Оптина пустынь и ее время

Съ древнихъ временъ христіанскій міръ раздѣляется на двѣ главныя вѣтви: восточную и западную — Византію и Римъ.

По восточному міросозерцанію главою Церкви является Христосъ; мистическимъ тѣломъ ея — совокупность вѣруюгцихъ, объединяемыхъ Духомъ Божіимъ, пребываюгцимъ въ Церкви, какъ въ живомъ огранизмѣ, и живугцимъ въ каждомъ членѣ ея.

Древняя Византія осуществила государство, построенное на идеѣ православія. Проф. А. В. Карташевъ слѣдующимъ образомъ характеризуете такое государство: — «государству, царству и народу вручены величайшіе, вѣчные завѣты: служеніе, входящее въ планъ Божественнаго міроправленія. Оно имѣетъ вѣчное значеніе. Поэтому власть государственная установлена Богомъ. Она служите цѣлямъ царствія Божія и отвѣтственна передъ Богомъ за приведете управляемаго ею народа въ чистой, неповрежденной еретиками вѣрѣ, къ порогу царства Христа грядущаго» Іроф. А. В. Карташевъ, «Святая Русь въ путяхъ Россіи». 3–я лекція, стр. 8. Парижъ). Управленіе государствомъ представлялось въ теократической симфоніи двухъ властей — царской и патріаршей. Каждый въ своей области — царь въ свѣтской, патріархъ — въ духовной стремятся къ осуществленію этой единой цѣли. Такъ было на Востокѣ.

На Западѣ христіанство получаете отъ умирающей языческой Римской Имперіи идею мірового господства, претворяете ее въ свою плоть и кровь и уже на этомъ основаніи созидаете свою идеологію.

Идея вселенскости Церкви обращается въ идею церковнаго земнаго государства. Единство мистическое ея въ этомъ аспекте осуществляется въ сосредоточеніи всей власти, какъ духовной, такъ и политической въ одномъ лицѣ ея главы. Это лицо воплощаете въ себѣ всю полноту идеи Церкви.

Папа становится единственнымъ носителемъ откровенія, ему постоянно присуща непогрѣшимость. Идея Церкви, какъ единаго живого организма ослабляется. Всѣ ея члены становятся простыми поддаными Папы. Тяжелымъ гнетомъ лежала власть римско–католической церкви на германскихъ народахъ. Ихъ свободолюбивый духъ являлъ какъ разъ обратное — стремленіе каждой личности къ самостоятельному свободному развитію. И протестантизмъ освободилъ государство и науку отъ сковывающаго вліянія римскаго деспотизма. Но, отвергнувъ ложныя притязанія Рима, протестантазмъ исказилъ понятіе Церкви и ея соборности и долженъ былъ признать изолированное стремленіе каждой личности къ Боіу — собирательную религіозность. И, естественно, протестантазмъ не могъ удержаться отъ распада на множество сектъ, безнадежно утерявъ способность къ единомыслію и единству.

Протестантизмъ уже не имѣлъ духовнаго главы и собственнаго органа власти. Обычно во главѣ реформаціи становились свѣтскіе властители и естественно подчиняли государству всю церковную сферу. Ею уже завѣдуетъ государственное учрежденіе. Церковь становится частью государства.

Подъ вліяніемъ гуманизма появились новыя идеи «естественнаго права». Цѣлью государства является теперь достиженіе здѣсь на землѣ «всеобгцаго блага». Осугцествленію этого блага должна подчиняться и Церковь, какъ и все въ государствѣ. Власть свѣтская становится абсолютной, самодовлѣюгцей, все исключающей. Такъ возникла протестантская система абсолютнаго государственнаго верховенства надъ Церковью.

Разделившись, Западъ вступилъ въ безконечную и безнадежную междоусобную борьбу.

Съ необычайной легкостью восприняла Русь отъ Византіи Православіе. Сама того не подозрѣвая, Византія готовила себѣ въ русскомъ народѣ достойнаго историческаго наслѣдника.

Съ момента политической гибели Константинополя, Московское государство принимаетъ отъ него въ наслѣдДе миссію «новаго Израиля» — единственнаго во всемъ мірѣ государствахранителя истинной религіи. По этому міровоззрѣнію «василевсъ» есть канонически полный попечитель Церкви. Царь — защитникъ неповрежденныхъ догматовъ и всякаго благочестія. Онъ одинъ носитъ этотъ вселенскій православно–церковный санъ для всѣхъ другихъ православныхъ народовъ.

Міровой центръ изъ Рима, согласно этой идеалогіи, перемѣщается въ Византію, а затѣмъ, когда Византія теряетъ свое первородство, принявъ унію на Флорентійскомъ соборѣ, этотъ центръ переходитъ въ Москву.

Подъ вліяніемъ Православія и идеи «Третью Рима» — «Святой Руси» выковывается моіучій культурно–историческій типъ русскаго народа, который и началъ создавать Великую Имперію.

Но вотъ этому міросозерцанію приходится выдерживать рядъ испытаній. Послѣ внѣшняго натиска «ветхаго Рима» и смутнаго времени, въ эпоху Петровскихъ реформъ наступаетъ врагъ, или конкурентъ гораздо болѣе могущественный — это міровая секуляризація европейской культуры, смѣна теократіи — антропократіей, Боговластія — человѣковластіемъ, христианства — іуманизмомъ, права Божественнаго — правомъ человѣческимъ, абсолютнаго — относительными снятіе запрета съ мысли и воли. Цѣлью «Святой Руси» было небо, здѣсь земля. Тамъ законодателемъ былъ Богъ черезъ Церковь — здѣсь автономный человѣкъ черезъ вооруженную научнымъ просвѣщеніемъ государственную власть. Тамъ критеріемъ повѣденія былъ мистическій страхъ грѣха, здѣсь — утилитарный мотивъ «обгцаго блага» (Проф. А. В. Карташевъ. «Святая Русь въ путяхъ Россіи». 3–ья лекція. Парижъ, стр. 20).

Въ то время въ русское православіе проникли католическіе и протестантскіе начала, при чемъ каждое стремится подчинить его себѣ.

Русь была совершенно не подготовлена встрѣтить натискъ враговъ, совпавшій съ періодомъ ея духовнаго упадка, а кромѣ того богословская мысль ея еще не успѣла ни развиться, ни окрѣпнуть.

Не было своихъ ученыхъ, не было своей самобытной школы. Просвѣщеніе шло съ Запада или Юга. Ученые богословы были призываемы главнымъ образомъ изъ Кіева. Это были выученики Академіи Петра Могилы или получившіе образованіе въ европейскихъ богословскихъ школахъ. Методы образованія въ Академіи Петра Могилы были взяты также съ западнаго образца. Такимъ ученымъ западной формаціи и явился Ѳеофанъ Прокоповичъ, авторъ «Духовнаго регламента», въ которомъ торжественно была провозглашена церковная реформа.

Въ сущности этотъ «Регламентъ» является программой русской реформаціи. Творцами его были Петръ Великій и Ѳеофанъ Прокоповичъ. Въ лицѣ Ѳеофана Петръ нашелъ понятливаго и исполнительнаго истолкователя своихъ пожеланій, идейнаго помощника, который не только создалъ «Регламентъ», но и сохранилъ реформу и послѣ смерти Петра. Петръ тщательно изучилъ церковное управленіе въ протестантскихъ странахъ и ввелъ его у себя по образцу скандинавскихъ государствъ. Органомъ управленія Церкви стало не церковное, а государственное учрежденіе. Въ своемъ объясненіи «Что есть Духовное Коллегіумъ», Ѳеофанъ исходитъ изъ государственной пользы, игнорируя церковные примѣры и каноны. Необходимость этой реформы Ѳеофанъ аріументируетъ въ «Регламент^» доводами отъ государственной безопасности: — «Велико и се, что отъ соборнаго правленія не опасатися отечеству мятежей и смущеній, яковые происходить отъ единаго собственнаго правителя духовнаго. Ибо простой народъ не вѣдаетъ, како разнствуетъ власть духовная отъ самодержавной, но великаго, высочайшаго пастыря честію и славою удивляемый, помышляеть, что таковый правитель есть то вторый Государь, самодержцу равносильный или болыній его, и что духовный чинъ есть другое и лучшее государство» (Ю. Ѳ. Самаринъ. Томъ V. Москва, 1880 г., стр. 288. «Ст. Яворскій и Ѳ. Прокоповичъ»).

Ѳеофанъ желаетъ подорвать въ народѣ «высшее представленіе о первосвятителѣ, для этого показываегь народу подчиненное положеніе духовнаго сана: — «А когда еще видитъ народъ, что соборное сіе правительство монаршимъ указомъ и сенатскимъ приговоромъ установлено есть, то и паче пребудетъ въ кротости своей, и весьма отложить надежду имѣть помощь къ бунтамъ своимъ отъ чина духовнаго».

Въ своей брошюрѣ «историческій розыскъ», Ѳеофанъ называетъ царя епископомъ, играя софистически на буквальномъ переводѣ этого слова, что значить «надзиратель»: «и понеже и надъ духовнымъ чиномъ государское надсмотрительство отъ Бога установлено есть, того ради всякъ законный государь въ государствѣ своемъ есть воистину епископъ епископовъ», какъ будто епископы такъ называются по своей должности, а не по своему сану. «Такъ Ѳеофанъ и думалъ въ действительности», замѣчаетъ по этому поводу проф. Флоровскій. «Существуетъ только власть и нѣтъ никакой особой духовной власти — «папѣжскій се духъ» 'Прот. Флоровскій. «Пути русскаго Богословія», стр. 87).

Эта доктрина была типична для той эпохи и вытекала изъ реформатскаго принципа: "Cuius regio, eius religio".

Государю принадлежала вся полнота власти надъ его страной и надъ всѣмъ, что тамъ находится, а, слѣдовательно, и надъ Церковью.

Этимъ регламентомъ каноническій статутъ монарховъ, какъ сыновъ Церкви, подмѣняется нѣмецкимъ еретическимъ правомъ, которое поглощаетъ свободу Церкви, т. к. монархъ становится уже главою ея и деспотомъ. «Духовный регламентъ» былъ направленъ не только противъ патріаршества, но и противъ монашества.

Въ Россіи издавна монашество пользовалось высокимъ авторитетомъ: въ монастыряхъ спасались прославленные подвижники Земли Русской, монастыри были очагами вѣры и патріотизма, несокрушимыми твердынями противъ нашествія враговъ, разсадниками просвѣщенія, воспитателями народа, русскіе цари передъ смертью принимали схиму.

На Западѣ монашество развивалось у католиковъ въ связи съ учекіемъ объ оправданіи личными заслугами. Протестанты отвергали монашество, т. к. по ихъ ученію, не дѣла оправдываютъ человѣка, а вѣра.

Ѳеофанъ Прокоповичъ о монашествѣ разсуждалъ по протестантски, считая, что вести богоугодную жизнь можно и въ міру, и часто указывая на лицемѣріе, суевѣріе, гордость, связанныя по его мнѣнію съ монашествомъ.

Въ этомъ отрицательномъ отношеніи къ монашеству Ѳеофанъ вполнѣ сходился съ Петромъ. «Можно сказать, что Петръ въ каждомъ монахѣ склоненъ былъ видѣть празднаго человѣка, готоваго при угодномъ случаѣ сдѣлаться бунтовщикомъ, Ѳеофанъ — католика, возлагающаго упованіе на свои личныя заслуги» ТО. Ѳ. Самаринъ. «Стефанъ Яворскій и Ѳ. Прокоповичъ». Москва, 1880).

Въ изданномъ въ 1724 г. пространномъ «Объявленіи о званіи монашескомъ», написанномъ Ѳеофаномъ, содержится рѣзкое осужденіе монашества.

Въ духѣ этого «Объявленія» написаны Ѳеофаномъ Прокоповичемъ постановленія о монашествѣ, содержащееся во 2–й части прибавленія къ «Духовному Регламенту» и сводящіеся къ значительнымъ стѣсненіямъ монашества.

Приведемъ нѣкоторыя изъ нихъ: — «Не принимать въ монахи ниже тридесятаго году возраста. Женщинъ моложе 50–ти не постригать. Скитковъ пустынныхъ строити не попускати. Монахамъ никакихъ писемъ какъ и выписокъ изъ книгъ не писать, чернилъ и бумаги не держать».

По поводу этого послѣдняго, Гиляровъ–Платоновъ говоритъ: «Когда Петръ I издалъ указъ, запрегцавшій монаху держать у себя въ кельѣ перо и чернила, духовенство должно было почувствовать, что отселѣ государственная власть становится между нимъ и народомъ и старается разрушить то взаимное довѣріе, какое были между пастырями и паствою».

Въ дополненіе къ постановленіямъ о монашествѣ, былъ изданъ въ 1723 г. слѣдующій указъ: «Во всѣхъ монастыряхъ учинить вѣдомость, колико въ нихъ монаховъ и монахинь обрѣтаются, и впредь отнюдь никого не постригать, а на убылые мѣста опредѣлять отставныхъ солдатъ».

