Орбита жизни

Здравствуй, Земля! — Незабываемые минуты. — Столицы мира атакуют Гжатск. — Хроника последних месяцев и дней. — Мысли в камере одиночества. — Подруга космонавта. — Встреча с будущим. — Экзамены и тренировки. — «Всегда оставаться людьми, коммунистами!» — Ночью на Красной площади. — Перед стартом.

1

И вот Юрий стоит на сырой свежей пашне. Тишина. Удивительная тишина вокруг. Только издалека наплывает тихий шум трактора. Рядом — кустарник, затянувший склоны оврага, дальше — молодой подлесок.

Земля! Как радостна эта встреча с тобой!

Юрий не спеша садится на островок жухлой травы и медленно, с трудом снимает гермошлем. Стаскивает с головы белый подшлемник и глубоко вдыхает сыроватый весенний воздух. Пахнет землей, прелой листвой, пахнет жизнью. Юрий смотрит в серое небо с низко плывущими облаками. «600—800 метров», — оценивает глаз их расстояние над землей. Юрию просто не верится, что он вернулся из невиданного путешествия в космосе вокруг Земли. Он чувствует слабость, его ноги подрагивают. «Отчего это — от перенесенного напряжения или от радости?» Он осматривается вокруг, расстегивает «молнию» оранжево-красного комбинезона. Снова глубоко втягивает пьянящий весенний воздух.

Юрий вспоминает слова царева указа, которые впервые прочитал еще в училище и запомнил почти дословно: «Человек не птица, крыльев не имеет. Если кто приставит себе крылья деревянные — против естества творит, за сие содружество с нечистой силой отрубить выдумщику голову. Тело окаянного пса смердящего бросить свиньям на съедение, а выдумку после священной литургии огнем сжечь». Это было написано в XVI веке, когда «смерд Никитка, боярского сына Лупатова холоп» посмел в Александровской слободе прыгнуть с колокольни на деревянных крыльях.

Юрий улыбается, вспомнив незадачливого царя.

Целая лавина радости обрушивается на него — он жив! Он выполнил задание!

Но вот его взгляд останавливается на женщине, пристально смотрящей на него из-под ладони. Рядом маленькая девочка. Женщина неприветливо глядит и не подходит. «Они, наверное, еще не слышали радио. Целый день в поле, — подумал Юрий. — Не могут понять, кто я. Может, думают, какой-нибудь новый Пауэрс?» И широко улыбнувшись этой забавной мысли, он пошел прямо к женщине. Она стояла неподвижно на невысоком взлобке посреди вспаханного поля. Женщина рассматривала его с явным недоверием. Юрий пожалел, что снял и оставил возле корабля гермошлем, на котором были четыре красные буквы: «СССР».

Юрий улыбался. Искренне, радостно. Словно крупицы солнца, горели его усталые глаза. Он шел и думал, что сказать этой женщине. А когда оказался рядом, сказал просто и сердечно:

— Я свой, свой! Советский.

Женщина недоверчиво протянула руку.

— Анна Тахтарова.

— А как вас по отчеству?

— Анна Акимовна.

— А меня кличут Юрием. Юрий Алексеевич Гагарин, офицер Советской Армии, летчик, — четко доложил он.

Но недоверчивость ее не пропала, и Юрий уже хотел лезть в карман за документами. Тахтарова улыбнулась.

— У меня сын Иосиф тоже в армии служит, — неожиданно сказала Анна Акимовна, а потом добавила: — Что же вы, сынок, так летаете? Не долго и в Волгу угодить.

Юрий засмеялся.

— Отлично летаем! А в этой одежде мне никакая Волга не страшна.

Анна Акимовна, опомнившись, спросила:

— Чай, замучился в полете, может, молочка испить хочешь? У меня холодненькое припасено…

— Спасибо, — сказал Юрий. — Есть и пить я не хочу. А вот мне бы телефон…

— Телефон у нас есть в правлении. Это три километра отсюда, в Смеловке. Может, сходить лошадь запрячь?

Юрий не успел ответить. Он увидел людей, которые бежали к нему прямо через поле. Они были убеждены, что произошла авария. Но их удивил оранжевый скафандр, каких еще не приходилось видеть.

— Да вы, случаем, не Гагарин? — поражаясь собственной сообразительности, спросил один из трактористов.

— Он самый.

— Да как же это? У нас на полевом стане только что передавали, что вы пролетаете над Африкой…

— Так то ж, видно, по радио. Выходит, скоро дело делается, да не скоро слово сказывается. Пока то, другое… Надо ведь еще написать… Словом, я Гагарин и есть. Гражданин Советского Союза, летчик-космонавт.

Он со всеми поздоровался, познакомился. Все бросились его поздравлять. Когда кончились объятия и поздравления, он спросил:

— Нет ли у вас машины? Я должен доложить о благополучном приземлении.

Кто-то побежал в колхоз за машиной. А Гагарин начал расстегивать оранжево-красный скафандр.

— А ну-ка, товарищи, у кого силенка есть, помогите стащить эту спецовочку!

Все бросились помогать. Но переодеться он не успел. На поле резко остановилась военная машина. Из нее выскочили офицер с солдатами и тоже бросились крепко обнимать Гагарина. А кто-то сказал:

— Поздравляем вас, товарищ майор!

«Уж не ослышался ли он? Нет, майор. Наверное, присвоили внеочередное звание и сообщили об этом по радио». Узнав, что это за товарищи, он решил ехать с ними и сел в машину.

— Спасибо за встречу! — крикнул на прощанье Гагарин и помахал рукой.

Один из очевидцев и участников этой встречи вспоминает:

Дальше события развертывались с такой стремительностью, которую можно назвать «космической». Пока Юрий разговаривал с Москвой, на поле, где приземлился «Восток», прилетел вертолет из группы встречи.

Немного позже Юрию передали короткую, видно, наскоро нацарапанную записку, которая его глубоко тронула своей простодушной, бесхитростной искренностью. Почерк был родной, до боли знакомый:

«Значит, и дома все в порядке», — подумал Юрий и совершенно успокоился. Через тысячи километров Валя дотянулась до него и ласково погладила по щеке. «Вся она в этом письме, как есть вся!» — улыбнулся Юрий.

А в это время московское радио передавало сообщение ТАСС, которого с таким напряженным вниманием, с таким волнением ждала вся планета. Казалось, диктор едва сдерживал радость, когда читал:

А Юрий этого не слышал: он был уже у прямого правительственного телефона.

Много приятных сюрпризов ждало Гагарина в эти первые минуты на земле. И врачи, и космонавты, и генерал Каманин уже успели прилететь. Юрий крепко обнялся и расцеловался с Германом.

— Ну как, доволен? — спросил космонавт-2.

— Спрашиваешь! Конечно, доволен! Хотя временами было трудновато. Потом все подробно расскажу. В общем, ты тоже будешь доволен!

Врачи отвели их в сторону и усадили в машину. Юрию пора было отдыхать. В домике на берегу Волги он принял душ, плотно закусил, поиграл в бильярд.

2

…А в эти часы небольшой городок Гжатск штурмовали столицы мира. Телефонная станция, почта, телеграф едва справлялись с потоком поздравлений. И поздравления шли в один адрес: Ленинградская, 47. Гагариным.

В этом домике только что специально установили телефон, и теперь аппарат трещал без умолку. Едва кончал говорить Берлин — вступала в разговор Москва, за ней брал слово Киев, потом София. Бесчисленные гости толпились у крыльца, корреспонденты протискивались в комнату. Все просят фотографии, рассматривают Почетную грамоту Юрия, которой Московский совет ДСО «Трудовые резервы» наградил его за победу в лыжном кроссе. А почтальоны продолжают приносить полные сумки телеграмм. Телеграммы уже не помещаются на столике, сыплются разноцветным ворохом на пол.

Борис едва поспевает отвечать на вопросы.

— Отец на работе. А мама поехала к Вале…

— На полочке это его тетрадки?

— Да, сегодня все о них спрашивают. Вот достали, — немного виновато поясняет Валентин: действительно, как же это он раньше не догадался бережно хранить все, что напоминает о брате?..

В соседней комнате — шесть внучек и один внук Алексея Ивановича. Они тоже возбуждены небывалым скоплением народа в доме.

Не меньшее оживление царит и в школе, где учился Гагарин. Здесь уже начали собирать реликвии для «космического» музея. Ребята притащили из Дома пионеров модель самолета, выточенную Гагариным, добыли пепельницу с изящной фигуркой спортсменки, которую он отлил, когда готовился стать литейщиком. Кто-то принес конспект по металлургии, оставленный Юрием, когда он приезжал из Саратова домой на каникулы.

Геннадий Тимофеевич Никитин показывает гостям эти скромные реликвии гагаринского уголка и говорит, что со временем в Гжатске, наверное, создадут музей первого космонавта, ведь теперь Гжатск навсегда породнился с космосом, как и Калуга, где уже создан космический музей…

В то утро Алексей Иванович поднялся рано. Выпил крепкого чаю и пошел с товарищами в родную деревню Клушино. Там они ставили дом.

До деревни 14 километров. По весенней, раскисшей дороге это не мало. Однако вчетвером идти весело, и время шло незаметно.

На перевозе через Гжать знакомый лодочник спросил Алексея Ивановича:

— Слышь, Иваныч, твой сынок-то в каком звании ходит?

— В старших лейтенантах. А что?

— Да, говорят, в спутнике человека запустили. Майор Гагарин по фамилии, Юрий Тимофеевич. Я думаю, не твой ли сын?

— Ну, моему до майора еще служить да служить…

— А может, сродник какой?

— Кто его знает, может, и сродник. Только опять же, нет у меня в родне майоров. Да и Тимофеевичей тоже. А Гагариных на свете много — хоть пруд пруди. Были даже князья. Видать, однофамилец.

— А все же приятно.

— Еще бы. Наш, и вишь куда залетел.

Старики неторопливо беседовали, спутники почтительно слушали, а лодка тем временем ткнулась носом в мокрый песок, присыпанный свежим снежком. На берегу, посидев на сухой коряге, они покурили, опять поминая того, кто летает, а потом простились. Лодочник поплыл на тот берег, а плотники, взвалив на плечи котомки, двинулись дальше.

До деревни, в которой обычно ночевали, дошли изрядно приуставшие. Решили перекусить.

— А ну-ка, Митек, сбегай к хозяйке за стаканами, — попросил Алексей Иванович одного из своих ребят, что был помоложе.

Митя прибежал быстро, принес стаканы и вновь подтвердил неожиданную новость.

— Алексей Иванович, похоже, все же твой сын в космос полетел! По радио бают — майор Гагарин. И отчество совпадает — Юрий Алексеевич! Перевозчик-то напутал.

Алексей Иванович снова не придал этому значения.

«Ну, Гагарин, Гагарин. Мало ли кто из Гагариных куда летает. Время такое летучее пришло. Вот и летают туда-сюда…»

Вслух он этого не сказал, а только заметил степенно, как подобает старшему.

— Если мой, очень приятно за Гагариных. Однако Юрка свое дело делает, а нам свое надо делать! Пошли дальше. Все же 8 километров еще молотить грязь…

Не спеша двинулись.

По дороге встречали знакомых. Все его поздравляли.

Алексей Иванович только недовольно отмахивался и ворчал:

— Чего придумали! Да мой еще, если хотите знать, всего лишь старший лейтенант. А этот — майор. Однако тоже молодец. Наш человек!

Пришли на место. Перекурили с дороги. Алексей Иванович первым взялся за топор.

— Ну, надо работать.

Дружно, со звоном ударили топоры, засверкали щепки, запахло свежей смолой.

Едва вработались, прибегают из конторы.

— Алексей Иванович! Вас к телефону! Звонит секретарь райкома Николай Григорьевич Федоренко.

— Это зачем же я ему понадобился? — недовольно спросил Алексей Иванович и заковылял, опираясь на палку. — Ишь от дела отрывают, и жаловаться некому!

В трубке раздался знакомый, ко сильно взволнованный голос. Федоренко говорил и ласково и требовательно.

— Возвращайтесь в Гжатск, Алексей Иванович! Велено вас разыскать и со всем семейством доставить в Москву.

— Николай Григорьевич, я бы рад вернуться, да ведь с моей ногой когда я доковыляю? Грязь, водополь кругом непролазная.

— Совхоз даст лошадь. На ней — до перевоза. А на том берегу, Алексей Иванович, вас будет ждать трактор, а дальше я «газик» подошлю. Я буду там.

«Ишь ты, какое дело. Сам ждать будет», — думал Гагарин, положив трубку. Странно, все только и говорили о его сыне-летчике. Все его поздравляли. Алексей Иванович долго не мог толком понять, куда это Юрку занесло, что все подняли такой шум, так забегали и засуетились.

И только по дороге до него начал доходить смысл всего происходящего.

«Юрка слетал в какой-то космос, где ни один человек до него еще не был. Вот сорванец! И не осрамил. Видать, молодцом слетал, раз все только об этом и говорят…» Что-то похожее на отцовскую гордость зашевелилось в душе. Он не знал, как зовется это непонятное чувство, от которого хотелось выпрямиться и приосаниться, как в строю перед генералом, который хвалит тебя.

Помог ему все понять тракторист на «Беларуси», объяснивший подробно и толково смысл того, что произошло с его сыном. Но и после этого Алексей Иванович продолжал думать о другом: почему именно его Юрке выпал такой диковинный жребий и как это могло такое произойти, что крестьянский парень из людей, не больно ученых, возвысился столь недосягаемо для других? Его не переставали терзать сомнения. Он временами даже был уверен, что тут произошла какая-то неувязка, о которой он пока еще не знает. Словом, эта уверенность в ошибочности всего происходящего и помогала ему держаться относительно спокойно до самого дома.

И только здесь, когда он увидел машины, толпу людей у крыльца и среди них нескольких военных и по-городскому одетых гражданских, когда к нему кинулись с расспросами возбужденные, взбудораженные корреспонденты, он понял, что все происходящее не ошибка. И от сознания важности событий начал сильно волноваться. Настолько сильно, что почувствовал слабость в ногах. Алексей Иванович не знал, что и кому нужно говорить, что в первую очередь делать. Такое с ним было впервые. А в доме уже горели яркие лампы, то и дело вспыхивали «блицы». Алексей Иванович улучил минутку, чтобы вытащить и надеть синюю сатиновую косоворотку, — белой он не нашел. Теперь он мог полностью подчиняться тем, кто хозяйничал в доме.

Поздно ночью в Гжатск прибыл специальный автобус, на котором вся семья Гагариных уехала в Москву.

3

В двенадцать дня на экранах телевизоров миллионы людей впервые увидели портрет Юрия Гагарина. Молодое лицо в летном шлеме. Лучащиеся светом глаза. Обаятельная улыбка. Что-то удивительно родное находили люди в этом симпатичном, почти мальчишеском русском лице. Все старались получше запомнить каждую деталь, каждую черточку, понять этого человека, осмыслить то, что он совершил.

