Орёл изначальный

Руководствуясь чертежом, Колтовский начал составлять смету, сколько леса надобно на строительство. Новую крепость он решил поставить на валах, оставшихся от Рубленого города XVI века. Правда, восстанавливаемая им крепость по своему внешнему облику должна была отличаться от той, что стояла на этом месте ранее. В наказе Колтовскому говорилось, чтобы крепость он ставил городом или острогом,* «како лучше», но он решил, по-видимому, для быстроты, вместо более прочной и мощной городовой стены, бывшей здесь ранее, поставить острог, правда, усиленный обламами и тарасами, отчего и восстанавливаемая им крепостица получила название «Малого острожка». Строительство городовой стены обошлось бы гораздо дороже, на нее ушло бы больше времени и леса, но она была более приспособлена для ведения «огненного боя»,** да и наводнения выдерживала лучше. Небольшие размеры Малого острожка - периметр его стен достигал 159 сажен - позволяли Колтовскому надеяться, что он покончит со строительством до зимы. Восстанавливать острог, некогда защищавший посад, Колтовский не собирался, во врученном ему наказе об этом не было ни слова, к тому же для этого нужен был специальный царский указ. Поэтому, сообщая в очередной отписке царю о том, что он начал готовить смету для строительству. Малого острожка, воевода писал: «…а на острог, государь, и на острожные башни я, холоп твой, лесу не выкладывал, сколка какова лесу на острог надобна, потому что мне на Орле, острогу, окроме города, велет не указана и а том, государь, мне, холопу своему, как укажешь» (13).

-

После составления сметы, а было уже 26 октября, Колтовский разослал по соседним городам орлян - детей боярских, а также орловских стрельцов и казаков за сошными людьми, которые должны были лес возить, город рубить и «всякия городовые крепости делоть». Тем временем начали подходить люди из других городов: из Карачева прибыло восемьдесят стрельцов и беломестных казаков, из Новосиля - полсотни стрельцов к казаков. Подошел 1 ноября отряд чернских служилых людей в количестве 40 человек. Начальствовавший над ними орлянин сын боярский Иван Сотников рассказал, что когда они остановились на ночлег во Мценском уезде «на Лавровом поли Чапкина, да на Иванова поли Коротеева», ночью на них напали «незнакомы люди и их погромили». Во время ночной свалки один из чернцев казак Ларька Титов был тяжело ранен «из лука под левый пах под живот». Раненого пришлось оставить во Мценске, везти его в Орел не было смысла, он умер бы по дороге. «Для береженья» с ним оставили другого казака - Калинку Михайлова, «покаместа он, Ларька, отлежетьца» (14).

Служилые люди из других городов прибыли без особых приключений и сразу же стали ставить избы в преддверии наступавшей зимы.

Но тут выяснились новые, непредвиденные обстоятельства. Оказалось, что Малый острожек слишком невелик и тесен, в результате чего места для дворов многим дворянам, детям боярским, стрельцам, пушкарям и затинщикам просто не хватало. Ведь кроме дворов в Малом острожке должны были разместиться: соборная церковь, тюрьма разбойная, тюрьма опальная,* а также постройки, набор которых был непременной принадлежностью каждого русского города - воеводский двор с жилыми и хозяйственными строениями, казенный пороховой погреб, съезжая изба, житницы.

-

-

Все это должно было сосредоточиться на площади всего около одного гектара, таким образом, места для дворов служилых людей в малом остроге оставалось совсем ничего. В то же время строиться за пределами крепости Колтовский служилым не разрешил, руководствуясь царским наказом, в котором говорилось: «…а за городом слободами без государеву указу никаким людем строитца не велети». Очутившись в безвыходном положении, орловцы подали Колтовскому челобитную на царское имя с просьбой разрешить строиться на месте, где преж сего был посад, рядом с Малым острожком.

-

Посад некогда также был укреплен острожной стеной, и от его укреплений еще сохранились ров и вал. Колтовский приказал чертежнику начертить на чертеж и посад, составил смету на восстановление его укреплений и, подклея челобитную служилых под свою отписку,* распорядился отослать в Москву чертеж и сметы как для строительства Малого острожка, так и для примыкавшего к нему острога (15). Теперь оставалось только дождаться утверждения боярской думой решения Колтовского и получить царский указ о начале строительства на намеченном им месте и по его чертежу.

-

-

Наконец в начале ноября из Москвы был прислан указ о строительстве. Отписка и чертеж Колтовского были рассмотрены в Москве довольно оперативно, всего за два дня, и уже шестого числа указ вместе с орлянином сыном боярским Иваном Каменевым был отослан на Орел. Рассматривавших чертеж и роспись бояр, среди которых несомненно были люди, разбиравшиеся в ратном деле, не могло не насторожить то, что прямо напротив крепости на расстоянии пушечного выстрела высилась гора, но они не могли игнорировать челобитные орловцев, просивших построить город на прежнем месте, и мнение поддерживавшего их воеводы. Справедливо рассудив, что на месте виднее, бояре дали «добро» решению Колтовского. Это нашло свое отражение в строчках указа: «…и по нашему (царскому) указу бояре наши тово чертежу смотрели и приговорили на прежней городовой осыпи* против чертежу поставит город» (16).

-

-

Прежнее острожное место меж рек Оки и Орла, где хотели поселиться служилые люди, разрешили заселить и также обнести стеной. В указе Колтовскому попеняли на то, что на чертеже, хоть и была нарисована Ямская гора, но не было указано расстояние от нее до крепости. Возможно, это было сделано чертежником с подсказки Колтовского, поскольку, укажи он расстояние до Ямской горы, буквально нависавшей над городом, решение воеводы было бы отклонено. Он ведь и так фактически игнорировал ту часть привезенного с собой еще из Москвы наказа» в которой говорилось: «…и которые горы подошли блиско к орловскому к старому городищу, и ему горы измерить ж и каковы те горы мерою, и далеко ль от города которая гора будет, и в приход воинских людей от тех гор городу в нем людем какова дурна не будет ли, и в город с тех гор не будет ли видет, и за теми горами в приход воинским людем стояти нелзе ли, и из города из наряду по них стрелят мочно ли, и укрытца им за теми горами нелзе ли…» (17). Между тем, не требовалось быть большим стратегом, чтобы не заметить, что с высоты Ямской и Егорьевской гор территория крепости хорошо просматривается, а установленные на них осадные батареи могут причинить очень большое «дурно» лежащему в низине городу. Онисим Михайлов в своем труде «Устав ратных, пушечных и других дел, касающихся до воинской науки», законченном в 1621 году, - первом русском военном сочинении, заключавшем в себе основы военного дела, артиллерии, тактики и фортификации, писал, что при закладке города или крепости следует посмотреть, нет ли близко места будущего строительства гор или холмов, или курганов высоких, или «иннова высокова места» и предупреждал, «чтоб выше города вершины ни которые не было». А если есть поблизости гора, то следовало осмотреть, нельзя ли с нее через крепостную стену поражать защитников, стоящих у зубцов и бойниц противоположной стены (18).

У Орловской крепости было как раз такое положение. Впоследствии в росписи крепости указывалось: «…а город построен на ниском месте… и с ямские земли з горы в город видно через городовые стены, и в приход воинских людей в осаде сидеть опасно» (19). Орловские служилые люди в своих челобитных также жаловались, что «тот де старый город Орел поставлен в низком месте и в приход воинских людей от пушечные стрелбы в город укрыться нелзя», и вообще, город «к осадному времени ничем ненадежен» (20). Но это все в будущем.

Рассматривавшие чертеж и дававшие «добро» Колтовскому на строенье бояре не знали всех обстоятельств дела, но, тем не менее, понимая опасность, грозившую городу со стороны близких гор, рекомендовали ему гору за рекой Орлом, «где преж сего был посад», укрепить пестиком или «иными крепостьми како лучше», но это решение было чисто формальным. Ров, невысокий вал и деревянные ежи - честик могли хорошо защитить эту часть города от набега татар, но отряд регулярного войска с пушками и мушкетами без особого труда преодолел бы эту линию укреплений. В заключение Колтовского поторапливали со строительством крепости, чтобы он, как только к нему «сея грамота придет», лес готовил и, «прося у Бога милости и у Пречистые Богородицы помощи и у всех святых пев молебны и посветя воду, на Орловском на старом городище город обложил и делать велел, и промышлял бы еси городовым строеньем по нашему указу неоплошно, чтоб на Орле город зделат и всякими крепостьми город укрепит нынче по осени до болшие стужи», а также требовали, чтобы он о том, как «городовое и острожное дело делаетца… писал к нам почасту» (21). Итак, Орел должен был встать на старом месте.