Двумя указами управленіе монастырскими вотчинами было передано особому Приказу, а монахамъ было повелѣно выдавать жалованіе. «Указы Петра І–го (П. С. 3. т. VII 4455, 4456, 4572), Анны Іоанновны (П.С. 3. т. IX 6585) и Екатерины II (П.С. 3. XVI12060) ограничивали число поступаюгцихъ въ монашество. Монастыри обезлюдили съ отнятіемъ земель и вотчинъ. Богатыя обители обѣднѣли до крайности, а среднія закрылись. Во многихъ монастыряхъ церкви нерѣдко стояли безъ главъ и крестовъ, крыши ихъ проростали мхомъ, кельи подкосившись въ сторону стояли на подпорахъ, ограды были полуразрушенными» (Чт. Общ. люб. дух. проев. 1893, Сент. 166). Отсутствовали іеромонахи и приходилось приглашать бѣлаго священника. Въ монастыряхъ доживали престарѣлые и больные, а иногда всѣ «разбродились розно» и монастырь закрывался. Въ одномъ синодальномъ донесеніи говорится: «Въ монастыряхъ монаховъ весьма недостаточно, въ числѣ же наличныхъ многіе къ употребленію въ священнослуженіе и прочія монашескія послушанія совершенно неспособные. Какъ въ мужскихъ, такъ и въ дѣвичьихъ монастыряхъ таковъ же недостатокъ» (П.С. 3. т. XI 8303).

Теперь монашество перестало являться идеаломъ общества какъ было въ древней Руси, когда оно привлекало къ себѣ одухотворенные элементы. Высшіе слои общества увлекались идеями, принесенными съ Запада среди простонародья распространились всевозможныя секты. Монашество же обезкровленное и обездоленное въ болынинствѣ являетъ собою картину распада. Такъ, назначенный благочиннымъ иіуменъ Валаамскаго монастыря Назарій въ 17956 гг. жалуется на общее бродяжничество монашествующихъ. Но еще въ 1786 г. и самъ м. Гавріилъ дѣлаетъ распоряженіе, чтобы монашествующіе по дворамъ не шлялись. Настоятели смотрятъ на свою должность, какъ на источникъ дохода. Пьянство является общимъ бичемъ (Свѣдѣнія взяты изъ «Христіанскаго Чтенія» за 1901 г., ч. 2–я, стр. 500 и др). Но вмѣстѣ съ тЬмъ, въ серединѣ XVIII столѣтія при этомъ полномъ упадкѣ и вымираніи неожиданно наступаютъ признаки весны. Такъ послѣ строгой и суровой зимы вдругъ начинаютъ пробиваться изъ нѣдръ земли новые, молодые побѣги свѣжей растительности. Пролился теплый благодатный дождь. Повѣяло духомъ. Началось Воскресеніе. И яркая, благоуханная весна вступила въ свои права.

Двѣ сильныя личности дали толчекъ этому возрожденію: одинъ — Архимандритъ Паисій Величковскій за предѣлами Россіи возобновляете ученіе о духовной молитвѣ, другой — Преосвященный Гавріилъ, митрополитъ С.Петербургскій создаетъ питомники, откуда это ученіе могло распространяться. Переведенное Паисіемъ Величковскимъ и изданное митрополитомъ Гавріиломъ «Добротолюбіе» послужило основаніемъ этому движенію.

Настоящій трудъ позволяетъ намъ вкратцѣ коснуться того великаго значенія, какое имѣлъ Паисій Величковскій для жизни всей религіозной Россіи за 2 послѣднія столѣтія. Повторимъ слова оптинскаго составителя его жизнеописанія: «Мы, россіяне, должны чувствовать изліянную на насъ Промысломъ Божіимъ черезъ него духовную пользу, не для одного монашества, но и для укрѣпленія всей Православной Церкви» Китіе и писанія молдавскаго старца Паисія Велич. Москва 1847 г).

Схиархимандритъ Паисій, въ міру Петръ Ивановичъ Величковскій, сынъ священника былъ, какъ онъ самъ любилъ выражаться, «родимецъ Полтавскій» (1722–1794).

«Старецъ Паисій», говоритъ проф. прот. Флоровскій, «не былъ самостоятельнымъ мыслителемъ, а былъ вообще скорѣе только переводчикомъ, чѣмъ даже писателемъ. Однако въ исторіи русской мысли у него есть свое мѣсто, и видное мѣсто… Есть что–то символическое въ томъ, что, совсѣмъ юноша, онъ уходить изъ Кіевской Академіи, гдѣ учился, странствуетъ и идетъ въ молдавскіе скиты, и дальше на Аѳонъ. Въ Кіевѣ онъ твердо отказывается и перестаетъ учиться, ибо не хочетъ учиться той языческой мудрости, какой только и учили въ Академіи: «слыша бо въ немъ часто вспоминаемыхъ боговъ и богинь еллинскихъ и басни піетическія, возненавидѣхъ отъ души таковое ученіе» (здѣсь разумѣется, очевидно, просто чтеніе древнихъ авторовъ). Паисій не пошелъ въ Академіи дальше синтаксимы: «точію грамматическому ученію латинскаго языка научился бѣхъ». Это было въ ректорство Сильвестра Кулябки. По преданію, Паисій укрекалъ его за то, что въ Академіи мало читаютъ отцовъ…

Изъ латинской школы Паисій уходить въ греческій монастырь. Это не былъ уходъ или отказъ отъ знанія. Это былъ возвратъ къ живымъ источникамъ отеческаго богословія и богомыслія… Паисій былъ прежде всего, устроителемъ монастырей на Аѳонѣ и въ Молдавіи. И въ нихъ онъ возстанавливаетъ лучшіе завѣты Византійскаго монашества. Онъ какъ бы возвращается въ ХѴ–й вѣкъ. И не случайно такъ близокъ былъ старецъ Паисій къ преп. Нилу Сорскому: онъ возобновляетъ и продолжаетъ именно его прерванное дѣло (литературная зависимость старца Паисія отъ преп. Нила вполнѣ очевидна). Это было возвратное движеніе русскаго духа къ Византійскимъ отцамъ… Еще на Аѳонѣ Паисій началъ собирать и провѣрять славянскіе переводы аскетическихъ памятниковъ. Это оказалось трудной работой, по неискусству древнихъ переводителей и еще болѣе по нерадѣнію переписчиковъ. Очень нелегко оказалось собрать и греческія рукописи. Нашелъ Паисій нужныя ему книги не въ болынихъ обителяхъ или скитахъ, но въ неболынемъ и отдаленномъ уединенномъ скитѣ св. Василія, недавно предъ тѣмъ устроенномъ пришельцами изъ Кесаріи Каппадокійской. И тамъ ему объяснили, «яко книги сія самымъ чистымъ еллино–греческимъ языкомъ суть написаны, егоже нынѣ кромѣ ученыхъ лицъ, едва кто отъ грековъ, мало что разумѣетъ, множайши же отнюдь не разумѣютъ, того ради и книги таковыя мало не въ всесовершенное пріидоша забвеніе»… Съ переселеніемъ въ Молдавію переводческая работа старца Паисія становится планомѣрной, особенно въ Нямецкомъ монастырѣ (съ 1779 г.). Паисій очень ясно понималъ всѣ трудности переводческаго дѣла и всю необходимость знанія языковъ для этого. Въ первое время онъ опирался на молдавскіе переводы. Онъ собираетъ у себя большой кружокъ писцовъ и переводчиковъ, посылаетъ своихъ учениковъ учиться погречески даже въ Бухарестъ. И самъ съ болынимъ увлеченіемъ входить въ эту литературную работу. «Како же писаше удивлятися подобаетъ: немощенъ бо тЬломъ отнюдъ бяше, и во всемъ правомъ боку бяху ему раны: на одрѣ убо, идѣже почиваше, окрестъ облагаше себе книгами: ту положени бяху словари разноязычніи, Библія Греческая и Словенская, Грамматика Греческая и Словенская, книга изъ нея же преводъ творяше, посреди же свѣгци: самъ же аки малое отроча, сѣдя согнувшеся всю нощь писаше, забывая и немощь тѣла и тяжкія болѣзни и трудъ». Старецъ былъ очень строгъ къ своимъ переводамъ, боялся ихъ широко распространять — «аки по всему храмлющи и несовершении»… Переводили у него и съ латинскаго… Нямецкій м–рь становится при старцѣ Паисіи болынимъ литературнымъ центромъ, очагомъ богословски–аскетическаго просвѣщенія. Литературная деятельность органически здѣсь сочеталась съ духовнымъ и «умнымъ дѣланіемъ». О старцѣ Паисіи списатель житія замѣчаетъ: «умъ же его всегда соединяемъ бѣ любовію съ Богомъ, свидетель сему — слезы»… И въ тотъ вѣкъ душевной раздвоенности и разорванности проповѣдь духовнаго собиранія и цѣльности получала особую значительность. Изданіе словенорусскаго Добротолюбія было событіемъ не только въ исторіи русскаго монашества, но и въ исторіи русской культуры вообще. Это былъ сдвигъ и толчекъ … Интересно сравнить: Ѳеофанъ Прокоповичъ былъ весь въ ожиданіяхъ и въ новизне, въ будущемъ, прогрессе; а старецъ Паисій, — онъ весь въ прошломъ, въ преданіяхъ, въ преданіи. Но именно онъ былъ пророкомъ и предтечей… Возвратъ къ истокамъ былъ открытіемъ новыхъ путей, былъ обрѣтеніемъ новыхъ кругозоровъ»… (Прот. Флоровскій. «Пути Русскаго Богословія». Парижъ 1937 г., стр. 127) «Подвиги, наставленія и писанія Молдавскаго Старца Паисія», говоритъ оптинскій издатель его житія, «соотечественника нашего и по мѣсту рожденія и по союзу любви, имѣли великое вліяніе на россійскіе монастыри, примѣръ жизни и свѣтъ ученія его пролился обильно на россійское монашество. Ибо многіе изъ россіянъ, ищущихъ спасенія и отрекшихся міра и яже въ мірѣ, странствуя въ Палестине, Аѳонской горѣ и Молдо–влахіи, и собирая, подобно пчеламъ съ цвѣтовъ, медъ спасительнаго ученія отъ обитавшихъ въ тамошнихъ мѣстахъ подвижниковъ, находили особенно въ обители старца Паисія величайшую духовную пользу, научаясь примѣромъ его высокой жизни и медоточивыми наставленіями, подвигамъ монашескимъ и внутреннему дѣланію умной молитвы. По возвращенію въ Россію, они передавали пріобрѣтенное ими тамъ духовное сокровище и другимъ ищущимъ спасенія, некоторые начальствуя надъ обителями, а другие находясь въ числѣ братства» (Житие молдавскаго старца Паисія Велич. Москва 1847 г. Предисловіе стр. 1).

Предварительяый обзоръ

Прот. о. Сергій Четвериковъ въ жизнеописаніи своемъ старца Паисія Величковскаго (т. ІІ–й) раздѣляетъ сферу проникновенія и распространенія его ученія на три округа: 1) сѣверный, 2) центральный и 3) южный. Въ сѣверномъ онъ отмѣчаетъ слѣдуюгціе центры: Соловки, Валаамъ и Александро–Невскую Лавру, которая собственно и была главнѣйшимъ средоточіемъ всего. Въ Соловкахъ насадителемъ Паисіевыхъ преданій былъ іеросхимонахъ Ѳеофанъ. По смерти кіевскаго старца Досиѳея, Ѳеофанъ переселился на Соловки, куда и перенесъ завѣты старца Паисія. На Валаамѣ и въ Александро–Свирскомъ м–рѣ трудились ученики старца Паисія — схимонахъ Ѳеодоръ и іеросхимонахъ Клеопа. Отъ нихъ ученіе перешло въ Оптину Пустынь черезъ старца Леонида. Но вся душа сѣвернаго движенія сосредоточена въ Петербургѣ. Оттуда исходитъ назначеніе настоятелей–возобновителей. Такъ, напримѣръ на Валаамъ выписанъ изъ Сарова иіуменъ Назарій и изъ иныхъ мѣстъ и другіе настоятели. Въ рукахъ митрополита Гавріила соединились всѣ нити и онъ даетъ нужный толчекъ и направленіе.

У негоже въ Лаврѣ первоначально появляется Филаретъ (впослѣдствіи Новоспасскаго монастыря старецъ), который въ дальнѣйшемъ руководилъ братьями Путиловыми, изъ которыхъ схиархимандритъ Моисей былъ великимъ Оптинскимъ настоятелемъ. Тотъ же Филаретъ руководить въ Москвѣ четой Кирѣевскихъ — сотрудниковъ старца Макарія Оптинскаго по изданію святоотеческой литературы. Наконецъ, въ А. Н. Лаврѣ пребываетъ о. Аѳанасій (изъ сенатскихъ секретарей), принесшій м. Гавріилу «Добротолюбіе» отъ старца Паисія.