А в это время московское радио передавало:

…Остаток дня 12 апреля Юрий провел вместе с Германом Титовым, врачами и инженерами.

А вечером, поиграв в бильярд, оба мирно заснули крепким, здоровым сном, как и накануне…

4

Теперь подошло время рассказать о месяцах и днях, непосредственно предшествовавших историческому полету, о том, как Юрий Алексеевич Гагарин стал первым космонавтом мира.

Теоретические и практические занятия шли своим чередом, постепенно становясь все напряженнее и сложнее.

— «Талант — это счастливая комбинация многих творческих способностей человека в соединении с творческой волей», — писал Станиславский, — так совершенно неожиданно начал свою лекцию по космической психологии один из ученых. — Я сказал бы, что вы — народ талантливый, потому что вы отлично проявили свои творческие способности, свою волю во время подготовки. Тех, кому это не удалось, уже нет среди вас.

А дальше он говорил о вещах и вовсе необычных. Он говорил… о системе Станиславского.

— Вы, конечно, знаете, что лучшие виртуозы искусства в течение всей жизни изо дня в день упражняли голос — пением, дикцию — чтением, пластику — физической гимнастикой и спортом, фантазию — знакомством с произведениями всех родов искусств, слух и ритм — музыкой, а литературный вкус — изучением мировых поэтов.

Вот такие же упражнения, точнее — проблемы самовоспитания имеют и для вас первостепенное значение.

Всей сложной повседневной психологической работой над собой вы и должны подготовить себя к выполнению полетов.

Станиславский говорит, что для того, чтобы создать нормальное творческое самочувствие, нужно устранить все то, что этому мешает. Подобно тому как химик, соединяя элементы, создает из них новое вещество, так и космонавт, разрабатывая в себе каждый из составных элементов творческого самочувствия и соединяя их вместе, получает то правильное, естественное самочувствие, при котором он может работать.

Техника этого дела бывает внутренняя и внешняя, т. е. душевная и физическая…

Лектор говорил о вещах, которые, казалось, имели самое отдаленное отношение к космонавтике, но чем больше Юрий слушал его, тем больше чувствовал, как все это важно для его будущей работы.

И умение освободиться от мышечного напряжения и ограничивать круг внимания центральным объектом, и полная сосредоточенность всех духовных и психических способностей на этом объекте, и умение мгновенно вызвать к деятельности память, воображение, чувства, разум, волю — все это и многое другое было удивительно интересно.

«Космонавт должен вырабатывать в себе особенную сознательность в управлении всеми группами своих мускулов и способность ощущать переливающуюся по ним энергию», — записывал Юрий и думал: «Интересно, а как?»

— Находите на разных этапах своей работы задачи и фиксируйте их. Станиславский говорит: «Может быть, там, где вы в начале работы наметите десять задач, в результате углубленной работы окажется только две-три задачи…»

А теперь давайте рассмотрим все это на конкретных примерах…

Юрию очень понравилась эта лекция, как и многие другие, которые он слушал теперь почти каждый день.

Все новое, необычное всегда ему нравилось, всегда будило любознательность, вызывало горячее желание понять, запомнить, научиться.

Действительно, очень много обязан уметь космонавт. Он должен быстро и правильно найти выход из сложной неожиданной ситуации, быть ловким, знать тонкости техники и отлично читать сложные схемы приборов, точно ориентироваться в пространстве. И главное — все это делать быстро и безошибочно. За рубежом при отборе людей для космической тренировки пилотов проверяют с помощью специальных задач — тестов. Тест на ловкость: одной рукой человек вращает на конце тонкой палочки кольцо, а другой нажимает по очереди на два ключа; на какой именно надо нажать, показывают сигнальные лампочки — красная и белая. Другой тест: мгновенно, с одного взгляда, нужно отличить друг от друга два одинаковых предмета, допустим, два силуэта самолета. Они, конечно, отличаются, но быстро обнаружить разницу нелегко. Или еще тест: уложить на большую карту крошечный аэрофотоснимок. Это тест на пространственную ориентировку. Или такая задача: надо быстро выбрать схему из двух почти одинаковых, которая не будет работать, если по этой схеме сделать прибор. Примерно с такими задачами Юрию и его друзьям тоже пришлось иметь дело.

Продолжался нелегкий процесс формирования летчиков-космонавтов. Пилоту межзвездного корабля в полете предстоит испытать состояние, практически почти незнакомое людям Земли. Имя ему — одиночество. Одиночество в бесконечной Вселенной, черной, безмолвной, полной неведомого и опасного.

Можно ли подготовить человека на Земле к работе в этих необычных условиях? Оказывается, можно. И делается это в сурдокамере, камере одиночества, молчания, или, как ее еще называют, камере замкнутого пространства. Впрочем, все эти названия в равной мере передают главное: путешествие в космос сопряжено с огромным напряжением не только физических, но и всех духовных сил человека. Вот кончился активный участок полета, прекратили работу двигатели, и в кабину космического корабля вошел Космос. Он принес с собой тысячи самых непривычных ощущений, чувств, мыслей. Прежде всего — тишина. Ни один звук не доносится из безграничной дали. Где-то в стороне осталась Земля, исчезло представление о верхе и низе. Одиночество.

Тяжелое, несвойственное человеку состояние. Ведь всю жизнь он находится в мире звуков, в мире привычных ощущений. И вот он — совсем один. Не удивительно, что и будущие космонавты неодинаково переносили тренировки в сурдокамере. Герман читал стихи и рисовал портрет Циолковского. Алексей, художник, тоже рисовал. Но одиночество накладывало отпечаток на его рисунки. То на белых листах возникала избушка, затерявшаяся в бескрайней тайге, то парусник, небольшой и одинокий. А вокруг — бушующее, встревоженное море. Зато язвительный Валерий нарисовал двух кумушек, которые в пылу обмена сплетней переплелись языками.

Врач-психолог, который ни на минуту не прекращал своих наблюдений, после опыта беседовал с одним из «мальчиков».

На протяжении всего эксперимента летчик был пунктуальным. Сейчас он говорил, что очень устал, ему хочется отдохнуть и никуда не ходить. Летчик попросил у врача сигарету, заметив:

— Очень хочется хорошо подышать тем воздухом, которым вы дышите. Хочется общаться, разговаривать. Одичал немного…

Врач вспомнил, что в ходе эксперимента всего этого не чувствовалось. В свободные минуты пилот напевал, насвистывал лирические и танцевальные мелодии, выстукивал музыкальный ритм. Только однажды лента магнитофона зафиксировала его шутливую песенку, в которой отчетливо можно было различить примерно такие слова:

Разговор с врачом этот парень закончил совершенно неожиданно:

— Не хотите ли, доктор, поупражняться со мною в самбо? Немного размять косточки.

Врач согласился: уж очень хотелось доставить удовольствие этому замечательному парню…

Первым испытание в сурдокамере прошел Валерий Быковский. Он рассказывал: тишина там такая, что слышно, как стучит кровь в висках. Режим, чередование труда и отдыха, постоянные занятия — он даже починил одну из систем — помогли ему хорошо перенести двухнедельную тренировку. И Юрию и всем остальным этот рассказ о «земном полете в космос» дал очень много. «Раз Валерий все перенес хорошо, значит, и я это одолею!» — твердо решил Юрий, тем более, что эту, как и все другие, тренировки, уже успешно прошли испытатели — отважные ребята, которых не зря называют «лоцманами космонавтов».

Поэтому он пришел в лабораторию спокойным и веселым. Поздоровался, посмотрел на озабоченные лица врачей и спросил:

— Что вам привезти из космоса?

— Для начала — хорошее настроение, — заметил худощавый сутуловатый доктор, человек с лукавыми, но грустными глазами.

— Только и всего-то? Это мне ничего не стоит. Привезу сколько угодно!

И вот одна за другой позади Юрия закрываются две двери. Он — один. Камера невелика. В ней — ничего лишнего. Кресло. Стол. Стул. На стене — таблица с красными и черными цифрами. Полки с бумажными пакетами. В них — продукты. В бачке — вода.

Перед самым лицом в стене — большой иллюминатор, по-видимому, в него может быть вмонтирован объектив киноаппарата. «Значит, можно снимать снаружи», — подумал Юрий.

Слева — влагомер, термометр. Почти у края стола — световое табло. На нем можно включать в определенной последовательности красный, белый и синий огонек и таким образом переговариваться с экспериментаторами, например попросить потушить свет в камере и т. д. Прямо над столом — динамик звуковой переговорной системы, но услышать через него что-нибудь вряд ли придется: Юрий знает, что он будет молчать, этот динамик. Зато работать будет другой: там, в лабораторной комнате. Вот перед ним на столе микрофон, связанный с тем динамиком.

Справа — система регенерации; по углам выкрашенные в бежевый цвет телевизионные камеры. Они посматривают на него своими холодными объективами сверху и чуть под углом, как-то искоса, будто пренебрежительно. Юрий знает, что каждый угол камеры просматривается. Так что от взгляда врачей не ускользнет ни одна мелочь.

Над креслом в рыжей обивке, обычном, пассажирском, снятым, похоже, со старенького ЛИ-2, фотофоностимулятор — прибор, внешне напоминающий какие-то диковинные марсианские глаза — две серебристые чечевицы на длинных палках. Эти чечевицы, когда садишься в кресло, оказываются у самых ушей. А над головой — лампа, похожая на ту, что называется «синим светом». Этот прибор с помощью световых и звуковых сигналов помогает проверять физиологическую стойкость организма испытуемого.

Справа, около кресла, — пульт с электродами. На пульте белая табличка с изображением человека. На ней наглядно показано, куда и какой электрод следует накладывать. Разноцветные провода электродов свисают с пульта.

Оглядевшись, Юрий взял с полки вату, пропитал ее спиртом и смазал кожу, затем старательно наложил электроды и прибинтовал их. Невольно вспомнил стихи Пушкина: «И днем и ночью кот ученый все ходит по цепи кругом». «Я теперь тоже вроде на цепи», — подумал он и улыбнулся.

В камере, как и на всем лабораторном этаже, чуть пахнет спиртом. Тишина. Странная, глухая. Опускаешь кресло, и звук необъяснимо громкий. Прислушиваешься — и стук часов кажется оглушительным.

Тикают часы, идут минуты, а время словно остановилось, замерло, застыло.

Расположившись в этой небольшой комнатке, Юрий сразу подумал, что лучшее средство от скуки — работа. Он по-хозяйски сложил стопкой книги на столе и решил, что неплохо будет начать с технических. Художественные более кстати, когда станет совсем тошно. Он не сомневался, что такое время наступит, когда полное одиночество и тишина станут просто невыносимыми. Ведь им рассказывали, что американцы в таких камерах сходили с ума. Почему же на него эта обстановка не должна никак повлиять? Безусловно, повлияет.

Юрий сел за ключ и отстучал первое радиосообщение:

— Живу отлично! Настроение бодрое. Ничего особенного не чувствую. Приступаю к работе.

Он не ждал ответа на свою радиограмму. И это его успокоило. «Если что со мной случится — вытащат и откачают», — подумал Юрий и улыбнулся. Ему показалось забавным, что он может тут делать и говорить все, что захочет, а люди там, снаружи, будут все видеть и слышать. Но он решил, что именно поэтому надо вести себя, как положено. Что бы с ним ни случилось, он просидит столько суток, сколько надо. Непременно просидит!

Но вот вспыхивают разноцветные сигнальные лампочки. Команду можно расшифровать так: «Приступайте к выполнению программы. Начинаем работать с таблицей». Юрий берет указку и громко называет цифры. На таблице их 49. 25 черных и 24 красных. Расположены они в случайной комбинации. Нужно быстро вести счет черных в возрастающем, а красных в убывающем порядке, так чередуя эти цифры, чтобы в сумме было 25, и еще показывая их указкой. В момент работы включались помехи — музыка, голос диктора, читающий ту же таблицу, свет, сирена.

Но Юрий работает четко. 24 — красная, 1 — черная, 23 — красная, 2 — черная…

Собственный голос кажется ему удивительно гулким и странно чужим. «Кажется, не ошибся. Пусть послушают пленку». Покончив с таблицей, он еще раз внимательно осматривает все свое хозяйство. Напряженно прислушивается.

Глазки телекамер пристально следят за всеми его движениями и делами. А дела его были точно регламентированы программой. Строгое чередование работы и отдыха, в точно назначенное время — прием пищи и сон… Все, как во время многодневного полета.

Юрий раскрыл синюю, недавно выпущенную книгу. Это был сборник статей зарубежных ученых. В последние дни у Юрия все не находилось времени, чтобы почитать эту книгу, плотно набитую формулами и чертежами.

— Теперь почитаем, очень даже интересно!

С первых же страниц эта серьезная книга вызвала у него улыбку. Видный теоретик астронавтики К. Эрике в своей статье писал о том, что спутники с экипажами могут быть конечной целью развития техники ракетостроения этого столетия. Юрию смешно было об этом читать после того, как космонавты услышали рассказ Главного конструктора и узнали про готовый корабль, который мог нести на борту несколько человек и мог находиться в космосе много времени. Юрий отчеркнул на полях эти строки и задержался над следующими: «В любом случае перспектива их создания очень сильно зависит от инженерного искусства». «Что верно, то верно!» — подумал Юрий и стал читать дальше. Он обратил внимание на место, относящееся к длительным путешествиям в космосе: «Вероятно, наиболее неприятным чувством при таких длительных путешествиях… будет не одиночество, а чувство беспомощности, которое не может быть рассеяно окружением большого количества одинаково беспомощных путешественников…»

Юрий не заметил, что он вслух полемизирует с иностранными авторами, а врачи слышали его слова и видели его ироническую улыбку. И это им нравилось.

А Гагарин вспомнил об американских опытах по проверке человеческих качеств, необходимых людям при дальних космических полетах.

Отобрали трех пилотов и, чтобы проверить, как они «притрутся» друг к другу, устроили такой опыт. Их пригласили принять душ. Двое из них зашли в абсолютно изолированные кабины. Они не знали, что душ сделан по принципу сообщающихся сосудов, и начали крутить вентили, подбирая воду подходящей температуры. Но когда у одного вода становилась холоднее, в кабине другого тек кипяток. Ни тот, ни другой не догадались уступить друг другу, каждый спешил подобрать воду нужной ему температуры. Так эти двое и не смогли вымыться. Тогда одного из них заменили третьим. И все повторилось сначала.

Юрий вспомнил об этом курьезном случае и подумал, что каждый из его товарищей всегда готов во всем помочь, а если понадобится — уступить другому. Что касается лично его, то он твердо знал — с надежными товарищами он никогда, ни в каких ситуациях не будет чувствовать себя беспомощным.

Юрий методично читал книгу страница за страницей. Книга явно отставала от советской практики, и Юрий это отмечал радостной улыбкой: очень хорошо, что мы их так здорово обогнали. И скорости ракет не те, и топливо, и мощность двигателей.

