Оппенгеймер. Альтернатива

Глава 11

Сидя за столом в гостиничном номере высоко в Альпах, Вернер фон Браун старательно крутил ручки настройки на деревянном корпусе настольного радиоприемника, пытаясь вновь отыскать нужную станцию. Из-за того, что, как ему показалось, он услышал минуту назад, сердце бешено колотилось, но, прежде чем рассказать остальным, следовало удостовериться. Если он неправ, ошибка подтвердится вальсом, передаваемым на радиоволне, а если он прав, то все радиостанции должны передавать один и тот же текст. Толстые пальцы медленно вращали бакелитовый конус.

Треск статических разрядов.

И опять.

И потом: «…наш славный фюрер пал смертью храбрых сегодня днем в Берлине, сражаясь до последнего вздоха с проклятыми большевистскими ордами. Адольфу Гитлеру, величайшему лидеру, которого когда-либо знал мир, родившемуся в Австрии двадцатого апреля 1889 года, было всего пятьдесят шесть…»

Вернер обессиленно откинулся на спинку единственного в комнате стула, сосновое сиденье жалобно заскрипело под тяжестью двухсотпятидесятифунтовой[19] туши. Этот широкоплечий мускулистый тридцатитрехлетний мужчина шести футов[20] ростом, с волосами песочного цвета и голубыми глазами, больше походил на игрока в американский футбол, чем на ведущего инженера нацистской ракетной программы, и даже недавняя травма напоминала спортивную – левая рука Вернера, сломанная в двух местах во время автомобильной аварии, была закована в тяжелый гипс и наполовину приподнята, как бы в остановленном на полпути движении Sieg Heil.

Фон Браун встречался с фюрером четыре раза. Первый раз в 1939 году, а последний – почти два года назад, в июле 1943-го. Как и любой, кому доводилось иметь дело с Гитлером, он чувствовал сверхъестественную харизму этого человека. Вернеру нравилось считать себя аполитичным, однако форму кавалерийского подразделения СС он носил если не с фашистской гордостью, то, по крайней мере, с определенным восхищением ее сексуальной черной кожей и металлической отделкой.

Смерть Гитлера в этом году была неизбежна – или героически, в бою, или, случись она несколько позже, перед расстрельной командой одной из армий противостоявшего ему союза. Многие будут скорбеть о его кончине, а вот фон Браун, талантливый инженер, сразу обратил свой аналитический ум к реальной проблеме. Еще в начале января 1945 года, пять месяцев назад, он понял, что война бесповоротно проиграна, и, собрав свою группу ракетчиков, прямо заявил о близком разгроме Германии. В любом другом коллективе рейха подобное публичное заявление неизбежно повлекло бы за собой концлагерь или даже казнь, но его ракетчики были практичными людьми, хоть и витали по долгу службы мыслями в облаках.

Более того, еще в марте прошлого года сам Вернер и двое его подчиненных в курортном городке Цинновиц перебрали на вечеринке, и Вернер уже тогда позволил себе заговорить о своей растущей уверенности в том, что Германия движется к сокрушительному поражению. Это само по себе было крайней дерзостью, но он по пьяной лавочке сболтнул и нечто такое, о чем следовало бы накрепко молчать, громко воскликнув Ist mir scheißegal – «мне насрать» – по поводу военного применения ракет, и добавил, что его цель – это пилотируемый космический полет. Агенты Гиммлера арестовали всех троих за то, что они поставили мечты о небывалом выше военного производства, и посадили на гауптвахту на неделю с лишним.

И теперь, узнав о смерти фюрера, Вернер не сомневался в том, что авторитарный режим очень скоро обрушится. Большинство нацистов было предано не Германии, а лично Гитлеру, и поэтому многие из тех, кто еще вчера приравнивал пораженческие разговоры к предательству, сейчас думают о том, как бы побыстрее и повыгоднее сдаться. Фон Браун не собирался сидеть в тюрьме и не допускал мысли о таком будущем для своих сотрудников – слишком уж ценными были их знания. Но кому из триумфаторов достанется это наследство? Какая из стран-победительниц заслуживает такого дара – ключа от дороги в космос?