Согласно составленной Б. С. Колтовским «Росписи, что надобна на башенное и на острожное строение лесу по Орловскому по старому городищу» (22), Орловскую крепость предполагалось восстановить в следующем виде.

На стрелке, при впадении реки Орла в Оку было решено поставить Малый острожек (город), который играл роль кремля. В «Росписи…» не говорится ни о каких земляных работах, по-видимому, при строительстве было решено использовать старые рвы и валы. Таким образом, восстанавливаемый Малый острожек должен был полностью сохранить конфигурацию крепости, стоявшей на этом месте в XVI веке. По старой «городовой осыпи» было решено поставить семь башен, из них две проезжие. Восьмая башня - проезжая Отводная, должна была стоять вне территории Малого острога. На их строительство было положено 1900 бревен. Периметр крепостной стены острога, усиленного обламами, тарасами и мостами, должен был составить 132 сажени, не считая башен. На нее было выделено лесу 8740 бревен, в среднем 66,2 бревна на сажень стены.

Из крепости к реке Орлу требовалось прокопать тайник, на его постройку сметили 1000 двухсаженных бревен.

В «Росписи…» перечисляются также постройки внутри крепости - соборная церковь, тюрьма разбойная и тюрьма опальная. На них требовалось соответственно 500, 300 и 150 бревен.

Для хранения пороха, свинца и всяких воинских припасов, ибо «без зелейной казны осада крепка не живет», в крепости нужен был казенный погреб. Обычно он представлял из себя сруб, вкопанный в землю и перекрытый накатом, присыпанным землей, над которым стоял казенный сарай, где хранились пищали, банделиеры, бердыши, копья и другое вооружение. На казенный погреб и сарай сметили лесу 500 бревен.

Поскольку Малый острожек, расположенный на низком затопляемом месте, часто страдал бы от наводнений, были приняты меры для предотвращения подмыва водой крепостных стен и башен. Для этого перед всеми семью башнями надо было выстроить подпорные стены - быки, на которые требовалось 2000 бревен.

Главные ворота Малого острожка с Большим острогом соединял мост, на противоположном конце которого собирались поставить Отводную проезжую башню. Она должна была усилить оборону крепости с наиболее опасной южной стороны и затруднить подступ неприятеля к воротам Малого острожка, а также облегчить вылазки защитников из крепости. На городовой мост и на отводной острог сметили 4000 бревен. Первоначально отводные башни были во многих русских крепостях - как каменных (Москва, Нижний Новгород), так и деревянных, но до наших дней сохранилась только Кутафья башня перед Троицкими воротами Московского Кремля, на Орловщине же это первый пока известный случай применения сооружений подобного рода.

Примыкавший к Малому острожку Большой острог тоже сохранил размеры и конфигурацию крепости XVI столетия, во всяком случае, с юга он ограничивался валами и рвами, оставшимися от острога, стоявшего здесь в XVI веке. Длина крепостной стены Большого острога должна была составить 764 сажени, без учета места, занимаемого башнями. На ее постройку сметили 12890 бревен, в среднем 16 бревен на сажень стены. Она представляла из себя обычный острог, в одно бревно, без тарасов и обламов. На 8 башен Большого острога должно было уйти лесу 4600 бревен, а также 500 брусов, а на острог, кроме того, 500 катков.

Наугольные башни Большого острога, стоявшие по берегам рек Оки и Орла, предполагалось укрепить быками, «чтоб вода не подмыла». На быки под Наугольную башню от реки Оки нужно было 400 бревен, а под башню со стороны реки Орла «лесу надобно 200 бревен». Кроме того, быки должны были быть устроены и под одной из глухих башен от реки Орла, стоявшей напротив Малого острожка. «Под тое ж башню… лесу надобно в быки 400 бревен».

Вдоль старого рва, оставшегося от Большого острога XVI века, планировалось поставить надолбы и честик «для крепости от проходу воинских людей», на который должно было уйти 2700 бревен. Судя по тому, что в «Росписи…» не упоминаются мосты через ров перед проезжими башнями Большого острога, их, по-видимому, заменяли земляные перемычки.

-

Кроме того, требовалось укрепить и Заорлицкую часть города. Здесь для защиты noсада, расположившегося на горе, позднее получившей название Егорьевской, вдоль старого рва XVI века было решено набить надолбы, на которые сметили 2500 бревен.

Предметом особого беспокойства Колтовского было отсутствие на месте будущего строительства городового мастера и плотников, «которым городовое дело было бы за обычей». Сам Борис Савостьянович определенным градостроительным опытом обладал, но чисто административным, искусство фортификации ему, судя по всему, было мало знакомо, иначе он, зная о последних достижениях в военном деле, не стал бы ставить крепость под горой. В 1629 году Колтовский воеводствовал на строительстве крепости Кашира, где осуществлял общее руководство работами, разбивку же плана крепости на местности и надзор за сооружением укреплений вели «кормовые немцы» Давид Францев и Иван Жемакин «с товарищи» (23). К тому же Колтовский был неграмотен. В одной из своих отписок, оправдываясь за ошибку в смете и сваливая всю вину на писца, он доносил: «…и тое, государь, башню приписал грешною мерою подьячий и лесу на тое башню в отписке не отписал, а я, холоп твой, грамоте не умею…»* (24)

-

-

Борис Савостьянович предпринял поиски и узнал, что во Мценске на строительстве крепостных стен у Федора Оладьина был мастер Феофил Григорьев, в настоящее время проживавший во Мценске. Поэтому воевода и просил Разряд дать указную грамоту о высылке его на Орел. В царской указной грамоте мценскому воеводе Л. Камынину было велено сыскать Григорьева и, дав ему корм «на месяц по пяти денег на день изо мценских доходов», отослать на Орел. Камынин предпринял розыск и выяснил, что бывший городовой мастер стал крестьянином у боярина Л. С. Стрешнева и в настоящее время во Мценске отсутствовал, по словам приказчика, - «тот Феофилка поехал к Москве» (25). Городового мастера так и не удалось сыскать и впоследствии на строительстве пришлось обходиться без него, что, впрочем, облегчалось тем, что крепость строили без особой «городовой хитрости», по старой черте и «прежним обычаем».

Помимо строительных, встал вопрос и о вооружении будущей крепости, Колтовский привез с собой из Мценска только старый Орловский наряд, состоявший из 2-х пищалей полковых, 5 затинных и некоторого количества пороха и ядер к ним, чего было явно недостаточно. Борис Савостьянович совершенно справедливо жаловался, что из-за нехватки наряда и припасов в городе «в приход воинских людей аборонитца не из чево, сидеть будет пристрашно», а также приложил к своей отписке список требуемого наряда. По его смете на 10 глухих башен требовалось «на всякую башню по пищали полуторной, да по пищали полковой, да по чатыря затинных, да в поземном бою (нижнем этаже. - В, Н.) до тюфяку». Для каждых из семи ворот Малого и Большого острогов «надобна по две пищали полковых, да по два тюфяка, да по осми затинных» (26). Над отпиской Колтовского, по-видимому, изрядно повеселились в Разряде. Согласно его смете для вооружения новостроящейся крепости требовалось: 10 пищалей полуторных, 24 тюфяка, 24 полковых пищали я 96 затинных. Для сравнения укажем количество наряда в соседнем Мценске; 7 пушек медных и железных и 9 затинных пищалей (27). В других городах артиллерийское вооружение было не богаче, а того количества пушек, какое просил Колтовский для Орла, с лихвой хватило бы на пяток новопоставленных городов.

Тем не менее вопрос о вооружении новей крепости необходимо было решать, к тому же сам Колтовский подсказал способ его выполнения. В Брянске в это время находился наряд, вывезенный из городов, отданных Речи Посполитой согласно условиям перемирия: Рославля, Новгорода-Северского, Стародуба, Трубчевска и Почета, «А тот де, государь, привозной наряд во Брянску стоит не у дела, за лишком» (28), - писал Колтовский. Вопрос об артиллерийском вооружении для Орловской крепости был рассмотрен в Москве, и уже 7 февраля главе Пушкарского приказа окольничему князю А. Ф. Литвинову-Мосальскому и дьяку С. Угодскому была послана соответствующая память (29). В указной грамоте из Пушкарского приказа, отправленной брянским воеводам князю Ивану Андреевичу Хилкову и Миките Александровичу Чоглокову, говорилось об отправке на Орел бывшего Рославльского наряда, состоявшего из 3 пищалей медных московских в станках, двух пищалей затинных литовских, отбитых в бою под Рославлем, 566 ядер для московских пищалей, 181 пуда с полу пудом пороховых запасов и 109 пудов с четью свинцу; Трубчевского наряда - трех пищалей медных с 582 ядрами, 99 пищалей стрелецких ручных, 30 мушкетов; Почепского наряда - трех пищалей медных коротких с 200 ядрами, дробу железного 1 пуда с четью, двух пищалей затинных, 1 мушкета, 1 пищали стрелецкой ручной, 45 пудов пороха и свинца, а также 9 пищалей затинных, взятых в бою под Пропойском. Все это было велено доставить на Орел с соответствующей охраной «ныне по зимнему пути тотчес», «чтоб наряд - зелье и свинец, и пищали, и всякие пушечные запасы… до Орла довести здорово» (30).

