ОПЫТ ПРОЗРЕНИЯ. Простое практическое руководство к буддийской медитации

Четырнадцатый вечер ЧЕТЫРЕ БЛАГОРОДНЫЕ ИСТИНЫ

Мир переполнен страданием. Каждый день миллионы людей остаются без пищи, испытывают муки боли и голода. Миллионам людей не во что одеться, некуда приткнуться, и они испытывают муки холода, зноя, непогоды — им даже некуда спрятаться от дождя. А сколько миллионов страдают от мучительных заболеваний! Даже если известно простое лекарство, они не могут получить лечение. А процесс рождения ребенка? Боль, через которую проходит мать. Муки, еще более острые, испытываемые существом, которое, входя в этот мир, протискивается через узкое отверстие и, оказавшись по эту сторону бытия, сразу подвергается грубым прикосновениям внешнего мира. В течение всей жизни человека тело его подвергается травмам и болезням, затем стареет и превращается в развалину. Под конец еще и муки смерти.

В мире так много существ, оказавшихся беспомощными в руках врагов, в руках людей, готовых мучить, убивать или наносить иные удары. В скольких странах в этот самый момент узников или пленных подвергают пыткам или просто содержат в ужасных условиях. Существуют страшные насилия войны. В ее горниле такие же, как мы, мужчины и женщины, с такими же чувствами, с такой же способностью испытывать и боль, и страх, бессильные пред ликом истребления ждут своей участи. Сколько раз мы сами бывали в таких же ситуациях и сколько еще раз побываем в них в дальнейших своих странствиях по кругу времен. Один малый поворот кармического колеса — и мы опять разделим эту участь. В самом факте обладания этим нашим физическим телом содержится такой потенциал страданий! Сколько же раз мы уже прошли через эти страдания, и сколько еще раз нам это предстоит!

Материальные элементы нашего тела носят название «четырех великих первичных элементов». Их называют великими из-за их колоссальной разрушительной энергии. Эти же самые четыре элемента, которые составляют паше тело, составляют и нашу землю, и солнце, и другие планеты, и звезды. Именно эти самые элементы, испытываемые нами в наших телах, ответственны, в силу следования своим естественным законам, за образование и разрушение целых солнечных систем и галактик. Энергия этих элементов огромна. Лишь в течение какого-то очень короткого промежутка времени элементы находятся в некоем равновесии. Мы забываем, что это краткий миг, мы не сознаем свойственной нм колоссальной разрушительной мощи, пока —следуя собственной природе —они не начинают выходить из равновесия, приводя к разрушению и распаду наше тело, причиняя боль и вызывая смерть.

Мы подобны детям, играющим в доме, который объят пламенем,— детям, играющим в свои игрушки, счастливым радостью минуты и совершенно не ведающим о буйстве пожара вокруг них. Но небо проявляет доброту, ибо шлёт посланцев сообщить об опасности, указать на боль и страдания, которые смыкаются о кольцо. Необходимо знать суровую правду:

Да, и мы тоже потенциальные, неминуемые жертвы всего, о чем здесь нам напомнили. Смерть не такая вещь, которая одних поражает, других щадит. Она тот конец, который общ для всех. Она — факт.

И еще есть боль ума. Депрессия. Отчаяние. Беспокойство. Тревога. Гнев. Ненависть. Страх. Похоть. Тоска. Доколе мы будем оставаться в силках этого бесконечного круга перерождений, находясь в мелкой спешке сиюминутных дел, гонимые страстями, ведомые неведением? Как тягостна нескончаемость — каждое утро пробуждаться к тем же краскам и запахам, звукам и ощущениям, чувствам и мыслям — в бесконечной цепочке монотонных повторений. Мы проживаем день, ложимся спать — и вновь встаем навстречу все тем же краскам и звукам, запахам и вкусовым впечатлениям, ощущениям и мыслям — снова и снова, снова и снова...

Подобно детям, играющим в игрушки в объятом пламенем доме, мы избегаем смотреть открыто на боль и страдания, которыми чревата наша жизнь. Мы с глаз долой убираем престарелых и больных, помещая их в особые дома, чтобы не видеть их горестей. Мы гоним нищих с наших улиц, дабы не видеть ужаса нищеты. Мы наряжаем трупы, как на вечеринку, уклоняясь от созерцания беспощадного лика смерти. И вот — первая благородная истина, осознанная Буддой в его просветленности, была истиной о страдании. Нет блага в иллюзорном неведении, нет блага в притворстве перед собой, что страданий нет. Как бы мы ни пытались завуалировать их существование, а тело все-таки будет стареть и дряхлеть, и болезни его не минуют. Оно обязательно придет к смерти. Невзирая ни на какие развлечения, которые мы можем себе доставлять, мы не избежим таких источников мучений, как гнев, и злость, и фрустрация, и тревога, и напряжение. Мы горим от гнева, горим желанием. Первая благородная истина — истина страдания.