Он уже говорил на эту тему со своими сотрудниками. Они договорились, что, когда придет время, сдадутся все вместе, как единая организация, и не позволят союзникам выбирать, кого нанимать на работу, а кого казнить. Они также сошлись на том, что терпеть не могут французов (а кто смог бы?), что Советы – животные и что британцы и в мирное время не смогут позволить себе столь грандиозной затеи, как Британская экспериментальная ракетная группа. Оставались американцы. Большинство ракетчиков никогда не встречали янки, и все, что они знали об этой стране, было почерпнуто из фильмов, но все немцы знали, что такое настоящий ужас, и были уверены, что любое будущее наверняка не может быть хуже.

У американцев не было Прометеев – ни одного блестящего ученого или инженера, получившего огонь от богов; рейх сокрушила в порошок, словно кость в ступке аптекаря, обычная простая незамысловатая военная сила. Зато у немцев имелся Прометей, и это он – герр профессор доктор Вернер Магнус Максимилиан Фрейхерр фон Браун: его ракеты «Фау-2» летали так быстро, что звуки их взрывов слышали в Лондоне раньше, чем рев двигателей; это поистине божественный огонь! И это могущество – способность создавать самые совершенные ракеты, которые когда-либо видел мир, – спасет их всех.

Вернер встал (стул в спальне снова скрипнул, теперь от облегчения) и направился вниз, в пивную расположенной на германо-австрийской границе лыжной базы «Хаус Ингебург», где скрывался вместе со ста семьюдесятью своими сотрудниками. Несколько недель назад они спрятали свои четырнадцать тонн бумаг и чертежей в заброшенной шахте в горах Гарца, опасаясь, что эсэсовцы уничтожат их, чтобы документация не попала в руки врага. Затем они покинули ракетную базу в Пенемюнде, которую беспрепятственно бомбила авиация союзников. Здесь, в разреженном воздухе Альп, близ извилистой дороги, ведущей к месту, которое в настоящее время носит название «перевал Адольфа Гитлера», но, несомненно, скоро вернется к своему довоенному названию – Оберйох, они ждали своего часа.

Как только он вошел в пропахший дымом и шницелями пивной зал, Винер Гузель, инженер-электрик, на несколько лет моложе фон Брауна, кинулся к нему и схватил за здоровую руку.

– Mein Gott… – пробормотал он, уставившись на фон Брауна широко раскрытыми глазами, и, смертельно побледнев, указал на радио. Оно не работало, но, вероятно, его выключили только что. – Mein Gott…

– Нельзя терять время, – сказал Вернер. – Где Дорнбергер?

Гузель указал на одну из кабинок, и Вернер направился туда. Фон Браун являлся (в определенной мере) гражданским руководителем ракетной программы, но главным лицом в ней был генерал-майор Вальтер Дорнбергер, который лично привлек к работам Вернера, несмотря на ряд неодобрительных отзывов о нем. Фон Браун ловкой дипломатией убедил Дорнбергера разместить новое предприятие по разработке и созданию ракет в Пенемюнде – месте, связанном с историей рода фон Браунов. Однако у них случались и конфликты – в основном из-за стремления Вернера к die schöne Wissenschaft – высокой науке, тогда как генерал был целиком и полностью сосредоточен на производстве оружия.

Дорнбергер (его редкие тщательно зачесанные волосы защищали от взглядов лысину ничуть не успешнее, чем немецкая пехота – Берлин от стремительно наступавших русских войск) сидел, повесив голову и не отрывая остановившегося взгляда от деревянной, выкрашенной в зеленый цвет столешницы.

– Генерал… – тихо сказал Вернер.