Но для обслуживания этой достаточно многочисленной артиллерии на Орле людей было очень мало, всего 9 пушкарей, воротников же не было ни одного человека, что служило предметом постоянных жалоб Колтовского в Разряд. В связи с этим представляет интерес история «старого» орловского пушкаря Ивана Суботиникова. После «орловского разорения» он устроился на время (по-видимому, в крестьянах) во Мценском уезде у афанасьевского попа Иосифа. Узнав, что на старом Орловском городище вновь будет ставиться город, он хотел было идти в Орел на свое старое место, но священник заартачился и не только не отпустил пушкаря, но и стал держать в неволе, в кандалах - «в чепи и в железах». Только после упоминания о нем в отписке Колтовского и вследствие этого вмешательства Разряда он был освобожден и выслан на место прежней службы (31).

Кроме того, из Севска в Орел на житье «з женами и з детьми» были переведены пушкари, затинщики и кузнец из «отдаточных городов» Стародуба и Новгорода-Северского, а на Орле им велено «быти в пушкарской службе». Вышедший из-за рубежа* трубчевский пушкарь Васька Харков, после того как в Севске с него была взята поручная запись «в ызмене и во всяком воровстве» (т. е. присяга. - В. Н.), также был переведен в Орел. Всего в Орел было переведено 14 человек, кроме того, в Орле к уже бывшим 9 пушкарям было набрано еще 8 человек пушкарей и 1 воротник (32).

-

-

В феврале на Орловском городище уже стояли многочисленные избы орловских служилых и присланных им в помошь «прибылых» людей. Орловский гонец Иван Каменев в распросных речах в Разряде сказал, что в бывшем Большом остроге дворами устроилось около 150 человек, «а иные строятца». В городовой осыпи поставили свои избы стрельцы и казаки, присланные из других городов на Орел в прибавку «для городового дела». Там же уже стояла соборная церковь во имя Рождества Пресвятой Богородицы, на «прежнем месте», где в XVI веке стоял одноименный соборный храм (33). В указе Колтовскому было велено устроить собор в «то же имя в которое имя наперед сево соборная церковь на Орле была», т. е. до «литовского разорения», а также указано делать новую церковь без приделов. Церковная утварь, образа и книги для вновь освященного храма были присланы из Москвы (34).

Несмотря на неоднократное получение Колтовским указных грамот, торопивших с закладкой крепости, строительство крепостных стен и башен затянулось, их заложили только в феврале. Этому способствовало и то, что долго не могли подыскать священника и дьякона для соборной церкви и для участия в освящении строительства. Колтовский жаловался, что «как даст Бог окладывать башни и горад, и на башенных местех молебна петь и воды светить не кому… а которые, государь, попы есть в Орловском уезде, и те меня, холопа твоего, не слушеют», и просил учинить указ - «из Орловского уезду попа взять или из ыных городов к соборной церкви» (35).

В конце февраля, едва стало немного теплее, состоялась церемония закладки крепостных стен и их освящения. Крестный ход во главе с духовенством и воеводой, «прося у Богоматери и у Пресветые Богородицы помощи и у всех святых пев молебны», прошел по трассе будущих стен и башен, после чего приступили к работам.

Поскольку в указе Колтовскому было велено строить Малый и Большой острог «одномочно», т. е. одновременно, то строительство началось по всему периметру укреплений. Земля была мерзлой и забить сваи в крепостной вал было невозможно. Тогда Колтовский, для быстроты, распорядился рубить башни отдельно. А когда земля оттает, разобрать их и поставить на заранее намеченных местах на уже заколоченные сваи. «И как, государь, те башни на месте ж обложу, - писал Колтовский, - и острог меж башен стану ставить днем и ночью для поспешенья…» (36). Воевода торопился, и уже к первому мая башни в Малом и в Большом остроге были поставлены по местам и «меж тех башен во многих местех острог поставил стоячей не ниской и в башнях ворота поделал. А те, государь, ворота стали за железом…» - доносил Колтовский. Для семи крепостных ворот нужно было железо для обивки, замки, засовы и пробои. «А о железе и о угольи и о замкех я, холоп твой, писал к тебе, государю, многижды, и ко мне, холопу твоему, о том железе и о угольи и о замке твоего государева указу не бывало» (37), - жаловался воевода.

Туго шло и снабжение строительства лесом. Помещики и мелкопоместные вотчинники Орловского и соседних уездов отказывались заготавливать лес согласно развытке и давать крестьян и лошадей для его перевозки. Тем не менее постоянные жалобы Колтовского в Разряд на недовоз леса сделали свое дело. Воеводам соседних с Орлом городов были посланы указные грамоты с требованием применять к злостным неявщикам самые жесткие меры, а самих воевод предупредили о царской опале за «мешкоту и понаровку» ослушникам. Во исполнение царского указа мценский воевода Ларион Камынин распорядился бросить в тюрьму осадного и стрелецкого голов Захарья и Кирилла Протасовых, Ивана Кулешина и Федора Кривцова,* а сына боярского Алешку Жиленка, кроме того, отодрали батогами на торговой площади, дабы другим ослушанье было неповадно (38). Это возымело действие, и лес на Орел повезли. Следует заметить, что при всех нелицеприятных качествах Колтовского его умение грести под себя имело положительный результат. Леса навезли столько, что его хватило не только на то, чтобы построить крепость согласно смете, но и на укрепления, сметой не предусмотренные: дополнительно возвели несколько башен, батарею-раскат в Малом острожке, а также поставили линию надолб длиной около двух верст по трассе стен бывшего Большого острога для защиты слобод, причем часть бревен даже осталась «за лишком». Орловские дворяне же и дети боярские впоследствии подали на Бориса Савостьяновича челобитную, обвинив его в непосильном налоге и в том, что он своими лесными заготовками их «вконец разорил», но в Разряде, по-видимому, оставили ее без последствий, сунув под сукно, - в конце концов Колтовский старался не для себя, а для «государева городовова дела».

-

-

Еще одной проблемой было малолюдство. Строить город должны были служилые из Белева, Болхова, Карачева, Новосиля и Черни - около 200 человек, но стрелецкие головы этих городов присылали людей несполна, к тому же среди них было много подростков. Колтовский жаловался, что ему присылают «робят». Многие стрельцы и казаки бегали со строительства домой, посылка за ними часто ни к чему не приводила, стрелецкие и казачьи головы покрывали беглецов (40).

-

Тем не менее, работы шли как можно более спешно. Для этого были все основания. Уже 29 марта и позднее, 10 мая, в пределах Орловского уезда появились отряды татар, замеченные в 20 верстах от Орла в деревне Подчерной Тайчукова стана. Против них Колтовским был послан голова Василий Цуриков с сотнею. Татары, узнав, что против них направлены ратные люди, поспешно покинули уезд. Предметом беспокойства Колтовского служило и то, что местные дворяне и дети боярские со своими семьями в «сполошное время» отказывались ехать в новостроящийся город, надеясь на свои острожки в лесах. Сломать их без царского указа Колтовский не смел, а в очередной отписке жаловался царю, что в приход татар в городе «дворян и детей боярских уездных людей не будет ни одного человека», и старался заранее снять с себя всякую ответственность: «…и которое, государь, худа учинитца над уездными людми от воинских людей и мне б, холопу твоему, от тебя, государя, в опале не быть»

К концу мая крепостная стена в Малом острожке была усилена тарасами и мостами* и на ней стали рубить обламы. Кроме того, началось строительство моста через ров из Малого в Большой острог, а вокруг всего города по трассе стен старого Большого острога меж рек Оки и Орла и за ними поставили надолбы в «три кобылины», кольцом окружившие крепость и слободы. 4-го июня в очередной отписке царю Колтовский писал, что вскоре начнет делать тайник из Малого острожка к реке Орлу и обещал немедленно отписать, когда начнет ставить тарасы и мосты и рубить обламы в Большом остроге. Кроме того, он сообщал, что в данном ему указе сказано еще об устройстве в городе колодезей, но поскольку на Орле колодезных мастеров нет, то и делать колодези некому. «А впредь, государь, на Орле в Малом острожке без колодезя быть не мочна» (42), - писал воевода. Колодези в Орле так и не были сделаны. В годовой смете Орла за 1645 год сказано: «А колодезей в Большом и Меншом остроге нет» (43).

