Орджоникидзе

8

На пограничной станции Радзивиллов жандармы и таможенники всегда готовы оказать любезность (влиятельным и богатым особам, возвращавшимся после приятного путешествия или лечения на целебных водах. Молодой человек с продолговатым, по-южному резко очерченным лицом, в котелке и безукоризненно сшитом светлом демисезонном пальто также поправлял свое здоровье на модном курорте Виши.

Таможенный чиновник деликатно коснулся кончиками пальцев верхнего слоя вещей и захлопнул саквояж симпатичного путешественника, за что тут. же был вознагражден дорогой сигарой. Раздались звонки к отправлению. Молодой господин, разумеется, занял место в купе первого класса.

В Киеве его встретила элегантная дама, прикрывавшая лицо букетом белых лилий.

Через минуту-другую молодой господин с легким сердцем кликнул носильщика, послал за своим саквояжем. Ехать в Одессу уже не нужно — дама с букетом сообщила: Воровский все берет на себя. Из парижских разговоров с Лениным Орджоникидзе знал: Ильич высоко ценит Вацлава Воровского.

А когда от Аскольдовой могилы к Труханову острову пролегла лунная дорожка и теплая ночь заботливо окутала днепровские кручи, киевлянка представила Серго конспиративному собранию социал-демократов, преимущественно сторонников Ленина и Плеханова:

— Товарищ Николай[30] уполномочен группой членов ЦК сформировать Российскую организационную комиссию по созыву Общепартийной конференции.

На ранней июльской зорьке Киевская организация первой проголосовала за созыв конференции, как говорил Серго, "нашей старой, испытанной в борьбе РСДРП". Избрала своего делегата в Организационную комиссию.

— Наши силы сразу удвоились. Вы да я, — пошутил Орджоникидзе, обращаясь к делегату киевлян. — Вы отправляйтесь в Екатеринослав. Я двинусь в Ростов. Там после нескольких провалов дела сильно пошатнулись. Подняли голову ликвидаторы.

Ростов, Баку, Тифлис. Свидание в Батумской нефтяной гавани с бежавшим из дальней якутской ссылки Самуилом Буачидзе, совместная поездка в Поти и Кутаис. Снова Баку. Провокаторы не успевали "освещать" маршруты Серго. Сбивались с ног филеры. Посланец Ленина счастливо уходил от погони.

За долгие годы Орджоникидзе не то чтобы привык, но как-то сжился с мыслью о неизбежности борьбы с охранкой, с полицией, жандармскими ротмистрами и генерал-губернаторами. Он знал, как бороться, умел побеждать — этому способствовали и собственный нелегкий опыт, и школа Камо, и имеретинская лукавая находчивость. Несравненно болезненнее, горше Серго воспринимал удары в спину, западни, втайне подготовленные мнимыми единомышленниками.

В последних числах августа 1911 года, выиграв трудный бой с ликвидаторами в Тифлисе, Серго вновь приехал в Баку. С недоумением и плохо сдерживаемым гневом узнал, что все его десять писем и несколько телеграмм оставлены без ответа Заграничной организационной комиссией[31] чьим уполномоченным он формально являлся. Не было и денежного перевода. Не на что даже купить билет до Ростова, где снова зашевелились ликвидаторы, подбодренные приездом из Вены представителя "внефракционного" Троцкого.

Чтобы как-то облегчить положение Серго, Степан Шаумян послал экспрессом письмо Крупской. (Для большей конспирации вся почта Ленина адресовалась Надежде Константиновне.)

"Особенно печально было молчание по отношению к Серго. Около месяца оставили человека без денег для продолжения работы и в полном неведении. Ему приходилось делать самые неприятные предположения. Ввиду такого отношения ОК к делу и к людям мы теперь мало верим в. работоспособность ее… Об этом я прошу передать им. Кроме недоверия, их отношение вызвало возмущение всех товарищей".

Из всех предположений Серго оправдалось самое неприятное. Заграничную организационную комиссию к тому времени прибрали к рукам явные и тайные ликвидаторы. Представитель ленинцев Владимирский один ничего сделать не мог. И то, что Орджоникидзе испытал осенью в Баку, Ростове, Тифлисе, было еще сравнительно мелкими гадостями…

Меж тем расторопный и весьма старательный филер Фикус донес, что его давний-давний "подопечный", бывший фельдшер на промыслах Шамси Асадуллаева "Сергей", он же "Орджоникидзе", он же "Николай", выехал, по слухам, в Ростов и намеревается вернуться через несколько дней.

Начальник Бакинского охранного отделения написал на рапорте Фикуса:

"1) Внутреннее наблюдение продолжается. 2) Предложено уведомить в случае возвращения; сообщено начальнику Донского Охранного Отделения".