Но пора было обедать, а затем попозже — вновь выходить на связь. Юрий отложил книгу и достал тубы с обедом. Он должен был питаться космической пищей, и в первый день это ему даже понравилось. Перекусив и запив обед чаем, он снова включил рацию и передал сообщение по положенной форме.

По режиму, который он для себя избрал, он должен был работать в ночное время, а спать — днем. Это было нелегко с непривычки, но скоро он засыпал днем без особенного труда.

Первые трое суток он прожил, не ощущая тяжести одиночества. Но он не мог не заметить, что абсолютная тишина здорово его угнетает.

На четвертый день Юрий вспомнил одну из лекций, в которой им рассказывали о том, что, по мнению зарубежных исследователей, психика человека не в состоянии выдержать длительную изоляцию в ограниченном пространстве космического корабля.

Английский психолог Гебб помещал испытуемых в камеру размером 2,4×1,8×1 метр. В камере было освещение, пища, кондиционированный воздух. Но зрительное восприятие ограничивалось специальными очками, рассеивающими свет, осязание — перчатками, слуховое — наушниками. Испытуемым разрешалось сколько угодно спать и вставать можно было только для приема пищи. Через три-четыре дня 90 % испытуемых были отстранены от продолжения опыта, так как у них обнаружилось нервное перенапряжение, пропал сон, у некоторых даже возникли галлюцинации… То же самое происходило с американскими летчиками: они не выдерживали больше 44 часов испытания в камере, где ограничивалось всякое чувствование. «Без работы тут нельзя!» — подумал Юрий. «Что человек, когда его единое желание — еда и сон? Животное, и все!» — писал Шекспир. Это верно, а вот кино неплохо было бы посмотреть! Все-таки скучно.

Конечно, ему было чертовски трудно без товарищей, без связи с внешним миром, ему порою казалось, все надоело до одурения, но он упорно работал, включал рацию, вел журнал, называл цифры на таблицах, делал множество других необходимых вещей, и время вроде бы ускоряло свой бег. Его Юрий определял точно по календарю, который был вмонтирован в динамик.

Наступило время связи, и магнитофон в соседнем помещении начал записывать спокойный, веселый голос испытуемого:

— Дорогие товарищи! Передаю отчетное сообщение. Сегодня 26 июля 1960 г., вторник. Четыре часа, ноль-ноль минут. Температура в камере: первый термометр — 24°, второй термометр — 23. Влажность в камере — 49 % по первому прибору и 48 % — по второму. Самочувствие хорошее. Настроение бодрое. Персональный привет Ирине. Отчетное сообщение закончил.

Иногда Юрий затевал своеобразную радиоигру — начинал угадывать имя лаборантки, дежурившей по сурдокамере.

Вот и сейчас, передав отчетное сообщение, он добавил:

— Ирина, я думаю, что сегодня дежуришь ты. Я очень хочу на это надеяться. Но если сегодня дежурит Валя, то я хочу ей тоже сказать, что очень по ней соскучился. И вообще мне интересно, Ирина или Валя сегодня дежурит?..

Из динамика — ни звука, ни шороха. Молчит внешний мир, молчат стены. Глухая тишина отвечает ему.

Полное одиночество. Пол, стены — серого цвета. Стол сверху — голубой, снизу — коричневый. Когда сидишь и смотришь на него, кажется, что ты в самолете и под тобой плотный слой голубоватого воздуха. Линолеум пола тоже серо-голубой. От этого невольно ощущаешь пространство, высоту.

Потолок вдруг показался Юрию полутемным сводом пещеры, где в сером сумраке притаилась опасность. Что это с ним сегодня? Ах да, он вспомнил, что врачи давно пытались лечить больных одиночеством и сухим, с постоянной температурой, воздухом пещер… Еще в 1843 году американец Кроан спустился с несколькими пациентами в глубокий грот Кентукки. Он считал, что строгая изоляция при хорошем воздухе и питании может излечить его больных от туберкулеза. Пять с половиной месяцев провел он с больными в пещере. Однако заметного улучшения в их состоянии не наступило. «Что они там делали, интересно? Наверное, пели псалмы и читали книги, — подумал Юрий. — Полгода в коллективе это совсем не то, что здесь. Полярники на своих станциях и зимовках живут подольше… Это не одиночество. А тут ты — совсем один».

…Одиноко горит лампочка, скупо освещая комнату, напоминающую узкий корабельный отсек. Юрий щупает густую бороду, что выросла у него за эти дни, и думает о книге Ремарка «Три товарища», которую только что прочитал. Скучно, бескрыло жили его три хороших товарища… А где-то там, за плотными, глухими стенами, бурлит жизнь, растет трава, поют птицы… Он их еще услышит! Немного надо подождать, ведь он готовится… Почему-то без всякой видимой связи с Ремарком Юрий вспомнил «Аэлиту» Толстого. Попытался представить себе Землю со стороны… Как это там написано?

Да, экспедиция возвращалась с Марса… Интересно бы и ему увидеть Землю вот так, издали.

Юрию вдруг до осязаемости ясно представилось, как его корабль, потеряв управление, плывет в безвоздушном черном пространстве, став спутником Солнца. Верным и вечным, как само Солнце, неизбежным, как вращение Луны или Земли. Вышли из строя запасные двигатели, которые могли бы возвратить его на теплую, голубую планету с влажными океанами и зелено-коричневыми материками. Скоро, очень скоро кончится кислород. Стрелка прибора мерно ползет к роковой черте. Пробиты баки, вытек живительный газ в бесконечное пространство. Скоро иссякнут и продукты. Он должен все тщательно продумать и холодно взвесить.

Вряд ли успеет догнать его и снять другой корабль, посланный на выручку. Вполне может не успеть. Он один. Товарищи погибли на той далекой мрачной планете. Он не слышит рева дюз. Не видит приборов. Нет тока. Холодно. Сколько еще это может длиться?

Проклятый вулкан, он начал так неожиданно действовать, что они едва вырвались из его огненных объятий. Юрий отчетливо видел море пламени, слышал взрывы в топливных отсеках. Как им удалось стартовать с планеты, он уже не помнил. И вот теперь он один, который уже месяц совершенно один в черном безмолвии Вселенной! Неуправляемый корабль плывет по странной, извилистой траектории, все дальше и дальше удаляясь от Земли. Теплой, солнечной, голубовато-зеленой Земли…

Откуда это странное видение, может, галлюцинации? Может, как говорят врачи, — сенсорный голод — недостаток чувственных впечатлений?

Может, виноват фотофоностимулятор, разбудивший его?

Нет! Он прочитал в своем блокноте слова кинорежиссера Довженко, сказанные еще на 2-м Всероссийском съезде писателей:

Вот, оказывается, в чем дело. Юрий обрадовался, что нашел источник беспокоивших его мыслей и ощущений. Он не скажет. Никому не скажет, что в сурдокамере к нему приходили и брали его за горло эти тяжелые и странные видения…

Все-таки здорово действует одиночество! Скорее даже не одиночество, а эта полная тишина. Кажется, что лишь провода датчиков связывают тебя с внешним миром.

Юрий встал, снова включил свет и решил сделать разминку. Это ему всегда помогало. Потом он погасил свет и, чувствуя легкое утомление, быстро заснул, чтобы завтра все начать сначала.

Сколько это еще должно продолжаться, он не знал. Но зато врачи уже знали твердо: испытание одиночеством он выдержал хорошо. На языке медицины это было выражено так:

…Трудная работа чередовалась с не менее трудными экзаменами. Вот что записал один из руководителей после очередного экзамена:

Тем не менее после экзамена преподаватели были изумлены настойчивостью, старательностью слушателей, сумевших за сравнительно короткий отрезок времени усвоить такой большой и сложный материал.

В трудных тренировках и испытаниях росла и выковывалась коллективная воля, зрел коллективный опыт.

Коллектив оттачивал замечательные грани гагаринского характера. Это и понятно: взаимоотношения, которые сложились у космонавтов, были искренне дружескими, не терпящими лжи и фальши.

Привычка говорить правду в глаза, прямо и открыто выражать то, что ты думаешь о недостатках самого близкого товарища, в этом коллективе стала для Юрия законом жизни. И каждый человек, будучи яркой индивидуальностью, дополнял и обогащал других. А если они подмечали что-то шероховатое в поведении друзей, то советовались со старшими товарищами.

Один из докторов, например, записывал:

Еще одна запись из журнала врача.

5

Со временем Вале начало казаться, что служба все больше и больше отнимает у нее Юрия. Она делала вид, что не замечает этого. И все же странная тревога порою овладевала Валей, особенно когда он на недели совершенно неожиданно уезжал в командировки. Каждое утро всем летчикам подавали машины или автобус, и порою Юрий не мог ее даже предупредить об отъезде. Удивляло ее и то, что иногда он возвращался с работы уже в середине дня, но настолько вымотанный, что тут же валился на диван и мгновенно засыпал.

Вале хотелось узнать, чем же он занимается. Но он всегда отвечал одно и то же: «Служба, больше сказать ничего не могу…»

Летом 1960 г. они въехали в новый дом. Теперь у Гагариных были две уютные комнаты. И вот тут однажды, когда у них собрались друзья Юрия, Валя совершенно случайно услышала конец разговора.

— …Белка и Стрелка слетали неплохо. Скоро кому-то из нас… — говоривший осекся, но Валя отлично поняла, что речь шла о запуске космического корабля.

Теперь ей стали понятными слова, которые она уже слышала от этих людей: «одиночество», «невесомость»… Так вот к чему он готовится! На мгновение ей стало страшно. Космос казался ей невероятной тайной за семью печатями.

И однажды Валя приперла Юрия к стенке точно поставленными вопросами. Он сперва отшучивался, а потом так же с улыбкой сказал:

— Ну, собираюсь в космос… Считай, что ты сообразила… Только тебе вовсе не обязательно знать, что это действительно так. Одним словом, если хочешь — хоть сегодня готовь сухари и вещички. И не забудь положить лыжные ботинки и шерстяные носки. Как бы мне там, на Луне, не простудиться…

Валя никак не могла понять, где тут шутка, а где правда. Тревога не прошла, но вопросов она задавать больше не стала: не хочет говорить — не надо. Может, верно нельзя? Все-таки в каких-то он непонятных частях служит.

В свободное время они ходят в кино и гуляют в парке. Он играет в баскетбол и в бильярд, нянчит дочку. Он все тот же, с постоянной улыбкой, спокойный, ровный, веселый. И товарищи, как и в школьные годы, по-прежнему добродушно зовут его Юркой. Как и прежде, по вечерам он предпочитает книги телевизору. По праздникам ходит в гости.

Нередко гости собираются и у Гагариных. Надо сказать, что в своем доме Леночка ввела своеобразный обычай. Когда кто-нибудь приходил, она первым делом «облагала его данью»: «Дядя, расскажи сказку!»

Порою гости приходили, когда хозяина еще не было дома — общественные дела теперь часто задерживали Юру на работе.

Так случилось и на этот раз. Пока Валя хлопотала на кухне, Леночка собирала свою «дань»: плечистый красивый летчик, удобно расположившись на диване, не спеша импровизировал:

— В нашей деревне однажды появился тигр. Ну, ты знаешь тигра — он как большая кошка. С пушистыми лапами, тонкими усами, а шерсть такая плюшевая и в полоску. Как будто в тельняшке. Только одна полоска черная, а другая желтая. Тигр ходил-ходил по деревне, нашел сено, это травка сухая. Поел он сена. Делать больше нечего. Он и думает: а не пойти ли мне в лес? Подумал-подумал и пошел веселый в лес. Идет себе, песенку напевает: «Ландыши, ландыши…»

Вдруг смотрит — навстречу ему спешит толстый-толстый дядя. Спешит, торопится. Тигр ему и говорит: «Здравствуй, добрый дядя!» А дядя ему отвечает: «Потом, тигр, потом поговорим!» Тигр еще такого не встречал. Он посмотрел на дядю и думает: «Какой невежливый: я с ним здороваюсь, а он мне не отвечает!» Тигр поморгал глазами и пошел своей дорогой. Тигр не знал, что дядя не невежливый, а просто забывчивый и очень деловитый…

На Леночку эта сказка, или, скорее, милая нелепица, не произвела большого впечатления, зато гости так и грохнули, так и покатились от хохота: все моментально узнали одного общего знакомого.

Через секунду и Леночка смеялась вместе со всеми. Смеялась звонко и заразительно, как смеется отец.

— Что за шум, а драки нет? — крикнул, приветствуя гостей, Юрий. — Всем еще раз здравствуйте! Валюша! Приказывай гостям занять «боевые порядки».

…Но вот уже выпит чай, Валя ушла в спальню проведать девочку, жены вдосталь наговорились, и тогда один из космонавтов, светловолосый и высокий, начал этот разговор.

— Теперь уже скоро запуск, — сказал он. — Пойдет, наверно, Юрка. А может, Гера или кто другой…

— Ну и что же? — улыбнулся Гагарин. — Кого пошлют, тот и полетит…

— Конечно, ты или не ты, не в этом дело. Дело в другом. Будет запуск. Все, конечно, кончится хорошо, иначе и не может быть. Поднимется шум: мировая слава, поздравления и так далее…

— К чему ты клонишь? — переспросил Борис.

— К тому, что в этих условиях не долго и от земли оторваться: позабыть, кому мы всем обязаны, кто нас сделал теми, кем нас узнают все люди на земле.

— Туманно выражаешься! Давай конкретнее, — шутливо заметил другой товарищ.

— Я понял, о чем идет речь, ребята! — горячо воскликнул Юрий. — Разговор идет о том, чтобы мы после любой победы оставались людьми, коммунистами. Чтобы не зарывались, не возносились, были самими собой, а лучше, если станем даже еще требовательнее к себе, еще скромнее, чем раньше. Верно я тебя понял?

— Абсолютно верно! Важно, чтобы слава нас не покалечила. Смешно смотреть, когда простые, хорошие в прошлом ребята пыжатся, как индюки. Поклянемся, что с нами этой индюшиной болезни не будет!

— Ясен вопрос? — спросил один из друзей, которого ребята в шутку называли министром культуры, так как он был культоргом.

— Все ясно! — за всех ответил Юрий. И это прозвучало как клятва.

— А теперь послушаем нашу любимую! — Кто-то нажал кнопку магнитофона, убавил звук, и знакомый голос запел бесхитростную песню, в которую каждый из них вкладывал свой, понятный им одним смысл.

Сначала слушали молча, а потом начали подпевать. Всем, особенно Юрию, нравился припев:

Так проходили эти памятные для них семейные вечера, полные разговоров о главном. А главным было дело, к которому они готовились.

