниваю себя с Кутузовым! Но хочу сказать, как глубоко Кутузов чувствовал свою ответственность за судьбу армии. А в наше время ответственность командующего еще больше. Только одной техники сколько у нас! Поэтому и приходится работать над четвертой картой.

— Понимаю, Иван Данилович. Но почему бы вам не выслушать сначала предложения своих помощников? Глядишь, немного облегчили бы себе работу.

— Э, нет, Алеша! Конечно, ты знаешь, я прислушиваюсь к мнению каждого. Но прежде чем слушать помощников и оценивать то, что они будут докладывать, необходимо сначала самому разобраться. А потом, учти: каждый кулик свое болото хвалит. А мне нужно усилиями всех родов войск решить задачу в масштабе фронта. К тому же все нужные справки я от них получил. Ну? — Черняховский улыбнулся. — Все еще сомневаешься в моем методе?

— Нет, почему же, товарищ командующий? Только на вас лица нет, отдохнули бы…

— Кроме того, мне не только за себя мыслить надо, но и за командующего «Центром». Ты полагаешь, фельдмаршал фон Буш сидит по ту сторону сложа руки? Я вот четыре карты исчертил. А Буш, думаешь, меньше? С немецкой педантичностью разработал, как отразить наше возможное наступление! Сверх того и сам лелеет мечту на заранее подготовленных оборонительных рубежах обескровить наши войска и затем перейти в контрнаступление. Авантюра, конечно, но нам надо подумать и об этом.

Подозвал Комарова к расстеленной на столе огромной карте.

— Дело не только в этой красной стреле, которую так старательно нарисовали оперативники. Чтобы сокрушить оборону противника, артиллерист делает свои расчеты, авиатор свои. Кто должен объединить и согласовать их усилия? Командующий со своим штабом. Или взять проблему борьбы с вражескими танками. В этом деле будут участвовать все войска, в том числе инженерные. Необходимо согласовать их действия, направить на решение единой задачи. Представь себе на минуту: нами что-то не предусмотрено. Наступление захлебнется, мы понесем потери. За все, Алеша, с нас спросят и современники, и потомки. Историкам-то полегче, — вздохнул он. — Возьмут точные данные о противнике, о наших войсках, сопоставят и не торопясь примутся рассуждать: «Причины поражения войск Черняховского заключаются в том-то и том-то». Разложат по полочкам все наши ошибки, подведут итоги. А мы решаем задачу со многими неизвестными…

— И все-таки надо бы вам отдохнуть, — стоял на своем Комаров. — Завтра лучше будет работаться.

Не все порученцы могли позволить себе говорить в таком тоне с командующим. Но у Черняховского с Комаровым сложились особые отношения. Еще в сорок первом году, когда они под огнем переправлялись через Западную Двину, Комаров спас Черняховскому жизнь. И с тех пор стал близким для него человеком.

Наутро Черняховский собирался обсудить замысел предстоящей операции с командующими родами войск, заслушать их доклады и предложения, чтобы внести необходимые коррективы. Но неожиданно заболел. Не успел выздороветь, как его и члена Военного совета фронта генерала Макарова вызвали в Москву.

Столь быстрый отъезд командования в штабе фронта оценили по-разному. Опытные генералы, которым не раз приходилось принимать участие в разработке фронтовых операций, сожалели, что Черняховский не успел заслушать их предложений.

По дороге в Москву Иван Данилович не мог сдержать волнения. Пытался отвлечься, отдохнуть, но мысли вновь и вновь обращались к докладу.

И вот — Москва, Генеральный штаб. Черняховский с Макаровым приехали 25 мая, но еще накануне в Ставке под председательством Верховного Главнокомандующего, с участием Г. К. Жукова, А. М. Василевского и К. К. Рокоссовского началось обсуждение плана операции «Багратион».

— Какие новости? — поздоровавшись, встретил Черняховского Антонов.

— Особых новостей нет, приболел немного.

— Ну что ж, время не ждет. Возьмите с собой проект плана операции, и прошу к товарищам Василевскому и Жукову.

Александр Михайлович Василевский и Георгий Константинович Жуков приветливо встретили Черняховского. Подробно рассмотрели предложенный им план.