-

-

К июню крепостные башни были почти полностью готовы, оставалось только накрыть их, но сошные люди отказались делать крыши, сославшись на неумелость. В очередной отписке в Разряд Колтовский жаловался: «…сошные люди мне, холопу твоему, отказали, что башен крыть они не умеют и твое государево башенное дело стало за плотники.,.» Кроме того, помощь плотников необходима была и в изготовлении воротных полотнищ. Согласно царскому указу на Орел для «городового дела» было велено выслать по два плотника из Новосиля и Белева, плотника и кузнеца из Калуги и одного плотника из Мценска. Калужский воевода Филипп Чюлков прислал было плотника и кузнеца, но калужский плотник был настолько стар, что «плотничать не сможет». Присланный из Белева воеводой Иваном Квашниным плотник оказался поповым старцем, «который ничево плотничьево не умеет». На Орел прибыли было двое плотников из Новосиля и Мценска и «…объявясь на Орле, убежали», уведя с собой и попова старца. Многократные посылки Колтовского в Новосиль, Белев и Мценск ни к чему не приводили, местные воеводы писали, «бутта тех плотников не сыщут», а мценский воевода отписался, что их казенный плотник помер (44).

Разгадка бегства плотников, судя по всему, довольно проста. По государеву указу Борису Колтовскому было велено платить плотникам жалованье, но он хотел заставить плотников работать либо бесплатно, либо за гораздо меньшую сумму. Надо сказать, что, судя по документам, характером Борис Савостьянович обладал склочным, сутяжническим и сребролюбивым. Еще перед отъездом на Орел он судился сразу по трем делам с соседями, в том числе с братом Дмитрием. За время своего воеводства на Орле он сумел испортить отношения, правда, в основном заочно, в письменной форме, едва ли не со всеми воеводами соседних городов. Так, еще в начале своего воеводства он нажаловался на мценского воеводу Лариона Камынина, что тот не отпускает с ним на Орел «старинного» орловского подьячего Родиона Оловенникова. Видно, подьячий был толковый, и Камынину не хотелось с ним расставаться, но Колтовский кляузами в Разряд добился своего. Мценский воевода, в свою очередь, не остался в долгу и накатал на Колтовского бумагу, что тот до сих пор сидит во Мценске и на Орел для строительства не едет. Колтовскому немедленно прислали из Москвы выговор, что он в государевом деле «учинил мешкоту многую», и велели ехать на Орел «тотчас» (45). Разумеется, расставаясь, воеводы не питали друг к другу особых дружеских чувств.

Склочность характера Колтовского проявилась и в отношениях его с орловскими служилыми людьми, которым он попортил немало крови. Так, например, на в чем-то не угодившего ему сына боярского Смирного Шепелева он написал донос, что тот распустил приданную ему артель из сорока белевских стрельцов и казаков, а «сам он, Смирной сбежал с Орла неведома где». Аналогичные наветы были написаны на Кузьму Болотникова и Ивана Константинова. Подобный донос мог иметь для них весьма печальные последствия, но, как оказалось, изветы Колтовского были сплошной липой. Так, сысканный в Москве Кузьма Константинов сказал, что ему была прислана государева грамота ехать для суда над крестьянами в Чернавский острог, куда он и выехал, предварительно взяв отпуск у Бориса Колтовского и сдав последнему списки подведомственных ему людей. После завершения суда Константинов отбыл в Москву для окончательного «вершения» судного дела, где и был задержан для служебного расследования, на каковом категорически заявил: «А без Борисова отпуску в Чернавский острог он собою не ездил, и посошных людей не роспускивал, и списка с собою не свозил» (46).

-

С тесом для покрытия стен и башен повторилась та же история, что и с лесом. Тес, доски и лубье на покрытие стен и башен возили из Мценска, Болхова и Карачева «немногие люди». Из Белева и из Орловского уезда не было доставлено ни одной тесины. Посланный в Белев за тесом сын боярский Афанасий Олферов ничего не добился. Более того, настырного сына боярского в Белеве даже избили. Попытка его наладить подвоз досок и лубья из Мценска также окончилась побоями. Мценский воевода Иван Бобрищев-Пушкин избил неудачника и ободрал ему бороду. Болховский воевода Юрий Мещерский также «тесу и лубья на Орел весть не велел», поэтому потребовался специальный царский указ в Болхов, чтобы его вразумить (47).

К июлю возведение укреплений было практически завершено, тем не менее, строительные работы продолжались. В городе в это время стоял только один храм - соборная церковь Рождества Пресвятой Богородицы, поэтому как только работы по возведению крепостных стен были, в основном, закончены, служилые принялись за восстановление приходских церквей.

Одной из первых была отстроена Воскресенская церковь в Стрелецкой Новоприборной слободе. Во время «орловского разорения» Стрелецкая Студеная слобода вместе с находившейся в ней церковью Воскресения Христова с приделом Ильи Пророка разделила участь города, сожженного литовцами. При восстановлении Орла Борис Колтовский велел «для береженья» устраиваться стрельцам ближе к острогу - место старой Стрелецкой Студеной слободы было довольно далеко от крепости «в поле», и «в приход больших воинских людей», татар или черкас, ее вряд ли бы удалось отстоять. Стрельцам было указано строиться дворами на территории бывшего Большого острога, под защитою надолб, вдоль Кромской дороги, начинавшейся от одноименных ворот крепости. Отстроившись на новом месте, стрельцы подали челобитную о строительстве в слободе церкви, которую они желали освятить в то же имя, в память о своем древнем приходском храме. Их челобитье было удовлетворено, и Колтовскому было велено, чтобы он «церковь во имя Воскресенья Христово и в приделе святого Пророка Ильи велел воздвигнуть вновь в Стрелецкой Студеной слободе, а под церковь место отвел бы еси не близко города и от острогу и дворов, чтоб той церкви оскверненья не было, и попу Миките велел у той церкви быти и прежнею церковную пашню, что было у той церкви, попу и церковным причетником велел отвесть сыскав до пряма, сколко чети к той церкви пашни было и попу и церковным причетником под дворы и под огороды места дал …а церковь велел бы еси строить попу и прихожаном собою, а сколко под церковь и под дворы и под огороды места в длину и поперег сажен дашь, и далеко ль та церковь и Стрелецкая слобода от острогу будет, и сколько чети к той церкви прежние церковные пашни откажешь, и ты б то отписал строенья своего в книги, да о том к нам отписал с ыными нашими делы» (48).

Впоследствии деревянная Воскресенская церковь неоднократно горела во время орловских пожаров, пока в 1688 году после очередного «великого пожару» священник Фома Гаврилов не возвел новый, уже каменный храм. К концу 30-х годов XIX века он обветшал и в 1840-1865 годах вместо него построили более просторную и величественную церковь.*

Старый же церковный погост, где в XVI веке стояла Воскресенская церковь, довольно долго пустовал и использовался под выгон, пока уже в XVIII веке на нем не была возведена сперва часовня, а позднее, в 1775-1790 годах каменная церковь, освященная во имя св. Пророка Ильи, в память об одном из приделов некогда существовавшего здесь храма** (49).

В июле того же 1636 года «дворяне, дети боярские, дворники и орляне Егорьевского приходу» подали челобитную о восстановлении церкви Георгия Христова мученика, находившейся за рекой Орлом в Большом остроге, «где ныне поставлены надолбы». Эта церковь также была сожжена в годы Смутного времени, а «попа убили литовские люди, а после ево жаны и детей и роду ево не осталось» (50). Восстановленная деревянная церковь простояла до начала XVIII века. В 1725 году вместо нее была заложена каменная, в свою очередь полностью перестроенная в 1888-1889 годах.***

-

-

По-видимому, вскоре была восстановлена и церковь Николы Чудотворца с приделом свв. Фрола и Лавра в Большом остроге, бывшая вторым приходским храмом Стрелецкой и Воротничьей слобод. Первое упоминание о ней относится к 1644 году, когда Никольский поп поставил свою подпись под челобитной орловских стрельцов (51), но, по-видимому, храм был отстроен гораздо раньше, а уже в конце XVII века неоднократно горевшую церковь отстроили в камне. Документов, в которых бы говорилось о существовании этого храма в XVI веке, пока не найдено, но несомненно, что храм в остроге был и находился скорее всего на том же самом месте.*

Немного позднее была восстановлена на своем прежнем месте церковь за рекой Окой во имя Покрова Богородицы, некогда бывшая приходским храмом Казачьей Покровской слободы.

