Орбита жизни

Вот он, оказывается, какой Гагарин! — Пресса пяти континентов говорит: «Молодец!» — Москва встречает героя. — Большой прием в Кремле. — «Сто восемь минут, которые потрясли мир». — «Я думаю, что советские космонавты скоро слетают и к другим планетам».

1

Утром 13 апреля началась новая, сложная полоса его жизни. Теперь малозаметная служба Гагарина совершенно неожиданно обернулась непривычно трудным для него делом — представительством.

Юрий никогда раньше не думал о бремени славы, и вот теперь ему надо было привыкать к этому тяжелому бремени…

После традиционной физзарядки и завтрака началось большое совещание специалистов, на котором Юрий обстоятельно рассказал о том, как проходил полет, поделился своими ощущениями, доложил о работе всех систем и устройств. Среди знакомых людей он чувствовал себя легко, и он рассказывал обо всем, что было у него на душе, меньше всего подыскивая слова.

Зато после совещания ему было труднее — он держал первый отчет перед корреспондентами. А впервые в жизни это делать не так легко.

…В небольшом парке на крутом берегу Волги каменный трехэтажный особняк. Там идет заседание комиссии, подводящей первые итоги полета. Заседание длится долго, и корреспондентам не терпится поскорее увидеть прославленного майора. Ведь предстоит еще написать и передать в свои газеты и журналы интервью и фото.

Корреспонденты нетерпеливо поглядывали за окно, где за деревьями видна Волга. Над ней — низкое серое небо, по нему быстро бегут облака. Выпавший ночью снег припорошил проталины. И трава, бурая, словно пучки щетины, выглядывает из-под снега.

Но вот в небольшой белостенный домик, где ожидали журналисты, входят Юрий Гагарин, Герман Титов, генерал Каманин, врач.

Юрий улыбается, поднимает руки, приветствуя корреспондентов, и все невольно удивляются выражению его лица, свежего и ясного, как будто и не было вчера всех этих невиданных испытаний, выпавших на его долю — на долю первого разведчика Вселенной.

— Товарищи, пожалуйста, недолго, — говорит генерал. — В вашем распоряжении 10 минут.

— Снимайте, но не мучайте, — добавляет врач.

У корреспондентов вопросы давно заготовлены, и Юрию не так уж сложно на них ответить.

— Какое там небо, в космосе? — спрашивают журналисты.

— Темное, товарищи, очень темное.

— Расскажите о своих чувствах перед полетом.

— Меня охватило огромное счастье, радость, что этот полет доверен мне. Ведь это было осуществление моей самой сокровенной мечты!

— О чем вам думалось, когда космический корабль набирал нужную для выхода на орбиту скорость?

— Да знаете, все чувства были направлены на то, чтобы как можно четче, как можно полнее выполнить работу. Работы было много на всем маршруте. И когда шел по орбите и когда снижался для того, чтобы приземлиться в заданном месте. Весь полет — это работа.

— Как выглядела оттуда наша Земля? Каким было Солнце? Звезды? Луна?

— Все это очень похоже на то, что летчики-высотники наблюдают, поднявшись в стратосферу. Но там, в космосе, обзор шире, краски ярче, гуще. На стороне Земли, освещенной Солнцем, очень хорошо видны крупные реки, большие водоемы, леса, крупные складки местности, береговые линии. Во время полета над Советским Союзом очень хорошо просматривались крупные квадраты колхозных полей. Луну я не видел.

— А как выглядит водная поверхность?

— Темноватыми, чуть поблескивающими пятнами.

— Ощущалась ли шарообразность Земли?

— Да, конечно, ощущалась. Когда я смотрел на горизонт, то хорошо видел резкий, контрастный переход от светлой поверхности Земли к совсем черному небу. Наша планета была как бы окружена ореолом голубоватого цвета. Потом эта полоса постепенно темнеет, становится фиолетовой, а затем черной. Этот переход очень красив, его трудно передать словами.

— А как выглядела Земля при переходе космического корабля с теневой стороны Земли на дневную?

— Сначала идет яркая оранжевая полоса. Потом она очень плавно, незаметно переходит все в тот же знакомый уже нам голубой цвет, а затем снова темно-фиолетовые и почти черные тона. Картина по своей цветовой гамме прямо неописуемая. Она надолго останется в памяти…

— Как перенесли невесомость и перегрузки?

— Перегрузки? Вот я, смотрите! Ушибов нет, отеков тоже. Что касается координации движений при невесомости, то она сохранялась полностью. В невесомости мне пришлось вести записи. Получалось хорошо. Только планшет надо было придерживать рукой, а то, того и гляди, «уплывет». Почерк остается тем же, что и на Земле, в обычных условиях. Работал я в это время и с аппаратами, в частности вел радиопередачу на Землю телеграфным ключом. И по микрофону. Получалось хорошо.

— А удалось ли позавтракать там, в космосе?

— Удалось. Я ел и пил. Невесомость ничуть не помешала этому. Аппетит в космосе, пожалуй, космический, а не земной.

— Как происходил переход от невесомости к гравитации?

— Так же плавно. То я висел в воздухе над пилотским креслом, то я уже сижу в нем…

— Вы читали книгу американского летчика-испытателя Дж. Коллинза? Его все время преследовала трагедия одиночества. Как у вас на этот счет?

— Да, читал, но, улетая в космос, я оставил на Земле столько друзей! Миллионы советских людей были со мной, каждую минуту я знал, что за мной следит вся Родина, наша партия. В космосе я слышал ее голос и не был одинок.

Он говорит спокойно, немногословно и четко. А главное — просто и ясно, так, словно речь идет не о полете вокруг земного шара в космосе, а об обычном вылете на обычном истребителе. Журналисты внимательно прислушиваются к его голосу, боясь пропустить хоть слово. Перья стремительно бегают по бумаге. Вспыхивают блицы. Юрий иногда даже щурится от ярких вспышек. Прежде чем ответить, он мгновение думает, а потом начинает говорить. Иногда, строя фразу, он подыскивает слова, иногда сам себя поправляет, что-то уточняя и добавляя.