— Георгий Константинович, у меня особых замечаний нет, — оторвавшись от карты, сказал Василевский. — Остается пожелать Ивану Даниловичу, чтобы он совершил такой же смелый маневр по преследованию противника, как при освобождении Курска.

— Неплохо будет, если Черняховский поможет Рокоссовскому так же, как он сделал это в битве за Днепр, — в тон Василевскому отозвался Жуков.

Старые солдаты прекрасно понимали, что происходит сейчас в душе Черняховского, и ободряли его. Иван Данилович мысленно поблагодарил их за эту скупую, но такую нужную ему поддержку.

План 3-го Белорусского фронта в принципе был одобрен. В тот же день Черняховского и Макарова пригласили в Ставку, в Кремль.

За длинным столом в зале заседаний — члены Государственного Комитета Обороны, члены правительства. Многих из этих людей Черняховский знал раньше только по портретам. На какой-то момент его охватило волнение. Но он сразу взял себя в руки, когда председательствующий — Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин — предоставил ему слово.

Полнейшая тишина и внимание всех присутствующих помогли Ивану Даниловичу излагать свои соображения спокойно, свободно оперируя цифрами и фактами, не заглядывая в записную книжку. Мужественный облик молодого командующего, уверенный голос располагали к нему слушающих. Когда Черняховский начал обосновывать необходимость нанесения двух одновременных ударов, Сталин подошел к карте.

— Что же вы нам докладываете о двух ударах, когда у вас на карте один?

— В плане операции расчет приведен исходя из имеющихся возможностей. Если фронт получит дополнительные силы и средства, сделаем перерасчет для второго направления.

Сталин ничего не возразил на это. Иван Данилович уже готов был принять его молчание за согласие, как вдруг Верховный спросил:

— Скажите, а как вы понимаете замысел операции «Багратион» в целом?

— По вражеской группе армий «Центр» наносится одновременно четыре мощных, сокрушительных удара силами четырех фронтов. При этом 1-й Прибалтийский и 3-й Белорусский разрезают оборону противника в общем направлении на Вильнюс, охватывая борисовско-минскую группировку немецких войск своими левофланговыми соединениями. 1-й Белорусский фронт развивает успех на Барановичи, охватывая минскую группировку врага с юга и юго-запада. 2-й Белорусский наступает на Минск, имея основную задачу сковать войска противника с фронта.

Сталин, внимательно слушая, не спеша раскурил трубку и стал разглаживать усы. Черняховский знал: это признак того, что Верховный доволен.

— Цель операции — окружение и уничтожение основных сил группы армий «Центр», — продолжал уверенно, — с последующим развитием наступления к границе Восточной Пруссии и на варшавско-берлинском стратегическом направлении.

— Правильно понимаете, — одобрил Верховный Главнокомандующий. — Если операция проводится по единому замыслу, четырех ударов вполне достаточно, то есть каждый фронт наносит один сокрушительный удар. А вот товарищ Рокоссовский просит разрешить только 1-му Белорусскому фронту нанести три удара, значит, у него получается три главных направления. Мы считаем это излишним распылением сил. Вашему фронту тоже предлагаем основные силы сосредоточить на одном участке прорыва. Как вы на это смотрите?

— Мне трудно сказать, чем вызвана необходимость трех ударов на участке 1-го Белорусского фронта, — начал Черняховский, — но успех наступательной операции 3-го Белорусского на первоначальном этапе зависит от одновременного уничтожения вражеских группировок в городах Витебск и Орша. Не предусмотрев этого, невозможно воспрепятствовать противнику маневрировать своими силами.

— Но в таком случае вы будете наносить два ослабленных удара и можете не достигнуть результата ни на одном из выбранных направлений.

— Мы должны создать две мощные группировки. Для этого фронт необходимо усилить еще одной танковой армией и артиллерийской дивизией прорыва резерва Верховного Главнокомандования.

— Товарищ Черняховский, разгромить противника, имея значительное превосходство в силах, — не велика заслуга.

— Для успешной операции на такую глубину, имея перед собой сильного противника с заранее подготовленной обороной, недостаточно внутренних резервов фронта. Чтобы нанести врагу сокрушительный удар и воспрепятствовать его маневру за счет снятия подвижных соединений с других участков, 3-му Белорусскому фронту необходимо вместо одного ввести в прорыв три танковых корпуса. Только при этом условии удар достигнет цели и будет развит стратегический успех. Противник не успеет перебросить свои резервы, как мы овладеем Минском и разовьем стремительное наступление на запад.