Теперь бѣгло разсмотримъ центральный округъ: главные пункты его — Москва, Владимірская и Калужская епархіи и Брянскій монастырь Орловской епархіи, Рославльскіе лѣса. Наиболѣе выдающейся здѣсь личностью является о. Клеопа, настоятель Введенской пустыни Владимірской епархіи. Этотъ о. Клеогга жилъ долгое время со старцемъ Паисіемъ, сначала на Аѳонѣ, затЬмъ въ Драгомирнскомъ м–рѣ и, м. б., въ Секулѣ, и вышелъ въ Россію еще до 1778 года. Мы приведемъ ниже о немъ подлинный разсказъ его ученика — архимандрита Ѳеофана Новоезерскаго, входягцій въ автобіографію послѣдняго. Учениками о. Клеопы были: упомянутый арх. Ѳеофанъ, другъ его арх. Игнатій, полагавшій съ нимъ начало въ Санаксарской обители. Арх. Игнатій былъ послѣ о. Клеопы строителемъ Введенской пустыни, позднѣе Пѣшношской и въ 1788–мъ году онъ возобновляетъ Тихвинскій мр–ь въ Новгородской епархіи. Кончаетъ жизнь онъ свою въ 1796 г. въ Симоновомъ м–рѣ, будучи также его возобновителемъ. Другой ученикъ старца Клеопы — Макарій Пѣшношскій, (замѣститель Игнатія послѣ его перевода въ Тихвинъ) Его монастырь былъ разсадникомъ, откуда было взято 24 настоятеля въ разные монастыри и, между прочимъ, оттуда взятъ былъ Авраамій, — возсоздатель Оптиной пустыни. Макарій Пѣшношскій былъ въ духовной перепискѣ со старцемъ Паисіемъ. Другимъ важнымъ пунктомъ, откуда развилось Паисіевское движеніе была Москва, и въ ней Симоновъ и Новоспасскій мр–и. Въ первомъ подвизался ученикъ Паисія монахъ Павелъ, пострадавшій отъ французовъ въ 1812 г. и другой ученикъ Паисія — Арсеній. Настоятелемъ былъ, какъ мы упоминали — арх. Игнатій, ученикъ старца Клеопы. Въ Новоспасскомъ м–рѣ жили іеромонахи Филаретъ и Александръ — ученики Паисіева ученика Аѳанасія (Захарова) бывшаго ротмистра гусарскаго полка (не надо смѣшивать съ другимъ о. Аѳанасіемъ, принесшимъ Добротолюбіе). Іеромонахъ Аѳанасій (Захаровъ) жилъ при старцѣ Паисіи болѣе семи лѣтъ и принялъ отъ него монашескій образъ. Занимался выписками изъ отеческихъ книгъ о молитвѣ, смиреніи, послушаніи, терпѣніи и любви. И самъ преуспѣвалъ въ этихъ добродѣтеляхъ. Въ 1777 г. о. Аѳанасій вернулся въ Россію и жилъ во Флоригцевой пустыни, откуда ѣздилъ въ Москву, гдѣ и общался съ іеромонахами Филаретомъ и Александромъ (послѣдній былъ въ перепискѣ съ самимъ старцемъ Паисіемъ). Скончался о. Александръ въ 1823 г. въ Площанской пустыни Орловской епархіи. Другимъ важнымъ мѣстомъ, гдѣ переплетаютъ духовныя нити, шедшія отъ старца Паисія, былъ Брянскій Свѣнскій мр–ь. Тамъ подвизался схимонахъ Аѳанасій изъ сенатскихъ секретарей (тотъ самый, который доставилъ митрополиту Гавріилу Добротолюбіе). Схимонахъ Аѳанасій, оставивъ міръ, странствовалъ по святой Аѳонской горѣ и Молдавіи, былъ у старца Паисія, который поручилъ его своему ученику Софронію. Въ оптинскомъ жизнеописаніи старца Паисія имѣется замѣчательное письмо старца Софронія къ о. Аѳанасію о томъ, какъ хранить миръ Душевный (Житіе молдавскаго старца Паисія Велич. Москва, 1847 г., стр. 312). Онъ скончался въ 1811 г. на рукахъ о. Аѳанасія (Захарова). Первый о. Аѳанасій руководилъ братьями Путиловыми (настоятель оптинскій Моисей), а второй о. Аѳанасій (Захаровъ) руководилъ въ бытность въ Площанской пустыни будущимъ старцемъ оптинскимъ Макаріемъ. Отъ перваго о. Аѳанасія въ Свѣнскомъ м–рѣ имѣлъ возможность узнать о духовномъ дѣланіи и настоятель м–ря, впослѣдствіи ректоръ Московской Дух. Акад. Калужскій епископъ и Кіевскій митрополитъ, покровитель монашества и старчества знаменитый Филаретъ, который былъ создателемъ оптинскаго скита въ 1822 году. Онъ убѣдилъ подвижниковъ, жившихъ въ Рославльскихъ лѣсахъ, основать скитъ при Оптиной пустыни. Такимъ образомъ, прибыли въ Оптину пустынь о. Моисей съ братомъ своимъ Антоніемъ и пустынники Иларіонъ и Дороѳей. Оптина явилась, какъ бы чашей, куда сливалось все драгоцѣнное духовное вино.

Теперь скажемъ о третьемъ Южномъ центрѣ. Изъ непосредственныхъ учениковъ старца Паисія извѣстны на югѣ: монахъ Герасимъ, постриженникъ старца Паисія и др. Въ Екатеринославской епархіи подвизался іеросхимонахъ Ливерій. Его ученикомъ былъ инспекторъ духовной семинаріи инокъ Макарій (Глухаревъ), впослѣдствіи знаменитый начальникъ алтайской миссіи. Широкое вліяніе на югѣ Россіи имѣлъ извѣстный іеросхимонахъ Василій (Кишкинъ). Онъ имѣлъ счастье слушать бесѣды Тихона Задонскаго и былъ другомъ Антонія Воронежскаго. Его ученикомъ былъ также Моисей Оптинскій. Другимъ его ученикомъ (и одновременно арх. Ѳеодосія, пришедшаго изъ Молдавіи въ Сафроніеву пустынь), былъ знаменитый подвижникъ Глинской пустыни Филаретъ. Отъ него идетъ Глинская линія старчества. Тамъ былъ послѣ него не менѣе извѣстный арх. Иліодоръ, имѣвшій пророческія видѣнія о судьбахъ Россіи и послѣднимъ тамъ старцемъ былъ Іассонъ, въ схимѣ Іоаннъ, «списатель» житія схиархим. Иліодора.

Такова схема: сѣверъ, центръ и югъ. Но главнымъ нервомъ откуда шелъ двигательный токъ распространенія Паисіева движенія былъ сѣверъ: Ал.

Нев. Лавра въ Петербургѣ, гдѣ пребывалъ великій митрополитъ Гавріилъ, который планировалъ, насаждалъ, укрѣплялъ и взрагцивалъ свой духовный садъ, принесшій столь блистательные плоды.

Поэтому мы коснемся въ своемъ повѣствованіи главнымъ образомъ сѣвернаго округа и попутно тЬхъ лицъ, которыя входили въ соприкосновеніе съ его главными деятелями.

Вотъ краткая біографія митрополита Гавріила: онъ былъ сыномъ сѵнодальнаго ѵподіакона (въ мірѣ Петръ Летровъ). Родился въ Москвѣ 18 мая 1730 г. Обучался въ московской славяно–греко–латинской академіи. Кончилъ курсъ въ 1750 г. Въ слѣдуюгцемъ поступилъ справгцикомъ въ московскую синодальную типографскую контору. Въ 1758 г. принялъ монашество и назначенъ учителемъ въ Лаврскую семинарію. ЗатЬмъ, послѣдовательно проходить должности: ректора этой семинаріи, намѣстника Лавры и ректора славяногреколатинской Академіи. Въ 1763 г. назначенъ на Тверскую каѳедру, гдѣ и оставался до 1770 г., когда онъ былъ переведенъ архіепископъ въ Петербургъ. 1–го января 1775 г. его вѣдѣнію была подчинена и новгородская епархія. Въ 1783 г. ему данъ былъ титулъ митрополита. Обѣими епархіями управлялъ до 1799 года, когда назначенъ былъ митрополитомъ Новгородскимъ и Олонецкимъ съ уволненіемъ отъ управленія петербургской епархіи. 19 декабря 1800 г. уволенъ на покой по болѣзни. Скончался 26–го января 1801 года въ Новгородѣ.

Личность митрополита Гавріила носила, въ силу обстоятельствъ, двойственный характеръ. Великій аскетъ и подвижникъ, онъ для внѣшнихъ былъ пышный сановникъ екатериненскаго времени, кавалеръ ордена Андрея Первозваннаго. Однажды, сопровождая крестный ходъ изъ Казанскаго Собора въ Александро–Невскую Лавру (около 3–хъ верстъ), Екатерина всю дорогу провела въ разговорѣ съ митрополитомъ и нашла, что онъ «мужъ острый и резонабельный». Она ему посвящаетъ переводъ Мармонтелева Велизарія и заказываетъ его портретный мраморный барельефъ для лаврскаго собора, котораго онъ былъ строителемъ. Митрополитъ несетъ еще на себѣ и чисто свѣтское почетное званіе: онъ состоитъ вицепрезидентомъ Академіи Наукъ, гдѣ часто предсѣдательствуетъ въ отсутствіи Дашковой. Онъ много потрудился и при изданіи словаря, куда вложилъ и свой личный трудъ. Онъ охраняетъ церковныя древности и археологическія цѣнности. Спасаетъ древнія книги. Но съ другой стороны — въ своей келейной жизни — этотъ пышный вельможа и ученый мужъ — является смиреннымъ подвижникомъ «все молится въ землю», питается грѣтыми щами, говоря, что, быть можетъ, скоро и этого не будетъ. Онъ не вступаетъ въ открытую борьбу съ правительствомъ, не пытается переубѣждать власть имущихъ и внушать имъ свою точку зрѣнія, но онъ твердо ведетъ свою линію: созидаетъ, возрождаетъ и обновляетъ церковную жизнь. Мы здѣсь не будемъ входить во всѣ детали его широкой деятельности, его заботъ по созданію Невской Академіи, которую онъ поставилъ на должную высоту, его заботу о семинаріяхъ и нисшихъ школахъ. Скажемъ только, что онъ не только занимался учебной программой, но входилъ самъ во всѣ мельчайшія подробности быта подвѣдомственныхъ ему учебныхъ заведеній. Церковная проповѣдь, расколъ, богослуженіе, духовенство — все было предметомъ его величайшихъ заботъ.

Келейникъ митрополита Гавріила, арх. Ѳеофанъ, приводить случай обращенія въ Православіе ожесточеннаго раскольника. Случай этотъ даетъ понятіе о духоносности и силѣ молитвы преосвященнаго Гавріила.

«Видя, что никакими убѣжденіями нѣтъ возможности вразумить раскольника, митрополитъ Гавріилъ обратился къ образу Божьей Матери съ такою молитвою: «не могу это жестокое сердце привести въ чувство. Ты уже, ими же вѣси судьбами, обрати его». Тотъ смягчился и сталъ просить посмотрѣть, какъ служатъ литургію. Старичекъ иіуменъ Нифонтъ служилъ. Вдругъ превеличайшее благоуханіе услышалъ Ксенофонтъ и видитъ свѣтъ, а этотъ свѣтъ явился и опустился въ потиръ. Послѣ этого обратился, а прежде и слышать не хотЬлъ, — сядетъ и шапку нахлобучить. Пошелъ на Валаамъ и тамъ постригся».

Кромѣ внѣшней деятельности, м. Гавріилъ трудился еще какъ проповѣдникъ и церковный писатель. Въ проповѣдяхъ онъ дѣйствовалъ на разумъ слушателей въ отличіе отъ м. Платона, который дѣйствовалъ на чувствительность и воображеніе. Однажды въ день тезоименитства Екатерины, м. Гавріилъ имѣлъ смѣлость говорить противъ крѣпостного права въ ея присутствіи, разумѣется, всей придворной знати. Онъ былъ плодотворнымъ писателемъ и труды его имѣли большое значеніе въ его эпоху. Но главнымъ дѣтищемъ м. Гавріила было монашество, на возстановленіе котораго онъ и положилъ всѣ свои силы.