Хорошие, верные товарищи окружали Юрия. С такими можно было спокойно делить любые трудности и невзгоды. Трудности были. Порою почти до утра приходилось засиживаться над книгами, а утром снова тренировки. Невзгод же особенных не было. Но Юрий знал: если бы даже пришлось в атакующей цепи идти под кинжальным огнем, он бы все с ними прошел…

6

Юрию давно хотелось поближе познакомиться с теми, кто создает космическую технику, посмотреть своими глазами, как они выглядят, эти люди. Поглядеть на те диковинные ракеты и корабли, о которых он уже много слышал.

Первое практическое знакомство с кораблем состоялось в обширном «хозяйстве» Главного конструктора.

Группу провели прямо к нему в кабинет.

Гагарин не раз с почтительным уважением думал о Главном конструкторе и о тех, кто благодаря силе ума, знаниям, всесокрушающей воле, изобретательности и огромному организаторскому таланту сумел в такие сжатые сроки оставить далеко позади всех зарубежных конкурентов, создать такую технику, которая тем еще даже и не снилась. И почему-то в прошлом этот человек представлялся Юрию крепким, большеголовым богатырем с необычайно высоким лбом и с удивительной способностью мгновенно производить в уме сложнейшие вычисления. Но увидев этого человека впервые, Юрий понял, что дело не во внешности и умении считать. Дело, видимо, в чем-то другом. Но в чем именно — на этот вопрос он еще не мог себе сам ответить.

И вот космонавты по одному входят в кабинет, не особенно большой, но достаточно просторный. Напротив стола Юрий сразу заметил портрет Циолковского. У других стен — изображения спутников, ракет и обычная коричневая классная доска с полустертыми иероглифами формул и кривыми графиков.

Главный конструктор крепко жал каждому руку, очень просто называл себя. Когда все уселись, Юрий снова, как тогда, на лекции, стал внимательно рассматривать этого удивительного человека.

Невысокий, с открытым русским лицом, он производил впечатление доброго хозяина, правда, решительного и энергичного. Это был немолодой, немного грузноватый человек, с крупной седеющей головой, гордо посаженной на короткой сильной шее. Лоб действительно был широким и большим, под ним — карие глубокие и задумчивые глаза. Лицо озарено улыбкой, мудрой и человечной, которая бывает в счастливые минуты у людей, много повидавших на своем веку и много переживших.

Видно, у него было хорошее настроение. Да и как не быть такому настроению, когда он снова увидел перед собой первых пассажиров создаваемых им кораблей. И пассажиры эти ему еще больше понравились, чем в первый раз. Молодые, крепкие, симпатичные — они не могли внушать иных чувств. С первых же фраз он задал деловой, но очень сердечный тон всей встрече. Он говорил с ними, как с равными. И это было приятно. И хотя он с видом «непосвященного» человека расспрашивал о ходе тренировок, ребята чувствовали, что Главный отлично знает то, о чем спрашивает, ему лишь хочется «из первоисточника» услышать об их личных ощущениях и оценках. Юрий снова подумал, что Главный — удивительный оратор и может держать в напряжении любую аудиторию.

— Значит, в термокамере тяжеловато, говорите? Потеть приходится. Ничего, ребятки, не поделаешь, надо привыкать, чтобы в полете было легче! Суворов говорил, и вы, наверное, раньше это часто повторяли своим подчиненным: «Тяжело в ученье — легко в бою». А бой с космосом, пожалуй, посерьезнее всех боев, которые вело человечество: еще недостаточно известны силы «противника». Верно? Я могу вам одно сказать: все системы опробованы, работают нормально, очень хорошо работают. Но не исключено, что пилоту какое-то время придется находиться при довольно высокой температуре. Температура на оболочке при входе корабля в верхние слои атмосферы, по расчетам, десять тысяч градусов. Но вы не волнуйтесь: в кабине она все равно будет колебаться в пределах от 15 до 22°.

Юрий знал, что и метеориты и корабли, входя в верхние слои атмосферы, разогреваются, но он не ожидал, что до такой степени. Впрочем, ничего удивительного: ведь метеориты сгорают. «Веселая картинка», — подумал Юрий и невольно улыбнулся.

Конструктор заметил его улыбку, но ничего не сказал. Зато следующий вопрос задал именно ему:

— А как центрифуга, здорово жмет?

— Центрифуга переносится сносно. Ведь мы — летчики. Нам и раньше приходилось испытывать многократные перегрузки, хотя, конечно, не такие сильные и не такие длительные.

— Значит, не страшно? Это хорошо. Тем более, что, по нашим данным, перегрузки тоже будут меньше тех, которые вы уже научились переносить. Самое неприятное — при снижении. Здесь перегрузки будут длительнее. А при выходе на орбиту пропороли атмосферу и все — полный покой, невесомость. Кстати, полеты на невесомость уже были?

— Так точно, — ответил кто-то из товарищей.

Главный это и сам знал. Но он знал и другое: длительная невесомость — это совсем иное дело, чем невесомость в тренировочных полетах.

— Вот как бы она нам какой-нибудь сюрпризик не преподнесла. Ведь невесомость в течение 5—10 минут и то еще не изучена, а вам летать долго. Ну, да это дело медицинское! Вероятно, в первых полетах вам все же с ней придется немного помучиться. Науке нужно дать полную картину, чтобы ученые точно знали, против чего надо бороться. Одним словом, первым будет труднее, а другим уже полегче: там мы что-нибудь такое придумаем против этого нулевого «g».

Ну, что еще вам сказать. Шумновато, конечно, будет до выхода на орбиту. Двигатели мощные. Но шум — это не фактор по сравнению со всем остальным. Верно? Вы же реактивщики, вас шумом не испугаешь! Вообще-то должен сказать, что мы позаботились, чтобы пилот работал в нормальных условиях. Даже повоевали немного с космической медициной. Вернее, она с нами. — Он засмеялся. — У нее подход свой. Им дай то, дай это. А как? Параметры все такие жесткие, что и микрон просунуть некуда. Все же их требования мы учли. Да и ваши еще послушаем. Ведь вы люди техничные.

Несколько голосов одобрительно поддержали Главного конструктора.

— Ну, вот и отлично! Может быть, пойдем, вместе посмотрим корабль? Там и вопросы зададите — на стенде все виднее.

Они вышли из корпуса и вскоре попали в сборочный цех, похожий на просторный ангар, полный света.

Удивительная чистота, сверкающие белизной халаты — все это приятно обрадовало Юрия. Конструктор, словно догадавшись, о чем он думал, сказал:

— Чисто у нас, верно? Иначе нельзя. Требуется абсолютная точность.

Тем временем подошли к участку сборки, где на монтажной тележке лежало огромное белое обтекаемое сооружение, напоминающее гигантский артиллерийский снаряд. Юрий с удивлением подумал: какой же мощной должна быть ракета, чтобы забросить эту металлическую громаду в космос?

Но для Главного конструктора не это было, видимо, важно. Ему хотелось наглядно показать космонавтам, что их работа максимально застрахована от всех неожиданностей.

— Обтекатель корабля покрыт белой краской. Под ней находится мощный слой особой обмазки — тепловая защита, способная выдержать огромную температуру. Я уж не говорю о том, что и сам корпус сделан из специальной сверхжаропрочной стали. Наши металлурги и химики неплохо потрудились. И мы с вами должны им сказать спасибо. Пойдемте сюда!

Главный конструктор пригласил космонавтов к хвостовой части корабля.

— Вот здесь отчетливо видно, как корабль монтируется с ракетой. Система зацепления очень надежна и действует мгновенно. После выхода на орбиту корабль отделяется от последней ступени ракеты-носителя и будет продолжать самостоятельный полет. Вот здесь вы видите сопла тормозной двигательной установки. А вот тут находится приборный отсек. После завершения полета, для снижения массы корабля, он автоматически отделяется. Это, как и вообще все управление, может быть обеспечено командами с Земли, но может осуществляться и самим пилотом при переходе на ручное управление.

— Скажите, это иллюминаторы или просто гнезда для приборов? — спросил один из пилотов.

— Именно иллюминаторы! — очень непосредственно откликнулся Конструктор. — Так что в полете вы сможете обозревать окрестности, как из окна самолета. И видно все будет очень хорошо. Здесь особые жаропрочные стекла. В крайнем случае они лишь чуть потемнеют. Я думаю, приборы приборами, а визуальные наблюдения вам тоже не помешают! Ведь, наверное, вам очень интересно будет первыми издалека и, так сказать, со стороны поглядеть на родную Землю? Еще никто ее из космоса не видел. По совести говоря, я вам даже завидую. Мне на старости лет тоже хотелось бы махнуть туда, — он снова улыбнулся.

— А теперь посмотрите, что там внутри! Можно вот по этой стремянке подняться в любой из двух люков. Оба они быстрооткрывающиеся. Пока дверцы мы не монтировали. Полезайте, посмотрите. Слева там — пульт пилота, справа — радиоприемник. Прямо перед креслом — приборная доска. Обратите внимание на глобус. Он показывает координаты полета. Вон там, под приборной доской, находится оптический ориентатор, или, как у нас товарищи его окрестили, «Взор». Это — магический прибор; он состоит из двух зеркал-отражателей, что дает возможность видеть весь горизонт. Посмотрите кресло. Потом скажете — удобно в нем работать или что, может, плоховато. Ну, заходите, смотрите. Можно даже в кресле посидеть, руками все потрогать.

Пока Главный конструктор отвечал на вопросы, самые нетерпеливые кинулись к кораблю. Юрий решил не спешить. Все равно посмотрит. А вот то, что говорит Конструктор, пропустить было жалко.

Тем временем подошла очередь Юрия. Он поднялся по лесенке и спустился в кабину. Его удивило то, что она такая просторная. Даже просторнее, чем в истребителе. Приборная доска, пульт пилота, все оборудование компактное и красивое. Белая мягкая обивка, словно пушистый иней, покрыла изнутри всю кабину. Юрий внимательно осмотрел все и потрогал. Особенно удивился он, глядя на кресло. Просто не верилось, что в нем, как рассказывал Главный, смонтировано столько сложных систем. Юрий подумал, что неплохо бы в таком корабле, как говорил Чкалов, «вокруг шарика махнуть».

С благоговейным уважением прикасаясь к новеньким тумблерам и приборам, вдыхая воздух, пахнущий поролоном, тонким техническим маслом, лаком и еще какими-то незнакомыми острыми запахами, Юрий думал о том, что, должно быть, долго работали целые отрасли промышленности, чтобы создать такой сложный и совершенный корабль. И многие люди, делая свое скромное дело, наверное, меньше всего рассчитывали, что их труд послужит первым космонавтам.

«Да, отлично потрудились и рабочие, и техники, и конструкторы: все есть, и ничего лишнего! Чудо из чудес, созданных людьми!» — думал Юрий, вылезая из люка. Он чувствовал сильное волнение от этой встречи с будущим, которое вот оно, рядом, его можно потрогать рукой.

Он спрыгнул на кафельный пол цеха и тихо отошел в сторону, чтобы еще раз снаружи получше осмотреть корабль. На вид кабина занимала сравнительно немного места. Значит, все остальное приборы. Сколько же их, этих компактных блоков, которые он уже видел на монтажных столах в просторном, светлом цехе! Как монтажники только разбираются во всем хитросплетении этих схем? Просто удивительно все это! Вот такими точными, сложными, чистыми, возможно, со временем станут все машиностроительные предприятия. И кто знает, может, и литейщики будут работать в белых халатах.

К Главному конструктору подошел один из сотрудников и что-то стал говорить.

До Юрия долетели лишь неожиданно строгие слова:

— Когда в следующий раз вы придете с таким неподготовленным докладом, захватите с собой заявление об уходе. Все. Вы свободны до завтра. Завтра получше подготовьтесь и доложите.

«Оказывается, Главный конструктор может быть и требовательным, и строгим, он не такой уж добренький, как это могло показаться с первого взгляда», — подумал Юрий и присоединился к товарищам, которые уже собирались покинуть сборочный участок.

В тот день и в последующие дни они только и говорили, что о поездке к Главному конструктору. Юрий для себя сделал вывод, что предстоит очень основательно изучить материальную часть — даже при первом знакомстве он почувствовал, насколько она сложна. И опять чувство озабоченности, чувство большой ответственности, которое лишь по временам, дома, покидало его, овладело всем его существом. Им доверяют такую уникальную технику — значит, они должны сделать все, что от них зависит, чтобы в полете не подкачать. Хотелось сейчас же начать детальное изучение всех систем и блоков, всех механизмов и автоматов корабля…

Но всему свой черед: пока продолжались тренировки, которые теперь казались Юрию скорее повседневной трудной работой, нежели чем-то невиданным и необычным.

Теперь они очень часто приезжали на завод, где собираются космические корабли.

Сам процесс монтажа помогал космонавтам получше изучить системы и механизмы. Вскоре они уже «на ощупь» знали все блоки и узлы. И «материальная часть» теперь не казалась им такой неодолимо сложной. Все можно понять и усвоить, если сильно захотеть!

Здесь же, возле сборочного стенда, отрабатывали методику управления, усваивали команды по связи, впитывали объяснения специалистов.

Как-то старшие товарищи устроили им нечто вроде испытания, и Юрию пришлось обстоятельно рассказывать все, что он знает о ракете и корабле. Это был очень полезный разговор.

7

Весь август и часть сентября 1960 г. пилоты «провели под куполом парашюта», как сказал один из космонавтов. Каждое утро, порою еще затемно, ездили они на аэродром. Теперь им все казалось проще, чем тогда, весной. Разве что задания были немного посложнее. Да и то сложность задач космонавты уже научились некоторым образом компенсировать. А если говорить точнее — попросту скрашивать шуткой. Крепкому, поистине здоровому коллективу любое дело по плечу. А в этом коллективе здоровье, юмор всегда били через край.

Прыгали на большое лесное озеро. С разной высоты, в разную погоду, выполняя самые разные задания.

Прыгать на воду не простое дело. Одно из заданий состояло в следующем. Космонавт делает обычный затяжной прыжок, раскрывает парашют. Но когда до воды остается всего несколько десятков метров, требовалось отстегнуть карабины и падать в ледяную воду без парашюта. За эти десятки метров тело набирает бешеную скорость, и космонавт, одетый в комбинезон, погружается в пучину. Приходилось не только умело управлять своим телом в пространстве, но и с точностью до секунд отсчитывать время, хорошо регулировать дыхание, а потом вплавь добираться до лодки. Это было трудно, но необыкновенно увлекательно. Комплекс таких сложных задач делал каждого крепче, увереннее, сильнее.

И всегда пилоты находили в прыжках что-то от спортивной игры. Начать хотя бы с того, что обычно было две группы, две команды — команда «прыгунов» и команда «встречи». С утра одна группа садилась в автобусы и уезжала на аэродром, а другая спешила к озеру. Здесь у берега стояла целая лодочная флотилия.

Боцман, вооружившись спортивным свистком, гордо шагал к лодкам.

— Весла на воду!

Гребцы налегали со страшной силой, и лодки вырывались из «гавани». На одной, флагманской, стоял боцман — «морской волк» и лихо покрикивал на весельную команду. Лодки, обгоняя друг друга, устремлялись в район приводнения.