-

-

История ее восстановления такова. В 1637 году орловские дворяне и дети боярские «за руками от всего города», подали челобитную об устройстве церкви «за рекою Окою на посаде», вдовою попа Кузьмы Анницею «с детишками своими с Афонькою да с Федькою». Разрешение на устройство храма было получено, но сменивший Колтовского новый воевода Ждан Юрьевич Колычев, ссылаясь на отсутствие в грамоте указаний на отвод земли под двор и наделение церкви пашенными и иными угодьями, отказался отвести попадье под «дворишка местечко», несмотря на то, что старое дворовое место было куплено ее свекором Василием и мужем попом Кузьмой еще до «орловского разорения». Пахать церковную пашню он также ей запретил. Попадья жаловалась: «И я волочусь меж двор, помираю с голоду с детишками, а приходу нет, место новое». В помете на ее челобитной было указано: «Государь пожаловал, буде земля той церкви изстари, дать ту землю под церковь и сенные покосы и деться им место»* (52).

-

-

В результате восстановительных работ, проведенных Борисом Колтовским, Орел был полностью восстановлен в границах XVI века и в какой-то мере по образу и подобию города, существовавшего ранее. Тем не менее, новый город значительно отличался от прежнего как по силе своих укреплений, бывших гораздо слабее - Малый острожек вместо Рубленого города, надолбы вместо Большого острога, так и по количеству церквей - некоторые храмы и мужской Богоявленский монастырь были восстановлены гораздо позднее. Менее прежнего было в Орле населения и служилых людей. Орловские воеводы писали, что Орел поставлен на «татарской сакме серед степи» и в случае прихода татар или «иных воинских людей», для оберегания уезда и города «без прибыльных людей быть не мочно, и город и острог осадить не ким». В помощь Орловскому гарнизону в летнее время присылались на первых порах головы с сотнями из Мценска и «прибылые» ратные люди из других городов, пока Орел не оброс населением (53).

-

От Караульной башни стена поворачивала на запад, шла но гребню крепостного вала и включала в себя башню «Глухую на осыпи», располагавшуюся примерно посредине напольной стены Малого острожка. В «Росписи Орловскому городищу» Бориса Колтовского эта башня названа Наугольной, что соответствовало действительности, поскольку крепостной вал в этом месте сильно выдавался вперед и башня венчала вершину этого угла. От нее стена спускалась по валу к другой Глухой башне «на осыпи», а затем, повернув на север, выходила к башне «Проезжей от реки Орла». От Проезжей башни стена шла далее вниз по течению реки Орла к башне Наугольной - «глухой от реки Орла против Егорьевской горы». Эта башня была переложена заново, поскольку использовалась под конюшню - «стояли в ней лошади», и быстрее других обветшала.

Между башнями «Проезжей к реке Орлу» и «Наугольной от Егорьевской горы» находился рундук, где помещался вход в тайник - подземный ход, спускавшийся вниз к реке Орлу и служивший для водоснабжения. В длину он достигал девять сажен. Где-то между 1645 и 1648 годами в устье реки Орла была выстроена мельница с плотиной, В результате уровень воды в реке значительно поднялся, и она залила крепостные рвы, «обойдя» вокруг Малого острожка, который оказался на острове. Это значительно усилило обороноспособность Малого острожка, но вода залила и тайник, который воевода Иван Косогов не смог осмотреть. «А потому в тайнике вода взошла, что усть реки Орла запружена мельница, а тайника нонеча осмотрить не мочна, потому что замерзла, не будет ли от той воды тойнику порухи», - писал Косогов.

От башни «Наугольной от Егорьевской горы» стена шла к следующей «Наугольной башне усть реки Орла к Оке реке против Емской горы», отсекая от крепости значительный участок мыса при слиянии рек размером 30x20x10 сажен. Эта часть мыса была наиболее низка, и строить на ней что-либо не имело смысла, все сооружения разрушились бы при первом же половодье, к тому же крепостная стена образовала бы в этом месте острый угол, что было невыгодно для обороны. Подобный прием отсечения более низкой мысовой части берега или холма в интересах обороны достаточно часто применялся в русской фортификации, в качестве примера можно назвать крепости Олонца и Курмыша, Московский кремль, а также соседние с Орлом Болхов и Новосиль.

От башни «Наугольной усть реки Орла» стена следовала вдоль реки Оки до Проезжих ворот, замыкая таким образом крепостной многоугольник.

Периметр стен Малого острожка достигал 161 сажени «с полусаженью». В росписи Ивана Косогова также отмечены крепостные ветхости: в некоторых башнях выломались отдельные ступеньки в лестницах и даже было - «в лестницы один ступенек, а то всех ступенек нет», не хватало бревен на межэтажных перекрытиях в башнях, а в стене, обращенной к Ямской горе и стоявшей на самом низком месте и поэтому более всего страдавшей от наводнений, обвалились помосты-кровати «у трех звенах».

-

В северной части Малого острожка, напротив Егорьевской и Ямской гор, находился раскат. На нем устанавливались тяжелые орудия для подавления неприятельских батарей на горах, с которых внутренность крепости довольно хорошо просматривалась. Раскат представлял из себя мощную башнеобразную постройку со сторонами по «5 сажен и больше», высотой в 26 венцов. В последующем с раската было снято два верхних венца, для того чтобы еще больше нарастить его по высоте и сделать трехэтажным, но это так и не было осуществлено. «А недоделан тот раскат, что посошные люди разбежались и ему, Борису, учинилося перемена вскоре», - оправдывался воевода Борис Колтовский. «А делать тот раскат смотря по горе, - писал сменивший его воевода Ждан Колычев, - и с роскатом будет крепко, а впредь без роскату в городе быть не мочно». Впрочем, раскат так и не был достроен, о чем сообщают отписки последующих воевод - Семена Волконского и Льва Микулина (5).

К 1645 году мосты через ров, по которым ездили из Малого в Большой острог, настолько обветшали, что пользоваться ими стало небезопасно, служилые люди предпочитали ездить в Малый острожек прямо через ров, минуя мосты. Лев Микулин жаловался, что «в город и из города всяких чинов люди ездят и ходят косогором по городовой осыпи (крепостному валу. - В. Н.), и та осыпь от тово портитца, и острог и башни оседают». Воевода предложил использовать для ремонта мостов лес недостроенного раската, который стоял не накрытым и к тому времени уже сгнил, «а на мостовую поделку тот роскатной лес угодитца». Разрешение на ремонт из Разряда прислали, и Микулину было велено починить у «городовых мостов худые места… орловскими служилыми и уездными и жилетцкими людми, как деловая пора минетца» (т. е. после окончания сельхозработ. - В. Н.), что и было исполнено (6).

С южной стороны к Малому острожку примыкала вторая линия укреплений - Большой острог. Стена его начиналась от Проезжих ворот Малого острожка и, перейдя мост на «ряжах», перекинутый через ров, примыкала к Отводной (Вестовой) проезжей башне, закрывавшей въезд на мост и защищавшей ближние подступы к кремлю. Таким образом, для того чтобы после взятия Большого острога неприятель мог прорваться в кремль, он должен был выбить ворота в Вестовой (Отводной) башне, перейти под выстрелами защитников мост, пробиться по узкому коридору, образованному стенами Малого и Большого острогов, к Проезжей башне Малого острога и выломать в ней двойные «косые», т. е. расположенные в смежных гранях, ворота. Подобное оборонительное устройство под названием «захаб» было известно в русской фортификации с древнейших времен и широко применялось в отечественных крепостях с XIII по XVII века, особенно в северо-западных землях (Псков, Изборск, Порхов, Остров и др.). Его достоинство было то, что неприятель, попав в захаб, не мог развернуться в тесном и узком коридоре большими силами и применить здесь стенобитные орудия. Своеобразием захаба в Орле являлось то, что он применен здесь в комплексе с Отводной башней, чего не встречалось в других крепостях. Кстати, : «то единственный случай применения подобного рода устройства в крепостях Орловской земли. Достоинством захаба были еще то, что его стены, закрывая воротные проезды, скрывали от глаз и выстрелов неприятеля перемещения защитников из Малого в Большой острог и обратно. Почти подобным же образом были укреплены и ворота Малого острожка, обращенные к реке Орлу, с той только разницей, что здесь перед мостом через ров не было воротной башни, но это компенсировалось тем, что неприятель вынужден был двигаться к ним, подставляя под выстрелы правый, не защищенный щитом бок. Можно предполагать, что захаб имелся и в Орловской крепости XVI века, поскольку ее восстанавливали по образу и подобию предшествовавшей крепости. Но к началу XVII века в связи с развитием артиллерии и усилением ее количественно и качественно, захабы как оборонительные устройства устаревают и перестают применяться в фортификации. Не случайно позднее, при очередной перестройке Орловской крепости, захабы были полностью разобраны.

-

Свое название Вестовая башня, закрывавшая въезд в захаб и на мост, получила от тяжелой крепостной пушки - вестовой пищали, выстрелом из которой подавали сигнал тревоги. Еще две вестовые пищали были установлены на Проезжей башне Малого острожка и Кромских воротах Большого острога.