Митрополитъ Гавріилъ безспорно является центральной фигурой въ эту эпоху возрожденія. Расцвѣтъ монашества обязанъ ему въ большой степени. Его келейникъ, старецъ Ѳеофанъ мѣтко о немъ выразился: «Монашество, даромъ, что все по школамъ учился, знаетъ лучше нашего». Это былъ святой подвижникъ и аскетъ. Путь святости былъ ему оттого не чуждъ, что этимъ путемъ шелъ онъ самъ. Изъ автобіографіи его келейника мы узнаемъ подробности его домашняго быта. — «Вотъ и преосвященный Гавріилъ мужъ былъ добродѣтельньгй, премудрый, богословъ и философъ, а больше всего то, что угоденъ Господу Богу. Я сподобился послужить ему недостойный. Господь Богъ привелъ меня послужить такому великому мужу. Десять лѣтъ жилъ я у него. Преосвященный Гавріилъ прозорливъ былъ и великій святитель былъ». И далѣе онъ говоритъ о своемъ Владьгкѣ: — «Преосвященный Гавріилъ былъ все въ слезахъ, все плакалъ. Когда служилъ, все со слезами служилъ». — «У преосв. Гавріила положено было раздавать нищимъ каждый день 50 рубл., это мѣдньгхъ только, а ассигнациями и золотомъ самъ раздавалъ, да по 300 рублей каждый мѣсяцъ на тюрьмы. Мѣдньгя деньги раздавалъ я, и по всѣмъ тюрьмамъ я же развозилъ. А какъ былъ воздержанъ преосвященный, то это видно изъ слѣдующаго: когда онъ кушалъ одинъ, то всегда было два блюда — кусокъ свѣжепросоленной осетрины и уха, а когда архимандриты обѣдали, то четыре блюда и не болѣе. Въ каждый постный день ѣлъ только однажды. Разъ пріѣхалъ къ Преосвященному Псковскій Ириней, а у Преосвященнаго рыбнаго то кушанья не было приготовлено. Подаютъ пироги съ горохомъ, тотъ говоритъ: — «Что это такое?» Преосвященный смѣется: — «Пироги съ горохомъ. Ты я думаю ѣдалъ. Что развѣ забьглъ?» — Ну перекрестился преосв. Ириней: — «Благослови, Господи, ѣсть новаго изобрѣтенія кушанье пирожки съ горошкомъ». Въ постный день столъ былъ: щи съ грибами и съ постнымъ масломъ. Я говорю Преосвященному: «У насъ есть всякія масла, даже миндальное — не угодно ли съ тЬми приготовлять кушанья?» Преосвященный изволилъ сказать: «Надобно, братъ, привыкать къ этому, можетъ быть со временемъ и этого не будетъ». Однажды говорить: «Наварика ты мнѣ щей на недѣлю, только можно было разогрѣть». А я говорю: «чтобъ заморозить — вѣдь это не такъ хорошо». — «Тото я примѣчаю, нѣтъ уже вкусу–το никакого». Послѣ ранней обѣдни никогда не кушалъ. Въ 9 часовъ уѣдетъ въ Сѵнодъ, а въ 3–мъ пріѣдетъ. Къ вечернѣ и утрени всегда ходилъ. Онъ любилъ строиться. Троицкій соборъ въ Лаврѣ при немъ украшенъ. Когда въ дворецъ ѣздилъ, то прежде всего молился Боіу, все въ землю. Однажды кладетъ поклоны земные, — я пришелъ, онъ говоритъ мнѣ: «Дай Богъ, чтобъ сегодняшній день такъ прошелъ». Передъ смертью своей въ Новгородѣ такъ говорилъ: «О, это столѣтіе–то страшное начинается». Умеръ онъ безъ меня, въ то время послалъ меня съ Лаврою разсчитаться. Умеръ сидя. Секретныя письма передъ этимъ все я писалъ: онъ не довѣрялъ никому другому. Я за недѣлю до кончины былъ у него съ о. Назаріемъ, сидѣлъ съ нами за столомъ, только уже мало кушалъ. За годъ предчувствовалъ свою кончину и, когда я былъ у него, говорилъ мнѣ:

«Близка моя кончина». Пріобщался передъ смертію почти каждый день. Передъ смертію послалъ за преосв. Антоніемъ — тогда бывшимъ викарнымъ въ Новгородѣ и за другимъ кѣмъ–то изъ консисторіи, призвалъ ихъ и говоритъ: — «Вѣдь у меня ничего спрятаннаго нѣтъ — не ищите». Отставленъ онъ былъ 24 декабря 1800 года, а 1801 г., января 28–го, скончался, а императоръ Павелъ на 12–е марта того же года скончался, толькочто 6 недѣль прошло послѣ смерти Митрополита» (Старческія совѣты ХѴПІ и XIX вѣковъ». 1913 г., стр. 208, 214, 215, 222, 223. Москва).

Надо сказать нѣсколько словъ объ архимандритѣ Ѳеофанѣ, записки котораго мы толькочто приводили. Ѳеофанъ — это талантливая и даровитая русская натура. Рѣчь его простонародная, но вмѣстЬ съ тЬмъ, крайне образная, остроумная и живописная, она даетъ намъ живые портреты и вѣрныя картины тогдатттняго быта. Мѣткими и мастерскими штрихами рисуетъ онъ свои наброски. Гдѣ онъ только не былъ и кого онъ только не встрѣчалъ. Начиная съ Святителя Тихона Задонскаго, онъ имѣлъ близкія отношенія ко всѣмъ многочисленнымъ подвижникамъ своей эпохи. Поэтому м. Гавріилъ, — человѣкъ книжный и не имѣвшій случая путешествовать и общаться съ разнообразными людьми, очень цѣнилъ его въ этомъ отношеніи и пользовался связями своего келейника съ міромъ истинныхъ подвижниковъ. При возсозданіи обителей Ѳеофанъ оказывалъ неоцѣнимыя услуги, рекомендуя въ соотвѣтственное мѣсто соотвѣтственнаго человѣка. Такимъ образомъ всѣ тайные рабы Божіе, укрывавшіеся по глухимъ захолустьямъ, были выдвинуты впередъ и поставлены на свѣщницѣ «да свѣтятъ всѣмъ въ домѣ».

Вотъ подлинный разсказъ арх. Ѳеофана о возобновленіи Тихвинскаго монастыря.

«Малороссы меня не любили — и вотъ за что: прежде монастыри ввѣрялись имъ — все малороссіянъ опредѣляли въ архимандриты, — и всѣ монастыри опустѣли. Преосвященный тужилъ о семъ и пекся о ихъ исправленіи, спрашивалъ меня о духовныхъ старцахъ, нѣтъ ли мнѣ извѣстныхъ, годныхъ для сего, а я говорилъ ему о всѣхъ своихъ знакомыхъ, съ которыми вмѣстѣ жилъ у старцевъ въ послушаніи, въ Петербургъ перетаскивалъ ихъ, напримѣръ: вотъ отца Назарія, отца Игнатія, отца Іону и прочихъ.

Въ Новгородской епархіи всѣ монастыри опустѣли. Клопскій монастырь упразднить хотѣли, въ Тихвинскій монастырь пріѣхалъ Преосвященный (и я былъ съ нимъ), посмотрѣлъ, увидѣлъ его въ великомъ упадкѣ и сказалъ:

«О! какъ запустѣлъ». Архимандритъ тутъ былъ старичекъ Евѳимій. Преосвященный, возвратясь изъ сего монастыря въ Петербургъ, спрашиваетъ меня: — «Кого бы сдѣлать архимандритомъ въ Тихвинъ?» — Я отвѣчалъ: — «Ежели угодно будетъ вашему преосвященству, то пѣшношскаго строителя отца Игнатія». Изволилъ спросить меня: — «Ты знаешь его?» Я сказалъ, что вмѣстѣ жили въ Санаксарской пустыни. Онъ приказалъ написать въ Сѵнодъ докладъ, взялъ его съ. собою и предложилъ Сѵноду, что нужно Тихвинъ монастырь поправить, какъ самъ лично видѣлъ, въ какомъ онъ великомъ упадкѣ, и находить способнымъ къ тому пѣшношскаго строителя Игнатія. Но какъ онъ не учился богословію и прочимъ наукамъ, хотя съ великими природными дарованіями былъ, то Сѵнодъ не соглашался неученаго въ архимандриты произвести. Такъ продолжалось это съ полгода. Напослѣдокъ, пріѣхавши изъ Сѵнода Преосвященный былъ веселъ и сказалъ мнѣ: «Ну, слава Богу! Сѵнодъ согласился». Итакъ, первый неученый, о. Игнатій произведенъ былъ въ архимандриты, и съ того времени началось производство въ архимандриты неученыхъ. Онъ завелъ порядокъ въ Тихвинѣ, при немъ началось стѣнное росписаніе живописью соборной Тихвинской церкви. Потомъ о. Игнатій переведенъ въ московскій Симоновъ монастырь, который былъ упраздненъ, и стоялъ въ немъ конный полкъ. Онъ его возобновилъ попеченіемъ именнтаго московскаго гражданина А. И. Долгова» (Тамъ же, стр. 212–213). Другой выдающейся личностью, выдвинутой архимандритомъ Ѳеофаномъ былъ о. иіуменъ Назарій — Саровскій подвижникъ. М. Гавріилъ поручилъ ему возстановленіе Валаамской обители. Изъ епархіи и Саровской пустыни, не желая его отпускать, дали отзывъ, что онъ человѣкъ малоумный. Митрополитъ отвѣтилъ: — «У меня много умниковъ, пришлите своего глупца». Въ 1782 г. онъ вступилъ въ должность строителя Валаамскаго монастыря.

Отецъ Назарій, въ міру Николай Кондратьевичъ, сынъ причетника села Аносова, Тамбовской губ., родился въ 1735 г. На 17–омъ году ушелъ въ Саровскую пустынь, въ 1760 г. постриженъ и въ 1776 посвягценъ въ іеромонахи. О. Назарій строжайшимъ образомъ соблюдалъ уставъ. Чтеніе священное было пищею его души. Его мысль настолько была проникнута божественнымъ, что для дѣлъ мірскихъ онъ не зналъ и словъ, какъ говорить о нихъ. Когда же говорилъ онъ о Богѣ, то слушатели забывали время. Всѣ свои бесѣды онъ основывалъ всегда на изрѣченіи Св. Писанія. Слово его было прямо, право и рѣзко. Свиду онъ былъ строгъ и какъ бы неприступенъ, но сила его словъ привлекала къ нему сердца. Одежда его была близка къ рубищу. Обитель Валаамская, куда былъ назначенъ строителемъ о. Назарій, расположенная на островѣ среди Ладожскаго озера, представляла особое удобство для иноческой жизни. Эта обитель на протяженіи своей исторіи дала не мало великихъ угодниковъ, какъ Германъ и Савватій, и Александръ Свирскій. Теперь она пришла въ полный упадокъ. Обитель состояла за штатомъ, средствъ къ содержанію не было, зданія рушились, немногочисленное братство состояло изъ престарѣлыхъ людей. Некому было служить, некому пѣть на клир осѣ.

Въ день закладки собора съ церковью въ нижнемъ этажѣ во имя преп.

Сергія и Германа, было слѣдующее видѣніе иноку Иннокентію: — «Въ монастырѣ необычайное стеченіе разнаго народа, и всѣ ожидаютъ прибытія м. Гавріила для положенія основного камня. Вскорѣ явился самъ Владыка, облеченный въ мантію и съ жезломъ архіерейскимъ въ рукѣ, по обѣ его стороны шли два свѣтолѣпныхъ схимника. Приблизились къ мѣсту, гдѣ почіютъ многоцѣлебныя мощи преп. Сергія и Германа; они остановились, осѣнили крестнымъ знаменіемъ святую могилу и все пространство, назначенное подъ строеніе и стали невидимы» («Сказаніе о жизни преп. Сергія и Германа». СПБ. 1908 г., стр. 26).

При о. Назаріи возникъ внутренній четыреугольникъ обители, и состоягцій изъ каменныхъ сооруженій: собора, двухъ церквей, ризницы, трапезы и келлій. Монастырь включенъ въ число штатныхъ монастырей, и штатъ опредѣленъ въ 30 человѣкъ, строитель возведенъ въ санъ игумена. Императоромъ Павломъ пожалованы монастырю Кюменскія рыбныя ловли, главный источникъ его содержанія. По волѣ митр. Гавріила, О Назарій ввелъ на Валаамѣ общежительный уставъ Саровской пустыни и установилъ три рода жизни: общежительный, скитскій и пустынный. Слава о Валаамѣ стала расходиться по православному міру, даже приходившіе туда аѳонскіе иноки смотрѣли на него съ удивленіемъ, говоря, что по внутреннему устройству онъ выше аѳонскихъ мокастырей.

Отецъ Назарій подавалъ всѣмъ примѣръ своей жизнію. Строгій исполнитель устава, онъ во всѣхъ трудахъ общежитія подвизался впереди всѣхъ. Особенно любилъ онъ безмолвіе и удалялся на цѣлыя недѣли въ уединенную пустыню. Кромѣ возстановленія древняго Валаама, о. Назарій оказалъ великую услугу дѣлу православной проповѣди въ русскихъ сѣвероамериканскихъ владѣніяхъ. По благословенію Сѵнода, онъ избралъ изъ братіи Валаама десять человѣкъ миссіонеровъ. Изъ нихъ особенно памятны: архимандритъ Іоасафъ, начальникъ миссіи, возведенный въ санъ архіерея и утонувшій, іеромонахъ Ювеналій, принявшій мученическую кончину, и монахъ Германъ. Послѣдній былъ яркимъ носителемъ Паисіевской традиціи; не смотря на всѣ трудности миссіонерской работы среди дикой Аляски, идя путемъ «внутреннего дѣланія» и уча этому другихъ, онъ достигъ святости въ такой мѣрѣ, что былъ въ общеніи съ міромъ духовъ и съ природой: молитвой останавливалъ наводненіе, пожаръ, кормилъ изъ рукъ дикихъ звѣрей, творилъ чудеса и даромъ прозорливости видѣлъ на десятки и сотни лѣтъ впередъ.