Юрий находит место и для шутки и для дружеского комплимента в адрес той или иной газеты. И корреспонденты, все более и более покоренные его обаянием, отмечают его необыкновенно привлекательную манеру держаться. Он покоряет своей естественностью и простотой. «Какой уж я есть — такой и есть», — словно говорит он всем своим поведением. А про себя отмечает, что пока общение с прессой ему не доставляет особенных хлопот: «просто нужно точно, ясно и не спеша говорить то, что думаешь. А если что-нибудь еще захотят спросить — спросят». Первая пресс-конференция длится недолго.

«Но что и как будет дальше?» — этот вопрос очень волнует Юрия: надо бы успеть подготовиться. Правда, Николай Петрович Каманин знает предстоящую программу, но ясно одно — выступать теперь придется много и часто. Это значит, что нужно следить за своей речью. Ведь теперь его будет слушать весь мир. Ничего не поделаешь, придется привыкать и к этим необычным, хотя и земным «перегрузкам»…

Только по отрывочным отзвукам — из рассказов товарищей и первых корреспондентов, из утренних газет и радиосообщений узнал Юрий, как много говорится о нем и о его полете. Сперва ему просто было неловко читать и слышать о себе, а потом он стал думать о том, что правильнее было бы говорить о победе и подвиге многих людей, о триумфе нашего строя, нашей науки и техники. Ведь он-то знал, что главное было не совершить этот подвиг, а обеспечить его, сделать возможным. В конце концов — это ведь почти лотерея, что полетел он. Мог бы быть и Герман, и Андриян, и Павел, и Борис, и все другие ребята. И каждый из них выполнил бы свой долг до конца. Так что дело не в космонавте. Это было Юрию совершенно ясно. Конечно, он много пережил в космосе, но ведь и остальные его друзья готовы к такому и даже более сложному полету…

И еще Юрий думал о том, о чем мы так редко говорим. Родина… У каждого человека о ней свое представление. У одних — это тихий переулок в большом и шумном городе, у других — белая, отдающая голубизной мазанка, развесистые акации и стройные тополи вдоль пыльной дороги, плакучие березы над зазеленевшим старым прудом, у третьих — дом, сложенный из потемневших столетних лиственниц, и заснеженные степные просторы, да ветерок, пахнущий сосновым дымом.

Родина — это то, что безгранично дорого с детства, то, что навсегда вошло в тебя и навечно осталось в тебе, то, без чего нет человека.

Но у каждого из нас, кроме маленькой точки на земле, где начинался твой путь, есть большое понятие о Родине как о Стране Советов, окрашенной на политической карте мира в алый цвет жизни. И теперь именно это волнующе-огромное понятие стало для Юрия реально осязаемым, наглядно зримым. Он словно подрос настолько, что видел и чувствовал всю страну, знал, чем живет она, о чем думает, слышал ее голос. И это ощущение делало его неизмеримо сильнее.

2

В те самые часы пресса всех пяти континентов оживленно комментировала главное событие планеты, сообщала детали сенсации «номер один»…

Первый в мире космонавт в гермошлеме и космическом скафандре приветствовал американцев с первых полос газет, неоднократно появлялся на экранах телевизоров; его портреты были выставлены даже на улицах, например около одного из главных зданий рокфеллеровского центра.

О Юрии Гагарине уже были напечатаны десятки тысяч слов; статьи и комментарии полны такими определениями, как «новый Колумб», «человек, который слетал к звездам», «проложил путь в будущее», «сделал вековые мечты действительностью», «блестящий подвиг, который войдет в историю, как одно из величайших достижений».

«Нью-Йорк пост» рядом с фотографией Гагарина дала огромными буквами два слова: «Он — молодец!»

Газета «Нью-Йорк геральд трибюн» почти все свои первые 11 полос посвятила полету человека в космическое пространство.

Под заголовком «Симпатичный русский космический путешественник является отцом двух детей» газета напечатала биографию Юрия Гагарина.

Обозреватель «Нью-Йорк геральд трибюн» заявлял, что люди предвидели блестящий подвиг Гагарина со времени запуска Советским Союзом первого спутника Земли 4 октября 1957 г.

Главный заголовок в «Нью-Йорк таймс» в четыре столбца гласил: «Русский облетел вокруг Земли один раз, наблюдая ее через специальные смотровые стекла; весь полет в космос продолжался 108 минут».

Газета опубликовала схему полета Ю. Гагарина и его краткую биографию, которая начинается словами:

Между тем находились и такие люди, которым Гагарин представлялся не типичным человеком Страны Советов, а отпрыском недобитых князей, доживающих свой век за границей. Корреспондент агентства Рейтер передавал из Нью-Йорка, что два американца русского происхождения заявили, что космонавт Юрий Гагарин не пролетарского происхождения.

Юрию рассказали о сногсшибательной сенсации газеты «Дейли ньюс», которая известила своих читателей, что Юрий не сын столяра, а якобы «внук русского князя, расстрелянного большевиками».

Другой автор небылиц утверждал:

Сначала Юрий от души рассмеялся этой глупой байке, а когда понял, зачем американским хозяевам прессы понадобились эти нелепости, твердо решил при первом же случае публично опровергнуть эту ложь.

Отклики английской печати отражали восхищение англичан достижением Советского Союза, который сумел благополучно вернуть на Землю первого в мире космонавта. Газеты писали, что это событие знаменует собой начало новой эры в истории человечества.

«Дейли телеграф» назвала Гагарина «первым человеком космоса» и отмечала:

«Дейли уоркер» в редакционной статье отмечала, что Англия должна извлечь политический урок из достижений Советского Союза.

Корреспондент агентства Ассошиэйтед Пресс передавал с военно-воздушной базы Лэнгли (штат Вирджиния):

«Скоро вечерней или утренней звездой Соединенных Штатов будет красная звезда, сделанная в Москве», — с огорчением писала газета «Нью-Йорк таймс» после запуска первого искусственного спутника Земли.

События показывают, что это время приближается. Президент США Кеннеди шлет телеграмму в Москву:

3

В то время когда ротационные машины типографий всего мира выбрасывали пахнущие краской триумфальные полосы специальных выпусков, в городе на Волге было раннее утро.