Лодка, первой прибывающая на траверз дальнего лесного мыска, получала приз. Поэтому старались изо всех сил. Почти одновременно с последней лодкой из-за деревьев выныривал вертолет. Он зависал над озером, открывалась дверца и…

— Пошел!

Этого возгласа никто, конечно, не слышал в реве моторов.

Проходит минута, другая, и из воды вытаскивают мокрого космонавта.

Прыгает другой, третий, четвертый…

Последним покидает вертолет Николай Константинович — инструктор.

Неожиданный порыв резкого ветра относит его к берегу, и Батя садится на самую кромку обрыва. Одна нога над водой, другая — на суше. Над озером взрывается дружный хохот. Такого «классического» прыжка ребята еще никогда не видели. Инструктор превзошел себя! Ему редко удается сделать такой неточный прыжок. И пилотам, которых он уже основательно научил приземляться точно в соответствии с заданием, это кажется почти невероятным.

Одна из лодок подбирает инструктора, и прямо на середине озера начинается обсуждение. У космонавтов большая охота подшутить над инструктором, но всем не до шуток. Совещание на воде окончено.

— К берегу! — строго командует инструктор.

Теперь группы меняются ролями.

— На аэродром поедет группа Гагарина. Остальным — переодеться!

Снова аэродром. Снова вертолет взлетает и берет курс на лесное озеро, снова звучит команда:

— Пошел!

Купола парашютов белыми одуванчиками повисают над зеленой гладью воды…

И так почти каждый день. Регулярные прыжки дали космонавтам такую закалку, воспитали у них такое умение владеть своим телом, что их инструктор не без гордости говорил:

— С Юрой, Германом и Борисом я могу хоть сейчас идти на любое международное первенство. Эти не подкачают, а остальным не хватает рисунка, пластики, красоты. Хотя в общем-то все уже прыгают уверенно и точно.

— Еще немножко попрыгаем и станем работать в воздухе, как балерина на сцене, — замечает Гагарин.

Парашют все они полюбили. Снова просили дополнительные прыжки. Парашют — это действительно интересно!

…А затем опять туда, где создаются могучие ракеты и сложные космические корабли. Будущие космонавты не были здесь туристами или сторонними наблюдателями. Они залезали в кабины и давали советы, проверяли в работе действующие системы. Ученые, конструкторы, инженеры очень внимательно прислушивались к советам космонавтов и порою переделывали уже готовые узлы.

Юрий знал, что в гигантской ракете-носителе, которая может вывести на орбиту еще более мощные корабли, как бы спрессована вся мощь современной техники, все самое совершенное, что могут дать сегодняшняя промышленность и наука. Но то, что он узнал и увидел на заводах и в институтах, не только поразило его, но заставило преклоняться перед умом, изобретательностью и умением людей.

Подумать только: в двигателях ракеты десятки тысяч деталей!

Тем временем теоретические занятия, чтение специальной литературы открывали перед ними новые ослепительные горизонты.

У Юрия было такое впечатление, словно он мчался на аэросанях по чуть всхолмленной тундре, озаренной искристым сиянием. Кажется, вот он рядом, край Земли, до него рукой подать, но сани, поднимая вихри серебристой пыли, взлетают на гривастый от настругов взлобок, и перед восхищенным путником открываются новые картины — окоём отодвигается, убегает вперед, словно мираж, и опять перед тобой сияющая лазурно-серебряная степь; она сверкает, как море под солнцем, — это горят мириады снежных кристаллов, отполированных бешеными ветрами, не встречающими здесь препон…

Многие часы перед тобой и на земле и в сизо-голубом небе одна беспредельность, и нет ей конца… Она обрывается лишь у гряды торосов, за которыми уже новая грань — грань океана… Один намеченный тобой ориентир убегает назад, а ты уже ловишь, прищурившись, другой, но вот и он пронесся. Невольно хочется оглянуться назад, чтобы увидеть бесконечно долгий и трудный путь…

Вот так же всматривались они в те дали, которые все больше и больше открывались им в рассказах ученых. И, пожалуй, едва ли не самой увлекательной далью была дорога к серебристой ночной спутнице Земли. Какая она? Чем покрыта? Когда же ступит кто-нибудь из них на ее поверхность? Что увидит там, что расскажет человечеству? Юрий много размышлял об этом, пытаясь ответить на вопросы, волновавшие каждого из них и на занятиях по астрономии и астронавигации, когда они любовались огненно-красным диском, всходящим из-за горизонта. Он становился то медно-золотым, то ослепительно-серебряным, словно его только что выковали из платины…

Юрий знал, что настоящий штурм Луны начался 12 сентября 1959 г., когда с Земли стартовала первая лунная ракета, созданная руками и разумом советских людей. В миллиарднолетней жизни нашей небесной спутницы открылась новая эпоха — эпоха непосредственного знакомства с Человеком. Люди Земли впервые смогли увидеть обратную сторону лунного глобуса. Фотографии, напечатанные в новых лунных атласах, с интересом рассматривались землянами. Селенография — наука о поверхности Луны — торжествовала великую победу: ровно через 350 лет после первого наблюдения Луны в телескоп советская автоматическая межпланетная станция сделала явью еще одну из самых сокровенных тайн мироздания — сфотографировала и передала на Землю изображение невидимой стороны Луны.

Длинная дорога вела к этому подвигу.

Осенью 1609 г. Галилей впервые взглянул на Луну в самодельный телескоп. Удивительный ландшафт нового, невиданного мира открылся перед ним в объективе.

Дрожащей от волнения рукой Галилей набрасывал первые схематичные рисунки объектов лунной поверхности.

В 1647 г. польский ученый, юрист по образованию, Иоганн Гевелий составил и опубликовал первую лунную карту. В конце прошлого века появились первые фотоатласы Луны.

Ученые к тому времени уже знали, что Луна в 49 раз по своему объему уступает земному шару, что ее поверхность в 14 раз меньше земной. Художники неоднократно изображали ее горы, цирки, «моря».

В 1946 г. ее поверхность «прощупали» радиолокаторами. Последние годы принесли науке новые данные о природе Луны. Так, на Луне была обнаружена вулканическая деятельность, в частности выделение газов из лунных недр. В 1958 г. советский астроном Козырев, по-видимому, наблюдал действующий вулкан в центральной горке кратера Альфонс. Советские ученые составили первый полный атлас лунной поверхности.

Вместе с тем даже после всех исследований на карте нашего ночного светила осталось немало «белых пятен». Множество загадок еще таит от человека Луна. Естественно, разгадать их призваны ученые и космонавты.

Люди веками смотрели на Луну. Поэтов и композиторов вдохновлял ее сказочно холодный образ, влюбленные под сенью ее серебристого света говорили о самом сокровенном, для людей науки Луна была объектом наблюдений и исследований, расчетов и гипотез.

О полете к ближайшему небесному телу мечтали целые поколения фантастов. Но только в наши дни полет к Луне стал зримой, планируемой реальностью.

В 1954 г. академик Несмеянов заявил, что «наука достигла такого состояния, когда реальна посылка стратоплана на Луну». Это заявление посеяло смятение в рядах писателей-фантастов.

И вот в исторический день 14 сентября 1959 г. вблизи кратеров Архимед, Аристилл и Автолик прилунилась первая советская межпланетная ракета, доставив на Луну вымпелы с гербом Советского Союза.

Юрий и его друзья отлично понимали, что посылка к Луне первых разведчиков, созданных руками человека, это лишь начало планомерного штурма нашего естественного спутника. Изучая Луну, человечество познает природу Земли. Личное знакомство человека с Луной поможет выяснить закономерности приливов и отливов, проблемы земного магнетизма и геологии, вопросы космогонии и гравитации.

Осваивая Луну, человек сможет установить на ней телескопы и ретрансляторы для сверхдальнего приема радио- и телевизионных программ, станции для предсказания погоды, построить космодромы для сборки мощных кораблей и старта к другим мирам.

В течение многих веков наука изучает Луну, но до сих пор не может она дать утвердительного ответа на многие вопросы, касающиеся даже ее видимой стороны, которую можно внимательно рассмотреть в обычный театральный бинокль. Есть в лунной природе явления, которые попросту не укладываются в рамки классических представлений и понятий, с какими привыкли иметь дело астрономы. Только пристальное наблюдение с близкого расстояния сможет дать ответ на эти вопросы. А их — множество. Что представляют собой загадочные белые лучи, которые на сотни и тысячи километров разбегаются от подножия кратера Тихо? Какова природа так называемых кратеров-фантомов, или кратеров-призраков, которые не дают тени и словно просвечивают через поверхность лунных морей? Что представляют собой загадочные зеленоватые скопления, движение которых ученые наблюдали на дне цирков Эратосфен и Платон? Что за неведомая сила сжимает темные пятна на дне кратера Шиккарда во время лунных затмений, когда на поверхность планеты наползает тень Земли? Есть ли атмосфера, вода в какие-то формы жизни на Луне?

Юрию хотелось верить, что именно они, советские космонавты, обогатят человечество открытиями огромной важности, привезут на Землю фотографии иных угасших цивилизаций или снимки звездолетов, навечно прилунившихся в одном из цирков. Сейчас даже трудно предвидеть, что могут дать науке наблюдения и исследования, проведенные во время облета Луны и, особенно, в лунной экспедиции.

Между тем Юрий знал и о том, что воинственные люди в Пентагоне помышляли совсем о другом. Сами американцы не скрывали того факта, что военные соображения являются едва ли не главным звеном в их ракетно-космической программе. Наиболее ретивые милитаристы в США рассматривают космос, и в том числе Луну, как великолепный плацдарм для будущих военных действий и именно с этой точки зрения оценивают космические полеты человека.

— Пускай назначают сроки, пусть себя успокаивают: время работает на нас, — думал Юрий, хотя он уже знал, что полету человека к Луне будут предшествовать орбитальные околоземные полеты, штурм Луны автоматикой, облет, беспилотные полеты с мягкой посадкой, а там уж дело дойдет и до космонавтов. — И мы еще посмотрим, кто будет первым…

Как сказал поэт:

Все они ждали этого мига с трудно сдерживаемым нетерпением.

Подошло время, и наступил последний, пожалуй, самый интересный и увлекательный этап тренировок — работа в действующем макете космического корабля. Инженеры сделали отличный стенд-тренажер. Мало того, что он был точной копией настоящего корабля. Он был оснащен сложными электронно-модулирующими устройствами, которые позволяли создавать различные, порой неожиданные условия полета. Техник-инструктор мог вызвать и «аварийную» обстановку, и выключить любую систему, и показать в иллюминаторе, как корабль падает на «землю» или уходит в «космос». Пилоту нужно было в совершенстве овладеть всеми приборами и системами, всеми каналами связи и средствами управления.

И чем больше знакомился Юрий с кораблем, тем необычнее были его впечатления: машина становилась проще и вместе с тем сложнее. Электронные блоки, дублированные и строенные системы, все механизмы и агрегаты как бы раскрывали перед ним свои новые стороны, поворачивались яркими гранями, о которых он раньше лишь догадывался, но которые воочию увидел только сейчас.

Тогда-то, на занятиях по материальной части, Юрий впервые увидел и «космические доспехи» — комбинезон, белье из легкой и гигиеничной хлопчатобумажной ткани, замшевые высокие ботинки на толстой подошве, носки и перчатки.

Хотелось скорее надеть все это и попробовать, легко ли работать и двигаться в этом костюме. Но его очередь еще не дошла. Сперва оделись его друзья, а затем он услышал:

— Гагарин, к кораблю!

Юрий не спеша оделся и полез в люк.

Работа шла строго по программе. А в программу входила и радиосвязь, и запись в бортжурнал и на магнитофон показаний табло и приборов, и наблюдения в оптический ориентатор и в иллюминаторы, и ориентировка по глобусу и приборам, и переход с ручного на автоматическое управление, и многое другое…

Как-то на эти занятия приехал главный маршал авиации К. А. Вершинин. Он вошел в тот самый момент, когда Юрий «работал» в корабле. Юрий скорее почувствовал, чем увидел, что произошло легкое смятение. Глянув через открытый люк, Юрий заметил Вершинина. Но в шлемофоне по-прежнему слышались спокойные вопросы инструктора.

Юрий видел, как с высокого помоста, на котором разместились инструкторы, смотрит на него маршал. Но Юрий не волновался: он знал все, что ему положено делать, и поэтому точно и четко отвечал на все вопросы и выполнял последовательно и быстро все команды. Кнопки и тумблеры полностью повиновались ему, световые табло отчетливо фиксировали все новые и новые положения, в которые «попадал» корабль. Порою инструктор создавал трудные и неожиданные ситуации, вряд ли возможные в полете, но Юрий лишь на секунду задумывался, а затем выполнял команду, поступившую с «Земли».

— Объект сориентирован. Готовлюсь к включению ТДУ!

— Хорошо, вы свободны, Гагарин! — отвечает «Земля».

Юрий подтягивается за металлическую дужку и вылезает из люка.

— Подойдите сюда! — говорит Вершинин.

— Товарищ главный маршал авиации, старший лейтенант Гагарин по вашему приказанию явился!

— Вы неплохо знаете корабль. Но нужно знать его еще лучше. От этого зависит успех первого полета человека в космос, — заметил маршал. — Я бы хотел, чтобы все вы, товарищи слушатели, обратили особое внимание на отработку рефлексов, практических навыков. Это сейчас самое главное, ибо теоретическая подготовка у вас достаточная. Теперь нужно, чтобы вы практически научились работать в корабле, работать, как говорится, с закрытыми глазами…

Собственно, ничего нового Юрий не услышал. Но слова, сказанные маршалом, были как указатель на дороге, отмечающий главное направление.

И вскоре врачи, наблюдавшие космонавтов, уже могли отметить:

Зимними ясными вечерами, глядя на бархатно-синее небо, где искрились, мерцали и неярко горели звезды, Юрий часто представлял себя стоящим как бы на берегу Вселенной. Бесконечный мир галактик, звездных систем со своими планетами уже не казался ему таким далеким и таинственным.

Вот и в этот вечер он вышел из проходной и первым делом взглянул на небо.

Рабочий день кончился. Но Юрию вновь подумалось о том, о чем в последнее время он думал нередко. «Конечно, космонавтика — это средство, ну а цели? Что даст освоение космоса людям Земли, зачем строятся могучие корабли, и ракеты, рассчитываются орбиты и монтируются телескопы, поднимаются антенны радиостанций и взлетают спутники? Как жаль, что иные не понимают важности и насущной необходимости всех этих дел!»

А он бы смог, наверное, прочитать целую лекцию о целях и задачах космических исследований. И, все больше увлекаясь, Юрий начал мысленно набрасывать тезисы этой лекции.

«Итак, что же дает космос человеку? Космические исследования уже принесли науке ценнейшие данные, позволяющие сперва понять новые явления природы, а затем поставить их на службу людям.