Вотъ два случая изъ жизни о. Назарія. Въ царствованіе Екатерины II у Петербурга произошло морское сраженіе со шведами. Весь городъ былъ въ страхѣ, митрополитъ молился, заключившись въ келлію. Въ это время о. Назарій настоятельно потребовалъ свиданія съ митрополитомъ и увѣрилъ его въ побѣдѣ и безопасности. Въ подтвержденіе своихъ словъ показалъ на сторонѣ моря души убитыхъ воиновъ восходящихъ на облакахъ къ небу. Другой случай такой. Сановникъ К. подвергся царской немилости. Его жена умоляла о. Назарія молиться за мужа. Тотъ обѣщалъ попросить царскихъ приближенныхъ. — «Всѣхъ ужъ просила», отвѣчала жена опальнаго. — «Да не тѣхъ кого надо», отвѣтилъ о. Назарій и, взявъ у К. много мелкихъ денегъ, отправился раздавать ихъ бѣднымъ. Только къ вечеру онъ, роздалъ все и вернулся въ обезпокоенную семью со словами: — «Ну, слава Боіу, обѣщали всѣ приближенные царскіе просить за васъ». Вслѣдъ за тЬмъ пришло извѣстіе, что дѣло кончилось благополучно. Тогда, отвѣчая на вопросъ, объяснилъ о.Назарій кто тЬ приближенные, которыхъ онъ просилъ и какого Царя.

Когда былъ предпринять переводъ–пересмотръ перевода «Добротолюбія», присланнаго м. Гавріилу старцемъ Паисіемъ провѣряли таковой учителя, знаюгціе греческій языкъ, Александро–Невской Академіи. Митрополитъ предписалъ ученымъ переводчикамъ во всемъ совѣтываться съ духовными старцами и, прежде всего указалъ на о. Назарія. «Они изъ опыта лучче васъ понимаютъ духовныя истины», сказалъ Митрополитъ. Въ 1801 г. о. Назарій испросилъ себѣ увольненіе на покой. Онъ вернулся въ Саровъ, гдѣ полагалъ начало монашеству. Тамъ онъ устроилъ себѣ пустынную келью въ лѣсу при рѣчкѣ Саровкѣ. Когда хватало силъ, онъ въ ночное время ходилъ по лѣсу, совершая на память молитвословіе 12–ти псалмовъ, и къ разсвѣту возвращался въ келью. Не разъ встрѣчался онъ съ медвѣдями, которые его не трогали и онъ ихъ не боялся. Многіе отшельники повѣряли ему свои помыслы (Однимъ изъ таковыхъ былъ и преп. Серафимъ. Эти годы соотвѣтствовали центральному періоду подвига преп. Серафима, когда онъ жилъ въ лѣсу пустынникомъ. Можно съ увѣренностью предположить, что не безъ участія о. Назарія познакомился преп. Серафимъ съ «Добротолюбіемъ», на которое онъ многократно впослѣдствіи ссылается. Въ одномъ жизнеописаніи преп. Серафима есть прямое указаніе на ихъ близость съ о. Назаріемъ).

Въ Тамбовскомъ и Нижегородскомъ краю образовалось подъ руководствомъ о. Назарія много женскихъ общежитій. Имѣя даръ прозорливости о.

Назарій видѣлъ обнаженными человѣческія мысли и грѣхи. Дѣлатель умной молитвы, такъ писалъ о ней старецъ — «Помолимся духомъ, помолимся и умомъ. Взойдите–ка въ слова апостола Павла: «Хощу рещи лучше пять словъ умомъ, нежели тысячу языкомъ». Изобразить не могу, сколь мы счастливы, что сіи пять словъ удостоилися говорить. Что за радость. Господи, Іисусе Христе, помилуй меня грѣшнаго. Вообразите–ка: Господи, Кого я называю. Создателя, Творца всего, Кого вся силы небесныя трепещутъ. Умъ и сердце собрать во едино, глаза закрыть, мысленныя очи возвести къ Господу. О сладчайшій и дрожайшій, Господи, Іисусе Христе Сыне Божій».

Послѣ пятилѣтняго пребыванія въ Саровѣ, о. Назарій скончался, 74 лѣтъ — 23 февраля 1809 г. и погребенъ у алтаря теплой церкви Поселянинъ. «Подвижники 19–го вѣка». СПБ. 1910 г., стр. 120).

Вернемся къ архимандриту Ѳеофану Новоезерскому такъ много способствовавшему возрожденію древнихъ обителей.

Въ мірѣ Ѳеодоръ Соколовъ, (17521832), изъ мелкопомѣстныхъ дворянской семьи. По тому времени образованія большого онъ не получилъ, кромѣ простой грамотности. Онъ читаетъ духовныя книги и съ дѣтства стремится къ монашеству. 19–ти лѣтъ сначала уходить въ Саровъ, гдѣ знакомится съ о. Назаріемъ, на котораго онъ впослѣдствіи указываетъ м. Гавріилу для возобновленія Валаамской обители. Саровъ показался молодому послушнику еще недостаточно «жестокимъ» и онъ поступаете къ о. Ѳеодору въ Санаксаръ.

Воте что разсказываетъ о ней арх. Ѳеофанъ: — «Мы искали, гдѣ бы жестокая жизнь была, подольше службу выбирали — въ Саровской пустыни… Нѣтъ, еще слабо; пошли къ о. Ѳеодору въ Санаксаръ. Обитель безъ ограды, заборомъ огорожена, церковь маленькая, волоковыя окошки, внутри и стены не отесаны, и свѣчъ–то не было: съ лучиной читали въ церкви. И платье–то какое носили! Балахоны! Одинъ смурый кафтанъ былъ для одного, который для покупокъ выѣзжалъ. Начало–то недостаточное и трудное. Въ лаптяхъ ходили, — одни было мелко плетены, другія крупно; такъ и лежали: одна куча маленькіе, другая — крупные. Ноги обертывали онучами изъ самыхъ толстыхъ изгребней, а босикомъ не ходили. Придутъ къ о. Ѳеодору: «Что благословите взять ступни». И велите самому выбрать — изъ маленькихъ и выберутъ. Отецъ Ѳеодоръ позовете: «поди–ка сюда», — и возьмете у него. Случалось это съ о. Игнатіемъ: и у него отбиралъ частыя ступни, и бранивалъ за то, что на лапти прельстился, а Игнатій былъ изъ придворныхъ. Начнуте (братія) говорить: — «живи, живи, а и въ этомъ утѣшенія не сдѣлаютъ, въ какихъ нибудь ступняхъ». Услышите это о. Ѳеодоръ, призовете: — «что тамъ?» — «Да вотъ, батюшка, какое смущеніе, и въ этомъ–то утѣшенія не сдѣлаете». Начнете представлять: «Что вы изъ эдакой бездѣлицы теряете спасеніе».

Да! мы жили у старцевъ духовныхъ. Я съ Макаріемъ въ одной кельѣ жилъ. Ему больше всѣхъ искушенія было отъ о. Ѳеодора. О. Ѳеодоръ нарочно искушалъ, давалъ балахоны худо сшитые, съ долгою спиною или и заплатами. Одинъ изъ такихъ балахоновъ о. Ѳеодоръ и даете о. Макарію, — тотъ смущается, придете къ о. Ѳеодору, показываете, какъ на немъ сидите балахонъ, какая спина несоразмѣрная. О. Ѳеодоръ начнете увѣщевать: — «Зачѣмъ пришелъ въ монастырь? да есть ли разумъ? Что вы! Чѣмъ занимаетесь! Лишаетесь милости Божіей. Что вы занимаетесь тряпками! А надобно заниматься, душу–то свою очистить, чтобы ни къ чему временному не пристраститься». А послѣ и привыкли. А что бы при себѣ что–нибудь имѣть — ничего ужъ не было. Огня въ кельѣ никогда не бывало. А послушаніе было такое, что я самъ и полы мылъ, и пищу варилъ и щепки собиралъ и ложки мылъ; сами караулили по ночамъ, походимъ, да поклоновъ нѣсколько земныхъ и положимъ — помолимся. А всенощная продолжалась въ Санаксарѣ 7 часовъ. Когда закладывали въ Санаксарѣ церковь, гдѣ алтарю–то быть, вдругъ прилетѣлъ рой пчелъ. О. Ѳеодоръ велѣлъ о. Герасиму огрести въ улей, съ тѣхъ поръ все пчелы въ монастырѣ. Смущались нѣкоторые, что о. Ѳеодоръ двумя монастырями управлялъ: своимъ и женскимъ Алексѣевскимъ, который онъ завелъ. Ходили къ знаменитому схимнику Досиѳею въ Кіевъ, говорили, что о. Ѳеодоръ два монастыря — мужской и женскій — имѣетъ подъ своимъ управленіемъ. «Вы слабости какія въ немъ замѣтили?» — «Нѣтъ, онъ строгой жизни». — «Недостатки что–ли какіе есть?» — «Нѣтъ никакихъ». — «За кого вы его почитаете?» — «За святого». — «Что онъ грамоте знаетъ?» — «Ученый». — «Что вы сомневаетесь, не сомневайтесь. Умная голова не только два стада, и десять можетъ пасти». Такъ и успокоились.

А отецъ–то Игнатій раза два къ преосвященному при мнѣ уже бѣгалъ, и когда былъ поставленъ іеродіакономъ, то съ вечера примочилъ волосы, заплелъ, да послѣ и расчесалъ, надѣлъ парчевой стихарь, а въ лаптяхъ. Какъ сталъ на амвонъ, о. Ѳеодоръ его подозвалъ: — «Ты», говоритъ, «павлинъ, хвостъ–то распустилъ, посмотри на ноги–то. Поди сними стихарь–то». Тотъ оскорбился и убѣжалъ ночью къ преосвященному Іерониму жаловаться, что пристыдилъ, посрамилъ меня, а преосвященный и прислалъ его къ о. Ѳеодору, чтобы на поклоны поставилъ. О. Ѳеодоръ никого изъ братій не удерживалъ въ монастырѣ силою, и говорилъ: — «У меня ворота отворены для всѣхъ, кто хочетъ выходить». А ужъ не терпѣлъ слова «не хочу», и слышать не могъ.

Взгляды о. Ѳеодора характеризуете и слѣдующій случай: «Однажды о. Ѳеодору необходимо было, по монастырскимъ нуждамъ своимъ, поѣхать въ Москву, гдѣ и пробылъ онъ мѣсяца два. Въ это время приходили къ нему усердствующіе люди, ради совѣта и пользы душевной, а благородные господа почти каждый день приглашали его къ себѣ кушать, присылая за нимъ своихъ лошадей. У одного господина случилось о.Ѳеодору такимъ образомъ встрѣтиться и кушать вмѣсте съ другими настоятелями и игуменами московскихъ монастырей. Зашелъ между ними разговоръ о монашескихъ одеждахъ. Вѣроятно, старецъ, какъ пустынникъ, одѣте былъ скудно, и темъ невольно, какъ бы укорялъ московскихъ отцовъ, одѣтыхъ не по пустыннически. Московскіе отцы говорили, что имъ, въ столичномъ городѣ, нельзя носить одежды изъ простой и дешевой матеріи, и спрашивали у о. Ѳеодора мнѣнія его объ этомъ. Отецъ Ѳеодоръ сказалъ: «Могли бы вы, святые отцы, имѣть благословное себѣ оправданіе, если бы при постриженіи, предъ св. Евангеліемъ, давали свои обѣты о претерпѣніи нищеты по другимъ какимъ правиламъ, но какъ чинъ постриженія одинъ и обѣты одни, то не много требуется толкованія. По страстямъ же толковать и послаблять себѣ, это въ свое время послужите только въ осужденіе таковымъ себѣ потакателямъ. Неприлично духовнымъ людямъ имѣть богатое платье, келейныхъ служителей свѣтскихъ съ пуклями, также богатыя кареты, какъ знакъ любви къ пышности» («Старческіе совѣты». Москва. 1913 г, стр. 420).