Вероятно, миллионы людей уже не спали в это утро, 14 апреля. Всех волновало, как он себя чувствует, человек, побывавший в неведомом космосе. Москвичи уже с трепетом, с еле сдерживаемым нетерпением ожидали часа, когда этот отважный, полюбившийся по портретам парень прилетит в столицу. А столица готовилась. Украшенная еще накануне флагами, плакатами, кумачовыми транспарантами, она клокотала взволнованным половодьем голосов, музыки; толповорот вскипал на перекрестках. Автобусы и такси спешили в сторону Ленинского проспекта — во Внуково.

…Юрий проснулся рано. Выглянул в окошко. С удивлением увидел, что ночью выпал снежок и синий утренний лес, сумеречный и прозрачный, стал вновь по-зимнему серебристым. За лесом вставало желтое солнце.

«Ну вот, сегодня и Москва, — подумал он. — Домашние небось поплакали… Как мама, интересно? Может, и не знает там, в Гжатске?» Его размышления прервал голос внизу у подъезда. «Наверное, корреспонденты», — решил он и стал собираться.

…Перед отъездом на аэродром он вышел на широкий косогор, покрытый редким лесом и мелким кустарником. С обрыва открывалась величавая панорама Волги, набухшей перед разливом, вот-вот готовой взломать и сбросить рыхлый ледяной панцирь. Пахло свежестью, водой, жухлыми листьями, тем бодрящим и опьяняющим запахом обновления, который был памятен еще с детства. Тогда он сулил шуршанье ледохода, журчанье вешних ручьев, раннее купание на Орешне. Теперь волнующее предвестие весны тоже обещало перемены.

Хотелось долго стоять тут одному на просторном заснеженном обрыве, где последний робкий снежок уже был пропорот прошлогодней жесткой травой, где угадывались на буграх проталины, где дышалось так легко и спокойно. Юрий глубоко втянул воздух, прохладный и чистый, как вода степных озер на той луговой стороне. Ясность, свежесть, которую он всегда ощущал по утрам, разлилась по всему его существу, словно и не было 108 минут, позавчера проведенных в космосе, который уже не казался таким загадочным. Родная земля была еще непостижимее и прекраснее в своей постоянной новизне, в своем утреннем спокойном величии, в своей русской широте и скромной, сдержанной нежности. Юрий улыбнулся, потому что поймал себя на мысли, что вновь контролирует свои чувства, словно в полете.

«Хорошо, черт побери! Однако пора. Ждут», — подумал он и зашагал к машине. Он и не заметил, залюбовавшись рекой, как кто-то из корреспондентов, стоявших неподалеку, сфотографировал его.

…Экипаж ИЛ-18 преподнес ему скромный подарок — модель самолета, на котором он полетит в Москву. Юрий был тронут. Усаживаясь в кресло, он с улыбкой посмотрел на вспыхнувший транспарант: «Не курить. Пристегнуть привязные ремни!», но покорно выполнил просьбу: порядок есть порядок!

— Наш рейс будет проходить на высоте 7 тысяч метров. Наша скорость — 650 километров в час, — говорит бортпроводница и, не в силах выдержать привычного тона, широко улыбается. Возможно, она вспоминает, на какой высоте и с какой скоростью летал «Восток», к командиру которого она сейчас и обращается в первую очередь. И Юрий улыбается, сдержанно, чуть-чуть, только уголками губ. Он тоже невольно сравнивает.

Командир корабля Борис Бугаев блестяще поднял тяжелую машину. За иллюминаторами поплыли ватные холмы облаков. В салоне воцарилось деловое урчание путевых разговоров. Корреспонденты приготовились к интервью. Но открылась дверца пилотской кабины, и командир, учтиво наклонившись над Гагариным, спросил:

— Хотите, посидеть за штурвалом, а, Юрий Алексеевич?

Это был приятный сюрприз. Юрий встрепенулся и по-мальчишески непосредственно ответил:

— С огромным удовольствием! Мне это место дороже всего на свете.

Сейчас ему это действительно доставило особенное, ни с чем не сравнимое наслаждение, хотя он, конечно, знал, что самолет рейсовый, эшелон задан строго и машину ведет автопилот. И все же очень хотелось подержать белый рогатый штурвал, поглядеть вновь в мерцающие зелеными светляками глаза приборов, прильнуть к наушникам. В эфире творилось что-то несусветное — все газеты просили у Юрия интервью. Радист едва успевал отбиваться: нужно было работать с аэропортом.

Вскоре Юрий вернулся на свое место, перекусил, и пока Москва была еще далеко, начал отвечать на вопросы корреспондентов.

Где-то около столицы из облаков вынырнули семь боевых самолетов. Юрий заметил, как они разошлись на виражах, а потом подстроились по два у крыльев и три — сзади. Юрий прильнул к иллюминатору, долго махал пилотам рукой. Потом на листке бумаги быстро написал несколько коротких строчек: «Друзьям летчикам-истребителям. Горячий привет! Юрий Гагарин». Позвал бортпроводницу:

— Если вам не трудно, попросите, пожалуйста, радиста, пусть передаст ребятам.

Стюардесса ушла, а Юрий вновь повернулся к иллюминатору.

Прошло мгновение, и самолеты эскорта, как по команде, все враз чуть качнули крыльями. Гагарин засмеялся — быстро работает радист.

Тем временем лайнер заметно сбросил высоту. Внизу в разрывах туч замелькали подмосковные леса и поселки. Внизу Москва. Широкий круг над городом. Кремль. Улицы пестрят крошечными фигурками людей. Толпы. Их хорошо видно. Флаги. Юрий взволнован. Всего этого он никак не ожидал увидеть. А самолет, заложив крутой разворот, идет в сторону Внукова. Снова круг. Ушли в сторону истребители. Еще несколько минут, и бежит под колеса бетонная полоса из серых шестигранников, прочерченных следами покрышек.

— Приехали. Вот мы и дома!

Мать и отец пристально смотрят на иллюминаторы, потом на трап, на открытую дверь.

«Почему же он не выходит? Самолет прилетел, а человек не выходит. Может, покалечился? Может, вынесут одну урну на красной подушке?» — думал Алексей Иванович.

— Что случилось? Почему не выходит? — тревожно спросил он.

И тут же услышал спокойный, добрый голос женщины, стоявшей рядом:

— Вы не волнуйтесь, выйдет ровно в 13 часов. Видите, красная дорожка ему выстлана. Никому еще не стелили. Большой почет вашему сыну оказан. Все идет по порядку. Да вот и он!