Но Будда на этом не останавливался. Он не только указывал на истину страдания, но также и объяснял его причины.

Что привязывает нас к этому колесу горестей? Будда видел, что путы находятся в наших собственных умах и воплощены в наших привязанностях. Мы вовлечены в бесконечное вращение этого колеса мучений, поскольку сами жадно прижимаемся к нему, липнем к нему благодаря своему неведению.

Есть четыре вида мощной привязанности, удерживающей нас на колесе. Первый — это привязанность к чувственным радостям. Это постоянная охота за приятными звуками и видами, изысканными ароматами и вкусовыми ощущениями, это, наконец, стремление обеспечить себе приятные телесные ощущения. Итак, бесконечный поиск сиюминутных фрагментарных услад. Мы так привязаны к ним, они настолько нас привлекают, будто в них лежит решение наших проблем, будто они обещают конец нашим страданиям. Всю жизнь мы находимся в постоянном ожидании то следующего двухнедельного отпуска, то очередной связи с кем-то или знакомства, то обладания новой собственностью, то вообще просто новизны впечатлений, то есть всегда ждем с вожделением какого-то новенького счастья, которое совсем вроде бы уже рядом.

Вот что рассказывают о Мулле Насреддине, знаменитом и поучительном суфийском персонаже. Однажды он пошел на базар и увидел там большую корзину красных стручков острого перца. Он купил всю корзину, вернулся домой и принялся за еду в присутствии своих учеников. Слезы потоками текли по его лицу, видно было, что во рту у него целый костер. «Мулла, Мулла, что ты делаешь?! — спросили его ученики.— Зачем ты продолжаешь их есть?» Протягивая руку за очередным перцем, Насреддин ответил: «Я не теряю надежды, что мне попадется сладкий».

Вторая мощная привязанность — это наша привязанность к своим взглядам и мнениям. У нас столько мнений обо всем, столько готовых убеждений! Привязанность к своим точкам зрения — величайшие путы. Они мешают нам видеть истинный порядок вещей, они наши «световые фильтры», навязанные нам конкретным воспитанием и практикой внешней жизни. Один большой учитель медитации из Таиланда на вопрос о том, какая самая большая помеха у его учеников, ответил так: «Их готовые мнения, их взгляды на вещи и системы идей. Их привычные представления о самих себе, о практике, об учении Будды. Их ум переполнен отшлифованными сентенциями о порядке всех вещей. Они слишком умны, чтобы послушать других. Это подобно полной чашке воды. Если в чашке грязная застоявшаяся вода, то чашка бесполезна. Ею можно пользоваться, только выплеснув старую воду. Необходимо выплеснуть из ума старые мнения, только после этого можно прозреть».

В Сутре Третьего Патриарха Дзэн говорится: «Не ищите истину. Всего лишь — перестаньте питать мнения». Если мы отпустим эту свою привязанность, вся Дхарма откроется перед нами. И там будет все. Мы должны отпустить предвзятые идеи о порядке вещей и о том, какими нам хотелось бы их видеть. Отказаться от привязаности к взлелеянным нами мнениям. Это вторая мощная цепь, которой мы прикручены к колесу сансары — колесу страданий.

Третий вид привязанности — это различные ритуалы и обычаи, например думать, что достаточно покурить ладаном или поставить на алтарь свечку — и все будет хорошо. Сюда относятся все чисто внешние практики, осуществляемые людьми, все церемонии, молитвы, мантры, от которых ожидается облегчение страданий. Но даже привязанность к практике, целью которой является освобождение от привязанностей, любое самодовольство в преследовании, казалось бы, самых духовных целей, любой вид духовного материализма (т. е. акцент на внешней, вещественной, стороне духовной практики) — суть уже оковы, кандалы, наручники. Все подобные привязанности являются сильнейшими путами.

Четвертая привязанность — самая коварно утонченная, наиболее глубоко обусловленная внешними впечатлениями. Это привязанность к вере в некоего «самого себя», в пресловутого «Я», в «меня» и в «мое», это вера в то, что существует некоторая незыблемая сущность в потоке ментально-телесного процесса, которая чем-то распоряжается и в горделивой автономности «испытывает» все происходящее. Именно из-за этой веры или убеждения, и с целью удовлетворить и ублажить то самое «Я», мы вовлекаемся во всякого рода недоброкачественные поступки, всевозможные проявления жадности и ненависти, разные виды иллюзий и ослепленности — все это ради удовлетворения мнимого хозяина, якобы сидящего внутри, но в реальности даже не существующего. Наша привязанность к концепту «Я» столь велика, что исключительно все, что бы мы ни делали, вращается вокруг него как абсолютного центра. Это еще больше делает нас пленниками нерасчленимой глыбы нашей боли.