От Вестовой башни острожная стена шла вдоль берега Оки к Пятницким воротам, названным по иконе Параскевы Пятницы, покровительницы и охранительницы городов, вделанной над воротным проездом. Пятничные иконы «на золоте и на красках» были установлены над всеми семью воротами Орловской крепости: пятью воротами Большого острога - Отводными (Вестовыми), Пятницкими, Кромскими, Карачевскими, Болховскими и двумя Проезжими воротами Малого острожка.

Архидиакон Павел Алеппский, проезжавший в свите антиохийского патриарха Макария через русские города в 1654 году, писал по этому поводу: в У всех их на дверях домов и лавок и на улицах выставлены иконы и всяким входящий и выходящий обращается к ним и делает крестное знамение; также, всякий раз, когда они проходят мимо дверей церкви, издали творят поклоны перед иконой. Ровно и над воротами городов, крепостей и укреплений непременно бывает икона Владычицы внутри и икона Господа снаружи в заделанном окне и перед нею ночью и днем горит фонарь; на нее молятся входящие и выходящие. Также и на башнях они водружают кресты» (7).

-

У Пятницких ворот через реку Оку был перекинут деревянный «сошный» мост, соединявший город с Московской дорогой. Мост через Оку у Пятницких ворот (современный Красный, в XIX веке Мариинский мост) существовал еще в XVI веке и его «изстари мащивали уездные сошные люди», отчего он и получил свое название. Мост имел большое значение не только для торговли города, являясь одной из немногих постоянных переправ в верховьях Оки, по которой почти непрерывным потоком шли с юга и на юг торговые обозы, путники и богомольцы, но и военное значение. Когда однажды во время половодья его снесло, орловский воевода Семен Волконский жаловался, что из-за отсутствия моста, в случае набега татар, среди уездных жителей, сбегавшихся в город в осаду, «утопленных людей будет много и против воинских людей (неприятеля. - В. Н.) из города выехать твоим государевым ратным людям не можно за тое реку за Оку». Содержание и восстановление моста после особенно сильных половодий было делом весьма трудоемким и хлопотным, поэтому неудивительно, что те, на кого была возложена эта обязанность, старались переложить ее на плечи других. Около 1645 года по челобитью уездных дворян и детей боярских строительство и ремонт моста было возложено на орловских стрельцов и казаков. Последние в своих челобитных обвинили уездных помещиков в «ложном» челобитье, указывая на то, что они «из-стари с уездными людми сошнова никакова дела не делывали и под городом на Оке реке сошнова мосту не мащивали», а также отговаривались тяготами службы, бедностью и безлошадностью. Тем не менее стрельцы и казаки проиграли спор. В указной грамоте им было велено «мостить мост» через Оку в городе, а уездным дворянам и детям боярским - чинить и строить мосты по «большим дорогам» в уезде, где они их делали «наперед сево» (8).

От Пятницких ворот стена Большого острога продолжалась вдоль реки к башне Глухой «от реки Оки» и далее к башне Наугольной «на узрубя от воденой подмоины», укрепленной от подмыва деревянными подпорными стенами - быками.

Далее от Наугольной башни стена поворачивала и шла к реке Орлу, углом выступая в сторону поля. Над ней высились башни: Проезжая по Кромской дороге, Глухая наугольная в поле и Проезжая по Карачевской дороге. Подступы к самой опасной южной напольной стене острога защищал ров, тянувшийся от берега Оки до реки Орла, глубиною в две и шириною в три сажени. Судя по тому, что в росписи не упомянуты мосты через рвы у Кромских и Карачевских ворот, их, по-видимому, заменяли земляные перемычки. Перед рвом были вкопаны надолбы «в три кобылины» - наклонно установленные бревна, соединенные поперечными брусами. Подле надолб в шахматном порядке были закопаны «столицы» - отдельные столбы. Все эти «крепости» должны были воспрепятствовать попытке неприятеля подтащить к стене штурмовые лестницы н перекидные мостки, а также подкатить какие-либо «градоемные хитрости», вроде петарды - подрывного устройства на колесах. Рвы постоянно размывало вешнею водою, они «заростали травою и земля обрушивалась», и их приходилось постоянно «почищать тутошними людьми».

Орличная стена Большого острога включала в себя три башни: Наугольную от реки Орла, Проезжую по Болховской дороге и Глухую, от которой острожная стена, перейдя через ров по ряжевому мосту, примыкала к Проезжей Орличной башне Малого острожка» Периметр стен Большого острога достигал в длину пятьсот сорок девять сажен «с полусаженью», а его продольные и поперечные размеры составляли: 160 (с севера на юг) и 140 (с запада на восток) сажен.

-

Небольшие размеры башен послужили причиной жалобы воеводы Ивана Исленьева, который писал, что тяжелую вестовую и полуторные пищали невозможно установить из-за башенной тесноты. В связи с его отпиской в Разряд были вызваны строитель крепости Борис Колтовский и его преемник Ждан Колычев. Колтовский в распросных речах сказал, что из вестовых пищалей, установленных на башнях, «при нем Борисе стреливали… и впредь с тех проезжих башен стрелять мочно». Он также указал размеры башен: «…а те проезжие ворота четвероугольные, пол - 4 сажени (3,5 сажени. - В. Н.), а обламы на них четырех сажень». Сказанное Колтовским было подтверждено Жданом Колычевым, и жалоба И. Исленьева была оставлена без последствий. Тем не менее, правота И. Исленьева была засвидетельствована его преемником Семеном Волконским, писавшим: «На Орле, государь, вестовая пищаль стоит на земли, а башни малы, на башню не установится та пищаль» (9).

Согласно росписи, стены острогов уже через 12 лет после окончания строительства стали приходить в ветхость, чему немало способствовало расположение крепости на низком, периодически подтапливаемом месте. К этому времени «во многих местах острог подгнил, а у Большого острогу кровати опали, торасы розволялись». Кольцом вокруг Малого и Большого острогов вдоль старого рва, «что был изстари Большой острог» XVI века, защищавший посады, были поставлены надолбы «в три бревна» Они также во многих местах «обволялись и огнили» (10).

-

-

В середине XVII века Малый острожек был полностью перестроен, а его укрепления значительно усилены присланным на Орел из Пушкарского приказа* Андреем Пятово (11). Прежде всего, старую острожную ограду заменили стеной другого типа - городовой, срубленной из дубовых срубов - городен. Городовая конструкция была гораздо прочнее, лучше выдерживала наводнения и была более приспособленной к ведению «огненного боя» - артиллерийского и мушкетного огня. Большую часть башен переставили на другие места, что, по-видимому, диктовалось необходимостью лучше предохранить их от подмыва, хотя число их осталось прежним - 7.

-

-

-

-

Подобные происшествия, по-видимому, не были единичными, и положение в Орловском и соседних уездах было достаточно напряженным, если согласно царскому указу местным помещикам и вотчинникам было велено свозить на Орел в осаду запасы, корма, а также съезжаться самим вместе со своими крестьянами. Орловский воевода Никифор Спесивцев, написавший о происшествии с Поликарпом Беленьковым и сообщивший также о неповиновении уездных помещиков, отказывавшихся свозить в город запасы и самим садиться в осаду, счел нужным сообщить и о ненадежности Орловской крепости: «А на Орле де город Орел во многих местах бурею раскрыло и бес кровли гниет, а острогу нет, и в осадное время сидеть будет тесно». О ветхом состоянии крепости была послана память в Пушкарский приказ, но с затуханием крестьянского движения надобность в срочном ремонте сама собой отпала.

Новый воевода, назначенный в Орел, - Афанасий Титов в сентябре 1672 года писал: «На Орле де по осыпи город худ и развалился, и башни раскрыты, и острог подгнил и упал, а без поделки де городу и острогу быть нельзя и в приход воинских людей быть в нем страшно». В грамоте, присланной в Орел 13 февраля из Пушкарского приказа, Титову было велено «на Орле городовые худые места и башенные кровли и всякие крепости, которым без поделки быть нелзя, поделать …тутошними грацкими уездными сошными людми», того же зимой. Воевода должен был отремонтировать укрепления Города рубленого и отстроить острог, ему было указано: «…что вновь сделано будет, о том велено писать и городовому и острожному делу книги прислати к Москве, в Пушкарский приказ» (5), т. е. все вновь выстроенные укрепления необходимо было описать и измерить, а их описания, как и сметы на строительство, требовалось отослать в Москву.