Сведения Фикуса были точны. По просьбе ростовских партийцев Серго действительно выезжал на Дон (деньги на билет и пропитание пришлось заимствовать у жившего в Баку родственника Николая Орджоникидзе. Немного наскреб и Шаумян). Через неделю-полторы возвратился. Наступал решающий момент.

"В Баку, — сообщал начальник охранного отделения, — должно было состояться в конце сентября совещание по поводу конференции. Намерены были присутствовать приезжие из Петербурга. Один из них приехал 25 сентября, "Сергей" — 26 сентября, и третий арестован по дороге, в Москве. Этот последний имел бакинские адреса, данные ему "Сергеем" при его выезде".

Заполучив желанные адреса, охранка проявила слишком большое нетерпение. Полицейский наряд, посланный для захвата Серго, нагрянул на квартиру Николая Орджоникидзе, едва в бухте зажглись первые огоньки. Так рано Серго никогда не приходил ночевать. Он появился лишь после полуночи! Еще издали увидел — угловая комната освещена. Свет означал: "У нас нежеланные гости, уходи!"[32]

В запасе была конспиративная квартира в Балаханах. Там же поселился и Семен, накануне приехавший из Петербурга. Он привез хорошие новости. Два промышленных центра Российской империи — Питер и Урал — за конференцию. Их делегаты в пути.

Двадцать девятого сентября на нефтяном промысле в Сабунчах открылось первое заседание Российской организационной комиссии. Присутствовали делегаты Киевской, Екатеринбургской, Екатеринославской, Тифлисской и Бакинской организаций. Представителя петербургских большевиков все-таки перехватила охранка.

Серго сообщил, что за неотложный созыв общепартийной конференции единогласно высказались Петербург, Киев, Москва, Екатеринбург, Тифлис, Екатеринослав, Ростов, Баку, Нижний Новгород и Сормово. Один из делегатов высказал опасение:

— Нас здесь сравнительно немного. Далеко не все организации представлены. Пожалуй, не следовало бы объявлять себя Российской организационной комиссией. Подождем, поработаем еще.

Предложение "подождать" дружно провалили. Орджоникидзе тут же набросал несколько строк для газеты "Социал-демократ", выходившей под редакцией Ленина.

"Все сходились в том, что ответственность слишком велика. Но современное положение дел в партии заставляет, обязывает нас взять на себя трудную работу и довести ее до конца".

Назавтра организационная комиссия должна была снова собраться, а пока Серго отправился на ночное заседание Бакинского комитета. Он очень любил Бакинскую организацию, гордился своей давней принадлежностью к ней.

Через несколько часов конная и пешая полиция окружила клуб общества "Наука", где собрался Бакинский комитет. Жандармы ворвались внутрь.

— Именем закона, руки вверх! — потребовал ротмистр Кулинский. — Руки вверх! Ни с места!

Степан Шаумян бросился к окну. Слишком поздно… Охранка захватила всех. Во всяком случае, так ей до поры до времени казалось.

Ротмистр внимательно вглядывался в лицо каждого арестованного. Со многими он встречался не раз.

— Что за чертовщина, где "Сергей"? Не мог же он провалиться сквозь землю!

Последние остатки надежды развеял вконец измотанный напрасной погоней за Серго филер Фикус. На следующий день он донес:

"В ночь операции в клубе "Наука" "Сергей" безусловно там находился и участвовал в собрании. Перед самым обыском вышел купить папирос. Ночной ларек он отыскал не сразу, а когда вернулся и увидел полицейский наряд, то, конечно, уже не вошел. Поспешил скрыться из Баку вместе с другим петербургским приезжим, оставшимся неизвестным".

Семена и всех остальных делегатов Серго немедля направил в Тифлис. Прощаясь, объяснил:

— Явка на Андреевской улице, дом номер тринадцать. Не надо так мрачно улыбаться, даю голову на отсечение — число самое счастливое! В Тифлисе все будет отлично. Спрашивать надо учительницу Елену Дмитриевну Стасову.[33] На крайний случай можно обратиться к владелице дома — зубному врачу Крит. Ну, до скорого свидания!

Елена Дмитриевна, давно привыкшая ко всяким неожиданностям, радушно всех приютила. Серго она даже похвалила главным образом за удачный выбор времени.

— Откуда вы узнали, что хозяйка со всеми домочадцами на даче? Я одна во всей квартире. К тому же ко мне очень хорошо относится наш дворник Абаз. Я обучаю его многочисленное потомство грамоте, а он в благодарность делится новостями, исповедуется во всех деликатных поручениях околоточного.

Теперь уже все делегаты готовы были переменить свое мнение о роковом числе "тринадцать". В доме под этим номером они работали без всяких помех.