И точно, вслед за ее словами Юрий, бодрый, невредимый, быстро сбегает по трапу и, чеканя шаг, направляется к ним.

У Алексея Ивановича словно защипало глаза, может, от холода или от ветра. Мать тоже концом платка смахнула слезу.

Юрий быстро шагает по красной дорожке, что ведет прямо к правительственной трибуне. Сначала глаза его видят лишь людей, аэровокзал и алое полотнище на его фасаде — «Честь и слава товарищу Гагарину, пионеру освоения космоса!»

Он читает это мгновенно и тут же перестает думать обо всем, кроме рапорта. Он идет прямо и строго, стараясь ступать твердо и смотреть только перед собой. Но вот взгляд его ловит знакомые, родные лица. Валя в серой шапочке и шубке… мать… отец… Хорошо, что привезли!..

Ковер кажется бесконечным. Посредине этой «стометровки славы» у него развязался шнурок на ботинке. Юрий улыбается и, вздохнув, твердо продолжает свой путь.

Остановившись перед руководителями партии и правительства, он берет под козырек и рапортует:

— Рад доложить вам, что задание Центрального Комитета Коммунистической партии и Советского правительства выполнено.

Первый в истории человечества полет на советском космическом корабле «Восток» 12 апреля успешно совершен.

Все приборы и оборудование корабля работали четко и безупречно.

Чувствую себя отлично.

Готов выполнить новое любое задание нашей партии и правительства. Майор Гагарин.

Руководители партии и правительства сердечно обнимают Юрия. Все растроганы. У многих повлажнели глаза.

К Гагарину подбегают ребятишки, дарят букеты цветов. Юрия приветствуют дипломаты, представляющие в Москве свои страны. Над затихшим аэродромом величественно разносятся звуки Государственного гимна Советского Союза. Гремит артиллерийский салют.

Вместе с руководителями партии и правительства Юрий идет вдоль перрона аэровокзала, запруженного народом. Вспыхивают блицы, трещат кинокамеры. К Гагарину протягиваются тысячи рук, звучат восторженные выкрики. Затем Юрий садится в открытую машину, увитую гирляндами красных роз.

Длинная вереница торжественно черных машин устремляется к Москве. Рядом с головным серым лимузином, не отставая ни на шаг, следует почетный эскорт мотоциклов.

Все это кажется Юрию нереально-сказочным, сверхпраздничным. Подобного он еще никогда не видел. И уж, конечно, не мог и предполагать, что его будут встречать с такими почестями.

Его удивляют плотные шеренги радостно возбужденных людей, стоящие вдоль всего шоссе.

Словно желая сделать эту всеобщую радость ярче, наряднее, выглянуло солнце. Заиграли густой зеленью ели и сосны, ослепительно заблистала вода в придорожных канавах, засеребрились белые стволы берез вдоль шоссе. Засветился, заполыхал кумач и бархат знамен, флагов, флажков. Юрий с удивлением смотрит на свои портреты, на праздничное убранство улиц.

Валя уже все это видела по дороге во Внуково, но она тоже удивлена.

Машины медленно проезжают мост и через Боровицкие ворота поднимаются на Кремлевский холм. В Кремле чисто, солнечно, тихо. А у его стен бушует людской прибой. Звучит музыка, слышны громкие голоса тысяч взволнованных москвичей. Голоса сливаются в один звук, словно и впрямь гуляют у стен волны.

…Тем временем, пока торжественный кортеж двигался к Кремлю, с другого конца Москвы в центр пробирался отряд космонавтов. Сначала без особенных приключений ехали служебным автобусом. Затем движение стало замедляться: толпы людей на улицах начали сгущаться. Вскоре автобус пришлось оставить — дальше проехать было нельзя. Двинулись пешком.

Ребят удивило такое необычное для будней стечение народа на улицах. Все, как в большой праздник: радостно оживленные колонны, флаги, оркестры. Поддавшись царившему вокруг веселью, ребята сначала тоже беззаботно смеялись, пели, но чем ближе к центру, тем серьезнее они становились: считанные минуты оставались до начала митинга, а движение их шло все медленнее и медленнее. Посредине улицы Кирова летчиков и вовсе так стиснули, что вся группа остановилась, буквально затертая в толпе.

— Время идет! — крикнул кто-то. — Надо спешить.

— Тут спеши не спеши, ничего не сделаешь. Надо двигаться вместе со всеми, — рассудительно заметил Андриян.

— Тогда опоздаем!

— Товарищи, разрешите нам пройти, — напирая плечом на ближайшие спины, — решительно сказал Валерий. — Разрешите, мы — космонавты!

Слова эти, сказанные в отчаянии, возымели свое действие, но совсем не то, которое ожидал говоривший.

— Ладно заливать баки! Все сегодня космонавты! Всем на площадь надо!

Тут уж не выдержал Григорий.

— Паша, покажи им документы! Ты поближе, а то я руку не вытащу.

— Тут уж никакие документы не помогут… — дипломатично ответил Павел.

— Ну как же не помогут, ведь у нас приглашение на трибуну!

Кто-то догадался показать пригласительный билет, и люди немного потеснились.

— Вот вам и еще одна тренировочка, — весело заметил Женя, когда все они протиснулись сквозь «пробку».

На площадь поспели минута в минуту.

…Много волнующих событий видела советская столица. Она встречала челюскинцев и папанинцев, Чкалова и Громова, она встречала воинов-победителей в мае 1945 г., бросивших к подножию Мавзолея поверженные знамена и штандарты гитлеровских армий.

Но эта радостная встреча была не похожа на предыдущие. Столица встречала первого в мире космонавта!

И вот Юрий Гагарин снова на Красной площади. Прошло лишь несколько дней с той ночи, когда он был здесь последний раз. Но он опять вернулся сюда, на это дорогое сердцу каждого советского человека место.

Неподалеку от космонавтов стояло несколько знакомых им людей. Но большинство присутствующих могло лишь догадываться, что это за компания крепких, румяных, несколько возбужденных летчиков… И эти догадки подтвердились, когда, приветствуя Гагарина, кто-то из них громко крикнул:

— Юра, привет!