Ни зимой, ни весной 1673 года Титов за ремонт не принимался. Вспыхнувший же в июне 1673 года пожар, во время которого сгорела большая часть города, надолго отложил все помыслы о ремонте крепости. В своей отписке об этом бедствии Афанасий Титов писал: «В нынешнем, государь, во 181 (1673) году июля в 25 день изволением Божьим, на Орле святилище Божие, и острожные башни, и что было старого острогу, и которые жители Орляне и иных городов всяких чинов в том острожном месте жили, все дворы их, и анбары, и кузницы, и таможенный и кабацкий двор выгорели». Многие дворы и амбары располагались близко от стен Рубленого города - «сажень в двадцати и менши», поэтому огонь неоднократно перебрасывался на кровли стен и башен крепости, «и от того пожару город во многих местах загорался». Но сбежавшиеся служилые и посадские люди сумели отстоять от огня Рубленый город вместе с хранившейся в нем денежной и пороховой казной. По воеводской смете сгорело: «четыре церкви,* да острожных шесть башен, а дворов орлян и иных городов всяких чинов людей, и анбаров, и кузниц с двести и болши» (6). Упоминаемые в отписке Афанасия Титова острожные башни - это остатки старого острога. Прежний воевода Никифор Спесивцев писал, что в Орле нет острога, но это не совсем так, в городе еще стояли в это время шесть сохранившихся башен старого острога (из 10), но от острожной стены между ними остались лишь незначительные остатки, и как оборонительное сооружение его можно было не брать в расчет. Теперь и он сгорел.

-

-

Принявший у Титова воеводство Сафон Карпов в январе 1674 года сообщал о поистине бедственном состоянии крепости: «…при прежнем де воеводе - при Афанасье Титове город и острог не поделыван, весь худ, сгнил и развалился и без поделки де никоторыми делы быть нельзя, и в приход воинских людей быть в нем страшно» (7). Несмотря на присылку на Орел указной грамоты, в которой во избежание пожара запрещалось возводить какие-либо постройки ближе 20 сажен от острожной и городовой стены, орляне после пожара отстроились на своих прежних дворовых местах. Сафон Карпов в очередной отписке жаловался: «…и те орляне и иных городов всяких чинов люди дворы свои и всякие угодья построили на тех же местех до моево, холопа твоего, приезду на Орел, а иные, государь, дворы и анбары и всякия угодья орлян и иных городов всяких чинов людей построены от городового рву и от острожной старой стены сажен в двух…» (8). К отписке о состоянии крепости воевода приложил челобитную орловцев, в которой те сообщали, что после «литовского разоренья» город Орел поставлен на старом городище в низком месте и «из-за реки Орла с Егорьевской горы в город видеть», поэтому в случае осады «от пушечные стрелбы в город укрыться нелзя». Кроме того, орловцы жаловались, что во время наводнений крепость подтапливает, «и в полую воду казенный погреб заливает и зелейную казну (порох) по вся годы, от воды выносят вон на городовую стену», а уездные люди, видя ненадежность Орловской крепости - «городовую некрепость», во время татарских набегов укрываются в других городах и лесах, благодаря чему уменьшается число потенциальных защитников Орла. В заключение орловские всяких чинов люди просили новую крепость построить на другом месте, а именно на Ввозной горе, которая к городовому строенью крепка и к которой «с трех сторон приступу не будет» (9).

Но предложение о переносе города (точнее крепости) на Ввозную гору так и осталось прожектом, хотя вопрос о строительстве крепости на новом месте с той поры поднимался неоднократно.

-

В 1677 году новому орловскому воеводе Ивану Петровичу Давыдову было указано определить «с орляны с выборными дворяны и дети боярскими и з гратцкими с лутчими людми прежний ли город починит или вновь строить и каким образом…» Орловцы высказались, что «городу де быть вновь пристойно на Ямской горе… а строить де того города им ныне не мочно потому, что их велено высылать на нашу великого государя службу в розные полки». Тем не менее Давыдову в очередной указной грамоте было велено, чтобы он «на Орле старое городище и нынешнее новое место осмотря и измеря в трехаршинную сажень отписал имянно и на чертеж начертил».

-

От него также требовалось представить поручные сказки городских жителей - «в котором месте пристойно ныне вновь город зделать, на прежнем ли месте или на нынешнем на новом месте, и для чего с старого места тот город лутче на новом месте строить…» Давыдов должен был также представить роспись, сколько необходимо для строительства «дубовых и сосновых бревен и тесниц и иного всякого лесу порознь и железа…» Иван Петрович в очередной раз собрал городских и уездных «лучших» людей перед съезжею избою и ознакомил их с царским указом. Орляне, «выслушев великого государя грамоту», подтвердили свое желание о строительстве новой крепости на Ямской горе, о чем они представили поручную запись, но в то же время, ссылаясь на предстоящую службу «в розных полкех», заявили: «А людей и крестьян у нас нет, того города Орла ставить и бревенья возить некому». Бывшая ранее кандидатурой для строительства Ввозная гора к тому времени, по-видимому, отпала. На ней уже успела обосноваться Успенская пустынь, и решение о строительстве крепости на этой горе привело бы к тяжбе с монастырем, «монастырскому утеснению» и сносу части построек обители.

При воеводе И. П. Давыдове, который, надо сказать, настолько хорошо проявил себя в делах городского управления, что орловцы подали челобитную о продлении его воеводства на год, строительство так и не было начато (10).

-

Через два года очередной орловский воевода Павел Скрябин писал, что «город де Орел тесен и ветх и стоит на самом низком месте и к осадному времени ничем ненадежен». Скрябин предлагал то же место для устройства крепости, что и Давыдов, - расположенную напротив Рубленого города у слияния рек Оки и Орла Ямскую гору, «которая порозжа и высока и пространна, и городу быть на той горе пристойно и впредь прочно и к осадному времени надежно, и посаду и слободам и струговой пристани, и никаким людем и торговым рядам, никакие порухи и переноски не будет» и сообщал, что орловцы постоянно приносят к нему в съезжую избу челобитные на царское имя с просьбами о переносе города на новое место. Наконец, в том же 1679 году царь Федор Алексеевич, которому орловцы о переносе города били челом «безпристанно», выслал на Орел указ о строении нового города. Павлу Скрябину было велено, по получении указа, дождаться приезда в Орел инженер-полковника Якова фон Фростена и вместе с ним, а также с орловскими дворянами и детьми боярскими, служилыми и всякими смышлеными людьми, «которым городовое дело (строительство) за обычей», осмотреть все возможные места для новой крепости, а осмотрев, описать выбранное место и нанести его на чертеж. Чертеж должен был изготовить Яков фон Фростен и приложить к нему роспись города, в которой указать его размеры, сколько и где должно быть глухим и проезжим башням, где брать дерн для обкладки земляных валов и т. д. Город было велено делать земляной, т. е. окруженный земляным валом, «а проезжие ворота и башни деревянные или какие пристойно». Скрябин тем временем согласно чертежу должен был составить смету и расписать, сколько на проезжие ворота и глухие башни нужно лесу и тесу, а также написать розвытку на орловских посадских и уездных сошных людей - сколько сажен земляного вала кому делать, кто и сколько должен заготовить лесу и тесу, чтоб «в том городовом деле (никто) в избылых не был». После того, как «сошные уездные люди на городовое земленое дело дерн, а на проезжие ворота и на глухие башни лес и на кровлю тес и гвоздье и всякие припасы изготовят», должна была состояться официальная церемония закладки крепости. Крестный ход» возглавляемый местным духовенством - архимандритами и игумнами орловских монастырей, протопопом соборной церкви, попами приходских церквей, должен был пройти по трассе стен будущей крепости «и на закладке города молебствовать и воду святить и святою водою то место кропить», после чего уже можно было приступать к сооружению земляного вала и обкладке глухих и проезжих башен. Далее в царском указе Скрябину давался ряд рекомендаций и советов по строительству, а также требовалось, чтобы он «сам еси у того городового дела на деловцы насматривал почасту, чтоб деловцы у дела не гуляли и делали неогурливо и неоплошно» (11).

Одним словом, строительство новой крепости, в которой в «преступное время сидеть было (бы) безстрашно и надежно», казалось решенным делом, но она так и не была выстроена ни в 1679 году, ни впоследствии. Можно только предполагать, почему это не было сделано. Причин могло быть много: леность и нерасторопность воеводы, нехватка денежных и людских ресурсов, сопротивление уездных вотчинников, не желавших давать людей для строительства, и др. Но главным, по-видимому, было то, что город один своими силами просто не мог осуществить такое сложное и дорогостоящее «городовое дело» государственного масштаба, как перенос крепости на другое место.

-

Общий периметр крепостных стен достигал 149,5 сажени, не считая башен. Продольные и поперечные размеры крепости были 48x43 сажени. Измерения обычно про изводились от крепостных ворот, в данном случае, по-видимому, от Большой Караульной башни до противоположной стены и от проезжей башни, «что от реки Орла», и также до противоположной стены.