— Товарищ Черняховский, вы умеете не только просить, но и аргументировать. Думаю, что члены Государственного Комитета Обороны учтут пожелания командующего 3-м Белорусским фронтом.

Вопрос был, в сущности, решен. Ставка оперативно подчинила 3-му Белорусскому фронту 5-ю гвардейскую танковую армию маршала П. А. Ротмистрова и артиллерийскую дивизию прорыва РГК.

Полковник Василий Федорович Мернов, начальник направления Генерального штаба по 3-му Белорусскому фронту, с нетерпением ждал окончания заседания в Ставке. Его волновал результат доклада Ивана Даниловича Черняховского, его товарища по Киевской артиллерийской школе и Военной академии бронетанковых войск. Для Василия Федоровича, как и для многих выпускников академии, назначение Черняховского командующим фронтом было радостным событием. К тому же за короткий период совместной работы с новым командующим он убедился, что Иван Данилович весьма успешно справляется со своими обязанностями. Сейчас он, по существу, сдавал главный экзамен. Докладывать на столь представительном совещании не так-то просто. Нрав у Верховного Главнокомандующего крутой. И Черняховский, когда чувствует себя правым, уступать не любит…

— Ну как, все в порядке? — бросился навстречу товарищу, когда тот вышел из зала. — Помогли тебе мои советы?

— Спасибо! Пришлось их вспомнить, когда товарищ Сталин стал настаивать на том, чтобы Минск освобождал 1-й Белорусский фронт.

Черняховский, Мернов и Макаров сразу приступили к доработке окончательно принятого решения. Трудились над картой всю ночь.

— Теперь эта стрела, — полюбовался Черняховский условным знаком, — войдет в оборону противника и обратно уже не выйдет.

— А если фон Буш успеет выставить бронированный заслон? — заметил Мернов.

— Для того мы и отстаивали принцип двух ударов двумя мощными танковыми таранами, чтобы лишить противника возможности затыкать бреши.

Черняховский предвидел, что войска фронта могут быть контратакованы силами вторых эшелонов фельдмаршала фон Буша и танковыми дивизиями, которые могут подойти из состава стратегического резерва Гитлера. Поэтому он предусмотрел не только маневр на окружение противника в Витебске, но и меры противодействия его ударам извне, по кольцу окружения.

На рассвете, когда все было готово, он, Макаров и Штеменко приехали на дальнюю дачу Сталина на Дмитровском шоссе. Верховный Главнокомандующий не стал их слушать, пока они не сели завтракать вместе с ним.

— Антонов и Штеменко хвалят ваши фронтовые завтраки и обеды. Если у нас здесь похуже, не взыщите, в тылу так и должно быть, — улыбнулся Сталин. — Ну что натворили за ночь? Докладывайте, товарищ Черняховский!

— Решение и замысел фронтовой операции доработали в соответствии с вашими указаниями и с учетом дополнительно приданных нам средств и сил, — Черняховский привычным движением развернул на столе карту.

— Товарищ Штеменко, вы видели? Они все-таки не хотят пройти мимо Минска, — всматриваясь в карту, прищурился Сталин. — Что ж, пожалуй, так даже и лучше. Еще неизвестно, кто из них, Рокоссовский или Черняховский, первым выйдет к столице Белоруссии.

План проведения Витебско-Оршанской операции Верховный Главнокомандующий утвердил без замечаний, однако переспросил:

— Танковая армия Ротмистрова наступает вдоль Минского шоссе?

Черняховский подтвердил, что она вводится в прорыв в полосе наступления армии Галицкого, то есть там, где и было запланировано Ставкой.

В тот же день Черняховский и Макаров прилетели на свой командный пункт, располагавшийся в лесу, километрах в четырех от города Красное. Их возвращения ждали с нетерпением. Начались расспросы. Все знали, что бывший Западный фронт не пользовался расположением Ставки. А 3-й Белорусский был прямым его «наследником»…

— Приняли нас хорошо, — рассказывал Черняховский. — А дальнейшее зависит от того, как мы справимся с поставленной задачей.

— А что с решением? Много пришлось дорабатывать? — спросил начальник оперативного управления.