"Ввиду некоторых причин порядок дня был изменен, — делился Серго с читателями "Социал-демократа" (речь шла о втором заседании РОК), — первым был поставлен вопрос о "загранице"… Вопрос этот вызвал довольно продолжительные прения. Все местные делегаты высказывали ту мысль… что дальнейшее существование ЗОК кроме вреда ничего не может принести; указывалось на то, что вокруг ЗОК создалось столько склоки, что наше вхождение с ней в официальные сношения в деле привлечения всех местных организаций только было бы тормозом".

Делегаты настаивали — необходимо проголосовать за роспуск ЗОК — вполне достаточно Русского центра. Вопреки ожиданиям Серго выступил против.

— Русская организационная комиссия, — напомнил он, — не гарантирована от провала. Среди нас уже нет Степана Шаумяна. До нас даже не добрался наш петроградский товарищ. На войне как на войне — гласит французская поговорка; всяко бывает. Упрячут нас в тюрьму, и снова некому будет готовить партийную конференцию. Пусть уж лучше останется ЗОК, только на вторых ролях, в подчинении Русского центра.

Мнение Орджоникидзе взяло верх. Затем обсудили порядок выборов на конференцию и приблизительный план будущей работы. В заключение приняли воззвание ко всем партийным организациям.

Обращение направили и деятелям легальных организаций.

Серго объяснил потом, для чего это было сделано.

— "Нефракционный" Троцкий… всеми силами распространял против нас всякую… небылицу. Особенно энергично он уверял, что ленинцы не хотят допустить никого из "легалистов" на конференцию. А мы, ленинцы, доказывали своим обращением к товарищам легалистам, насколько "прав" был Троцкий. С недоумением рабочие говорили: "Какая бессовестная травля! Если правда, что Ленин не хочет легалистов на конференции, почему же ленинцы обращаются к нам, мы-то работники беспартийных организаций! Это значит — Троцкий говорит неправду".

По одному, по два члены Российской организационной комиссии покидали Тифлис. В Петербург снова отправился Семен. В Москву и в Прибалтийский край — Сурен Спандарян.[34] Задержался лишь Серго. Он понимал, что слишком рискует. Раздобыл себе паспорт на имя богатого коннозаводчика из горного Карачая, надел парик, наклеил усы, облачился в щегольскую черкеску. И готовил выборы Кавказского бюро РСДРП — центра, который бы надежно сплотил большевистские группы, разбросанные по городам большого, многонационального края.

Было у Серго и другое намерение, также успешно осуществленное. Он наладил работу подпольной типографии. Сразу дал ей большой заказ — во многих тысячах экземпляров отпечатать прокламацию: "Товарищи рабочие! Организуйтесь в единую нелегальную революционную партию!"

Прокламация была распространена по всему Кавказу. Затем в изложении Ленина появилась и на страницах "Социал-демократа". Ильич радовался: "…прокламация отпечатана в собственной типографии тифлисских большевиков".

…Осенью проститься с Тифлисом особенно трудно. На этот раз Серго не мог подбодрить себя тем, что, уехав из родной Грузии, он по крайней мере будет находиться там, где всего нужнее,

Торопился в Париж, а уперся в полосатый пограничный шлагбаум. Ни заграничного паспорта, ни пачки ассигнаций, мгновенно вызывающих благосклонность пограничной стражи, Орджоникидзе не имел. Без денег не удавалось сговориться и с галицийскими евреями-корчмарями и балагулами, хорошо знавшими тайные тропы и надежные броды.

Оставалось еще раз — в который по счету! — испытать счастье. Как только зарядил хороший дождь, Серго перекинул через плечо ботинки — для сохранности — и подался через лес к реке. Вода оказалась даже теплее, чем предполагал Серго, с детства привыкший к обжигающе-студеным водам Квадауры. Противоположный, поросший сосной берег и был заграницей.

А в Париже Владимир Ильич не знал, что и думать. С надежной оказией Крупская прислала в Тифлис записку:

"С-о все еще нет, и вестей от него никаких. Думаем, провалился. Между тем положение весьма обострилось… Ввиду возможного провала С-о попросите… прислать немедля подробнейшее письмо о свидании с Олей".[35]

О нет! Серго сам поведает Ильичу о своей крестнице Оле.

До Парижа он кое-как добрался. Смертельно устал. Забыл, когда в последний раз досыта ел. И так как не на что было купить билет в омнибус, нанял у Северного вокзала автомобиль. И снова на окраинной улице Мари-Роз консьержка побежала звать Надежду Константиновну. Ей пришлось расплачиваться с шофером.

Они уютно устроились в той же "приемной" Ильича, у окна, выходившего в ярко расцвеченный лукавой парижской осенью садик.