Между тѣмъ, въ 1774 г., случилось обстоятельство, имѣвшее важное значеніе для всего братства Санаксарской обители: о. Ѳеодора неожиданно постигло тяжкое испытаніе. Виновникомъ его бѣдствія былъ тогдатттній Темниковскій воевода Ниловъ. За нѣсколько лѣтъ передъ этимъ, онъ упросилъ о. Ѳеодора быть его духовнымъ отцомъ, на что послѣдній согласился, но не иначе, какъ подъ условіемъ, чтобы духовный сыпь повиновался ему во всемъ, что касается спасенія души. Сначала онъ, действительно, былъ послушенъ духовному отцу, но потомъ сталъ нарушать посты, дѣлать притѣсненія городскимъ жителямъ и при каждомъ удобномъ случаѣ брать съ нихъ поборы. Все увѣгцанія и обличенія о. Ѳеодора были тщетны. Наконецъ, одно обстоятельство до крайности огорчило старца: въ самую горячую пору полевыхъ работъ воевода заставилъ крестьянъ строить ему покои. Крестьяне пришли къ о. Ѳеодору съ просьбой заступиться за нихъ передъ воеводой, выпросить имъ позволеніе убрать поля, чтобы не погибнуть съ голода. Тронутый ихъ бѣдствіемъ, старецъ поѣхалъ въ Темниковъ. Воевода, давно наскучивъ его наставленіями и упреками, велѣлъ позвать его въ канцелярію: здѣсь старецъ не затруднился высказать ему все, что считалъ своимъ долгомъ сказать, по поводу беззаконныхъ поступковъ своего духовнаго сына, а этотъ послѣдній приказалъ немедленно составить протоколъ, что настоятель Санаксарской пустыни передъ зерцаломъ называлъ его грабителемъ и другими оскорбительными именами. Началось дѣло, по которому состоялось опредѣленіе — Санаксарскаго настоятеля, какъ человѣка безпокойнаго, отправить въ Соловецкій монастырь въ число братства. Въ видѣ снисхожденія къ виновному приказано было отпустить съ нимъ въ сундукахъ его имѣніе, сдѣлавъ ему предварительно опись. Когда явился чиновникъ для описанія имущества, о. Ѳеодоръ показалъ ему шерстяной войлокъ съ жесткой подушкой, овчинную шубу, мантію, рясу и сказалъ: «Описывайте». Въ этомъ состояло все его богатство» («Жизнеописанія подвиж 18 и 19 в », Декабрь. Москва, 1910 г, стр. 107).

Въ Соловкахъ о. Ѳеодору пришлось пробыть лѣтъ 10, пока о. Ѳеофанъ не попалъ въ келейнику къ м. Гавріилу, который добился пересмотра этого дѣла и реабилитаціи о. Ѳеодора.

Вернемся теперь къ прерванному разсказу объ арх. Ѳеофанѣ. Послѣ того, какъ былъ сосланъ о. Ѳеодоръ, обитель Санаксарская совсѣмъ сиротѣетъ: ее оставляютъ о. о. Игнатій и Макарій, перейдя въ Введенскую пустынь къ знаменитому старцу Клеопѣ. Къ нимъ рѣшился присоединиться и Ѳеофанъ. Настоятель о. Клеопа получилъ воспитаніе иноческое на Аѳонѣ, упражняясь въ умной молитвѣ и духовномъ дѣланіи вмѣстѣ съ великимъ старцемъ Паисіемъ Величковскимъ. Здѣсь юный послушникъ — будущій арх. Ѳеофанъ получилъ новые, еще болѣе совершенные уроки монашеской жизни. Это тотъ же чисто–евангельскій духъ, который мы наблюдали въ XV и XVI вв. у созерцательныхъ подвижниковъ Сѣверной Ѳиваиды. Вотъ подлинный разсказъ самого архим. Ѳеофана о своемъ тогда тттнемъ настоятелѣ: «Сколько случалось мнѣ знать мужей добродѣтельныхъ! Великіе старцы были, отъ которыхъ я учился: Тихонъ Воронежскій, о. Ѳеодоръ, о. Клеопа, можно сказать, что чудотворцы. Да, о. Клеопа жизни подлинно святой былъ… Онъ всегда былъ въ молитвѣ и читалъ книги Ефрема Сирина, Іоанна Лѣствичника. Общее правило о. Клеопы полтораста поклоновъ поутру и послѣ вечерни полтораста поклоновъ. Клеопа скончался болѣе 70–ти лѣтъ. Виду онъ былъ такого: лицомъ кругловатъ, сѣдъ, сухъ, всегда плакалъ. Онъ самъ записался въ сѵнодикъ и сказалъ, въ какое время умретъ. Онъ любилъ день 40 мучениковъ, — въ этотъ день и умеръ. Жизнь онъ прежестокую велъ, былъ изъ малороссіянъ, изъ Кіева, жилъ на Аѳонской горѣ. О себѣ сказывалъ, что въ юности чистоту соблюлъ и никакихъ плотскихъ грѣховъ не зналъ, потому исполненъ былъ благодати Божіей.

«Въ Введенской пустыни однажды случилось вотъ что: одинъ послушникъ сказалъ, что онъ видѣлъ очевидно явленіе. О. Клеопа велѣлъ искусить его, немножко пожурить со стороны, тотъ смутился, почелъ за оскорбленіе, пришелъ къ о. Клеопѣ и говоритъ: «Я не могу жить, — меня оскорбляютъ». — «Какъ же ты говоришь, что удостоился видѣнія, а не можешь терпѣть. Слѣдовательно, это прелесть. Въ голову камень класть, поститься, на голой землѣ спать, — это пустое, — «научитеся отъ Мене, яко кротокъ есмь и смиренъ сердцемъ», сказалъ Господь, а не чудесъ и явленій какихъ нибудь обѣщалъ»…

«У о. Клеопы позволялось съ бѣлымъ хлѣбомъ, кто могъ, на трапезу ходить, и самъ идетъ на трапезу съ бѣлымъ хлѣбомъ, другіе не роптали, и блины у него пекли. Одинаково нельзя вести всѣхъ, иныхъ грубая пища можетъ привести въ изнеможете. Одни пришли изъ бѣдности, отъ трудовъ въ покой, другіе отъ богатства, отъ нѣжнаго воспитаній, для послѣднихъ и то за велико вмѣнится, что они оставили богатство. А брашно и питье не поставить насъ предъ Богомъ.

«Преосвященный Сильвестръ, когда былъ у Потемкина въ Москвѣ, тогда тотъ разсказывалъ: — «Въ Молдавіи какіе отцы! Высокой жизни! Почтенные! Здѣсь такихъ нѣтъ». Преосв. Сильвестръ говоритъ: — «Нѣтъ, есть да только они не видны». — «Кто такой?»,

— «А вотъ Клеопа». Свѣтлѣйшій говоритъ: — «Представьте мнѣ». Преосвященный сказалъ ему, гдѣ его искать — у купца Матвѣева квартируетъ. У Матвѣева столъ открытый былъ для всѣхъ странныхъ. Свѣтлѣйшій карету послалъ, они обѣдали. Спрашиваютъ: — «Который тутъ изъ васъ Клеопа». — «Я. На что?» — «Да Свѣтлѣйшій прислалъ за Вами». Удивляется, почему узналъ Свѣтлѣйшій. — «Хорошо, говоритъ, я пріѣду, у меня есть своя повозка». — «Нѣтъ, безъ васъ не велѣно пріѣзжать». Принужденъ былъ ѣхать. «Увидѣлъ преосвященнаго. «Это вы, ваше преосвященство, затащили сюда старика?» Начали говорить, — понравился Потемкину. Свѣтлѣйшій хотЬлъ его представить Государинѣ, а онъ скорѣе убрался во Введенскую пустыню. На дорогѣ, когда онъ ѣхалъ туда, солдатъ жестоко билъ его. Офицеръ, знакомый Клеопѣ, это увидалъ и спрашиваетъ: «За что онъ бьетъ», — хотЬлъ этого солдата наказывать, но о. Клеопа, упросилъ его: — «Не троньте, — Богъ приказалъ. Клеопа не тщеславься! ѣздилъ въ кареть! былъ во дворцѣ».

«Отецъ Клеопа въ лѣсу жилъ, было съ нимъ двое учениковъ: одинъ Лука, въ Давидовской пустыни живугцій, а другой Матѳей, — послѣ удалился на Аѳонскую гору. Хлѣба недостало, — стали проситься ученики: «Батюшка, отпустите насъ въ деревню попросить хлѣба». — «Подождите». День прошелъ, другой, и третій насталъ, — просятъ опять, чтобы отпустилъ ихъ.

— «Подождите, завтра отпущу васъ». На третій день къ вечеру на парѣ лошадей пріѣзжаетъ человѣкъ и спрашиваетъ: — «Гдѣ это Клеопа». Всего навезъ: и пшеничной муки, и ржаной, и масла коровьяго, и постнаго, и крупы. Смотрятъ, какимъ образомъ онъ пріѣхалъ — дороги–то нѣтъ, лѣсъ превеличайшій, частый, по зарубамъ ходили.

«Да много на него (о. Клеопу) и искушеній–то было. Былъ іеромонахъ Паисій, — такой простой, препростой былъ. Поѣхалъ онъ въ Москву покупать, лошадей–то у него и увели. Да воръ–то и пріѣзжаетъ на нихъ въ монастырь, увидѣли, узнали ихъ, — спрашиваютъ: гдѣ вы ихъ взяли? вѣдь это монастырскія лошади. Привели ихъ къ о. Клеопѣ. — «Гдѣ вы ихъ взяли?» спрашиваетъ ихъ о. Клеопа. — «Виноваты: увели». — «Вѣдь вотъ васъ теперь надобно подъ судъ отдать. Да что вы нужные, что ли?» — «Недостаточные».

— «Ну, такъ возьмите себѣ одну». Въ другой разъ въ полночь пришли воры въ церковь, но какъ только они вступили, то какъ будто громъ какой сдѣлался, и они всѣ попадали и лежали такъ до разсвѣту, а поутру приходятъ и раскаиваются о. Клеопѣ, и говорятъ: нечего намъ дѣлать. «Воронцовъ, генералъгубернаторъ, прислалъ спрашивать о. Клеопу*, чего ему надобно — земли, рыбныхъ ловлей? — «Кланяйтесь господину генералъ–іубернатору, благодарю за усердіе, скажите, что для меня нужно земли три аршина — болѣе не надобно, такъ у насъ столькото есть, а рыбу мы у мужиковъ покупаемъ». Хотѣлъ имъ одинъ купецъ строить каменную ограду, 30 тысячъ давалъ. Кланяйтесь, благодарю за усердіе. Если ему угодно, пускай строить». Тому показалось обидно, въ Сарову пустынь и отдалъ» («Старческіе сов. подвиж. 1819 столѣтія». Москва, 1913 г., стр. 204207. Разсказываетъ о случайномъ нахожденіи мощей о. Клеопы иіуменъ Уссурійскій о. Сергій: «13 октября 1893 г., вступивъ на священный островъ Валаамъ, я вскорѣ былъ принять на послушаніе въ скитъ Всѣхъ Святыхъ.

Прежде меня поступившіе братья–послушники разсказали мнѣ, что незадолго до моего прихода въ скитъ скончался тамъ о. Арсеній фотографъ. Когда они рыли для него могилу за алтаремъ храма, примѣрно на двухъ аршинахъ глубины, начали ощущать нѣкое благоуханіе. Не довѣряя своему чувству, они сначала не говорили объ этомъ другь другу, но по мѣрѣ углубленія могилы, благоуханіе усиливалось и, наконецъ, стало настолько яснымъ, что ощушалось всѣми, о чемъ они тогда и заговорили между собой. Когда работа ихъ близилась къ концу, то сбоку изъ сосѣдней могилы выпалъ человѣческій черепъ. Благоуханіе еще больше увеличилось. Братья послали за старцемъ о. Ѳеофиломъ, управлявшимъ въ то время скитомъ. Послѣдній пришелъ и распорядился позвать о. Алексія и другихъ скитскихъ старцевъ. О. Алексій, подойдя къ могилѣ, взялъ благоухавшую главу въ руки и, осѣнивъ себя крестнымъ знаменіемъ, благоговѣйно облобызалъ ее, при чемъ сообщилъ всѣмъ присутствующимъ, что это глава святопочившаго старца о. Клеопы, ученика знаменитаго подвйжника ХѴІІІ–го вѣка схиархимандрита Паисія Велич ков ска го.

Тутъ же по блаженномъ старцѣ была отслужена панихида, послѣ которой глава съ благоговѣніемъ была возложена на свое мѣсто.

Іеросхимонахъ Клеопа, какъ извѣстно, поселился на Валаамѣ въ 1811 г., а почилъ о Господѣ въ 1816 г.