Гагарин мгновенно повернулся на знакомый голос и поднял вверх обе руки, расцвел широкой улыбкой, что-то сказал соседям по трибуне, кивнув головой в сторону ребят. А ведь совсем недавно и он приходил сюда, в ноябре 1960 г., по такому же приглашению, и дежурные, прочитав на карточке его фамилию, молча брали под козырек и, даже не посмотрев ему вслед, безо всяких эмоций пропускали молодого офицера, как их сейчас. И вот Юрий на трибуне Мавзолея. Это просто удивительно, что происходит!

Юрий никогда не мог бы подумать, что будет стоять рядом с руководителями партии и правительства на трибуне Мавзолея. Но вот ему предоставляют слово. Юрий подходит к микрофонам.

— Родные мои соотечественники! Товарищи руководители партии и правительства! — говорит он. — Прежде всего разрешите мне принести искреннюю благодарность Центральному Комитету моей родной Коммунистической партии, Советскому правительству, всему советскому народу за то, что мне, простому советскому летчику, было оказано такое большое доверие и поручено ответственное задание совершить первый полет в космос.

…Мне хочется от души поблагодарить наших ученых, инженеров, техников, всех советских рабочих, создавших такой корабль, на котором можно уверенно постигать тайны космического пространства. Позвольте также мне поблагодарить всех товарищей и весь коллектив, подготовивших меня к космическому полету.

Вспыхивают аплодисменты. Подождав, пока они затихнут, Юрий продолжает:

— Я убежден, что все мои друзья летчики-космонавты также готовы в любое время совершить полет вокруг нашей планеты.

Снова площадь разражается продолжительными аплодисментами.

— Можно с уверенностью сказать, — добавляет Юрий, — что мы на наших советских космических кораблях будем летать и по более дальним маршрутам. Я безмерно рад, что моя любимая отчизна первой в мире совершила этот полет, первой в мире проникла в космос. Первый самолет, первый спутник, первый космический корабль и первый космический полет — вот этапы большого пути моей Родины к овладению тайнами природы. К этой цели наш народ вела и уверенно ведет наша родная Коммунистическая партия.

В конце овация почти не дает ему говорить. Но Юрий продолжает:

— Свой первый полет в космос мы посвятили XXII съезду Коммунистической партии Советского Союза.

…Давно древняя Красная площадь не видела такого накала восторженных чувств, такого единения миллионов людей.

Примерно в середине демонстрации группа космонавтов сошла с трибун и зашагала мимо Мавзолея. Юрий сразу увидел своих. И вдруг он заметил, как после мгновенного замешательства над колонной взлетел один из летчиков. Юрий узнал его. «Герку качают! Вот учудили!..»

Эту необычную сцену заметили на трибуне.

— Это наши товарищи качают космонавта-2, Германа Степановича Титова, — смущенно пояснил Юрий.

— А головокружения у него не будет?

— Никак нет — он крепкий парень! — уверенно ответил Юрий.

А мимо Кремля, мимо Мавзолея все шли и шли колонны. Над рядами людей весенний ветер полоскал знамена, скупое солнце освещало скромные, наскоро сделанные портреты космонавта, портреты руководителей партии и правительства. Это был поистине всенародный праздник.

Корреспонденты радио посылали по проводам в здание ГУМа, расположенное на Красной площади против Мавзолея, оперативные репортажи, сообщения о том, что происходит в стране. Здесь были многочисленные отклики народа, высказывания знатных людей нашей Родины, вести из-за рубежа. Отсюда, с Красной площади, шел радиорепортаж о празднике. Один за другим в этот рассказ включались города Родины.

«Говорит Калуга!

Говорит Калуга, город основоположника космонавтики Константина Эдуардовича Циолковского. Третий день ликует город. Флаги… Портреты Циолковского, Гагарина… Великий подвиг советской науки словно омолодил старую Калугу. Сияет солнце… На улицах — масса людей, много молодежи.

— Только что, — продолжали корреспонденты, — мы побывали в домике, где жил Константин Эдуардович Циолковский, и беседовали с его дочерью Марией Константиновной.

— Много лет назад, — рассказывает она, — детьми, мы как сказку слушали рассказ отца о полете космического корабля с людьми на борту. Мой отец говорил: «В одном я твердо уверен: первенство будет принадлежать Советскому Союзу!» И это подтвердилось. «Вы увидите, обязательно увидите тех, кто полетит на ракете. Я верю в это, верю потому, что уж больно много внимания уделяют правительство и партия науке, технике».

Сейчас я вновь и вновь вспоминаю слова моего отца, слышу его голос (звучит записанный на пленке голос великого ученого): «…Теперь, товарищи, я точно уверен в том, что и моя другая мечта — межпланетные путешествия, — мною теоретически обоснованная, превратится в действительность.

Сорок лет я работал над реактивным двигателем и думал, что прогулка на Марс начнется лишь через много сотен лет. Но сроки меняются. Я верю, что многие из вас будут свидетелями первого заатмосферного путешествия.

…Герои и смельчаки проложат первые трассы — Земля — орбита Луны, Земля — орбита Марса и еще далее: Москва — Луна, Калуга — Марс…»

Как живой, Циолковский говорил с народом в этот торжественный день! И его удивительное пророчество звучало как нельзя более убедительно.

…Несколько часов продолжалась демонстрация народной радости, демонстрация в честь невиданной победы нашей науки и техники.

4

Вечером того же дня в Кремле был устроен большой прием в честь первого летчика-космонавта.

Вдоль беломраморной лестницы, устланной красным ковром, стояли ученики ремесленных училищ, суворовцы, юноши и девушки в ярких, весенних костюмах. Девушки бросали к ногам Юрия живые цветы. Никогда еще он не видел ничего подобного.

Георгиевский зал Большого Кремлевского дворца с золотыми названиями прославленных полков на стенах был залит светом гигантских люстр.

Сюда пришли лучшие люди Родины, пришли для того, чтобы горячо поздравить славного сына народа, первого космонавта Юрия Гагарина.

В зале маршалы, ученые, труженики полей, писатели, рабочие, конструкторы, все те, чьим трудом, чьим талантом, чьими усилиями была подготовлена эта величайшая победа, которую отмечал наш народ.