— За это время в жизни нашей дорогой Оли, — Серго невольно озорно подмигнул, — не произошло никакого изменения к худшему. Не получен ни один протест от местных организаций. Напротив, к Российской организационной комиссии присоединились новые силы: крупные районы Москвы, Петербурга, Николаев, Казань, Саратов, Вильно.

— Паровоз поставлен на рельсы, — прибег к несколько неожиданному образу Владимир Ильич. — Ей-же-ей! Практически действующий центр существует. Возможно предвидеть долгие и трудные месяцы, новые провалы, новые перерывы в работе. Но главное сделано. Знамя поднято; рабочие кружки по всей России потянулись к нему, и не свалить его теперь никакой контрреволюционной атакой!

Поздно ночью Надежда Константиновна не выдержала — потребовала, чтобы Владимир Ильич и Серго немедленно шли спать.

— Вам, Серго, я постелила на кушетке в соседней комнате. Сейчас же ложитесь!

В восемь часов утра Ильич всех поднял. За чаем объявил, что два дня Серго может заниматься чем ему угодно, лучше всего пусть гуляет за городом.

— Засим, — Ленин отодвинул чашку, затиснул пальцы в узкие кармашки жилетки, повторил: — Засим — бой! Ваш доклад на заседании ЗОК. Ничего хорошего ждать не следует, все-таки пройдем и через это чистилище…

Терпения у Орджоникидзе хватило еще на целый месяц. Лишь в первых числах декабря он поместил в газете "Социал-демократ" открытое письмо "примиренцам из ЗОК".

"Я же, как уполномоченный Российской организационной комиссии, заявляю, — писал Серго, — что ничего общего с этим обломком заграничного учреждения не имею".

Этому предшествовала слишком мучительная душевная драма. 18 ноября Серго получил из России призыв Семена немедля помочь: "Убедительно прошу тебя не задерживать меня деньгами, надо сейчас выехать, переведи телеграфом. Внешняя обстановка резко изменилась и без хвоста ни на шаг. Торопись".

У большевиков денег давным-давно не было. Еще в начале 1910 года, сразу после "примирительного" пленума ЦК, потребовавшего распустить все фракции, сторонники Ленина поручили свою кассу нейтральным "держателям" — лидерам немецких социалистов Каутскому, Мерингу и Цеткин. При этом было оговорено, если паче чаяния произойдет новый раскол, деньги должны вернуться к прежним хозяевам — большевикам. Примирение длилось недолго. Борьба разгорелась пуще прежнего. Ленин попросил "держателей" выполнить джентльменское соглашение. После нескольких месяцев молчания Ильичу предложили — обратитесь в третейский суд, его решение будет обязательным для всех. А в день суда Каутский, смекнувший, что права большевиков неоспоримы, подал в отставку. Нового члена суда так и не выбрали. Касса оказалась вроде бы под арестом!

Серго был в курсе этой не очень красивой истории, в одном из писем работникам Русской организационной комиссии он откровенно высказался:

"Если судьба партии до сих пор решалась в Париже, то теперь все зависит от Берлина, только с той разницей, что быть или не быть определяет самый бессовестный интриган — Каутский. Он совсем захотел господствовать. Но это недолго. Если наше дело закончится с успехом, тогда придется совсем с заграницей покончить, иначе дело потонет".

Сейчас, спасая Семена, Серго готов был броситься и к Каутскому и к самому черту. Все одинаково напрасно. Оставалась единственная надежда. Довольно внушительную сумму — тридцать тысяч золотых франков — держала в банке ЗОК. Смирив гордость, Орджоникидзе упрашивал политиканов из ЗОК. Показывал им письмо Семена, призывал вспомнить о святых законах дружбы, просто о человеческом благородстве.

— В конце концов не захотите же вы быть пособниками полиции! — прибег к последнему аргументу Серго.

К концу пятого дня переговоров представительница ЗОК Станиславова с ухмылкой заявила:

— Такими письмами нас не запугаете. Ни одной копейки не переведем при нынешних условиях.

Орджоникидзе метался по Парижу. Просил взаймы у политэмигрантов, у студентов грузин. Владимир Ильич и Надежда Константиновна отдали все, что сберегли для короткого зимнего отдыха. Оскар Лещинский пустил в Ротонде шапку по кругу… Выручить друга уже нельзя было. Из Петербурга пришла телеграмма, извещавшая об аресте Семена и корившая Серго за медлительность. Тогда-то он и обнародовал свое заявление: "ничего общего с этим обломком заграничного учреждения не имею".

Развязка приближается с быстротой поразительной. Паровоз, поставленный на рельсы Русской организационной комиссией, неотвратимо набирает скорость. Из сумрачного ущелья он выносится на перевал. Взору машиниста вот-вот откроются озаренные солнцем вершины, светлые дали..