— Пришлось всю ночь просидеть, но зато утвердили без особых замечаний.

Генерал Покровский только пожал плечами, удивляясь работоспособности командующего. Он-то знал, что это значит — втроем за ночь переделать план фронтовой наступательной операции. Тем более, что генерал Макаров не штабист, а полковник Мернов, хотя и опытный оперативник, но не так детально знаком с положением дел в войсках фронта.

— Штаб за это время тоже основательно потрудился, закончил разработку плана операции. Но в старом варианте. Видимо, многое сделано впустую…

— Не огорчайтесь, Александр Петрович, — утешил Черняховский, — материалы пригодятся. Послезавтра заслушаю предложения командующих родами войск, начальников служб и управлений. Побеседую с командующими и членами военных советов армий. Тогда и объявлю окончательное решение. Время спланируйте сами. Второго июня штабы фронта и армий должны приступить к окончательному оформлению планов.

Казалось, все было решено. Однако в памяти Черняховского то и дело возникали слова Сталина: «В таком случае вы будете наносить два ослабленных удара и можете не достигнуть результата ни на одном из направлений…».

Основная задача 3-го Белорусского фронта заключалась в окружении и уничтожении соединений 4-й и 3-й танковой немецких армий восточнее Минска. В сложившихся условиях решающее значение приобретала автомагистраль Орша — Минск. Генштаб потому и рекомендовал Ставке передать 5-ю гвардейскую танковую армию 3-му Белорусскому фронту, что ее можно успешно использовать на этой магистрали. Естественно, это направление становилось главнейшим.

Для обеспечения ввода танковой армии необходимо было сосредоточить здесь значительные силы, развернуть большую часть артиллерии. Сюда же требовалось перебросить инженерные войска, чтобы подготовить колонные пути танкам.

В напряженном труде прошло два дня. Командующие родами войск, начальники служб собрались в ожидании командующего фронтом. На ходу расстегивая пуговицы плаща, Иван Данилович быстрым шагом прошел к столу. Его уверенность и собранность невольно передались окружающим.

Первое слово Черняховский предоставил Макарову.

— Товарищ командующий, чтобы не задерживать остальных, мы с членами военных советов армий вопросы политического обеспечения операции рассмотрим отдельно, — предложил тот. — Скажу только, что Центральный Комитет партии, командование Красной Армии и весь советский народ возложили на наш и соседние фронты ответственную задачу — освободить от немецко-фашистских захватчиков Белоруссию. Благодаря героическим усилиям народа, мы смогли получить более 1800 самолетов, около 2000 танков и самоходных орудий и много другой боевой техники. Ко всему этому требуется не менее важное — умение генералов, офицеров и всего личного состава фронта применить эту грозную силу для разгрома врага. Немецкие войска получили приказ оборонять рубежи Белоруссии, как рубежи самой Германии. Города Витебск, Орша и Минск превращены в крепости. Гарнизонам этих городов приказано защищаться до последнего солдата, даже если они будут окружены советскими войсками…

Затем начальник разведки фронта генерал-майор Алешин охарактеризовал группировку противника:

— Враг создал прочную оборону, особенно на витебском и оршанском направлениях. Эти районы составляют основу всего белорусского выступа и являются главными звеньями пресловутого Восточного вала на центральном участке советско-германского фронта. На богушевском направлении оборона противника слабее. Но там нельзя использовать в полной мере танки и артиллерию из-за множества озер и болот.

— Товарищ генерал, исходя из оценки противника, на каком направлении целесообразнее использовать 5-ю гвардейскую танковую армию? — спросил командующий.

— Танковую армию целесообразно ввести в прорыв вдоль шоссе Орша — Минск. Это откроет ворота для освобождения не только Минска, но и Варшавы.

Группировку наших войск кратко оценил заместитель начальника штаба фронта. Из доклада следовало, что танковые и механизированные соединения придаются армиям первого эшелона и образуют подвижную группу. Из четырех общевойсковых армий, как обычно, три предполагалось иметь в первом и одну во втором эшелоне. Соответственно распределялись и остальные силы и средства.

— Такое оперативное построение пригодно на все случаи жизни, — заметил Черняховский. Иронический смысл этих слов уловили не все. — Где предполагаете ввести подвижную группу фронта?