Упокой, Господи, душу усопшаго раба Твоего іеросхимонаха Клеопы и его святыми молитвами помилуй меня грѣшнаго. Иг. Сергій. (М. Янсонъ. Большой Скитт, на Валаамѣ, Таллинъ, 1940 г., 7071)

Вотъ разсказы, которые подлинно переносятъ насъ къ преп. Кириллу Бѣлозерскому и Корнилію Комельскому — эпохѣ расцвѣта нестяжателей. Если въ Санаксарской обители молодой послушникъ — будугцій архим. Ѳеофанъ научился терпѣнію, трудолюбію, строгому исполненію монашескихъ правилъ и безпрекословному послушанію, то жизнь въ Введенской пустыни имѣла для него важное значеніе: здѣсь онъ вступаетъ въ духовное общеніе съ великой семьей иноковъ, средоточіемъ которыхъ былъ въ то время великій старецъ Паисій Величковскій. Разсказы настоятеля объ Аоонѣ, о старцѣ Паисіи возбудили въ молодомъ послушникѣ желаніе лично побывать въ этихъ мѣстахъ, особенно онъ имѣлъ желаніе посѣтить Святую Землю. Съ 15–ю спутниками въ 1776 г. отправляется онъ сначала въ Молдо–Валахію. Но дальше ему ѣхать не пришлось. За святое послушаніе игумену Ѳеодосію, настоятелю Тисманскаго монастыря, остается онъ тамъ въ числѣ братіи. На третій день вступленія его въ Тисманскую обитель его постригаютъ въ монашество и нарекаютъ Ѳеофаномъ. Настоятель Тисманскаго монастыря о. Ѳеодосій былъ одновременно со старцемъ Паисіемъ, ученикомъ великаго старца схимонаха Василія Поляно–Мерульскаго и потому о. Ѳеодосій могъ быть для Ѳеофана достойнымъ замѣстителемъ старца Паисія, и тотъ фактъ, что онъ остался въ Тисманской обители, не явился для него духовной потерей. Однако, настоятель былъ вынужденъ вскорѣ отправить Ѳеофана въ Россію, чтобы хлопотать о перемѣгценіи всей обители туда. Они не могли оставаться въ Валахіи изъ–за измѣнившихся политическихъ обстоятельствъ: — «Намъ въ Валахіи нельзя было жить, какъ съ турками замирье сдѣлалось». Вскорѣ удалось перевести Тисманскій монастырь въ Россію, въ Софроньеву пустынь. Тамъ пробылъ Ѳеофанъ только полтора года. Потребовались строгіе и надежные иноки для Александро–Невской Лавры. Въ ихъ число попалъ и Ѳеофанъ. Вскорѣ онъ дѣлается келейникомъ м. Гавріила и на этомъ скромномъ попригцѣ оказываетъ величайшія услуги всему русскому монашеству, содействуя возсозданію запустЬвшихъ монастырей, указывая на опытныхъ настоятелей лично ему извѣстныхъ. Такимъ образомъ, былъ возстановленъ Валаамъ, Тихвинъ, Пѣшношскій и Клопскій монастыри. Самъ о. Ѳеофанъ возобновилъ сначала Моденскій монастырь, а потомъ въ течете 36–ти лѣтъ управлялъ Новоезерскимъ. Обитель онъ нашелъ въ крайнемъ упадкѣ. И за время своего игуменства онъ создалъ чудеса въ смыслѣ возведенія новыхъ построекъ, ограды, сооруженной на сваяхъ. Былъ созданъ многолюдный, благоустроенный, подвижническій монастырь. Онъ получалъ при украшеніи храмовъ пожертвованія отъ всѣхъ царствовавшихъ царей: Екатерины, Павла, но болѣе всѣхъ его почиталъ Александръ І–й, который цѣнилъ его заслуги. Архимандритъ Ѳеофанъ являлся старцемъ и для многихъ мірскихъ лицъ. Онъ велъ со многими переписку. Кромѣ того, онъ духовно руководилъ монахинями Горицкаго женскаго монастыря. Вышедшая оттуда его духовная дочь мать Ѳеофанія (Готовцева) была основательницею С.П.Б. Новодѣвичьяго монастыря. Въ 1829 г. арх. Ѳеофанъ вышелъ на покой и предался всецѣло молитвѣ и приготовленію къ смерти. 1832 г. былъ послѣднимъ въ его жизни. Когда келейникъ его монахъ Антоній, 30 лѣтъ ему вѣрно служившій, говорилъ, что ему необходимъ отдыхъ: — «А вотъ скоро отдохну», отвѣчалъ ему старецъ. Съ Іисусовой молитвой на устахъ тихо и мирно предалъ онъ духъ Боіу, Зго декабря 1832 (Е. Поселянинъ. «Русск. подвижники». СПБ., 1910 г., стр. 136–145).

Наставленія архимандрита Ѳеофана

§ 118. Намъ тщеславиться и гордиться нечѣмъ: что имѣемъ, то все Божіе, а только одна наша собственность: грѣхи. А что на первый случай, вступя въ духовную жизнь, ни въ чемъ не успѣваете, примѣръ намъ новосажденіе: сперва только покажется, потомъ произростаетъ листъ, цвѣтъ и плодъ. То же и въ духовной жизни. Не ужасайтесь, что не успѣваете. Должно прилагать только попеченіе ко исправленію и просить Господа Бога: «Научи мя творити волю Твою, яко Ты еси Богъ мой».

§ 171. Духовная жизнь должна быть проста, чистосердечна, кротка, благопокорлива и паче смиренна.

§ 187. Ежели пожелаешь смириться, проси Господа: Господи, даждь ми смиреніе. Потомъ себя укори, себя уничижи, тогда удостоишься и милости Божіей. Смиреніе столь велико, что можетъ благодать Божію въ душу привлещи.

§ 192. Не надобно думать: любятъ ли насъ, или не любятъ. А лучше думать, что недостойна быть любимою, самаже люби всѣхъ: потому что намъ не сказано быть любимыми, но велѣно всѣхъ любить. Даже не надобно и замѣчать, кто сердится или кто какъ посмотрѣлъ. Не нужно даже проникать въ ихъ намѣренія.

§ 218. Иные уходятъ въ затворы, другіе носили тяжелыя вериги, но этого не взыщется отъ насъ, а надобно смиряться, терпѣть, имѣть послушаніе, вотъ чего требуется. Скорбное слово претерпишь — вотъ и вериги твои.

§ 251. Не мысли, «что некому вразумлять насъ». — Да Евангеліе, развѣ не ученіе? Это гласъ Божій. А Апостолъ? Это духъ Божій. По нихъ должны наставлять себя.

§ 383. Небесную мысль съ нуждою пріобрѣсти можно, а дурная сама приходить, и отогнать ее можно только молитвою.

§ 393. Мы бѣгаемъ скорбей, а святые–то скорбѣли о томъ, что нѣтъ скорбей: можно ли, говорили, спастись безъ нихъ?

§ 400. Праведницы просвѣтятся, яко солнце, въ царствіи Отца небеснаго: какое воздаяніе за малое терпѣніе.

§ 408. Если Господь на одну минуту оставить насъ, куда мы годимся?

§ 441. О. Клеопа говаривалъ: мысль одну надобно имѣть, что я только одинъ на землѣ да Богъ, — никого больше не воображать. Не съ кѣмъ ссориться, когда одинъ я на земли. Были такіе, которые это и исполняли.

§ 466. Кто на земли лежитъ тому нѣтъ опасности, что упадетъ и разобьется, а вотъ кто по верхамъ–то лазить, тому угрожаетъ такая опасность.

§ 473. Вся сила въ смиреніи. Сколько поклоновъ ни клади, а будешь мечтать о себѣ, что я жестокую жизнь веду, такъ въ этихъ трудахъ никакой пользы нѣть. — «Научитесь отъ Мене, яко кротокъ есмь и смиренъ сердцемъ» (Мѳ. XI, 29). Нестяжаніе, раздаяніе милостыни, постъ и молитва — безъ смиренія ничто. Безъ смиренія хотя бы власяницу носилъ, хотя бы вериги, хотя бы чрезмѣрный постъ имѣли, все не принесетъ никакой пользы: «научитесь отъ Мене, яко кротокъ есмь и смиренъ сердцемъ». А кто учитель–то?

§ 535. Если кому, ради послушанія и придется не быть въ церкви, Господь не взыгцетъ. Изо ста человѣкъ, — кто на послушаніи, кто на молитвѣ. Если пятокъ, десятокъ соблюдаютъ себя въ чистыхъ мысляхъ, онѣ восполняютъ недостатокъ другихъ. Кто облѣнился, тотъ исправится, кто бодрствовалъ, можетъ впасть въ лѣнность: обгцій–то недостатокъ и восполняется за оотттія молитвы.

§ 536. Надобно думать, что я на земномъ небѣ, на рукахъ Божіей Матери. «Десною Твоею рукою пріимъ, Ты, Слове, сохрани мя, соблюди да не огнь мя опалитъ грѣховный». Видите–ли: грѣхи–то огонь!

§ 549. Вотъ я передаю вамъ то, что самъ слышалъ, какъ самъ научился: слышанное отъ старцевъ простыхъ и неученыхъ, и говоритъ вамъ неученый» (Старческіе совѣты ХѴІІІ–ХІХ вѣковъ. Москва. 1913 Стр. 1–199).

Въ приведенныхъ нами наставленіяхъ архим. Ѳеофана, мы видимъ какъ бы отраженнымъ весь духъ древняго заволжскаго монашества. Евангельскій духъ любви, кротости и смиренія являются какъ тамъ, такъ и тутъ основнымъ мотивомъ, ибо это плодъ того же «умнаго дѣланія».

Преподобный Серафимъ Саровскій

Преподобный Серафимъ Саровскій (1759–1833 г.г.) былъ самымъ яркимъ и самымъ современнымъ представителемъ вновь возрожденной подвижнической школы внутренняго дѣланія.

Какими путями достигло до него это новое вѣяніе?

Хотя школа умнаго дѣланія къ тому времени почти всюду была забыта, но живая струя, ведущая начало отъ древняго времени, окончательно не изсякла. Свѣдѣнія о духовномъ дѣланіи передавались въ видѣ поученій изъ поколѣнія въ поколѣніе. Во многихъ монастыряхъ должны были уцѣлѣть и древнія рукописи отеческихъ твореній. Примѣръ кіевскаго старца Досиѳея и духовныхъ столповъ Саровскихъ о. о. На зарія и Пахомія показываете, что такіе опытные подвижники существовали и тогда. По преданію о. Досиѳей даетъ юному Прохору наставленіе о твореніи непрестанной умно–сердечной молитвы. Когда послѣдовало явленіе Богоматери преп. Серафиму и монахинѣ Евпраксіи, ей было сказано, что она удостоилась этого видѣнія за молитвы о. о. Серафима, Марка, Назарія и Пахомія, представлявшихъ собою единую духовную семью. Какъ мы уже упоминали въ жизнеописаніи о. Назарія, оба подвижника, — преп. Серафимъ и о. Назарій, одновременно отшельничаютъ въ Саровскомъ лѣсу. Преп. Серафимъ возвращается въ 1810 г. въ монастырь, т. е. на слѣдуюгцій годъ послѣ кончины о. Назарія. Въ лѣсу они пробыли одновременно 8 лѣтъ. О. Назарій былъ однимъ изъ тЬхъ, къ кому обращались за разъясненіемъ темныхъ мѣстъ при печатаніи Добротолюбія. Митр. Гавріилъ сказалъ: «подвижники лучше васъ (ученыхъ) понимаютъ духовныя истины». Зная касаніе о. Назарія къ дѣлу печатанія Добротолюбія, можно съ увѣренностью сказать, что не безъ его участія стала извѣстна эта книга и преп. Серафиму. Привезъ ли онъ ее въ Саровъ въ 1801 г., — прислалъ ли онъ ее ранѣе, — объ этомъ можно только гадать. Утверждать можно лишь одно, — что въ лицѣ преп. Серафима книга эта встрѣтила добрую, подготовленную почву. Преп. Серафимъ всецѣло проникается духомъ Добротолюбія и многія его наставленія и совѣты взяты оттуда. Онъ осуществляете на дѣлѣ весь путь «умнаго дѣланія» и въ достиженіяхъ своихъ превосходите многихъ святыхъ. «Сей отъ роду нашего» говоритъ о немъ Божія Матерь. Преп. Серафимъ — это живое откровеніе того совершенства, къ которому можете придти земнородный. И путь его тотъ же, что и у древнихъ отцовъ и у нашихъ отечественныхъ подвижниковъ, описанныхъ нами въ предшествующей главѣ, занимавшихся «умнымъ дѣланіемъ». Вотъ что онъ самъ говоритъ о подвижническомъ пути: — «Путь дѣятельной жизни (τιράζις) составляютъ: посте, воздержаніе, бдѣніе, колѣнопреклоненіе, молитва и прочіе телесные подвиги, составляющее тесный путь и прискорбный, который по слову Божію вводить въ животе вѣчный (Mo. V, 14). Путь умосозерцательной жизни (θεωρία) состоите въ возношеніи ума ко Господу, въ сердечномъ вниманіи, умной молитвѣ и созерцаніи чрезъ таковыя упражненія вещей духовныхъ». И далѣе слѣдуетъ цѣннѣйшій аскетическій совѣтъ: — «Не должно оставлять дѣятельную жизнь и тогда, когда бы въ ней человѣкъ имѣлъ преуспѣяніе и пришелъ бы въ умозрительную: ибо она содействуете умозрительной и ее возвышаете» (Лѣтопись С Д. мря. СПБ. 1903. Стр. 146)… Такъ толковалъ подвижническую жизнь преп. Серафимъ.