Пришли сюда и послы, и иностранные гости, и представители зарубежной прессы и агентств. Пришли для того, чтобы воздать должное героическому сыну советского народа, воздать должное его подвигу, воздать должное партии, прокладывающей человечеству путь в будущее.

В Большом Кремлевском дворце праздновался день рождения космической эры человечества.

Вот на сцену поднимаются Председатель Президиума Верховного Совета Союза ССР Л. Брежнев, секретарь Президиума Верховного Совета СССР М. Георгадзе и Юрий Гагарин.

Товарищ Георгадзе зачитывает Указ Президиума Верховного Совета Союза ССР.

По залу прокатываются аплодисменты.

Когда они стихают, к космонавту подходит Леонид Ильич Брежнев.

— Дорогой Юрий Алексеевич, — говорит он, — мне доставляет большое удовольствие выполнить такое приятное поручение, как вручение вам высшей награды Советского Союза — ордена Ленина и Золотой звезды Героя Советского Союза.

Вы совершили необыкновенный, великий подвиг. Вы совершили первый полет в космос. Вот почему весь советский народ сегодня славит вас, славит нашу Коммунистическую партию, которая ведет наш народ по пути к коммунизму. Славит наших ученых, инженеров, рабочих, создавших такой великолепный корабль.

Я от имени Центрального Комитета, от имени Советского правительства, Президиума Верховного Совета искренне и сердечно поздравляю вас, желаю вам доброго здоровья, счастья и новых успехов на вашем замечательном жизненном пути.

Позвольте мне пожать вашу руку.

Под бурные аплодисменты всех присутствующих Леонид Ильич Брежнев прикалывает к мундиру первого в мире космонавта орден Ленина и Золотую звезду Героя Советского Союза.

Звучит музыка.

Товарищ Брежнев обнимает Гагарина и по русскому обычаю целуется с ним.

У микрофона Юрий Гагарин. Он взволнован. Но старается говорить четко и спокойно.

— Я бесконечно тронут вниманием нашей партии, правительства, всего советского народа, которое оказано мне. Благодарю партию, наше Советское правительство, героический советский народ за ту высокую оценку моего труда, которую я получил.

Разрешите мне заверить нашу родную партию, наше правительство и весь советский народ, что я готов выполнить любое новое задание, которое мне доверит народ, партия и правительство. Служу Советскому Союзу!

Аплодисменты не дают ему говорить.

Затем на сцену поднимаются члены правительства. И вместе с ними родные героя. Мать Анна Тимофеевна, жена Валентина Ивановна, отец Алексей Иванович, старший брат Валентин, младший брат Борис, сестра Зоя. Члены правительства фотографируются с семьей Гагариных.

Затем все усаживаются за праздничные столы. Звучат торжественные тосты. Им вторят залпы салюта.

Зал чествует первого советского космонавта Юрия Гагарина. Аплодисменты предназначены ему. Но они предназначены и тем, кто находится в этом зале. Они предназначены и всему народу. Ведь это поистине всенародный праздник!

…Столы космонавтам были накрыты в комнате, рядом со сверкающим Георгиевским залом. Близко сидели ученые, конструкторы, теоретики, врачи. После первого тоста ребята чокнулись с ними. Всем было весело.

А чуть позже Павел, Борис, Владимир вышли из-за стола и двинулись к сцене, туда, где были руководители партии и правительства, где сидел Юра.

Космонавтов мало кто знал, и кто-то поинтересовался, куда они направляются.

— Мы, Юрины товарищи, хотим с ним сфотографироваться. Можно?

За всех ответил один из руководителей партии.

— Почему же нельзя, конечно, можно! Идите-ка сюда, Юрий Алексеевич! Вот так, поближе, в самую серединку. Сегодня вы — наш самый главный герой.

Все уселись. Фотографа не пришлось долго ждать. Лампа-вспышка озарила возбужденные, радостные лица.

А потом пошла задушевная, дружеская беседа. У всех — и у летчиков, и у руководителей партии и правительства — было отличное настроение. И космонавты неожиданно почувствовали, как прошла робость первых минут. Им казалось, что уже много лет они вот так, совсем близко знакомы с теми, кто решает сложнейшие вопросы народной жизни, кто занят большими международными проблемами. Удивительная простота и задушевность была в этой беседе.

В конце приема к Юрию подошла красивая, черноволосая девушка и торжественно сказала:

— Дорогой Юрий Алексеевич, разрешите мне от имени и по поручению женщин да и всего нашего коллектива крепко обнять вас и поцеловать! — И, не дав Юре ответить, она решительно обняла его и поцеловала.

Алексей Иванович это заметил и, засмеявшись, что-то сказал Вале.

Юрий перехватил лукавый взгляд жены и, не отпуская девушку, бросил:

— Валюша, не беспокойся! Это я от имени и по поручению космонавтов!

Он крепко расцеловал девушку, которая от неожиданности совершенно растерялась. Все это произошло буквально за считанные секунды. Девушка, зардевшись, убежала, а все, кто наблюдал эту сцену, невольно засмеялись.

А потом снова говорили о космических исследованиях, о подготовке к полетам, о новой отечественной и зарубежной технике… С особенной любовью говорили о Гагарине.

Три дня спустя Президиум Верховного Совета СССР принял указы о награждении тех, кому советский народ обязан своими победами в освоении космоса. Сдержанные, немногословные строки этих исторических документов звучат как гимн массовому трудовому героизму, пытливости, творчеству, новаторской смелости и самоотверженности многих тысяч людей, беззаветно преданных делу партии. Шесть тысяч девятьсот двадцать четыре человека, ряд научно-исследовательских институтов, заводов и конструкторских бюро были награждены орденами и медалями Советского Союза! Вдумайтесь в эти масштабы! А ведь награждены лучшие из лучших. Второй золотой медали «Серп и молот» удостоены семь видных советских ученых и конструкторов — Героев Социалистического Труда. Девяноста пяти ведущим конструкторам, руководящим работникам, ученым и рабочим было присвоено это высокое звание.

Обо всем этом Юрий узнал, будучи уже в Гжатске. Он искренне поздравил всех награжденных, полностью разделив радость всего советского народа.