Пожилой человек, ветеран обеих мировых войн, уже второй раз становящийся свидетелем разгрома Fatherland, медленно поднял голову и так же медленно, с трудом сфокусировал взгляд.

– Что?

– Пора. У нас нет выбора.

Вернер ожидал возмущенных протестов, но Дорнбергер, похоже, совершенно пал духом; совершенно выжатый, он казался олицетворением поражения.

– Нет, – сказал генерал. – Это же неправда, верно? – Он дернулся было встать, вероятно, почувствовал, что у него нет сил даже на это, и жестом предложил фон Брауну сесть напротив. Вернер опустился на стул и положил руку в тяжелом гипсе на стол – чисто-белое на зеленом, точно такое же сочетание цветов, какое все они в последние недели видели на весенних Альпах.

– Насколько я знаю, вы получали донесения разведки… – мягким тоном начал Вернер.

Дорнбергер молча кивнул.

– И, – так же, без нажима, продолжил фон Браун, – там ведь может быть что-то полезное для нас, да?

Дорнбергер с видимым усилием попытался сосредоточиться.

– Да, – сказал он после паузы. – Американская часть разместилась у подножия этой самой горы.

– С какой ее стороны?

– Австрийской.

Вернер кивнул:

– Значит, завтра?

– Ja, – полушепотом сказал генерал и снова уткнулся взглядом в крашеную доску стола. – Morgen.

Вернер поднялся со стула. В противоположном конце зала Дитер Хузель придвинул табурет к пианино и заиграл Deutschland lied[21]. Остальные присутствующие собрались вокруг; там же был, как заметил Вернер, и его младший брат Магнус. Он подошел к группе. Магнус попросил Хузеля начать сначала и запел поставленным альтом мальчика из церковного хора: «Deutschland, Deutschland über alles, Über alles in der Welt…».

Германия, думал Вернер, никогда больше не станет превыше всего, зато он или кто-то другой вскоре поднимется на одной из его ракет действительно выше всех в мире.

Он не присоединился к хору, хотя знал, что у него, как и у всех остальных, никогда больше не будет возможности спеть этот гимн.

Случается, что самые простые вещи производят поразительно сильное впечатление. Когда группа спустилась с горы, ее ожидала специально приготовленная бывшими противниками прекрасная трапеза. Вернер фон Браун с наслаждением съел все до последнего кусочка, но, очистив тарелку, поймал себя на том, что снова тянется за хлебом – ломтем, белизна которого могла соперничать с горными снегами. «Боже мой!» – он не пробовал белого хлеба целых четыре года. Он намазал ломтик сливочным маслом и откусил кусочек. После тяжелых лишений военного времени это было божественно; даже ему теперь пришлось признать, что нет более великого изобретения, чем нарезанный хлеб, по крайней мере, хлеб столь идеального оттенка, текстуры и мягкости, корочка которого приятно пружинит на зубах, а мякиш практически тает на языке.

Вместе с ним за столом пили пиво, вино и кофе и курили сигары еще две дюжины ведущих сотрудников. Но все взгляды были устремлены на его брата Магнуса.

– И что же дальше? – спросил Вернер.

Магнус поднес кружку с пивом ко рту, отхлебнул, вытер усы и продолжил:

– Я привязал к рулю велосипеда белый платок; спасибо тебе, Дитер! До подножья горы оказалось очень далеко, но я смог ехать почти все время. Ты, дорогой братец, со своей рукой, ни за что не справился бы. В общем, добрался я в городок, а там ни одного вражеского солдата. Когда они нужны, их не отыщешь! Я поехал искать. Множество премиленьких девушек; что ни говори, а насчет благотворности горного воздуха говорят правду. Тут вам и фермеры, и какой-то мальчишка допытывался, где я взял велосипед. Ну и, наконец, вижу: вот он, идет по улице. – Магнус указал на одного из троих американцев, сидевших за тем же столом.

Тот, похоже, немного понимал по-немецки.