— 5-ю гвардейскую танковую армию необходимо ввести по кратчайшему направлению Орша — Минск, в полосе 11-й гвардейской армии генерала Галицкого, которая укомплектована лучше остальных.

— Допустим, что в результате упорного сопротивления врага наступление армии Галицкого захлебнулось и, наоборот, армия Крылова первая прорывает тактическую зону обороны противника. Что предусмотрено на этот случай?

— Сосредоточивая основные усилия фронта в полосе наступления войск Галицкого, мы твердо рассчитываем прорвать оборону противника и обеспечить ввод в сражение подвижной группы фронта именно здесь.

— Хорошо, послушаем начальника инженерных войск фронта.

— В предлагаемом варианте, — доложил генерал Баранов, — нам придется преодолевать Днепр, противоположный берег которого в инженерном отношении укреплен основательно. Кроме того, шоссе Орша — Минск и поля вдоль него плотно минированы. Исходя из этого, на мой взгляд, более предпочтительным является направление на Богушевск.

В выступлениях подчиненных не было полного единства взглядов. Все ждали, что скажет командующий.

— Исходя из оценки обстановки и учитывая уроки предшествующих операций, — начал Иван Данилович, — считаю, во-первых, что главные удары следует нанести в двух направлениях: Лиозно — Богушевск и Орша — Борисов. Это лишит противника возможности маневрировать силами и средствами на участке Орша — Витебск, как ему удавалось при отражении наступательных операций Западного фронта. Подвижную группу — танковую армию Ротмистрова — подготовить для действий на любом из этих направлений, с тем чтобы ввести ее в прорыв там, где обозначится успех. Во-вторых, все четыре общевойсковые армии целесообразнее иметь в первом эшелоне. Это диктуется тем, что противник основные свои силы растянул на главном оборонительном рубеже глубиной в шесть-восемь километров и лишь незначительные резервы расположил в оперативной зоне. Враг считает свои укрепленные районы неприступными. 39-й и 5-й армиям предстоит прорвать Восточный вал в направлении Лиозно — Богушевск — Сенно, а 11-й гвардейской и 31-й армиям — нанести удар вдоль автомагистрали на Борисов.

— В-третьих, — продолжал Черняховский, — особенность данной операции заключается в весьма высокой концентрации танков на главных направлениях. Даже 39-я армия, имеющая задачу частью сил во взаимодействии с войсками 1-го Прибалтийского фронта окружить противника в Витебске, танкового или механизированного корпуса для создания своей подвижной группы не получит…

Многих поразила замечательная память Черняховского. Он называл десятки населенных пунктов, не глядя на схему, перечислял наименования частей и соединений, сопоставлял цифровые данные, не пользуясь никакими записями. Его решения основывались на глубоком знании оперативного искусства и военной науки в целом, на детальном изучении обстановки. Замысел Витебско-Оршанской операции отличался оригинальностью и смелостью и опирался на опыт предшествующих операций. Были учтены и ранее допущенные промахи. Так, например, танковые армии нередко использовались для завершения прорыва тактической зоны обороны противника, в результате чего они не достигали высоких темпов наступления в оперативной глубине. Ввод 5-й гвардейской танковой армии после прорыва не только тактического, но и армейского рубежа обороны противника сохранял ее силы для успешных действий в глубине обороны всей группы армий «Центр».

Таким образом, во второй эшелон фронта вместо общевойсковой армии, как это бывало обычно, выделялись лишь подвижные войска. Все общевойсковые армии использовались для прорыва обороны противника и обеспечения ввода в действие подвижной группы.

— Правильно ли я понял, что фронт наносит одновременно два мощных удара? — задал вопрос генерал Глаголев.

— На первом этапе операции, до ввода подвижной группы фронта, оборона противника прорывается на двух участках. На том направлении, где будет достигнут успех, вводится танковая армия Ротмистрова, и это направление становится единственно главным.

— Товарищ командующий, — поднялся один из генералов танковых войск, — танкистам в оставшийся срок не успеть оборудовать маршруты и исходные позиции на лиозно-богушевском направлении.

— Поможем, — обещал Черняховский.