Итак, подвиг завершен. Но героическая эпопея покорения космоса советскими людьми продолжается. Товарищи Юрия готовятся к новым полетам. Им суждено совершить еще более сложные и интересные рейды в безграничные просторы Вселенной.

5

Вот и подошло время заканчивать повествование.

Сразу же после полета, прогремевшего на весь мир, мне довелось увидеть Юрия Алексеевича Гагарина и получить его согласие на обстоятельную беседу в дни, когда он будет отдыхать на Кавказе.

Не буду рассказывать обо всех перипетиях этой интересной командировки, скажу только, что в Сочи мне повезло: врач, который наблюдал за здоровьем Гагарина, оказывается, знал меня заочно со слов моих друзей.

Юрий жил вместе со всей боевой когортой космонавтов. Орлиная стая слетелась на отдых перед новыми дальними полетами.

Я приехал туда, где отдыхали пилоты, рано утром. Погода стояла теплая, но все же достаточно свежая для тех мест и того времени года. И тем не менее у ребят это были радостные дни отдыха. Надо сказать, что многие из них впервые после длительных занятий и тренировок попали на солнечное Причерноморье и наслаждались воздухом, морем и зеленью. С некоторыми из них были жены. С Юрой были Валя и обе дочки. Поэтому заслуженный отдых после полета доставлял ему особенную радость.

Место, где жили пилоты, расположено на берегу моря в небольшом, но тенистом парке. Длинная кипарисовая аллея ведет от зеленых ворот к жилому корпусу, а между деревьями видны куртинки молодого бамбука, окружавшие волейбольную площадку и теннисный корт. Здесь было все, что необходимо для отдыха.

В конце дня я увидел пилотов на санаторном вечере отдыха, точнее, на эстрадном концерте. Они тихо вошли в зал и заняли оставленные для них места. Зал вспыхнул раскатом аплодисментов. Юре и его друзьям было явно не по себе: им очень не нравится, когда на них обращают внимание.

Концерт был неважный. Поэтому и космонавты воспринимали его без особенного энтузиазма, зато когда попадались хорошие номера, аплодировали от души.

В тот же вечер мы договорились с Юрой о встрече и наметили план работы на последующие недели.

Скажу прямо: я очень волновался. Мне даже кажется, что гораздо больше, чем Юрий перед своим полетом в космос. Как пойдет наш разговор, каким стал Юрий сейчас, когда его имя знает весь мир?

Товарищи, знавшие Гагарина до полета, просили непременно справиться о его здоровье, присмотреться, не выглядит ли он усталым, взять автографы, передать привет первому летчику-космонавту. В общем было много поручений. Но я отлично понимал, что времени у меня будет мало, — ведь Юрию нужно отдыхать перед новыми поездками и полетами. А поездок и полетов впереди — много: люди всех континентов были бы рады встретиться с первым капитаном космического корабля, из ряда стран уже тогда поступили приглашения.

В десять утра я снова увидел Юрия. Он поздоровался, извинился, что опоздал на две минуты. И вот уже я записываю его лаконичные, четкие ответы. Перо машинально бегает по страницам блокнота, а я всматриваюсь в его лицо, вслушиваюсь в такой знакомый голос. Его именем названы улицы и совхозы, горные пики и подводные хребты; этого человека везде, и у нас и за рубежом, встречали как героя, совершившего величайший в истории подвиг; на его груди горят Золотые Звезды — знак признательности и уважения народов; его как высокого гостя принимали руководители государств, а он все тот же, каким миллионы людей успели узнать и полюбить его, — скромный и сдержанный, веселый и остроумный, находчивый и простой. Всемирная слава, которая легла на эти молодые плечи, не раздавила его. А ведь перегрузки, которые он выдержал на Земле, были для него и непривычнее и сложнее космических. Это — испытание, к которому он не готовился, но из которого выходит с честью, как сын своего народа, как коммунист, как настоящий человек.

Он все тот же, каким миллионы людей знают его по портретам. Только лицо, быть может, немного больше загорело. А улыбка и глаза — неповторимые, гагаринские. И в гражданском платье он кажется даже моложе своих лет. Выглядит хорошо, настроение бодрое, веселое.

Больше всего меня интересовала чисто человеческая, я бы сказал, психологическая сторона этого небывалого в истории подвига. Поэтому я спрашиваю Юрия: в чем же, по его мнению, состоял его личный подвиг?

Гагарин задумывается на секунду, а потом говорит:

— Это прежде всего был подвиг всего советского народа. Я был лишь капитаном корабля «Восток»…

Я чувствую, что Юрию не хочется говорить о себе, и, чтобы добиться ответа о его личном вкладе в этот действительно всенародный подвиг, напоминаю о том, что никто не мог дать полной гарантии, что проводы Юрия Алексеевича в космический полет не станут для него последними. Знал ли он обо всех опасностях, которые его подстерегали?

— Да, знал, — твердо говорит Юрий. — Работа космонавта — это тяжелый труд и на земле в период подготовки и во время полета. Пожалуй, самое сложное выработать в себе необходимые качества. Нам много пришлось для этого сделать. Что-то укреплять, что-то брать новое, что-то безжалостно вытравлять и отбрасывать. Одним словом, все лучшее, что выработано в человеке нашим обществом, мы должны были сделать своим, личным. В полете все это даст отдачу. Так нас учили. И это совершенно верно.

Об опасностях, которые подстерегали космонавта в этом полете, — спокойно продолжает Юрий Алексеевич, — я знал. Мы прошли большую теоретическую и практическую подготовку. Перегрузки оказались меньше, чем я ожидал. Что же касается метеорного вещества, то в иные месяцы его выпадает на землю до 20 тысяч тонн… Но ведь не обязательно метеорит должен попасть именно в корабль. Знал я о радиации, знал и о том, какие могут быть отказы в материальной части. От себя всего этого не скроешь. Но я свою энергию направлял на работу, на выполнение полетного задания.

Юрий вспоминает слова великого русского педагога Ушинского: «Не тот мужественен, кто лезет на опасность, не чувствуя страха, а тот, кто может подавить самый сильный страх и думать об опасности, не подчиняясь страху». Это очень точно сказано. Я знал: если расстроился, расслабился, — толку не будет. Главное в полете — работа. За ней забываешь об опасности.