Возьмем искусственные спутники Земли. Они помогли уточнить форму нашей планеты, а изучив их орбиты, ученые проследили районы крупных магнитных аномалий на территории Сибири. С помощью ракет и спутников были открыты и исследованы пояса радиации вокруг Земли, они же помогли решить много других сложных проблем.

Если же заглянуть в недалекое завтра, то мы увидим, как спутники будут служить для навигации кораблей и самолетов, для ретрансляции радио- и телепередач, для предсказания погоды, а может быть, и для активного влияния на ее формирование. Космические ракеты помогут людям значительно быстрее доставлять грузы, почту и пассажиров буквально в любую точку Земли. Час, два — и ракета в месте назначения. В 10—15 раз быстрее любого самого современного самолета.

Большую службу науке сослужат и космические станции. С них можно будет вести наблюдение за иными мирами, и этим наблюдениям не будет мешать атмосфера. Полеты на другие планеты принесут еще больше замечательных открытий. Кто знает, возможно, удастся встретиться с обитателями внеземных цивилизаций, найти минералы, неизвестные на Земле, овладеть такими вековыми тайнами природы, как гравитация и антиматерия.

Проникновение в космос активно двинет вперед технические науки, вызовет интенсивное развитие кибернетики и электроники, металлургии и химии. В свою очередь результаты исследований космоса принесут людям новые знания, вызовут могучий подъем производительных сил, а затем и подлинную научно-техническую революцию, причем, безусловно, самую значительную из всех прошлых научно-технических революций…

И вот теперь весь мир ждет, когда человек полетит в космос».

Так, еще не отдавая себе отчета, Юрий мысленно готовился к предстоящему экзамену.

Днем они прослушали лекцию о программах американских космических исследований. Лектор уделил внимание и высказываниям зарубежной прессы, зачастую проникнутым милитаристским угаром. Космические корабли, оборудованные для «полицейской службы»… Пилотируемые орбитальные аппараты большой грузоподъемности, несущие водородные бомбы и способные заменить целый флот стратегических бомбардировщиков… Ракетные базы на Луне… Астероидная бомба, которая может смести с лица Земли добрую половину ее жителей… Лучи смерти и прочая милитаристская чертовщина…

Подставив лицо свежему морозному ветру, он зашагал по заснеженному шоссе. Где-то за серыми стволами сосен, переливаясь, сверкали пестрые огни в многоэтажных корпусах. Было тихо и морозно.

Юрий на миг почувствовал себя не только разведчиком космоса, но и солдатом, стиснул зубы: «Полицейская служба…» Нет, не таким со временем будет ближний космос.

Юрий представил себе планету, какой она станет через несколько лет. Опоясанная серебристым облаком спутников и автоматических станций, она по-прежнему будет уверенно вращаться, как вращается ядро на макете атома, а вокруг него — крошечные электроны. Точно по расписанию будут стартовать космические ракеты. Уйдут в космос первые экспедиции к другим планетам. Люди поднимутся на песчаные плоскогорья Марса, пролетят в атмосфере голубой Венеры, над ледяными просторами Плутона и над пышущей жаром поверхностью Меркурия. Пройдут годы. Человечество покорит все околосолнечное пространство и в погоне за знаниями, светом, теплом шагнет еще дальше…

Гагарин и не заметил, как его догнал автобус. Юрий сел на боковое кресло и, раскрыв толстую тетрадь в клеенчатом переплете, начал просматривать записи лекций. Через день экзамены: нельзя терять ни минуты. Юрий читал торопливые строки, и в памяти отчетливо вставал рассказ лектора об истории советского ракетостроения.

«Вероятно, мало кому из вас известно имя астронома и метеоролога Федора Алексеевича Семенова, — говорил лектор. — А между тем это очень примечательный человек. Он родился в 1794 г. в Курске, в семье торговца. Федор Семенов самостоятельно изучил астрономию, математику, химию и механику, став одним из самых образованных людей своего времени. Почти полтора века назад он сделал в своем дневнике следующую запись:

Не правда ли, интересное наблюдение и предвидение! Это высказывание Семенова обнаружили совсем недавно. Но чтобы осуществить эти мысли, нужны были иные средства, нежели порох и ядра. Нужна ракета. Это понял студент Петербургского института инженеров путей сообщения Николай Кибальчич, приговоренный к смертной казни за участие в покушении на царя. В угрюмом равелине Петропавловской крепости Кибальчич мечтает о создании ракетного снаряда, способного унести человека к звездам.

К несчастью, идеи Кибальчича были похоронены в архивах царской охранки. Но цепями нельзя сковать человеческий, вечно пытливый разум. В далекой, захолустной Калуге школьный учитель Константин Эдуардович Циолковский намечал пути к звездам. В веках останется имя этого основоположника межпланетных сообщений, впервые указавшего средство покорения космического пространства. Всегда мы будем помнить и имя пламенного энтузиаста, пионера ракетостроения в нашей стране Фридриха Артуровича Цандера. В заснеженной Москве в конце 1920 г. проходила первая губернская конференция изобретателей. На этой конференции Цандер сделал сообщение о своем проекте межпланетного корабля. На конференции присутствовал Владимир Ильич Ленин.

После доклада Владимир Ильич Ленин принял Цандера, и тот рассказал ему о своих проектах, о своей страстной мечте создать межпланетные корабли.

Не эта ли забота Владимира Ильича о ракетной технике послужила основой для замечательного развития новой области науки. Благодаря поддержке партии Цандер смог развернуть свои работы. Ему помогли молодые ученые и товарищи — инженеры. И вскоре были созданы первые советские жидкостные реактивные двигатели. А в 1933 г. первые ракеты взлетели в небо нашей Родины.

Испытания этих ракет дали исключительно богатый материал для наших конструкторов. Они позволили определить направление дальнейших исследований. Советские конструкторы начинают работать над самолетами с реактивной тягой, над метеорологическими и геофизическими ракетами.

Подошло время, и летчик Григорий Бахчиванджи первым испытал ракетный самолет.

Эти испытания в свою очередь позволили конструкторам двигателей и самих летательных аппаратов получить интересные сведения. Теперь создан космический корабль, в котором воплощены высшие достижения нашей техники, и ракеты, способные с безукоризненной точностью вывести на орбиту многотонный полезный вес.

Еще в 1920 г. основатель Советского государства В. И. Ленин в беседе с английским писателем Гербертом Уэллсом говорил, что все человеческие представления созданы в масштабах нашей планеты: они основаны на предположении, что технический потенциал, развиваясь, никогда не перейдет «земного предела». Если мы сможем установить межпланетные связи, подчеркивал Владимир Ильич, то придется пересмотреть наши философские, социальные и моральные представления.

И мы видим, как на наших глазах крупнейшие открытия, сделанные страной строящегося коммунизма, ведут к глубокому перевороту во взглядах человечества на мир. Народы на своем опыте все более убеждаются, что социализм — единственно верный путь».

Так, припоминая прочитанное и слышанное на лекциях, Юрий доехал почти до дома. От шоссе через лесок — всего несколько минут ходу. В такие вечера он всегда ощущал прилив энергии. Но в этот вечер, то ли от мороза, то ли от мысли о предстоящем экзамене, он был особенно собран и подтянут. Молодцевато взбежав по лестнице наверх, он открыл дверь.

В квартире было тихо. Валя и Леночка уже спали. Валя в последнее время заметно уставала: ждала ребенка. Юрий бесшумно разделся и умылся ледяной водой. Потом с нежностью прислушался к тихому посапыванию дочурки и поправил ей одеяльце. Он уже несколько дней не слышал родного детского щебета: приходил поздно.

На столе возле закутанного чайника заметил записку: «Юрок, ужин на плите. Непременно согрей и поешь».

Тихо приоткрыв холодильник, он вытащил ветчину, достал хлеб и, налив крепкого чаю, наскоро перекусил. Затем поставил будильник на 6 часов и сел к столу.

В кране на кухне капала вода. «Опять забыл подтянуть сальник, все некогда, а еще почти инженер!» — усмехнулся Юрий и, тут же прогнав и эту и все остальные мысли, стал тихо раскладывать книги и тетради.

Юрий готовился к очередному экзамену…

8

Новый, 1961 г. многие органы западной печати ознаменовали хорошими прогнозами относительно перспектив космических исследований. Почти все крупные газеты мира писали о том, что СССР скоро запустит человека в космос и, безусловно, оставит позади США. Так, одна из шведских газет в редакционной статье «Борьба за космос» констатировала:

В том же духе высказывался корреспондент агентства Ассошиэйтед Пресс Олтон Блеколи. Он передавал из Вашингтона:

Один из представителей США, связанный с работами в области космоса, заявил неофициально, что возможность посылки русскими в космос сразу двух человек не исключена.

И тем не менее американцы на весь мир звонили о своей программе «Меркурий», печатали биографии космонавтов, показывали по телевидению и в кино их подготовку, транслировали по радио пресс-конференции. По программе «Меркурий» космонавт должен был взлететь вверх, «проткнуть» стратосферу и опуститься в океан. И хотя этот скачок вверх на 15 минут не мог пойти ни в какое сравнение с первым орбитальным полетом в космос на советском космическом корабле, было ясно, что в США тоже готовятся. В научных кругах многих стран мира обсуждались возможные варианты полетов, делались прогнозы относительно сроков и научных программ.

Весь мир с нетерпением ждал первого полета.

События, одно примечательнее другого, сменялись так стремительно, что Юрий, занятый постоянными тренировками и учебой, едва успевал их осмысливать.

Темп событий нарастал, как снежная лавина.

1 декабря 1960 г. на орбиту вокруг Земли был выведен третий корабль-спутник, на борту которого находились четвероногие космонавты — собаки Мушка и Пчелка. Ракета стартовала нормально. Все шло отлично. Группа космонавтов уже собиралась лететь в район приземления. Но здесь выяснилось, что снижение пошло по нерасчетной траектории. Корабль сгорел, войдя в плотные слои атмосферы.

Главный конструктор, и без того человек молчаливый, стал мрачным и неразговорчивым. Он уже знал о причинах неудачи, но внутренне с трудом мог с ними смириться. Ведь скоро должен был стартовать корабль с человеком на борту. Один из тех, кого он ласково звал «мальчиками», ждал от него, Главного конструктора, команды: «Добро!» А он не мог ее дать.

И самое неприятное было в том, что космонавты явились свидетелями неудачи. Больше всего именно это печалило Главного конструктора. Поверят ли космонавты, что неудача частность, а не закономерность? Ведь уже были запуски, и все проходило отлично…

Как им все объяснить, как успокоить?

Но пилотов успокаивать не пришлось. Одни из них подошел к Главному конструктору и притронулся рукой к его плечу.

— Не стоит расстраиваться. Мы все отлично понимаем. Техника есть техника. Даже с проверенными, давно доведенными самолетами это бывает, а здесь такая машина… И главное — такие условия полета. Но вы за нас не беспокойтесь: в случае чего возьмем управление кораблем на себя. Посадим точно и в заданный квадрат, может, чуть попозже только… Так что не волнуйтесь.

Главный конструктор поднял голову. Глаза его потеплели.

— Спасибо на добром слове…

Ну что же, в конечном счете они безгранично верили друг другу, и неудача не в силах была омрачить этой веры.

4 февраля был запущен тяжелый искусственный спутник весом 6483 килограмма. 12 февраля с тяжелого спутника устремилась к Венере автоматическая межпланетная станция.

А в коллективе космонавтов тоже шла интенсивная жизнь. Водоворот ее все сильнее кружил Юрия и нес на самую быстрину.

28 февраля 1961 г. на отчетно-выборном собрании коммунисты избрали Юрия Алексеевича Гагарина членом партийного бюро. Это было актом большого доверия к молодому коммунисту.

И вот позади уже десятки экзаменов и зачетов. Через эти испытания Гагарин тоже прошел с честью. Его средний балл был 4,9, это означало, что почти все экзамены он сдал на 5.

В те дни, когда Валя ожидала появления второго ребенка, Анна Тимофеевна приехала к сыну и невестке. Кажется, только месяц назад, в конце февраля, гостил Юра дома в Гжатске, однако сейчас материнский глаз отметил в нем какие-то почти неуловимые перемены. То ли сдержаннее, то ли серьезнее стал ее Юра? Мать не знала, что он успешно сдает один экзамен за другим, не знала она, и какие это экзамены. Невдомек ей было и то, почему в печати стали все чаще сообщать, что не за горами первый полет человека в космос, что уже испытана кабина для такого полета. Правда, прочитав об этом, она обмолвилась вечером, за ужином:

— Дурак какой-нибудь найдется в такую страсть лететь, в этом корабле-спутнике…

Юрий помедлил с ответом, улыбнулся.

— Почему же дурак? Дурака в космос не пошлют. Слишком дорогое это удовольствие. Да и что дурак может дать для науки? Скорее всего, умного пошлют. Умного и смелого. Потому что риск, конечно, есть: никто еще там не был.

Он сказал это так просто и рассудительно, так авторитетно, что больше уже не о чем было говорить.

Мать не почувствовала ни того, что его лично задела эта ненароком оброненная реплика, ни того, как ясны и отточены стали его мысли, ни того, как буднично для него было все это. Он объяснил ей все так, как объясняют любимому ребенку, и больше к этой теме они не возвращались.

Мать так ничего и не заподозрила.

7 марта Валя родила вторую дочку — Галочку.

В эти дни Юрий писал одному из своих однополчан:

Да, ритм жизни был таким сверхскоростным, что теперь Юрий представлял себя уже не лыжником, мчащимся с горы, а пилотом реактивного истребителя, проносящегося низко над землей, — внизу ничего не разглядеть, сплошное мелькание. И все уносится куда-то далеко-далеко назад…

9 марта, словно в подарок к его дню рождения, стартовал четвертый космический корабль-спутник.

Все ближе и ближе теперь был и тот старт, к которому они готовились…

9

Время шло. Наступил день государственного экзамена. Что и говорить, космонавты волновались перед экзаменом, как, должно быть, волнуются все. Консультации чередовались с повторением пройденного, слушатели, как это водится, спрашивали друг друга, рисовали схемы и выводили формулы, вспоминали все, что усвоили они за многие месяцы учебы в этом своеобразном университете космонавтики. Они знали, что в составе большой Государственной комиссии — видные специалисты, крупные ученые, опытные летчики, люди, которые щедро делились с ними своими богатыми знаниями и опытом. Теперь пилоты должны были показать, насколько глубоко они усвоили пройденный материал. Вчера они «сдали корабль». Сегодня первый в их новой жизни и, вероятно, первый в истории космический госэкзамен. Вчера Юрий отвечал последним: это была маленькая хитрость инструкторов — он лучше всех работал в корабле, и его «берегли на закуску». Зато сегодня ему сказали одному из первых:

— Давай, Гагарин. Теперь твоя очередь!

