В годы моего обучения в Индии среди учителей особо выделялся Анагарика Муниндра, наиболее совершенно воплотивший в самом себе суть преподаваемой им доктрины. Эфемерную природу феноменов, включая феномен «Я», нельзя было проиллюстрировать лучше, чем самим присутствием этого учителя, которое как бы отрицало себя. Будучи первоначально кришнаитом и учеником Ананды Майя Ма, он был приглашен в Бирму для обучения там по курсу дисциплины буддистов тхеравады — садхана. За многие годы Муниндра столь успешно усвоил па-лийский канон буддизма, точно отражающий сложную картину ума, свободную от нелепостей обыденного мышления, и столь глубоко проникся пониманием динамики иллюзий, — возникающих ярко, уходящих бесследно, — что когда я встретил его и познакомился с ним в Бодхгайе, то нашел, что он и его учение суть две пещи, трудно отличимые одна от другой.
Муниндра-джи занимал несколько ответственных административных постов в том священном городе, где Будда пришел к просветленности; но невзирая на свою занятость, он взялся и за преподавательскую деятельность. Среди студентов этого учителя, человека физически весьма миниатюрного, был и Джозеф — очень высокий молодой человек с Запада, сразу же поразивший меня внутренней силой, простотой и спокойным достоинством. Как и я, он сохранял все признаки западной культуры, но при этом всей глубиной своего существа благодарно впитывал оригинальное понимание свободы от мудрого источника новой для себя культуры, полностью осознавая универсальность духовного начала.
Прошли требующие огромного терпения годы занятий. И вот, вернувшись на родину, Джозеф со свойственными ему простотой и скромностью начал проводить недорогие по оплате медитационные ретриты, колеся по всей стране (продолжительность этих ретритов колебалась от 10 дней до 3 месяцев). Я испытывал глубокое уважение к нему и потому был искренне обрадован тем, что именно такой человек будет нести Западу благо великой доктрины. Я чувствовал в нем то же, чем прежде поразил меня его учитель: полное слияние человека с миром идей, которые он несет людям своим словом.
Живая подача фиксированного в формальных положениях учения — дело очень тонкое. Это хорошо иллюстрирует запись лекций, предлагаемых данной книгой. Ибо Джозеф — очередной в немногочисленном ряду тех, кого можно было бы назвать (заимствуя удачную характеристику, данную Юнгом Рихарду Вильгельму) «гностическим посредником», т. е. человеком-проводником между культурами и веками, Его рабочим материалом становится не столько вербальный интеллект, сколько собственная плоть и кровь, так что учитель как бы сам делается воплощенным учением!
Подобная воплощенность, «супружеский союз», тождественность предполагает полный отказ от себя — то есть такую вершину преданности, в которой духовные учения видят идеал. И подобный человек, самой жизнью своей образовавший мост для передачи того или иного учения, предстает перед нами как несомненное утверждение веры и самоотречения, абсолютно необходимых для того, чтобы люди восприняли истинный смысл его слов.
Теперь, после столь распространенного цинизма конца 50-х и начала 60-х годов, особенно очевидно, что разнообразное экспериментаторство поздних 60-х развилось в искренние и глубокие духовные искания, охватившие буквально сотни тысяч представителей западного полушария. Я понимаю эти последние годы как процесс настройки умов на феномен дхармы, причем таким образом, при котором не нарушается единство естественного развития нашего сознания.
Сейчас многие из нас ищут истинно глубоких, чистых и более эзотерических учений. И мы признаем, что для серьезного приятия этих учений необходима медитативная установка. Таким образом, существует возрастающая потребность в специальном обучении медитации, которая представляет собой одновременно и средство, и цель. Медитационный курс, отражением которого является эта книга, есть вклад существеннейший, и очень своевременный, в упомянутый процесс нашего духовного роста.
Подобная книга для нас великое благо, и я, со своей стороны, от души ее благословляю.
Лама Рам Дасс,
Нью-Мексико
Июль, 1975 г.