— И не совсем ясно, как на богушевском направлении противник намерен распорядиться своими оперативными резервами…

— Чтобы узнать это, нужно немного: взять в плен командующего группой армий «Центр», — пошутил Иван Данилович. — Никто другой, кроме фон Буша, вам на этот вопрос не ответит. Так, может быть, отложим наступление до тех пор, пока не заберем в плен фельдмаршала? Если нет других возражений, то наступление начнем своевременно. Что касается оперативных резервов врага, мы знаем, где они расположены. О том, в каком направлении они будут выдвигаться, нас немедленно проинформирует воздушная разведка.

Черняховский пристально посмотрел на генерала-танкиста.

— И вообще не ждите, что вам все преподнесут в готовом виде, на блюдечке. Сами должны предвидеть и разгадывать замыслы противника. Что же касается решения, то оно уже утверждено Ставкой и, следовательно, быть по сему. Мы рассматриваем лишь способы его выполнения. Итак, маршалу Ротмистрову надлежит подготовить второе направление: на Лиозно — Богушевск. Действия танков отработать с каждым танкистом.

Штаб фронта в соответствии с решением командующего составлял план предстоящей операции, согласовывая действия армий и подвижных соединений. Отдавались десятки глубоко продуманных приказов и распоряжений, которые доводились до войск через штабы всех уровней. Черняховский никогда не забывал, что самое гениальное решение командующего останется неосуществленной идеей без титанической работы штабов.

4 июня в штаб фронта приехал представитель Ставки — начальник Генерального штаба Маршал Советского Союза А. М. Василевский. Черняховский доложил о проделанной работе и вечером того же дня ознакомил Василевского и сопровождавших его генерал-полковника артиллерии М. Н. Чистякова и генерал-полковника авиации Ф. Я. Фалалеева с окончательно отработанным планом. На следующий день на Военном совете заслушали решения командармов. Окончательное их утверждение должно было состояться на местности, непосредственно на участках прорыва.

— Каково ваше впечатление о командующем? — обратился Василевский к Чистякову после совещания.

— Что ж, первый свой экзамен Черняховский сдал успешно. Правда, к такому деликатному обращению на войне не привыкли…

— На Военном совете присутствовали генералы Крылов, Людников, Глаголев, Родин, Покровский… Имена их известны не только у нас в войсках, но хорошо знакомы и противнику. В обращении с ними нужен особый такт…

— Авторитет Черняховского быстро растет, — согласился Чистяков.

— Подлинный авторитет только укрепляется от того, что военачальник терпеливо выслушивает предложения подчиненных и следует дельным советам.

Утром 6 июня Черняховский и Василевский посетили участок прорыва 5-й армии генерала Крылова. Подробно рассмотрели решение командарма и начальников родов войск. Особое внимание уделили вопросам взаимодействия пехоты, танков, артиллерии и авиации. Покинули армию уверенными, что она находится в твердых и умелых руках. Затем поехали к Галицкому. Здесь подготовительные работы, особенно по использованию артиллерии, несколько отставали по сравнению с тем, что успели проделать соседи. Это было связано с перегруппировкой: 11-ю гвардейскую армию передали 3-му Белорусскому фронту из состава 1-го Прибалтийского. Ознакомившись с решениями командарма и командиров корпусов, Черняховский и Василевский задали несколько вводных с различными вариантами действий противника в глубине обороны, внесли свои коррективы и дали соответствующие указания.

На КП фронта вернулись в час ночи. Василевский тут же доложил по ВЧ Сталину о проделанной за день работе и о своих впечатлениях о Черняховском: «Трудится он много, умело и уверенно». Затем высказал беспокойство по поводу срыва графика подвоза войск, боевой техники, боеприпасов, горючего.

Уже через сутки начальник тыла фронта почувствовал результаты этих переговоров. Эшелоны начали прибывать один за другим. Все же закончить подготовку в отведенные сроки не удавалось. По предложению представителей Ставки начало операции было перенесено на 23 июня.

17 июня Василевский был срочно вызван в Москву, а на следующий день на совещании при Верховном Главнокомандующем еще раз согласовал ввод в сражение танковой армии Ротмистрова на оршанско-борисовском направлении, как на кратчайшем и наиболее выгодном по условиям местности для маневра.

Перед отъездом Василевского из Москвы маршал Жуков обратился к Верховному Главнокомандующему с просьбой окончательно решить вопрос о перенесении срока наступления для войск 1-го Белорусского фронта на 24 июня, то есть на день позже. Сталин попросил Василевского доложить свое мнение, предварительно выяснив точку зрения командующих фронтами.