Юрий решительно открыл дверь и твердым шагом направился прямо к длинному столу, покрытому красной скатертью.

— Товарищ председатель комиссии, слушатель старший лейтенант Гагарин прибыл для сдачи государственного экзамена.

— Берите билет.

— Билет номер одиннадцать.

— Готовьтесь.

Юрий сел за стол и внимательно прочитал билет. «Первый вопрос. Основные законы механики твердого тела». Начал вспоминать. «Три закона Ньютона. Особенно — третий. Не забыть его: «Математические начала физики». Эти законы — база для создания теории реактивного движения. Дальше — Циолковский…» Продумав первый вопрос, Юрий стал не спеша записывать подробный план ответа. Пора было выводить формулы. Здесь, за столом, это было сделать легче, чем у доски, и Юрий начал их выводить одну за другой, попутно обдумывая, как лучше переходить от первых, простейших формул к другим, более сложным. Затем он так же тщательно подготовил ответы на остальные вопросы, а когда освободилась доска, вышел к ней, чтобы записать все формулы и нарисовать чертежи. Вычисления едва поместились на доске, и как раз тогда, когда Юрий пристроил в уголок последнюю формулу, наступила его очередь отвечать.

Особенно обстоятельно он говорил о значении третьего закона Ньютона, позволившего сделать Циолковскому практические выводы о применении ракетных двигателей для покорения космического пространства. Чеканные формулировки запомнились Юрию навсегда, и он их приводил, словно читал по книге.

— Космическая ракета — бескрылый снаряд, приводимый в движение силой реакции истечения сжатых газов. По третьему закону Ньютона действия двух тел друг на друга всегда равны и направлены в противоположные стороны по одной прямой. Следовательно, сжатые газы, вырываясь назад из ракетного двигателя, с такой же силой будут отбрасывать ракету вперед. Отдача, или движущий импульс, позволяет поднять ракету, вывести ее на заатмосферную орбиту и послать в космическое пространство. Но при этом необходимо, чтобы скорость истечения газов была следующей…

И Юрий снова обращался к доске, показывал формулы Циолковского и делал расчеты. Говорил он четко и уверенно, потому что все, что касалось законов механики, знал особенно прочно и обстоятельно.

И все-таки дополнительных вопросов было очень много. Члены комиссии имели самое непосредственное отношение к будущему полету, и они хотели полностью убедиться, что слушатель Гагарин к этому полету теоретически подготовлен.

Ему задавали все новые и новые вопросы, просили сделать расчеты и вывести дополнительные формулы. Юрий отвечал безукоризненно.

— Ставим вам пять с плюсом, — сказал председатель комиссии. — Но учтите — это аванс. Главный экзамен будет там… — и он поднял вверх указательный палец.

Юрий знал: теперь все ближе и ближе день этого главного экзамена.

Да, теперь это было очень близко. Подготовка подходила к концу. Вся группа уже успешно сдала государственные экзамены. В эти дни Юрия назначили старшим отряда. Он начал думать, что вполне может так получиться, что в космосе он будет одним из первых.

Где-то на степном приаральском космодроме уже заканчивался монтаж ракеты и пятого корабля, отладка и регулировка систем связи и оповещения. Этот контрольный запуск должен был показать степень готовности техники к первому полету человека. На нем должна была присутствовать вся группа космонавтов.

Незадолго до этого комиссия определила первых кандидатов на полет. Кто из них полетит на шестом корабле, еще не было известно. Юрий знал лишь только то, что он в числе кандидатов. И вот они летят на космодром, чтобы присутствовать на последнем пробном запуске.

В самолете Юрий читал книгу американского летчика Фрэнка Эвереста «Человек, который летал быстрее всех». Сперва книга ему нравилась. Написанная на большом фактическом материале, она рассказывала о событиях летной жизни, которые были так близки и понятны Юрию. Но в 13-й главе он наткнулся на странные слова, которые сперва разозлили его, а потом вызвали чувство гадливости. Американец писал:

«Вот фашист! — зло подумал Юрий. — Таким только дай ракеты, они весь мир постараются превратить в груды пепла!..» Юрию еще сильнее захотелось, чтобы первым непременно был советский человек, а кто именно, не так уж важно. «Пусть знают, гады, есть у нас для них смирительная рубашка. Уж не о реваншистах ли из маленькой, но воинственной Западной Германии рассуждал он? Может, им он хотел бы вручить и ракеты и атомное оружие, чтобы властвовали они над трясущимся от страха человечеством… Не выйдет, мистер Эверест. Не выйдет!»

Юрий протянул книжку Герману Титову.

— Прочти, куда метят, гады!

Герман прочитал и выразительно покрутил пальцем у виска.

— Военный психоз! Я думаю, очень скоро мы отрезвим всех этих херстов-эверестов.

И бросил книжку на свободное кресло.

…Космодром вновь потряс их своими невиданными масштабами и сложной техникой. В глубине степи, в стороне от городов и населенных пунктов, расположился маленький поселок с отличными дорогами и капитальными сооружениями. Тополя, фонтаны, крытые шифером двухэтажные дома…

Здесь, в командировке, его догнало долгожданное письмо от Вали.

Это письмо Юре передали на старте. Подготовка заканчивалась. Приближались волнующие минуты.

До слуха донеслись слова:

— Сгорит, жалко…

Юрий насторожился:

— Что сгорит?

— Да антенна сгорит! — засмеялись техники.

Юрий понял, что они в шутку решили «попугать» космонавтов. И громко засмеялся вместе со всеми.

Нет, в общем-то ничего страшного не было в этой картине старта. Только невиданно яркое пламя и грохот, ровный, уверенный грохот мощных двигателей.

— Ну, что же, скоро, наверное, кого-нибудь из нас будем вот так же провожать, — сказал Герман, глядя на синий экран телевизора, — может, и тебя, Юрик!

— Почему меня? Может, и тебя. Никто пока этого не знает. А вообще-то интересно… — Он не договорил, задумавшись о чем-то своем.

Ракета стремительно уходила в голубое весеннее небо. Теперь им было ясно: решающий шаг в штурме космоса — дело дней. С этим чувством они и вернулись домой.

27 марта Анна Тимофеевна уезжала в Гжатск. Провожая ее, Юрий сказал:

— Скоро и я опять уеду. В командировку…

— Далеко?

— Далеко уеду.

Дрогнуло сердце матери. Молнией сверкнула мысль: «На Кубу!» Газеты в те дни писали о событиях на далеком острове, что расположен где-то за горами и океанами, возле самой Америки… «Ну вот — подучили его, и теперь на войну…» Мать была абсолютно убеждена, что это будет именно так. И она ни о чем больше его не стала спрашивать. Ей и так все понятно.

28 марта в конференц-зале Академии наук СССР собрались многочисленные представители советской и иностранной печати, радио и телевидения. Здесь состоялась пресс-конференция, посвященная некоторым результатам исследований, проведенных на советских космических кораблях-спутниках. Перед журналистами выступили известные деятели советской науки. Они рассказали о тех проблемах, которые решаются с помощью космических ракет, о том, как чувствовали себя подопытные животные во время заоблачных путешествий, и о планах дальнейших исследований. В первых рядах сидели все космонавты. Но мало кто в зале знал об этом.

Пресс-конференцию открыл вице-президент Академии наук СССР Александр Топчиев.

— Полет человека в космос приближается, — сказал Топчиев. — Разумеется, этот полет будет совершен тогда, когда мы получим полную уверенность в том, что первый космонавт благополучно, живым и здоровым, вернется на Землю. Вот почему наше главное внимание сосредоточено на изучении тех многочисленных биологических объектов, которые совершили полеты на кораблях-спутниках, а также тех своеобразных условий, которые существуют в межпланетном пространстве…

Советские специалисты провели многочисленные испытания герметической кабины и установок, поддерживающих в ней нормальную температуру, состав воздуха, атмосферное давление. Надежность действия всех этих устройств проверялась на подопытных животных, стартовавших в космос. И нужно сказать, что все эти испытания дали положительные результаты.

Слово предоставляется видному советскому биологу академику Сисакяну.

— Биологические исследования, — говорит академик Сисакян, — данные радиотелеметрической информации с борта советских кораблей-спутников свидетельствуют о том, что животные вполне благополучно перенесли вибрацию, перегрузку во время старта и состояние невесомости. Так, например, уже приблизительно через полтора часа после выхода космического корабля на свою орбиту пульс и кровяное давление у животных становятся нормальными, хотя они в этот момент ничего не весили.

Широкая программа биологических опытов, проведенная советскими учеными с помощью космических кораблей, позволила узнать, как влияют заоблачные путешествия на потомство животных. Большое значение для науки имеет тот факт, что одна из собак, совершивших полет, принесла шестерых щенят. Они нормально развиваются.

Что же дали проведенные опыты? Они показали, — подчеркивает академик Сисакян, — что защитные устройства на борту космического корабля действуют безотказно. Таким образом, каждый новый эксперимент на кораблях-спутниках приближает нас к событию фундаментальной важности — полету человека в космос…

Лаборанты вносят в зал четвероногих космонавтов. Корреспонденты оживленно реагируют на появление в зале животных, побывавших за пределами земной атмосферы. Трещат кинокамеры, вспыхивают юпитеры. В этом шуме тонет голос научного сотрудника, объясняющего, что здесь представлена семья подопытных животных, совершивших полет на кораблях-спутниках. Белка и Стрелка находились на борту второго корабля, который благополучно приземлился в августе. Чернушка и Звездочка совершили путешествие в космос совсем недавно — в марте.

Особым вниманием у журналистов пользуются щенята — потомство Стрелки. Им всего четыре месяца. Но они уже переросли мать.

Животные как ни в чем не бывало играют друг с другом, ведут себя в полном соответствии с традициями своего собачьего племени.

— Полеты советских спутников и ракет, — заявил на пресс-конференции профессор В. В. Парин, — продемонстрировали всему миру, что советские ученые и инженеры блестяще разрешили ряд сложных проблем освоения космического пространства.

Благополучный спуск ряда космических кораблей в точно намеченный район СССР вселяет уверенность в том, что не за горами и первый космический полет человека.

10

Вскоре после их возвращения с космодрома к ним привезли корабль, совсем недавно прошедший через огонь и стужу космоса. Он был в полной сохранности. Только обшивка, опаленная невероятной температурой, свидетельствовала о невиданных испытаниях, которые корабль с честью выдержал. Пилоты наблюдали его старт, некоторые были на приземлении, и всем было очень приятно увидеть старого знакомого целым и невредимым.

Теперь занятия шли еще продуктивнее, чем на стенде-тренажере: все-таки настоящий корабль!

В корабле Юрию пришлось испытать и скафандр. Испытания длились несколько часов. Предстояло проверить, как работает система питания скафандра, как чувствует себя человек, находясь много часов подряд в этой одежде.

Надо сказать, что одежда космонавта — это целый сложный агрегат, который представляет собой своеобразное космическое жилище, с той лишь разницей, что «площадь» жилища ровно такая, какая нужна телу человека.

В первые часы Юрий работал не спеша, удобно устроившись в кабине. Потом «в порядке отдыха» спел «Ландыши», потом опять молча просидел несколько томительных часов. Затем, проголодавшись, передал: «Принесите колбаски и воды».

Все улыбнулись. Кто-то сходил за бутербродами и лимонадом. Открыли люк. Юрий приподнял щиток гермошлема и, улыбаясь, мгновенно расправился с ужином.

— Теперь можно и поспать. «Отчего казак гладок? Поел — и на бок!» Верно? Одним словом, как в сурдокамере. С вашего разрешения я объявляю тихий час. Спокойной ночи!

Быстрозакрывающийся люк бесшумно захлопнулся, и Юрий, немного повозившись, отыскивая удобную позу в кресле, блаженно заснул…

Скафандр успешно выдержал первое земное испытание в условиях, приближенных к «боевым». Выдержал это испытание и Гагарин.

Позже и другим пилотам пришлось некоторое время «пожить» в скафандре, хотя надо сказать, не всем это занятие пришлось по душе. Во всяком случае, не все переносили испытание с такой безмятежностью, как Юрий.

Но конструкторы скафандра и инженеры были довольны результатами испытаний. Космонавты тоже были довольны: одежда была удобной, надежной и легкой. В таком скафандре можно было жить и работать многие сутки…

И вот Юрий узнает, что он будет в числе группы самых первых. Приказ это был или предложение? Смешной вопрос! Даже если бы это был приказ, разве сказал бы он что-нибудь такое, что могло породить хоть тень сомнения у тех, кто предложил ему лететь туда, где до него еще не летал никто!

Гордость, нетерпение и сдержанная, сосредоточенная готовность владели всем его существом.

Его просили подумать прежде, чем он даст окончательный ответ. А о чем он еще может думать, если с того самого дня, когда он узнал, к чему будет готовиться, он ждал этого предложения? Думал: пусть не первым, пусть десятым. Так о чем же тут говорить?

Поэтому Юрий ответил сразу:

— Конечно, согласен! Как и все мои товарищи. Благодарю за доверие. Постараюсь оправдать его. — Он сказал это спокойно и сдержанно.

Это было не показное безразличие. Конечно, Юрий волновался. Но он как ни в чем не бывало продолжал тренировки, беседовал с конструкторами, выполнял весь цикл работы в кабине космического корабля.

…Наступил последний день, который Юрий провел в кругу семьи.

В тот вечер они с Валей пораньше уложили дочурок и после ужина долго разговаривали. Валя поняла, точнее, почувствовала, куда завтра утром уедет ее Юрок. Да и Юрию после возвращения с космодрома уже трудно было скрывать свое непосредственное причастие к космическим делам. Он не знал еще, кто будет первым, ему было известно лишь, что он попал в число первой тройки, а кого именно пошлют — покажет время. Попади в глаз ерундовая соринка, подвернись нога уже у входа в кабину или поднимись резко кровяное давление уже на самом старте — и полетит другой, дублер. Эксперимент слишком дорог и сложен, чтобы его можно было откладывать из-за крошечной неожиданности.

Поэтому, когда Валя спросила его, не обидятся ли товарищи, если вдруг он полетит первым, Юрий совершенно искренне ответил:

— Видишь ли, еще точно неизвестно, кто именно будет первым. Но возможно, и мне скоро придется там побывать…

Валя поняла: это уже предрешено и отвратить этого нельзя. Губы ее дрогнули. Она опустила ресницы. Юрии понял ее состояние. Но утешить не смог. Что он мог ей сказать? Валя сама взяла себя в руки, грустно улыбнулась. И Юрий прочел в этой улыбке всю сложную гамму ее переживаний — и гордость за него, и тревогу, и женское смятение, и большую заботливую любовь, какой женщина любит отца своих детей…

В ту ночь они говорили о разном и, казалось, не могли наговориться.