Водоснабжение крепости осуществлялось при помощи подземного хода - тайника, выводившего к реке Орлу. Правда, ко времени составления росписи «тот тайник завалился». Колодцев в Рубленом городе не было, что оговаривалось в росписи. В ней также упоминаются некоторые постройки внутри крепости: 4 житницы, приказная изба, 2 амбара и располагавшийся у Караульной башни казенный погреб. Большая часть пороха и свинца из казенного погреба в марте 1679 года была отправлена в Рыльск и Севск - Орловская крепость уже начала терять свое значение. В остатке в нем еще было 53 пуда пороха в 5 бочках и 51 пуд свинцу в «стулах и усечках».* Кроме того, в погребе хранилась различная воинская арматура и инструмент: три знамени кумачных, киндячных и полотняных, два подсвета железных (обивка крепостных ворот), четыре крюка воротных и т. д. На карауле в Рубленом городе, у проезжей башни и у приказной избы каждый день стояло пять человек орловских стрельцов, сменяли их каждые сутки. У казенного погреба, также ежедневно сменяясь, дежурили по два пушкаря (4).

-

-

Артиллерийское вооружение крепости в это время состояло из медной вестовой полуторной пищали, двух пищалей полуторных медных и 5 пищалей коротких медных же, двух пищалей полковых железных и медной дробовой пищали. Кроме того, имелось 18 пищалей затинных. Ко всем пушкам было 1227 ядер, к дробовику - два пуда без трех гривенок дробу железного, к затинным пищалям - 1200 пулек железных и 1080 пулек свинцовых (5).

-

В трех житницах хранился хлебный запас на случай осады: крупа, толокно, сухари. Всего 136 четвертей. Впрочем, по смете 1685 года, «…тот хлеб, и толокно, и крупы огорчали, сухари перемокли, распались, погнили, а кули все распались и мыши переели. А по осмотру в тех сухарях, и крупах, и толокне завелись черви, а есть тот запас невозможно» (6).

Внутри крепости, ближе к восточной стене, располагался воеводский двор с жилыми и хозяйственными постройками, в число коих входила и банька. Правда, двор этот к тому времени начал приходить в ветхость. Кровля на нем погнила и провалилась, бревна на углах вылезли из пазов. Бывший в 1685 году на воеводстве в Орле Василий Тургенев писал: «…да в том же, государи, городе прежних воевод хоромное строенья, в чем живали, они, воеводы, и то все хоромноя строенья и кровли и у них углы огнило и розволялось, и от мочи (сырости. - В. Н.) и от стужи; мне, холопу вашему, будучи на вашей, великих государей (Ивана и Петра Алексеевичей. - В. Н.) службе, в тех хоромах жить некоторым делы не возможно» (7). В Рубленом городе, кроме того, находились две караульные избы (по одной у каждых ворот), губная изба, тюрьма «разбойная и опальная» и приказная (съезжая) изба, где сидели дьяки и подьячие, ведавшие делопроизводством, и хранился городской архив: указные государевы грамоты на Орел, «приводы и распросы* и всякия дела прежних воевод и приказных людей, да книги строельные дворовые и анбарные, да книги орловские плотежные письма и дозору Ивана Кутузова да подьячего Ивана Коровина 133-го и 134-го (1625-1626-го) году». Здесь же хранились судные дела «вершенные и невершенные», списки орловских служилых людей - «отставных дворян и детей боярских, и пушкарей, и затинщиков, и воротников, и казенных кузнецов, и драгунов, и черкас, и дворников, и захребетников», а также денежная казна. Среди прочего, принадлежностью интерьера являлись: «двои железы (цепи. - В. Н.), кандалы, сукно красное (для стола. - В. Н.), багор железный, бердыш, чекан (боевой молот. - В.Н.), лук, двенадцать стрел…» (9).

-

-

При приказной избе находилась тюрьма «разбойная и опальная». Она представляла из себя избу, разделенную на две половины с погребом - «прорубом», окруженную частоколом. «Разбойная» тюрьма предназначалась для «убивцев», беглых холопов и пленных татар; вторая - для знатных и именитых лиц, в чем-либо провинившихся и попавших в опалу. Сюда могли засадить по государеву указу и самого воеводу «за дурость и нерадение, простоту и глупость».

В центре Рубленого города высился деревянный Рождественский собор, построенный воеводой Борисом Колтовским в 1636 году на месте одноименного храма, стоявшего здесь в XVI веке. Рядом с ним располагались два двора соборных попов, двор дьяконов и двор просфорницы. Согласно приемной сказке соборного попа Дмитрия Мокавеева, в 1672 году в соборе имелись: «…на престоле образы Пресвятые Богородицы, да местной образ Николая Чудотворца, да мелких икон сорок шесть, да тринатцать деисусов с празники, сасуды церковные оловеные, трои ризы, адни дорагилные, да двои полотняные, одни обгарели, два стихоря, потрахиль, поручи, одинадтцать книг всех, да на колокольнице благовесной колокол да два зазвонных, адин росщибен» (10). В это время храм довольно длительное время пустовал и постепенно начал приходить в ветхость. Воевода Афанасий Титов в 1674 году писал: «А попа у тое соборной церкви нет; стоит без пения многое время, лет з дватцать и болши, а был у тое саборные церкви поп Данила, и тот поп ныне пострижен и служит в черных попех на Орле в Богоявленском монастыри, а соборная церковь вся и паперти обвалились и гниют без кровли» (11). В ночь с 23 на 24 декабря 1676 года «в полночь» собор неожиданно сгорел со всей церковной утварью. Произошло это вскоре после окончания вечерни в честь праздника святой Великомученицы Екатерины, ангела «благоверные государыни царевны и великие княжны Екатерины Алексеевны» - дочери царя Алексея Михайловича, на которой присутствовал и воевода.

По-видимому, пожар возник случайно, от плохо затушенной свечки или упавшей лампадки, во всяком случае проведенное воеводой Иваном Давыдовым расследование злого умысла не выявило. «А по скаске Богоявленского монастыря черного попа Сергия и иных грацких прихоцких церквей священников, которые в той соборной церкви в навечерни молебствовали, отчего де тот пожар учинился, того они не ведают». На месте сгоревшей была построена новая деревянная же соборная церковь, а церковную утварь для нее - иконы, книга и ризы прислали из Москвы (12).

От застройки Рубленый город отделялся широким рвом длиной 83 сажени, наполненным водой, подпор в котором создавала плотина на реке Орел. По его внешнему краю был установлен честик - оборонительное устройство в виде деревянных ежей. Архидиакон Павел Алеппский, видевший честик у стен русских городов, сделал описание столь поразившего его сооружения в своем дневнике: «Москвитяне обладают светлым умом, подобно франкам, ибо они изобрели такие приспособления для укрепления этой крепости, каких мы не видели в этой стране. Они поставили кругом рва бревна вроде длинной оси водяного колеса, очень большие, и переплели их жердями, торчащими с четырех сторон оси в виде креста, как ворота наших колодцев. Бревна эти протянуты над землей на высоте около полутора роста. Если неприятель сделает нападение, то не находит пути ни по земле, ни сверху, и если повиснет на верхних бревнах, то от этого погибнет, потому что упадет на заостренные нижние колья и могила станет его обиталищем» (13).

Расположение Рубленого города на низком и подтапливаемом весной мысу, напротив Егорьевской и Ямской гор, с которых территория крепости хорошо просматривалась, весьма снижало его обороноспособность, что также нашло отражение в росписи: «А город построен на низком месте, к реке к Орлу городки посланились и с Ямские земли з горы, в город видно через городовые стены, и в приход воинских людей в осаде сидеть опасно» и «…от пушечные стрел бы в город укрыться нелзя». Кроме того, наводнения подмывали городские стены и башни. В 1674 году, например, обвалились две городни против устья реки Орла, от постоянной сырости портился хлеб в осадных житницах и отсыревал порох в казенном погребе, который каждую весну перед половодьем вынуждены были выносить на крепостную стену. Страдала от наводнений и воеводская канцелярия. Так, воевода Осип Тургенев в одной из своих отписок жаловался: «Твои, великого государя (Алексея Михайловича. - В. Н.), указные и челобитчиковы грамоты и всякие дела в прошлом во 166 (1658) году при воеводе Одолее Соковнине в полую воду в казенном анбаре затопило, и они размокли и расклеились и перервались» (14).

О сгоревшем в 1673 году остроге, примыкавшем к Рубленому городу, в росписи сообщалось, что периметр его стен составлял около 589 сажен, продольные и поперечные размеры его были 160x140 сажен, «и что было острожных башен, и те башни и острог в пожарное время погорели».

Укрепления посада к этому времени уже давно развалились и о них в росписи лаконично говорится: «А около посаду никаких крепостей нет» (15).

-

-

-

-