Василевский пригласил к аппарату ВЧ Черняховского.

— Как вы относитесь к тому, что Жуков просит начать наступление 1-го Белорусского фронта на сутки позже вас?

— А какими соображениями он руководствуется?

— Во-первых, это позволит поочередно использовать авиацию. Во-вторых, затруднит противнику разгадать общий замысел — окружение его основной группировки. — Маршал помедлил, в его голосе почувствовалась улыбка. — Ну и нам с вами это предоставит определенное преимущество…

— Какое, если не секрет?

— При таком варианте мы будем иметь времени на сутки больше, чем Рокоссовский, для освобождения столицы Белоруссии — Минска.

Черняховский задумался.

— Что же, доводы веские. Особенно последний. Вы уже дали свое согласие?

— Придется согласиться, Иван Данилович. Вероятно, это к лучшему. Как идет подготовка к наступлению? — перевел разговор.

— Полным ходом, железнодорожники подтягиваются.

20 июня Василевский вернулся в штаб 3-го Белорусского фронта и вместе с Черняховским рассмотрел вопросы авиационного обеспечения предстоящей операции.

Во второй половине июня была завершена перегруппировка. Войска заняли исходные позиции для наступления. В ночь на 22 июня Черняховский, Макаров, Родин, Баранов, Иголкин во главе оперативной группы штаба фронта заняли передовой командно-наблюдательный пункт на высоте 108,5 севернее Минского шоссе, примерно в трех километрах от переднего края. Штаб фронта во главе с генералом Покровским продолжал осуществлять управление войсками с командного пункта, находившегося в лесу южнее Гусино.

Высота, на которой располагался КНП, ничем не отличалась от других высоток, во множестве разбросанных на этом рубеже. Однако здесь было оборудовано столько укрытий, что если не знать схему их расположения, то легко можно было запутаться. В центре подземного городка размещался блиндаж командующего и члена Военного совета, рядом — представителя Ставки Маршала Советского Союза А. М. Василевского. Справа и слева — блиндажи командующих родами войск. Все укрытия соединялись между собой ходами сообщения и были тщательно замаскированы. Небо над этой высотой по приказу командующего воздушной армией генерал-полковника Хрюкина патрулировалось истребителями. Место расположения КНП до занятия его командованием фронта трижды фотографировалось с воздуха для проверки надежности маскировки.

Накануне операции Черняховский переговорил по телефону с командармами, убедился в готовности войск. В сотый раз, склонившись над картой, перебрал все возможные варианты контрударов противника. Несмотря на позднюю ночь, вызвал начальника оперативного управления генерал-майора Иголкина.

— Держите постоянную связь с соседними фронтами. Очень важно знать, как противник будет реагировать на атаку на их участках.

Теперь нужно было хорошо отдохнуть. Однако Иван Данилович еще раз прошел в блиндаж на западном скате высоты, где у стереотрубы дежурил наблюдатель. Только вспышки ракет время от времени разрывали темноту. Враг не проявлял активности…

22 июня, вслед за ударами артиллерии и авиации, танки и пехота 3-го Белорусского фронта начали атаку на ряде участков. По ту сторону фронта, в штабе командующего группой армий «Центр», зазвонили все телефоны. Разбудили Буша. Он выслушал, буркнул: «Опять партизаны». И бросил трубку.

Белорусские партизаны за последние три дня разрушили много железнодорожных коммуникаций противника, ведя так называемую «рельсовую войну». Войска группы «Центр» лишились регулярного снабжения вооружением, боеприпасами, горючим. Фельдмаршал фон Буш вынужден был из своего резерва направлять дивизию за дивизией на охрану коммуникаций.

Телефон зазвонил опять.

— Господин фельдмаршал, у аппарата командующий 4-й армией.

— Докладывайте!

— Русские крупными силами атаковали наши позиции в направлении Орши.

— Конкретнее! Сколько противника перед вами?

— Выясню и доложу, господин фельдмаршал…

Вскоре он докладывал Бушу:

— Господин фельдмаршал, наступает около двух корпусов и четырех танковых бригад.

— В бригаде может быть и десять, и пятьдесят танков, — раздраженно возразил Буш. — Мне нужно знать, сколько танков противника наступает на Оршу?