Вторая благородная истина, представшая Будде в его просветленности,— это причина страданий: желание и привязанность. Желание чувственных удовольствий, зависимость от сформулированных взглядов и мнений, наивная вера в то, что соблюдение обычаев, ритуалы и церемонии могут принести облегчение страданий и, конечно, самая сильная наша привязанность — наш концепт «самих себя», то самое «Я». И при всем том не существует в природе никакой силы или власти вовне, которая держала бы нас привязанными к колесу жизни и смерти. Эта привязь, этот колышек с веревкой, как для козы, находится только в нашем уме.

Есть один вид капкана, который применяют в Азии для ловли обезьян. К дереву или колышку веревкой привязывают кокосовый орех, из которого через узкое отверстие вынимают его содержимое, а внутрь кладут какое-нибудь обезьянье лакомство. Отверстие в орехе как раз достаточно широко, чтобы обезьяна могла всунуть в него руку, но кулак с захваченным лакомством оно (отверстие) назад уже не выпускает. Обезьяна чует сладкое по запаху, быстро проделывает операцию засовывания в эту щель своей руки — и она в плену. Когда приходят охотники, обезьяна мечется, дергается, скулит, но не может догадаться разжать кулак. Ничто не держит ее в капкане, кроме силы ее собственной привязанности к сладкому. Столь могущественна сила алчности, что очень редкая обезьяна может отказаться, «отпустить». Точно так же именно желания, как сжатый в нашем уме кулак, схвативший приманку, удерживают нас в нашем капкане. Все, что нам надо, это раскрыть руки, отпустить свое эго, отказаться от привязанностей — и мы свободны.

Третья представшая Будде в его просветленности благородная истина — это конец страданий, конец боли. Это нирвана, состояние за пределами ментально-телесного процесса, недоступное страданию, которое этому процессу внутренне присуще. Свобода. Умиротворенность. Безмятежность. Освобожденность. Облегчение. Низложение бремени, натрудившего спину.

Есть два вида нирваны. Первая — это нирвана, характеризующая отдельные моменты, это бегущая из момента в момент, достигаемая от момента к моменту освобожденность от загрязнений, освобожденность от жадности, ненависти и ментальной слепоты, последовательное гашение от момента к моменту этих обжигающих огней. Каждый момент свободы от загрязнений есть момент спокойствия и умиротворенности. Второй вид нирваны — это состояние, находящееся целиком за пределами процесса, это избавление от бремени страданий, это погашение всех костров, терзающих нас ожогами.

Для сравнения приведем такой пример. В пустыне, где мало воды, мало пищи и нет защиты от палящих лучей солнца, живут какие-то люди. Они привыкли к этим условиям, не знают, что может быть как-то иначе, и потому считают, что обиталище их вполне удовлетворительно. Но вот один из них попадает в другую страну, где блаженная прохлада, и всего в избытке, где есть и вода, и пища, и убежище от зноя и непогоды, и тогда он осознает, в каких ужасных и нищенских условиях он жил до этого. Так и в сравнении с нирваной, ее миром, тишиной и молчанием, бесконечный ментально-телесный процесс с его нескончаемой вереницей терзаний, возникновений и исчезновений — предстает как великое бремя и великое страдание. Третья благородная истина есть опыт, указанный Буддой в его словах о том, что нет счастья более высокого, чем мир и покой.

Будда указал также путь к этому опыту. Это отнюдь не таинственное учение, предназначенное лишь для немногих. Четвертая благородная истина в учении Будды как раз и есть тот благородный Восьмеричный путь, следуя которым человек может освободиться от своего бремени.

Путь этот не содержит в себе ничего экстремального. Он чужд необходимости самоистязаний. Он не требует суровой жизни в пещере и ухода от людей. Это не путь умерщвления плоти. Однако это и не путь поблажек себе и погрязания в чувственных удовольствиях, которые держат нас на привязи — пленниками колеса сансары. Это — срединный путь. Здесь от человека ожидается постоянная осознанность себя и всего происходящего. Пробужденность, полное-бодрствование-мысли, сбалансированность. Преодоление рабства обаяния. Отказ от осуждения. Возвышение над наивностью идентификаций с вещами — результатом иллюзии концепта «Я». И передающийся от момента к моменту непрерывной эстафетой процесс освобождения ума от загрязнений.

Истина о страдании есть такое откровение, которое осознается. Истина о причине страдания апеллирует к пониманию. Истина конца страдания должна быть испытана. Путь же к концу страдания человек должен пройти. Просветление самого Будды решило его собственную проблему, оно не решает наши проблемы. Оно только показывает нам путь к этому. Не существует такой магической формулы, которая могла бы каждого из нас освободить от страдания. Каждый из нас должен сам очистить свой ум, ибо именно в нем находится наш колышек и наша веревка, наш кокосовый орех и наш сжатый в нем кулак.