Утром он, осматривая вещи — не забыть бы чего! — перелистал альбомы с фотографиями, лежащие на столике, и перед ним вновь прошла его жизнь…

Вот он, совсем еще маленький, в коротких штанишках, бежит к реке. Вот он среди школьных товарищей. Вот в ремесленном. И еще одно фото: он из самолета машет рукой, просит разрешение на старт…

Фотографии Вали. Среди них та, которую он подарил жене, когда они снова встретились. Он тогда написал:

В соседней комнате проснулась и заплакала Галинка. Юрий закрыл альбом и пошел к детям. Он перепеленал крошечное розовое существо, и Галочка опять безмятежно заснула. Теперь у него это неплохо получалось, а когда родилась Аленка, он долго не решался взять ее на руки — боялся уронить.

Пришла из магазина Валя. Пора прощаться.

Юрий целует дочурок. Крепко обнимает жену. Она не скрывает своего волнения.

— После запуска, когда будет можно, дай телеграмму…

Юрий улыбнулся.

— Все будет хорошо, Валюша. Об этом ты узнаешь и без телеграммы.

За окном слышен сигнал машины.

Он поцеловал жену и шагнул к двери. В дверях остановился. Валя приподняла фуражку и ласково провела ладонью по его высокому лбу.

— Все будет хорошо, Юрок, ведь верно? Ты мне обещаешь?

…Перед отъездом на запуск у них состоялось партийное собрание.

Юрий не рассчитывал, что пальма первенства будет принадлежать именно ему. Пусть будет так, как будет! Если скажут: Гагарин! — он готов и согласен.

Он готов, хотя отлично знает, что первый полет — это все же опасное уравнение со многими неизвестными. Вместо этих неизвестных первый космонавт должен будет дать науке точные цифры и факты. Но Юрий не думал о собственной жизни — здесь он всецело полагался на технику, которую Родина им доверила. И если уж придется — будьте спокойны! — старший лейтенант Гагарин не подкачает. Он сделает все, чтобы отлично выполнить полет и всю программу. Он чувствует себя готовым.

Примерно об этом и говорил Юрий на партийном собрании.

В протоколе помечено кратко:

За этими скупыми строчками — большое человеческое волнение, огромная гордость за партию и народ, сделавших возможным первый рейс в космос, глубокое уважение к людям, давшим в руки пилота невиданную технику, присяга на верность тому делу, которому он себя посвятил.

В тот же день поздно вечером он приехал с товарищами на Красную площадь попрощаться с Москвой. Юрий медленно шел вдоль торжественно молчаливой Кремлевской стены. Он шел к Мавзолею, и синие ели встречали его шелестом ветвей. Мимо проходили люди. Они тоже казались немного взволнованными и молчаливыми. Никто из них не знал, в какой рейс отправляет его страна. Он должен был в себе носить и сомнения, и гордость, и надежду.

Гагарин всматривается в тоненькую рябину, выросшую у самой стены. Взгляд его падает на черные доски с именами лучших людей страны, революционеров.

У Мавзолея сменяется караул. Четко вышагивают солдаты. Юрий долго стоит у Мавзолея. Вспоминает Маяковского.

Сейчас Юре тяжело расставаться с Москвой, хотя он твердо верит в успех. И все же он не знает, будет ли когда-нибудь вот так же, как в эти минуты, стоять перед Мавзолеем.

А ему так хочется хотя бы еще раз прийти сюда! Юра вновь вспоминает стихи. Это симоновские строки.

Стихи помогают ему одолеть грусть. Он непременно снова прилетит сюда. Непременно! И тогда вновь вспомнит эти стихи.

Над Красной площадью в сумрачном холодном воздухе разносится перезвон курантов. Величественный, спокойный, бодрящий.

Юрий берет под козырек и, повернувшись, решительно идет к автобусу.

В тот день он узнал о примерной дате запуска.

11

…Ночью выпал снег. Снежные наметы газовой шалью легли на черный асфальт шоссе. Замерли в трепетном ожидании тепла призрачные перелески. Сосны, припорошенные инеем, величаво глядели в синее небо, тронутое отсветом зари. Лес безмолвно звенел мелодией весны, близкой и неотвратимой. Угрюмые краски зимы затаились в синем ельнике, то и дело выбегавшем прямо к загородному шоссе. Зато длинноволосые прозрачные березы уже таили в себе весну. Казалось, набухли соком их стволы, розовые от солнца. Русская природа, словно на прощанье, парадом развернула перед Юрием и его друзьями свои сокровенные краски, свои неповторимые в утреннем весеннем свете пейзажи, свои леса и пригорки, молчаливые, задумчиво-нежные, снежно-чистые… Вереница машин спешит по шоссе.

Но мало кто присматривается к мелькавшим пейзажам. Где-то заяц потревожил еловую лапу, и с нее сполз с густым шуршанием комок сизого зернистого снега, где-то белка шелушит шишку, и на свежий наст падает целый ливень чешуек, где-то рядом дятел деловито стучит по осине. Но это родное, сокровенное, всегда неизменно трогавшее и занимавшее Юрия, сейчас проносится мимо него — он весь во власти отъезда. Дорога знакомая, и нет времени любоваться тем, что всегда ново и необычно, что бесконечно в своем многообразии и пьяняще прекрасно.

— Прогноз на неделю обещают хороший. Солнце нам сопутствует здесь. Будем надеяться, что и там тоже добре, — сказал кто-то, мельком глядя в окно.

— К сожалению, метеорологи погоды не делают. Уж мы бы им заказали погодку…

— А они бы нам поднаработали!..

В шутливых, малозначащих репликах сквозит взволнованность.

На аэродроме их уже ждали. Самолеты загружены. Все тщательно проверено. Никто не опоздал. На космодром летят врачи, кинооператоры, руководители некоторых групп, космонавты.

Байконур встретил прибывших теплом, солнцем, почти летним — безоблачным, иссушенным, сизым — небом.

Конец дня провели в занятиях, беседах со специалистами. Никто из космонавтов еще не знает фамилии кандидата на первый полет. Только ориентировочно известна дата.

Важнейшим событием следующего дня было расширенное техническое совещание, которое проводил Главный конструктор космических кораблей. На этом совещании присутствовали все конструкторы, специалисты по двигателям и топливу, по связи и управлению, по многочисленным системам, обеспечивающим полет. За каждым из этих людей — многотысячные коллективы ученых, инженеров, рабочих. Прямо с самолета приехал на совещание председатель Государственной комиссии по запуску космического корабля «Восток» с человеком на борту.

После обстоятельных деловых докладов и всестороннего их обсуждения было окончательно согласовано полетное задание космонавту на одновитковый полет. Этот небывалый, первый в истории человечества документ подписали Главный конструктор, Теоретик космонавтики и генерал-лейтенант авиации Герой Советского Союза Николай Петрович Каманин.

Николай Петрович за свою многолетнюю службу в в авиации подписал массу полетных заданий. Порою приходилось подписывать и такие, когда было мало шансов на благополучное возвращение экипажа из рейса. Но сейчас бывалый летчик невольно волновался: первое полетное задание командиру космического корабля!

Космонавты тем временем продолжали тренировки, занятия спортом, детальную отработку всего полета — от старта до приземления.

Седьмого апреля стало известно, что через 20 дней американцы планируют баллистический прыжок человека в космос. Их, как видно, не останавливает неудача, случившаяся в конце марта, когда капсула «Меркурий» не отделилась от ракеты-носителя и затонула в океане. «Что ж, пускай торопятся: погоня за сенсацией до добра не доводит», — подумал Юрий, узнав об этой новости.

Утром 8 апреля состоялось заседание Государственной комиссии. В числе многих других докладов комиссия заслушала и сообщение генерала Каманина о кандидатах на первый полет. Николай Петрович от имени командования ВВС назвал кандидатом Юрия Гагарина, а его дублером — Германа Титова. Комиссия единодушно согласилась с этим предложением.

Гагарин и Титов, еще не зная, что выбор пал на них, обживали корабль: вместе с инженерами проверяли исправность систем, прохождение команд и работу автоматов, вели радиопереговоры.

После заседания комиссии, на котором был сделан окончательный выбор, Николай Петрович еще долго колебался — сказать или не говорить, а если сказать, то как и когда: ведь оба готовы в одинаковой степени и оба — он в этом не сомневался — успешно выполнят полет. Дело в том, что на комиссии столкнулись две точки зрения: одни считали, что нужно сказать ребятам заранее, чтобы они привыкли к новому своему положению; другие полагали, что уместнее это сделать перед самым стартом, чтобы дублер «не размагничивался», не расслаблялся.

Николай Петрович, человек прямой и решительный, не очень любил такого рода «дипломатию». Он считал, что и Гагарин и Титов должны все знать, ведь оставалось три дня до старта, а командир корабля — это командир, и когда он знает, что полет ожидает именно его, он и готовится по-другому. Однако не так-то просто было сказать обоим о том, что выбор сделан. И выбор — почти окончательный. Трудно, потому что любил он каждого из них одинаково крепко и по-отечески сурово, впрочем, как и всех остальных ребят — тех, кто сейчас был на Байконуре, в сердце казахских степей.

Улетая из Москвы, Николай Петрович захватил с собой все, что нужно для игры в бадминтон. Пилоты быстро освоили новую игру и азартно сражались на кортах. В это воскресенье, 9 апреля, Каманин играл с Гагариным против Титова и еще одного космонавта. Соревнование шло в стремительном темпе и окончилось со счетом 16 : 5 в пользу первой пары. Почему-то именно это обстоятельство помогло Николаю Петровичу принять окончательное решение.

Когда будущие космонавты немного отдохнули после игры, он пригласил их к себе. Сначала завел разговор о ходе тренировок, о работе в корабле, а потом очень просто, стараясь придать голосу будничность и безапелляционность, сказал:

— Комиссия решила: летит Гагарин. Запасным готовить Титова. Поздравляю вас, товарищи!

Юрий не смог сдержать радость. Уголки губ поплыли кверху. На лице Германа мелькнула тень досады. Ее сменила широкая дружеская улыбка:

— Ну что ж, поздравляю тебя, Юра, давай лапу!

— Приятно, конечно. Но ты, Гера, нос не вешай: скоро и твой старт.

— До утра вы свободны, — не без облегчения вымолвил генерал.

…Предчувствия приближающегося полета советского человека в космос носились в воздухе. Отсутствие точных данных буржуазная пресса пыталась заменить домыслами и «научными» предположениями. Так, основываясь на материалах радиопередач, заявлениях ученых и прогнозах, научный обозреватель английской газеты «Ивнинг стандард» Питер Ферли в номере от 10 апреля под огромным заголовком «Первый космонавт: последние приготовления закончены» писал, что

В тот же день корреспондент американского агентства Юнайтед Пресс Интернэйшнл небезызвестный Генри Шапиро, стремясь обскакать своих коллег и во что бы то ни стало ответить на этот вопрос, сообщил:

Журналисты коллекционировали и обсасывали слухи, брали интервью у ученых, строили догадки… Мир жил ожиданием…

12

А на космодроме тем временем все шло своим чередом. Велась планомерная и последовательная подготовка к первому полету.

О событиях последующих дней Николай Петрович Каманин так рассказывает в своем дневнике:

Накануне полета космонавтам был дан полный отдых. Вечером Юрий сыграл с Германом две партии в бильярд и не успел заметить, как подошло время ужинать. На ужин к ним заглянул врач. Неслышно крутились диски магнитофона, тихо звучал светлый, умиротворяющий блюз. Шел разговор спокойный и будничный. Говорили обо всем, кроме полета. «О полете — ни слова» — таков был строгий приказ врача. А врач теперь был их главным командиром.

Доктор лениво ковырял вилкой котлету, а ребята охотно принимали «космическую пищу» — мясное желе, желе из черники — и запивали все это горячим чаем.

В самый разгар ужина к ним зашел Главный конструктор. Юрий сразу же выключил магнитофон — музыка мешала слушать, а он не хотел пропустить ни слова из того, что будет сказано.

Главный конструктор поинтересовался аппетитом, а когда пилоты заметили, что аппетит у них преотличный, сказал:

— Вот и хорошо. В таком полете понадобятся силы. Перегрузочки и все прочее… Но в общем-то я думаю, что полет будет не таким уж тяжелым для вас. Вы же привыкли ко всему, что вас ждет. А скоро, лет через пять, сделаем такие корабли, что можно будет в космос летать по профсоюзной путевке. Купил в профкоме — и пожалуйста.

Ну ладно, не буду вам мешать подкрепляться. Вы же действуете теперь строго по программе!

Главный конструктор ушел, а вскоре и они кончили ужин.

Юрий взглянул на часы. Без десяти десять.

— Ну, пойдемте на процедурку, — с улыбкой заметил врач.

Юрий знал, что доктор имел в виду. Врач вновь измерил кровяное давление у Юры: 115/75, температура — 36,7°, пульс — 64.

— Теперь, ребятки, спать.

— Пожалуйста! — покорно ответил Юрий и отправился в спальню.

На соседней кровати расположился Герман Титов. Доктор назвал их космическими братьями, они и впрямь были похожи на братьев-близнецов. Последние дни они были и одеты одинаково, и питались одним и тем же, и жили неразлучно.

Дверь приоткрылась, и в комнату заглянул врач.

— Может, вам помочь уснуть, а, мальчики?

— Таблеток не требуется, сейчас сами будем спать, — ответил Юрий и улыбнулся. Ему действительно очень хотелось спать, и он был уверен, что моментально заснет.

— Заснем, заснем, не беспокойтесь, — заметил Герман.

— Ну, тогда спокойной ночи, — сказал врач и тихо закрыл дверь.

Юрий и Герман действительно быстро задремали. Не спали в ту ночь в домике лишь врач и Главный конструктор.

Врач несколько раз заглядывал в спальню. Космонавты крепко спали. А он-то беспокоился за них! Его раздражали машины, стремительно проносящиеся то к стартовой площадке, то к поселку, отдаленные звуки, долетавшие из монтажного цеха, каждый шорох этой весенней ночи. Хруст сучьев, шелест сухой травы — все волновало, настораживало его. Он даже не подозревал, что может так волноваться. Если бы он курил — дорожка вокруг этого маленького щитового домика вся была бы устлана окурками. Но он не курил и лишь спокойными, размеренными шагами ходил вокруг дома, чутко вслушиваясь в ночь, потом открывал двери и подходил к спальне. Все тихо.

В 3 часа ночи в домик снова зашел Главный конструктор. Он тоже заглянул в спальню и на цыпочках отодвинулся, уловив лишь ровное, еле слышное дыхание капитанов космоса…

В 5 часов 30 минут утра врач тихо тронул Юрия за плечо:

— Пора вставать, Юра.

Юрий повернулся и открыл глаза.

— Вставать? Пожалуйста!

Герман тоже проснулся.

— Откройте форточки и приготовьте коврики!

Врач пропустил шутку мимо ушей и деловито спросил:

— Как спалось, ребятки?

— Хорошо спалось. Как учили, — шутливо ответил Юрий и начал одеваться.

Так начинался день 12 апреля, которому суждено было стать историческим.