— Около ста.

Генерал не имел точных данных и, переоценив силы русских, допустил непоправимую ошибку. Командующий 3-й танковой армией доложил, что на витебском направлении успешно отбил атаку русских…

Фельдмаршал фон Буш продолжал считать главным направление Орша — Минск. Он исключал возможность наступления крупных сил русских на богушевском направлении, в условиях болотистой местности и множества озер, и основное внимание сосредоточил на Минском шоссе. Последовал приказ командующему 4-й армией:

— Для восстановления первоначального положения введите в бой резервы дивизий. Продвижение русских на Оршу остановите. Сегодня 22 июня: не исключено, что в этот памятный для них день русские решили преподнести нам серьезный сюрприз…

Он еще не догадывался, что командующий 3-м Белорусским фронтом обманул его, выдав разведку боем за начало общего наступления: наступало лишь по одному батальону от каждой дивизии первого эшелона, но при мощной поддержке артиллерии и авиации. Правда, цель этих действий не ограничивалась раскрытием системы обороны и дезориентацией противника: в случае успеха войска фронта готовы были развить наступление передовых батальонов.

До решающих событий оставалось менее суток. Заканчивалось выдвижение частей на исходные позиции. Тем временем наша авиация наносила мощные удары по резервам и аэродромам противника в районах Орши, Борисова и Минска.

Один за другим возвращались из соединений представители штаба фронта с докладом о результатах боя передовых батальонов. В штабах согласовывали последние детали начинающейся операции, сроки, способы управления.

Черняховский внешне был спокоен, но, разумеется, волновался. Ему предстояло впервые осуществить управление войсками фронта в наступательной операции большого размаха. Все ли предусмотрено? Не откажется ли Буш от традиционной для него «жесткой» обороны, не применит ли какой-нибудь новый прием?

— А что ж, пусть отказывается от своей «жесткой», — сказал генерал Макаров, когда командующий поделился своими опасениями. — Меня больше тревожит, что его непросто будет выбить из Витебска и Орши.

— А я считаю, Василий Емельянович, что если и на этот раз Буш станет упорно удерживать узлы обороны, то это нам сильно поможет.

— Да?

— Да. Противник окажется в окружении, и обе его группировки будут лишены возможности действовать в глубине обороны.

Под ногами гитлеровцев горела земля. Трехсоттысячная армия белорусских партизан, взаимодействуя с войсками фронта, день ото дня усиливала удары по врагу. Еще задолго до начала операции «Багратион» воины-белорусы действующей армии обратились с призывом к своим землякам:

Много дней перед наступлением стояла сухая, жаркая погода, но в ночь на 23 июня прошел сильный дождь. Ему были рады все, кроме саперов и связистов: первые беспокоились, не развезет ли грунтовые дороги, вторые — не скажется ли влажность на слышимости телефонных переговоров.

Дороги не успели размокнуть, но телефонная связь действительно ухудшилась.

На фронте нередко случалось, что связь выходила из строя именно тогда, когда в ней была наибольшая необходимость. На рассвете Черняховский приказал Комарову связать его с командиром одной из дивизий, с телефонного узла ответили, что с ним связи нет.

Комаров доложил Ивану Даниловичу, тот взял трубку.

— Как нет связи?

— Очень просто, — телефонистка думала, что продолжает разговор с Комаровым. — А что вы удивляетесь? Провод тонкий. А где тонко, там и рвется.

— С вами говорит командующий.

— Товарищ генерал? — телефонистка растерялась.

— Вот именно, где тонко, там и рвется…

Черняховский тотчас же отдал строжайшие распоряжения. От предложения переговорить по радио отказался: радиостанции до начала наступления должны молчать. Приказ о радиомаскировке соблюдался строго. Даже слишком строго. Позже обер-фельдфебель, взятый в плен под Витебском, показал: «Мы привыкли к обычному режиму работы ваших радиостанций. И вдруг все они замолчали…»

Начальнику связи генералу Бурову пришлось перестроиться: часть новых средств, предназначенных для связи в оперативной глубине, использовать на исходных позициях. В ночь накануне наступления весь старый провод между дивизиями заменили на новый. В пять часов утра Буров доложил Черняховскому: «Проводная связь до дивизии включительно работает бесперебойно».