Но самъ онъ былъ духовнымъ наслѣдникомъ и о.о. Пахомія и Назарія, небывшихъ типичньми представителями саровскаго духа. Ихъ нужно отнести къ тЬмъ рѣдкимъ единицамъ, понимавшимъ и практиковавшимъ внутреннее дѣланіе, которое сохранилось въ глубинѣ монашества съ древнихъ временъ. Величавый же Саровъ воплощалъ въ себѣ всецѣло ту суровую школу аскетическаго внѣшняго дѣланія, которая господствовала до Паисія Величковскаго: уставной строгой службы и жестокой жизни, но безъ истиннаго пониманія внутренняго дѣланія.

Серафимъ Саровскій былъ, м. б., самымъ яркимъ и самымъ совершеннымъ представителемъ, какъ мы только что сказали, вновь возрожденнаго внутренняго дѣланія, настолько яркимъ, что за нимъ какъ бы даже скрываются величайшіе аскетическіе подвиги, предпринятые имъ, какъ напримѣръ, 1000 дневноногцное стояніе на камнѣ, невѣроятный постъ и др. подвиги. (Всѣ виды подвиговъ древнихъ отцовъ пустынниковъ). Наиболѣе типичное и характерное столкновеніе этихъ двухъ теченій, стараго и новаго, мы видимъ въ томъ непониманіи и въ томъ непризнаніи преподобнаго Серафима братіей монастыря и его настоятелями, которыя, несмотря на всю парадоксальность, продолжались не только при жизни Преподобнаго, но и по его смерти.

Въ Дивѣевской Лѣтописи Лѣтопись С. Д. мря СПБ. 1903. Стр. 187 и 248) многократно упоминается о недовѣрчивомъ и непріязненномъ отношеніи къ Преподобному со стороны монастырскаго начальства. Къ нему вторгаются ночью съ обысками. Такіе же обыски постигаютъ и приходящихъ къ нему дивѣевскихъ сестеръ. Характеренъ случай (уже послѣ смерти Преподобнаго), когда батюшка Серафимъ является въ видѣніи исцѣленной имъ монахинь Магдалинѣ, пріѣхавшей въ Саровъ на богомолье. Въ видѣніи онъ говоритъ ей: «теперь иди въ Дивѣевъ». — «Зачѣмъ же идти мнѣ туда, тамъ нечего дѣлать». Но батюшка нѣсколько разъ повторилъ приказаніе идти въ Дивѣевъ и добавилъ: «Все мое тамъ, и я самъ постоянно и болѣе всего тамъ пребываю». Когда мать Магдалина проснулась, то все это передала Саровскому пещернику, о. Парѳенію, прося записать все случившееся исцѣленіе. Онъ рѣшительно отказался, говоря: «ступайте въ Дивѣевъ, тамъ запишутъ непремѣнно, иди, иди въ Дивѣевъ, это великая благодать, тебѣ и самъ о. Серафимъ на то указалъ. Тамъ запишутъ, потому–что тамъ болѣе всего почитаютъ его. И Богъ знаетъ, что еще будетъ изъ насъ и изъ Дивѣева. У насъ вотъ три раза видѣли горящія свѣчи на могилѣ его, да и то мы не вѣримъ, пока на гробѣ его развѣ что–либо ясно случится» (Лѣтопись С. Д. мря СПБ. 1903. Стр. 581).

Читатель невольно спросить насъ: какъ же это такъ — господствующая школа ставитъ во главу угла внѣшніе аскетическіе подвиги, уставъ, быть, но вѣдь преп. Серафимъ превосходить ихъ всѣхъ своими подвигами? Да, это все такъ. Но никто изъ представителей господствовавшаго въ то время уклада еще не доросъ до пониманія умозрительнаго подвига. Потому все касающееся преп. Серафима для нихъ остается загадкой и вызываетъ у нихъ одно лишь подозрѣніе и полное недовѣріе. Самый взглядъ на подвить у стараго и новаго теченія не совпадаетъ. Возрожденная школа не противъ подвиговъ, а только не переоцѣниваетъ ихъ: это не цѣль, а средство; сами по себѣ они — ничто. Неправильно же примѣняемые и ставимые какъ цѣль, они могутъ только повредить, явившись причиною духовной прелести. Но, кромѣ того, по лѣстницѣ духовнаго восхожденія у подвижника моіутъ встрѣтиться величайшія испытанія. Это борьба съ духомъ злобы, обычно людьми не аскетами даже и не подозрѣваемая. Тогда подвижникъ прибѣгаетъ къ величайшимъ подвигамъ соразмѣрно съ силою борьбы.

Здѣсь можно привести случай изъ жизни схимонахини Платониды (род. въ 1802 г., Ставрополь) со словъ ея духовника: — «Засуха или сухость сердца — Это самое тяжелое положеніе въ подвижнической жизни». Но это испытаніе застало Платониду не въ расплохъ: она встрѣтила его благодушно. Когда почувствовала у себя сухость сердца и нѣкоторое разстройство духовной жизни, она не опустила рукъ, не впала въ уныніе. Напротивъ, она порѣшила въ душѣ своей поститься и молиться дотолѣ, пока Господь снова не коснется ея сердца Своею благодатью и не устроить попрежнему ея духовную жизнь. Подвить этого нарочитаго поста (неяденія) и молитвы начался. День за днемъ повторилось уже 10 разъ. Старица постилась и молилась, но душа ея все еще, яко земля безводная… Изсохли у ней языкъ и гортань, грудь надрывалась отъ стоновъ и воздыханій, но на очахъ все еще не слезинки. На сердцѣ лежитъ словно камень какой, а въ немъ ожесточеніе и страхъ, ужъ не действительно ли Господь отринулъ ее отъ лица Своего и отвергъ навсегда?.. Вотъ и врагъ издѣвается надъ нею, открыто говоритъ ей: «гдѣ же Богъ твой?» Такъ шло до 14–ой ночи, но тутъ положенъ былъ и конецъ испытанію. Не допускаюгцій искушеній сверхъ силъ нашихъ, Господь явилъ рабѣ Своей знаменіе Своего благоволенія и благоугодности Ему подвиговъ ея. Когда въ полуночный часъ, въ растерзанномъ сердцѣ своемъ, произнесла она слова: «слышишь ли Ты меня, Господи, слышишь ли стоны мои и страданія сердца моего?» въ это мгновеніе она почувствовала нѣкую теплоту въ сердцѣ и во всемъ существѣ своемъ. Въ это же мгновеніе отверзлись и ея духовныя очи. Она увидѣла двухъ ангеловъ, изъ которыхъ одинъ стоялъ по правую, а другой по лѣвую ея сторону. Оба они писали, каждый въ своей книгѣ. «Смотри», сказалъ одинъ изъ нихъ указывая на книги: «мы записали каждый вздохъ твой, каждый стонъ и слово твое». Позади же себя увидѣла толпу демоновъ. Ближе другихъ стоявшій къ ней былъ въ изорванной одеждѣ. Когда стоявшіе поодаль хотели подойти къ нему на помощь, онъ закричалъ: «куда лѣзете! Смотрите, какъ я изорванъ». Ангелы стали невидимы, демоны бѣжали. Съ тЬхъ поръ, до самой кончины своей блаженная Платонида не знала уже искушеній, и наслаждалась всегда невозмутимымъ миромъ души, радуясь о Господѣ (Жизнеоп. подв. благочестія. Декабрь. Москва 1910. Стр. 34–243).

Серафимово стояніе на камнѣ — столпничество — безконечно превосходящій по суровости и долговременности только что описанный подвигъ Платониды (по времени въ 70 разъ болѣе продолжительный). Подвигъ этотъ превышаете человѣческое разумѣніе. По поводу его можемъ мы лишь замѣтить, что нѣкоторые біографы неправильно понимаюте и по своему истолковываюте это боренье: — то полагаюте, что здѣсь была брань съ плотью, то съ помыслами честолюбія и т. д. Но такія гаданія не вяжутся съ той духовной высотой преп. Серафима, на которой онъ уже находился въ то время (1804–1807). Здѣсь только могло быть мѣсто борьбѣ не противъ плоти и крови, а непосредственно съ духами злобы поднебесной. Изъ бесѣды съ Мотовиловымъ выясняется эта тайна: — «Какъ–το разъ въ бесѣдѣ съ преп. Серафимомъ коснулся разговоръ о вражьихъ нападеніяхъ на человѣка. Свѣтски–образованный Мотовиловъ не преминулъ, конечно, усомниться въ реальности явленій этой человѣконенавистнической силы. Тогда Преподобный повѣдалъ ему о своей страшной борьбѣ въ течете 1000 ночей и 1000 дней съ бѣсами и силою своего слова, авторитетомъ его святости, въ которомъ не могло быть и тени лжи или преувеличенія, убѣдилъ Мотовилова въ сугцествованіи бѣсовъ не въ призракахъ или мечтаніяхъ, а въ самой настоящей горькой действительности».

Выйдя побѣдителемъ изъ этой страшной борьбы, преп. Серафимъ вознесся на высоту древнихъ величайшихъ подвижниковъ.

Итакъ, мы видимъ, что тотъ ключъ живой воды, который сохранился въ глубине монашества съ древнихъ временъ и почти уже совсемъ изсякавшій, въ преп. Серафимѣ сливается съ вешними водами возрожденнаго Паисіемъ Величковскимъ ученія Св. Отцовъ о внутреннемъ дѣланіи и обращается въ его лицѣ въ такой мощный и сильный потокъ, который поражаетъ и до нашихъ дней своимъ величіемъ и державностью весь духовный міръ.

Проф. прот. о. Г. Флоровскій въ немногихъ словахъ охватываетъ всю неизмѣримую глубину значенія преп. Серафима: «Начало прошлаго вѣка въ судьбахъ Русской Церкви ознаменовано какимъ то внутреннимъ и таинственнымъ сдвигомъ. Объ этомъ свидетельствуете пророческій образъ преп. Серафіима Саровскаго (1759–1833), его подвигъ, его радость, его ученіе. Образъ вновь явленной святости оставался долго неразгаданнымъ. Въ этомъ образѣ такъ дивно смыкаются подвиги и радость, тягота молитвенной брани и райская уже свѣтлость, предображеніе уже нездѣшняго свѣта». Онъ «съ неожиданнымъ дерзновеніемъ свидетельствуете о тайнахъ Духа». Преп. Серафимъ весьма напоминаете древнихъ тайновидцевъ, преп. Симеона больше другихъ, съ его дерзновеннымъ призывомъ искать даровъ Духа. Преп. Серафимъ былъ начитанъ въ отцахъ. Въ его опыте обновляется исконная традиція взысканія Духа, истинная цѣль жизни нашей и христианской состоите въ «стяжаніи Духа Святаго Божія». Все другое должно быть только средствомъ. Подъ елеемъ, котораго не доставало у юродивыхъ дѣвъ Евангельской притчи преп. Серафимъ подразумѣваетъ не добрыя дѣла, но именно благодать Св. Духа», творя добродетели, дѣвы эти, по духовному своему неразумію полагали, что въ этомъ то и дѣло лишь христианское, а до того получена ли была ими благодать Духа Божія, достойны ли онѣ ея, имъ и дѣла не было» (Толкованіе притчи о десяти дѣвахъ взято преп. Серафимомъ у преп. Макарія Египетскаго, который двукратно разбираетъ эту притчу и подъ елеемъ подразумѣваетъ благодать Св. Духа. Макарій Египетскій. Троицкая Лавра. 1904 стр. 25 и 405). Такъ со властію противупоставляется морализму духовность. «Духъ подается, но и взыскуется. Требуется подвигъ стяжанія. И подаваемая благодать открывается въ нѣкоемъ неизреченномъ свѣтѣ. Бесѣда съ Мотовиловымъ преп. Серафима внутренно принадлежите византійской традиціи и въ немъ она становится вполнѣ живой» (Прот. о. Флоровскій. «Пути Русскаго Богословія». Парижъ 1937. Стр. 391). Въ своемъ изслѣдованіи «Духовные предки Св. Григорія Паламы» Проф. Арх. Кипріанъ тоже говорите о непрерывной преемственности православной мистики: «Путь православной мистики и цѣль ея — стяжаніе Св. Духа, а не подражаніе страдающему Христу и не жертвенное самоистязаніе. Въ этомъ совершается для него личная встрѣча съ Параклитомъ, и заключается имъ его личный завѣте со Св. Духомъ, почему ему и чуждо ожиданіе Третьяго Завѣта и Третьяго Откровенія всему человѣчеству. Это откровеніе совершается на его личномъ пути, личнымъ стяжаніемъ благодати. Эта традиція нашей мистики идете отъ древнѣйшихъ духовидцевъ Востока, эта линія тянется отъ псевдодіонисія черезъ Максима Исповѣдника, Симеона Новаго Богослова, Григорія Паламу къ подвижникамъ и мистикамъ нашихъ дней, когда еще разъ расцвѣтаете въ лицѣ Пр. Серафима Саровскаго и опытно раскрываете въ его бесѣдѣ съ Мотовиловымъ то, что было драгоцѣннымъ сокровищемъ въ мистической ризницѣ Востока: видѣніе обоженной полноты человѣческаго существа» (Арх. Кипріанъ. «Духовные предки Св. Григорія Паламы>. Бог. Мысль. Чарижъ. 1942. Стр. 130).