– Да, это был я, – сказал он.

– Ja, это был он. Рядовой из сорок четвертой американской пехотной дивизии. Я подъехал ближе, поднял руки и крикнул по-английски: «Меня зовут Магнус фон Браун!»

Солдат, явно поняв, до какого момента дошел в своем повествовании немец, подхватил:

– Мой брат изобрел «Фау-2»! Мы хотим сдаться!

Тут и Магнус, и солдат рассмеялись, и Вернер, сидевший, положив загипсованную руку на покрытый скатертью стол, покачал головой. Он даже не смел надеяться, что все пройдет так просто.

– Ну, и?..

– Ну и оказалось, – продолжил Магнус, – что солдат, конечно, не знает ни моего имени, ни даже твоего, братец, зато слышал о «Фау-2».

Подошла официантка-баварка с полными кружками пива. Вернер допил то, что у него оставалось, и взял новую кружку.

– Мой друг, – продолжил Магнус, указав на солдата, – не силен в немецком, а я в английском. Так что пришлось…

– Ты еще скажи, что убеждал: «Мы пришли с миром», – съехидничал Дитер Хузель, до войны от корки до корки читавший каждый номер «Удивительных историй», которые выписывал Вернер.

Магнус рассмеялся:

– Не совсем так, но, по сути, верно. Солдат повел меня в лагерь (велосипед я вел с собой), а там уже меня представили полковнику. У полковника оказался такой сильный акцент – а может быть, у меня, это ведь от точки зрения зависит, – что объясняться было совсем не просто…

– А мы все сидели тут и срали кирпичами от волнения! – снова перебил его Дитер.

– Ну, я спешил, как только мог, – ответил Магнус, – насколько позволяла вежливость. – Он поднял кружку с пивом. – Честно сознаюсь, мне пришлось выпить с полковником, и лишь после этого он отвез меня обратно на гору.

Полковник – рыжий веснушчатый человек средних лет, вероятно, ирландского происхождения – сидел во главе длинного стола.

– У нас есть список, – сказал он по-английски (Магнус, как мог, переводил его слова). – Мы называем его Черным списком. Там перечислены все ведущие немецкие ученые и инженеры, с которыми наши специалисты хотели бы пообщаться. – Он приветливо кивнул Вернеру. – Конечно, ваше имя стоит там одним из первых.

Магнус продолжал:

– Полковник сказал мне, что у них нет возможностей содержать такое количество военнопленных, к тому же ясно, что мы сдались по собственной воле и не собираемся убегать. Так почему бы не позволить нам устроиться вот тут, пока не придет время уходить?

«Вот тут» представляло собой роскошный особняк времен Баварского герцогства посреди торгового городка Ройтте, захваченного американской пехотой.

Вернер отсалютовал полковнику кружкой:

– Danke schön[22].

Полковник слегка нахмурился, явно вспоминая подходящие для ответа немецкие слова, а потом пожал плечами, явно решив, что подобрал не совсем то, что нужно, хотя и так сойдет.

– Guten Tag[23].

Вернер улыбнулся. Вполне сойдет.

Полковник снова перешел на английский; Магнус продолжал переводить:

– Он говорит: «Конечно, у меня были сомнения. Имя фон Браун мне знакомо, но я ожидал увидеть этакого полудохлого седовласого яйцеголового типчика, а не… – он согнул руку в локте, демонстрируя молодость и спортивное телосложение Вернера, – Малыша Эбнера[24]».

Как только Магнус закончил переводить эту фразу коллегам, все расхохотались – они гордились Вернером и считали, что он настоящий Wunderkind и Übermensch[25].

– Конечно, – продолжил полковник, – дальше вами будут заниматься другие, они как раз едут сюда. Не знаю, какой прием вы встретите у них, но пока…

Когда Магнус закончил перевод, Вернер кивнул и потянулся за еще одним куском хлеба. По крайней мере, пока у него не было причин опасаться за свое будущее.