— Мне кажется, — говорю я, — подвиг чаще всего состоит в преодолении… В преодолении собственных человеческих слабостей, каких-то препятствий… Верно?

— Да, это так, — отвечает Юрий.

— Так что же вам приходилось преодолевать?

— Пожалуй, больше всего собственные эмоции. Много в полете было нового, не совсем обычного, хотя нас готовили очень правильно и психологически точно. В общем не зря основную работу по подготовке к полету возглавляли врачи — специалисты по космической психологии и медицине…

— И все-таки временами было чувство страха?

— Конечно, было. Как и у любого живого человека. Но я с ним справился. Впрочем, я об этом вам уже говорил, — весело заметил Юра.

Мы еще долго разговаривали в тот день. Юрий отвечал на мои многочисленные вопросы сдержанно, деловито, кратко. Но я чувствовал, что ему самому интересно припомнить, проанализировать все то, что произошло в памятный для него апрельский день, и не мешал ему назойливостью, когда он рассказывал.

После первого же разговора я понял, что Юрий Алексеевич очень серьезно относится к тому, что пишется о полете корабля «Восток», и все время подчеркивает, что это был подвиг не столько его личный, сколько людей, сделавших возможным космический полет. Словом, он сам решил продлить время наших встреч, причем это было продиктовано той добросовестностью, с какой он хотел мне помочь. Встречались мы и позже. Только после всех бесед, обстоятельно высказав пожелания, сделав немало поправок, он написал в уголке первого варианта рукописи:

Сейчас, пользуясь случаем, я хочу сердечно поблагодарить Юрия Алексеевича за внимание, советы и помощь в работе.

В те весенние дни вместе с Юрой и его друзьями я ездил на прогулки, ходил на пляж, бывал на концертах и экскурсиях. Я имел возможность видеть его в разных ситуациях. И это позволило мне узнать поближе этого удивительного человека.

Очень интересно было наблюдать за Юрием и его друзьями.

Когда космонавты появлялись где-нибудь вместе, люди немедленно узнавали Гагарина, хотя он старался держаться в тени. На нем была легкая клетчатая тенниска и серые брюки. Космонавты тоже выглядели, как типичные курортники. Людям, которые их видели, вероятно, думалось, что это какая-нибудь экскурсия, а Гагарин в нее попал просто так, за компанию.

У меня было достаточно времени, чтобы изучить этот коллектив героев. И хотя, по понятным причинам, я «не лез в душу» всем и каждому, от меня не могла скрыться общая атмосфера, царящая в отряде космонавтов. Естественная атмосфера товарищеской требовательности и взаимопонимания, удивительной сплоченности и взаимного уважения. Ни Юрий и никто другой из космонавтов не пользовался никакими преимуществами перед остальными, скорее — наоборот: тот из них, кто занимал выборную должность, допустим, культорга, выполнял большую часть организационной работы, чем остальные.

Конечно, Гагарину тоже досталось немало забот: то его вызывала к телефону Москва, то приезжал фотограф, то одолевали собиратели автографов.

Быстро промчалось время. Юрию нужно было лететь в Болгарию, а у меня кончалась командировка.

В последний день я должен был записать на магнитофон интервью с первым космонавтом. В эти дни американская печать подробно писала о полете Шепарда.

Я спросил Гагарина, каково его отношение к полету американского пилота.

Юрий ответил:

— Да, 5 мая в США был осуществлен полет человека в космос по баллистической траектории. Это, безусловно, значительное достижение для американцев, учитывая современный уровень развития их ракетной техники, И я готов пожать руку своему заокеанскому коллеге, капитану военно-морских сил Алану Шепарду, поздравить его с успехом.

И все же нельзя не отметить, что начало проникновения человека за пределы земной атмосферы было положено усилиями советских людей. Страна Советов первой послала пилота в космос, причем полет нашего космического корабля проходил гораздо выше, длился дольше и шел по более сложной траектории. Да и корабль «Восток» вряд ли можно сравнить с капсулой, в которой летел американский пилот.

Генерал американских ВВС Дон Фликингер, руководитель программы медицинской подготовки астронавтов, сказал: «Если честно оценить все программы полета человека в космос, о которых я знаю, то я могу сказать, что мы сумеем повторить то, что сделано Гагариным, через три с половиной — четыре года».

— Надо полагать, — замечает Юрий, — этот генерал хорошо знает то, о чем говорит, хотя и в США наука не стоит на месте.

Социализм дал человеку могучие крылья. Только свободный труд мог так быстро создать такие мощные ракеты и такие совершенные космические корабли, как «Восток». «Ум человеческий, — писал Владимир Ильич Ленин, — открыл много диковинного в природе и откроет еще больше, увеличивая свою власть над ней…» У нас на глазах сбывается эта ленинская мечта. Стремительно развиваются сейчас наука и техника, и можно не сомневаться, что еще больших успехов добилось бы человечество, если бы удалось наладить крепкое деловое сотрудничество ученых всех стран в деле космических исследований.

Наши победы в космосе, бесспорно, велики, но перспективы еще более грандиозны и увлекательны. Я думаю, что советские космонавты скоро слетают и к другим планетам. Теперь ведь, как поется в песне, «до самой далекой планеты не так уж, друзья, далеко».

— Ваши дальнейшие личные планы, Юрий Алексеевич? — задал я последний вопрос.

— На дальнейшее можно сказать, — говорит Гагарин, — что предстоит много летать, летать по дальним маршрутам, на новых космических кораблях, осваивать все околосолнечное пространство. И я хочу быть непосредственным участником всего этого великого дела советского народа. Поэтому снова поступаю учиться, буду продолжать тренировки… Вот, собственно, и все…

Я слушаю Юрия, думаю о нем, и мне хочется сказать всем:

Кто плавит сталь,

кто строит города,

кто растит хлеба,

кто воспитывает детей,

кто создает новый мир,

и в первую очередь тем,

кто только еще входит в жизнь, —

учитесь трудиться у Юрия Гагарина,

берите с него пример,

вечно помните о его подвиге!

Москва — Гжатск — Люберцы — Саратов — Оренбург — Север — Звездный городок — Калуга — Сочи — Москва

Март 1961 г. — ноябрь 1964 г.